CC BY
37
ИССЛЕДОВАНИЯ ДИСКУРСА: НА СТЫКЕ РАЗНЫХ ПАРАДИГМ
УДК 811. 11 Е. Г. Беляевская
доктор филологических наук, профессор,
профессор каф. стилистики английского языка факультета английского языка, Московский государственный лингвистический университет; тел.: +7 (499) 245 13 60
СТРАТЕГИИ ФОРМИРОВАНИЯ СКРЫТЫХ СМЫСЛОВ В МЕДИАДИСКУРСЕ (на материале британской прессы)
Статья посвящена изучению языковых и когнитивных механизмов, обусловливающих формирование в дискурсе смыслов, не соотносимых напрямую со значениями языковых единиц, составляющих дискурс. Анализируются стратегии использования модификации фреймовых структур события и стратегия расширения смыслового объема языковых единиц, составляющих дискурс. Рассматривается связь изменения фокусировки фрейма события, обусловливающего новую интерпретацию предлагаемой информации, с такими явлениями, как интертекстуальность, подтекст, пресуппозиция, образность (включая концептуально-метафорическую репрезентацию), а также введение дополнительной информации, имеющей лишь косвенное отношение к предмету сообщения.
Ключевые слова: медиадискурс; событие; фрейм; подтекст; концептуально-метафорическая репрезентация; пресуппозиция; интертекстуальность; цитация; интерпретация; оценка.
E. G. Beliaevskaya
Doctor of PhiLoLogy (Dr.habiL.), Professor at the Department of EngLish StyListics, Faculty of EngLish, Moscow State Linguistic University; teL.: +7 (499) 245 13 60
STRATEGIES OF INDUCING HIDDEN SENSES IN MEDIADISCOURSE (Based on the British Press)
The paper considers Language and cognitive mechanisms accounting for the formation of hidden senses seemingLy not directLy derived from the sum totaL of the meanings of Language units constituting discourse. Two interreLated strategies
are discussed - one of modifying event frame structures underlying discourse and the other aimed at developing and expanding the semantic scope of the eLements of discourse. A new interpretation of the information conveyed by media discourse is effected by a shift of the focus of the event frame construed by such factors as intertextuaLity, inferred implication, presupposition, imagery (incLuding conceptuaL metaphoric representation), as weLL as introduction of additionaL information LooseLy associated with the event described in media discourse.
Key words: media discourse; event; frame; event structure frame; inferred impLication; conceptuaL metaphoric representation; presupposition; intertextuaLity; interpretation; evaLuation.
Хорошо известно, что сумма значений слов, составляющих высказывание, далеко не всегда позволяет точно определить общий смысл этого высказывания. Так, в разных коммуникативных ситуациях одна и та же фраза 'Ifeel like a cup of coffee' (~ Я бы сейчас выпил чашечку кофе) может приобретать самые разные смыслы. Например, это высказывание может быть просьбой налить чашку кофе, предложением пойти в кафе, выражением нежелания продолжать разговор, указанием на то, что говорящий плохо себя чувствует и т. д. Совершенно очевидно, что в реальной коммуникации тот коммуникант, для которого приведенная выше фраза предназначена, не будет исходить только из ее буквального значения и, следовательно, не совершит коммуникативной ошибки и легко декодирует коммуникативный замысел говорящего. Когнитивные механизмы, обеспечивающие адекватное декодирование смысла, передаваемого в процессе коммуникации, можно представить в виде системы фреймов. Обращение к фреймам обусловлено тем, что именно фреймы, являясь когнитивными структурами, репрезентирующими некое стереотипное представление о ситуациях и категориях окружающей действительности, задают ту точку отсчета, благодаря которой слушающий может оценить, насколько любое высказывание соответствует конкретной ситуации. Если же некоторое высказывание, на первый взгляд, ситуации не соответствует, хотя и реализуется в ней, то знание фрейма, т. е. стереотипа, лежащего в основе ситуации, позволяет уточнить смысл высказывания и правильно его интерпретировать.
Для описания процесса декодирования непрямого смысла, заложенного во фразу 'I feel like a cup of coffee', необходимо привлечь не один фрейм, а целую систему фреймов. Во-первых, это должен быть фрейм, фиксирующий локализацию коммуникативной ситуации
и совместные действия участников коммуникации. Интерпретация высказывания будет зависеть от того, находятся ли коммуниканты в помещении или идут по улице, сидят ли они в офисе или в кафе, говорят наедине или окружены другими людьми и т. д. Во-вторых, в систему необходимых для интерпретации высказывания фреймов должен входить фрейм, соответствующий теме, обсуждаемой участниками коммуникации. Тестируемая фраза может соответствовать теме обсуждения (например, если разговор происходит в ресторане и обсуждается меню), но может и не соответствовать теме обсуждения (например, если обсуждаются условия контракта в ходе переговоров). В последнем случае фраза 'I feel like a cup of coffee' может указывать на завершение переговоров, сигнализировать о нежелании продолжать обсуждение, передавать информацию о резком несогласии с мнением собеседника и др. И, наконец, в-третьих, следует учитывать фрейм (или фреймы), содержащие информацию о физическом или эмоциональном состоянии человека и о возможном влиянии кофе на состояние человека. Знание того, что кофе повышает артериальное давление и придает силы, позволяет понять, что рассматриваемая нами фраза может означать, что говорящий сообщает о своем плохом самочувствии и о необходимости выпить кофе, для того чтобы его улучшить.
Предложенный нами анализ демонстрирует исключительную вариативность смыслового содержания одного и того же высказывания в зависимости от коммуникативной ситуации, а также отсутствие взаимно однозначного соответствия между формой высказывания и смыслом, который эта форма передает. Кроме того, неслучайно приведенный нами пример относится к устной коммуникации, поскольку смысловая вариативность достигает своего максимального объема именно благодаря ситуативности устной речи, что хорошо известно из общей теории семантики.
Можно полагать, что при переходе от устной коммуникации к письменной смысловая вариативность дискурса должна снижаться, поскольку фиксация информации в виде письменного текста устанавливает его связь с определенной ситуацией коммуникации в рамках модели «автор - читатель» и с определенной темой (сюжетом). Автор закладывает определенную информацию в текст, продуцируемый им в ходе дискурсивной деятельности, имея в виду некоторого читателя
(группу читателей) и программируя свое воздействие на получателя информации. Казалось бы, в письменном дискурсе изложенные нами выше условия формирования смысловой вариативности, характерные для устной речи, не должны активно действовать, вследствие чего возможности интерпретации и ре-интерпретации письменного текстового сообщения должны быть меньше, чем в устной коммуникации. Однако никто из исследователей не отрицает того факта, что интерпретационный потенциал письменного текста остается весьма значительным, и в письменном сообщении сохраняется возможность его различного понимания и различного толкования, причем в весьма широких пределах.
Большинство лингвистов признают существование весьма далеких друг от друга интерпретаций произведений художественной литературы: имеется большое количество подобных интерпретаций, когда практически каждый литературовед выступает с собственной версией анализа смыслов, заложенных в том или ином художественном произведении. С точки зрения лингвистического анализа намного больший интерес представляет изучение информационно-аналитического ме-диадискурса, где, по крайней мере, по заявлениям авторов, присутствует не столько оценочная составляющая, сколько объективная составляющая, т. е. описание происходящих в мире событий с опорой на факты и конкретные детали. Такая форма изложения должна, по логике вещей, требовать ясности, точности и однозначности дискурса. Однако смысловая многомерность информационно-аналитического дискурса не только не нивелируется, но даже возрастает.
Целью данной статьи является рассмотрение когнитивных механизмов и языковых средств, посредством которых автор письменного дискурса может повысить информационный объем своего сообщения за счет активизации дополнительных, «скрытых» или «неявных», смыслов. Исследование проводилось на материале современного Британского медиадискурса (в основном, на материале журналов The Economist и The Sunday Times Magazine, а также газет The Times и The Sunday Times).
Поставленная нами проблема поиска источников смысловой многомерности дискурса или его «неоднозначности» далеко не впервые поднимается в лингвистической литературе. Практически любое исследование смысловой структуры текста содержит указание на
существенную модификацию семантики языковых единиц в тексте, а также на большое количество не только эксплицитных, но и имплицитных смысловых приращений, возникающих в тексте (см. например, [Гальперин 1981; Звегинцев 1957; Кузнецов 1982]). Анализируя систему различных смыслов, реализующихся в тексте, И. Р. Гальперин выделяет категорию подтекста, которую он соотносит со скрытой информацией, порождаемой способностью единиц языка порождать ассоциативные и коннотативные значения, а также способностью предложений внутри сверхфразовых единств приращивать смыслы [Гальперин 1981, с. 28]. И. Р. Гальперин подчеркивает, что подтекст коррелирует, но не совпадает, с тем, что в разных исследованиях обозначается такими терминами, как приращение смысла, пресуппозиция, смысловая двуплановость, контрапункт, символ, коннотация, импликация, ассоциация, оценка, модальность [Гальперин 1981, с. 41-50].
Изучая этот список, можно сделать вывод о том, что среди этих терминов есть указания на результат (приращение смысла, двупла-новость), указания на связь с другими категориями текста (модальность, оценка) и указания на источник возникновения новых смыслов в дискурсе. В связи с задачами исследования нас в данном случае в наибольшей степени интересует последний аспект.
Проведенное нами изучение языкового материала показало, что можно выделить две основные стратегии формирования скрытых смыслов в медиа-дискурсе: 1) стратегию расширения смыслового объема языковых единиц, составляющих дискурс; 2) стратегию модификации концептуальной структуры события, составляющего предмет сообщения в медиадискурсе.
Обе стратегии тесно связаны между собой и имеют общее когнитивное основание - фреймовые структуры, позволяющие использовать (привлечь и актуализировать) энциклопедическое знание и фоновое знание о мире, стоящее за объектом обозначения или предметом сообщения. Кроме того, за редким исключением обе стратегии действуют совместно и разделяются нами только для удобства описания.
Рассмотрим сначала стратегию расширения смыслового объема языковых единиц, составляющих дискурс. В англоязычном информационно-аналитическом медиадискурсе, особенно в так называемой качественной прессе, традиционно принято избегать излишней эмоциональности и резких оценок, поскольку считается, что основой
газетной и журнальной аналитики должна быть спокойная, весомая и объективная аргументация. В настоящее время эти журналистские установки претерпевают некоторые изменения: даже в новостном дискурсе отмечается увеличение количества эмотивных и оценочных слов. При этом одной из наиболее устойчивых тенденций в языке англоязычной прессе является использование безоценочной лексики для придания ей в дискурсе положительной или (чаще) отрицательной оценочности. В частности, в статьях, посвященных России, обычно упоминается тот факт, что Россия - очень большое государство.
1. Russia is a vast country with its own interests in both Europe and Asiа (The Economist May 9th 1998, p. 17) - Россия огромная страна, которая имеет свои интересы и в Европе, и в Азии.
But Russia is too big a country for Europe to contain (The Economist October 23rd 1999, с. 15) - Россия слишком большая страна, чтобы войти в (объединенную) Европу.
Чтобы подчеркнуть размеры России часто используется противопоставление «огромной России» и «крошечных государств» вокруг нее или в пределах Российской федерации:
2. An array of tiny nations (The Economist October 2nd 1999, p. 18) множество крошечных государств;
a statelet (within federal Russia) (The Economist October 2nd 1999, c. 18) крошечное государство в составе Российской Федерации.
Интерпретация этих и аналогичных контекстов основывается на пресуппозиции того, что большое государство легко может завоевать соседнее маленькое государство. Постоянное напоминание о том, что Россия - это самая большая европейская страна, и сравнение размеров территории России и размеров территорий других стран Европы создает определенную импликацию - ощущение угрозы, исходящей от России, несмотря на то, что прямо об этом ничего не было сказано. Несколько подобных употреблений прилагательного big и его синонимов в разных контекстах, связанных с Россией, - и читатель начинает устойчиво ассоциировать Россию и ее громадную территорию с агрессией (см. подробнее [Беляевская 2008]).
В рассмотренном выше случае смысловое приращение в медиади-скурсе формируется, во-первых, благодаря расширению смыслового содержания слова 'big' до всего информационного блока (фрейма), за
ним стоящего, и, во-вторых, благодаря неоднократному повтору соответствующих контекстов, закрепляющих семантическое приращение. Отметим также, что повтор может осуществляться в пределах одного текста, становясь, таким образом, стилистическим приемом, но может реализовываться в нескольких текстах одного или нескольких разных изданий вследствие действия принципа интертекстуальности.
Приращение смысла и активизация скрытых импликаций может также происходить вследствие оживления образа, закрепленного в концептуальном основании семантики слова. Так, у английского глагола to unravel лексикографические источники фиксируют следующие значения:
1 understand something complicated by thinking about it for a long time (рас-
путывать сложную проблему);
2 if a process or a project unravels, it begins to fail (распадаться (о процессе
или проекте));
3 if a piece of clothing unravels, or if you unravel it, its fibers become sepa-
rated from each other [Macmillan 2002] (распускать на нити ткань или
вязание).
Третье значение - распускать связанное или сплетенное полотно - исторически является первичным, однако в настоящее время в силу экстралингвистических (в основном культурологических) причин используется достаточно редко. В двух первых значениях данный глагол также нечасто используется в политическом медиадискурсе, однако второе значение (разъединить на части) три раза реализуется в статье Лоренса Фридмана (Lawrence Freedman):
3. A vote to leave would sharply weaken Britain and the EU on the world stage, and could lead the Continent to unravel - голосование в пользу выхода из ЕС сильно ослабит Великобританию и Евросоюз на мировой арене и может привести к распаду всего европейского континента.
The effort to unravel our relationships with the EU and then forge the new ones...; - попытки расторгнуть наши существующие отношения с ЕС и на их месте создать новые ...
The most serious risk of Brexit is that it would lead to a more general unravelling (The Sunday Times, 19.06 2016, с. 22) - самой серьезной опасностью выхода Великобритании из ЕС является то, что это может привести к еще большим масштабам дезинтеграции.
Автор статьи неслучайно выбирает глагол to unravel для реализации своего прагматического замысла, поскольку во всех его значениях сохраняется сильная ассоциативная связь с мотивирующей основой -образом распускаемого на нити полотна. Использование глагола to unravel к описанию возможных последствий выхода Великобритании из Евросоюза формирует в дискурсе целый ряд важных дополнительных смыслов. Формируется образ сложной конструкции Евросоюза, который подобен тщательно вытканному полотну, где каждая нить связана со всеми остальными, что требует значительного времени и много усилий. Далее читатель должен сделать вывод о том, что Великобритания, став той нитью, которая будет удалена из полотна, не только разрушит его, но и сведет на нет работу большого количества людей, которая проводилась в течение многих десятилетий.
Совершенно очевидно, что расширение смыслового объема лексических и фразеологических единиц в дискурсе невозможно без активизации ассоциаций, продуцируемых концептуальным основанием лексемы или фразеологической единицы, а также без обращения к фоновым энциклопедическим знаниям о мире и о событиях, описываемых в дискурсе. Здесь могут представиться две возможности: во-первых, информационный потенциал языковой единицы, используемой в дискурсе, может входить во фрейм описываемого события или быть родственным ему (как в примере (3)), но может активизировать ассоциации, на первый взгляд, абсолютно не соответствующие фрейму описываемого события. Так, например, английский глагол to cherrypick (to cherry-pick) имеет значение to choose only the best things or people out of a group [MED] (выбирать только лучшее из имеющегося) и легко декодируемое образное основание, приводящее к формированию отрицательной оценки, редко фиксируемой словарями, по-видимому, вследствие ее очевидности. Семантика глагола to cherrypick мотивируется осуждаемой правилами поведения манерой собирать вишенки с общего торта (ср.: the cherry on the top; the cherry on the cake - something else that is pleasant to have in addition to what is expected). Таким образом, в контексте PM MAY would not be allowed to 'cherry-pick' terms of the Brexit deal - премьер-министру Мэй не будет позволено произвольно выбирать наиболее выгодные условия в соглашении о выходе Великобритании из ЕС (Euronews 19.01 2017) формируется дополнительный смысл - указание на то, что премьер-
министр Великобритании хочет при выходе из ЕС сохранить все выгоды от пребывания страны в Евросоюзе, отказавшись при этом от тех условий членства, которые Великобритания выполнять не стремится. И семантическое приращение, и отрицательная коннотация в данном дискурсе возникает благодаря фоновым знаниям о культуре социума, являющимся мотивационным основанием семантики глагола ^ cherrypick.
Как мы видим, стратегия активизации скрытого смыслового потенциала языковых единиц по необходимости сочетается с использованием информации, содержащейся во фреймах, составной частью которых эти языковые единицы являются. В свою очередь, стратегия модификации концептуальной структуры события, составляющего предмет сообщения в медиадискурсе, строится с учетом возможностей смыслового расширения семантики тех языковых единиц, которые составляют дискурс.
Совершенно очевидно, что медиадикурс представляет читателю интерпретацию событий. Журналисты стремятся, прежде всего, сформировать оценочное отношение к происходящему, и это означает, что структура события, т. е. фрейм, репрезентирующий информацию об основных терминалах ситуации, должен быть модифицирован так, чтобы по инференции создавать у читателя требуемые отрицательные (или положительные) ассоциации. Для этого необходимо сформировать новый, по сравнению со стереотипом, фокус фрейма, что можно обозначить как стратегию модификации концептуальной структуры события, составляющего предмет сообщения в медиа-дискурсе. Прежде всего, остановимся на вопросе о том, что следует считать модификацией фрейма.
Фрейм как концептуальная структура, лежащая в основе некоторого фрагмента действительности, представляет собой не просто один «кадр», указывающий ту или иную ситуацию, но гибкую динамическую структуру, где каждая концептуальная составляющая может быть акцентирована или, наоборот, затемнена, с тем, чтобы отобразить различные варианты исходной ситуации, имеющие место в реальной жизни. Подобное перемещение внимания с одной части фрейма на другую обычно на основании операций естественного вывода обеспечивает изменение оценочности в описании соответствующей ситуации. Формирование новой оценки в дискурсе, по-видимому, не
следует считать актуализацией скрытых смыслов, поскольку эта оценка очевидна и обязательно декодируется читателем. Если в контексте фрейм модифицируется только за счет переноса фокуса внимания читателя с одного терминала фрейма на другой, то смысловые приращения возникают за счет стратегии активизации смыслового потенциала языковых единиц, как это было в примере (3).
Иными словами, в рассматриваемом нами языковом материале в качестве исходного фрейма, в основном, выступает «выход Великобритании из ЕС». В частности, одной из возможных дискурсивных реализаций этого фрейма является пример (3), в котором общая конструкция фрейма не претерпевает существенных изменений. В дискурсивной реализации фрейма здесь имеет место перемещение фокуса внимания на терминал «последствия выхода Великобритании из ЕС» и одновременно выбор слова to unravel для описания этих последствий.
Однако в дискурсивной практике базовые фреймы могут претерпевать и более существенные модификации. Рассмотрим в качестве примера статью А. А. Гилла (A. A. Gill), посвященную обсуждению проблем выхода Великобритании из ЕС, где автор полемизирует со сторонниками выхода страны из ЕС, которые в качестве основного аргумента выдвигают положение о том, что они хотят снова вернуть себе свою страну (we want to 'get our country back', give me my country back (букв. мы хотим вернуть свою страну назад; верните мне мою страну). С точки зрения фреймовой структуры события данный аргумент относится к терминалу «последствий», поскольку в результате выхода из ЕС Великобритания возвращает себе право самостоятельно, без консультаций с Брюсселем, принимать решения относительно своей внутренней и внешней политики. Однако А. А. Гилл обыгрывает идею возвращения Великобритании на прежние позиции, вводя в описание новый фрейм «история Великобритании». Соответственно, вся фреймовая структура события модифицируется (перестраивается): в фокус фреймовой сети выходит идея того, что представляла собой Великобритания на разных этапах своего развития в ХХ в. В эту фреймовую структуру «выход Великобритании из ЕС» входит в качестве терминала.
Формирование нового фокуса во фрейме осуществляется следующим образом. Сначала А. А. Гилл задает вопрос: «Back from what? Back
from where?» («Назад откуда? Назад к чему?») и далее сам отвечает на эти вопросы, объясняя, что движение назад фактически означает:
4. Back from the brink; back from the future; back-to-back; ... back ... to country lanes and church bells; . back to vicars-and-tarts parties; . back to Victoria sponge ... back to gooseberries not avocados; ... it's a desire to shuffle back to regret-curdled inward-looking yesterday; ... we want to put the great back in Britain; ... want back so badly; ... we won't notice it coming back (A.A.Gill on Brexit. The Sunday Times magazine, June 12 2016, c. 16—19) - назад от обрыва; назад от будущего; спина к спине; назад к деревенским аллеям и церковным колоколам; назад к вечерам у викария, где подают сладкие булочки; назад к викторианским бисквитным пирогам с кремом; назад к крыжовнику, а не к авокадо; это желание шарахнуться назад к погруженному в себя вчера, полному застаревших сожалений; мы хотим вернуть в Британию всех великих; так страстно хотим назад; мы не заметим, когда прошлое вернется.
Большую роль в изменении фокуса фрейма в этих контекстах играет английское наречие back, которое имеет в своей семантической структуре целый ряд пространственных значений, объединенных общим указанием на движение назад, которое в разных лексико-семантических вариантах конкретизируются как in the direction behind you; away from someone or something; returning to a place or person; as a reply; in a place that you have mentioned before; to the beginning (of a journey or a book) [Macmillan 2002]. В семантике данного наречия сочетаются конкретные и абстрактные смыслы, а также формируются временные значения: used for speaking about a period of time in the past [Macmillan 2002]. Соединение в одном контексте наречия back в разных значениях, в том числе и в функции пост-позитива, и существительного back (back-to-back) создает многомерный ассоциативный семантический фон.
Следует также отметить, что использование слова 'back' формирует метафорическую картину движения страны по оси времени вперед в будущее и назад в прошлое.
Однако многократный повтор слова back - это далеко не самый важный языковой механизм, действующий в данном дискурсе. А. А. Гилл постоянно апеллирует к эпохе Британской империи, к Викторианской Англии, к тем временам, когда Британия начала терять свои колонии. Упоминаются великая английская литература, английские традиции,
факты и события английской культуры, а также многое другое, для того чтобы донести до читателя основную мысль о том, что выход из ЕС - это регресс, и что сейчас Великобритания живет намного лучше, чем она жила, например, в начале ХХ в. Изменение фокуса исходного фрейма «выход Великобритании из ЕС» с настоящего времени на прошлое и будущее существенно модифицирует всю фреймовую конструкцию, порождая при этом по инференции многочисленные дополнительные смыслы. В частности, появляется новый смысл: в сущности Великобритании особенно нечем гордиться в прошлом, и у Великобритании нет будущего без Евросоюза.
Изучение полемики, развернувшейся в британской прессе накануне референдума 2016 г. о выходе Великобритании из ЕС, показывает, что реальное обсуждение условий и последствий выхода обычно проводится на фоне апелляции к истории разных стран и сравнения Великобритании с другими странами Европы (чаще всего с Францией и Россией (точнее, с СССР)). Авторы также часто прибегают к таким понятиям, как национальный характер (the British national character) и необходимость рассчитывать только на себя (self-reliance). Иными словами, если бы фрейм «выхода Великобритании из ЕС» доминировал, то в дискурсе преобладали бы лексико-фразеологические блоки, отражающие то, что не устраивает Великобританию в Евросоюзе, какие преимущества эта страна имеет, находясь в числе членов ЕС, и какими могут быть последствия сохранения членства Великобритании или выхода ее из этой организации. Однако в британском медиади-скурсе значительную часть любого текста, посвященного рассматриваемой нами тематике, составляют аллюзии на исторические факты, явления культуры, другие страны и др.:
5. If we stay in the EU, we will be consigning ourselves to a future that resembles the old USSR: no dissent, no alternative point of view permitted. ... The EU does not like the idea of a nation state. It wishes, in its heart, to abolish the concept. This is understandable if you are a German or an Italian and your country was cobbled together by some charismatic dictator only 150 years ago. ... (Rod Liddle on Brexit. The Sunday Times magazine, June 12 2016, c. 20-23) - Если мы останемся в ЕС, мы обречем себя на будущее, которое будет напоминать прежний СССР: никаких несогласных, никаких альтернативных точек зрения... ЕС не любит идею национального государства. В глубине души он хотел бы убрать само это понятие. Это можно было бы понять, если вы
были бы немцем или итальянцем и если бы ваша страна была быстро и не очень умело собрана по кусочкам неким харизматичным диктатором всего лишь 150 лет назад.
Таким образом, можно констатировать, что для рассматриваемого массива медиатекстов характерна высокая степень интертекстуальности. В медиадискурсе не только описываются одни и те же события, но и используются постоянные перекрестные ссылки на мнения одних и тех же политиков, приводятся и интерпретируются одни и те же цитаты. В медиаматериалах, посвященных одной тематике, проводятся близкие исторические параллели, полемика основывается на сходных аргументах, а также на опровержении тех мнений, с которыми автор медиатекста не согласен.
Причины конструктивного сходства тематически близких медийных материалов заключаются в том, что они основываются на одних и тех же событийных фреймах, формируемых одними и теми же информагентствами. Кроме того, как показывает наше исследование, в британской прессе используется более или менее единый арсенал средств, которые могут быть использованы для модификации исходного фрейма (или исходной системы фреймов). Всё разнообразие интерпретаций, различия в подаче информации, представление своего индивидуального видения происходящих событий, выражение своего индивидуального мнения и отстаивание своей позиции в полемике обусловлено индивидуальным конструированием концептуального основания авторского сообщения из имеющего набора средств и механизмов.
В этом плане можно ввести понятие метадискурса медийных сообщений (см. об этом подробнее [Беляевская 2016]) для обозначения тех концептуальных структур, которые лежат в основе формирования речевого произведения. Эта концепция предполагает, что в медийном сообщении помимо собственного информации о фактах и событиях, которые необходимо донести до читателя, можно выделить ту индивидуальную когнитивную программу, которой следует автор, для того, чтобы оказать максимальное воздействие на получателя информации и сделать предлагаемую точку зрения максимально обоснованной. Эта программа (метадискурс) включает в себя авторский отбор информации и языковых средств ее вербализации, авторское выделение в описываемых событиях наиболее важных
моментов и авторскую оценку, в результате чего в дискурсе формируется авторское видение предмета сообщения с учетом авторской модели адресата. Реконструкция закономерностей конструирования дискурса с обращением к анализу его метадискурса погружает текст в квазиреальную ситуацию коммуникации, что в некотором смысле стирает грань между устной коммуникацией и письменной коммуникацией. В обоих случаях имеется некоторая информация, которая предоставляется вниманию слушающего или читающего реципиента, и в обоих случаях автор продумывает или интуитивно использует ме-тадискурс - способы трансляции информации, в наибольшей степени соответствующие авторскому замыслу.
Мы полагаем, что источником семантической и смысловой многомерности дискурса, а также источником появления в дискурсе скрытых, неявных, смыслов непосредственно является его метадискур-сивная составляющая, конструируемая с учетом рассмотренных нами стратегий.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Беляевская Е. Г. Образ России как концептуальная структура // Русское слово в русском мире: Россия и русские в восприятии инокультурной языковой личности. Сб. научных статей. М. : ЦП «Васиздаст», 2008. С. 67-99. Беляевская Е. Г. К определению понятия «метадискурс» // Когнитивные исследования языка. Вып. XXIV. 2016. С. 137-149. Гальперин И. Р. Текст как объект лингвистического исследования. М. : Наука, 1981. 140 с.
Звегинцев В. А. Семасиология. М. : Изд-во Моск. ун-та, 1957. 324 с. Кузнецов А. М. О семантической неопределенности языковых единиц в составе текста // Аспекты общей и частной лингвистической теории текста. М. : Наука, 1982. С. 41-50. Macmillan English Dictionary for Advanced Learners. Oxford : Macmillan, 2002. 1692 p.
