CC BY
175КЛИНИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ ПСИХИЧЕСКИХ ЗАБОЛЕВАНИЙ
© А.Я. Иванюшкин, 2010 Для корреспонденции
УДК 616.89-07(091)(045) Иванюшкин Александр Яковлевич - кандидат медицинских наук,
доктор философских наук, профессор кафедры философии Российской академии медицинских наук, старший научный сотрудник ФГУ «Государственный научный центр социальной и судебной психиатрии им. В.П. Сербского» Адрес: 119991, г. Москва, Кропоткинский пер., д. 23 Телефон: (495) 637-35-55 E-mail: a_ivanyushkin@mail.ru
А.Я. Иванюшкин
Стигма как «вторая болезнь»: исторический контекст
ФГУ «Государственный научный центр социальной и судебной психиатрии им. В.П. Сербского», Москва
The Serbsky State Research Centre of Social and Forensic Psychiatry, Moscow
В статье рассматривается феномен стигматизации психиатрических пациентов как проявление отчуждения человека в обществе. Дается сравнительный анализ стигматизации личности в различные культурно-исторические эпохи.
Ключевые слова: стигма, отчуждение, права человека, этика психиатрии
Stigma as a «second illness»: a historical context
A.Ya. Ivanyushkin
The paper discusses the phenomenon of stigmatization of psychiatric patients as manifestation of alienation of man in modern society. A comparative analysis is presented of stigma attached to personality in various cultural-historical epochs.
Key words: stigma, alienation, human rights, psychiatric ethics
В Средние века прокаженных обряжали в приметные балахоны, оснащали колокольчиками и трещотками, умалишенным («одержимым бесом») выбривали тонзуру в форме креста, проституток обязывали рядиться в одежду немыслимой расцветки. В современном обществе наибольшей стигматизации подвергаются психически больные и ВИЧ-инфицированные. Медицинские и социальные практики здесь сопряжены с экзистенциальными проблемами, а именно -загадкой безумия и страхом смерти.
Стигма - это «клеймо позора». Это приписывание личности некой виртуальной идентичности. В медицине феномен стигматизации проявляется прежде всего как формирование в общественном сознании образа-фантома болезни - туберкулеза, шизофрении, СПИДа и т.д. В названном образе-фантоме отождествляются болезнь и личность человека, причем это такой образ, который девальвирует человеческое достоинство и ценность личности.
Стигма безумия - источник унижения человеческого достоинства душевнобольных, презрительно-высокомерного отношения к ним, их дискриминации, а подчас и эксплуатации. В стигме безумия причудливо смешаны отголоски давнего прошлого (например, средневековых ведовских процессов) и самой злободневной современности (вспомним недавние научные споры о «гене шизофрении»).
Примеры спидофобии, стигматизации ВИЧ-инфицированных людей бесчисленны и подчас чудовищны. Приведем всего лишь один пример. Несколько лет назад в лучшую российскую больницу для ВИЧ-инфицированных детей (под Петербургом) доставили из какой-то периферийной больницы трехлетнюю девочку, развитие которой было на уровне
36
А.Я. Иванюшкин
четырех месяцев. Ребенок все три года провел в боксе. Весь уход за ним со стороны медперсонала, который панически боялся СПИДа, сводился к минимуму (кормление жидкими смесями и т.д.). Все меры и усилия, направленные на реабилитацию ребенка-маугли, оказались абсолютно безуспешными. Что погубило этого ребенка? Стигматизация! Вполне вероятно, что в России это не единственный случай такого последствия госпитализма, такой специфической ятрогении, как ребенок-маугли.
И все-таки волна стигматизации ВИЧ-инфицированных скоро начнет спадать. СПИД повторит судьбу туберкулеза и сифилиса, которые медицина научилась лечить. Тем более что в последние годы в России наконец-то стали финансироваться апробированные в других странах просветительские программы.
Иное дело - стигма безумия, ибо эта стигма, говоря философским языком, более онтологически и антропологически укоренена. Успехи научной психиатрии бесспорны, в то же время загадка безумия, этот главный исток стигматизации психически больных, и сегодня по существу остается неразгаданной, как сотни, тысячи лет назад. Как писал французский философ Жан Ипполит: «Я придерживаюсь идеи, что изучение безумия - отчуждения в глубоком смысле этого слова - находится в центре антропологии, в центре изучения человека» (цит. по [12, с. 9]).
Известно, что в судьбе выдающегося ученика Ж. Ипполита Мишеля Фуко оба наиболее интересующих нас сюжета оказались тесно связанными: в 1961 г. 35-летний Фуко публикует один из главных своих трудов «Историю безумия в классическую эпоху», а в 1984 г. один из виднейших философов XX в. безвременно умирает (в возрасте 58 лет) от СПИДа. Его «История безумия...» начинается словами: «На исходе Средних веков западный мир избавляется от проказы» [14, с. 25]. Далее автор обосновывает такой тезис: место, которое в средневековой культуре занимала проказа, в новоевропейском обществе займет безумие.
Проказа как стигма может считаться стигмой по преимуществу, так как эта болезнь ведет к сильнейшему обезображиванию человека («львиное лицо» и т.д.). В Средние века проказа сначала была символически-культурной реальностью и только затем - медицинской реальностью. В средневековом обществе прокаженные были неким «иным миром», заключающим в себе одновременно и гнев, и милость божью. Проказа играла роль своеобразного моста между горним и дольним мирами, проложенного в зримом социальном пространстве.
В своем изложении истории психиатрии М. Фуко исследует безумие в основном как стигму. Время от времени он касается и ведовских процессов в эпоху позднего Средневековья и Возрождения. В нашем анализе феномена стигматизации в совре-
менном обществе, современном здравоохранении этот сюжет представляется особенно интересным. Тем более, как считал еще Иоганн Вейер (XVI в.), немало «ведьм» были душевнобольными (цит. по [5, с. 78-79]).
Интересен (опять же по причине онтологической и антропологической укорененности в этой культуре такой стигмы, как «ведьма») тот факт, что Я. Шпренгер и Г. Инститорис, обсуждая в своем «Молоте ведьм» (1487) вопрос, почему «слабый пол» так часто и с такой легкостью предается дьяволу, цитируют И. Златоуста: «Жениться не подобает. Разве женщина что-либо иное, как враг дружбы, неизбежное наказание, необходимое зло, естественное искушение, вожделенное несчастье, домашняя опасность, приятная поруха, изъян природы, подмалеванный красивой краской?» [15, с. 119-120]. Как видим, в свете антифеминистской христианской ортодоксии, женщина есть почти онтологическая непристойность и вообще являет собой многочисленные образы зла.
Сегодня мы знаем: ураган или град, падёж скота или женское (а также - мужское) бесплодие и т.д. имеют объективные причины, а вера в ведьм - это дремучее невежество и суеверие. Стигма - это образ-фантом, в котором, как в фокусе, сходятся общественные предрассудки, суеверия, иррациональные страхи, фобии и т.д. Специфика такой стигмы, как ведьма в средневековой и возрожденческой культуре, во-первых, в том, что здесь стигма целиком замещала (вытесняла) реальность, а во-вторых, основания легитимности такого замещения коренились в авторитете католической церкви, механизме функционирования святой инквизиции. Такая стигма превращала человека в «не-человека».
Оригинальность трактовки истории психиатрии у М. Фуко (что, собственно, и определило его раннюю всемирную славу) заключается в следующем: утвердившаяся в европейском обществе XVIII -XIX вв. медико-клиническая парадигма отношения к безумию как болезни является грандиозной исторической фальшивкой.
Как считает Фуко, дело было так. Начиная с XVII в. в западноевропейских городах, по мере утверждения институтов индустриального общества, создается также институт изоляции маргинальных социальных групп - нищих, увечных, бродяг, проституток, больных сифилисом, безумных и т.д. Ключевой датой М. Фуко считает 1656 г., когда в Париже был основан Общий госпиталь (Отель-Дьё) - единый орган административного управления для нескольких существовавших учреждений социального призрения. Постепенно такие социальные группы, как бродяги или венерические больные, были переве-дены,скажем так, под юрисдикцию полицейских и медицинских учреждений, а безумные в основном остались сосредоточены в учреждениях типа Отель-
Российский психиатрический журнал № 1, 2010
37
КЛИНИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ ПСИХИЧЕСКИХ ЗАБОЛЕВАНИИ
#
Дьё, прежде всего в знаменитых парижских психиатрических больницах - Бисетре (для мужчин) и Сальпетриере (для женщин).
Как известно, в 1793-1795 гг. Филипп Пинель, сначала в Бисетре, а затем в Сальпетриере, снял цепи с душевнобольных. С этого момента началась современная история клинической психиатрии: «Помешанные не преступники, подлежащие наказанию, а больные, коих жалкое положение заслуживает полного человеколюбия, почему для восстановления их здравого разума надо применять иные средства» [8, с. 100]. Спустя 100 лет русский психиатр Н.Н. Баженов писал о реформе Пинеля: «...сумасшедшие были подняты до достоинства больных» [1, с. 9].
Совсем иначе оценивает роль Пинеля в истории культуры М. Фуко: «Считается, что Тьюк и Пинель открыли медицинской науке доступ в психиатрическую лечебницу. Однако они ввели в лечебницу не науку как таковую, а определенного персонажа -носителя сил, заимствующих у науки всего лишь ее внешнюю оболочку либо самое большее, свое оправдание. Врач способен очертить границы безумия не потому, что обладает знанием о нем, а потому, что может его обуздать. Врач мог пользоваться абсолютной властью над больничным миром лишь постольку, поскольку он изначально был Отцом и Судьей, Семьей и Законом, а его медицинская практика с давних пор служила лишь комментарием к старинным ритуалам Порядка, Власти и Наказания» [14, с. 494-495]. Как видим, работа М. Фуко оказалась очень близкой зародившейся в эти же годы на Западе антипсихиатрии.
Трактовка истории психиатрии по Фуко представляется нам весьма односторонней. Реформа Пинеля (формирование и развитие клинической психиатрии) стала органической частью новоевропейской культуры. В то же время новое положение в обществе психиатрического пациента в качестве душевнобольного оказалось глубоко противоречивым.
С одной стороны, определенная в нозологических терминах реальная идентичность личности душевнобольного человека была восстановлена. Через призму клинической психиатрии общество увидело в нем заболевшего, страдающего человека, а не «ведьму» или «бешеного зверя» (нечувствительных к боли, обладающих чудовищной силой, воплощающих иррациональное начало бытия). Еще раз сошлемся на Н.Н. Баженова, который писал в 1911 г. в «Проекте законодательства о душевнобольных и объяснительной записке к нему»: «Психоз есть несчастье исключительное» [2, с. 13]. Однако, с другой стороны, сам факт пребывания душевнобольного в психиатрической больнице, сам психиатрический диагноз теперь стали источником стигматизации человека. Объяснение мира психических болезней как некого «иномира» - как
стигмы безумия - сохранилось. Правда, в новом социокультурном контексте - с опорой на авторитет науки. Эту принадлежность психически больных к «иномиру» подчеркивал Т. Модсли: «Помешанные общим голосом общества исключаются из среды человечества» [6, с. 506].
Не только Пинель, но и другие отцы-основатели клинической психиатрии считали, что клиническая модель отношения к душевнобольному уже автоматически содержит в себе идеал гуманности отношения к нему. На деле же, раз стигматизация психически больных сохранилась, получалось не совсем так и не всегда так. Врачи-психиатры изгнали стигму безумия «в дверь», однако незаметно для них та опять возвратилась «в окно». Стигма безумия как бы затаилась внутри «медицинского пространства». Это определялось особым характером психиатрических учреждений и служб (выполняющих наряду с терапевтическими еще и карантинные функции), сильным врачебным патернализмом психиатров (в чем-то более выраженным, чем у других врачей). Все это способствовало формированию образа психиатрического пациента (наряду с определением его личности в синдромологических, нозологических терминах) как некой человеческой инаковости - как стигмы безумия. Одновременно, по мере роста числа психиатрических больниц, стигма безумия «все больше укрепляла свои позиции» в обществе -вне «медицинского пространства». Здесь психиатрическая лечебница нередко молвой определялась, как «психушка», «дурдом», «дурка» и пр.
Теперь специфика стигмы безумия (образа-фантома) заключается в следующем: она существует в общественном сознании наряду с реалистическим (клинико-синдромологическим, клинико-нозоло-гическим) определением человека-пациента; она является как бы обратной стороной этого медико-психиатрического определения; она «выскакивает, как черт из коробочки», когда допускается отождествление психиатрического диагноза и личности больного человека. Иными словами, основания легитимности стигмы здесь - в самой клинической психиатрии как науке и практике.
Нацистская акция насильственной эвтаназии является очень важной страницей истории стигмы безумия. В 1939-1941 гг. в Германии было умерщвлено около 70 тыс. пациентов (немцев). Это сделали врачи, как они считали, с гуманными целями. Не случайно жертвами нацистской эвтаназии стали преимущественно душевнобольные, а на научном уровне решение о проведении эвтаназии принимала авторитетная комиссия из примерно 10 профессоров-психиатров (только профессор Эвальд голосовал против).
Здесь в обнаженном виде обнаружилась указанная выше двойственность отношения новоевропейского общества к безумию. Подход Пинеля к душевнобольным был сохранен, но из него исклю-
38
А.Я. Иванюшкин
чили «прекраснодушную» гиппократовскую этику, заменив это начало идеями евгенического толка. Если психиатры-ортодоксы объясняли стигматизацию душевнобольных общественными предрассудками, низким уровнем просвещения в обществе, то нацистские идеологи увидели в стигме безумия более глубокое содержание, и именно -онтологически и антропологически укорененное содержание. Теоретическим основанием нацистского проекта активной эвтаназии стало понятие предельного обесценивания жизни - «жизни, не стоящей того, чтобы жить». Научный авторитет клинической психиатрии (например, бесстрастно, с протокольной точностью описывающей клинический статус идиотии) здесь был усилен научными идеями евгенического толка. Теперь стигма безумия оказалась как бы биологически (генетически) детерминирована. Такая стигма превращала человека в «недочеловека».
Наше замечание, что нацистские идеологи увидели в стигме безумия более глубокое содержание, конечно, не означает одобрения их проекта насильственной эвтаназии. Этот проект уязвим для критики во многих отношениях. Во-первых, здесь очевидна сциентистская зашоренность осмысления феномена безумия: последующие десятилетия истории клинической психиатрии вскрыли такие глубокие противоречия различных научных школ, что последняя Международная классификация психических расстройств (в составе МКБ-10) принципиально исходит из методологии атеоретичности. Во-вторых, идея позитивной евгеники 1920-30-х гг. сегодня трезво воспринимается как еще одна «сверхценная» идея на пути научного прогресса (вроде идеи вечного двигателя). В-третьих, нацизм как расистское мировоззрение и соответствующие социальные практики как бы возвратили нас в Средневековье, придав стигме исключительно онтологический статус, причем не только стигме безумия, но и стигме «не-арийцев», зачислив в «иномир» большую часть человечества. Нацисты, как и монахи-инквизиторы, средневековые ученые-схоласты, смотрели на душевнобольных исключительно через «призму стигмы», воспринимая живых людей как некую виртуальную реальность.
Осмысливая природу стигматизации психически больных в истории общества, следует иметь в виду, что в современном культурном пространстве соседствуют три версии природы безумия и соответственно - три разных по смыслу стигмы безумия.
Первая - это клиническая версия природы психических расстройств, назовем ее «парадигмой Пинеля». В последние десятилетия эта версия, сохранив рациональное зерно трактовки психического расстройства как болезни, обогатилась достижениями социальной психиатрии, новыми этическими подходами в практической психиатрии.
В результате, как мы полагаем, впервые в истории создаются социокультурные предпосылки адекватного осмысления и постепенного преодоления стигмы безумия.
Вторая - канонически-христианская версия, назовем ее «парадигмой бесоодержимости». В «Основах социальной концепции русской православной церкви», в частности, говорится: «Церковь рассматривает психические заболевания как одно из проявлений общей греховной поврежденнос-ти человеческой природы». Далее, рассматривая в личностной структуре духовный, душевный и телесный уровни, авторы текста Концепции, естественно, опираясь на авторитет отцов Церкви, различают болезни «от естества» и недуги, «вызванные бесовским воздействием». Из этого следует, что в некоторых случаях психических расстройств необходимо совершение чина изгнания злых духов [7, с. 87-88]. Как видим, в контексте «парадигмы бесоодержи-мости» негативный заряд стигматизации уходит своими корнями в библейско-христианский миф о первородном грехе.
Третья стигма - это парадоксальная версия природы душевных болезней, отрицающая сам объективный факт существования таких болезней -«парадигма антипсихиатрии». Апогей антипсихиатрического движения приходится на 60-70-е гг. ХХ века, однако его идеология и сегодня заслуживает исследовательского интереса. Тем более что на протяжении нескольких последних лет на русский язык были переведены книги сайентологов (скажем прямо, зоологически ненавидящих психиатров и психиатрию): Брюса Вайсмана «Психиатрия - предательство, не знающее границ» [3], Томаса Рёдера и соавт. «Люди за спиной Гитлера» [10]. Еще важнее издание на русском языке книги апостола антипсихиатрического движения Томаса Саса «Фабрика безумия» [11], ввиду не только меньшего радикализма позиции автора (он выступает прежде всего против применения недобровольной психиатрической помощи), но и большей академической респектабельности его трудов.
Согласно антипсихиатрам, личность психиатрического пациента тождественна стигме безумия, но как бы «стигме наоборот»: она целиком социально детерминирована, поскольку «сфабрикована психиатрами».
Мы исходим из того, что природа стигмы безумия -преимущественно социокультурная. И стало быть, решение задач дестигматизации душевнобольных лежит в плоскости социокультурной. Эволюция психиатрического дела в последние полстолетия как раз подтверждает данный тезис. Клиническая психиатрия при этом не отменяется (к чему призывали и призывают антипсихиатры), но в корне меняется социальный контекст психиатрического дела. Можно сказать, что в последние полстолетия мы имеем дело с третьей революцией в психиатрии,
Российский психиатрический журнал № 1, 2010
39
КЛИНИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ ПСИХИЧЕСКИХ ЗАБОЛЕВАНИИ
#
если первой революцией считать прекращение ведовских процессов, а второй - реформу Пинеля.
Эта третья революция в психиатрии - явление поистине цивилизационного масштаба и представляет собой многовекторный процесс. Во-первых, вектор реформирования традиционных психиатрических учреждений, прежде всего старых психиатрических больниц. Во-вторых, вектор новых этических подходов в психиатрии, в основе которых критика традиционного врачебного патернализма, приоритет уважения человеческого достоинства и автономии личности пациента. В-третьих, вектор нового законодательства, регулирующего оказание психиатрической помощи, с упором на гарантии и защиту человеческих и гражданских прав душевнобольных. В-четвертых, вектор гражданских инициатив, образования общественных организаций помощи, поддержки психически больных людей и их семей.
И, конечно, означенные прогрессивные процессы идут на фоне новых научных исследований в области клинической и социальной психиатрии. Например, как свидетельствуют такие исследования, убийства, совершаемые больными шизофренией, достаточно редки, если сравнивать их частоту в среде психически здоровых, в особенности - в некоторых возрастных группах и т.д. [13, с. 89-90].
Важнейшим моментом современной революции в психиатрии является более адекватное, чем в предшествующие эпохи, отношение общества к стигме безумия. Так как феномен стигмы (как «виртуального образа», «образа-фантома» и пр.) в основном относится к области сознания и подсознания, области морали и психологии, области суеверий и предрассудков, страхов и коллективных фобий, сохраняющихся по инерции стереотипов мышления и оценок и т.д., далее мы осветим только морально-этический вектор современного процесса гуманизации психиатрического дела.
Современная революция в психиатрии - это по преимуществу этическая революция. В подготовленном в 1980-е гг. Комиссией по правам человека ООН «Своде принципов и гарантий защиты психически больных лиц», в частности, говорится: «Ко всем лицам, страдающим психическим заболеванием, следует относиться гуманно и с уважением к достоинству человеческой личности» [9, с. 330].
Каким бы психическим расстройством человек ни страдал, с каким бы психиатрическим диагнозом он ни жил, его человеческое достоинство и его права человека неотчуждаемы. Стигма безумия воспроизводится, реплицируется в социальной среде не только потому, что в нашем обществе недостаточно активно ведется научно-психиатрическое просвещение, но в еще большей степени в силу высокого уровня ксенофобии в этом обществе, в силу живучести мифов о загадочности безумия (иррационального), таящихся в нем опасностей и т.д.
Стигма безумия потому является самой негативной из всех других медицинских стигм, что она как бы превращает психиатрического пациента в «недочеловека» (каждый случай стигматизации такого пациента у нас должен ассоциироваться с нацистской идеологией и практикой).
Этическая революция в психиатрии заключается в том, что стигма безумия не просто морально осуждается, но в современном демократическом обществе созданы социальные институты и социальные механизмы, одной из основных целей которых является дестигматизация психически больных. Гарантии, защита прав человека-душевнобольного и есть важнейшие условия дестигматизации безумия. Примером таких социальных институтов являются добровольные общества помощи душевнобольным, а примером таких социальных механизмов являются юридические процедуры контроля правомерности применения недобровольной госпитализации психически больных. Если психиатрический пациент настолько болен, что сам не в состоянии утверждать свое человеческое достоинство и свои человеческие права, названные социальные институты, социальные механизмы, как бы «в виде протеза», гарантируют защиту его прав человека, и он продолжает жить так, как это достойно человеческой жизни.
В современном обществе пропорция проходящих лечение в психиатрических стационарах на добровольной и недобровольной основе примерно 10:1. Констатируя этот факт, Л. Гостин пишет: «Когда медицинская помощь оказывается качественно, когда обстановка в стационаре доброжелательна, разнообразен стол и приятен досуг, пациента, как правило, не требуется ни к чему принуждать» [4, с. 313].
Конечно, самая морально-напряженная ситуация в психиатрии - это недобровольное помещение душевнобольного в психиатрическую больницу, вообще применение к нему мер стеснения, ограничения его свободы. В некотором смысле в психиатрии общество вынуждено и сегодня иногда прибегать к своего рода этике насилия. Однако в современном обществе эта ситуация допустима лишь «при включенном счетчике времени», лишь при условии непрерывного «этического мониторинга», когда никакой разумной альтернативы при данном состоянии больного просто нет. Приведем опять мнение Л. Гостина: «Никто не может быть изолирован на срок свыше нескольких дней, обычно же изоляция должна длиться лишь несколько минут или часов» [4, с. 324].
Относительно дней, часов, минут нужна публичная дискуссия психиатров-клиницистов, биоэтиков, юристов, обязательно - представителей обществ защиты прав душевнобольных, членов их семей и т.д. В этой публичной дискуссии, если угодно, эмпирическим путем будет найдена искомая мера добра и блага, приемлемая форма утверждения челове-
40
А.Я. Иванюшкин
ческого достоинства душевнобольного, его прав (в том числе - права на лечение), когда сам он защищать свои права не в силах. И если мы справимся с этой задачей, можно будет сказать: несмотря на то что человек психически болен, он все-таки сохраняет человеческое достоинство и его права человека защищены. И только в таком случае мы можем сказать: стигма безумия нейтрализована, стигмы безумия, в принципе, больше нет.
Однако это чистая теория. В жизни же стигма безумия, как мы полагаем, окажется значительно более живучей, чем стигма СПИДа. Современная революция гуманизации психиатрического дела началась только несколько десятилетий назад. Как ни вспомнить, что еще в 1781 г. в Севилье состоялось сожжение «ведьмы». И это произошло в век Просвещения - через 3 года после смерти Вольтера и всего за 12 лет до начала реформы Пинеля.
Литература
1. Баженов Н.Н. История Московского Доллгауза. -М., 1909.
2. Баженов Н.Н. Проект законодательства о душевнобольных и объяснительная записка к нему. - М., 1911.
3. Вайсман Б. Психиатрия - предательство, не знающее границ: Пер. с англ. - М., 2002.
4. Гостин Л. Соблюдение прав человека в области оказания психиатрической помощи (Принципы прав человека) // Право и психиатрия. - М., 1991. - С. 308-326.
5. КаннабихЮ.В. История психиатрии (репринтное издание). -М., 1994.
6. Модсли Т. Физиология и патология души. - СПБ., 1871.
7. Основы социальной концепции русской православной церкви. - М., 2001.
8. Пинель Ф. Медико-философское учение о душевных болезнях. - СПб., 1899.
9. Проект Свода принципов и гарантий защиты психически больных лиц и улучшения психиатрической помощи // Право и психиатрия. - М., 1991. - С. 327-343.
10. Рёдер Т., Киллибус Ф, Бёрвелл Э. Люди за спиной Гитлера: Пер. с англ. - М., 2004.
11. Сас Т. Фабрика безумия: Пер. с англ. - Екатеринбург, 2008.
12. Сокулер З. Структура субъективности, рисунки на песке и волны времени // Введение к кн.: Фуко М. История безумия в классическую эпоху. - СПб., 1997. - С. 5-20.
13. Финзен А. Психоз и стигма: Пер. с нем. - М., 2001.
14. Фуко М. История безумия в классическую эпоху: Пер. с франц. - СПб., 1997.
15. Шпренгер Я., Инститорис Г. Молот ведьм. - СПб., 2005.
