CC BY
77
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 18. СОЦИОЛОГИЯ И ПОЛИТОЛОГИЯ. 2013. № 1
ЭКОНОМИЧЕСКАЯ СОЦИОЛОГИЯ
В.И. Верховин, докт. социол. наук, проф. кафедры экономической социологии и маркетинга социологического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова*
СТЕРЕОТИПЫ СОЦИАЛЬНОГО И ЭКОНОМИЧЕСКОГО ПОВЕДЕНИЯ В УСЛОВИЯХ ГИПЕРИНФЛЯЦИИ (по материалам романа Э.М. Ремарка "Черный обелиск")
В статье рассматриваются модели и стереотипы экономического поведения в условиях гиперинфляции, которая потрясла Германию в 20-х гг. ХХв. Исходным и иллюстративным материалом для их анализа являются различные жизненные ситуации героев и персонажей романа Э.М. Ремарка "Черный обелиск", в рамках которого отражены многообразные последствия инфляционного кризиса, поразившего различные слои немецкого населения.
Ключевые слова: гиперинфляция в Германии, инфляционные ожидания населения, инфляционный шок, график ликвидности в условиях гиперинфляции, последствия гиперинфляции, социальная поляризация в условиях гиперинфляции.
Models and stereotypes of economic behavior in conditions of the hyperinflation which has shaken Germany in 1920th years are considered in this article. Initial and illustrative material for their analysis are various vital situations of characters in the novel "The black obelisk" by E.M. Remarque who represents diverse consequences of the inflationary crisis which has amazed various strata of German society.
Key words: hyperinflation in Germany, inflationary expectations of the population, inflationary shock, liquidity schedule in conditions of hyperinflation, consequences of hyperinflation, social polarization in conditions of hyperinflation.
Роман Э.М. Ремарка "Черный обелиск" привлек наше внимание не литературными достоинствами, а некоторыми аспектами жизни Германии 20-х гг. ХХ в., касавшимися гиперинфляции, разразившейся в результате экономического кризиса1. Самое интересное заключается в том, что этот чисто экономический феномен, описанный во многих серьезных трактатах и учебниках,
* Верховин Владимир Исаакович, e-mail: viverhovin@yandex.ru 1 Обратимся к явлению гиперинфляция в Германии, а конкретно рассмотрим стоимость 1 доллара США в немецких марках с 1 января 1920 г. по 15 ноября 1923 г. Итак, 1 января 1920 г. 1 доллар США стоил 50 марок, 1 января 1921 г. — 75 марок,
1 января 1922 г. — 190, 1 июля 1922 г. — 400, 1 августа 1922 г. — 1000, 1 декабря 1922 г. — 7000, 1 января 1923 г. — 9000, 1 июня 1923 г. — 100 000, 1 сентября 1923 г. — 10 000 000, 10 октября 1923 г. — 10 000 000 000, 25 октября 1923 г. — 1 000 000 000 000, 15 ноября 1923 г. — 4 200 000 000 000 марок (Values of the most important German banknotes of the inflation period from 1920—1923. URL: http://sammler.com/coins/in-flation.htm).
в данном романе является своеобразным "участником" повествования. Он провоцирует героев романа на разнообразные разумные и неразумные поступки, а также мелкие мошенничества, позволявшие им частично минимизировать риски инфляционных ожиданий и спекулятивных операций крупных дельцов, зарабатывающих на обесценивании германской марки и тех ценностей, которые катастрофически дешевели в результате галопирующей инфляции.
Особенно любопытно в этом контексте изучать те диалоги, которые сопровождали в романе действие инфляционного механизма. Они были насыщенны многочисленными комментариями героев (и автора), отражавшими отношение к трагикомическим и трагическим ситуациям, произошедшим с самыми разными персонажами из самых разных слоев населения. При этом почти все комментарии носили печать черного юмора, который указывал на то, что и герои романа, да и сам автор более всех сознавали неизбежность и безысходность своего положения, а не были сторонними наблюдателями.
Очевидно, что инфляция поразила всех без исключения. Она, разгоняясь со скоростью курьерского поезда, неслась в неизвестном направлении, заставляя множество людей, расталкивающих друг друга, цепляющихся друг за друга, падающих и безнадежно отстающих, бежать за последним вагоном, надеясь оказаться среди "счастливчиков-пассажиров" — и все для того, чтобы вместе с этим поездом в конечном итоге попасть во всеобщую катастрофу.
Достаточно остановиться на некоторых монологах и диалогах главных героев, а также комментариях автора, чтобы убедиться в вышесказанном. Причем с первых же строк романа мы попадаем в атмосферу веселой безысходности и "радостного" ожидания очередных неприятностей, которые приносит каждый новый день, что предваряется следующим псевдооптимистическим вступлением: «Солнце заливает светом контору фирмы по установке надгробий "Генрих Кроль и сыновья". Сейчас апрель 1923 года, и дела идут хорошо»2. И далее: "...я бросаю обгоревшую десятимарковую бумажку в печку и встаю"3.
В романе читателя ожидает весьма интересный перечень ситуаций, в которые с первой же страницы погрузится главный герой и многочисленные окружающие его персонажи. Причем, несмотря на их обилие и разнообразие, эти ситуации будут вращаться вокруг одной и той же проблемы: как выжить в условиях бешеной инфляции, которая превращает простейшие и тривиальные задачи по-
2 См.: Ремарк Э.М. Черный обелиск. М., 2002. С. 3.
3 Там же. С. 4.
вседневного быта в неразрешимые дилеммы, ставящие обычного человека в положение кошмарного ожидания апокалипсиса и загоняющие его в тупики, из которых нет выхода.
Это прежде всего объясняется тем, что в условиях инфляции теряются устойчивые ориентиры большинства человеческих действий. Они, хотим мы того или нет, базируются на денежной калькуляции и определяются привычным балансом социальных предпочтений и доходных поступлений, в рамках которых строится относительно устойчивый для каждого обывателя график ликвидности денежных средств. Последний определяет устойчивый временной порядок денежных трат и отражает доминирующие и циклично повторяющиеся приоритеты, привычки и нужды потребительского поведения.
Именно эту ситуацию иллюстрирует следующий диалог между героями нашего романа:
"Я вынужден настоятельно просить о повышении моего оклада.
— Опять? Ведь тебе только вчера повысили!
— Не вчера. Сегодня утром в девять часов. Какие-то несчастные восемь тысяч марок! И все-таки в девять утра это было еще кое-что. А потом объявили новый курс доллара, и я теперь уже не могу на них купить даже галстук, только бутылку дешевого вина. А мне необходим именно галстук"4.
Вот как изменяется покупательская стратегия обычного обывателя, который не может угнаться за стоимостью марки, молниеносно меняющей свою ценность. Это ставит его в тупиковые ситуации постоянной смены привычных потребительских предпочтений, которые связанны с поиском эквивалентной шкалы денежного обмена на потребительском рынке.
Отсутствие в условия гиперинфляции устойчивого монетарного ориентира можно сравнить с ситуациями постоянного изменения правил игры, которые в нашем случае связаны с изменением (колебанием значений) количественных шкал экономического обмена. Известно, что последние, появившись в результате развития такого инструмента, как стандартизация мер, весов и денежных единиц, существенно снизили издержи обращения и рационализировали обмен между множеством агентов рынка. Это в свою очередь установило понятный всем количественный базис обмена большинства человеческих действий, привязанных к этим стандартам и шкалам, что позволяет планировать и сопоставлять повседневные выгоды и издержки (доходы и расходы). Можно предположить, какие последствия могут возникнуть, если количественный базис по тем или иным причинам исчезает и каждый субъект будет
ориентироваться на собственные критерии социального сравнения и социального обмена.
Допустим, что физические шкалы измерения веса, длины, времени и т.п. станут произвольно изменяться — какой хаос возникнет в процессе материального обмена между людьми, ведь каждый из них будет использовать свои количественные критерии обмена. В результате обмен, который в нормальных условиях осуществляется практически автоматически, превратится в сложнейший процесс согласования шкал измерения, что в свою очередь будет тормозить и даже делать невозможным перераспределение благ между людьми.
Аналогичные обстоятельства формируются во время гиперинфляции, когда искажаются пропорции экономического обмена и предельных норм замещения благ, а деньги и цены как средство измерения эквивалентности обмена начинают изменять свою ценность, ставя в тупик тех, кто планирует свои затраты и выгоды. Этот вид инфляционной паники и иллюстрирует Э. Ремарк:
"Сколько же стоит доллар сейчас?
— Сегодня в полдень он стоил тридцать шесть тысяч марок! А утром всего тридцать тысяч!
Георг Кроль рассматривает свою сигару.
— Уже тридцать шесть тысяч! Дело идет быстрее кошачьего романа! Чем все это кончится?
— Всеобщим банкротством, господин фельдмаршал, — отвечаю я. — А пока надо жить. Ты денег принес?
— Только маленький чемоданчик с запасом на сегодня и завтра. Тысячные и стотысячные билеты и даже несколько пачек с милыми старыми сотенными. Около двух с половиной кило бумажных денег. Инфляция растет такими темпами, что государственный банк не успевает печатать денежные знаки. Новые банкноты в сто тысяч выпущены всего две недели назад, а теперь скоро выпустят бумажки в миллион. Когда мы будем считать на миллиарды?
— Если так пойдет дальше, то всего через несколько месяцев.
— Боже мой! — вздыхает Георг. — Где прекрасные спокойные дни 1922 года? Доллар поднялся в тот год с двухсот пятидесяти марок всего до десяти тысяч. Уже не говоря о 1921-м — тогда это были какие-то несчастные триста процентов" 5.
Далее на всем протяжении романа встречаются многочисленные трагикомические ситуации, которые отражают реакции различных персонажей на последствия стремительно разворачивающейся гиперинфляции. Эти ситуации касаются не только главных героев романа, являющихся членами фирмы по установке надгробий "Генрих Кроль и сыновья", но также их партнеров, клиентов,
контрагентов, всех тех, с кем они устанавливают деловые, партнерские, клиентские и просто бытовые отношения.
При этом вся социальная сеть взаимодействий наших героев и их vis-à-vis осуществляется в контексте преодоления ими различных инфляционных издержек, которые, кумулятивно накаливаясь в связи с отсутствием объективной информации, способствуют перманентному возрастанию инфляционной паники. Последняя лишает людей возможности рационального мышления, погружает их в состояние страха, безысходности и безнадежности, способствуя появлению массовых иррациональных реакций и моделей потребительского поведения. Они, с одной стороны, являются причиной появления стихийных толп, бессмысленно ищущих выход из создавшегося положения, а с другой — пронизывают нормальные и понятные всем формы человеческого общения атмосферой тотального недоверия.
Одним из ярких примеров вышесказанного и являются, как уже было отмечено, монологи и диалоги главных героев, которые с черным юмором интерпретируют все события, происходящие как с ними, так и с окружающими их людьми. Причем в каком бы социальном контексте эти события ни разворачивались, главным лейтмотивом их развития являлась гиперинфляция и ее последствия. Она обрушивалась в том числе на головы миттельштанда, т.е. среднего сословия — мелких предпринимателей6, рядовых чиновников (бюджетников), интеллигенцию, пенсионеров, мелких рантье и т.п.
Таким образом, монологи и диалоги наших героев, а также остальной текст романа, во-первых, синтезируют реакции и формы восприятия социальной реальности этого социального сословия; во-вторых, отражают систему социальных оценок и социальных установок, которые появляются в условиях экстремальной ситуации гиперинфляционного давления; в-третьих, обобщают и формулируют на уровне массового сознания весь комплекс причин и последствий, возникающих в этой иррациональной, безысходной ситуации.
Обратимся к диалогу героев, в котором речь идет о повышении оклада в условиях галопирующего понижения курса немецкой марки относительного доллара США.
"Неужели ты не можешь купить галстук завтра?
— Завтра воскресенье. И он мне нужен именно завтра.
Георг приносит из прихожей свой чемодан. Открыв его, бросает мне две пачки денег.
— Хватит?
6 К ним относились главные герои романа Э. Ремарка.
Я вижу, что в них главным образом сотни.
— Добавь еще полкило этих обоев, — говорю я. — Здесь самое большее пять тысяч...
Георг скребет себе голый затылок... Затем дает мне третью пачку.
— Слава Богу, что завтра воскресенье, — говорит он. — Никакого нового курса на доллар не будет. Единственный день недели, когда инфляция приостанавливается. Конечно, Господь Бог не это имел в виду, создавая воскресенье.
— А как мы? — осведомился я. — Уже банкроты или наши дела идут блестяще"7.
Этот диалог продолжается далее, приобретая более абстрактный характер: герои Э. Ремарка пытаются сформулировать свои общие впечатления об инфляционной катастрофе в Германии, о ее причинах и последствиях, ее жертвах и тех, кто использовал и провоцировал ее для своего обогащения.
"Георг делает длинную затяжку из своего мундштука:
— Мне кажется, никто сейчас в Германии ничего на этот счет о себе уже сказать не может. Даже божественный Стиннес8. Скопидомы разорены. Рабочие и люди, живущие на жалованье, — тоже. Большинство мелких коммерсантов — тоже, хотя они об этом еще не догадываются. Блестяще наживаются только те, у кого есть векселя, акции или крупные реальные ценности. Следовательно, не мы. Ну как? Уразумел?"9
Из этого текста следует, что герои романа и, естественно, сам автор вполне здраво судили о сложившейся гиперинфляционной ситуации в Германии и о тех социальных слоях, которые стали ее жертвами. Это — сами герои романа и их фирма, а также множество кредиторов и сберегателей, занятых по найму рабочих, рядовых чиновников и мелких обывателей.
На противоположной стороне остается весьма немногочисленная категория рыночных игроков, построивших свое экономическое и социальное благополучие на банкротстве немецкого государства и его населения. Именно это ощущение грабежа со стороны крупного капитала возникает у героев, которое они и выражают, совершенно не думая о том, что инфляция может помимо очевидных отрицательных последствий служить фактором естественного отбора для так называемых "слабых предприятий". Что такое есте-
7 Ремарк Э.М. Указ. соч. С. 8—9.
8 Примечательно, что Ремарк упоминает фамилию Г. Стиннеса — немецкого промышленника, одного из крупнейших бизнесменов Германии 20-х гг. ХХ в. Им был создан гигантский концерн "Hugo Stinnes GmbH", который поглотил (именно в период гиперинфляции), в том числе за счет спекулятивных сделок, множество разорившихся предприятий и фирм, работавших в самых различных областях немецкой экономики.
9 Ремарк Э.М. Указ. соч. С. 8—9.
ственный отбор для такой фирмы как "Генрих Кроль и сыновья", как он отражается на повседневной жизни ее членов, — мы можем узнать из дальнейшего повествования, рассматривая различные нюансы их инфляционной истории.
В частности, одним из важных компонентов их отношения к сложившимся обстоятельствам является эсхатологическое, безысходное мышление, в рамках которого нашими героями интерпретируются все окружающие их события, и на этой основе принимаются многочисленные решения, позволяющие им выпутываться из всевозможных непредвиденных ситуаций. Вот какие сентенции изрекает один из героев романа, споря со своим оппонентом по поводу невозможности честного ведения дел в условиях инфляционной экономики.
"Господин Кроль, — говорю я, — разрешите, мы еще раз вкратце объясним вам суть нашей эпохи. Те принципы, на которых вы воспитаны, — благородные принципы, но в наше время приводят только к банкротству. Деньги нынче может заработать почти каждый, а вот сохранить их стоимость — почти никто. Важно не продавать, а покупать и как можно быстрее получать деньги за проданное. Мы живем в век реальных ценностей. Деньги — иллюзия; каждый это знает, но многие еще до сих пор не могут в это поверить. А пока дело обстоит так: инфляция будет расти до тех пор, пока мы не докатимся до полного ничто. Человек живет, на семьдесят пять процентов, исходя из своих фантазий, и только на двадцать пять — исходя из фактов; в этом его сила и его слабость, и потому в теперешней дьявольской пляске цифр все еще есть выигрывающие и проигрывающие. Мы знаем, что быть в абсолютном выигрыше не можем, но не хотели бы оказаться и в числе окончательно проигравших"10.
В этой сентенции заключены известные истины, свойственные гиперинфляционной экономике. Деньги стремительно теряют свою ценность, в результате чего исчезает возможность рационального планирования, так как никто не может точно калькулировать свои доходы и расходы. Все пребывают в ситуации неопределенности, которая порождает инфляционную панику, выражающуюся в том, что рыночные агенты находятся в лихорадочном поиске сохранения ценности своих активов, которые имеются у них в собственности. Дело в том, что для большинства из них спекулятивные механизмы сохранения стоимости этих активов были недоступны, а поскольку гиперинфляция разрушает традиционные и привычные для обывателя монетарные инструменты рынка, позволяющие обеспечить эквивалентность обмена, то происходит так называемая "варваризация" экономики.
Во-первых, она проявляется в распространении бартера, который всюду вошел в моду: ".старые кровати меняют на канареек и без-
делушки, фарфор на колбасу, драгоценности на картофель, мебель на хлеб, рояли на окорока, подержанные бритвы на очистки овощей, поношенные шубы на перелицованные френчи, вещи, оставшиеся после умерших, на продукты питания"11.
Во-вторых, деформированная гиперинфляцией экономика заставляет основное большинство обывателей сворачивать привычные формы хозяйственной и коммерческой деятельности с целью поиска спекулятивных способов пополнения и сохранения доходов.
В-третьих, варваризируются контрактные отношения, которые в условиях гиперинфляции теряют свой смысл, так как договора между рыночными агентами, продавцами и покупателями и т.п. экономическими субъектами, которые они заключали по обоюдному согласию, априори становятся неэквивалентными.
Особенно это касается участников кредитных и им подобных отношений. В данном случае участники контрактов, выступающие в качестве дебиторов, независимо от формы контракта в условиях инфляции получают так называемые "дорогие деньги", а возвращают долг "дешевыми деньгами", т.е. получатель (заемщик) денег находится в выгодном положении по отношению к кредитору.
Этот случай форвардных отношений (сделок) с большим смаком описывается в романе в эпизоде с талонами обеденного зала гостиницы "Валгалла"12. Дело в том, что герои романа ранее обедали в этом зале по абонементу, который ввел хозяин ресторана с целью повышения популярности своего заведения. Это позволяло делать скидку тем клиентам, которые приобретали абонемент на десять посещений. Но в условиях гиперинфляции при резком падении курса марки цена талона резко падала, что было крайне невыгодно хозяину заведения. Естественно, он отменил систему скидок, полагаясь на то, что ни один здравомыслящий человек не будет покупать одновременно несколько абонементов. Этим и воспользовались наши герои, которые, привлекая подставных лиц, приобрели множество абонементных талонов, что позволило им, используя катастрофическое падение курса марки, пользоваться услугами ресторана за бесценок.
Мастерски проведя махинацию, они использовали личный опыт по продаже своей фирменной продукции, которая в условиях галопирующей инфляции также катастрофически теряла свою рыночную ценность, что чрезвычайно усложняло расчетные отношения с клиентами. Особенно, если товар отпускался в кредит, что и подтверждается в споре между партнерами фирмы, двое из которых скептически отнеслись к сделке третьего, продавшего памятник
11 Там же. С. 316.
12 Там же. С. 17, 19.
с крестом, ранее приобретенный за пятьдесят тысяч марок и реализованный за три четверти миллиона13. Мало того, что сама сделка в условиях гиперинфляции была неэквивалентна. Деньги за товар не были получены, что еще более усложняло ситуацию, так как покупатель не оплатил покупку, а задержка с расчетом, даже если цена товара была оговорена, многократно понижала для продавца реальную стоимость сделки14. Это прекрасно понимали оппоненты гуманного продавца, который слишком идентифицировал себя с покупателями, мотивируя свою сделку необходимостью учитывать возможности и предпочтения своих клиентов.
Что касается клиентов, то у фирмы "Генрих Кроль и сыновья" была специфическая целевая аудитория, которая дифференцировалась на ряд сегментов, отражавших поляризацию немецкого общества того периода. Согласно этому услуги фирмы предлагались в соответствии с социальным положением и возможностями ее покупателей. Таким образом, ее продукция была рассчитана на клиентов различных социальных категорий. Приводим их перечисление, буквально следуя социальной классификации главного героя романа.
"Сначала следовали самые дешевые маленькие надгробия из песчаника или цемента, могильные камни для бедняков, которые честно и скромно жили и трудились и потому, разумеется, ничего не достигли <...> Затем шли памятники побольше, уже на цоколях, но все еще достаточно дешевые, — памятники для тех, кто жаждал все же стать кем-нибудь поважнее, хотя бы после смерти, если уж не удалось при жизни. Таких памятников мы продаем больше, чем совсем простых, и трудно определить, что преобладает в этом запоздалом внимании близких — трогательная забота или нелепое честолюбие <...> За ними стояли надгробия из песчаника, но с вделанными в них досками из мрамора, серого сиенита или черного шведского гранита. Они уже недоступны для человека, жившего трудами рук своих. В данном случае наша клиентура — мелкие торговцы, фабричные мастера, ремесленники, владеющие собственной мастерской, и, разумеется, вечный неудачник — мелкий чиновник, честный пролетарий в стоячем воротничке, совершенно неизвестно, каким образом в наши дни он еще ухитряется существовать, ибо повышение его заработной платы каждый раз происходит слишком поздно <...> Лишь после них следовали солидные, глыбообразные памятники из гранита и мрамора. Сначала — те, у которых отполирован только фасад, а бока, задняя сторона и весь цоколь не обработаны и бугристы. Эта категория предназначена для состоятельных людей среднего достатка — для работодателей, дельцов, более крупных коммерсантов и, разумеется, для тех же неудачников чиновников, но повыше рангом, ибо они, так же как и мелкота, должны посмертно истратить больше, чем зарабатывали при жизни, лишь бы сохранить де-
13 Там же. С. 11.
14 Там же. С. 11-14.
корум <...> Однако истинная аристократия нашего сборища надгробий — это мрамор, отполированный со всех сторон, и черный шведский гранит.. Разумеется, такая штука предназначена в наше время только для богатых крестьян — владельцев крупных реальных ценностей, спекулянтов и ловких дельцов, зарабатывающих на долгосрочных векселях и живущих за счет государственного банка, который все оплачивает, выпуская новые и новые не обеспеченные золотом денежные знаки"15.
И, наконец, рассматривается единственный роскошный памятник, который принадлежит владельцу хутора Генриху Фледерсену: ".скупердяю, который отнимал у бедных городских вдов последние банкноты в десять тысяч за непомерно дорогое фальсифицированное масло — вернее, маргарин, не говоря уже о зверских ценах на шницеля, свиные отбивные и жареную телятину"16.
Следует отметить, что перед нами не просто изложенное в литературной форме перечисление почивших в бозе потребителей ритуальных услуг фирмы "Генрих Кроль и сыновья", но и весьма изощренная характеристика запросов, предпочтений и социальных амбиций их близких и родных. Последние вынуждены выбирать надгробие в соответствии с социальным статусом и уровнем благосостояния ушедших из жизни. Причем все затраты, которые они должны нести, многократно увеличиваются в связи с неопре-деленн остью инфляционной ситуации, которая одних, т.е. абсолютное большинство, ставит в безвыходное положение невыполнения своих обязательств, других же, счастливчиков, одаривает возможностью демонстрировать свое превосходство, даже переселившись в иной мир.
Помимо клиентов у фирмы "Генрих Кроль и сыновья" имелись партнеры, с которыми были установлены доверительные отношения, основанные на взаимной выгоде. Главным из них являлся финансовый игрок Ризенфельд, который, используя наших героев, нуждающихся в ликвидности, вовлек их в спекуляции с векселями, что позволило им удержаться наплаву. Суть этой операции объяснялась следующим образом.
"За партию гранита, который мы намерены вырвать у Ризенфельда, мы, конечно, заплатить вперед не можем. Таких денег нам сразу не собрать, а держать их в банке тоже было бы безумием — они растаяли бы, как снег в июне. Поэтому мы намерены выдать Ризенфельду вексель сроком на три месяца. Разумеется, Ризенфельд не должен терпеть убыток. Поэтому он должен тот вексель, который получит от нас, дисконтировать в своем или нашем банке. Банк констатирует, что Ризенфельду мы обеспечиваем кредит в той сумме, которая в векселе указана, возьмет с него какой-то процент и оплатит вексель. А проценты за учет мы сейчас же Ри-
15 Там же. С. 15-16.
16 Там же.
зенфельду вернем. Таким образом, он полностью получит деньги за свой гранит, как будто мы ему сразу их отдали. Но и банк ничего на этом не теряет. Он тут же передаст вексель государственному банку, который тоже выплатит ему деньги, как были выплачены деньги Ризенфельду. Только в государственном банке вексель будет лежать, пока не истечет срок, и он не будет представлен к оплате. Насколько ничтожной окажется его ценность тогда, можно себе представить <...> Подобным образом в Германии финансируется каждое предприятие, и государственный банк вынужден печатать все больше бумажных денег, вследствие чего курс падает все стремительнее. Но правительству это, видимо, тоже на руку — таким образом оно освобождается от всех своих государственных долгов. Разоряются при этом люди, оказавшиеся не в состоянии оплачивать свои покупки векселями, люди, имеющие какую-то собственность и вынужденные продавать ее, мелкие торговцы, рабочие, рантье, чьи сбережения и банковские кредиты тают на глазах, чиновники и служащие, существующие на заработную плату, на которую уже нельзя купить даже пары новых башмаков. А наживаются на всем этом спекулянты, валютные магнаты, иностранцы — они за несколько долларов, крон или злотых могут приобретать все, что угодно, — а также крупные предприниматели, фабриканты и биржевые дельцы, акции и ценности которых растут безгранично. Эти все приобретают чуть ли не даром. Происходит грандиозная распродажа честных доходов, сбережений, порядочности. Хищники кружат повсюду, и только тот, кто имеет возможность делать долги, спасается от них. Они исчезают сами собой <...> Именно Ризенфельд всему этому научил нас в последнюю минуту перед нашим банкротством и сделал тоже паразитами великого разорения. Он принял от нас первый трехмесячный вексель, хотя мы тогда и не смогли бы гарантировать проставленную там сумму. Но Оденвэльдский завод обеспечивал вексель, и это решало дело. А мы были, конечно, глубоко благодарны Ризенфельду"17.
Таким образом, герои нашего романа вместе со спекулянтами-игроками вроде Ризенфельда косвенно были виновниками множества трагедий рядовых обывателей и их семей, которые, потеряв в результате гиперинфляции свои сбережения и доходы, оказались на грани разорения и банкротства. Разорения и банкротства способствовали возникновению разнообразных жизненных ситуаций, в которых оказывались представители самых массовых и беззащитных слоев населения Германии. Приведем по этому случаю следующие наиболее яркие примеры, с которыми столкнулась, обслуживая своих клиентов, фирма "Генрих Кроль и сыновья".
Один пример касался сбережений одной немецкой семьи: их ценность в результате гиперинфляции упала настолько, что вынудила ее главу, который не смог выполнить своих обязательств перед близкими, покончить жизнь самоубийством. Вот как объясняет эту ситуацию его жена, пришедшая покупать памятник на могилу мужа:
"Все случилось из-за этих денег. Они были положены в сберкассу на пять лет, до совершеннолетия дочери, поэтому он не мог снять их. Эти деньги — приданое моей дочери от первого брака. Муж был опекуном. А когда две недели назад срок наконец истек и их можно было взять, они потеряли всякую цену... Он надеялся, что на них можно будет купить ей хорошее приданое. Еще два года назад их хватило бы, а теперь они ничего не стоят. Дочка все плакала. Он этого не вынес. Считал, что виноват: надо было вовремя позаботиться. Но ведь они были положены на срок. Так проценты больше"18.
Другой пример относился к самоубийствам, информация о которых была помещена в утренней газете параллельно сообщению об очередном повышении курса доллара: "Все, покончившие с собой, — бывшие мелкие рантье, и все выбрали излюбленный способ бедняков: газ. Фрау Кубальке засунула голову в духовку газовой плиты — так ее и нашли. Советник финансового ведомства, пенсионер Хопф, тщательно выбритый, облаченный в свой последний, безукоризненно вычищенный, не раз залатанный костюм, держал в руке четыре совершенно обесцененных тысячных банкноты с красной печатью, словно входные билеты на небо19. А вдова Глас лежала на пороге кухни, и рядом с ней валялась ее порванная сберегательная книжка, где на текущем счету у нее было пятьдесят тысяч марок"20.
Далее автор на конкретном примере показывает, что в условиях гиперинфляционной неопределенности весьма часто встречаются случаи, когда должник манкирует своими обязательствами, выкручивая руки своему партнеру-кредитору, сознательно задерживая платеж. В этом случае лишь встречное мошенничество (шантаж) может побудить заемщика оплатить долги. В данном эпизоде в весьма колоритной литературной форме демонстрируется конкретный пример двухстороннего оппортунизма, проявляющегося в конфликте двух сторон, одна из которых старается задержать платежи за купленный товар, пользуясь беззащитностью своего контрагента; другая — использует все легитимные и нелегитимные возможности, чтобы получить долги. Эта ситуация, как мы уже
18 Там же. С. 63.
19 "Банкноты Хопфа по тысяче марок с красной печатью были для него как бы последними вымпелами надежды: уже давно люди почему-то стали верить, что ценность именно таких банкнотов когда-нибудь опять поднимется. Откуда пошел этот слух — никто не ведает. Нигде на них не написано, что они будут обмениваться на золото, а если бы и было написано — государство, этот неуязвимый обманщик, который растрачивает биллионы, но сажает за решетку каждого, кто недодал ему пять марок, всегда найдет уловку, чтобы своего обязательства не выполнить. Только два дня назад в газете было напечатано разъяснение, что банкноты с красной печатью никакими привилегиями пользоваться не будут. Ответом на это явилось сегодняшнее сообщение о самоубийстве Хопфа" (Там же. С. 93).
20 Там же.
упоминали, ставит в весьма невыгодные условия кредитора сделки, платеж которому оттягивается, а цена за проданный товар в условиях гиперинфляции катастрофически обесценивается.
Героям романа выпутаться из аналогичного безвыходного положения и получить деньги за проданный товар позволил счастливый случай. Вначале дело выглядело совсем безнадежным. Законное требование выплаты долга было отвергнуто другой стороной, причем в весьма издевательской форме. Вот как все начиналось:
"Мы идем к старосте. Он дома, пьет кофе с пирожными, курит сигары и уклоняется от оплаты. Собственно говоря, мы этого ждали. Георг и я стоим перед старостой Деббелингом, которому поддакивает его письмоводитель, горбун Вестгауз.
— Приходите на той неделе, — добродушно заявляет Деббелинг и предлагает нам сигары. Тогда мы все подсчитаем и заплатим вам сполна. А сейчас, в этой суете, мы еще не успели разобраться.
— Возможно, — замечает Георг. — Но деньги нам нужны сегодня, господин Деббелинг. „
Деббелинг равнодушно пожимает плечами.
— Да ведь это почти то же самое, что сейчас, что на той неделе. Если бы вам везде так быстро платили...
— И платят, без денег мы не отпускаем товар.
— Значит, так, — заявляет Деббелинг. — На той неделе.
— Значит, сегодня! — говорит Георг. — Где деньги?
Деббелинг обижен. Мы пили их водку и курили их сигары, однако по-прежнему продолжаем требовать денег. Так не поступают.
— На той неделе, — повторяет он. — Еще стаканчик на прощанье?..
Деббелинг и письмоводитель оживляются. Они считают, что дело
в шляпе"21.
Однако, казалось бы, безвыходная ситуация, в которой очутилась фирма "Генрих Кроль и сыновья", вдруг неожиданно разрешается в ее пользу. В драке был убит человек, и по этому случаю герои нашего романа с целью затребовать долги за проданный товар, решили выступить в качестве свидетелей. Они возвращаются к своему должнику, который встречает их раздраженной фразой:
"Надеюсь, вы не намерены перед лицом смерти опять затевать разговор о деньгах?
— Намерены, — говорит Георг. — Это наше ремесло. Мы всегда стоим перед лицом смерти.
— Придется вам потерпеть. Мне сейчас некогда, вы же знаете, что произошло.
— Знаем. Тем временем нам стало известно и все остальное. Можете нас записать в качестве свидетелей, господин Деббелинг. Мы остаемся здесь, пока не получим деньги, и поэтому с завтрашнего утра находимся в полном распоряжении уголовной полиции.
— Свидетели? Какие же вы свидетели? Вы и не присутствовали...
— Свидетели. Это уж наше дело. Ведь вы должны быть заинтересованы в том, чтобы установить все подробности, связанные с убийством столяра Бесте. С убийством и с подстрекательством к убийству.
Деббелинг долго не сводит глаз с Георга. Потом спрашивает с расстановкой:
— Это что же — вымогательство?
Георг встает.
— Пожалуйста, объясните, что вы имеете в виду?
Деббелинг молчит. Он продолжает смотреть на Георга.
Георг выдерживает его взгляд. Тогда Деббелинг идет к несгораемому шкафу, отпирает его и выкладывает на стол пачку денег.
— Сосчитайте и уходите.
Деньги лежат на скатерти в красную клетку, между пустых водочных стаканчиков и кофейных чашек. Георг пересчитывает их и выписывает квитанцию"22.
По роману Э. Ремарка можно судить о том, что гиперинфляция взболтала социальную структуру германского общества, нарушила стабильность сложившейся иерархии социальных слоев и групп, устойчивые уклады их образа жизни, привычную субординацию и стратификацию их социально-экономических отношений. На первое место выдвинулась новая генерация, относящаяся к категории мелких, средних и крупных перекупщиков. Она завоевывает свое право на жизнь, используя в своих интересах инфляционный хаос, возникший в немецкой экономике. Идеалом успешного человека, своеобразным "героем того времени" в этой неопределенной и экстремальной ситуации, поразившей Германию в середине 20-х гг. ХХ в., становится новый персонаж — спекулянт. Это ".человек, который использует конъюнктуру, который всем торгует, начиная с сельдей и кончая акциями сталелитейных заводов, наживается, где может, на чем может и как может, и только старается не попасть в тюрьму"23.
Зато инфляция поставила под сомнение высокий экономический статус такой элитарной категории германского общества, как аристократия. О ней вскользь упоминается в следующем диалоге главного героя романа и уже упомянутого нами Ризенфельда.
«Мы сидим в "Красной мельнице". Перед нами — бутылка шампанского. Она стоит два миллиона марок — столько, сколько получает за два месяца на себя и на семью безногий инвалид войны. Шампанское заказал Ризенфельд...
— Я догадался с самого начала, — заявляет он мне. — И хотел только посмотреть, как вы будете мне морочить голову. Аристократки не живут против маленькой конторы по установке надгробий и в таких домах!
22 Там же. С. 113-114.
23 Там же. С. 131.
— Удивительно, как вы, светский человек, могли сделать настолько ошибочный вывод, — отвечаю я. — А вам следовало бы знать, что в наши дни аристократки почти только так и живут. Их довела до этого инфляция. Дворцам пришел конец, господин Ризенфельд. А если он у кого еще и остался, то в таком дворце сдают комнаты. Деньги, полученные по наследству, растаяли. Королевские высочества живут в меблирашках, бряцающие саблями полковники с зубовным скрежетом пошли в страховые агенты, а графини...
— Довольно! — останавливает меня Ризенфельд. — Я сейчас заплачу»24.
Абсолютное же большинство немецких обывателей (мелкие клерки, чиновники, предприниматели, наемные работники, пенсионеры и прочая публика) в условиях гиперинфляции влачит жалкое существование, находясь на пороге нищеты, в состоянии биологического выживания, постепенно впадая в состояние ступора и социальной депрессии.
Следует отметить, что среди части населения, попавшего под каток гиперинфляции, выделяется особая группа из числа мелких лавочников, деклассированных элементов и националистически настроенных слоев самой разной социальной принадлежности. Она отвечает на инфляционное давление агрессивным поведением, которое ассоциируется с "новым порядком" зарождающегося фашизма. Иллюстрацией этого является следующий фрагмент диалога, где герой романа обменивается репликами с одним из представителей враждебно настроенной публики:
«Вы его слышали? — спрашивает мясник Вацек.
— Кого
— Да вы же знаете! Его! Кого же еще! Есть только один такой, как он!
— Кого это я должен был слушать? — спрашиваю я громко...
— Да его! Фюрера! Адольфа Гитлера!
— Адольфа Гитлера? — повторяю я с облегчением. — Ах, этого!
— Как так этого? — вызывающе спрашивает Вацек. — Разве вы не за него?
— Конечно, за! Особенно сейчас! Вы даже представить себе не можете, до какой степени я за!
— А почему же вы тогда его не слушали?
— Но ведь он же здесь не был.
— Он выступал по радио. Мы слушали на бойне. У нас мощный приемник. Он все повернет по-другому! Потрясающая речь! Уж он-то знает, что к чему! Все пойдет по-другому!
— Ну, ясно! — отвечаю я. В одной этой пресловутой фразе "все пойдет по-другому" заключено универсальное оружие всех демагогов земного шара»25.
24 Там же. С. 241-242.
25 Там же. С. 136.
В романе показывается, что инфляционный шок настолько поразил все слои германского населения, что время личного, персонального одиночества как естественного состояния усталости от общения с себе подобными не позволяет каждому человеку побыть наедине с собой. Оно наполнено эсхатологическим переживанием общей беды, от которой невозможно спрятаться. Весьма примечательно, что это состояние ощущает и главный герой романа Ремарка. Он даже в ситуациях ночного бдения, предаваясь лирическим размышлениям по поводу пристанища влюбленных парочек в саду с надгробьями, не перестает думать об инфляционных бедствиях, свалившихся на головы несчастных немецких обывателей:
"Я жду и читаю газету. Доллар всполз кверху еще на десять тысяч марок. Вчера имело место только одно самоубийство, но зато две забастовки. Служащие после долгих пререканий наконец добились некоторого повышения ставок, но тем временем деньги настолько упали, что люди теперь на эту прибавку едва могут купить раз в неделю литр молока. А на следующей неделе — вероятно, только коробок спичек. Число безработных увеличилось еще на сто пятьдесят тысяч. По всей стране усиливаются волнения. Рекламируются новые рецепты по использованию кухонных отбросов. Волна заболеваний гриппом растет. Вопрос о повышении пенсий инвалидам и престарелым передан на рассмотрение особого комитета. Через несколько месяцев комитет должен высказаться по этому вопросу. А тем временем умирающие от голода пенсионеры и инвалиды просят милостыню или ищут поддержки у родственников и знакомых"26.
Видно, что гиперинфляция глубоко поразила все немецкое общество, достигнув самых сокровенных его глубин. Ее разрушительное действие привело в хаос всю иерархию социальных отношений и легитимных, традиционно сложившихся, официально признанных и неофициальных (асоциальных). Вся социальная структура Германии того времени официальная, формальная и неформальная, находившаяся ранее в относительном равновесии, деформировалась, заставив всех граждан "свободно адаптироваться" к бесчинству вышедшего из-под контроля рыночного механизма.
Эта "свободная адаптация" в свою очередь породила множество конфликтов, стороны которых, потеряв ранее стабильные монетарные и ценовые ориентиры, торгуются друг с другом на свой страх и риск, пытаясь вынудить партнеров принять выгодные только для одной стороны условия обменной сделки. Данная ситуация асимметричных контрактов в условиях гиперинфляции, где стороны любыми средствами "выкручивают друг другу руки", чтобы надуть партнера, проявляется на всех уровнях социально-экономического обмена: на уровне фирм и предприятий, вне отношений
рядовых граждан и государства, отношений обычных граждан друг с другом и т.п.
Подобная форма оппортунизма сторон в процессе торговли проявляется также и в сфере интимных услуг, деятельность которой живописно описывает в своем романе Э. Ремарк27.
"Перед тем как войти в этот с виду столь уютный дом, с его тополями, красным фонарем и цветущими геранями на окнах, мы делаем несколько глотков водки, чтобы подкрепиться. Прихваченную с собой бутылку пускаем вкруговую. водка, которая сейчас обходится нам примерно в десять тысяч марок за стаканчик, через минуту будет в борделе стоить сорок тысяч, — поэтому мы и взяли ее с собой. До порога дома мы наводим экономию, а потом уже попадаем в руки мадам"28.
Стороны торга приводят разные, противоречащие друг другу аргументы по поводу цены, качества, срока предоставления услуг, а также о нарушении предварительных обязательств, о которых ранее была договоренность. В результате дискуссия достигла мертвой точки.. И только с появлением Вилли, одного из персонажей романа, который в качестве арбитра уладил преддоговорный спор, она неожиданно была разрешена: "Он, не дрогнув ни одним мускулом, оплачивает разницу. Потом заказывает водки для всех и сообщает, что заработал сегодня на своих акциях двадцать пять миллионов. Часть этих денег он намерен прокутить"29.
Следует отметить, что Ремарк тонко передает различные нюансы социальных настроений героев своего романа, основной доминантой которых является гиперинфляционный шок, поразивший все стороны их сознания и поведения. Их жизненные, бытовые, хозяйственные проявления вращаются только вокруг инфляционной ситуации, они "отравлены" единственной заботой выживания в условиях постоянно падающего курса марки. А сама падающая марка становится идолом, фетишем, с которым соотносятся и в рамках которого оцениваются все их действия, все возможные оценки и переоценки различных социальных ситуаций.
Таким образом, постоянно падающий ценовой статус марки является своеобразным мерилом различных социальных событий, прошлых, настоящих и будущих. Все другие критерии и оценки отходят на второй и даже третий план. В сознании и социальном настроении наших героев и других персонажей романа доминируют только монетарные масштабы, которые, с одной стороны, являются оценкой катастрофически падающего уровня жизни и благосостояния в настоящем, а с другой — позволяют обрамлять
27 Там же. С. 203-206.
28 Там же. С. 203.
29 Там же. С. 206.
романтическим ореолом прошлую, весьма благополучную жизнь, когда курс марки был стабилен и устойчив. Вот пример диалога, в котором проявляются, во-первых, особенности этой социальной ситуации, во-вторых, поляризация и различие ее оценок со стороны разных героев романа:
«Хочешь увидеть одну штуку, которая волнует, почти как картина Рембрандта? — спрашивает Георг.
— Ну что ж, валяй.
Он вынимает из своего носового платка какой-то предмет, и тот падает со звоном на стол. Я не сразу различаю, что это. Растроганные, смотрим мы на него. Это золотая монета в двадцать марок. В последний раз я видел такую монету еще до войны.
— Вот было времечко! — говорю я. — Царил мир, торжествовала безопасность, за оскорбление его величества еще сажали в кутузку, "Стального шлема"30 не существовало, наши матери носили корсеты и блузки с высоким воротом на китовом усе, проценты выплачивались аккуратно, марка была неприкосновенна, как сам Господь Бог, и четыре раза в год люди спокойненько стригли себе купоны государственных займов и им выдавали стоимость в золотой валюте. Дай же облобызать тебя, о блистающий символ дней минувших!
Я взвешиваю на ладони золотую монету. На ней изображен Вильгельм Второй, теперь он живет в Голландии, пилит дрова и отращивает себе эспаньолку. На монете у него еще торчат лихо подкрученные усы, которые тогда назывались "Цель достигнута". И цель действительно была достигнута.
— Откуда это у тебя? — спрашиваю я.
— От некоей вдовы, получившей в наследство целый ящик таких монет.
— Боже милостивый! Сколько же такая монета сейчас стоит?
— Четыре миллиарда бумажных марок. Можно купить себе домик. Или десяток роскошных женщин. Целую неделю кутить в "Красной мельнице". Восьмимесячная пенсия инвалида войны»31.
Однако этот восторг прекрасной жизнью в прошлом, когда валюта была стабильной, позволяет героям данного диалога делать самые противоречивые выводы о том, как будут развиваться события в Германии в дальнейшем. Восхитительные галлюцинации по поводу прошлого могущества золотой марки вызывают совершенно разные ассоциации. Доказательством этого является следующее продолжение диалога наших героев:
«Входит Генрих Кроль в полосатых брюках с велосипедными зажимами.
— Это должно порадовать вашу верноподданническую душу, — заявляю я и подбрасываю в воздух золотую монету. Он подхватывает ее, смотрит на нее влажными глазами.
30 "Стальной шлем, союз фронтовиков" (Stahlhelm, Bund der Frontsoldaten) — немецкая организация, созданная реваншистски настроенными офицерами в 1918 г.
31 Ремарк Э.М. Указ. соч. С. 287-288.
— Его величество... — взволнованно бормочет Генрих. — Да, были времена! Мы тогда еще имели свою армию!
— А насчет времен — то для кого как, — замечаю я.
Генрих негодующе смотрит на меня.
— Вы, вероятно, согласитесь, что тогда было лучше, чем теперь.
— Возможно!
— Не возможно, а бесспорно! У нас был порядок, устойчивая валюта. Никаких безработных, цветущая экономика, мы были народом, который всем внушал уважение. Или вы и с этим не согласны?
— Совершенно согласен.
— Вот видите! А что сейчас?
— Беспорядок, пять миллионов безработных, дутая экономика, да и сами мы народ побежденный, — отвечаю я.
Генрих опешил. Он не представлял себе, что я так легко со всем соглашусь.
— Вот видите, — повторяет он. — Сейчас мы погрязли в дерьме, а тогда катались как сыр в масле. Соответствующие выводы вы, вероятно, можете сделать, не так ли?
— Не уверен. Какие же?
— Чертовски простые! Выводы о том, что у нас опять должны быть кайзер и солидное национальное правительство.
— Стоп! — восклицаю я. — Об одном вы забыли: вы забыли важнейшее слово "потому". А в нем-то и весь корень зла. Оно и есть причина того, что ныне миллионы людей, подобных вам, задрав хобот, повсюду трубят всякую чепуху. Все дело в одном словечке "потому".
— Как это так? — спрашивает Генрих, ничего не понимая.
— "Потому"! — повторяю я. — Все дело в слове "потому". У нас теперь пять миллионов безработных, инфляция и мы побеждены именно потому, что до этого у нас было столь любимое вами национальное правительство! Потому, что это правительство, охваченное манией величия, затеяло войну! Потому, что оно эту войну проиграло! Вот мы и погрязли сейчас в дерьме! Потому, что правительство состояло из столь почитаемых вами марионеток в мундирах и тупиц! И не вернуть нам их нужно, чтобы исправить дело, а, наоборот, ни в коем случае не допускать их возвращения, потому что они опять втравят нас в войну и посадят в навоз. Вы и ваши единомышленники твердите: раньше нам жилось хорошо, сейчас живется плохо — значит, давай обратно старое правительство! А на самом деле нам плохо живется сейчас потому, что до этого у нас было старое правительство, — значит, надо его послать ко всем чертям! Понятно? Все дело в словечке "потому"! А ваши единомышленники охотно забывают об этом "потому"!
— Вздор! — рычит Генрих. — Слышите, вы, коммунист!»32.
Этот яростный спор является доказательством того, что даже очень близкие люди, объединенные общими интересами, выражают самые противоположные мнения по поводу того, каким немецкое
общество должно быть в будущем и какими путями оно должно преодолеть кризисную ситуацию. Подобно рода дискуссия в свою очередь является одним из показателей жесткой поляризации немецкого общества, в рамках которого разные социальные слои, переживая позор поражения в Первой мировой войне и хаос национальной экономики, видели и ориентировались на различные альтернативы возрождения Германии.
И, наконец, своеобразным апофеозом описания гиперинфляционной ситуации в Германии, ее ближайших и отдаленных последствий в романе Э. Ремарка явилась трагическая сцена протестных настроений самых обездоленных слоев населения — инвалидов войны, свидетелем демонстрации которых был главный герой повествования:
"Я выхожу на Гроссештрассе. Медленно движется колонна демонстрантов. Это шествие инвалидов войны, которые протестуют против своих убогих пенсий. Впереди едет в коляске человеческий обрубок. Голова у него есть, а рук и ног нет. Сейчас уже невозможно определить, был ли этот обрубок человеком высокого или низкого роста. Даже по плечам не скажешь, ибо руки ампутированы так высоко, что протезы не к чему прикрепить. Его коляску, в сущности просто доску на роликах, везет однорукий. Обрубок сидит очень прямо и старается не свалиться. За ним следуют коляски безногих: по три в ряд. У них коляски с высокими колесами на резиновом ходу. Они приводят их в движение руками. Кожаные фартуки, обычно прикрывающие те места, где должны быть ноги, сегодня отстегнуты. Видны культи. Брюки тщательно подвернуты вокруг них <...> Затем идут инвалиды на костылях. Их странные, кривые силуэты видишь на улицах так часто — прямые линии костылей и между ними чуть косо висящее тело. Потом слепые и кривые. Слышишь, как они ощупывают мостовую белыми посохами, и видишь на руке желтые повязки с тремя черными кружочками. У слепых те же знаки, которыми запрещается въезд на улицы с односторонним движением или обозначается тупик, — три черных круга. Многие инвалиды несут плакаты с надписями. Несут и слепые, хотя сами уже никогда не смогут их прочесть. "И это благодарность отечества!" — написано на одном. "Мы умираем с голоду!" — на другом <...> Инвалиды — самые тяжелые жертвы инфляции. Их пенсии настолько обесценены, что на них уже почти ничего нельзя купить. Время от времени правительство повышает пенсии — но с таким опозданием, что в тот день, когда их увеличивают, они оказываются снова почти обесцененными; доллар стал неистовствовать, он подскакивает ежедневно уже не на тысячи и десятки тысяч, а на сотни тысяч марок <...> За демонстрацией инвалидов движутся сбившиеся в кучу машины воскресных экскурсантов. Странный контраст — серая, почти безликая масса жертв войны молча тащится по улице, а позади едва ползут машины тех, кто разбогател на войне. Они ворчат, вздрагивают, фыркают, нетерпеливо движутся по пятам за вдовами убитых, которые вместе с детьми завершают шествие, голодные, отощавшие, обнищавшие, испуганные. А в машинах
ослепительно пестреют роскошные летние туалеты — полотно и шелк тех, кто развалился на сиденьях, полные щеки, округлые плечи и лица, смущенные тем, что пришлось попасть в столь неприятную ситуацию33.
И завершается это повествование кульминационной ситуацией: "Я следую за колонной до церкви Девы Марии. Там стоят два национал-социалиста в мундирах и держат большой плакат: "Приходите к нам, камрады! Адольф Гитлер вам поможет!"»34.
Здесь мы ставим точку, поскольку нам, живущим в начале XXI в., весьма подробно известен тот финал, к которому пришла Германия, выбравшая известную всем альтернативу оздоровления и выхода из кризиса германского общества после Первой мировой войны и последовавшей за ней гиперинфляцией.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Ремарк Э.М. Черный обелиск. М., 2002.
Values of the most important German banknotes of the inflation period from 1920—1923. URL: http://sammler.com/coins/inflation.htm
33 Там же. С. 239-241.
34 Там же. С. 241.
