CC BY
49
ВЕСТНИК САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
Сер. 9. 2007 Вып. 1 Ч.1
ВОСТОКОВЕДЕНИЕ
Н.Н.Телицин
СУБЪЕКТ ДЕЙСТВИЯ ПРИ ГЛАГОЛЬНЫХ ИМЕНАХ В ДРЕВНЕУЙГУРСКОМ ЯЗЫКЕ
Одним из характерных признаков, которыми богаты тюркские языки, можно назвать наличие в них целого ряда глагольных форм, являющихся материалом для многочисленных исследований и публикаций. К таким формам по праву можно отнести и глагольные имена1.
Традиционно к классу глагольных имен относят причастия, деепричастия и имена действия (масдары)2. Впрочем, выделение последних как глагольных форм не всегда принимается неоспоримо. Здесь можно отметить, что в отечественном языкознании вообще и в науке о тюркских языках в частности большинство тезисов выдвигалось и до сих пор выдвигается на материале индоевропейских языков, что во многом повлияло на подход исследователей к рассматриваемой теме.
Вычленение и определение глагольных имен всегда вызывало живую полемику, поскольку данный класс образований является специфичным для тюркских языков и отсутствует в других языковых семьях. Поднимался, например, вопрос о правомерности включения имен-действия (масдаров) в ряд глагольных форм, о разграничении «причастий» на причастия (participe) и про-причастия (pro-participe) или субстантивно-адъективные формы3. Как представляется, данная проблематика зависит от подхода исследователей к изучению того или иного языка или всех тюркских языков.
С точки зрения функционально-семантического подхода к изучению тюркских языков можно выделить следующие ряды форм: адъективные, адъективно-субстантивные, субстантивные и адвербиальные. Причем материал различных тюркских языков говорит о том, что такой состав глагольных имен не обязателен для всей тюркской языковой семьи4.
К собственно адъективным формам следует отнести такие глагольные имена, которые, как правило, являются «присубъектным определением», т.е. собственно причастия в индоевропейском понимании данного термина. Адъективно-субстантивные, получившие определение в трудах В.Г. Гузева как «субстантивно-адъективные формы» (САФы), объединяют класс тюркских глагольных форм, которые, как представляется, являются «примером» пратюркских глагольных полифункциональных («диффузных») форм, из которых и развились все остальные глагольно-именные: адъективные (причастия), адвербиальные или обстоятельственные (деепричастия) и субстантивные (масдары или имена-действия)5.
Весь класс глагольных имен представляет собой глагольную категорию; можно указать и на то, что они сохраняют в себе все глагольные признаки6. К наиболее характерным чертам рассматриваемых форм можно отнести возможность создания ими «абсолютных
© Н.Н.Телицин, 2006
оборотов», т.е. таких, в которых субъект действия отличается от субъекта основного действия. Наиболее «эталонным» в этом случае является класс деепричастий, приводимый постоянно в качестве примера при описании абсолютных оборотов, хотя часто подобные конструкции ошибочно называют «придаточными предложениями»7. Такая специфика деепричастий - образовывать абсолютные обороты, т.е. когда в обороте, вводимом деепричастием, присутствует другой субъект действия, отличный от субъекта действия, выраженного финитной формой, наглядно представлена во многих тюркских языках8.
Другие глагольные имена не всегда приводятся в качестве примера для иллюстрирования этого свойства (иметь свой- субъект действия) рассматриваемых глагольных форм, что естественно не может признаваться корректным. Можно лишь привести один пример для подтверждения значимости этого свойства для именных форм: вопрос о разграничении причастий и субстантивно-адъективных форм. Так, свойственное причастиям агентивное значение в свою очередь отсутствует у САФов. Именно «агентивность» является тем признаком, по которому определяется разница между двумя рядами инфинитных форм: причастиями и САФами.
Причастия, как правило, - это присубъектные определения. Даже при субстантивации они сохраняют подобную «агентивность» и чаще всего выражают предмет-произ-водитель действия. Кроме того, лексикализуясь данные глагольные формы образуют ряд имен существительных, обозначающих предмет-производитель действия.
Субстантивно-адъективные формы глагола, как указывалось выше, лишены «аген-тивного значения»: при использовании этих форм в адъективной функции определяемое не всегда является производителем действия, выраженного последней. Во многих тюркских языках САФы могут выступать в том числе и в качестве присубъектных определений. В современных тюркских языках к таким формам следует, вероятно, относить форму -yan~-qan~ken~-jan~-jan~-an—en, которая присутствует во многих языках кыпчакской и карлуко-уйгурской подгрупп. Так, например, в сарыг-югурском: qyz t'atqan k'ysiler keptro - Приехали люди, доставившие девушек; mystyrj jimsoyan q'enaq' jiilqaptro - Як, которым мы пользовались, пал9; в узбекском: биз курган бино^аммани цюикргирди - Здание, которое мы построили, всех заинтересовало10; в уйгурском: кэтта квцлум совуп цалган йезиму ащайип гвзэллишип кэтти - Даже село, к которому охладела моя душа, сразу удивительно похорошело11. В огузской подгруппе указанной форме функционально равнозначна форма -mys 12.
С точки зрения истории развития рассматриваемых глагольных форм в тюркских языках наибольший интерес представляют так называемые первые тюркские письменные памятники, поскольку в них можно отметить зафиксированное состояние рассматриваемых глагольных форм на более ранней стадии. Такие памятники дают полную картину функционирования глагольных имен в тюркских языках, хотя многие исследователи относят их к огузо-уйгурскому, смешанному типу тюркских языков13.
В древнеуйгурском языке к САФам следует относить образования -mys, -duq, -г, -juq, -уи, -yuluq, -yalyr14. В материалах памятников, к сожалению, не всегда удается обнаружить все способы выражения производителя действия, поэтому ниже приводятся лишь те, которые удалось выявить по результатам исследования оборотов, вводимых данными формами.
Одним из основных можно назвать тот случай, когда субъект обозначается именем существительным, находящимся до субстантивно-адъективной формы, причем данное имя никак не аффигируется: ol bars jatur orunqa bartylar - Они пошли на то места, где лежала эта тигрица15; burqanlar belgurmadiik dd~ Время, в которое не проявляются будды16; kentii
toymys qylynmys meijigii teqrijerin unytuytdy - Они забыли землю вечных богов, на которой сами родились 17. Как представляется, такой вариант выражения субъекта действия следует считать наиболее архаичным для тюркских языков вообще, поскольку он отражает начальное состояние развития всей системы глагольных имен18.
В текстах памятников отмечены случаи обозначения субъекта действия при САФах именем существительным в родительном падеже, определяемое в данном случае, как правило, наделено соответствующим аффиксом принадлежности: meniq asnuyy azurita qylmys dz qylyncym meniynca emgatiir - Деяния, совершенные мной в прежних существованиях, причиняют мне сильную боль19; HSlNtoziniij üzüliip baryuluq jeri oruny joq eriir - Нет такого места, куда ушла бы основа этого сознания20; kentü ozniirj ajmys tutusmys jarlyyyn bütürü turur saqynmaq esriir - Что же касается мыслей о том, что он выполняет предписание, которое сам разъясняет и придерживается, то.. ,21 Такой вид указания субъекта действия, по всей видимости, можно отнести к наиболее употребляемым в древнеуйгурском языке.
Встречаются примеры, когда субъект действия выражен лишь соответствующим аффиксом принадлежности при САФ: men amti sizlarka tirilmis tyltayymyn sozlajin - Сейчас я расскажу Вам причину моего оживления22; arymaduq tsuj erincülárimin bosuy qolup... - Вымолив прощение всех моих неискупленных грехов...23 Нередко субъект обозначается только аффиксом родительного падежа при имени существительном, находящемся в предпозиции субстантивно-адъективной форме: qaju odiin tarjri tarjrisi burqannytj nirvanqa baryu dd jay usar... - Если приближается время, когда бог богов Будда войдет в нирвану, то...24
Интересен и тот факт, что из перечисленных выше форм только -duq способна присоединять аффикс принадлежности, указывающий на субъекта действия: jema kiinka asaduqumuz bis tayrijaruqy - Свет пяти богов, которым мы пользовались.. .25
В памятнике «Сутра золотой блеск» (Alíun jaruq) отмечен случай, когда одновременно и САФ, и определяемое им слово оформляются аффиксами принадлежности: bu bars negüjejiir asadyqy asy negii ol tep tedi - Чем питается эта тигрица, что за пища, которую она ест?26
Все приведенные выше факты дают возможность более точного понимания и трактовки не только самих памятников древнеуйгурской письменности, но и памятников других тюркских языков, как старых, так и современных.
Примером подобного подхода можно выбрать староосманский язык. Так, в османских арабографичных памятниках можно встретить спорные по восприятию случаи употребления глагольных форм: zevci tebdil-i ahlak eder ümidiyle vaizden dua rica ediyot21 - Ее супруг в надежде на то, что она изменит свой характер, просит помолиться муэдзина. В данном примере, как представляется, глагольная форма tebdil-i ahlak eder (глагол tebdil et- 'менять, изменять') является, по всей видимости, определением к имени существительному ümidy наделенному аффиксом принадлежности 3-го лица ед. числа. Материал древних и современных тюркских языков позволяет высказать предположение, что таким образом (показатель принадлежности) определяется субъект действия.
В подтверждение высказанного предположения можно привести и примеры из современного турецкого языка, в котором в реликтовом именно для указанного языка виде сохранились рассматриваемые в настоящей статье конструкции. К таким примерам следует, скорее всего, относить конструкции типа arpayeti§en tarla 'поле, где растет ячмень', bülbiil ótenyer 'место, где поет соловей'.
Для иллюстрации данного предположения можно привести схожие сочетания из древнейугурских памятников: suv qutmys orunuy tuta balyq tüplazün - Пусть заложат
город, придерживаясь того места, где была вылита вода28; basa jana ôzijukiinur burqanqa baryp jukiïnti- Затем он пошел и поклонился Будде, которого он сам почитал29; emti udun qan olurur balyq erttr - Вот город, где теперь живет правитель Удуна30;уйЛйл«>Ай aty kiïsi cavyqmys atlyy taijri burqan qutyija - Мы поклоняемся Будде по имени Тот, имя и слава которого известны31.
В заключение следует сказать, что рассматриваемая тема, по всей вероятности, заслуживает гораздо более широкого исследования в сравнительно-историческом аспекте изучения тюркских языков и диалектов, как современных, так и древних.
1 Часто их определяют как инфиниткые формы глагола.
I Баскаков H.A. Каракалпакский язык. Т. II. Фонетика и морфология. 4. 1. М., 1952. С. 310.
3 Телицин H.H. Атрибутивные и субстантивно-атрибутивные формы древнеуйгурского глагола// Исследования по уйгурскому языку. Алма-Ата, 1988. С. 102— L 05.
4 См., напр.: Маматов М.Ш. К вопросу о категории номинализации (на материале узбекского языка) // Советская тюркология. 1988. № 5. С. 41-52.
5 Телицин H.H. К вопросу о полифункциональных (диффузных) глагольных формах в тюркских языках (на материале инфинитных форм древнеуйгурского глагола) // Востоковедение 22. СПб., 2002. С. 168-173.
6 См., напр.: Гузев В.Г. Очерки по теории тюркского словоизменения: Глагол. JL, 1990. С. 118-120; Телицин H.H. К вопросу о полифункциональных (диффузных) глагольных формах в тюркских языках. С. 168-170.
7 См., напр.: Кононов А.Н. Тюркская филология в СССР. 1917-1967. М., 1968. С. \2\ Аскарова М.А. К критериям придаточных предложений в современном узбекском языке // Структура и история тюркских языков. М., 1971. С. 148-155.
8 Юлдашев A.A. Соотношение деепричастных и личных форм глагола в тюркских языках. М., 1977. С. 207-239.
9 Тенишев Э.Р. Строй сарыг-югурского языка. М., 1976. С. 141.
10 Аскарова М.А. Указ. соч. С. 152.
II Строй уйгурского языка. Алма-Ата, 1989. С. 425.
12 См., напр.: Щербак А.М. Очерки по сравнительной морфологии тюркских языков: (Имя). JL, 1977. С. 166.
13 Кононов А.Н. Грамматика языка тюркских рунических памятников VII—IX вв. Л., 1980. С. 4.
14 Телицин H.H. Атрибутивные и субстантивно-атрибутивные формы древнеуйгурского глагола. С. 102—103.
15 Малое С.Е. Памятники древнетюркской письменности. М.; JI., 1951 (Suv 619, 9-10).
16 Tekin §. Maitrisimit nom bitig. Die uigurische Überzetzung eines Werkes der buddistischen Vaibha§ika-Schu1e. Berlin, 1980. Т. I(BTT IX 85, 18).
17 Малое С.Е. Указ.соч. (Chuast 14-15).
18 См., напр.: Телицин H.H. К вопросу о полифункциональных (диффузных) глагольных формах... С. 172-173. Bang W., Gabain А., von., Rachmati G.R. Türkische Turfantexte. VI. Das buddhistische sütra Säkiz yükmäk. SPAW,
1934 (TT VI 16).
20 Tekin £.üan-Zeit. Budapest, 1980 (BUYZ 1312-313).
21 Rachmati G.tf.Türkisce Turfantexte. VII. APAW, 1936. N12 (BTT VII В 45-49).
22 Малое С.Е. Указ.соч. (Suv 5, 17).
23 Bang W., Gabain A, von. Türkische Turfantexte. IV. Der grosse Hymnus auf Mani. SPAW, 1930 (TT IV В 50).
24 Tekin £ Maitrisimit nom bitig (BTT IX 123, 11).
25 Малое С.Е. Указ.соч. (Chuast 140-141).
26 Там же (Suv 610, 11).
11 Дмитриев H.K. Бу Адам. Османский текст со словарем. Л., 1928. Текст 14. С. 11.
2Я Тугушева Л.Ю. Фрагменты уйгурской версии биографии Сюань-Цзана. М., 1980 (Hüen 6 а 20-21).
29 Там же (Hüen 8b 3-6).
30 Там же (Hüen 6b 5-6).
31 Röhrborn К. Eine uigurische Totenmesse. ZAGA. Berlin, 1971 (BTT II 431^32).
Статья принята к печати 18 сентября 2006 г.
