CC BY
648
Н.В. Малиновская,
кандидат юридических наук, Воронежский филиал Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ
СТРУКТУРА ПРАВОВОЙ НОРМЫ: СТАНОВЛЕНИЕ КОНСТРУКЦИИ
STRUCTURE OF LEGAL NORM: THE BECOMUNG OF CONSTRUCTION
В статье исторически последовательно рассматривается развитие представлений о структуре правовой нормы как юридической конструкции. Автор сопоставляет теоретические представления дореволюционного и советского периодов, а также определяет основные направления современных подходов к структуре нормы права.
The issue includes the analysis of the development of views on the structure of a legal norm as a specific juridical construction. The author compares the theories of the pre-revolutionary and soviet periods, and points out the main approaches to the structure of legal norm among the modern ones.
Норма права выступает одной из главных юридических конструкций, на основе которых выстраивается логика общей теории права. От специфики конструкционного построения правовой нормы напрямую зависят взгляды на ее сущность, а также структурирование системы права, представления о правовых отношениях, юридической ответственности и многом другом.
Будучи сложной правовой категорией, норма права принадлежит как функциональному, так и структурному ряду правовых категорий [1]. В качестве ключевого понятия юридической науки она постоянно оказывается вовлеченной не только в теоретические размышления о сущности права, но и в практическую сферу его интерпретации и применения. С учетом особенностей языкового изложения нормативных правовых актов установить существо правового предписания, заложенного в конкретной норме, можно лишь при последовательном установлении ее логических элементов. Для этого, в свою очередь, необходимо определиться с пониманием самой модели конструирования, заключенной
в норме. Данная проблема в отечественном правоведении активно обсуждалась еще в дореволюционный период. Ученых-теоретиков, среди которых можно особо отметить Н. М. Коркунова, В. М. Хво-стова, И. В. Михайловского, Г. Ф. Шершеневича, Е. Н. Трубецкого, интересовала проблема определения структуры правовой нормы.
При этом одним из наиболее дискуссионных являлся вопрос о необходимости включения санкции в структурный ряд нормы права [2]. Н. М. Кор-кунов, отрицая принуждение как главное свойство права, утверждал двухэлементную структуру правовой нормы. Поскольку сущность нормы усматривалась им в «велении», в санкции как неотъемлемом элементе нормы просто не было необходимости. Предписания-принуждения ученый рассматривал в качестве самостоятельных правовых норм [3. — С. 134]. Подобное утверждение также основывается на представлениях о сущности нормы, которая, согласно Н. М. Коркунову, должна разграничивать сталкивающиеся интересы. Если этого не происходит, то интересы нарушаются, как
и установленный порядок их согласования, в результате чего на основе правонарушения возникают новые интересы, обеспечиваемые, в свою очередь, другими нормами. В связи с этим Н. М. Коркунов определяет нормы-санкции как самостоятельные и классифицирует их сообразно порождаемым правовым последствиям на нормы, признающие действия нарушителя ничтожными; 2) нормы, влекущие невыгодные для правонарушителя последствия в виде гражданского взыскания либо наказания; 3) нормы, предусматривающие неблагоприятные для нарушителя последствия, но при этом признающие правовую значимость за неправомерным действием.
Вслед за Н. А. Зверевым [4. — С. 101] Н. М. Коркунов признает необходимыми два элемента правовой нормы — гипотезу и диспозицию, что также объяснимо исходным определением ее понятия: как веление норма с необходимостью содержит соответствующие распоряжения, а ее применение всегда обусловлено предшествующими юридическими фактами — условиями, перечисленными в гипотезе. И даже кажущийся априорным запрет посягательства на человеческую жизнь в учении Н. М. Коркунова обусловлен ситуациями необходимой обороны, войны, осуществления карательной власти государства [3. — С. 125].
В. М. Хвостов также полагал, что санкция не является обязательным элементом правовой нормы, однако давал этому другое обоснование. Для него правовая норма — это «норма поведения, взятая под защиту государственной властью» [5. — С. 54]. И даже при возможном действии иных мотивирующих факторов именно принуждение формирует сущность правовой нормы. Но здесь следует учитывать, что правовые предписания регулируют не только отношения между подвластными субъектами, но равным образом и само устройство государства, взаимодействие его властных органов. А потому, по мнению В. М. Хвостова, отдельные нормы существуют без санкций по причине отсутствия органа, который мог бы привести в исполнение предусмотренное ими наказание. В качестве примера в данном случае выступают нормы, определяющие положение высших органов государства (монарха), их права и обязанности. Соблюдение норм такого рода основывается исключительно на авторитете верховной власти, которая сама выступает их автором.
Другим направлением развития представлений о структуре правовой нормы в дореволюционный период являются дискуссии о гипотезе как ее структурном элементе. Так, И. В. Михайловский, определяя норму как общее правило, регулирующее определенные жизненные факты, приходил к выводу о необходимости для нее лишь двух элементов: описания фактов и отношения к
факту данного правопорядка. Концепция И. В. Михайловского отличается неоднозначностью, поскольку ее автор не всегда признавал и наличие обоих указанных элементов норм. Разделяя последние на категорические и гипотетические, лишь во вторых он предполагал присутствие фактов и предписания, в то время как категорические нормы для него составляли «простое повеление», к примеру: «Запрещается всем и каждому пьянство», «Смертная казнь отменяется» и т.п.
Отдаленно теория И. В. Михайловского напоминает представления о правовой норме Л. И. Пет-ражицкого, который прямо заявлял об отсутствии в категорических нормах гипотезы. Гипотетическая природа правовых норм признавалась другими учеными, по его мнению, под влиянием Р. Ие-ринга, сформулировавшего образ права как чего-то условного и относительного. Сам Л. И. Петражиц-кий отстаивал необходимость изучения не велений, а «нормативных переживаний», рассматривая нормы как их проекционные отражения. В результате получалось, что переживания и нормы интуитивного права для него имели исключительно категорический характер. В частности, таковой представлялась норма, запрещающая убийство: ученый предполагал, что большинство людей переживает ее без обоснования смертной казнью или убийством на войне. Идеалистические воззрения Л. И. Петражицкого приводили его к обоснованию отсутствия каких-либо исключений у целого ряда предписаний: запрета пыток, истязаний, квалифицированной смертной казни и др.
Психологизм теории Л. И. Петражицкого повлек искусственное увеличение числа составляющих структуры правовой нормы, в которой, помимо гипотезы и санкции, ученый предлагал выделять «позитивное основание» («позитивную ссылку»), роль которого заключалась в обосновании назначения прочих элементов нормы. При этом санкция в структуре правовой нормы отсутствовала, несмотря на то, что Л. И. Петражицкий признавал существование неблагоприятных последствий за правонарушения. Таким образом, неотъемлемыми элементами структуры правовой нормы с позиций психологической теории выступают лишь «позитивное основание» и диспозиция.
Другие философы дореволюционного периода не занимались непосредственно вопросами структуры нормы права, однако их представления о ней можно вывести из отдельных дискуссионных рассуждений, в частности, касаемо вопроса о соотношении нормы права и статьи нормативного правового акта. Так, Е. Н. Трубецкой и Г. Ф. Шершене-вич, рассуждая об описательном характере норм-определений, не отрицали их регулятивной силы, указывая, что их необходимо рассматривать в
связи с предписаниями и санкциями. В подобных рассуждениях вполне можно усмотреть прототип трехэлементной структуры правовой нормы.
Между тем впервые трехэлементная структура нормы права была обстоятельно обоснована советскими правоведами С. А. Голунским и М. С. Стро-говичем и включала гипотезу, диспозицию и санкцию. И если в дореволюционной теоретико-правовой науке практически каждый автор давал элементы собственного доктринального обоснования природы нормы права и числа ее элементов, то советское правоведение разделилось на два направления: сторонников трехэлементной и двухэлементной структуры правовой нормы.
Классическая концепция С. А. Голунского и М. С. Строговича основывается на позитивистской убежденности в государственном принуждении как отличительном признаке права. Отсюда происходит обоснование непременного наличия санкций в структуре правовой нормы. В условиях советской правовой реальности вполне понятным выглядит даже утверждение авторов о том, что санкции, не будучи отражены в тексте закона, могут «вытекать из него» [6. — С. 252]. Продолжением рассматриваемой концепции является суждение П. Е. Недбайло, согласно которому «в обществе законности и правопорядка безусловных норм нет и быть не может». Иное означало бы попустительство произвола и беззакония, не свойственного социалистическому обществу.
Сторонники двухэлементной структуры нормы права утверждают в ней непременное наличие гипотезы и диспозиции. Они не отрицают обеспеченности всякой правовой нормы государственным принуждением, но утверждают, что меры принуждения не всегда получают воплощение в санкции самой нормы [7. — С. 158]. Так, норма может охраняться от нарушения, наряду с имеющейся в ней санкцией, какой-либо иной нормой. В качестве примера приводится ст. 30 Гражданского кодекса РСФСР (1964 г.), устанавливающая недействительность сделок, направленных к явному ущербу для государства или против закона, которая, по мнению О. С. Иоффе, охраняется также диспозицией и санкцией ст. 147 Гражданского кодекса РСФСР, посвященной недействительности договора по аналогичным основаниям (диспозиция запрещает исполнять противозаконные сделки и предусматривает санкции в виде взыскания неосновательного обогащения в доход государства). Отдельную группу при этом составляют нормы, у которых вообще нет собственных санкций, но которые при этом охраняются от нарушения всей системой права, совокупностью действующих норм (например, ст. 1 Конституции СССР 1936 г.).
Впоследствии в советском правоведении была обоснована третья концепция, являющаяся своего рода «золотой серединой», примиряющей две предыдущие. Ее автором выступил С. С. Алексеев, взявший за основу своих рассуждений не определение правовых норм, а их классификацию. Ученый делает акцент на процессе специализации права, в связи с которым невозможно дать полноценное определение понятия «нормы вообще». Для правильного отражения всего многообразия правовой реальности С. С. Алексеев предложил различать «логические нормы» и «нормы-предписания». Каждый из двух типов нормы, по замыслу автора, имеет самостоятельное построение структуры. Только логическое конструирование нормы позволяет заложить в нее трехэлементную структуру, в реальности же, взаимодействуя с конкретным законодательным текстом, в большинстве случаев мы сталкиваемся лишь с двумя элементами нормы права: условием (гипотезой) и правовыми последствиями (диспозицией). Такая точка зрения позволяет С.С. Алексееву не отрицать трехэлементную концепцию, но в то же время четко прослеживает взаимосвязь регулятивного и охранительного воздействия права на общественные отношения [8. — С. 226].
В современной теории права структура правовой нормы из трех классических элементов получила свое закономерное развитие. Это обусловлено все еще имеющим место доминированием позитивистских представлений о праве и определяющей роли для него государственного принуждения. Среди теоретиков права продолжаются дискуссии о числе элементов структуры правовой нормы.
Так, В. Н. Протасовым с позиций системного подхода была обоснована необходимость анализа не только категории структуры правовой нормы, но и ее «состава» [9. — С. 173]. Автор допускает существование правовых норм как с двумя, так и с тремя элементами структуры. Однако наиболее полной, по его мнению, является четырехэлемент-ная структура правовой нормы. В классическом варианте для возникновения правоотношений в правовой норме достаточно указать на юридически значимые обстоятельства (гипотезу) и порождаемые ими правовые последствия (диспозицию). Однако В. Н. Протасов отмечает, что в действительности правоотношения могут возникать не только на основе диспозиции, но и в результате действия санкции, а для последней также необходимо определить условия ее применения. В итоге «юридически целостная», по мнению автора, правовая норма состоит не из трех, а из четырех элементов: «если..., то..., а если., то.» [9. — С. 174]. Однако в подобного рода утверждениях вполне можно усмотреть возвращение к двухэлементной структуре, взятой для двух правовых норм.
Ряд современных ученых-правоведов отстаивают концепцию единой структуры нормы, в которой сочетаются ее идеальные и реальные компоненты [10]. Идеальная структура имеет потенциальное значение. Она выводится из первичных связей в системе объективного права и, будучи соотнесенной с конкретным общественным отношением, как бы передает ему лишь те элементы нормы, которые объективно необходимы для его регулирования. Так, для регулирования отношений, охраняемых уголовно-правовыми нормами, достаточно двухэлементной структуры нормы. А конституционно-правовые отношения, напротив, удовлетворяют нормативному оформлению в виде одной диспозиции.
Самостоятельный взгляд на структуру правовой нормы представляет В. Д. Филимонов, отталкивающийся от понимания нормы права как отражения «модели нормы социальной справедливости» [11. — С. 5]. Содержанием формирующегося правила поведения выступает, по его мнению, существующая в общественном сознании модель нормы справедливого поведения людей в конкретных ситуациях. Соответственно, структура правовой нормы юридически выражает структуру ее социального содержания, т.е. закрепленной в ней нормы социальной справедливости. В свою очередь, в основе последней лежит социальная потребность «в обязательном характере определенного поведения в определенных условиях в конкретной сфере общественных отношений». Именно структура данной потребности определяет структуру правовой нормы, где гипотеза закрепляет условия, в которых социальная потребность может себя проявить, диспозиция юридически выражает социальную потребность в определенном правиле поведения в этих условиях, а санкция отражает социальную потребность в обязательном характере указанного правила поведения [11. — С. 8].
Столь тесная связь конструкции нормы права с ее социальным основанием приводит В. Д. Филимонова к выводу о постоянном присутствии в структуре правовой нормы всех трех элементов, но обусловливает необходимость различать их содержание в зависимости от того, является ли норма в конкретной ситуации обращенной в сторону регулируемых ею общественных отношений или в сторону деятельности органов государственной власти, обеспечивающих выполнение ее требований.
Фактически речь идет о том, что из одной статьи нормативно-правового акта можно вывести несколько логико-нормативных структур. Это объясняется «языковостью» средств интерпретации правового текста и неоднозначностью природы языка, благодаря которым логика построения нормы изменяется при сохранении ее единого правового смысла [12. — С. 691].
С этих позиций можно двояко структурировать ч. 1 ст. 466 Гражданского кодекса РФ: 1) в случае заключения договора купли-продажи (гипотеза) продавец должен передать покупателю товар в установленном договором количестве (диспозиция), в противном случае покупатель вправе потребовать передачи ему недостающего количества товара, или отказаться от переданного товара и его оплаты, или потребовать возврата уплаченной за товар денежной суммы (санкция); 2) в случае нарушения продавцом договора (отказ передать покупателю недостающее количество товара) (гипотеза) суд вправе возложить на него обязанность осуществить указанные действия (диспозиция), вследствие чего он будет обязан их выполнить (санкция).
Стремясь сохранить целостность структуры нормы права, ряд ученых предлагает ввести дополнительное понятие — нормативно-правовое предписание [13]. Постоянные дискуссии о присутствии всех трех элементов в структуре нормы права навели правоведов на предположение о возможном существовании еще более дробного элемента системы права в виде нормативно-правового предписания. По мнению сторонников данной концепции, это предписание есть своего рода минимальное веление законодателя, выступающее основой построения как правовых норм, так и нормативных правовых актов. Таким образом, можно сделать вывод, что выделяемая отдельными учеными «реальная структура» нормы права в данном случае переносится на ее составной компонент в виде минимального предписания.
Современной теории права известна еще одна тенденция мысли, способная повлиять на представления о структуре правовой нормы. Это стремление к разграничению «правовых» и «юридических» норм [14], где первые относятся к сфере правосознания и отличаются абстрактностью, а вторые принадлежат системе законодательства и характеризуются определенностью варианта поведения. В таком случае вопрос о структуре соответствующих норм остается открытым.
Подобная тенденция отечественной правовой науки подтверждает наметившееся в настоящее время сближение романо-германской и англосаксонской правовых систем. Перемещение нормы права в сферу правосознания приближает ее к статусу правового принципа. Между тем в правоприменительной практике стран общего права разграничение принципа и нормы наметилось лишь в последнее время в связи с увеличением числа законодательных актов и основное различие между ними сводится к юридическим последствиям. «Нормы применяются по принципу: все или ничего» [15], т.е. в случае полного совпадения фактических обстоятельств и тех, которые предусмотрены самой
нормой. Принципы не содержат упоминания конкретных юридических последствий, но при определенных условиях они автоматически вытекают из них. Особенность заключается в том, что рассмотрение отдельного предписания в качестве принципа или нормы остается за судом. А потому вполне закономерно, что в англосаксонской правовой науке до сих пор отсутствует самостоятельная концепция нормы. Многие правовые предписания «существуют в обществе «сами по себе» до тех пор, пока их не «обнаружит» судья» [16. — С. 116]. Максимальный вывод, который из этого следует: санкция не признается структурным элементом нормы права и формирует отдельную разновидность правовых норм.
Если воспринимать правовую норму в англосаксонской правовой системе как предписание законодателя, то следует учесть, что большинство законодательных актов (статутов) принималось «на разовой основе», когда требующая урегулирования проблема не была охвачена в полной мере нормами общего права [16. — С. 124]. В таком случае утрачивается привычный абстрактный характер норм: к примеру, американские суды всегда толкуют законодательные нормы буквально, в связи с чем их применение весьма ограничено.
Если же понимать норму права в рассматриваемой правовой системе более широко — как продукт судебного творчества, то ее структура является весьма спорной и по сути сводится к структуре судебного прецедента («необходимая основа» и «попутно сказанное»).
На основе проведенного анализа можно сделать вывод, что особенности построения структуры нормы права во многом определяются спецификой соответствующей правовой системы. Определяющая роль государства как элемент традиции в правопонимании отечественных правоведов (заложенная в советское время и сохраняющаяся до сих пор) неизбежно приводит к выведению трехэлементной структуры нормы права с необходимым включением в нее санкции. Напротив, традиция понимания нормы как порождения довлеющего над государством общественного разума, заложенная в правопонимании юристов англосаксонской правовой семьи, выступает определяющей причиной конструирования нормы как двухэлементной структуры. С позиций юридической герменевтики российская правовая система является закрытой, в то время как англосаксонская — открытой, изначально ориентированной на вариативность правовой интерпретации и потому наиболее соответствующей запросам противоречивых, изменчивых потребностей современного общества.
В настоящий момент процесс глобализации способствует постепенному преодолению закрытости ряда правовых систем, что в России проявляется в увеличении роли судебной практики в ряду источников права. Такой подход, ориентируя на допущение относительной свободы интерпретации правовых норм со стороны судебной власти, вполне может привести к актуализации двухэлементного подхода к структуре нормы права.
ЛИТЕРАТУРА
1. Васильев А. М. Правовые категории. Методологические аспекты разработки системы категорий теории права. — М. : Юридическая литература, 1976. — 264 с.
2. Михайловский И. В. Очерки философии права. Т. 1. — Томск : Издание Книжного магазина В. М. Посохина, 1914. — 604 с.
3. Коркунов Н. М. Лекции по общей теории права. — СПб. : Н. К. Мартынов, 1907. — 354 с.
4. Зверев Н. А. Энциклопедия права. — М. : Издание в книжном магазине М. В. Клюхина, 1901. — 405 с.
5. Хвостов В. М. Общая теория права. Элементарный очерк. — Пг. (и др.) : Издательство Карбасникова, 1908. — 144 с.
6. Голунский С. А. Теория государства и права : учебник. — М. : Юридическое издательство НКЮ СССР, 1940. — 304 с.
7. Иоффе О. С. Вопросы теории права. — М. : Госюриздат, 1961. — 381 с.
8. Алексеев С. С. Проблемы теории права : курс лекций : в 2 т. Т. 1. — Свердловск, 1973. — 396 с.
9. Протасов В. Н. Теория права и государства. Проблемы теории права и государства. — М. : Юрайт-М, 2001. — 346 с.
10. Теория государства и права : учебник / отв. ред. В. Д. Перевалов. — М. : НОРМА : ИНФРА-М, 2011. — 469 с.
11. Филимонов В. Д. Норма права и ее функции // Государство и право. — 2007. — № 9. — С. 5—12.
12. Поляков А. В. Общая теория права: фено-менолого-коммуникативный подход : курс лекций. — СПб. : Юрид. центр Пресс, 2003. — 843 с.
13. Давыдова М. Л. О юридической природе нормативно-правовых предписаний: основные научные концепции // Журнал российского права. — 2003. — № 10. — С. 75—84.
14. Потапов М. Г. Проблемы соотношения правовой и юридической норм // Труды СГУ. Вып. 3. Сер. «Юриспруденция». — М., 1997.
15. Дворкин Р. О правах всерьез. — М. : РОС-СПЭН, 2004. — 389 с.
16. Бернам У. Правовая система США. — М. : Новая юстиция, 2006. — 1216 с.
REFERENCES
1. Vasilev A. M. Pravovyie kategorii. Metodo-logicheskie aspektyi razrabotki sistemyi kategoriy teorii prava. — M. : Yuridicheskaya literatura, 1976.
— 264 s.
2. Mihaylovskiy I. V. Ocherki filosofii prava. T. 1.
— Tomsk : Izdanie Knizhnogo magazina V. M. Posoh-ina, 1914. — 604 s.
3. Korkunov N. M. Lektsii po obschey teorii prava. — SPb. : N. K. Martyinov, 1907. — 354 s.
4. Zverev N. A. Entsiklopediya prava. — M. : Izdanie v knizhnom magazine M. V. Klyuhina, 1901.
— 405 s.
5. Hvostov V. M. Obschaya teoriya prava. Ele-mentarnyiy ocherk. — Pg. (i dr.) : Izdatelstvo Karbas-nikova, 1908. — 144 s.
6. Golunskiy S. A. Teoriya gosudarstva i prava : uchebnik. — M. : Yuridicheskoe izdatelstvo NKYu SSSR, 1940. — 304 s.
7. Ioffe O. S. Voprosyi teorii prava. — M. : Go-syurizdat, 1961. — 381 s.
8. Alekseev S. S. Problemyi teorii prava : kurs lektsiy : v 2 t. T. 1. — Sverdlovsk, 1973. — 396 s.
9. Protasov V. N. Teoriya prava i gosudarstva. Problemyi teorii prava i gosudarstva. — M. : Yurayt-M, 2001. — 346 s.
10. Teoriya gosudarstva i prava : uchebnik / otv. red. V. D. Perevalov. — M. : NORMA : INFRA-M, 2011. — 469 s.
11. Filimonov V. D. Norma prava i ee funktsii // Gosudarstvo i pravo. — 2007. — № 9. — S. 5—12.
12. Polyakov A. V. Obschaya teoriya prava: fe-nomenologo-kommunikativnyiy podhod : kurs lektsiy. — SPb. : Yurid. tsentr Press, 2003. — 843 s.
13. Davyidova M. L. O yuridicheskoy prirode nor-mativno-pravovyih predpisaniy: osnovnyie nauchnyie kontseptsii // Zhurnal rossiyskogo prava. — 2003. — № 10. — S. 75—84.
14. Potapov M. G. Problemyi sootnosheniya pravovoy i yuridicheskoy norm // Trudyi SGU. Vyip. 3. Ser. «Yurisprudentsiya». — M., 1997.
15. Dvorkin R. O pravah vserez. — M. : ROSSPEN, 2004. — 389 s.
16. Bernam U. Pravovaya sistema SShA. — M. : Novaya yustitsiya, 2006. — 1216 s.
СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРЕ
Малиновская Наталья Владимировна. Доцент кафедры государственно-правовых дисциплин. Кандидат юридических наук.
Воронежский филиал Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ.
E-mail: ilbas@mail.ru
Россия, 394005, г. Воронеж, Московский проспект, 143. Тел. (473) 253-66-66.
Malinovskaya Natalia Vladimirovna. Associate Professor of the chair of State and Legal Disciplines. PhD in Law.
Russian Academy of National Economy and State Service under the RF President, Voronezh branch. E-mail: ilbas@mail.ru
Work address: Russia, 394005, Voronezh, Moskovskiy prospect, 143. Tel. (473) 253-66-66.
Ключевые слова: правовая норма; структура нормы права; дореволюционное правоведение; советское правоведение; правовая система.
Key words: legal norm; structure of the legal norm; pre-revolutionary jurisprudence; soviet jurisprudence; legal system.
УДК 340.1
