CC BY
859
IV. ПЕРЕЧИТЫВАЯ КЛАССИКУ
ЛИПСЕТ С., РОККАН С.
СТРУКТУРЫ РАЗМЕЖЕВАНИЙ, ПАРТИЙНЫЕ СИСТЕМЫ И ПРЕДПОЧТЕНИЯ ИЗБИРАТЕЛЕЙ*. ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ
(Перевод)
Проводимый нами анализ имеет важное историческое измерение. Хотя мы будем использовать только статистику выборов 1950-х годов, наша основная задача состоит в сравнении разнообразных типов развития: чтобы понять партийные предпочтения современного электората, мы должны проследить различные варианты развития и выявить альтернативы (sequences of alternatives), предложенные активным и пассивным избирателям в рамках каждой системы с момента возникновения политической конкуренции. На выборах партии не просто заново представляют себя избирателям. У каждой из них — своя история. Каждая из них предлагает электорату определенный набор вариантов развития. Поэтому без анализа различий в специфике образования партий и предлагаемых ими альтернатив до и после расширения избирательного права мы просто не сможем объяснить партийных предпочтений современных избирателей.
Проводить сравнительный анализ необходимо в несколько этапов: сначала мы должны проанализировать первые шаги на пути
* Lipset S., Rokkan S. Cleavage structures, party systems and voter alignments: An introduction// Lipset S.M., Rokkan S. Party systems and voter alignments. - N.Y., 1967.
возникновения конкурентной политической системы и институцио-нализации всеобщих выборов; затем мы рассмотрим те размежевания и противостояния, которые привели к созданию системы массовых организаций; и только потом в свете исторических альтернатив мы сможем исследовать факторы, сформировавшие предпочтения современного электората.
В западных демократиях избирателей редко просят высказываться по отдельным вопросам. Обычно они вынуждены выбирать между исторически заданными «пакетами» (packages) программ, обязательств, взглядов и даже жизненных позиций (Weltanschanungen). Причем поведение избирателей невозможно понять, не зная последовательности событий и факторов, приведших к возникновению этих «пакетов». Мы должны построить реалистическую модель формирования исторически заданных альтернатив, возникших в разных политических системах с разным уровнем социоэкономического развития, а затем использовать ее для интерпретации партийных предпочтений современного электората. Мы надеемся выявить природу партийных систем, прояснить феномен их «замерзания», а также собрать материалы для проведения сравнительного анализа предпочтений современных избирателей в различных политических системах в условиях выбора между исторически заданными «пакетами».
В данной вводной части мы ограничимся лишь некоторыми важными аспектами сравнительного анализа...
Политическая партия: агент конфликта и инструмент интеграции
В западных демократиях слово «партия» исторически употреблялось для обозначения противостояний и конфликтов, существующих в политической системе. Этимологически оно происходит от слова «часть» (part). С момента своего появления в политическом дискурсе на закате Средних веков оно означало набор элементов, конкурирующих между собой в рамках единого целого.
Однако можно возразить, что термин «партия» имеет другое значение, если учесть появление в XX в. тоталитарных партий и однопартийных систем. В отношении данного понятия уже длительное время ведутся споры. В работе «Экономика и общество» Макс Вебер использовал термин «партия» для описания политической жизни
средневекового итальянского города. Исследователь пришел к выводу о том, что флорентийские гвельфы с момента своего включения в правящую бюрократию города перестали быть партией в социологическом смысле слова...
Тоталитарная партия основана не на «свободной вербовке» (freie Werbung), т.е. свободной конкуренции на политическом рынке. Она функционирует как часть большего целого и как оппозиция в отношении других сил, существующих в рамках целого. В составе типичной тоталитарной партии действует активная, мобилизованная часть общества. Она не борется с другими партиями за посты и привилегии, а лишь пытается мобилизовать общество на борьбу с некими секретными силами или иностранными врагами, угрожающими существованию системы. Выборы, которые проводятся в тоталитарных государствах, немыслимы в контексте западных политий. Тем не менее они выполняют важные легитимирующие функции: они оказываются своего рода «ритуалом легитимации» (rituals of confirmation) в продолжительной борьбе со «скрытой» оппозицией — нелегитимным оппонентом существующего режима.
Какой бы ни была структура политии, партии являются важными агентами мобилизации, и в этом смысле они помогают интегрировать локальные сообщества в государство. Такими функциями они были наделены на ранних этапах возникновения политической конкуренции в партийных системах западных политий, а также в однопартийных государствах в постколониальную эпоху.
В состязательных партийных системах партии осуществляют интегративные функции на двух уровнях: с одной стороны, каждая партия создает сеть межрегиональных коммуникационных каналов и тем самым способствует усилению чувства национальной идентичности; с другой стороны, состязательность партий приводит к возникновению общенациональной системы управления в противовес отдельной группе чиновников и управленцев. В итоге избиратели определяют свое отношение к политической системе в целом и к конкурирующим политикам в частности, а претенденты на власть (если у них есть шансы на победу) стремятся укрепить лояльность граждан в отношении к политической системе и существующим в ней правилам смены власти.
В однопартийных (monolithic) политиях система и правящая элита слиты в сознании граждан. Они отождествляют систему с кур-
сами отдельных лидеров, чем обычно и пользуется элита, стремящаяся превратить лояльность граждан в отношении системы в целом в поддержку своих политических действий. В таких обществах любой выпад против политических лидеров или доминирующей партии воспринимается как посягание на саму систему. В демократических (competitive) партийных системах действующие инкумбенты могут обвинить оппонентов в подрыве государства и национальных традиций, однако существование политической системы ни в коей мере не ставится под сомнение. Такие системы защищают государство от нападок со стороны его граждан: они отводят критику от системы и направляют ее к правящей политической элите.
Социологи Е.А. Росс и Г. Зиммель проанализировали интегрирующую роль, которую играют институциональные конфликты в политических системах. В процессе развития стабильных каналов выражения конфликтующих интересов стабилизировались структуры большинства наций-государств. Наделение различных конфессий равным статусом и правами позволило смягчить конфликты по религиозным вопросам, а расширение избирательных прав и введение свободы политического выражения способствовали усилению легитимности наций-государств. Новые каналы выражения интересов, латентных конфликтов между классами (признанными и непривилегированными) могли вывести систему из равновесного состояния на начальном этапе, однако в долгосрочной перспективе способствовали ее укреплению.
Дихотомия конфликт — интеграция является центральной проблемой, поднимаемой в современных исследованиях по сравнительной социологии политических партий. В данной книге акцент будет сделан на конфликтах и их трансляции в партийные системы.
Партии привлекают внимание социологов по двум причинам. Они кристаллизуют и артикулируют конфликтующие интересы и латентные противоречия, существующие в социальной структуре, а также заставляют субъектов и граждан позиционировать себя по определенным линиям структурных размежеваний и определять свои приоритеты в отношении установленных (либо будущих) ролей в системе. Партии выполняют экспрессивную функцию: они транслируют противоречия, существующие в социальной и культурной структурах, в партийную систему, преобразуя их в требования и призывы к действию или бездействию. Партии также выполняют инструментальную и
репрезентативную функции: они принуждают выразителей различных интересов заключать сделки, формулировать требования и аккумулировать «давление». Небольшие партии могут удовольствоваться исполнением экспрессивных функций. Однако партия не может оказывать влияния на политическую систему, если она не сотрудничает с потенциальными врагами или оппонентами в обход существующих размежеваний. Такая ситуация сложилась на начальной стадии формирования партий вокруг клик и клубов нотаблей и законодателей. Однако с расширением избирательных прав других слоев населения возникла потребность в создании более широких союзов...
Партии, которые стремятся занимать ведущие позиции на Западе.., представляют собой конгломераты групп, не согласных между собой по многим вопросам, но все же объединенных чувством враждебности по отношению к конкурентам из других «лагерей». Самые разнообразные отношения внутри социальной структуры могут порождать конфликты и противоречия, но лишь некоторые из них поляризуют политическую жизнь. В каждой системе существует иерархия линий размежеваний. Однако структуры размежеваний в разных политиях различны. Они также могут подвергаться изменениям с течением времени. Различия и изменения в значимости тех или иных социокультурных размежеваний ставят перед сравнительными исследователями ряд фундаментальных проблем. При каких условиях регион, язык или этничность, вероятнее всего, станут поляризующими факторами? Когда на первый план выйдут классовые противоречия, а когда религиозные идентичности? При каких условиях партии будут артикулировать эти противоречия, и по каким линиям размежеваний будет проходить партийная конкуренция? Какие типы союзов максимизируют давление на политическую систему, а какие способствуют ее интеграции.. ?
Измерения размежевания: возможная модель
Две революции: национальная и индустриальная.
Конфликты в рамках территориального сообщества замедляют процесс строительства государства-нации, а в их крайних формах ведут к войнам, распаду государства и даже миграции населения. Функциональные размежевания сформировались после завершения пер-
воначального этапа консолидации территории государства. Они возникли в связи с усилением взаимодействий, расширением коммуникативных связей между различными общностями и регионами и обострились в процессе социальной мобилизации. Растущее государство-нация постепенно проникало в «исконную» локальную культуру, порождая большое число агентов объединения и стандартизации. Так действовали и церковные организации, либо сотрудничая, однако чаще всего соперничая с государственными чиновниками. Так же поступали и многие автономные институты экономического развития, объединения предпринимателей и торговцев, банкиров и финансистов, ремесленников и промышленников.
Появление бюрократии привело к возникновению территориальных конфликтов, а расширение масштабов государственной деятельности и усиление межрегионального взаимодействия способствовали созданию более сложных систем связей либо между сообществами, либо внутри них.
Ранние волны контрмобилизации часто ставили под угрозу территориальное единство нации, федерации или империи. В ходе мобилизации крестьян в Норвегии и Швеции сохранять единство было достаточно трудно; мобилизация подданных Габсбургской империи привела к ее распаду, мобилизация ирландских католиков окончилась гражданской войной и территориальным расколом. Конфликты, возникшие в ходе строительства государствнаций в Африке и Азии, также напоминали размежевание между доминирующей и периферийной культурами. В некоторых случаях, например, противостояний каталонцев, басков и кастильцев в Испании, фламандцев и валлонов в Бельгии, англоговорящего и франкоговорящего населения Канады, ранние волны мобилизации могли поставить территориальную систему на грань полного распада, способствуя формированию трудноразрешимых территориально-культурных конфликтов.
Условия смягчения или усиления противостояния по линиям размежевания в демократических политиях изучены слабо. Многочисленные религиозно-этнические размежевания в Швейцарии и языковые различия в Финляндии и Норвегии оказались намного более управляемыми по сравнению с усиливающимися в последнее время конфликтами между голландскоговорящим и франкоговоря-щим населением Бельгии, а также Квебеком и англоговорящими провинциями в Канаде.
Однако, чтобы проанализировать такие ситуации, мы не можем просто изучать одно размежевание за другим. Наоборот, мы должны учитывать совокупность линий размежеваний внутри каждой поли-тии.
Мы считаем целесообразным выделить четыре линии размежеваний.
В ходе национальных революций возникли две линии размежеваний: конфликт между культурой центра (строительства нации-государства) и усиливающимися культурами провинций и периферий, имеющих свои этнические, лингвистические и религиозные особенности, а также конфликт между централизующим, стандартизующим и мобилизующим государством-нацией и исторически укрепившимися привилегиями церкви.
Два других размежевания возникли в ходе индустриальной революции: конфликт между интересами земельных собственников и растущего класса промышленных предпринимателей, а также конфликт между собственниками и работодателями, с одной стороны, и рабочими и служащими — с другой.
С начала XIX в. в европейской истории прослеживается взаимодействие двух процессов революционных изменений. Один начался во Франции, а другой — в Великобритании. Оба процесса сформировали структуру размежеваний наций-государств, однако наибольшее влияние на формирование линий размежеваний оказала Французская революция, в ходе которой возник наиболее глубокий конфликт между чаяниями развивающегося государства-нации и корпоративными интересами церкви.
...Как протестантским, так и католическим движениям удалось создать широкую сеть ассоциаций и институтов для своих членов. Они даже добились поддержки среди рабочего класса. Что касается пассивных членов традиционной государственной церкви и атеистов, то они в своем выборе руководствуются принадлежностью к классу, а не к конфессии: в течение длительного времени они представляли единственный сегмент, в котором на партийные предпочтения оказывали влияние разные факторы.
Например, оппозиция «старых левых» в Норвегии представляла собой движение территориального протеста против господства центральной элиты — должностных лиц и аристократии, — постепенно переросшее в массовую организацию культурного противостояния
доминирующим городским стратам. В связи с расширением избирательного права и продолжением мобилизации населения, «старые левые» укрепили свои позиции в центральных городах и даже в некоторых из них пришли к власти. Однако по мере своего расширения движение стало более уязвимым и склонным к фрагментации. Одно крыло оформилось как аграрная партия; другое — после длительного противостояния в партии «старых левых» утвердилось как Христиан -ская народная партия.
В Скандинавских странах происходило формирование нескольких морализаторско-евангелистских партий, которые отличались от христианских партий в континентальной Европе следующими характеристиками: они не выступали против единой системы образования и не создавали широких функциональных сетей своих последователей; они были заинтересованы в защите традиций ортодоксального евангелизма от влияния городского атеизма, а также в использовании законодательных и исполнительных органов государства в целях ограждения молодежи от зла современной жизни. Своим отрицанием большой степени свободы в государственной церкви они напоминали нонконформистов в Великобритании и антиреволюционеров в Нидерландах, хотя условия, в которых действовали эти партии, очень различались. В случае Великобритании религиозные активисты могли состоять в Либеральной партии (позже также и в Лейбористской партии) и выражать свои взгляды и интересы, не создавая своей собственной партии. В Голландии ортодоксальные диссиденты создали не только собственную партию, но и вертикальные организации вокруг нее. В ходе национальных революций растущее население территорий вынуждено было выбирать союзников в конфликтах, исходя из ценностных и культурных идентичностей.
В ходе промышленной революции также возникли разнообразные культурные движения сопротивления, однако в длительной перспективе они не превратились в отдельные сообщества с разными системами ценностей. Наоборот, граждане, которые получили избирательные права, стали выбирать союзников исходя из своих экономических интересов, доли в увеличенном богатстве страны, произведенном благодаря распространению новых технологий и расширяющихся рынков...
Мы выделили еще два типа конфликтов интересов: размежевания между сельскими и городскими интересами и размежевания между интересами рабочих и предпринимателей.
Интенсивный рост мировой торговли и промышленного производства привел к обострению конфликта между производителями первичных товаров в сельской местности и предпринимателями в городах. В континентальной Европе начиная со Средних веков различные сословия выражали конфликтующие интересы жителей городских и сельских областей: аристократия и в исключительных случаях крестьяне-собственники представляли земельные интересы, в то время как бюргеры выступали в защиту интересов городов. Промышленная революция углубила этот конфликт и привела к оформлению размежевания между городом и селом в государственных законодательных органах разных стран. Сословные «расколы» зачастую проявлялись и в парламентах в виде борьбы консервативно-аграрных и либерально-радикальных партий.
В Великобритании конфликты городского и сельского населения имели гораздо меньшее значение, чем на континенте. Палата представителей была не собранием городского сословия, а органом законодателей, представляющих избирательные округа, графства и города. Однако даже здесь в результате промышленной революции сформировались глубокие размежевания между интересами городских и сельских жителей. Именно эти размежевания являлись главным предметом конфликта между консерваторами и либералами до 1880-х годов. Кроме того, этот конфликт отражал расхождения в ценностных ориентациях по вопросу о том, что являлось основанием для признания статуса — предписания и родственные связи или личные достижения и предпринимательство.
Всем переходным обществам были свойственны некоторые общие конфликты. На ранних стадиях индустриализации они были более глубокими. Однако по мере консолидации власти элитой эти противостояния постепенно смягчались. В Англии процесс «примирения» прошел довольно быстро. В обществе, открытом для экстенсивной мобилизации и разрешающем браки между представителями различных сословий, рост городов и промышленности привел к полному признанию прав буржуазных слоев наравне с привилегиями традиционной земельной аристократии. Произошло слияние сельских и промышленных интересов, а консолидация элиты способство-
вала изменению характера конфликта консерваторов и либералов. В итоге конфликт между городом и селом смягчился, однако в увеличивающемся электорате усилилась классовая поляризация...
В других странах Европейского континента размежевание города и села проявлялось в политической жизни на протяжении всего XX в., однако оно получило разное политическое выражение. Многое зависело от концентрации в городах богатства и политического контроля, а также от структуры собственности в селах. Во Франции, Италии, Испании политические партии редко транслировали размежевание между городом и селом. На предпочтения электората в этих странах наиболее сильное влияние оказывали другие размежевания, такие как «расколы» между государством и церковью и между собственниками и арендаторами.
Конфликты городских и сельских интересов возникали на рынке товаров. Крестьяне пытались продать свои товары по максимально высокой цене, а купить продукцию промышленных и городских производителей — по максимально низкой. Однако эти конфликты не всегда вели к образованию партий. Они разрешались путем создания либо широких партийных фронтов, либо организаций интересов, которые ограничивались исключительно функциональным представительством. Аграрные партии появлялись только там, где экономические конфликты усугублялись сильными культурными различиями.
Конфликты на рынке труда оказались более однообразными. В ходе ранних волн индустриализации во всех европейских странах возникли партии рабочего класса. Увеличивающиеся массы рабочих . недовольные трудовыми условиями и контрактами, испытывали все большее социальное и культурное отчуждение от собственников и работодателей. В результате образовалось множество трудовых союзов и общегосударственных социалистических партий. Успех этих движений зависел от ряда факторов: от силы патерналистских традиций, признания статуса рабочего класса, размера трудового союза и внутренних связей между рабочими, уровня благосостояния. рабочих в определенной отрасли, а также от перспектив карьерного роста (благодаря лояльности по отношению к системе, либо образованию и личным заслугам).
Ключевым фактором в развитии движений рабочего класса была степень открытости общества. Действительно ли статус рабочих
мешал продвижению по служебной лестнице в течение всей жизни или все-таки существовали возможности карьерного роста? Насколько легко было получить образование, которое позволило бы изменить статус? Каковы были перспективы борьбы за создание независимых рабочих союзов?
Именно с этих позиций необходимо анализировать различия в американском и европейском типах развития: американский пролетариат намного раньше получил избирательные права, а также доступ в политическую систему по сравнению с европейскими рабочими. Это связано с тем, что в американском обществе изначально существовал сильный акцент на равенстве, заслугах, доступе к качественно -му образованию. Кроме того, свою роль сыграла новая волна иммигрантов, которые, имея низкий статус, давали возможность американским рабочим занимать более высокие позиции.
Похожий процесс происходит в настоящее время в развитых странах Западной Европы. В связи с наплывом рабочих-иммигрантов из средиземноморских стран и Западной Индии рабочий класс пополняет ряды среднего класса. Эти новые волны мобильности постепенно снижают роль традиционных источников недовольства. В XIX — начале XX в. статусные барьеры в Европе были значительно выше. Деление общества на сословия держало рабочих в определенных рамках, а узость образовательных каналов, позволяющих изменить свое положение, препятствовала повышению статуса детей по сравнению с родителями. Однако правящие и нарождающиеся элиты европейских странах по-разному реагировали на требования рабочих, что и повлияло на развитие союзов и социалистических партий. В Англии и Скандинавских странах отношение элит было открытым и сугубо прагматическим. Как и в других странах, элиты оказывали активное сопротивление требованиям рабочих, однако не прибегали (или прибегали, но в минимальной степени) к прямому подавлению. Сегодня в этих странах существуют самые большие и «прирученные» лейбористские партии в Европе.
В Германии, Австрии, Франции, Италии и Испании эта линия размежеваний прошла намного глубже. В этих странах предпринимались многочисленные попытки подавить рабочие союзы и социалистические партии; организации рабочего класса стремились отгородиться от национальной культуры и создавали идеологические партии меньшинств (soziale Ghettoparteien), пытаясь изолировать своих
членов и сторонников от влияний социальной среды. Антисистемная направленность больших сегментов европейского рабочего класса достигла кульминации после революции 1917 г. в России. К коммунистическому движению, отстаивавшему интересы отчужденных слоев территориального сообщества, относились как к группе заговорщиков против нации, что в конечном итоге поставило многие европейские страны на грань гражданской войны в 1920-30-х годах. Чем больше граждане воспринимали друг друга по принципу «друг — враг», тем больше увеличивалась опасность полного распада государства.
Со времени Второй мировой войны несколько снизилось значение непримиримых конфликтов, а также смягчились идеологические размежевания. На эти изменения повлияли такие факторы, как опыт национального сотрудничества во время войны, улучшение уровня жизни населения в 50-е годы, быстрый рост среднего класса, уменьшение разрыва между рабочим классом и буржуазией. Однако самым влиятельным фактором оказалось укоренение партий рабочего класса в местных и государственных структурах управления, а впоследствии и в политической системе в целом.
Пример Австрии хорошо иллюстрирует данную тенденцию. Крайне жесткое противостояние социалистов и католиков в 1934 г. вылилось в гражданскую войну. Однако после окончания периода господства национал-социалистов, войны и оккупации, обе партии вынуждены были договориться о разделении управленческих обязанностей в рамках пропорциональной системы. И хотя это сотрудничество все еще основывалось на взаимном недоверии, обе партии признавали необходимость сосуществования. О важности укоренения партий рабочего класса в государственной системе управления также свидетельствуют примеры Италии и Франции, где две самые сильные в Западной Европе коммунистические партии сумели занять определенную нишу в политической системе. Однако по сравнению с итальянской коммунистической партией, которая активно участвовала в процессе принятия государственных решений, французская партия держалась несколько изолированно и гораздо меньше занималась управлением на региональном уровне.
Эрик Аллар (Erik Allardt) проследил значимость этих факторов, сравнивая показатели классовой поляризации в Скандинавских странах. Он показал, что в Финляндии процент голосующих за левые пар-
тии (коммунистов и социал-демократов) среди рабочих был приблизительно таким же, как в Норвегии и Швеции, тогда как среди среднего класса — намного ниже. Такой парадокс объясняется различиями в возможностях мобилизации электората из рабочего класса — сравнительно небольшими в Финляндии и более значительными в других странах. Возможно, продолжительная изоляция финских партий рабочего класса связана с низким уровнем их участия в процессе принятия решений как на региональном, так и на государственном уровнях. Эта особенность еще не изучена детально, однако исследования мобильности рабочего класса и политических изменений в Норвегии свидетельствуют о том, что главные каналы карьерного роста существовали в государственном секторе, а волна «обуржуази-вания» началась после занятия лейбористской партией доминирующего положения в политической системе. В Финляндии в связи с периодом изолированного коммунизма, продолжавшимся до 1944 г., а также глубоким расколом в движении рабочего класса на протяжении следующих десятилетий левые партии не добились большого влияния в государственном секторе, а мобильность электората сдерживалась существующими длительное время барьерами. В других Скандинавских странах победы социал-демократических лейбористских партий позволили открыть новые каналы мобильности и вывести рабочий класс из изоляции.
Все четыре размежевания, описанные в терминах нашей парадигмы, являлись движениями протеста против существующей государственной элиты и ее культурных стандартов, а также частью более широкой волны эмансипации и мобилизации. Использование категорий Парсонса представляется нам новым в двух отношениях: прежде всего, мы применили их, чтобы как-то систематизировать сравнительный анализ конфликтов и размежеваний. Мы постарались показать, что они не только служат для описания функционально жизнеспособных социальных систем и условий согласия и интеграции, но и могут быть плодотворно использованы в исследованиях источников нарушения равновесия. Во-вторых, мы применили эти категории, чтобы проанализировать различные типы развития. Мы знаем, что некоторые из этих новшеств могут оказываться исключительно терминологическими. В нашем дальнейшем анализе мы надеемся показать, что они открывают возможности для интеллектуаль-
ного управления большим объемом информации по развитию партий в разных странах мира.
Трансляция структурных размежеваний в партийные системы
До сих пор мы сосредоточивались на каком-то одном размежевании и только мельком затрагивали вопросы развития систем размежеваний и их институционализации.
Но размежевания не транслируются в партийные системы сами по себе: необходимо рассмотреть организационную и электоральную стратегии, взвесить преимущества союзов и потери от одиночного позиционирования, а затем последовательно с помощью организационных усилий сузить «рынок мобилизации». Как социокультурный конфликт транслируется в партийную систему? Чтобы приблизиться к пониманию различных вариаций процесса трансляции, мы должны проанализировать большое количество информации об условиях выражения протеста и представления интересов в обществе. Во-первых, мы должны иметь представление о традициях принятия решений в государстве: прибегает ли центральное правительство к консенсус-ным или деспотическим практикам; каковы правила разрешения противоречий и меры, принимаемые в целях управления или защиты политических собраний, свободы коммуникаций и организации демонстраций. Во-вторых, мы должны выявить каналы выражения и мобилизации протеста: существовала ли система представительства, и если да, то насколько доступными для избирателей были их представители, кто имел право их выбирать и как они были выбраны? В каких формах конфликт получал свое выражение — через прямые демонстрации, забастовки, саботажи, открытое насилие, и мог ли он быть направлен через систему выборов или давление легитимных представителей народа? В-третьих, мы должны располагать информацией о возможностях, преимуществах и недостатках системы союзов. охотно или неохотно старые движения расширяли базы своей поддержки, легко или трудно было добиться представительства новым движениям? В-четвертых, мы должны иметь представление о возможностях и ограничениях мажоритарного правления в системе: какие союзы могут добиться абсолютного контроля над органами
управления и как они могут влиять на структурирование институтов и распределительную систему?
Четыре порога
Эти вопросы предполагают наличие ряда порогов (thresholds) на пути организации, которая артикулирует определенные требования. Во-первых, порог легитимации: рассматриваются ли все протесты как заговорщические и признаются ли права петиций, критики и оппозиции? Во-вторых, порог включения: кто из сторонников движения имеет право выбирать представителей и имеют ли члены движения такие же политические и гражданские права, как и их противники? В-третьих, порог представительства: следует ли новому движению ради получения доступа к органам представительства присоединяться к большим организациям или оно может самостоятельно добиться представительства? В-четвертых, порог мажоритарного правления: имеются ли в системе сдержки и противовесы в отношении правления большинства и сможет ли партия или союз партий в результате победы на выборах осуществить структурные изменения в политической системе?
Таким образом, мы получаем довольно грубую типологию условий развития партийных систем, состоящую из четырех переменных.
_Таблица 1
Уро- Порог Порог Порог Порог Партийная система Примеры
вень леги- объе- пред- мажо-
каж- тима- дине- стави- ритар-
дого ции ния тель- ного
по- ства прав-
рога ления
1 2 3 4 5 6 7
Высо- высо- высо- высо- высо- Автократические или
кий кий кий кий кий олигархические режи-
ВВВВ мы. Отсутствие полити-
ческих партий. Протес-
ты и недовольства на-
правляются либо через
администрации облас-
тей, либо через предла-
вительство сословий
Продолжение табл. 1
1 2 3 4 5 6 7
Сред- сред высо- высо- высо- Зарождающиеся Великобритания
ний ний кий кий кий закрытые партий- до 1832 г., Шве-
СВВВ ные системы: клики представителей, клубы нотаблей ция в период противостояния «шляп» и «колпаков» («Hats» and «Caps»)
ССВВ сред сред- высо- высо- Закрытые партий- Западная Европа
ний ний кий кий ные системы, в которых благодаря введению регистрации ассоциаций появляются начальные элементы поддержки извне, однако права существующих организаций сохраняются в период между падением абсолютизма и введением парламентского правления (избирательным правом обладали только мужчины)
Низкий низ- сред- высо- высо- Начальная стадия Швеция до
НСВВ кий ний кий кий зарождения открытых партийных систем: период развития движений низших классов при ограниченных и неравных избирательных правах 1909 г.
НСВС низ- сред- высо- сред- То же, что в модели Бельгия до
кий ний кий ний НСВВ, но при парламентском правлении 1899 г., Норвегия 18801900 гг.
СНВС сред низ- высо- сред- Изоляция низших Правление
ний кий кий ний классов и религиозных меньшинств в политической системе: наличие ограничений на деятельность политических организаций; избирательным пра- Вильгельма 1878-1890 годы Франция Второй империи и первые десятилетия
вом обладали только мужчины Третьей республики
Продолжение табл. 1
1 2 3 4 5 6 7
ННВВ низ- низ- высо- высо- Состязательная США (если не
кий кий кий кий партийная система принимать во
при всеобщем и внимание за-
равном избиратель- прет деятельно-
ном праве, наличие сти коммуни-
выгод от создания стической пар-
коалиций, четкое тии и практиче-
разделение законо- ски полное
дательной и испол- отсутствие изби-
нительной властей рательных прав
у негров на Юге)
Франция
Пятой рес-
публики
ННВС низ- низ- высо- сред- То же, что и в моде- Франция в по-
кий кий кий ний ли ННВВ при пар- следние десяти-
ламентском прав- летия Третьей
лении республики,
ФранцияЧетвер-
той республики
ННСС низ- низ- сред- сред- То же, что и в модели Скандинав-
кий кий ний ний ННВВ, но при среднем ские страны,
пороге пропорцио- Бельгия, Гол-
нального представи- ландия,
тельства, невыгодность Швейцария с
создания коалиций 1918- 1920 гг.
ради получения пред-
ставительства, наличие
явных или скрытых
барьеров, препятст-
вующих фрагментации
НННН низ- низ- низ- низ- То же, что и в модели Веймарская
кий кий кий кий ННВВ при максималь- республика
ном пропорциональном
представительстве и
меньших ограничениях
на мажоритарное прав-
ление: фрагментация в
парламенте, всеобщие выборы президента
Из табл. видно, что изменения одного порога рано или поздно приводили к изменениям в других порогах, причем можно проследить различные варианты этих изменений. Не существует единого линейного политического развития системы с четырьмя высокими порогами к системе с четырьмя низкими порогами. На ранних стадиях изменений наблюдалась однотипная эволюция к более низким порогам через признание свободы собраний, расширение избирательного права. На поздних стадиях вариантов изменений было намного больше. В действительности не существует единой конечной точки развития, однако можно выделить некоторые альтернативные этапы:
ННВВ — высокий порог мажоритарного представительства и разделения властей;
ННВМ — высокий порог мажоритарного парламентаризма;
ННСС — средний порог пропорционального представительства;
НННН — низкий порог пропорционального представительства и плебисцитарное правление большинства.
Ранние сравнительные исследования, посвященные развитию партий и партийных систем, сосредоточивались на последствиях снижения первых двух порогов и прежде всего на появлении парламентской оппозиции, свободы прессы и расширении избирательного права. Алексис де Токвиль, Острогорский, Вебер и Михельс пытались изнутри исследовать главный институт современной политии: состязательную массовую партию. Последующие исследования, в особенности начиная с 1920-х годов, занимались рассмотрением третьего и четвертого порогов, а именно влияния избирательной системы и структуры принятия решений на процесс образования и функционирования партийных систем.
Дебаты по поводу преимуществ и недостатков избирательных систем способствовали развитию сравнительного анализа, однако эмоциональный подход при исследовании проблемы зачастую приводил к сомнительной интерпретации и поспешным обобщениям скудных данных. Некоторые авторы довольствовались сравнением последовательности изменений на примерах разных странах. Пытаясь повлиять на будущий ход развития событий, они, видимо, слишком оп-
тимистично оценивали возможности реформирования партийных систем с помощью электорального инжиниринга (electoral engeneering). Они забывали о том, что партии с момента своего создания развивали собственную внутреннюю структуру и стремились добиться постоянства своего базового электората. Конечно, правила электоральной игры могут препятствовать образованию партии. Но раз уж она была создана и укоренилась в политической системе, модифицировать ее характер через изменения в условиях электорального агрегирования будет достаточно сложно.
В действительности в большинстве случаев практически не имеет смысла рассматривать избирательные системы как независимые, а партийные системы как зависимые переменные. Партийные стратеги будут пытаться оказывать решающее воздействие на избирательное законодательство и выбирать такие системы агрегирования, которые позволят им укрепить свои позиции. Чтобы добиться этих целей, они будут либо увеличивать свое представительство, либо усиливать выгодные для себя союзы, либо создавать барьеры для отдельных движений. Используя абстрактные теоретические понятия, можно предположить, что в культурно однородных областях системы простого большинства будут способствовать возникновению двухпартийной системы, а новые партии будут возникать только в случае обострения территориальных размежеваний. Однако единственным подтверждением данной гипотезы могут быть страны, в которых с самого начала демократизации были приняты мажоритарные избирательные системы.
Правила электоральной игры
Первые избирательные системы устанавливали высокий барьер для новых партий. Движения рабочего класса, полагавшиеся только на себя, с трудом могли добиться представительства. Тем не менее степень открытости систем в отношении требований этих движений сильно различалась в разных странах.
Системы простого большинства британо-американского типа также устанавливают высокие барьеры для вхождения новых движений в политическую систему; эти барьеры не сводятся к 50% голосов, которые партия должна получить в избирательном округе, а изначально зависят от стратегий, избранных партиями. Если партии объе-
динятся ради защиты общих интересов, барьер для них будет высоким; если каждое движение будет полагаться только на свои силы, барьер будет низким. На ранних стадиях мобилизации рабочего класса системы простого большинства способствовали созданию союзов либеральных и лейбористских партий («Lib-Lab»). Новые движения могли добиться представительства, лишь присоединившись к реформистскому крылу правящих партий. На более поздних стадиях мобилизации социалистические партии своими силами все-таки добились представительства в районах высокой концентрации индустриального потенциала и классовой сегрегации, не вызвав противодействия со стороны старых партий.
В Англии прорыв низших слоев в политическую систему произошел на выборах 1918 и 1922 гг. Перед Первой мировой войной лейбористская партия выставила своих кандидатов лишь в нескольких избирательных округах и выиграла только 42 из 670 мест. В 1918 г., баллотируясь по 388 избирательным округам, лейбористы получили 63 места, а в 1922 г. — 142 места по 411 избирательным округам.
Однако не во всех странах с системой простого большинства возникли сильные партии рабочего класса. В Канаде и Соединенных Штатах эти партии остались на уровне союзов либералов и лейбористов, что многие исследователи связывали с ранним предоставлением избирательного права, высокой мобильностью, укоренившимся федерализмом, региональным, этническим и религиозным разнообразием.
.Первые шаги в сторону системы пропорционального представительства были предприняты в этнически неоднородных государствах Западной Европы — в 1855 г. в Дании (с целью присоединения Шлезвиг-Гольштейна), в 1891 г. — в швейцарских кантонах, в 1899 г. — в Бельгии, в 1905 г. — в Моравии и в 1906 г. — в Финляндии.
В обществах, гетерогенных в лингвистическом и религиозном отношениях, системы простого большинства могли бы явно угрожать политической стабильности. Поэтому введение некоторых элементов представительства меньшинств явилось необходимым шагом в целях территориальной консолидации.
Требования пропорциональности выдвигались и в гомогенных государствах. В большинстве случаев элементы пропорционального представительства вводились благодаря давлению, оказываемому и
«снизу», и «сверху». Не только набирающий силу рабочий класс, но и старые партии, напуганные волнами мобилизации и предоставлением новым слоям избирательных прав, требовали понижения барьеров представительства: первые — чтобы получить доступ к законодательным органам власти, вторые — чтобы защитить свое положение в системе.
Модель европейской партийной системы
.В абстрактной схеме мы выделили четыре критических размежевания, которые существуют в западной политике: два из них явились результатом национальной революции (размежевание между центром и периферией и между государством и церковью); два другие появились в ходе промышленной революции (размежевания между городом и селом и между собственниками и рабочими). А партийные системы, возникшие в Западной Европе на ранней стадии соревнования и мобилизации, можно рассматривать как результат последовательного взаимодействия между этими двумя фундаментальными процессами.
Время и характер национальных революций предопределили огромные различия в партийных системах Западной Европы. В протестантских странах в период Реформации конфликты между государством и церковью временно улаживались королевскими указами. Размежевание не было актуализировано и в ходе процессов централизации и стандартизации, начавшихся в 1789 г. Светским и духовным учреждениям, защищавшим культуру центра — культуру построения нации-государства, противостояли движения в областях, на периферии и в районах проживания непривилегированных классов — крестьян, ремесленников и рабочих лидеров. В других странах Западной Европы после Французской революции размежевание между государством и церковью глубоко разделяло общества. Во всех без исключениях политиях либо явно, как в Германии, странах Бенилюкса, Швейцарии, Австрии, Италии, Испании, либо в скрытой форме, как в случае с «правыми» во Франции, возникли сильные клерикальные партии.
Время и характер промышленной революции также предопределили различия в партийных системах Западной Европы. В ходе конфликтов на рынке товаров возникали разнообразные партийные
коалиции. В некоторых странах фермеры ради достижения своих целей во вторичном секторе экономики объединялись в коалиции с собственниками; в других странах эти слои находились в оппозиции и развивали собственные партии.
Примечательно, что размежевания между центром и периферией, государством и церковью, городом и селом вели партийные системы разных стран в различных направлениях, в то время как раскол между рабочими и собственниками способствовал их структурному сближению. Различия партийных систем проявились на ранней стадии появления политической конкуренции, перед заключительной стадией массовой мобилизации, отразив многообразие условий и хода построения государства-нации, расхождения в структуре экономики при переходе к устойчивому развитию... Примечательно, что эти различия появились еще до выхода партий рабочего класса на политическую арену.
В ходе построения национального государства неизбежно возникало сопротивление территорий и культур. Потенциальные центры политического контроля соперничали между собой; вспыхивали конфликты между столицей и провинцией, между экономически продвинутыми областями и отсталой периферией. Некоторые из территориально -культурных конфликтов кончались распадом государства или изменением границ, другие — наоборот, усиливались в процессе объединения.
Возьмем яркий пример распада Габсбургской империи. С одной стороны, крах империи позволил уладить ряд безнадежно запутанных конфликтов, но, с другой стороны, он привел к политическому объединению таких гетерогенных в культурном и экономическом отношении государств, как Италия, Югославия и Чехословакия. Территориально-культурные конфликты находят свое политическое выражение не только в сепаратистских и ирредентистских движениях; они проникают в структуру размежеваний, существующую в обществе, и создают условия для развития не только общенациональных партий, но и партийной системе в целом.
В период Реформации все страны Северо-Западной Европы приняли государственную религию. Однако на ранней стадии демократизации и мобилизации в этих странах развивались различные партийные системы. Различия в политическом развитии возникли не под влиянием какой-либо одной линии размежевания, а в результате
взаимовоздействия двух линий расколов: например, размежевания между центром и периферией накладывались на противостояния между первичным и вторичным секторами экономики.
В Англии культуру центра представляла земельная аристократия, в Скандинавских странах — городская элита должностных лиц и аристократии. В Англии линии раскола пересекаются; в Скандинавии они подкрепляют друг друга. Британская структура способствовала постепенному слиянию городских и сельских интересов, тогда как скандинавская модель привела к их противостоянию. Консервативной партии Великобритании удалось создать объединенный фронт земельных и индустриальных интересов, в то время как «правые» в Скандинавии остались по сути городской партией и не смогли сформировать прочную коалицию с аграриями или периферийными «левыми».
Похожие процессы взаимодействия нескольких линий размежеваний можно проследить и в развитии континентальной партийной системы. Конфликты между государством и церковью, городом и селом усиливали, а в некоторых случаях углубляли конфликты между мобилизованной элитой и периферийными культурами. Бельгия представляет собой поразительный пример взаимодействия размежеваний. Длительные процессы экономической, социальной и культурной мобилизации привели к поляризации между франкоговорящей, светской и индустриальной Валлонией и голландскоговорящей, католической и сельскохозяйственной Фландрией. В Швейцарии три из пяти франкоговорящих кантонов — протестантские, а два — католические, а из девятнадцати германоговорящих кантонов или полукантонов — десять протестантских и девять католических.
Условия появления и образования территориальных культур сопротивления существенно различаются в Европе. Организованное сопротивление централизованному аппарату государства-нации возникало в трех ситуациях:
— в случае концентрации культуры сопротивления в пределах определенной территории;
— в случае плохого состояния коммуникационных сетей и практически полного отсутствия опыта переговоров с национальным центром при наличии сильных связей с внешними центрами культурного или экономического влияния;
— в случае экономической независимости от политической столицы.
Федералистские и сепаратистские движения и партии чаще всего возникали при совокупности этих условий.
Сравнительный анализ казусов Испании и Италии также может дать массу подтверждений взаимодействия нескольких линий размежеваний (cleavage cumulation). В ходе национальных революций в обеих странах, где на протяжении столетий господствовала католическая церковь, возник сильный конфликт между светской властью и духовными привилегиями. Причем общества в этих странах были крайне неоднородными по своей этнической структуре, культурным традициям и историческим обстоятельствам. Тем не менее характер партийных систем, сформировавшихся в Испании и Италии на начальной стадии массовой мобилизации, сильно различался. В Испании доминировали конфликты между территориями; в Италии возникла фрагментированная партийная система, а иррендентистско-сепаратистские партии действовали только в таких областях, как Южный Тироль и Валь д'Аоста...
.Мы сосредоточились на трех линиях размежеваний — между центром и периферией, государством и церковью, городом и селом, — потому что они позволяют объяснить различия между партийными системами. В результате взаимодействий между этими «расколами» возникли настолько явные и долговременные различия в развитии партийных систем, что ни одно размежевание, возникшее в процессе роста движений рабочего класса, не смогло оказать сходного воздействия ...
В первоначальной схеме мы выделили четыре размежевания в западных политиях, а в модели формирования партийных систем определили три критических обстоятельства в истории, приведших к образованию трех «расколов».
В этой схеме прослеживается круговое движение. Процесс начинается с краха одного международного порядка и утверждения сильного чиновничества, легитимирующего себя через проведение стандартизации национальных религий и языков, а заканчивается конфликтом между промышленными и сельскими рабочими, в последнюю очередь интегрированными в нацию-государство и ориентированными либо на государство, либо на интернациональное движение.
Таблица 2
Размежевание Критическое обстоятельство Вопросы
Центр- периферия Государство- церковь Город- село Собственники- рабочие Реформация, Контрреформация ХУ1-ХУП вв. Национальная революция С 1789 г. и после введения всеобщего образования Промышленная революция XIX в. Революция 1917 г. в России Религия; национальный язык или латынь Власть государства или церкви Тарифы на сельскохозяйственную продукцию; контроль над промышленными предприятиями или свобода их действий Интернациональное революционное движение
Условия, в которых формировались партии рабочего класса, также значительно различаются в европейских странах. Различия проявились еще перед Первой мировой войной. В ходе революции в России не возникло новых размежеваний, однако наиболее явно проявились те «расколы», которые длительное время разделяли элиту рабочего класса.
Однако мы не сможем использовать нашу трехэтапную модель, чтобы предсказать дальнейшее развитие партий. Известно, что в протестантских странах (в Великобритании, Дании, Швеции), где процесс национального строительства прошел более гладко, возникли наиболее однородные и «прирученные» (domesticable) партии рабочего класса. Достоверно и то, что в католических странах — например, во Франции, Италии, Испании, — прошедших (возможно, относительно недавно) трудный путь национального строительства, появились глубоко расколотые и изолированные движения рабочего класса. Однако чтобы охарактеризовать промежуточные зоны между протестантским северо-востоком и латинским югом, следует учитывать другие переменные. Например, австрийские и немецкие движения рабочего класса создавали и развивали культуру сопротивления, отличную от доминирующей национальной культуры. Социалистическому «лагерю» в Австрии, сосредоточенному преимущественно в
Вене, удалось сплотиться перед лицом движений клерикальных консерваторов и паннемецких националистов, возникших после распада Габсбургской империи.
Различия между Францией, Италией и Испанией, с одной стороны, и Австрией и Бельгией — с другой, позволяют сделать следующее обобщение: движения рабочего класса были глубоко расколотыми в тех странах, где на этапе повышения уровня образования и массовой мобилизации «строители» нации и церковь открыто или латентно противостояли друг другу. И наоборот, эти движения были относительно сплоченными в странах, где церковь, по крайней мере, первоначально сотрудничала со строителями наций в борьбе с общим врагом (в случае с Австрией с протестантской Пруссии и зависимым населением Габсбургской империи, в случае с Бельгией — с голландцами-кальвинистами).
Есть соблазн применить данное обобщение и к протестантскому северу: чем глубже проходил раскол в борьбе за национальное единство, тем сильнее было воздействие революции в России на размежевания в среде рабочего класса. В северных странах два государства — Дания и Швеция — в наименьшей степени были затронуты коммунистическим/социалистическим делением. Под большим влиянием находились страны, имевшие ранее статус колоний: Норвегия (получившая самостоятельность во внутренних делах с 1814 г. и ставшая независимым государством в 1905 г.) — лишь на короткий период времени в начале 20-х годов; Финляндия (получившая независимость в 1917 г.) и Исландия (самостоятельная во внутренних делах с 1916 г. и ставшая независимым государством в 1944 г.) — гораздо более длительный период времени...
Лишь в двух Скандинавских странах — в Финляндии и Исландии — после Второй мировой войны сохранились коммунистические партии. Этим странам свойственны две общие черты: длительная борьба за культурную и политическую независимость и поздняя индустриализация. Фактически обе страны, начиная с этапа мобилизации и заканчивая образованием партийной системы при всеобщем избирательном праве, пережили сложные процессы политических изменений. Одна из причин особого пути этих стран состоит в отдаленности от России. Социалистическая партия в Финляндии появилась в 1906 г. как часть более широкой волны мобилизации против царского режима (партия набрала 37% голосов на первых выборах
при всеобщем избирательном праве). Революция 1917 г. в России привела к расколу финского пролетариата: рабочий класс разрывался между привязанностью к национальной культуре, социальной иерархии и солидарностью со своим классом и революционерами. Победа «белых» и последующее подавление коммунистической партии (1919-1921 гг., 1923-1925 гг., 1930-1944 гг.) имели глубокие последствия; возникновение левого СКОЛа после победы СССР в 1945 г. свидетельствовало о глубокой обиде не только на «лордов» и работодателей, но и в целом на всех сторонников культуры центра.
Замечания для сравнительной политической социологии
Мы попытались систематизировать историю размежеваний в европейских политиях до определенной точки — до 1920-х годов, т.е. до «замерзания» партийных систем, произошедшего после расширения избирательных прав и мобилизации большей части потенциальных избирателей. Почему необходимо остановиться именно в этой точке? Почему бы не продолжить сравнительный анализ размежеваний до 1960-х годов? Причина обманчиво проста: партийные системы 60-х годов отражают, с некоторыми исключениями, структуру «расколов», существовавшую в 1920-х годах. Эта особенность характерна для западной политической жизни в эпоху «развитого массового потребления» («high mass consumption»). Дело в том, что партийные альтернативы и во многих случаях партийные организации значительно старше большей части электората. Для большинства граждан Запада существующие партии являлись частью политического ландшафта, когда они были еще детьми или по крайней мере впервые столкнулись с необходимостью выбора между различными «пакетами».
Эта преемственность подчас воспринимается как нечто само собой разумеющееся; в действительности она ставит целый ряд вопросов перед сравнительным социологическим исследованием. Множество партий, возникших после окончания Первой мировой войны, пережили волны фашизма и национального социализма, еще одну мировую войну и ряд глубоких изменений в социальной и культурной структурах. Почему это оказалось возможным? Как они смогли пережить столько изменений в политических, социальных и экономических условиях? Как им удавалось в течение столь длительного времени удерживать и обновлять такое количество электората?
На эти вопросы не существует однозначного ответа. Мы намного больше знаем о социокультурной базе партий и их участии в процессе принятия политических решений, нежели об их внутреннем управлении и организационном функционировании.
Чтобы приблизиться к ответу на поставленный вопрос, мы должны начать со сравнительного анализа «старых» и «новых» партий. Первые массовые партии сформировались на завершающем этапе расширения избирательных прав граждан и в первые десятилетия существования всеобщего избирательного права. Довольно трудно найти какое-либо значимое исключение из следующего правила: наиболее жизнеспособными оказались партии, которые перед максимальной мобилизацией населения создали массовые организации и укоренились в местных органах власти. Рост массовых партий перед введением всеобщего избирательного права привел к сужению «рынка поддержки» («support market»), а следовательно, и уменьшению шансов новых движений. Эти шансы были чрезвычайно малы в странах, где порог представительства был либо низким, как в Скандинавии, либо высоким, как в Великобритании, и где либеральные и консервативные фронты создавали массовые организации, чтобы оказать совместный отпор возникающим партиям рабочего класса. В странах, где привилегированные сословия, пытаясь мобилизовать население, полагались на местные ресурсы власти, а не на общенациональные массовые организации, партийные системы (чаще всего «постдемократические») оказались более хрупкими и открытыми для вхождения в них новых политических сил.
.За время изменений в структуре предпочтений электората наиболее значимые партийные альтернативы, оформившиеся на стадии мобилизации до и сразу после последнего расширения избирательных прав, практически не изменились. В случаях Франции, Германии и Италии преемственность партийных альтернатив столь же удивительна, сколь и их организационная нестабильность. Пример Франции здесь представляется наиболее интересным. Здесь не было ни одного провала электоральной политики (за исключением периода Петэн-Лаваля, которого бы не было, если бы немцы не победили в 1940 г.), но происходили постоянные колебания между плебисцитарной и представительной моделями демократии, а также наблюдалась организационная фрагментация и на уровне артикуляции интересов, и на уровне партий.
Историческая заданность партийных альтернатив имеет чрезвычайно важное значение при исследовании сходств и различий между государствами и внутри них. Партийные альтернативы могут различаться по времени существования и доминирования в рамках одной политии. Чтобы детально изучить процессы мобилизации и формирования предпочтений в одной политической системе, мы должны располагать информацией не только о результатах выборов и разделении голосов, но и о времени формирования местных партийных организаций. Причем процесс вхождения в местную политическую жизнь необходимо рассматривать в нескольких измерениях: с точки зрения организации, членства и партийных списков, поданных на местных выборах. Представленность в местных органах власти в большинстве стран Западной Европы открывает больший доступ к властным ресурсам, нежели деятельность на общенациональном уровне. Местная элита, стремясь сформировать костяк партийной организации, привлекает активных сторонников путем распределения различных вознаграждений. Для партий, находившихся в непривилегированном положении, доступ к местным органам власти был чрезвычайно важен с точки зрения развития их организационных сетей. Они могли бы выжить, опираясь только на мощь профсоюзов. Однако для них дополнительные ресурсные возможности, открывавшиеся в местных органах власти, значили гораздо больше, нежели для партий, которые получали поддержку от церковных организаций или политиков, располагающих значительными экономическими ресурсами.
Во многих странах изучение вхождения партий в местные органы власти находится на начальной стадии, и до сих пор не предпринималось серьезных попыток сравнительных исследований. Это один из больших пробелов в эмпирической сравнительной социологии. К сожалению, и в нашей попытке систематизации знаний прослеживается асимметрия: мы практически ничего не знаем о том, как политические альтернативы представлялись местному электорату, однако располагаем огромным количеством информации об обстоятельствах, в которых та или иная альтернатива была выбрана. Очевидно, в этом проявляются различия в доступе к данным. Сбор данных о формировании, развитии, стагнации или даже исчезновении партий от округа к округу требует много времени. Значительно проще найти информацию об альтернативах, предлагаемых в данный момент.
Статистические данные по выборам существуют. Они накапливались десятилетиями, в особенности после Второй мировой войны, различными организациями, проводящими опросы общественного мнения. Сейчас необходимо систематически собирать информацию о времени вхождения партий в местные органы власти, чтобы выявить, какое влияние оно оказало на предпочтения избирателей. Что действительно необходимо — так это международные усилия по координации подобных исследований.
Если данное направление будет развиваться, то хронополити-ческое измерение станет одним из центральных в сравнительном анализе... Появление такого метода сбора данных и анализа, как опрос, привело к синхронизации изучаемых изменений и сокращению рассматриваемых промежутков времени. Панельные исследования позволили сфокусировать внимание на краткосрочных изменениях. Однако даже вопросы о голосовании на прошлых выборах или партийных предпочтениях семьи не превратили опросы в адекватный инструмент исследований. В последние годы наметились важные изменения: возрос интерес не только к данным по различным выборам, но и к организационному развитию и «замерзанию» политических альтернатив. Все это является важной предпосылкой для развития сравнительной социологии. Чтобы проанализировать современные предпочтения избирателей в различных странах, недостаточно просто рассмотреть актуальные проблемы и социокультурную структуру. Намного более важно вернуться к стадии первоначального формирования партийных альтернатив и исследовать взаимодействие между исторически заданными центрами идентификации и последующими изменениями в структурных условиях выбора.
Сочетание диахронного и синхронного анализов представляется крайне важным для понимания политической жизни в обществах «развитого массового потребления» 60-х годов, пронизанных различными организационными структурами. Десятилетия структурных изменений и экономического роста привели к тому, что исторически заданные альтернативы постепенно потеряли значение, а высокая организационная мобилизация разных секторов общества практически не оставила возможности для прорыва новых партий. Не случайно, это вызвало разочарование, отчуждение и даже протест среди наименее организованных слоев общества — молодежи и особенно студенчества.
Отрицание старых альтернатив выразилось в борьбе за гражданские права и протестном движении студентов в США. Разочарование и неприятие молодежью существующих партий, особенно партий власти, широко распространено в Европе. Несогласие с властью по вопросам внешней политики и обороны являются лишь одной из многочисленных причин разочарования. Свою роль играет и разрыв между ожиданиями и достижениями в обществах всеобщего благосостояния. Вероятность того, что подобные недовольства выльются в крупномасштабные движения, а затем и жизнеспособные партии, достаточно мала, однако они, несомненно, повлияют на процессы социализации и рекрутирования в существующих партиях. Многое, конечно, зависит от местных ресурсов, а также от высоты порога представительства. В скандинавской системе, где порог представительства низок, волны недовольства уже разрушили равновесие прежней партийной системы: новые социалистические движения сумели привлечь значительную часть сторонников старых социал-демократических партий.
Государство всеобщего благосостояния, распространение массовой культуры, повышение уровня образования - все это поставило в сложное положение не только правящие партии, но и старые партии рабочего класса, которым становится все сложнее удерживать поддержку молодежи. Даже Социал-демократическая партия в Швеции, наиболее дальновидная из всех лейбористских партий Европы, похоже, достигла предела своего господства.
Пожалуй, слишком рано пока говорить о том, к чему приведут подобные явления. Вероятно, следует ожидать серьезных изменений. Возможно, будет происходить регулярная смена правительств или будут разработаны новые стратегии в рамках коалиций: ведь политики склонны «размазывать вину» и избегать ответственности, разделяя ее с другими участниками.
Чтобы понять эти изменения и оценить возможные перспективы развития состязательной политической системы, необходимо постепенно развивать сравнительную социологию. Если такое большое вступление к основному тому помогло представить новые темы и перспективы подобных исследований, оно достигло своей цели.
Е.В. Донова
