CC BY
175
© 2005 г. Е.А. Паламарчук
СТУДЕНЧЕСТВО В ТРЕТЬЕМ РЕЙХЕ
Среди проблем нацизма, которые еще ждут своего комплексного решения в отечественной науке, пожалуй, приоритетное место принадлежит анализу молодежной политики национал-социалистического режима. Первой попыткой рассмотреть эту тему стала монография, подготовленная еще в начале 90-х гг. ХХ в. группой ученых Томского университета под руководством Н.С. Черкасова [1]. В последнее время она получила определенное развитие у О.Ю. Пленкова и С.В. Кормилицына [2]. Однако ни в одной из работ не говорится о месте студенчества в политике. Между тем данный вопрос представляется более чем актуальным, поскольку среди членов резко активизировавшихся в современной Европе неонацистских группировок значительная доля приходится на вузовскую молодежь.
В последние годы веймарской республики именно университеты в гораздо большей степени, чем остальные учебные заведения, становятся оплотом национал-социализма [3, с. 264]. Помимо повышенной чувствительности студенческой аудитории к лозунгам об «ударе в спину» и «версальском позоре нации», являвшимся лейтмотивом нацистской пропаганды, последнее, на наш взгляд, объяснялось как протестом против изменений к худшему, привнесенных в их положение экономическим кризисом, и неспособности последних веймарских кабинетов справиться с ситуацией, так и большими по сравнению со школьниками возможностями для выражения этого протеста.
Высшие партийные и государственные инстанции третьего рейха, ставившие перед собой задачу охвата тотальным контролем всех возрастных групп и категорий молодежи, повышенное внимание уделяли студенчеству, поскольку в значительной степени именно специалистам с высшим образованием предстояло в дальнейшем стать проводниками национал-социалистической политики, заняв ключевые посты в различных государственных и партийных структурах.
Еще при организационном оформлении Национал-социалистической германской рабочей партии (НСДАП) с целью привлечения студентов под знамена нацизма в 20-й пункт ее программы было включено требование «предпринять полную реорганизацию ... национальной системы образования, с тем чтобы дать каждому способному и трудолюбивому немцу преимущества высшего образования и вместе с тем возможность занять свое место в национальном руководстве», а также предоставления «образовательных льгот для обучения одаренных детей бедных родителей за счет государства, независимо от их профессии и классовой принадлежности» [4]. С установлением гитлеровского режима было начато осуществление «программы Лангемарка», открывавшей возможность поступления в университеты молодым людям, не имевшим сертификата об окончании средней школы -абитуры. Однако уже с 1934 г. вводится целый ряд
ограничений, заметно сужавших круг лиц, которые могли рассчитывать на получение студенческого билета. Причем среди критериев, положенных в основу отбора абитуриентов, уровень их знаний стоял отнюдь не на первом месте: в качестве обязательного условия для поступления в вуз было наличие у выпускника средней школы характеристики, содержавшей заключение о его пригодности к получению высшего образования. Таковую, конечно же, имели не все. Кроме того, согласно заявлению руководства общегерманской организации «Немецкое студенчество» от
9 февраля и указу рейхсминистра внутренних дел, датированному 21 апреля 1934 г., все выпускники средних учебных заведений, стремившиеся к поступлению в вуз, должны были отбыть трудовую повинность в специальном лагере. По ее окончании им выдавалась «Тетрадь обязанности немецкого студенчества», дававшая им право на зачисление в высшее учебное заведение [5]. Помимо этих ограничительных мер, в 1934 г. при наличии 30 тысяч абитуриентов была введена квота для поступающих в вузы в 15 тысяч человек. Фактически же на студенческие скамьи в том году село 11774 первокурсника. Это стало следствием как демографического спада в стране, так и обозначившегося при нацистах снижения престижности высшего образования вообще и гуманитарного в частности (о последнем говорит, например, тот факт, что если в период между первой и второй мировыми войнами 30 % студенческой молодежи приходилось на долю филологических факультетов и именно из их среды выходило большинство учительских кадров для средних школ, то в 1939 г. их число снизилось до
10 %, а в 1941 г. - до 5 % [3, с. 264]).
Отныне студенчество должно было подчиняться требованиям строжайшей дисциплины. При этом, как и в средней школе, приоритет в вузах отдавался физическому воспитанию и формированию характера в ущерб академическому обучению. Уже в первом номере журнала «Немецкий студент», который стал издаваться в третьем рейхе, утверждалась большая ценность для нового режима человека действия по сравнению с отстраненным наблюдателем. Обосновывалось это утверждение следующим образом: для того чтобы стать в будущем судьей, студенту-юристу достаточно двухсеместрового изучения права. Более важным для него считалось знакомство с реальной жизнью, которое давала практическая работа на промышленных предприятиях или фермах.
В связи с этим на студенчество также была распространена трудовая повинность, проводившаяся в период семестровых каникул и рассчитанная на 10 недель [5]. Рейхсминистр науки, образования и культуры Руст в своем выступлении 16 июня 1933 г. перед первой группой студентов берлинского университета, отправлявшейся в лагерь трудовой повинности, заявил: «.Истинно большую практическую школу вы
не найдете там внутри (в университете. - Е.П.) или в гимназиях, вы найдете ее в лагерях трудовой повинности, так как там прекращаются обучение и развлечения и начинается действие» [3, с. 267]. «Тот, кто терпит неудачу в лагере, - подчеркивал министр, -утрачивает право управлять Германией как выпускник вуза». Здесь же уместно привести высказывание одного из нацистских авторов, писавшего: «Национал-социализм вырвал немецкого студента из его изоляции, дал ему в руки лопату и поставил его на политической передовой трудового лагеря», где ему пусть и в уменьшенном масштабе приходится сталкиваться с теми же проблемами, которые встают перед его нацией. «Трудовой лагерь - это не гостиная и не великосветский салон; здесь господствует жизнь со всеми ее трудностями и напряжениями, с ее недостатками и благородством, взлетами и падениями, неприятными и красивыми проявлениями. Цельный человек находится в цельной реальности» [6, с. 394]. «Политические солдаты в униформе, - говорилось в упомянутой выше статье из «Немецкого студента», - двинутся в университеты. Интеллектуал боится такого варварства, но молодое поколение хочет вернуться в джунгли» [6, с. 378]. В тех же выражениях было выдержано обращение к студентам профессора-историка Гамбургского университета А. Райна, с которым он выступил в начале 1933 г. «Мы, немцы, - убеждал он, - долго несли прозвище варваров как символ чести - в варварских вторжениях в течение средних веков, когда пышно расцвел германский интеллектуальный мир; мы были варварами в эпоху Ренессанса и в мировую войну. Бисмарка прозвали варваром. Если революцию (нацистскую. - Е.П.) также называют варварской, значит мы знаем, что мы на верном пути (Студенты отреагировали громкими продолжительными аплодисментами)» [6, с. 381].
Еще более примечательным, на наш взгляд, является датированное ноябрем 1933 г. и содержавшее изрядную долю патетики выступление всемирно известного философа М. Хайдеггера, ставшего весной того же года ректором Фрайбургского университета. «Ваши жизни не будут управляться догмами и идеями. Сам фюрер, и лишь он один, теперь и в будущем -реальность Германии и ее закон», - напутствовал он студентов. В своей инаугурационной лекции в мае 1933 г. он провозгласил: «Многократно превозносимая академическая свобода должна быть изгнана из германских университетов, поскольку эта свобода, будучи сугубо негативной, не была подлинной. Она означает, главным образом, беспечность, своенравное проявление намерений и склонностей, необязательность. Концепция свободы немецких студентов теперь возвращается к своему подлинному значению», из которого «будут проистекать будущие обязательства и обязанности немецкого студента. Первое обязательство - по отношению к народному сообществу... Это обязательство должно быть прочно установлено и внедряться трудовой повинностью. Второе обязательство - по отношению к чести и судьбе нации среди других наций - связано с военной службой.
Третье обязательство студента - духовная миссия немецкого народа. Эти три обязательства - обязательства, которые простирались от народа к судьбе нации в ее духовной миссии, - все в равной степени проистекали из немецкой души. Три службы, которым они дают жизнь, - трудовая служба, военная служба и служба знаний - в равной степени обязательные и равнозначные.» [6, с. 382-383].
Таким образом, и в речи Хайдеггера, отражавшей официальную позицию нацистского руководства, несмотря на констатацию равнозначности перечисленных сфер приложения сил указанных категорией молодого поколения, овладение знаниями поставлено на последнее место. Последствия подобной политики в сфере высшего образования не заставили себя долго ждать. Командование вермахта отмечало у призывников «ежегодное снижение уровня знаний, способности мыслить логически и выражать себя логически», а также «неадекватное владение немецким языком в его устной и письменной формах». Кроме того, многие молодые немцы устремились в бизнес и вермахт, где университетский диплом был необязателен. В целом общее количество студентов снизилось со 128 тыс. в 1931 - 1932 гг. до 57 тыс. в 1937-1938 гг. Особые потери понесли факультеты теологии и права. При этом в противовес программным установкам национал-социалистов произошло сокращение количества студентов из среднего и нижнего среднего класса, тогда как одновременно в вузовских аудиториях возросло число молодых людей, чьи родители имели высшее образование [6, с. 396-397].
Достижению унификации студенческой жизни в третьем рейхе должно было способствовать создание в 1933 г. Национал-социалистического германского студенческого союза. Правда, поначалу большинство студентов стремилось сохранить свободу или же отдавало предпочтение членству в многочисленных товариществах, в связи с чем возглавлявший имперское студенческое руководство Г. Шеел высказывал беспокойство по поводу того, что студенты вполне открыто отказывались вступать в эту организацию «по идеологическим причинам» [7, с. 178]. Однако уже с апреля 1934 г. подобное поведение стало рассматриваться как несовместимое с пребыванием в вузе, членство в союзе было объявлено обязательным для всего студенчества [8, с. 165], а в 1936 г. произошло насильственное слияние еще существовавших на тот момент товариществ с Национал-социалистическим германским студенческим союзом [6, с. 379, 395].
В лице последнего власти получили довольно эффективный инструмент повседневного контроля за студенческой жизнью в третьем рейхе и дисциплини-рования студенчества, позволявший направлять характерную для молодежи тягу к радикализму по заданному режимом курсу. С целью устранения каких бы то ни было помех на этом пути в вузах, так же как и в других организациях, была проведена чистка от «нежелательных элементов». К началу 1934 г. около 570 студентов подверглись исключению по политическим мотивам. Одними из первых под удар попали
евреи. С принятием 25 апреля 1933 г. «Закона против переполнения германских школ и университетов» для еврейских студентов была установлена квота, составившая 1,5 %, что соответствовало доле евреев среди населения страны в целом. В некоторых же университетских городах дискриминационные меры против еврейской студенческой молодежи были введены еще ранее. Так, 1 апреля 1933 г. в день проведения общенационального антиеврейского бойкота члены гамбургского отделения союза добились от ректора местного университета и члена городского сената Офтер-дингера принятия решения ограничить доступ евреев к обучению в университете. Они же заручились согласием президента университетской администрации по поводу того, чтобы ходатайства студентов-евреев о предоставлении им финансовой помощи не рассматривались, а преподавателям-евреям не присваивались профессорские и доцентские звания. Кроме того, студенты еврейского происхождения регулярно подвергались со стороны своих «арийских» сверстников физическим и моральным унижениям. В ноябре же 1938 г. вслед за событиями «хрустальной ночи» всем студентам-евреям пришлось покинуть университетские стены [6, с. 379; 9].
Студенты германских вузов принимали активное участие в травле расово- и политически чуждого профессорско-преподавательского состава. 19 апреля 1933 г. глава «немецкого студенчества» Г. Крюгер дал указание местным студенческим организациям разоблачать университетских преподавателей-евреев, коммунистов и социалистов, а также тех, чей подход к преподаванию «отражает их либеральную или в особенности пацифистскую направленность, и кто в связи с этим не подходит для того, чтобы обучать немецких студентов в националистическом государстве». Естественно, очень часто мишенями становились профессора, известные как строгие экзаменаторы [6, с. 378] (правда, по некоторым данным, в 1933 г. Национал-социалистический германский студенческий союз иногда выступал в защиту вузовских преподавателей-евреев [8, с. 164], но это были редчайшие исключения, своего рода издержки, связанные с тем, что вседозволенность в отношении «неарийцев» еще не стала всеобщей нормой жизни). В первые 12 месяцев национал-социалистического господства были уволены 14,34 % всего преподавательского состава университетов и 11 % профессоров. Дюссельдорф потерял 50 %, Берлин и Франкфурт-на-Майне - по 32 каждый, Гельдейберг - свыше 24, Бреслау - 22, Геттинген, Фрайбург, Гамбург и Кельн - от 18 до 19 % своих педагогических кадров. В университете Киля жертвой этой кампании стали 28 представителей профессуры. Более того, студенческие активисты борьбы за «чистоту рядов» настаивали на том, чтобы в дальнейшем профессорам-евреям разрешалось публиковать свои работы только на еврейском языке, а трудоустройство работников высшей школы осуществлялось лишь с согласия студенчества.
Такой же была ситуация и в других высших учебных заведениях. В дневнике известного филолога Клемперера
31 марта 1933 г. появилась запись: «.Дрезденские студенты выступили сегодня с заявлением: "Все как один, сомкнув ряды .честь немецкого студента не позволяет нам иметь дело с евреями". Евреям закрыт вход в студенческое общежитие. А сколько еврейских денег было потрачено несколько лет назад на его строительство!
В Мюнхене в здание университета уже запрещено входить доцентам евреям» [10].
Одновременно в точном соответствии с законами драматургии тоталитарного режима запреты и репрессии обрушились на печатную продукцию, не отвечавшую идеологическим установкам нацизма. Студенты-национал-социалисты требовали изъятия из университетских библиотек учебников и курсов лекций, не вызывавших у них доверия в силу «неблагонадежности» их авторов [3, с. 266]. 10 мая 1933 г. произошло событие, вошедшее в историю Германии как «День сжигания книг» и напомнившее о наиболее мрачных временах инквизиции. По инициативе Национал-социалистического германского студенческого союза на берлинской Франц-Йозеф-плац было устроено грандиозное аутодафе: студенты и другие национал-социалисты публично жгли книги двадцати четырех «нежелательных и вредных» авторов, среди которых оказались Карл Маркс, Зигмунд Фрейд, Стефан Цвейг, Генрих Манн, Эрих Кестнер (последний стал очевидцем происходившего) и др. В разгар этой вакханалии появился Геббельс и обратился к собравшимся с зажигательной речью, «подлившей масла в огонь». «Век крайнего интеллектуализма теперь окончился, и успех германской революции вновь проложил дорогу германскому духу, - громогласно провозгласил он. - Вы делаете правое дело, предавая дух прошлого пламени. Это сильный, великий и символический акт. Прошлое лежит в огне. Будущее поднимается из огня в наших собственных сердцах» [11].
Именно на Национал-социалистический германский студенческий союз в значительной степени возлагалась и задача контроля за формированием у студентов национал-социалистического мировоззрения. Об этом прямо говорится в целой серии публикаций, помещенных в 1935 г. во втором номере журнала «Народ в становлении» (редакция последнего вообще уделяла много внимания проблемам студенчества). Так, указав, что союзу передано решение всех вопросов, связанных с политико-мировоззренческим воспитанием немецких студентов, Герхард Мэнер, автор статьи «Политико-воспитательная работа в лагерях обучения НСГ (национал-социалистического германского. - Е.П.) студенческого союза», отметил, что таким образом студенческий союз продолжал выполнение той миссии, которую на предыдущем этапе осуществляли гитлерюгенд и трудовая повинность. Работа союза, писал он далее, «способствует тому, чтобы сформировать национал-социалистических ученых, которые в будущем смогут . организовать национал-социалистически обоснованную науку». «Лучшая форма мировоззренческого воспитания немецкого студента, - продолжал Мэнер, - проявилась в обучающем лагере», поскольку
цель союза - в том, чтобы воспитать людей, «которые понимают национал-социализм не только теоретически, но также живут им на практике ... Такие люди не могут быть отобраны и воспитаны через доклады и лекции . , а только в истинном сообществе, которое достигается лишь в дружественной совместной жизни и совместных работах, как это происходит в лагере обучения, где господствует закон команды» [12, с. 95]. При этом, подчеркивал Мэнер, команда управляется начальником (фюрером) лагеря, который является ее частью, деля со своими подчиненными радость и страдание. Подобные лагеря функционировали в каникулярное время. Помимо «умственной обучающей работы» в них занимались спортом и различными видами трудовой деятельности. В качестве примера автор статьи привел лагеря студенческого союза, действовавшие во время осенних каникул 1934 г. Их обитатели «собирали в лесах дерево, размельчали сухие ветки и сучья, связывали их и грузили хворост в грузовики, в которых собранный горючий материал перевозился к пунктам организации "зимней помощи"», либо оказывали крестьянам окрестных деревень помощь в уборке урожая, «приобретая таким образом связь с крестьянскими фольксгеноссен, которая становилась намного искренней, чем того можно было достичь через общие митинги и праздники». Не последнюю роль в сплочении таких студентов, по мнению Мэнера, играли дружеские вечера, в ходе которых, собираясь после тяжелой дневной работы у костров, все дружно исполняли старые боевые песни нацистского движения, а фюрер лагеря зачитывал отрывки из национал-социалистической литературы [12, с. 96-98].
Сходные мысли высказывает Х. Кремер: «Национал-социализм в немецких высших школах нуждается в команде, которая одержима сознанием социальных и национальных связей, охватывающих всю нацию, обладает желанием и силой, научными и культурными элементами, постановкой цели и системой для того, чтобы в прочном самовоспитании соответствующим образом выполнять общие требования.» [13]. Начальник имперской службы А. Дерихсвайлер ставил на первое место долг студенчества перед фатер-ландом: «Мы хотим воспитывать парней, которые бы не ударили лицом в грязь во всех сферах и во всех жизненных ситуациях; тех, для кого мысль о народе и отечестве является всем и для которых сама жизнь означает только обязанность и труд», - подчеркивал он [14]. Руководитель расово-политического управления НСДАП В. Гросс писал, что студенческая молодежь «должна ... быть носительницей духовной борьбы за единство нового образа мира», а для достижения поставленных перед ней режимом целей она нуждается в трех добродетелях - «послушания и дисциплины своего включения в народ; . прилежания и верности своим профессиональным обязанностям; ... героя и борца, который ясно понимает величие своей борьбы и поэтому любит ее», и который черпает «из этой любви к великой борьбе . силу для победы»
Приведенные высказывания носили программный характер и в дополнительных комментариях не нуждаются. Те же требования предъявлялись и к молодежи, обучавшейся в специальных учебных заведениях, статус которых в третьем рейхе был официально повышен. Необходимость этого нашла обоснование у Г. Моритца. Основное различие между последними и вузами, по его мнению, заключалось в том, что «вуз является местом проведения исследований, в то время как специальное учебное заведение переводит результаты этих исследований в практические знания и передает их своим учащимся», при этом, однако, не забывая и о проведении «мировоззренческого политического воспитания». Говоря о технических спецшколах, автор подчеркивал, что их задача состояла в привлечении «в национал-социалистическое государство работоспособных фюреров предприятий, которые сознают свою ответственность не только по отношению к предприятию, но также к своим рабочим и ко всему народу». Спецшколы же вообще, утверждал он, «в будущем станут местами, в которых каждый способный фольксгеноссе сможет получить образование и на основе повышенных достижений обретет право стать фюрером своей свиты» [16].
Для реализации поставленных перед ним задач студенчество, как и молодежь в целом, должно было отличаться отменным здоровьем. В рамках организации «Имперское студенческое дело», созданной законом от 2 ноября 1934 г. (она объединяла 64 имперские немецкие высшие школы и 51 местную студенческую организацию), была образована студенческая служба здоровья, действовавшая во всех высших школах Германии и существовавшая исключительно за счет студенческих взносов. Как отмечал Х. Штрайт, к ее компетенции относились осуществление отбора среди абитуриентов с целью отсева не подходивших по медицинским, расово-гигиеническим и наследственно-биологическим показателям; проведение обязательных обследований студентов, в частности, в связи с широким распространением среди них туберкулеза; создание студенческих больничных касс, забота о больных, «страхование при несчастных случаях, политическое воспитание здоровья и отбора». Неукоснительно следуя воле фюрера, требовавшего от руководства вузов обращать внимание «во-первых, на здоровье, во-вторых, на выработку характера, в-третьих, на одаренность», «Имперское студенческое дело», подчеркивал автор статьи, «тесно сотрудничает со службами, в которых студент должен доказать свою человеческую и политическую позицию» - с гитле-рюгенд, СА, СС, трудовой повинностью, рейхсвером, профсоюзами и Национал-социалистическим германским студенческим союзом. Больничная касса компенсировала каждому из 100 тысяч студентов почти 70 % всех расходов на лечение в случае болезни, при среднем посеместровом взносе в размере шести рейхсмарок, взимаемом с каждого студента. Те же взносы в фонд страхования от несчастных случаев составляли одну рейхсмарку, в то время как компенсация ущерба за счет этого фонда могла достигать 20 тыс. рейхсмарок.
Помимо всего прочего, в рамках «Имперского студенческого дела» действовала ссудная касса, из фондов которой, если верить Штрайту, 30 тысячам студентов были выданы долгосрочные ссуды на общую сумму в 16 миллионов рейхсмарок [17].
Допуская, что указанные Штрайтом цифры являются завышенными (такой вывод можно сделать из пропагандистского характера его публикации) и не имея возможности проверить их достоверность, мы тем не менее не видим сколько-нибудь веских оснований подвергать сомнению сам факт подобной поддержки, осуществлявшейся нацистами в отношении той части отвечавшего официальным критериям полноценности студенчества, которая испытывала материальные затруднения.
Подобная политика в полной мере отражала характер третьего рейха, представлявшего собой, на наш взгляд, гибрид полицейского и социального государства, при явном доминировании черт, присущих первому. Материальная помощь, оказывавшаяся определенным кругам студенческой молодежи (в том числе и за счет взносов самих студентов), безусловно, была реальной. Однако она имела свою вполне конкретную цену, позволяя властям коррумпировать студенческое сообщество и таким образом еще теснее привязать его к режиму, а в дальнейшем - интегрировать его в «народное сообщество».
Новый режим изначально декларировал негативное отношение к высшему женскому образованию (по мнению лидеров национал-социализма, женщины должны были рожать детей и заниматься домашним хозяйством, не помышляя о карьере). 25 апреля 1933 г. для студенток была установлена десятипроцентная квота, что привело в довоенный период к резкому сокращению их количества: с 18,5 % в годы, предшествовавшие приходу нацистов к власти, до 11,2 % в 1939 г. Те же немки, которые смогли пробиться в число «избранных», должны были, как и их сокурсники, помимо овладения знаниями, брать на себя дополнительные обязательства по отношению к фатерланду. В статье, посвященной женскому высшему образованию (1935 г.), Р. Гензекке писала, что «осознание необходимости включить каждую студентку в дело строительства третьего рейха, с тем, чтобы она . находилась в центре своего народа, чувствовала себя частью происходящего в народе и содействовала этому», породило требование создания в немецком студенчестве главной службы для студенток. «Уже на протяжении трех семестров, - отмечала она, - каждая студентка .охвачена в рамках студенческого служебного плана, который требует от нее регулярных занятий спортом, сотрудничества в национал-социалистической народной благотворительности, а именно в организации «Зимней помощи», интенсивной подготовки в противовоздушной обороне, оказании первой помощи» [18].
С началом второй мировой войны численность студентов мужского пола по понятным причинам сокращается. Уже на планерке, проводившейся Геббельсом 12 декабря 1939 г., министр дал указание
«распорядиться, чтобы общее освобождение студентов-медиков от воинской службы было прекращено» [19]. Одновременно, несмотря на то, что женщинам рейха продолжали регулярно напоминать о необходимости вносить вклад в реализацию демографической политики (в 1943 г., например, гауляйтер Мюнхена на встрече со студентками местного университета выразил мнение о том, что им следовало бы не столько думать об учебе, сколько рожать детей от немецких солдат, что вызвало бурю негодования у аудитории), количественное соотношение между мужской и женской студенческой молодежью изменилось в пользу последней. К 1944 г. женщины и девушки составляли почти половину всех обучавшихся в университетах рейха [6, с. 397].
Одновременно создавались благоприятные условия для поступления и обучения в вузах военнослужащих, особенно имевших за плечами боевой опыт. Предписанием Руста от 20 апреля 1941 г., с изменениями и дополнениями от 30 апреля и 21 сентября 1942 г., «участникам нынешней войны, которые хотят учиться или намереваются продолжить уже начатую учебу» предоставлялись налоговые льготы и денежные дотации, суммы которых были тем больше, чем продолжительнее являлся срок их военной службы. При этом особое внимание должно было уделяться инвалидам войны. «В случае необходимости, - говорилось в документе, - участники войны могут быть поощрены во время их учебы дополнительно получаемыми льготами». Одновременно подчеркивалось, что освобождение от налогов распространялось на «супруг и детей павших в нынешней войне или участников войны, умерших вследствие ранения на военной службе» [20, л. 1]. В наилучшем положении оказывались инвалиды войны, а также ее участники, чей срок выслуги составлял более трех с половиной лет действительной военной службы, из которых по меньшей мере два года приходилось на военные годы. Они полностью освобождались от оплаты за обучение. Для остальных категорий военнослужащих устанавливалась следующая градация: свыше двух, двух с половиной, трех лет действительной военной службы (из них в каждом из перечисленных случаев соответственно не менее полугода, года, полутора лет во время войны) давали право (в той же последовательности) не платить за четверть, половину, три четверти всего или оставшегося периода обучения. Тем же фронтовикам, которые уже являлись выпускниками вузов, но стремились продолжить свое образование, подобные льготы предоставлялись лишь в том случае, если для этого имелись серьезные основания: необходимость получения соответствующей профессии или смены последней вследствие ранения, приведшего к инвалидности [20, л. 1]. Ректор вуза, в который поступал такой льготник, мог по согласованию с местным студенческим фюрером аннулировать освобождение от оплаты в случае низкой успеваемости или плохого поведения последнего. Женам и детям павших в войне или умерших вследствие полученного в ней ранения предоставлялось право бесплатного по-
лучения образования на весь период обучения [20, л. 1об.].
Война дала властям повод поставить вопрос о дальнейшем сокращении части теологических факультетов. 6 марта 1940 г. Геббельс поручил управляющему делами рейхсминистерства народного просвещения и пропаганды Гуттереру сделать соответствующий запрос в министерство народного образования, обосновав его тем, что «количество студентов-богословов во многих университетах не соответствует числу преподавателей» [21]. Это явилось отражением продолжавшихся усилий партийных и государственных инстанций рейха по ослаблению влияния церкви на молодежь, ставших в военное время еще более актуальными: на инструктаже в министерстве Геббельса 31 июля 1940 г. Гуттерер получил от своего шефа указание проверить информацию о том, что некий потсдамский священник позволил себе в одной из проповедей следующее высказывание: «Господи! Смилуйся над нашей молодежью, которая бесцельно проводит жизнь». «В том случае, если это правда, -подчеркнул Геббельс, - Гуттерер должен в не допускающей сомнения форме объяснить священнику, что в случае повторения подобного его ожидает концлагерь» [22].
В то же время в годы войны, особенно на ее заключительном этапе контроль за студенчеством был вынужденно временно ослаблен. Студенты, прибывавшие в краткосрочный отпуск для продолжения учебы, оставались под военной юрисдикцией и не были обязаны следовать приказам студенческих лидеров, в связи с чем не выказывали особого пиетета по отношению к Национал-социалистическому германскому студенческому союзу. Согласно донесениям СД, подобные студенты предпочитали предаваться радостям свободной частной жизни, игнорируя участие в собраниях, партийной работе и тому подобных мероприятиях. «После их длительного пребывания в суровых условиях военной жизни они хотят вновь самостоятельно планировать свои собственные дела, посвящать себя. занятиям и самостоятельно распоряжаться своим временем», - констатировалось в одном из таких сообщений [7, с. 179]. Многие из студентов были недовольны происшедшей в нацистском государстве крайней политизацией образования, обусловившей снижение образовательных стандартов [23]. Однако если не считать деятельности подпольной организации «Белая Роза», сколько-нибудь заметной оппозиции режиму в студенческой среде не наблюдалось. Основная масса студенчества дисциплинированно выполняла диктуемые военным временем обязанности. В начале зимнего семестра 1944 -1945 гг. 54 % всех студентов были одновременно призваны на действительную военную службу. Тех же «счастливчиков», которых указанная мобилизация не затронула, ожидало свое поле битвы. Им предстояло покинуть аудитории и совместно с профессорами влиться в ряды фольксштурма [7, с. 180].
В целом приходится констатировать, что нацистам удалось сплотить подавляющую часть студенчества,
как и молодежи вообще, вокруг навязанной ей системы ценностей, породив у нее чувство сопричастности «великому деланию» истории (независимо от того, шла ли речь о трудовой или военной повинности, преследовании евреев и инакомыслящих, оправдании военной экспансии) и вынудив следовать заданным ориентирам вплоть до предсмертных судорог рейха.
Литература
1. Германия: фашизм, неофашизм и молодежь. Томск, 1993. С. 37-92.
2. Пленков О.Ю. Третий рейх. Нацистское государство. СПб., 2004. С. 216-264; Кормилицын С.В. Третий рейх. Гитлерюгенд. СПб., 2004.
3. Koch H.W. Geschichte der Hitlerjugend. Ihre Ursprünge und ihre Entwicklung 1922 - 1945. Percha am Starnbererger See, 1975.
4. Lubasz H. Fascism. Three Major Regimes. N.Y., 1973. P. 78-79.
5. Ерин М.Е., Ермаков А.М. Имперская трудовая повинность в нацистской Германии (1933 - 1945). Ярославль, 1998. С. 124.
6. Noakes J. The ivory tower under siege: German universities in the Third Reich // J. of European Studies. Literature and ideas from the renaissance to the present. December, 1993. Vol. 23. Part. 4. № 92.
7. Giles G.J. The Rise of the National Socialists' Association and the Failure of Political Education in the Third Reich // The Shaping of the Nazi state. L.; N.Y., 1978.
8. Аникеев А.А., Кольга Г.И., Пуховская Н.Е. НСДАП: идеология, структура и функции. Ставрополь, 2000.
9. Giles G.J. University Government in Nazi Germany: Hamburg // Minerva. A Review of Science, learning and policy. September, 1978. Vol. 16. № 2. P. 198199.
10. Клемперер В. Свидетельствовать до конца. Из дневников 1933 - 1945 гг. М., 1998. С. 15.
11. Bramstedt E.K. Goebbels and National-Socialist Propaganda 1925 - 1945. L., 1965. P. 68.
12. Mähner G. Die Politische Erziehungsarbeit in den Schulungslagern des NSD Studentenbundes // Volk im Werden. 1935. Jg. 3. № 2. S. 95.
13. Kremer H. Die kulturpolitischen Aufgaben des NSD Studentenbundes // Ebenda. S. 99.
14. Derichsweiler A. Student der Bewegung // Ebenda. S. 84.
15. Groß W. Vom neuen Kämpfertum des Studenten // Ebenda. S. 93.
16. Moritz H. Das Fachschulstudentum // Ebenda. S. 108110.
17. Streit H. Das Reichsstudentenwerk // Ebenda. S. 131, 133-135.
18. Gaensecke R. Die Entwicklung des Frauenstudiums und seine Aufgabe im heutigen Staat // Ebenda. S. 114.
19. РГВА, ф. 1363, o^ 3, д. 3, л. 10.
20. РГВА, ф. 519, o^ 1, д. 42, л. 1.
21. РГВА, ф. 1363, o^ 3, д. 6, л. 6.
22. Там же, д. 10, л. 44.
23. Kater M.H. The Nazi Pаrty. A Social Profile of Members and Leaders, 1919-1945. Cambridge; Massachusetts, 1983. P. 99.
Институт управления, бизнеса и права
3 ноября 2004 г.
