CC BY
97
ФИЛОСОФИЯ: ИСТОРИЧЕСКИЕ И АКТУАЛЬНЫЕ СЮЖЕТЫ
УДК 101.1 В. Ш. Сабиров*, О. С. Соина**
СТЕРЕОТИПЫ ФИЛОСОФСКОГО ЗНАНИЯ
В статье рассматривается вопрос о стереотипах знания, имеющих хождение в современных вузовских курсах по философии. Авторы предлагают отказаться от некоторых мыслительных схем и реликтов диамата и истмата, оставшихся от советской эпохи и препятствующих адекватному постижению, как философии, так и самой действительности: вместо партийного принципа в философии с идеологическим делением философов на материалистов и идеалистов применять персоналистический подход, требующий более глубокого постижения идей конкретных мыслителей; проблему бытия не сводить только к материальному существованию; перестать онтологизиро-вать законы диалектики, придуманные теми или иными мыслителями; акцентировать культурную специфику философского знания, предполагающую оказание большего внимания в преподаваемых курсах традиции русского философствования.
Ключевые слова: философия, стереотипы философского знания, мировоззрение, партийный принцип, персоналистический подход, бытие, онтологизация диалектики, культурные варианты философии.
V. Sh. Sabirov, O. S. Soina Stereotypes of philosophical knowledge
In this article the question of the stereotypes of knowledge which are in use in modern high school courses on philosophy is considered. Authors suggest to give up on some cogitative schemes and relicts of diamat and istmat which remained from the Soviet era and interfering adequate comprehension, both philosophy, and the reality: instead of the party principle in philosophy with ideological division of philosophers into materialists and idealists to apply the personalistic approach demanding deeper comprehension of ideas of specific thinkers; not to reduce a problem of life only to material existence; to cease to use the ontological approach with the laws of dialectics which are thought up by these or those thinkers; to accent
* Сабиров Владимир Шакирович — доктор философских наук, профессор, зав. кафедрой философии и истории, ГВБОУ ВПО «Сибирский государственный университет телекоммуникации и информатики; [email protected].
** Соина Ольга Сергеевна — доктор философских наук, профессор, ГВБОУ ВПО «Сибирский государственный университет телекоммуникации и информатики, [email protected].
Вестник Русской христианской гуманитарной академии. 2015. Том 16. Выпуск 4
11
the cultural specifics of philosophical knowledge assuming rendering bigger attention in the taught courses of tradition of the Russian philosophizing.
Keywords: philosophy, stereotypes of philosophical knowledge, world outlook, party principle, personalistic approach, Being, ontologization of dialectics, cultural ways of philosophy.
Философия до сих пор является одной из основных социально-гуманитарных дисциплин в отечественной высшей школе. Во всех вузах и на всех специализациях в программу обучения по-прежнему входит этот предмет, и где-то он остался вполне солидным фундаментальным курсом, где-то сведен до самого элементарного минимума. Однако, зададимся вопросом, что под вывеской философии преподается в наших вузах?
Мы уверены, что в вузах еще остались талантливые преподаватели философии, заражающие студентов свежестью мысли, неординарными идеями и внятно разъясняющие им реалии современной весьма противоречивой жизни. Однако в данной статье речь идет не о них. Скажем честно: очень многие представители нашего цеха, самим профессиональным своим предназначением обязанные «жить мыслью» и любить ее вопреки всему и вся, вдруг, именно в эпоху свободного самовыражения и отсутствия идеологического принуждения как по мановению волшебной палочки, непонятно почему превратились в начетчиков и трансляторов бессмысленных представлений и понятий. Конечно, современный философ живет нелегко и скорбно, однако подлинная «нищета философии» есть отнюдь не ветхий хитон вечно бедствующего Сократа, но... вопиющее скудоумие мысли именно тех, кто как раз и призван эту мысль обогащать, даже в том скромном случае, если перед ним отнюдь не агора, а всего лишь студенческая аудитория.
К сожалению, многие современные философы, в особенности, старшего поколения до сих пор совершенно искренне полагают, что марксизм есть высшая форма философского знания, а диамат и истмат, так сказать, перл создания и венец творения, и посему не представляют себе действительности вне всем известных клише: «бытие определяет сознание», «соответствие производственных отношений характеру и уровню развития производительных сил», «базис определяет надстройку» и т. п. При этом есть среди них и вполне «продвинутые», которые на старости лет крестились в православном храме и их «марксистская парадигма» чудесным образом переплелась с якобы христианскими ценностями и представлениями. Известный всем политик, руководитель партии, ничтоже сумняшеся заявляет, например, что моральный кодекс строителя коммунизма и заповеди Христа (за которые выдается, как правило, декалог Моисея) ничем не отличаются друг от друга! Другой философский старец сделал удивительное открытие: воскресение Христа — есть ни что иное как превращение одного вида материи в другой!!! Печально, что многие представители среднего поколения и даже молодые преподаватели философии до сих пор остаются во власти этих идей и представлений, и по-прежнему мыслят «о природе, обществе и мышлении» преимущественно в категориях диамата и истмата.
В данной статье хотелось бы рассмотреть несколько наиболее типичных стереотипов прежнего советского знания, к сожалению, не изжитых и поныне
и так часто встречающихся в современных учебниках по философии, в статьях и монографиях и даже кандидатских и докторских диссертациях.
Так в среде профессиональных философов устоялось в принципе правильное утверждение о том, что философия есть мировоззрение. Однако вслед за этим утверждением чаще всего всплывает пресловутый партийный принцип в философии, делящий философов на материалистов и идеалистов, который, в свою очередь, упирается в одиозный основной вопрос философии, с одной стороны, разделяющий мыслителей на два больших идейно противостоящих направления, а, с другой стороны, смешивающий и обезличивающий философов и их воззрения на мир. До сих пор многие преподаватели философии ищут и «находят» (!) борьбу материализма и идеализма в античной философии, все еще по-советски выделяя «линию Демокрита» и «линию Платона». Между тем, вспомним, что сама идея атома в греческой философии появилась отнюдь не для того, чтобы как-то обосновать материализм, но для того, чтобы преодолеть «дурную бесконечность» материального мира, т. е. бесконечную делимость пространства в апориях Зенона Элейского. Ну, а какая, спрашивается, была борьба между материализмом и идеализмом в средневековой философии, тотально религиозной? Тем не менее, и здесь «пытливый ум» нашего брата ухищряется обнаружить материалистические тенденции в философии Оккама или же номиналистов в целом и т. д. и т. п. Словом, грубо, по сути дела, на сугубо идеологических основаниях разделяя философов на материалистов и идеалистов, мы не только искажаем существо философских учений прошлого и настоящего, но и отказываемся от труда их вдумчивого изучения, а значит, сами себя обрекаем на поверхностный, верхоглядский, вопиюще упрощенный подход к философии, делая ее для одних банальным и легкодоступным знанием, а для других — бессмысленной, схоластической игрой понятий.
С нашей точки зрения, более продуктивным и справедливым по отношению к изучаемым философам был бы не партийный принцип, но персона-листический подход. Если философия есть мировоззрение, то она является ничем иным как личностным, в высшей степени субъективно окрашенным знанием, по сути дела, представляющим собой ничто иное как особое, теоретически обоснованное видение мира и отношение конкретного мыслителя к бытию, социуму и человеку, и в этом своем особом качестве глубоко и неповторимо интересное. И только тогда по-иному предстанет и основной вопрос философии. Поставленный в общей (вульгарно партийной) форме, он теряет свою эвристическую и герменевтическую значимость, в то время как осмысленный именно персоналистически, т. е. как основной вопрос философии того или иного конкретного мыслителя, он побуждает к подлинному, личностно выверенному восприятию его творений, и этот взаимный творческий диалог учителя и ученика безусловно будет способствовать возрождению новой интеллектуальной культуры.
Далее, как ни прискорбно это констатировать, но, к сожалению, многие наши коллеги до сих пор совершенно искренне убеждены, что идеализм — это плохо, ибо он, так сказать, ненаучен, а вот материализм — это хорошо по определению в силу того, что он, якобы, чрезвычайно «согласуется» с достижениями научного знания.
Однако, до сих пор мало кто способен постичь совершенно простую,
но непреложную истину о том, что материализм — это, по сути дела, тоже есть все тот же идеализм, только взятый в строго «идейном» аспекте и именно в силу этой «идейности», т. е. частичности и обособленности от целостного содержания жизни, непомерно разросшийся до чего-то абсолютного и общезначимого. Гипостазировавшись таким образом, т. е. научившись выдавать свою жалкую фрагментарность за целое, за великую и многомерную сущность жизни как таковой, этот пресловутый «материализм» настолько прочно засел в мозгах профессиональных философов, что они до сих пор не видят всех действительно материальных последствий им соделанного и осуществленного. Неужели до сих пор непонятно, что именно одна из разновидностей столь любимого ими материализма, господствовавшая в нашей стране в течение более чем 70 лет и ставшая своеобразным руководством к социальным преобразованиям, действительно нанесла колоссальнейший вред нашему народу, нашей культуре и цивилизации, наконец, генофонду нации! «Материализовав», так сказать, все «до основания», советская философия, как это ни парадоксально, оставила нетронутыми глубинные пласты сознания русского человека, и духовный и гражданский идеализм, казалось бы, напрочь вытесненный из сферы мысли, мощно заявил себя в созидательной практике, ибо надо было воевать, восстанавливаться, строить и жить дальше, а куда тут без идеализма?! Зато уж теперь мы, наконец. имеем нечто совершенно противоположное, и в области философской мысли, и в граждански-созидательных основаниях. Допустив несчастный «идеализм», хотя бы и не без некоторого раздражения в учебники философии и даже всем обществом как бы поверив в Бога, в области гражданского взаимодействия мы стали чрезвычайно материалистичны, и чем дальше, тем больше этот «материализм» практического жизнеустроения принимает все более и более вопиющие формы! Чего стоит «успех», провозглашенный в качестве мерила гражданской благосостоятель-ности? А жуткая оккультистская формула «мысль также материальна», проникшая во все бизнес-практикумы?! А истерическое поклонение деньгам как основному «материальному» эквиваленту жизни, уже напрочь и беспощадно отвергающее все «нематериальное»: душу, любовь, Бога и вечность? Нет уж, давайте будем честны: либо снова вернемся к «материализму» как наиболее удобному способу жизневосприятия, и тогда не будем ныть по поводу того, что «сервисный» характер нашей жизнедеятельности уже почти необратимо разложил и здравоохранение, и образование, либо уж как-то позволим себе стать «идеалистами» — и в области мысли, и в самой что ни на есть практической жизни. А то ведь от этих ужасающих «раздвоений» сознания и с ума сойти недолго, а чего уж говорить о несчастных студентах? Давайте все-таки как-то определимся с интеллектуальным багажом, ну, хотя бы ревизию ему сделаем в силу жизненной необходимости... А то ведь при таком положении вещей жизнь какой-то жуткой становится.
Далее, исходное и фундаментальное в онтологии понятие бытия большинство современных преподавателей философии толкуют по-прежнему, исключительно как материальное существование. Между тем, еще Парменид, введший в лексикон философии это великое слово, понимал под бытием от-
нюдь не всякое существование, а именно такое, которое является основой и источником всего и вся. В отличие от всего сущего (существующего), временного, преходящего и делимого, истинное бытие, как мы помним, обладает атрибутами вечности, неизменности, неделимости. В свое время Ф. Энгельс глубоко ошибался, критикуя Е. Дюринга за то, что тот единство мира полагал именно в его бытии. «Единство мира не в его бытии, — поправлял своего оппонента соратник К. Маркса, — а в его материальности» [10, 43]. К сожалению, мы до сих пор практически «на веру» принимаем такого рода утверждения и совершенно не задумываемся о том, насколько достоверными они являются. Если же попытаться вывести какие-либо частные следствия из таких формул, то они могут привести к самым неожиданным последствиям. Например, Россия материальна и США материальны, почему же они не едины?! А если, наконец. «объединятся», то что же это будет за «единство»?! Наконец, что еще может быть материальнее денег, но ведь именно они являются «яблоком раздора», главным источником всякого рода нестроений, конфликтов, вражды в обществе, трудовых коллективах, семьях! Да и вообще именно культ денег, понимаемый и материально-прагматически, и, так сказать, обобщенно-философски, необратимо приводит к способу существования по принципу обладания, который априорно исключает всякое единство общества. Следовательно, если мы хотим единства страны, народа и власти, представителей разных этносов и религий, нужно построить жизнь на основании принципа бытия, т. е. на чем-то нематериальном, о чем в свое время убедительно писал Э. Фромм [6, С. 109-202].
Кстати сказать, одним из важнейших симптомов того, что в вузах до сих пор преподается не философия в многообразии ее исторических форм и типов, но преимущественно и в основном все тот же диалектический материализм, правда, стилизованный и оформленный под «веяние времени», является акцентированное использование в содержании курса философии понятий диалектики и диалектического метода познания, которым до сих пор совершенно начетнически придается некий вневременной и универсальный характер вопреки, кстати, самому принципу конкретности той же самой диалектики.
Вообще, вспомним, что диалектический метод как систематизированное знание универсального характера представил Г. В. Ф. Гегель в силу чего сама диалектика Гегеля — это философская теория и философская методология, разработанная именно в контексте его философской системы, т. е. развернутого теоретически отрефлексированного мировоззрения, принадлежащего именно этому великому немецкому философу. Поэтому диалектику Гегеля никоим образом нельзя отрывать от его философской системы и онтологизировать, т. е. придавать ей статус объективных законов мироздания.
Более того, если попытаться представлять диалектику не как теорию конкретного мыслителя, а как совокупность непререкаемых онтологических законов, то вообще отпадает всякая потребность творческого исследования социальных или гуманитарных проблем. Между тем, пресловутые три закона диалектики, хорошо известные всем выпускникам советских вузов (закон единства и борьбы противоположностей, закон взаимного перехода качественных и количественных изменений и закон отрицания отрицания) есть в чем-то трюизм или банальность типа констатации перехода дня в сумерки
и затем в ночь, зимы в лето и т. п., а где-то есть просто вульгаризированная схема, совершенно не совпадающая со сложными реалиями природной, социальной, технической действительности. Смеем утверждать, что советские ученые достигали высот научного познания и демонстрировали высочайшие профессиональные достижения вовсе не потому, что были вооружены «передовой» материалистической диалектикой, а скорее как раз вопреки ей, за счет своего профессионализма, трудолюбия и опять-таки несокрушимого идеализма творцов, вопреки всему упрямо ищущих истину (!), и, кстати, часто пренебрегавших сугубо материальными эквивалентами своих творческих усилий в их натуральном или сугубо денежном выражении.
Однако было бы весьма печально, если нас начнут воспринимать как гонителей диалектики и диалектически мыслящих людей. Мы совершенно далеки от мысли отрицать диалектику вообще, и уж тем более, запрещать ее преподавание в качестве одной из фундаментальных тем философского курса.
Другое дело, что для того, чтобы осмыслять существо диалектического способа мышления, надо, наконец, прекратить онтологизировать диалектику того или иного философа, и уж тем более забивать этой онтологизацией сознание студентов. Ведь даже в советское время, преподавая незабвенный курс «марксистско-ленинской философии», мы, по существу, онтологизировали диалектику даже не К. Маркса, а Ф. Энгельса, который понимал ее слишком упрощенно, если не сказать вульгарно, выхолостив из нее все подлинно философское, неисчерпаемое и интеллектуально разнообразное. Однако до сих пор, обычный и не мудрствующий преподаватель философии, а вместе с ним и учителя обществоведения в школах и колледжах, упрямо не желают понимать того, что давно ясно мало-мальски грамотному историку философии: не существует одной, единственно верной и применимой во всех условиях диалектики, а есть множество самых разнообразных диалектик, со своими приемами доказательства, арсеналом понятий и со своими гносеологическими особенностями. Была ведь своя диалектика у Сократа, Платона, Николая Кузанского, Маркса, В. С. Соловьева, Б. П. Вышеславцева, о. П. Флоренского, А. Ф. Лосева и многих других весьма значительных мыслителей! А раз так, то это значит, что в каждом конкретном случае может успешно применяться тот или иной вариант диалектики! Неужели не настанет время, когда предельно универсализированные и в силу этого безжизненные и ритуализированные интеллектуальные схемы не изживут себя окончательно и не сменятся качественно другой мыслительной парадигмой?
Между тем, философия несомненно является чрезвычайно важным фактором единства как общечеловеческой культуры, так и той культуры, в лоне которой созидаются конкретные философские учения, и хотя бывали в истории случаи несколько диссонирующие с таким утверждением, все же они явно составляют исключение из общего правила. Каждый значительный философ, как правило, является неотъемлемой частью своего народа, с его совершенно оригинальной манерой мышления, способностью ставить проблемы и творчески их разрешать, а главное — со своей уникальной только ему присущей волей к избранию именно своего тематического задания, интеллектуально своеобразного и духовно неповторимого. Причем,
что особенно характерно, возникает оно отнюдь не всегда и далеко не у всех, ибо дар философствования, т. е. особое пробуждение этого своеобразного рационально-творческого дара, как отмечали многие чуткие исследователи истории философской мысли, как правило, возникает в сложные, кризисные, переломные эпохи мучительного пробуждения духовного самосознания нации, и именно в этом своем особом провиденциально-указующем качестве, всякая «большая» философская традиция неотделима от судьбы того или иного народа. У Гегеля есть такое замечательное высказывание: «Когда философия начинает рисовать своей серой краской по серому, тогда некая форма жизни стала старой, но серым по серому ее омолодить нельзя, можно только понять; сова Минервы (символ мудрости в греческой мифологии. — В. С., О. С.) начинает свой полет лишь с наступлением сумерек» [4, 56]. По существу, по Гегелю, философия возникает на той особой остродраматичной стадии развития общества, народа или цивилизации, когда они не только достигли пика своей зрелости, но и начинают переживать какой-то переломный этап в своем развитии, вступили в состояние глубокого кризиса, требующего перехода на более высокую ступень социально-исторического бытия. Вообще философия действительно возникает тогда, когда стихийные, естественные формы жизни социума перестают быть конструктивными, тормозят развитие, а то и вообще ставят со всей остротой вопрос об его существовании. К примеру, философские учения Платона и Аристотеля — непревзойденные вершины древнегреческой мысли — были созданы в период глубокого кризиса и античной полисной системы, и афинской демократии. Великая немецкая классическая философия родилась в стране, которая фактически «прозябала» на задворках Европы, не имея крепкого централизованного государства. Точно так же русская философия в лице Вл. Соловьева и его последователей появилась на свет только после того, как Россия прошла более чем тысячелетний путь своей истории, и, накопив огромный воз нерешенных проблем и в то же время несомненно выстрадала свой особый жизненный путь, которому, к несчастью, суждено было преждевременно оборваться. Поэтому философия, взятая в обобщенном, предметно-универсальном плане предстает как способ духовной (теоретической) рефлексии над основами жизни того или иного общества или народа, и она есть неотъемлемая часть существования любой значительной цивилизации, ибо в этом смысле действительно является способом выражения национального сознания и образа жизни. По словам Гегеля, «у данного народа появляется определенная философия, и эта определенность, эта точка зрения мысли, есть та же самая определенность, которая пронизывает все другие стороны народного духа; она находится с ними в теснейшей связи и составляет их основу. Определенный образ философии одновременен, следовательно, с определенным образом народов, среди которых она выступает, с их государственным устройством и формой правления, с их нравственностью, с их общественной жизнью, с их сноровками, привычками и удобствами жизни, с их попытками и работами в области искусства и науки, с их религиями, с их военными судьбами и внешними отношениями... Она есть высший цвет, она есть понятие всего образа духа,
сознание и духовная сущность всего состояния народа, дух времени как мыслящий себя дух. Многообразное целое отражается в ней, как в простом фокусе, как в своем знающем себя понятии»[5, 110-111]. По-видимому, можно предположить, что философия рационализирует, делая всеобщим достоянием, определенный принцип жизни, который в действительности объединяет людей, превращая их в один народ или нацию, разные формы культуры (искусство, мораль, право, фольклор и т. п.) — в одну культурную традицию, а многообразие религиозного опыта — в один доминирующий тип духовности. К примеру, фундаментальный теоретический интерес британской философии в основном сводился к проблематике теории познания и этики, где истина и добро трактовалась англоязычными мыслителями сугубо функционально. Здесь, как правило, истинно только то знание, которое приносит пользу, а добро, так сказать, есть также польза, материально ощутимая, конкретно и эмпирически достоверная, ибо что это за «добро», если оно не выгодно? Так стоит ли удивляться тому, что утилитаризм и практицизм, выйдя из недр британской философии, стали основанием геополитического мышления нации, причем до такой степени устойчивого, что весь мир вот уже более 2-х веков содрогается под его воздействием! Иное дело — германская философия, имевшая тенденцию придавать знанию абсолютный характер и заключавшая его в грандиозные теоретические системы, которые стали выражением и воплощением немецкой тяги к порядку, что в превращенной форме выражается в тяготении немцев к некоему социокультурному доминированию в Европе со всеми вытекающими отсюда проблемами и противоречиями. Что же составляет основную духовную и интеллектуальную интенцию русской философской мысли и насколько она может быть востребована сегодня в качестве концептуальной и мировоззренческой альтернативы современному, упрямо насаждаемому в вузах гибриду советской и псевдолиберальной теоретической парадигмы, грубо «материализующей» сознание и волю студентов и, по существу, воспроизводящих из них очередных Иванов, родства не помнящих? Ф. А. Сте-пун так ответил на этот вопрос: «Сравнительно позднее окрепшая на Западе в борьбе с идеалистической метафизикой, экзистенциальная философия была в России искони единственною формою серьезного философствования. Если отвлечься от некоторых, в общем малооригинальных явлений университетского философствования, то можно будет сказать, что для русского мыслителя, как и русского человека вообще, философствовать всегда значило по правде и справедливости устраивать жизнь, нудиться Царствием Небесным, что и придавало всем философским прениям тот серьезный, существенный и духовно напряженный характер, которого мне часто не хватало в умственной жизни Западной Европы»[8, С. 205]. Если исходить из того, что магистральным духовно-теоретическим устремлением русских философов была идея спасения и преображения человечества, понимаемая в предельно широком контексте — от спасения личности в ее земном и последующем бытии — до преображения и спасения человеческой цивилизации в целом (что, согласитесь, звучит необычайно актуально в настоящее время, когда она столкнулась со множеством тяжелейших глобаль-
ных проблем, угрожающим самому ее существованию), породившая и особый, неповторимо своеобразный тип философствования, и оригинальность тематической избирательности, и широкую, поразительно богатую панораму национально-творческой мысли, где решительно всему есть «время и место», — будь то задачи государственного строительства, поиск национальной идеи, взаимоотношения с европейским Западом и, наконец, проблемы любви и брака, взаимоотношения полов и воссоздания христианской семьи в эпоху претерпевающего апостасию человечества, то почему она хотя бы в «усеченном» виде не обогащает современные философские курсы? Почему современный госстандарт по философии практически игнорирует эту богатейшую интеллектуальную традицию, и цитаты «из русских философов» мы чаще слышим на серьезных интеллектуальных форумах и у больших политиков нежели в вузовских аудиториях? Почему не востребовано именно то, что действительно может интеллектуально «приподнять» современное студенчество, практически придавленное тотальной мерканти-лизацией всего и вся, ежедневно и еженощно отупляемое СМИ, да еще и убиваемое чудовищным симбиозом «трех законов диалектики» с «правовым государством» и мультикультуральностью? Неужели пример Китая, восстанавливающего сейчас конфуцианство в качестве интеллектуальной и духовно-нравственной опоры нации, не говорит сам за себя и не нуждается в своеобразной культурной репликации?
Несмотря порой на вопиющее невежество, безграмотность, крайнюю де-зориентированность мировоззрения наших студентов, в них парадоксальным образом живет и бьется все та же неистребимо русская мысль, с ее вселенской тоской, мировыми запросами и с той же неутолимой жаждой спасения и извечным карамазовским вопрошанием: «Како веруеши, али вовсе не веруеши?». Так неужели же, для того, чтобы научиться жить в «цивилизованном обществе», нужно в очередной раз замутить этот робко пробивающийся живой источник мысли или пробежать мимо него.
Отсутствие достойной интеллектуальной и духовной пищи, требующей от молодежи напряжения ума и сердечной сосредоточенности, могут стать причиной «философского творчества» очень простых и понятных даже отроку идей, где ключевым опять-таки будет лозунг «Долой!», а «материальное» их претворение реализуется в тотальном разрушении всего и вся! И ведь спросить за такое положение вещей будет уже решительно не с кого, и, так сказать, новейший идеализм уж непременно победит чересчур «оматери-ализовавшегося» обывателя, а вкупе с ним и ретрансляторов якобы философского знания.
Парадокс современного философствования в стенах вузовской аудитории заключается в том, что: по существу, преподаватели философии отвечают на вопросы, которые им студенты не задавали! И задать не могут, ибо они жили и росли в другую эпоху, горькое и трудное время, и, если задумывались о чем-то, так о реальном и насущном, а не забивали себе голову очередными фантомами. Так стоит ли вновь подчинять их сознание и волю утратившими смысл мыслительными схемами или новейшими теоретическими гибридами?
ЛИТЕРАТУРА
1. Гегель Г. В. Ф. Энциклопедия философских наук. Т. 1. Наука логики. — М., Мысль, 1974. — 452 с.
2. Гегель Г. В. Ф. Энциклопедия философских наук. Т. 2. Философия природы. — М., Мысль, 1975. — 695 с.
3. Гегель Г. В. Ф. Энциклопедия философских наук. Т. 3. Философия духа. — М., Мысль, 1977. — 471 с.
4. Гегель Г. В. Ф. Философия права. — М., Мысль, 1990. — 524 с. — С. 56.
5. Гегель Г. В. Ф. Лекции по истории философии. Книга первая. — СПб., Наука,
1993.
6. Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. — М., Мысль, 1979.
7. Парменид. О природе // Фрагменты ранних греческих философов. Часть 1. От эпических космогоний до возникновения атомистики. — М.: Наука, 1989.
8. Степун Ф. А. Бывшее и несбывшееся. — М. — С-Пб., 1995.
9. Фром Э. Иметь или быть? — М., Астрель, 2010.
10. Энгельс Ф. Анти-Дюринг // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. — М., Издательство политической литературы, 1964.
