CC BY
76
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 12. ПОЛИТИЧЕСКИЕ НАУКИ. 2013. № 6
ПОЛИТИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ: ВРЕМЯ, СОБЫТИЯ, ЛЮДИ
П.В. Краснов
«СТУДЕНЧЕСКИЙ ВОПРОС» И ЕГО ИСТОКИ ГЛАЗАМИ СЛУЖАЩИХ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ПОЛИЦИИ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ 80-90-х гг. XIX в.
«Студенческий вопрос» традиционно считается одним из самых болезненных не только в рамках высшей школы, но и общественно-политической жизни Российской империи в целом. Социальная неоднородность студенчества в сочетании с молодостью и неопределенностью жизненных перспектив сделали его самой благодатной почвой для ведения агитации против существующего государственного порядка. К рубежу Х1Х-ХХ вв. среда учащейся молодежи казалась переплетенной с революционным подпольем настолько, что многие представители власти не могли провести четкую границу между ними. Слова «студент» и «неблагонадежный стали синонимами. Впервые Департамент полиции Министерства внутренних дел и подчиненные ему местные органы обратили внимание на учащуюся молодежь как на постоянный очаг возмущения в самом начале 80-х гг. XIX в. Чины политической полиции в течение длительного времени наблюдали за ситуацией в студенческом движении и выработали свои рецепты по его нейтрализации и переводу в мирное русло.
Ключевые слова: Российская империя, «студенческий вопрос», университеты, политическая полиция, народовольцы.
Ситуация в общественной жизни России, сложившаяся накануне революции 1905-1907 гг. и, в частности в молодежной среде, достаточно хорошо изучена в отечественной исторической науке. Такие крупные исследователи студенческого движения, как П.С. Гусятников, Н.Я. Олесич и Н.Г. Завадский склонны говорить о росте внутреннего революционного накала, а вместе с тем политического и гражданского сознания учащихся высших учебных заведений. Непосредственным выражением этого процесса, по их мнению, стало размежевание по складывавшимся тогда общественно-политическим лагерям — революционному, либеральному и консервативному1.
1 Гусятников П.С. Революционное студенческое движение в России. 1899-1907. М., 1971. С. 145; Завадский Н.Г. Политическая дифференциация российского студенчества 1900-1905 гг. // Российская интеллигенция на историческом переломе. Первая треть XX в. СПб., 1996. С. 97; Олесич Н.Я. Господин студент Императорского Санкт-Петербургского университета. СПб., 2002. С. 160.
Кажется, что логика подобных перемен внутри студенческой молодежи, в конце концов приведших ее к активному участию в событиях после «Кровавого воскресенья», достаточно ясна и понятна. Она была заложена всей жизнью оппозиции предшествовавших десятилетий. И тот факт, что студенты вскоре после дарования университетам автономии в августе 1905 г. превратили их в «трибуну революции», открыв двери для пропагандистов всех оттенков, был уже неудивителен. Российское студенчество давно считалось самой благодатной почвой для ведения агитации против существующего государственного порядка. Его жизнь казалась переплетенной с революционным подпольем настолько, что для многих представителей власти даже не представлялось возможным провести какую-либо четкую границу между ними. Слова «студент» и «неблагонадежный», а то и вовсе «государственный преступник» стали синонимами.
Однако такое положение вещей вызревало постепенно, имея свои фазы обострения и затишья. Чины политической полиции, будучи самыми осведомленными о состоянии внутреннего положения России, пристально наблюдали за ситуацией в студенческой среде. О необходимости предотвращения брожения в ней писались докладные записки, составлялись подробные «Своды сведений», многочисленными упоминаниями о «студенческих делах» пестрили страницы всеподданнейших докладов на имя императора.
Впервые Департамент полиции и подчиненные ему местные органы обратили внимание на учащуюся молодежь как на постоянный очаг возмущения в самом начале 80-х гг. XIX в. Убийство императора Александра II народовольцами 1 марта 1881 г. и последовавшая за ним смена внутриполитического курса России повлекла за собой кардинальные перемены и в общественной жизни. Ответные мероприятия правительства, последовавшие вслед за этим событием, не продемонстрировали капитуляции перед революционерами и попытки пойти им навстречу, как ожидали противники существующего государственного порядка. Напротив, они засвидетельствовали решимость не только в борьбе с проявлением любых форм недовольства, но и потенциальной возможностью их возникновения. В результате накал оппозиционных настроений в среде российской общественности резко пошел на спад. В начале 80-х гг. XIX в. здесь наблюдалась практически полная апатия. Широко были распространены пессимистические настроения, характеризующиеся либо поиском новых способов борьбы, либо полным неверием в эффективность революционного пути преобразования российской действительности и последующим отказом от него2. Немалую роль
2 Зайончковский П.А. Российское самодержавие в конце XIX столетия (политическая реакция 80 — начала 90-х годов). М., 1970. С. 8-9.
в данной ситуации сыграло ускоренное реформирование системы российского политического сыска на рубеже 70-80-х гг. XIX в.
Ликвидация всего руководящего состава партии «Народная воля» в 1881-1882 гг., проведенная Департаментом полиции, положила конец идеологии революционного народничества, убедила большинство ее приверженцев в бесплодности террористической деятельности против правительства3. Подавляющая масса российского населения, и в первую очередь крестьянство, оказалась всего лишь равнодушным наблюдателем развернувшейся борьбы революционеров с правительством.
Поэтому вскоре в оппозиции на смену старым установкам приходит убеждение о необходимости постепенной и кропотливой агитации среди широких слоев российского населения, которой должна сопутствовать общая культурная деятельность на ниве просвещения, медицины, повышения жизненного уровня и пр. Причем многие из прежних народнических установок были приспособлены к новым условиям. Виднейший деятель политического сыска начала XX в., автор двухтомной истории российского общественного движения А.И. Спиридович так писал об этом времени: «Если после разгрома восьмидесятых годов "Народная воля" как единая революционная партия и прекратила свое существование, то народовольческое течение в русской общественной жизни не прекратилось. Отдельные народовольческие кружки продолжали существовать по разным городам, работая каждый по своему усмотрению и внося каждый в старую программу некоторые изменения, что обусловливалось частью желанием избежать впереди неудач, постигших партию, частью новым идейным, начавшим завладевать умами интеллигенции течением — социал-демократическим»4.
Основной контингент этих кружков, все еще придерживавшихся народовольческих позиций, составляла учащаяся молодежь, главным образом студенчество. Его участие в российском общественном движении означенного периода имеет особое значение. В условиях всеобщего затишья, наступившего с начала 80-х и продолжавшегося вплоть до середины 90-х гг. XIX в. лишь студенческие выступления являлись очагом оппозиционных настроений, в силу чего стали главным предметом внимания со стороны Департамента полиции.
Организаторы этих выступлений, согласно терминологии, принятой в рамках российского охранительного ведомства, всецело подпадали под определение «преступного сообщества». В учебном
3 ЩетининаГ.И. Студенчество и революционное движение в России. Последняя четверть XIX в. М., 1987. С. 86.
4 Спиридович А.И. Партия социалистов-революционеров и ее предшественники. 1886-1916. Пг., 1918. С. 3.
курсе по истории общественного и революционного движения, составленном в 1913 г. подполковником Ф.С. Рожановым для офицеров Отдельного корпуса жандармов, дается развернутое определение данному понятию. Согласно ему, под «преступным сообществом» следует понимать «соединение нескольких лиц одною общею целью, обусловленное более или менее полным подчинением воли отдельных членов интересам целого и выражающееся в повторных собраниях для обмена мыслей в общей деятельности и в других внешних проявлениях единения, причем преступность сообщества определяется преследуемой целью и проявляемой деятельностью»5.
Степень же этой последней, может подразделяться на две категории — «оппозиционную» и «революционную». Каждая из них является своего рода этапом в противоправительственной деятельности конкретного сообщества. Так, под «оппозиционным движением» подразумевалось «как само противодействие Правительству, так и те лица и группы, которые это противодействие оказывают. В ряды оппозиционного движения входят люди либерального направления, не группируясь в партии определенных названий». Если же члены этой группы изменяют свою идеологию и начинают «думать о социальном перевороте или насильственном изменении существующего государственного устройства», то такая группа имела все основания называться «радикальной» или «революционной». Отличительной же особенностью революционного движения, в интерпретации Ф.С. Рожанова, было наличие централизованных организаций, партий или групп6. Подобная оценка была заимствована из существующего законодательства и позволяла полицейским чинам квалифицировать различные примеры оппозиционного движения как своего рода преступный умысел, а революционного — уже как факт его совершения в действительности.
Однако если попытаться применить вышеуказанные категории к студенческому движению, то картина окажется куда более сложной и неоднозначной. Действительно, в идеологическом смысле российскую студенческую молодежь затронули те же внутренние перемены, что и участников общероссийского движения. Однако этот процесс протекал здесь с некоторой спецификой. В отличие от основного контингента противников существующего государственного порядка, радикальные настроения в среде учащейся молодежи продолжали пользоваться определенной популярностью и в 80-е гг. Отчасти это можно объяснить тем обстоятельством, что остатки партии «Народная воля», уцелевшие от репрессий, обратили свое внимание на пропаганду именно среди студенчества. Бывший
5 ГАРФ. Ф. 102. Оп. 253. Д. 345. Л. 391об.
6 Там же.
участник движения молодежи Л.П. Меньщиков, ставший затем на длительное время сотрудником Московского охранного отделения и Департамента полиции, вспоминая о своих молодых годах, сообщал о широкой распространенности лозунгов и идей революционных народников среди молодежи 80-х гг. Будучи достаточно осведомленным, он, характеризуя переходность их мировоззрения, пишет: «Начавшееся "на верхах", главным образом — в эмигрантских кругах ревизионистское движение уже стало проникать в периферии, но умы большей части революционной "зелени" продолжали питаться старыми иллюзиями: перед ними еще витала в ореоле грозная тень неуловимого Исполнительного Комитета "Народной воли". Тем не менее надо признать, основа народовольческой боевой тактики — центральный террор уже не привлекал в конце восьмидесятых годов, как прежде, исключительного внимания»7. Усилия революционно настроенного студенчества в это время были направлены большей частью на создание подпольных типографий с последующим ведением пропаганды. Подавляющее их большинство, просуществовав недолго, было ликвидировано органами политического сыска. Наиболее ярким примером может служить ликвидация 5 октября 1886 г. двух народовольческих типографий под руководством М. Гоца в Московском университете и одной под руководством И. Минора в Демидовском юридическом лицее в Ярославле. Эти типографии, напрямую связанные с Обществом вспомоществования политическим ссыльным и заключенным, в течение месяца выпускали листовки, содержащие идеи «Народной воли». В это же время было ликвидировано несколько кружков в Московском университете и Петровской земледельческой академии8.
Все вышесказанное должно было убедить как чинов Департамента полиции, так и сотрудников региональных полицейских органов, в чисто революционном характере студенческого движения. И все же, когда в ходе проведения дознаний предпринимались попытки выявить степень самостоятельности участия молодых людей в антиправительственной деятельности, то здесь у самих следователей возникало немало вопросов. И в первую очередь — насколько значимо действительное место студенчества в революционных мероприятиях? Какова величина его деструктивного потенциала? Как это ни странно, но ответы на эти вопросы давались чаще всего в пользу оправдания большинства учащихся высших учебных заведений. В уже упомянутом «Обзоре общественного и
7 Меньщиков Л.П. Охрана и революция. К истории тайных политических организаций, существовавших во времена самодержавия. Ч. I. М., 1925. С. 18-19.
8 Там же. С. 20-21; Щетинина Г.И. Указ. соч. С. 144.
революционного движения в России», в параграфе о характеристике революционных настроений в 1886 г. проводится более подробное деление «преступного сообщества». Ф.С. Рожанов заявляет, что «хотя первенствующие деятели оного продолжают именовать себя и своих единомышленников членами "партии Народной воли", но было бы ошибочно подразумевать под сим названием какую-либо твердо сплоченную организацию с вполне определенными стремлениями, точно намеченною целью, иерархическим распределением деятельности каждого члена и т.п.»9
Согласно данным, обнаруженным в ходе расследований дел о государственных преступлениях, автор учебного курса подразделяет всех участников революционного движения в империи на три группы: 1) «лица, не имеющие определенных легальных занятий и посвятившие себя исключительно революционному делу»; 2) «люди, проявляющие преступную деятельность, но занимающие вместе с тем известное общественное легальное положение» и 3) «личности, сочувствующие революционной идее и ее пропагандистам и оказывающие сим последним различными способами содействие».
Представители первой группы, по словам автора учебного курса, представляют активное меньшинство и являются наиболее опасными элементами для стабильности существующего общественного порядка. Именно им и принадлежит руководящая роль в организации тайных сообществ. Опираясь на материалы дознаний, произведенных в 80-90-е гг. XIX в., Ф.С. Рожанов пишет, что, «поселяясь преимущественно в учебных или промышленных центрах, эти странствующие революционеры, сильные влиянием на увлекающееся юношество, весьма скоро успевают возбудить вредное брожение среди учащейся молодежи, а затем приступают к организации студентов, гимназистов и интеллигентных рабочих в тайные кружки. Результаты такой деятельности тем более пагубны, что, перенося пропаганду с места на место, странствующие агитаторы организуют новые кружки, устанавливают сношения и связи между ними и таким образом способствуют объединению их действий»10.
К обвиняемым второй и третьей групп чаще всего относились рядовые члены вышеуказанных сообществ — преимущественно студенты различных высших учебных заведений, ученики гимназий и реальных училищ, курсистки, фельдшерицы, получившие некоторое образование рабочие и пр. Примкнув к революционному движению под влиянием профессиональных агитаторов, они, по мнению полицейских чинов, «недолго остаются на этом пути и, раскаиваясь, в большинстве случаев в своих заблуждениях, охотно устраняются
9 ГАРФ. Ф. 102. Оп. 253. Д. 345. Л. 193об.-194.
10 Там же. Л. 194.
от своей преступной деятельности. В видах предоставления таким молодым возможности порвать прошлые связи, признается полезным при разрешении возбуждаемых о них дознаний, отдавать их на известный срок под надзор полиции в местах жительства их родителей, причем практика указывает на вполне благотворное влияние такой меры, возвращающей обыкновенно виновных к своим занятиям и мирной жизни»11.
Однако в рамках молодежного движения, несмотря на его общую аморфность и непоследовательность в идейном смысле, имели место редкие проявления откровенно радикальных настроений и даже попытки их воплощения на практике. Примером этого может служить так называемое «дело первомартовцев» — о неудачной попытке покушения на императора Александра III 1 марта 1887 г. по инициативе террористической фракции «Народной воли», 9 из 15 членов которой были студентами Петербургского университета. Пятеро участников этого акта были приговорены к смертной казни через повешение12.
После этого события радикализм революционных настроений в среде российского студенчества, а вместе с ним и популярность народничества как идейной платформы движения окончательно сошли на нет. Среди учащихся высших учебных заведений появляется значительное число тех, кто предпочитает ограничиться исключительно интересами студенческой корпорации, а также вопросами науки и высшего образования. Так появляется ставшее впоследствии традиционным разделение студенческой массы на «академистов» и «политиков». Основной отличительной особенностью первых было резкое неприятие системы университетского преподавания, созданной Общим уставом Императорских российских университетов 1884 г. Поэтому требования «академистов» сводились к следующему: восстановление автономии университетов по образцу Устава 1863 г., введение полной свободы преподавания и слушания лекций, открытие доступа в высшие учебные заведения всем желающим без различия пола, сословия, национальности и вероисповедания, признание законности существования студенческих корпораций, учреждение автономного университетского суда и лишение инспекции ее полицейских функций13. Напротив, политически активное студенчество считало систему управления высшими учебными заведениями неотъемлемой частью общего политического строя России. Следовательно, удовлетворение сугубо академических требований виделось им немыслимым без политических перемен:
11 Там же. Л. 194 об.
12 Щетинина Г.И. Указ. соч. С. 151.
13 Там же. С. 193.
введения свободы слова, отмены цензуры, учреждения выборности и представительства в системе государственного управления и т.д.
В среде «студентов-политиков» в период с середины 80-х до середины 90-х гг. XIX в. происходят существенные изменения. Все большее их число, в особенности после «дела 1 марта», отходит от народничества и заявляет себя в качестве приверженцев нового тогда в России идейно-политического течения — марксизма. В 1883 г. в Женеве по инициативе Г.В. Плеханова и В.И. Засулич была создана первая организация русских марксистов — группа «Освобождение труда». А уже через год их идейные программы появляются в студенческих изданиях. Так, в 1884 г. были арестованы участники Общестуденческого союза в Москве. Они занимались изданием брошюр, содержащих как народовольческую платформу, так и отдельные произведения, в частности «Капитал» К. Маркса и «Программу рабочих» Ф. Лассаля14. Впоследствии среди студентов станет популярным «экономический марксизм», основные постулаты которого были сформулированы П.Б. Струве и М.И. Туган-Барановским15. Как пишет все тот же Л.П. Меньщиков, «новые течения революционной мысли, которые принесла с собой вторая половина восьмидесятых годов, начинали пробивать себе дорогу. Социал-демократическая идеология стала завоевывать свои первые позиции. Наряду с лозунгом борьбы за политическую свободу выдвинулась задача пропаганды социалистических идей, которой передовая интеллигенция начала уделять все больше внимания и сил; появилась и соответствующая нелегальная литература»16.
Одновременно с происходящей сменой идейных ориентиров начинают происходить первые крупные беспорядки в высшей школе. Со второй половины 80-х гг. становятся типичными студенческие волнения, проходящие одновременно в нескольких высших учебных заведениях и сопровождающиеся многочисленными сходками, выпуском в большом количестве воззваний и прокламаций и даже попытками организации уличных демонстраций. Наиболее значимым из таких событий стали студенческие беспорядки 1887 г. Их началом послужило публичное оскорбление действием 22 ноября студентом Московского университета Синявским инспектора А.А. Брызгалова. В знак солидарности с этим инцидентом о прекращении занятий объявили студенты Петровской академии, а с начала декабря 1887 г. аналогичные действия были предприняты учащейся молодежью Харькова, Одессы, Казани и Петербурга. Студенты требовали
14 Меньщиков Л.П. Указ. соч. С. 19-20.
15 Олесич Н.Я. В.И. Ленин и революционное студенчество в России. М., 1982. С. 20, 23, 36.
16 Меньщиков Л.П. Указ. соч. С. 56.
отмены основных положений Устава 1884 г., а также ликвидации инспекции. Это масштабное волнение удалось прекратить только к 9 декабря путем исключения из высших учебных заведений наиболее активных его участников17.
Весной 1889 г. в Москве состоялся первый съезд представителей революционных и студенческих кружков, результатом работы которого стало создание Центрального бюро — органа по руководству общероссийским студенческим движением18. И хотя возникший орган смог просуществовать недолго, ему все же удалось оставить заметные результаты. Его активные члены 19 октября 1889 г. устроили панихиду по умершему писателю Н.Г. Чернышевскому и смогли использовать ее для организации уличных демонстраций в ряде университетских городов. Под прикрытием академических лозунгов в марте—апреле 1890 г. Центральное бюро встало во главе новых противоправительственных беспорядков в Московском университете и Петровской академии19.
Начинается организационное оформление и студенческих корпоративных организаций — землячеств. Первоначально создававшиеся с целью коллективной самопомощи в условиях отрыва большинства молодых людей от родных мест, они постепенно становятся очагами объединения оппозиционного студенчества. С середины 80-х гг. XIX в. землячества начинают объединяться в союзы во главе с руководящими органами — союзными советами. Так, например, в 1892 г. в Союзе землячеств и организаций Московского университета насчитывалось 20 землячеств. В 1894 г. происходит образование Киевского союзного совета объединенных землячеств и организаций в Университете Св. Владимира, а в 1895 г. Союза 9 землячеств Харьковского университета20.
Голод 1891-1892 гг. в ряде губерний Центральной России вызвал очередной общественный резонанс, положивший начало новому подъему оппозиции. Одновременно с проводившейся помощью голодающим активизируется земское и рабочее движение. В это же время в 1891 и 1893 гг. проходят очередные съезды студенческих организаций, участники которых хотя и заявили о стремлении избегать всякого рода беспорядков, но составили резолюцию, где говорится «о необходимости подготовки последовательных деятелей студенческого движения и борцов с существующим строем»21.
17 Щетинина Г.И. Указ. соч. С. 175.
18 Меньщиков Л.П. Указ. соч. С. 67.
19 Щетинина Г.И. Указ. соч. С. 195-196.
20 Орлов В.И. Студенческое движение Московского университета в XIX столетии. М., 1934. С. 216, 225-226.
21 Там же. С. 231-233. См. также: Щетинина Г.И. Указ. соч. С. 188-189; ГАРФ. Ф. 102. Оп. 253. Д. 38. Л. 8об.
В октябре—ноябре 1894 г., параллельно с земскими деятелями, среди учащейся молодежи предпринимаются попытки составления петиции с изложением академических требований, адресованной новому императору Николаю II. Однако данное мероприятие окончилось неудачей, так как делегат от студентов был арестован на лестничной площадке Зимнего дворца. В последовавшей вскоре после этого «ходынской» демонстрации 18 ноября 1896 г. и манифестации 4-5 марта 1897 г. по поводу самоубийства петербургской курсистки М.Ф. Ветровой вместе со студентами впервые принимали участие представители оппозиционной общественности — земские деятели, журналисты, некоторые приват-доценты и присяжные поверенные22.
Все это в очередной раз заставляло работников политического сыска задуматься над готовностью всей российской оппозиции выступить единым фронтом против существующей власти. Тем более, что «преступное сообщество» в империи стало приобретать вполне конкретные очертания: в 1895 г. возникают Московский и Петербургский союзы борьбы за освобождение рабочего класса, а в 1898 г. — Российская социал-демократическая рабочая партия23.
Осознавая растущую с каждым годом тенденцию к объединению в студенческой среде, Департамент полиции все же полагал, что учащаяся молодежь — не более чем послушное орудие в руках активных революционеров, призванное пробудить своими резкими, но непоследовательными вспышками сочувствие к антисамодержавным настроениям. Но при этом отсутствие должного контроля над студенчеством и направленностью его мировоззрения может привести к весьма серьезным последствиям.
Поэтому чины охранительного ведомства, предпринимая попытки к нейтрализации студенческих беспорядков, руководствовались убеждением, что причина многих из них кроется в недостаточном развитии системы наблюдения за высшими учебными заведениями. Наученные опытом 1 марта 1887 г. и предыдущими ликвидациями народовольческих типографий, они полагали, что источники брожения вытекают из агитации «злонамеренных элементов», зачастую не принадлежащих к учащимся. Стоит их изъять из этой среды, и успокоение молодых умов будет достигнуто само собой. И основные усилия были направлены именно на это. Выражением подобных мыслей является записка, поданная на имя директора Департамента полиции П.Н. Дурново 15 июня 1887 г., т.е. накануне упомянутых волнений. Обосновывая необходимость создания регистрационного
22 Гусятников П.С. Указ. соч. С. 27-28.
23 Олесич Н.Я. В.И. Ленин и революционное студенчество России. М., 1982. С. 59.
отдела для упорядочения поступающих агентурных сведений, ее автор заключает: «Из производящихся дознаний усматривается, что в последнее время революционная деятельность в России проявляется по преимуществу в среде учащейся молодежи. Общий характер этой деятельности заключается в том, что обучающиеся в высших учебных заведениях молодые люди группируются в кружки, составляющие революционные центры, занимающиеся распространением вредных учений в среде своих товарищей, воспитанников старших классов гимназий. Последние при таком влиянии, организуют кружки саморазвития, легко переходящие в революционные, а по перемещении в университет с такою революционною подготовкою, юноши часто примыкают к группам самого крайнего направления в качестве исполнителей террористических замыслов. Противодействовать такому злу возможно лишь усилением наблюдения за учащейся молодежью»24.
И все же среди полицейских чинов были и те, которые полагали, что причина неблагонадежности основной студенческой массы рассматриваемого периода кроется не только во внешних условиях, но и в ее социальных характеристиках: сословном происхождении будущих студентов и материальном положении их родителей. Примером подобного взгляда служат записки чиновника особых поручений при Департаменте полиции Н.А. Грифцова. Совмещая свою службу по линии политического сыска с преподаванием полицейских законов в Александровском лицее и Училище правоведения в Петербурге25, Н.А. Грифцов в течение 1886-1888 гг. составляет три записки, основной темой которых являлось выяснение степени причастности учащихся высших учебных заведений к деятельности революционного подполья. Среди них наиболее важное значение имеет «Записка о Санкт-Петербургских высших женских курсах с 1878 г.»26.
Согласно этой записке, молодежь обоего пола, обучающаяся в высших учебных заведениях, «представляет собой среду, в которой противоправительственная пропаганда находит наибольшее число последователей, причем степень восприимчивости этой среды в отдельных учебных заведениях не одинакова и подвержена изменениям во времени». По его мнению, наибольших успехов распространение «преступных учений» среди воспитанников высшей школы достигло тогда в Петровской земледельческой академии (с 1894 г. ставшей Московским сельскохозяйственным институтом)27 и Харьковском
24 ГАРФ. Ф. 102. Оп. 1902 г. Д. 444. Л. 6.
25 Сидорова М.В. Историки с Фонтанки, 16 // Отечественные архивы. 1993. № 4. С. 43.
26 ГАРФ. Ф. 102. Оп. 253. Д. 161-163.
27 Иванов А.Е. Высшая школа России конца XIX — начала XX в. М., 1991. С. 360.
ветеринарном институте. Основным критерием для подобного заключения служил исключительно количественный показатель: здесь по статистике было самое большое число студентов, замеченных в неблагонадежном поведении28.
Подобная ситуация, по словам Н.А. Грифцова, не является случайностью: народовольческая и социально-революционная пропаганда в основном была ориентирована на маргинальные слои населения, которые в силу различных обстоятельств не смогли адаптироваться к существующим жизненным условиям и оказались невостребованными. В первую очередь под эту категорию подпадала подавляющая масса российской студенческой молодежи. Говоря об этом, он пишет следующее: «Еще в 70-х годах Правительство вынуждено было обратить внимание на переполнение наших высших учебных заведений вообще и на скопление значительного числа учащейся молодежи в Петербурге в особенности». Указывалось, что это обстоятельство не только негативно сказывалось на учебном процессе, но и «возбуждало опасения дальнейшего умножения интеллигентного пролетариата, наличность которого уже давала себя чувствовать в виде массы людей, окончивших курсы высших учебных заведений и не имеющих возможности пристроиться иначе как в канцеляриях присутственных мест за недостатком спроса на лиц, получивших высшее образование в обществе, которое в то же время на каждом шагу чувствовало потребность в людях со средним и даже элементарным техническим и общим образованием»29.
Любопытно, что создание подобной записки совпало с выходом в свет по инициативе министерства народного просвещения известного «циркуляра о кухаркиных детях» 1887 г., ограничивавшего прием в число воспитанников университетов лиц, чей сословный статус был ниже купечества 2-й гильдии30.
Излагая мысли, созвучные положениям циркуляра, Н.А. Гриф-цов считал, что современная ему обстановка в высшей школе только подпитывает деятельность революционных групп. Оторванные зачастую от родных мест, лишенные возможности иметь стабильный заработок, проживающие в тяжелых бытовых условиях, молодые люди становятся легкой добычей агитаторов и в результате во всех своих невзгодах начинают обвинять существующий государственный порядок. Вполне оправданно предположить, что своеобразным идеалом для автора записки служили закрытые учебные заведения пансионного типа, в которых он преподавал. Александровский лицей
28 ГАРФ. Ф. 102. Оп. 253. Д. 161. Л. 10.
29 Там же. Л. 13.
30 Щетинина Г.И. Университеты в России и устав 1884 года. М., 1976. С. 37.
и Училище правоведения, взимая со своих воспитанников высокую плату за обучение, будучи недоступными для большинства выпускников средней школы, в то же время никогда не принимали участия в студенческом движении, являясь в глазах правительственных кругов образцом благонамеренности. Размышляя о дальнейших перспективах развития подобной ситуации, Н.А. Грифцов пишет, что есть все основания «опасаться увеличения в столицах той массы людей, среди которых преимущественно распространялась социально-революционная пропаганда, вследствие естественного недовольства их своим, действительно неприглядным положением и вытекающей отсюда отчужденности от прочих слоев общества, что в свою очередь имело последствием развитие в этой среде кружковой жизни, в значительной степени облегчающей всякие революционные организации»31.
Таким образом, чины политического сыска Российской империи конца XIX в. уделяли серьезное внимание движению внутри высших учебных заведений. Ориентируясь на борьбу с радикальными элементами, в первую очередь с остатками народовольческого движения, полицейские чины вынуждены были иметь дело со «студенческими историями». Именно сквозь призму борьбы с наиболее крупными очагами брожения в российской высшей школе этого периода Департамент полиции и подчиненные ему местные органы составляли себе основное представление как о собственно революционном движении в России, так и о его наиболее предпочтительных способах воздействия на умеренную или инертную часть общественности.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Гусятников П.С. Революционное студенческое движение в России. 1899-1907. М., 1971. [GusjatnikovP.S. Revoljucionnoe studencheskoe dvizhenie v Rossii. 1899-1907. M., 1971.]
2. Завадский Н.Г. Политическая дифференциация российского студенчества 1900-1905 гг. // Российская интеллигенция на историческом переломе. Первая треть XX в. СПб., 1996. [Zavadskij N.G. Politicheskaja differenciacija rossijskogo studenchestva 1900-1905 gg. // Rossijskaja intelligencija na istoricheskom perelome. Pervaja tret' XX v. SPb., 1996.]
3. Зайончковский П.А. Российское самодержавие в конце XIX столетия (политическая реакция 80 — начала 90-х годов). М., 1970. [Zajonchkovskij P.A. Rossijskoe samoderzhavie v konce XIX stoletija (politicheskaja reakcija 80—nachala 90-h godov). M., 1970.]
4. ИвановА.Е. Высшая школа России конца XIX — начала XX в. М., 1991. [Ivanov A.E. Vysshaja shkola Rossii konca XIX — nachala XX vv. M., 1991.]
31 ГАРФ. Ф. 102. Оп. 253. Д. 161. Л. 13.
5. Меньщиков Л.П. Охрана и революция. К истории тайных политических организаций, существовавших во времена самодержавия. Ч. I. М., 1925. [Men'shhikov L.P. Ohrana i revoljucija. K istorii tajnyh politicheskih organizacij, sushhestvovavshih vo vremena samoderzhavija. Ch. I. M., 1925.]
6. Олесич Н.Я. В.И. Ленин и революционное студенчество в России. М., 1982. [Olesich N.Ja. V.I. Lenin i revoljucionnoe studenchestvo v Rossii. M., 1982.]
7. Олесич Н.Я. Господин студент Императорского Санкт-Петербургского университета. СПб., 2002. [Olesich N.Ja. Gospodin student Imperatorskogo Sankt-Peterburgskogo universiteta. SPb., 2002.]
8. Орлов В.И. Студенческое движение Московского университета в XIX столетии. М., 1934. [Orlov V.I. Studencheskoe dvizhenie Moskovskogo universiteta v XIX stoletii. M., 1934.]
9. СидороваМ.В. Историки с Фонтанки, 16 // Отечественные архивы. 1993. № 4. [Sidorova M.V. Istoriki s Fontanki, 16 // Otechestvennye arhivy. 1993. № 4.]
10. Спиридович А.И. Партия социалистов-революционеров и ее предшественники. 1886-1916. Пг., 1918. [Spiridovich A.I. Partija socialistov-revoljucionerov i ee predshestvenniki. 1886-1916. Pg., 1918.]
11. Щетинина Г.И. Студенчество и революционное движение в России. Последняя четверть XIX в. М., 1987. [Shhetinina G.I. Studenchestvo i revoljucionnoe dvizhenie v Rossii. Poslednjaja chetvert' XIX v. M., 1987.]
12. Щетинина Г.И. Университеты в России и Устав 1884 года. М., 1976. [Shhetinina G.I. Universitety v Rossii i ustav 1884 goda. M., 1976.]
