CC BY
136
УДК 111.1
О. Н. Черных
Структурные основания современного пространства повседневности
В статье рассматриваются фундаментальные основания современного повседневного опыта. Развитие средств коммуникации приводит к появлению сетевого «пространства» взаимодействий. Повседневной опыт сетевой коммуникации формирует специфическую хронотопическую модель, описать которую можно при помощи предлагаемых М. Кастельсом концептов «пространства потоков» и «вневременного/одновременного времени». Новая система представлений о времени и пространстве как структурных основаниях повседневности включает как сетевой, так и не-сетевой опыт, что приводит к конституированию новых порядков реальности.
The article discusses the fundamental bases of modem everyday experience. The development of means of communication leads to a network “space” of interactions. Everyday experience of network communication forms specific chronotopic model, which can be described using the concepts of “space of flows” and “timeless” / “simultaneous time”, proposed by M. Castells. The new system of ideas about “space” and “time” as the structural basis of everyday life includes both network and non-networked experience, which leads to the constitution of the new orders of reality.
Ключевые слова: сеть, коммуникация, медиа, интерсубъективность, опыт, «жизненный мир», повседневность, виртуальность.
Key words: network, communication, media, intersubjectivity, experience, “Lebenswelt”, everyday life, virtuality.
Мы можем утверждать, что повседневность, характеризуемая через феноменологическую определенность «жизненного мира» [7, с. 136— 139], обладает структурными основаниями, аналогичными наличествующим в опыте мировосприятия. Данный опыт существует для нас в хронотопической определенности, фиксируемой в представлениях.
Истоком современных представлений о пространственно-временной структурированности реальности в нашем опыте является философия И. Канта. Сквозь призму данной концепции формируется общая схема восприятия, для которой существуют различные способы познания мира через чувственность, переживание, сознания и т. д. В рамках решаемых задач обоснования познавательных способностей человека И. Кант в своей трансцендентальной эстетике вводит пространство и время как «две чистые формы чувственного созерцания как принципы априорного знания» [9, с. 49], формирующие наш опыт.
Дальнейшая существенная разработка пространственно-временной проблематики осуществляется в неокантианской философии в целом1 и в гуссерлианской - в частности. Э. Гуссерль в ряде своих произведений приходит к пониманию времени как особой формы синтеза сознания, представляющей собой «абсолютный темпорально-конститутивный поток сознания» [8, с. 77]. Время понимается как «поток внутреннего сознания-времени» [6, §18], где «единство [потока переживания] не постигается нами в сингулярном переживании, но как идея в кантовском смысле» [5, §83]. Поток внутреннего сознания-времени являет возможность бесконечно осуществляемого единения бытия (сознания как такового) и языка (сознания как исследующего) как способа подачи бытия. Пространство же в философии Э. Гуссерля как воспринимаемая пространственная протяженность физического объекта, после феноменологической редукции выступает как «простертость», принадлежащая к имманентной сущности такого-то конкретного содержания ощущения (например, визуального в поле визуальных данных ощущения). То есть время в феноменологии Э. Гуссерля имеет фундаментальное значение как то, что обеспечивает внутренний синтез сознания, а пространство выступает как внешнее, воспринимаемое в ощущениях.
В сравнении с трансцендентальной эстетикой И. Канта, отводившей одинаковое «место» пространству и времени в структурировании нашего опыта, в гуссерлианской философии происходит изменение соотношения элементов выстраиваемой в рефлексивном порядке пространственновременной схемы, где время начинает «доминировать» над пространством. В связи с этим Х.У. Гумбрехт в историко-философском контексте замечает, что в первые десятилетия XX в. «время как философская тема обсуждалась повсеместно как в академическом мире, так и в широких интеллектуальных кругах, поскольку в западной мысли лишь недавно возникла та идея, что время - это условие человеческой жизни, которое не дано изначально, но должно быть создано» [4, с. 521]. Данный подход, центрировавший проблематику времени, унаследовал и последователь
Э. Гуссерля, М. Хайдеггер, сделавший ее предметом онтологического рассмотрения.
В философии М. Хайдеггера бытие человека развертывается преимущественно в повседневности, и временность является его фундаментальной чертой: «Смыслом бытия сущего, которое мы именуем
присутствием, окажется временность» [13, с. 17], поскольку последняя выступает как горизонт всякой понятности бытия.
1 Так, напр., Э. Кассирер отмечает, что еще в философии Дж. Беркли пространственно-временные представления связывались с развитием языка. См. [10, с. 194]. Кроме того, они зависят от типа сознания. Например, «мифологическое мышление обнаруживает вполне самобытный взгляд на пространство, своеобразный способ пространственного расчленения и "ориентации" мира, который резко отличается от пространственного расчленения космоса в эмпирическом мышлении» [10, с. 189].
Пространство же понимается в онтологии М. Хайдеггера как особое экзистенциальное пространство повседневного «бытия-в-мире» присутствия [13, с. 113]. Оно не находится в субъекте как априорная форма, но обнаруживается «в» мире как в «бытии-в-мире». Пространственность бытия-в-мире присутствия расщеплена на «места» как взаимосвязь «от-сыланий» внутримирно подручного в «окружающем мире», и объективные расстояния наличных вещей не совпадают с «отдаленностью» или «близостью» этого внутримирно подручного, определяемой «усматривающим озабочением» человека. «Окружающий мир» как пространство повседневного бытия «не устраивается в заранее данном пространстве, но его специфическая мирность артикулирует в своей значимости деловую взаимосвязь всегдашней целости отводимых усмотрением мест» [13, с. 104]. Пространственность присутствия не имеет отношения к физическому пространству естественно-научной картины мира, поскольку пространство как физическая протяженность в рамках экзистенционально-онтологического анализа, проводимого М. Хайдеггером, не имеет сущностного отношения к специфическому «бытию-в-мире» человека [13, с. 112].
Интерпретируя М. Хайдеггера, Ф.-В. фон Херманн говорит об определенном бытийствовании человека в повседневной реальности [14, с. 66], порядок функционирования которой в системе наших представлений в основании своем структурно имеет систему пространственных и временных «координат». При обращении к этой системе мы апеллируем к культурной практике нашего существования и через призму этой практики получаем представление об истории, что позволяет в достаточной мере свободно разворачивать в воображении картину действительности.
В целом онтология Хайдеггера полагает специфическую простран-ственность и временность, связанную с повседневным бытием человека в его «мире». Пространственные и временные «структуры», отмеченные М. Хайдеггером и феноменологическим направлением в философии в целом, могут быть использованы в интерпретации пространственновременной «схемы», полагаемой в современной «картине мира» при соответствующем применении данных построений к актуальной социокультурной действительности.
Общий феноменологический подход был как методология «адаптирован» к исследованию социокультурной реальности в рамках так называемой феномелогической социологии. В рамках последней формирование интересующих нас представлений о пространстве и времени было рассмотрено посредством анализа социальных взаимодействий. «Пространство» и «время» как «схема», формирующаяся в порядках социокультурной коммуникации в рамках «жизненного мира», были рассмотрены в исследованиях А. Шюца [15], П. Бергера, Т. Лукмана [1], И. Гофмана [2, 3] и др.
Так, рассматривая социальное измерение повседневности, А. Шюц говорит, что в опыте индивида образуется структура типизаций, посредством которой через интерсубъективное соотнесение опыта формируются взаимодействия повседневного порядка [15, с. 10-11]. «Ситуация» нахождения человека в мире предполагает «положение» во времени и пространстве [15, с. 371]. Первоначальной точкой отсчета в мире как непосредственной данности является наше тело, задающее «пространство ориентации» и формирующее уникальную позицию «здесь». Далее человек обнаруживает себя в пространстве и времени «природы», а также -уникальной биографии. Единство пространственно-временных представлений, по А. Шюцу, задается в ситуации отношений «лицом-к-лицу», в обнаруживаемом интерсубъективном «здесь и сейчас» [15, с. 21].
Дальнейшие исследования в рамках феноменологической социологии принадлежат П. Бергеру и Т. Лукману. Авторы исследуют консти-туирование «реальности» повседневной жизни. Последняя понимается как цельный «интерсубъективный мир, который я разделяю с другими людьми» [1, с. 43]. Повседневность, по П. Бергеру и Т. Лукману, - «высшая реальность», поскольку ее присутствие переживается наиболее интенсивно, так как она является миром, который каждый человек разделяет во взаимодействии с другими через общность «естественной установки» [1, с. 44].
Данная интерсубъективная реальность мира повседневной жизни, воспринимаемая как сама собой разумеющаяся (т. е. дорефлексивно), всегда определенным образом упорядочена. Прежде всего, сформирована напрямую - через язык и его значения, и опосредованно - через географию, наличные инструментальные практики, образцы взаимодействий и т. п. Повседневность структурируется хронотопиче-ской позицией «здесь и сейчас» [там же]. Первично она организуется вокруг «здесь» моего тела и «сейчас» моего настоящего времени. Однако очевидно, что «пространство» повседневности организуется различными уровнями непосредственности присутствия и воспринимается в зависимости от степени пространственной и временной приближенности или удаленности. Выход за непосредственность взаимодействия «лицом к лицу» «здесь и сейчас» осуществляется через язык. Последний в силу этого соединяет различные зоны реальности повседневной жизни и интегрирует их в единое смысловое целое, что позволяет «создать эффект присутствия» множества объектов, которые в пространственном, временном и социальном отношении отсутствуют «здесь-и-сейчас»
[1, с. 69].
Интересующие нас современные хронотопические представления проанализированы также в рамках социологического дискурса, связанного с анализом информационного общества.
Современное пространство повседневных взаимодействий имеет тенденцию к новой структурации в порядках пространственновременных представлений под влиянием развития современных мульти-
медиа. В ряде исследований речь идет о тенденциях формирования нового пространства повседневности, которому соответствует модель социокультурной коммуникации и соотносящаяся с ней «схема» пространственно-временных представлений как структурное основание «картины мира». Так, М. Кастельс полагает, что новая сетевая коммуникативная система радикально трансформирует «пространство» и «время», выводимые им, исходя из анализа структуры социальных взаимодействий, утверждая, что «материальный фундамент новой культуры есть пространство потоков и вневременное время» [11, с. 353].
Так, обосновывая «пространство потоков», автор исходит из того, что «пространство есть выражение общества», поскольку «пространственные» формы и процессы формируются динамикой общей социальной структуры. «Пространство» понимается как «материальная» опора социокультурных практик «разделения» времени, сводя эти практики одновременно в повседневном пространстве существования человека. При этом «одновременность» взаимодействий, «локализуемая» в конкретной «пространственной» связанности социокультурных практик, не обязательно предполагает непосредственную физическую близость, которой, допустим, не имеют формирующиеся социальные практики современного общества, вступающего в «информационную эпоху». Согласно концепции М. Кастельса, в современной ситуации формируется особая «пространственная» форма взаимодействий, характерная для повседневных практик, доминирующих в сетевом обществе - «пространство потоков». «Потоки» представляют собой целенаправленные, повторяющиеся, программируемые последовательности обменов и взаимодействий между физически разъединенными позициями, которые занимают социальные акторы в экономических, политических и символических структурах общества [11, с. 386]. «Пространство потоков» основывается на сетевом принципе коммуникации, формируемом благодаря современным мультимедиа-технологиям, прежде всего, Интернету. Сетевое пространство потоков информации имеет тенденцию к дополнению и, предельно, замещению, географического пространства мест в коммуникативном опыте «информационного общества».
Концепт «пространства потоков» фактически отражает характерные для современной ситуации важные сдвиги в формах реализации коммуникативного опыта. Речь идет именно об опыте взаимодействий, складывающемся в актуальной коммуникативной среде, представляющей собой «жизненный мир» повседневности. Исходя из данного непосредственного опыта взаимодействий как на обыденном, так и на рефлексивном уровне «возникают» специфические представления, формирующие пространственно-временной «каркас» «картины мира». «Пространство», рефлексируемое как элемент кантовской трансцендентальной схемы, т. е. как условие чувственного восприятия, очевидно, остается тождественным себе, но опыт непосредственных взаимодействий и возникающие в
ходе него представления о «пространстве» претерпевают трансформацию или дополняются новыми. И в именно этом смысле, на наш взгляд, можно говорить о «пространстве потоков» как новом представлении, структурирующем соответствующие коммуникативные повседневные практики в «картину мира».
Так, в аспекте современного опыта взаимодействий можно утверждать, что развитие электронной коммуникации позволяет все более уменьшать зависимость между «пространственной» близостью (т. е. конкретным местами на «сетке» географических координат) и выполнением функций повседневной жизни: работой, покупками, развлечениями, заботой о здоровье, образованием, и т. п. Это приводит в повседневном опыте к представлениям о «сжатии пространства», которое как бы теряет свою привязку к конкретным «местам». Для нашего современника пользование мобильными коммуникационными устройствами приводит к специфической двойственности «присутствия/отсутствия» в пространстве социальной коммуникации в плане принадлежности к «месту». Принадлежность к географической локации перерождается в чувство принадлежности к своей коммуникативной сети, пишет Г. Рейнгольд, приводя, таким образом, хороший пример «функционирования» «пространства потоков» [12, с. 275]. О «раздвоенности» «пространств» повседневных взаимодействий как о специфическом моменте современной ситуации пишет и М. Кастельс.
Формирующееся «пространство потоков» взаимодействий информационно-сетевого общества существует в своем новом поле повседневности как «жизненном мире» «онлайн». Но развертывающийся под воздействием развивающихся современных мультимедиа новый опыт «потоков» взаимодействий, очевидно, не пронизывают всю область человеческого опыта, сосуществуя с прежней социокультурной реальностью. Отсюда следует неизбежное «шизофреническое» структурное раздвоение между двумя «пространственными» логиками взаимодействий и соответствующими им системами представлений, которое ставит под вопрос коммуникативную целостность социокультурного пространства. Развивающаяся тенденция, по мнению М. Кастельса, направлена к преобладанию сетевого «пространства потоков», стремящегося навязать свою «логику» рассеянным сегментированным «местам», все менее и менее способным воспринимать коды культуры «информационного общества».
Представления о «географической» пространственности мест, накрытой сеткой координат, имеет тенденцию уступать свое место представлениям о пространстве потоков коммуникации, связанных «узлами», в котором само непосредственное «физическое» присутствие человека в обмене образами и представлениями и в основанных на последних совместных практиках более не требуется. Коммуникация в «онлайн»-среде превращается в «прямую» символическую, т. е. собст-
венно культурную, взаимосвязь в рамках единой глобальной символической среды, направленность которой выбирает человек, исходя из своей жизненной ситуации.
Связанность культурного опыта как системы представлений, образов и т. п. и соответствующих практик в «информационном обществе» начинает реализовываться в рамках «экстерриториального» медиапространства повседневности. Для интерпретации последнего можно, с необходимыми оговорками (учитывая некорректность прямого применения онтологического подхода в рамках социокультурного анализа), использовать элементы экзистенциально-онтологического подхода М. Хайдеггера. В рамках подобного рассмотрения бытие и «со-бытие» человека в мире, «озабочение» как направленность на подручное в своей «окружности мира», сам этот «мир» как целостность экзистенциальных взаимосвязей начинает приобретать в современных условиях отличные от прежней ситуации очертания.
Так, экзистенциальная пространственность присутствия, разработанная в онтологии М. Хайдеггера, может выступать интерпретативным «ключом» для понимания сетевой ситуации взаимодействия, поскольку можно усмотреть определенный параллелизм между ней и концептуализированным М. Кастельсом «пространством потоков». Но и сама специфика современной коммуникации может, в свою очередь, проливать свет на истоки философских построений М. Хайдеггера. Экзистенциальная пространственность предполагает связанность повседневного бытия человека, исходя из бытийственной, со-бытийственной и подручно-озаботившейся целостности жизненного мира как взаимосвязи отсыла-ний «мест», имеющих значимость. Анализ М. Хайдеггера выносит за «скобки» физическое и географическое пространство естественнонаучной «картины мира», обнаруживаемое в рамках координатной «сетки» локаций и «объективных», подлежащих вычислению расстояний и т. п. По сути, философ понимает пространство экзистирования человека как взаимосвязанные в целостную систему «чистые» отношения и взаимодействия. «Образом» последних может выступать Сеть.
Эти построения М. Хайдеггера, разрабатывавшего новую онтологию, исходя из горизонта своего времени, на наш взгляд, концептуально «предвосхитили» повседневность современного, формирующегося, «пространства потоков» как в прямом смысле взаимосвязи «мест» (т. е. «сайтов») во Всемирной сети. К обстоятельствам данного «предвосхищения» отсылает нас современный феноменолог Х.У. Гумбрехт: «любопытно отметить, что общая тенденция Хайдеггера к снижению значимости пространственного измерения не обязательно основана на отрицании пространственных отношений между миром и Dasein. Скорее, она может быть одним из тех мотивов в Sein Zeit, которые свидетельствуют, что современная культура оказывала прямое влияние на мышление. Мы видели, как в 1926 году самые разные реакции на новые
технологии транспорта и связи производили впечатление взрыва и уменьшения пространства, и как этот опыт вызывал активное переосмысление временных структур на разных уровнях. Таким образом, не исключено, что попытки Хайдеггера затушевать пространственные коннотации собственных метафор и концепций - это обратная сторона того конкретного опыта, который во второй части Sein п^ Zeit побудил его вывести на первый план "время" как значение Dasein» [4, с. 508-509].
Как отмечалось, «время» является другим структурным основанием повседневности. Как и в случае «пространства», мы можем говорить об опыте социокультурной коммуникации, в котором «время» присутствует в порядках взаимодействий, артикулированное в соотносящихся с последними представлениях.
Темпоральное измерение «жизненного мира» нашего современника, формирующееся в коммуникативном поле наличных мультимедиа, рассмотрено в рамках социологического дискурса в концепции М. Кастель-са. Современная мультимедийная коммуникация, согласно автору, приводит к «трансформации» представлений «времени», которое полагается в порядках «одновременности» и «вневременности».
Представления об «одновременности», возникающие в рамках повседневного коммуникативного опыта нашего современника, связаны с технологической возможностью взаимодействия в «реальном времени» (условно-мгновенная коммуникация между участниками). Новые коммуникационные технологии позволяют создавать интерсубъективную связанность представлений и практик между любыми «точками» ойкумены в актуальном времени. Опыт такого взаимодействия приводит к представлению о «сокращении» времени, за которым стоит предельное сокращение времени «ожидания» ответного сообщения.
«Вневременность» связана с появлением технологической и мировоззренческой (вследствие, например, крушения «больших нарративов» и культурной глобализации) возможности произвольной препарации и микширования в рамках, прежде всего, дигитальной среды наличных систем и блоков коллективного социокультурного опыта, закрепленного в традиции [напр., 11, с. 451]. Фактически речь идет о возможности трансформировать конструкт, допустим, «исторического времени» с его контекстуальностью, а также, допустим, в рамках игрового пространства, - обращать каузальность созданных игровых миров (но не саму временность, понимаемую как необратимый поток сознания-времени (Э. Гуссерль).
Представление о линейном, необратимом, измеримом и предсказуемом времени, постулированное естественно-научной установкой, в рамках опыта коммуникации, основанного на возможностях современных медиа, имеет тенденцию если не к «сворачиванию», то к дополнению иными видами темпоральных представлений. Так, М. Кастельс пишет о произвольном «смешении» в рамках сетевого опыта взаимодействия «времен» и «контекстов» для потребностей «вечно настоящего»
[11, с. 431], которое, понимаемое как «здесь и сейчас», становится «точкой отсчета».
Позиция «здесь и сейчас» центрирует повседневность, которая в современной ситуации становится артикулированной в своей фундаментальной значимости. И микширование временных контекстов, оформленных в традициях, а также фантазирование, или проектирование, будущего, дают потенциал для расширения опыта индивидуальных представлений в «здесь и сейчас» как непосредственном бытии человека в его «жизненном мире».
В определенном смысле человек как носитель системы представлений впервые освобождается от «диктата» историко-идеологического образа времени и любых историко-культурных «временных» «логик», и не только освобождается, но начинает выстраивать биографию своей Самости условно-произвольно, исходя из собственного целеполагания. В этом смысле человеку открываются возможности собственно культурной деятельности как реализации своей творческой сущности в «произвольно» конституированном интерсубъективном «пространстве» представлений, где избранные смыслы и ценности будут воплощаться в соответствующих совместных практиках.
Представления о «вневременном / одновременном» времени как и о «пространстве потоков» становятся структурными основаниями «картины мира» лишь в ситуации «погружения» индивида в соответствующую систему опыта, основанную на коммуникации через современные мультимедиа. Очевидно, что такая система опыта невозможна в чистом виде, соответственно, данные представления не могут стать единственными основаниями «картины мира». Кроме того, существование человека необходимо предполагает линейность и последовательность восприятия, что ограничивает «свободу» темпоральных и пространственных представлений. «Пространство» взаимодействий неизбежно включает в себя конструкты природных ритмов, представления об астрономическом времени, о рабочем времени, о психофизиологических инвариантах процессов и т. п., далее - историчность и конечность собственной Самости и т. п., что вполне конкретно ограничивает представления о, допустим, «вневременности». Отсюда можно усмотреть специфическую раздвоенность и сосуществование нескольких «пространств» повседневности и соответствующих им структур представлений, при этом вопрос об их взаимодополняемости и дальнейшем «со-существовании» остается неясным. Подобную ситуацию можно квалифицировать как «шизофреническое раздвоение» социокультурного пространства, констатированное, например, в рамках постмодернизма. Речь также может идти о плюралистической форме конституирования «жизненного мира».
Конструкт «жизненного мира», структурированный через «сетевое» «пространство» и «время», отражает важные тенденции трансформации системы представлений, упорядочивающих повседневность в «картину
мира» под воздействием нового коммуникативного опыта. С феноменологической точки зрения, здесь можно увидеть изменение границ взаимодействий, когда выстраиваются новые порядки границ, что приводит к появлению новой структуры представлений, конституирующих, в свою очередь, новые порядки реальности. Так, специфика «сетевого» пространства повседневности приводит, например, к появлению метафоры «реальной виртуальности» [11, с. 351], с помощью которой описывается современная социокультурная ситуация. Парадоксальный термин «реальная виртуальность», с одной стороны, отсылает нас к коммуникационно-технологическим изменениям, когда медиатехнология становится «орудием», с помощью которого человек создает свою символическую среду. С другой стороны, он акцентирует специфическое раздвоенное «пространство» повседневности и сложную динамику современных социокультурных процессов. «Реальная виртуальность», имеющая комплексные хронотопические основания, раскрывается в сетевой повседневной коммуникации, которой свойственны «гибкие», расширенные возможности выстраивания представлений и образа Самости, а также в целом реализации жизненного потенциала человека, позволяющей расширить горизонты опыта.
Список литературы
1. Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. - М., 1995.
2. Гофман И. Анализ фреймов: Эссе об организации повседневного опыта. - М., 2004.
3. Г офман И. Представление себя другим в повседневной жизни. - М., 2000.
4. Гумбрехт Х.У. В 1926: На острие времени. - М., 2005.
5. Гуссерль Э. Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии. Т. 1. [3] - М.: ДИК, 1999.
6. Гуссерль Э. Картезианские размышления / пер. с нем. Д. В. Скляднева. - СПб.: Наука, 1998.
7. Гуссерль Э. Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология / Пер. В. И. Молчанова // Логос. - 2002. - № 1. - С. 132-143.
8. Гуссерль Э. Феноменология внутреннего сознания времени // Собр. соч. - М.: Гнозис, 1994. - Т. 1.
9. Кант И. Критика чистого разума. - М., 1994.
10. Кассирер Э. Философия символических форм: Введение и постановка проблемы // Культурология XX век. - М.: Юрист, 1995.
11. Кастельс М. Информационная эпоха. М., 2000.
12. Рейнгольд Г. Умная толпа: новая социальная революция. -
М.:ФАИР-ПРЕСС, 2006.
13. Хайдеггер М. Бытие и время / пер. В.В. Бибихина. - М.: AD MAR-GINEM 1997.
14. Херрман Ф.-В. фон. Понятие феноменологии у Хайдеггера и Гуссерля. - Томск: Водолей, 1997.
15. Шюц А. Избранное: Мир, светящийся смыслом. - М.: РОССПЭН, 2004.
