CC BY
141
история
ББК 63.5-53
Д.А. Николаева
Статусно-ролевые изменения положения замужней женщины в традиционной культуре бурят
D.A. Nikolaeva
The Married Woman’s Status and Role Changes in the Traditional Buryat Culture
У бурят конца XIX - начала ХХ в. положение женщины характеризуется сохранившимися следами материнского культа: высокий статус женщины-матери, ряд представлений о происхождении и наследственности и названиях ряда бурятских родов по матери, статусно-ролевые аспекты (дочь, невестка, хозяйка дома, мать, матриарх семьи и рода, свекровь и теща). Каждая их них обусловливалась множеством норм и обычаев, которые регулировали правила поведения и этикет внутри общества.
Ключевые слова: культ матери, семья, хозяйка дома, невестка, свекровь, теща, матриарх.
The Buryat woman’s position in the end of XIXth - the beginning of the XXth centuries is characterized by the preserved traces of the maternal cult: mother’s high status, a number of ideas on the origin, the heredity and names of the Buryat tribes according to maternal line, status and role aspects (daughter, daughter-in-law, housewife, mother, matriarch of the family and kin, mother-in-low). All of them were supposed to have some norms and customs regulating the rules of behavior and etiquette in the society.
Key words: mother’s cult, family, housewife, daughter-in-law, mother-in-low, matriarch.
В традиционной культуре бурят конца XIX - начала ХХ в. положение женщины в семье и обществе в целом было патриархальным. С одной стороны, она была существенно принижена в юридических, экономических, моральных правах, например, запреты на посещение ряда важных родоплеменных молебнов-тайлганов, пищевые, промысловые, половые табу, ограничение в правах наследования, отстранение от участия в общественной жизни и т.д. Особенно усиливались запреты в период регул. Женские выделения воспринимались как нечистота, опасная для жизни. Женщинам запрещалось перешагивать через предметы, класть сверху или рядом свою одежду и т.д. Бесправие женщин закреплялось в «Приговорах» и «Уложениях» бурят. Женщина была лишена какого-либо надела земли и не могла наследовать отцовское имущество или в случае отсутствия у нее детей имущество мужа.
В семье ее положение характеризовалась также патриархальными традициями, определяющими огромное табуированное пространство, основой которого является сакрально-ритуальная мизогиническая норма, существенно принижающая женщину в юридических, экономических, моральных правах. Например, среди семейных табу насчитывалось 28 запретов, бытовавших во взаимоотношениях невестки и свекра и других старших родственников мужа. Например, помимо строгой регламентации костюма, когда она
не могла показаться без безрукавки и шапочки: «Ог-торгойдо оройгоо харуулха ёко убэй, дайдада далаяа харуулха ёко убэй» - небу нельзя показывать макушку (неприкрытую голову), земле (миру) - обнаженную спину (лопатки); женщина не смела садиться пока муж или его родственники не сядут; поворачиваться спиной к ним или к их онгонам (духи-охранители дома), поэтому выходить из юрты она должна была пятясь. Ей было запрещено приближаться к онгонам; проходить на мужскую половину, прикасаться к мужским (промысловым) атрибутам, обращаться к мужу по имени и т.д.
Из-за практической необходимости в повседневном домашнем быту, обычно после достижения детьми подросткового возраста, проводились обряды по снятию некоторых запретов «сээр тайлаха», после чего женщина могла свободно двигаться по юрте, в том числе проходить на мужскую половину с соблюдением всех ограничительных запретов.
Правила подчинительного поведения в отношении к мужчинам, даже сверстникам, начинали прививать с самого раннего детства, одновременно с приучением девочек к труду. До начала полового созревания девочка считалась сакрально чистым существом (арюухан), как и мужчины. Но с появлением регул ее положение ужесточалось: за ней начинал следить специально приставленный родственник-сверстник, который всюду ее сопровождал, появлялись запреты,
свойственные взрослым женщинам репродуктивного возраста.
В брачном союзе жизнь замужней женщины характеризовалась беспросветной эксплуатацией. «Несчастная женщина, как баба, изи (женщина. - Д.Н), взятая у чужого дальнего рода, как член, чуждый единокровно-родовой своеулусной общине, является в бурятской общине настоящей рабыней, работницею. Она все в юрте делает, и коров и кобыл доит, и тарасун (кисломолочный слабоалкогольный напиток. - Д.Н.) гонит, и шубы, и турсуки (посуда. - Д.Н) берестенные шьет, и войлоки вываливает и пр.» [1, с. 213]. Несомненно, это было связано с натуральным характером хозяйства, который возлагал на женщину многочисленные обязанности. Помимо ведения домашнего хозяйства (приготовление пищи, дойка коров и уход за скотом, уборка жилища, воспитание детей и т.д.), она должна была производить основную продукцию, необходимую для обеспечения благоденствия семьи: шить одежду, обувь, постельные принадлежности, изготовлять домашнюю утварь, пасти скот, участвовать в полевых земледельческих, сеноуборочных и других хозяйственных работах. В ее обязанности входило обеспечение семьи дарами природы - сбор ягод, луковиц саранки (съедобная лилия тигрового окраса. - Д.Н.), дикого лука и чеснока, черемши. Женщина практически должна была делать все, в том числе работы, считавшиеся мужскими. «Во всех работах в поле являются преимущественно одни женщины, и нужно отдать справедливость, что работа их нисколько не уступает мужской, а иногда исполняется даже и более аккуратно» [2, с. 189].
Однако в целом взаимоотношения в бурятской семье основывались на взаимном уважении и демонстрации сдержанного отношения друг к другу. Супружеская пара согласно традиционным представлениям не должна была проявлять свои чувства друг к другу на людях в любых ситуациях, как положительные (любовь, привязанность), напрмер, ходить или сидеть вместе, при встрече показывать свою радость, равно как и неприязненные, негативные. Одинаково осуждалась демонстрация на людях как любви, так и неуважения (особенно физического насилия) как со стороны невестки, так и по отношению к ней. Дореволюционные исследователи отмечали это в своих записях как этническое своеобразие патриархального общества: «.. .отношение бурятских мужей к своим женам “гораздо ласковее”, чем у многих сибирских народов» [3, с. 98]; «буряты. умеют ценить свою женщину. Они очень хорошо обращаются со своими женами» [4, с. 15-16]. Однако к началу ХХ в. были зафиксированы у «крещеных инородцев» Цонгольской управы со стороны мужа по отношению к жене «попреки, побои и дранье за волосы». Тем не менее М.С. Кроль, отмечая этот случай как единичный, писал: «.господства своеволия и жестокости главы семьи - мужа не замечается
у них». Он объяснял наблюдаемое им происшествие двумя причинами: во-первых, русским влиянием, а во-вторых, вымещением на женщине своей досады от разорения, которое началось с падением Кяхты и купечества [4, с. 47].
С другой стороны, можно отметить, что статус женщины-матери как в семье, так и в обществе был необычайно высок. Это было связано с благополучным рождением детей. «Мать в семье пользовалась большим уважением и почетом со стороны детей. Дети окружали мать теплом и вниманием, предоставляя ей полное право по своему усмотрению распоряжаться в доме» [5, с. 57]. Роль хозяйки дома была весьма значительной. Она выполняла жизненно важные функции по отношению ко всему семейно-родственному коллективу: организаторские, хозяйственные, воспитательные, идеологические и т.д. Мать распределяла и контролировала обязанности находившихся под ее началом дочерей, невесток, детей; в ее компетенции было рациональное расходование и распределение продовольственных и иных запасов. Хозяйка дома в силу своего авторитета и уважения выполняла основные воспитательные функции в семье, как в трудовом, так и нравственном отношении. Она следила за надлежащим поведением всех молодых членов семьи, обучала внуков элементарным трудовым навыкам, прививала нормы и этикет внутрисемейных и общественных отношений. Мнение хозяйки дома имело большое влияние внутри своей семьи и во всем кругу ближайших родственников. Голос матери принимался в расчет, а иногда был решающим при заключении брака ее детей, распределении семейного имущества и других не менее важных вопросов.
Народ по достоинству оценивал высокие нравственные начала в женщине, ее внутреннюю красоту, силу и мудрость, которые она передает детям. В произведениях устного народного творчества отмечается именно духовная и эмоциональная близость матери и сына, безусловное влияние ее на ребенка. В бурятских мифах и улигерах (героический эпос) мать, выступая помощницей сына, наставляет его, воспитывает, учит быть храбрым, сильным, метким и т.д. Эпическая мать Нарин Занги вводит героя в жизнь, рассказывает ему о прошлом и настоящем, передавая опыт многих поколений, помогает решить основной для эпического богатыря вопрос - найти свою суженую. Это она, а не чудесные помощники (конь, книга судеб) сообщает герою, где находится его невеста.
Чем старше становилась женщина, тем больше ценились в социуме ее житейский опыт и ум. Возможность прожить долгую жизнь в окружении многочисленного потомства у бурят всегда почиталась за счастье. В старшем возрасте женщине в некоторой степени даже позволялись определенные вольности. Она могла, например, будучи в гостях, напиваться до полного опьянения, и это не порицалось.
С возрастом появлялись и определенные общественные привилегии: право на совместную трапезу со взрослыми мужчинами, тогда как молодым женщинам это было запрещено, право на совместный прием гостей. Пожилая хозяйка дома у бурят свободно сидела, беседовала с гостями и угощала их вместе с мужем. Мужчина, зайдя в дом, должен был приветствовать как хозяина, так и хозяйку, при этом долгая беседа с пожилой женщиной не считалась чем-то предосудительным для мужчины, а являлась с его стороны знаком уважения. В гостях ее усаживали так же, как и ее супруга, на почетную сторону юрты, что было со стороны хозяев проявлением наивысшей степени почтения. Однако патриархальный уклад требовал от хозяйки дома соблюдения регламентации: почтительно относиться к мужчине равного ей и старшего по возрасту, носить безрукавку и головной убор, соблюдать многие запреты, установленные обществом.
Как видим, нормы взаимоотношений согласно правилам этикета менялись в соответствии с изменениями возрастного и общественного статуса. С прекращением регул женщина опять становилась сакрально чистым человеком (арюулган). С этого момента с нее снимались многие запреты. Муж и жена могли уже совершенно свободно появляться и сидеть вместе в общественных местах и прилюдно разговаривать друг с другом, теперь их общение на людях не считалось зазорным. В этом возрасте женщине доверялось изготовление шаманских атрибутов или предметов для похоронных обрядов, например, небольшой мешочек, который шили специальным способом (стежком назад и наизнанку), туда клали вещи покойного (трубку, расческу, несколько монет и пр.). Отныне она принимала активное участие в некоторых обрядовых церемониях: начинала исполнять круговой обрядовый танец ёхор на женских и кузнечных тайлганах (молениях). Старые женщины, находясь в силу своего возраста на пограничье между миром предков и миром потомков, выступали в качестве связующего звена между поколениями. Поэтому в обрядово-ритуальной жизни социума женщине отводилась ведущая роль. Обычай западных бурят свидетельствует о более активной роли женщин в ранней форме родовых общественных праздников бурят, чем это было известно по материалам конца XIX в. Данное обстоятельство в некоторой степени позволяет идентифицировать функции прыжков женщин с выкриками в новогодней обрядности у эвенков с функциями женщин преклонного возраста в бурятских праздниках, имеющих календарное значение [6, с. 126]. Можно сказать, что люди выполнив свой общественный долг, переходили в следующую категорию, с иными правилами и этикетом, сохраняя при этом патриархальные отношения.
Особый почет получала женщина, находящаяся в статусе «благополучной» - имеющая детей, внуков, достаток, здоровье (бутэн булеэн, калаа кандараа
угы, ухи хуюутэй). Это так называемые матриархи семьи и рода. В бурятской культуре существовал особый знак, указывающий на высокое социальное положение такой «благополучной» женщины. Для этого 45-50-летняя женщина проходила обряд, во время которого ей распускали волосы и заплетали их в три ряда. Чуть ниже подбородка (на расстоянии ширины ладони), одну из прядей обертывали вокруг и затем плели косу дальше. С этих пор женщина должна заплетать волосы только таким способом. Отныне кардинально менялось отношение к этой женщине со стороны родственников мужа и всего общества. Она обладала почетом и уважением, могла присутствовать на родовых обрядах (в отличие от остальных женщин, которые не имели права посещать такие мероприятия), ее голос принимался в расчет при обсуждении каких-либо важных общественно-значимых моментов, к ней обращались за советом и т.д.
Необычайно высокий статус женщины-матери, безусловно, связан с сохранившимися следами материнского культа. К ним можно отнести ряд представлений. Во-первых, генетическое наследие передавалось именно по линии матери. Так, происхождение и наследственность по матери подтверждает миф об Алан-гоа, праматери монгольских родов и прародительнице Чингис-хана в одиннадцатом поколении. Актуальность данной темы отражена в бурятских пословицах и поговорках: «Не садись в глубине юрты, у которой дверь плоха. Не бери в жены девицу, у которой мать плоха» («Муу YдэтэйhYри осоо, холо бууhуу. Муу эхэтэй басага, хадамда буу аба»); «Руби дерево острым топором. Породнись с человеком из хорошего рода» («Суута hайн hYхввр, модондоябалсаха. Суута hайн XYнээр, худа оролсохо») и т.д.
Буряты придавали большое значение генетически качественному наследию невестки. Заветной мечтой каждого бурята было иметь здоровое потомство для продолжения рода, а отсюда большое значение придавали удха (корень, происхождение), т.е. «не было ли среди предков умалишенных, хронически больных, бездетных, пьяниц, калек» [7, с. 30]. При выборе невестки в первую очередь обращали внимание на ее физическое здоровье, ум, сообразительность и только в последнюю очередь на внешность. Девушка, соответствовавшая требованиям, ценилась очень высоко (хурдан хурса, бэрхэ шадамар - быстрая, расторопная, умелая, смекалистая), независимо от ее социального происхождения. В силу того, что забота о благополучном потомстве и умелом ведении хозяйства играла немаловажную роль, состоятельные буряты нередко брали себе невестку с «хорошими качествами» из бедной семьи. Часто таких девушек похищали. «В этих случаях приоритет экономических мотивов брака, складывавшийся с развитием товарно-денежных отношений, отходил на задний план, и сохраняли силу мотивы социально-этического порядка, свойственные
общественной практике предшествующих социальных отношений» [5, с. 121].
От наличия перечисленных качеств зависел размер калыма. Например, если невеста была из плодовитого рода, взрослая, крепкого здоровья, способная справляться с домашним хозяйством, то размер калыма за нее устанавливался большой. При наличии у девушки каких-либо физических недостатков размер калыма уменьшался или его вовсе не платили. Если одна девушка была моложе другой, то она ценилась меньше.
Во-вторых, считалось, что от свойств невестки напрямую зависело будущее социума. Сохранились представления о влиянии определенных черт и качеств женщин на формирование характерных особенностей бурятских родов: «От прославленной женщины родившийся сонгол. От шустрой женщины родившийся торта. От спокойной женщины родившийся бухут. От умелой женщины родившийся ша-рат. От красивой женщины родившийся готол» [8, с. 43-44].
В-третьих, с материнской линией связано как происхождение, так и названия ряда бурятских родов. Согласно этногоническому мифу, дочь лебедицы прекрасная Хангин однажды попала под дождь с градом и забеременела. А потом от ее сына, рожденного от градины, пошел род хангин; дева-лебедь родила 11 сыновей, которые впоследствии стали основателями 11-ти хоринских родов (галзууд, харгана, хуасай, хубдууд, баганай, шарайт, бодонгууд, гушад, саган, хуудай и халбин) Забайкалья. У бурят Предбайкалья в подобном сюжете действуют двое детей - мальчик Шарайт и девочкаХангина. Потомки Шарайта живут в Нукутском аймаке, а Хангины - в Аларском аймаке Иркутской области.
Рассматривая статусно-ролевые положения женщины в традиционной семье бурят, нельзя не отметить существование в бурятском обществе такого вида семейно-брачных отношений, как многоженство, вызванное следующими причинами. Первая сохранение и функционирование такого древнейшего института, как левират. Правда к концу XIX - началу ХХ в. эта форма находилась на стадии исчезновения, а повторный брак всецело зависел от желания самой вдовы выходить замуж за неженатого брата или, за отсутствием такового, становиться второй женой женатого брата покойного.
Несомненно, основной причиной многоженства было практическое отношение к женщине как к вос-прозводительнице членов рода (наличие детей, особенно мальчиков). Ведь отсутствие сыновей в семье означало отсутствие продолжателя рода, наследника родительского имущества и т.д. Такое положение зафиксировано в брачных правах бурят: «Некрещеные инородцы имеют право жениться на двух, трех и более живых женах, а особливо те, у коих не родятся дети,
и в особенности мужской пол, без всякой укоризны; но порядок в сем случае бывает во всем точно такой же, какой приведен и к одноженцам» [9, с. 84]. Исследователи отмечали, что в таких случаях, женщины нередко сами выступали инициаторами повторного брака мужа. Так, Б.Э. Петри отмечал, что у бурят «принципиально бесплодная первая жена всегда согласна на такой брак и иногда даже сама уговаривает мужа жениться вторично и не скупиться на калым, но на ее стороне законное право выбрать себе подругу по душе» [10, с. 16].
Вторая причина вызвана хозяйственными и экономическими соображениями. Поскольку, жена в традиционной культуре являлась основной рабочей силой, и в случае каких-либо причин, когда она уже не могла справляться со своими обязанностями (наступившей немощности по возрасту или болезни и пр.), возникала необходимость дополнительных женских рук. Кроме того, в случае появления последующих жен первая становилась старшей и главной. Она руководила всей хозяйственной деятельностью семьи, а молодые жены находились в ее подчинении. Статус вторых жен был несравненно ниже статуса первой жены. Однако в случае, если первая жена была бездетной, то функции старшей жены переходили к жене, которая рожала детей, особенно сыновей.
И, наконец, многоженство являлось показателем престижности человека в традиционном обществе. Большое количество жен считалось привилегией состоятельных людей, так как за каждую жену необходимо было платить калым. У бурят большим почетом пользовались мужчины преклонного возраста, материально благополучные, обладающие крепким хозяйством, имеющие молодых жен и многочисленное потомство.
Положение женщины в семье и обществе определялось также принадлежностью ее к определенным имущественным и социальным слоям общества. Несомненно, женщина «высшего сословия» занимала более высокое положение. Она почиталась в соответствии со статусом отца (мужа). Дочери богачей и высокопоставленных лиц обычно обладали значительным личным имуществом и имели в своем распоряжении группы зависимых людей, выполнявших вместо них многочисленные трудовые обязанности в семье.
Н.С. Щукин, описывая быт и нрав бурят, писал: «В домашнем быту у богатых и знатных женщина держит себя настоящей барыней. Окруженная многолюдной прислугой, она сидит целый день перед огнем, курит табак, лакомится молочными пенками, сырниками, пьет чай, а подчас и арсу (кисломолочный слабоалкогольный напиток. -Д.Н.), слушает рассказы и сплетни, словом сказать, не делает ничего с утра до ночи» [11, с. 78].
Некоторые женщины имели возможность оказывать определенное влияние на дела, выходящие
за рамки домашнего хозяйства, принимая участие в общественной жизни. Так, по сообщению М.П. Данчиновой (1932-1995, Нукутский район Иркутской области), ее бабушка (Черепанова Мария) была членом Унгинской Думы. Однако этот случай был скорее исключением, поскольку в целом бурятские женщины независимо от социального и имущественного положения находились на периферии потестарной организации общества. В то же время, несмотря на свои привилегии, женщина высших слоев все равно воспринималась как зависимое лицо в отношении мужа, отца или брата.
В полигамной семье, глава которой являлся знатным лицом, первая жена, несомненно, обладала высоким статусом, однако другие жены, несмотря на то, что в общественном плане имели признание и уважение со стороны других членов общества как жены «большого человека», занимали подчиненное положение в семье и выполняли все хозяйственные обязанности.
Положение молодой невестки обусловливалось множеством норм и обычаев, которые регулировали правила ее поведения. Так, обязанностью невестки было трудиться с раннего утра до позднего вечера, считалось недопустимым отдыхать или оставаться какое-то время без дела, поздно вставать. Добродетелями жены были такие качества, как скромность, покорность, умение угодить родственникам мужа. В патриархальной семье невестке иметь собственное мнение считалось дурным тоном, ей запрещалось высказывать свое мнение или какое-либо желание, она должна была «без слов» принимать решения и указы мужа и его родителей. Буддийский священнослужитель Х. Галшиев, обобщая многовековой опыт семейно-брачных взаимоотношений, дает советы хозяину дома, как он должен вести себя с женой в присутствии посторонних людей, «во избежание стыда или недоразумений». Эти советы подчеркивали мизогинизм положения женщины со стороны религиозных деятелей. Например: «Если возникло дело, по которому необходимо посоветоваться с женой, спрашивай ее наедине. Если спросишь в присутствии посторонних, станешь посмешищем»; «Когда разговариваешь с другими, не заглядывай в лицо жене. Из этого гость может понять, что ты бессильный, последний муж»; «Не смотри часто в сторону жены, приготовляющей пищу. Гость заметит, что ты бесстыдный, последний муж» [12, с. 38-39].
Высокий статус мужа в семье (обществе) должен был искусственно поддерживаться усилиями жены. Иначе, в случае признания, что муж не всегда и не во всем главенствует в семье, возникала угроза потери его авторитета в обществе, неодобрительного отношения как к нему, так и к ней родственников со стороны мужа и в конце концов публичному оглашению неудачного замужества. «Во избежание этого бурятские жены старались обычно поддерживать авторитет своих мужей,
создавая видимость того, что лишь ему принадлежит решающее слово» [8, с. 56].
Обеспечение своей семьи благополучием и благоденствием, заключенными в потомстве и материальном достатке, требовали от женщины нравственной, моральной, духовной силы, к ним же можно отнести и шаманские способности. Это проявлялось, во-первых, в умении общаться с духами огня очага рода мужа; во-вторых, перерабатывать «природное» в «культурное» и готовить сакральную пищу, к которой относится тарасун (слабоалкогольный молочный напиток), вызывающий особое состояние. Согласно представлениям бурят, только женщина, обладающая совокупностью этих свойств, может выйти замуж и заниматься домашним хозяйством. В легенде о деве-лебеди - прародительнице некоторых бурятских родов - говорится об ее умении превращаться из птицы в человека и наоборот. Благодаря своим шаманским способностям она выходит замуж, рожает детей, а потом улетает на небо.
Демонстрация своих способностей перед старшими женщинами рода мужа начиналась сразу же после основных свадебных торжеств утром через два-три дня свадьбы. Тогда проверялись и хозяйственные навыки молодой жены. Главным испытанием в цикле послесвадебных обрядов бэрин шадал узэхэ было то, чтобы она не опалила именно меховые манжеты. Суть его заключалась в умении быстро установить аппарат для перегонки тарасуна (алкогольного напитка) и приготовить его. Мастерство хорошей хозяйки заключалось в умении при большом огне обмазать край котла на стыке с аппаратом, не опалив меховых манжет и отделки костюма, затем быстро и качественно приготовить тарасун. Если невестке удавалось с честью выдержать этот экзамен, то заслуживала похвалы не только она, но и весь ее род. С этим трудным экзаменом справлялась не каждая невестка [5, с. 198]. По традиционным представлениям бурят, «волосы (человека, животного) ассоциировались с плодородием, размножением, увеличением богатства, жизненностью». Данное представление подтверждает указанный выше запрет на обрезание волос у женщин, в целях сохранения жизней мужа и детей. Можно сказать, что меховые элементы женской одежды являются хранилищем жизненной силы будущих детей, животных, ее супруга и материального достатка.
В традиционной семье отсутствие или, наоборот, наличие детей во многом определяли отношение к женщине в семье и обществе. Положение молодой невестки автоматически улучшалось с появлением ребенка. Невестка, родившая нескольких детей, получала со стороны мужа большее расположение, ее роль в семье становилась более значимой, так как она выполнила свое главное предназначение - продолжила воспроизводство рода. Многодетные невестки пользовались авторитетом, именно им поручалось
исполнение жизненно важных ритуалов, связанных с воспроизводством рода (свадебные, родильные обряды). Чем больше рождалось детей, тем большее уважение заслуживала женщина со стороны родственников и общества. Особенно если она рожала близнецов, символизирующих будущую удачу и благополучие для всего родственного коллектива.
Самый низкий статус как в семье, так и в обществе был у бездетной женщины. Такая невестка не пользовалась уважением, ее участь была незавидной. «Если у бурят нет детей, то он всецело винит свою жену, как единственную причину своего несчастья» [10, с. 17]. У бурят наибольшим несчастьем считалось бесплодие женщины. С такой женщиной связывалось много суеверий. Например, она становилась воплощением дьявольского начала, верили, что ее проклятия (хараал) могут сбыться. Бесплодие женщины по архаическим представлениям могло стать заразным, она могла своим несчастьем заразить не только окружающих ее людей и животных, но и окружающую среду, например землю. Нерожавших женщин не приглашали на праздники, не подпускали к ним детей, беременных и т.д., боялись не только ее «языка», но даже физических прикосновений.
В архаические времена существовал жестокий обычай, когда у кого-нибудь не было детей, то закрывали дымовое отверстие жилища, потом лили воду на огонь, убивали хозяйку, а имущество родственники делили между собою. Со временем бездетных женщин перестали убивать, но отношение к ним не претерпело больших изменений, так как они продолжали считаться грешными существами, сакрально опасными для общества. Невыполнение своего предназначения (воспроизводство рода мужа) воспринималось крайне негативно. Считалось, что в этом случае созидательная женская природа становится разрушительной, что от лиц, по каким-то причинам не включившихся в группу матерей, исходит сакральная угроза. Несмотря на то, что в бурятском обществе существует профессионализация сакральных фигур общества, к которым относятся шаманы, шаманки и кузнецы, способные насылать проклятия, действенность заклинаний обычных женщин зачастую признавалась сообществом. Впрочем, замужние женщины старались не злоупотреблять своим «языком», поскольку боялись греха и беспокоились за будущее своего потомства. Но особенно остерегались «злого языка» бездетных женщин (хараал, аду и т.д.), не до конца включившихся в род мужа и сохранивших, таким образом, свойства «чужого».
Во избежание унизительной участи и изменения своего статуса женщины искали любые средства для избавления их от бесплодия: совершали специальные обряды, посещали священные места, связанные с женским культом плодородия. Стремление иметь детей любой ценой отмечалось многими исследователями
бурятской семьи. По сообщению Б.Э. Петри, в начале ХХ в. у бурят Иркутской губернии зачастую девушке, уже имевшей ребенка, отдавалось предпочтение перед не родившей, как имеющей доказательство способности к деторождению «.родивших девушек берут нарасхват ради ребенка. не сильно заботясь, чтоб ребенок был «свой» [10, с. 22]. Кроме того, буряты сознательно стремились заключать браки с тем родом, чьи женщины доказывали свою «плодовитость». «.если у матери было много детей, считалось даже необходимым взять жену из этого рода. Если же приплод был плохой, род обязательно надо переменить» [10, с. 10]. Исследователь отмечал, что в случае бесплодности брака мужья довольно снисходительно относились к супружеской неверности своих жен -«от кого бы парень ни был, да мой сын считается» [10, с. 17].
Следует отметить, что в бурятской культуре существовал обычай, отмечавшийся многими исследователями - усыновление детей, причем как своих родственников, так и чужих, в том числе другой национальности. Усыновление происходило в случае потери всякой надежды на рождение собственных детей. В традиционной культуре бурят было не принято оставлять на произвол судьбы детей-сирот, поэтому их могли усыновлять семьи, уже имеющие детей. И, наконец, детей брали на воспитание тогда, когда умирали родные дети.
Отношение к детям (внукам), как к родным, так и усыновленным, было одинаково доброжелательным, теплым и доверительным. Исследователи традиционной культуры не раз отмечали поистине безграничную любовь бурят к детям, независимо от пола и родства. «Было не принято строго наказывать детей за какие-либо проступки, а тем более применять грубое физическое воздействие, так как оно считалось вредным для их здоровья» [5, с. 101]. В начале ХХ в. Б.Э. Петри отмечал: «.проходя по улусу, не наткнешься на безобразные сцены порки: не слышно в улусе ни крика, ни брани; если нужно наказать детей, то срывают крапиву и ею грозят высечь ребенка, но угрозу очень редко приводят в исполнение. С малышами обращаются очень бережно и нежно» [10, с. 16]. Традиционное общество было заинтересовано в наличии полноценных и благополучных семей. Усыновление детей не требовало исполнения каких-либо формальностей, достаточно было «официального оформления» [13, с. 104]. Родные и приемные дети имели равные права. Причем усыновленных детей иногда любили даже больше, так как с ними связывалось много поверий и надежд: на будущее потомство, благополучие и семейное счастье, причем не только семьи, но и всего рода. Взятые на воспитание дети из многодетной, благополучной семьи или другой национальности считались «хатуу заятай» - крепкие, не поддающиеся враждебным силам злых духов, находящиеся
под покровительством сильных духов-защитников. Считалось, что усыновленный ребенок является как бы зачином последующих детей, с ним связывались надежды, что выживут остальные [5, с. 83]. Как отмечает Г.Р. Галданова, «родители зачастую отдавали своего ребенка родичам без колебаний и сомнений, так как чувство единой большой семьи у бурят было развито чрезвычайно сильно. Если семья, имеющая достаточно много детей, откажется отдать одного из них своим бездетным родственникам, этот поступок оценивался как безнравственный» [14, с. 134-135].
Сказанное объясняется высокой детской и материнской смертностью. Несомненно, тяжкий труд женщины, отсутствие медицинской помощи, антисанитарные условия и подобное часто приводили к летальному исходу. Поэтому женщина-мать, сумевшая родить, сохранить и воспитать детей, представляла собой объект особого почтения и уважения. К ним относились и приемные матери. Взять на воспитание чужого ребенка считалось делом добрым и благородным. Отныне женщина выходила из категории «несчастных и обиженных судьбой», а ее статус приравнивался к женщине, имеющей собственных детей. Со стороны общества приемная мать получала не меньшие почет и уважение. Отныне она считалась выполнившей свое предназначение: продолжение рода, обретение семейного счастья, обеспечение старости и т.д.
Засидевшиеся девушки, по мифологическим представлениям, также становились сакрально опасными для общества. Буряты боялись этого и говорили: Баса-гамнай хадамда ошонгуй, хубуу гаргангуй ада болохонь (Как бы дочь наша, засидевшись, не родив детей, не превратилась в ада (злого духа, демона)). В случае замужества и рождения ребенка - успокаивались: хун болоо, сээрээ гараа (человеком стала, от греха освободилась). Девушка становилась полноценным человеком только после замужества и рождения ребенка. Умершие до свадьбы девушки, «не удовлетворившие свое чувство любви, превращались в злого духа муу шубуун (плохая птица)». В бурятской мифологии встречается большое количество оборотней (птицы, лисы, собаки и др.), в которых превращаются умершие незамужние девушки. Поэтому буряты старались выдать замуж всех, даже если у них были какие-либо физические недостатки или болезни.
Рассматривая семейное положение женщины в категориях «молодая невестка» и «взрослая дочь» следует отметить, что дочери, замужние и незамужние, как своеродки не знали ограничений в жилище родителей и близких родственников, могли свободно перемещаться по юрте и присутствовать на родовых шаманских молениях (тайлаганах), при условии ношения ими мужской одежды или ее фрагмента (фуражки). Более того, замужние дочери по приезде
к родителям в гости размещались на почетной половине юрты.
В то время как невестка (чужеродка) располагалась только на женской, хозяйственной стороне юрты и не могла участвовать на родовых тайлганах, и тем более, как уже говорилось, находиться рядом с родовыми духами-хранителями (онгонами). Такое положение связано с представлениями об уровне сакральности каждого члена «ячейки общества», в частности женщины, призванной выполнять свои основные функции: своя (замужняя) дочь, родившая детей и чужая, нерожавшая невестка.
Можно также выделить еще одну социальную роль старшей женщины в структуре семьи - свекровь и теща. Позиции свекрови и тещи по отношению к зятю и невестке в семье были не одинаковы. Они регламентировались в строгом соответствии с патриархальными взаимоотношениями, в силу чего статус свекрови был выше статуса тещи. Свекровь как мать наследников и продолжателей рода и почиталась больше. В связи с тем, что после замужества дочь переходила жить в дом родителей мужа, ее мать лишалась какой-либо власти над ней. Данные полномочия с приходом невестки в семью получали в первую очередь свекровь и муж. Поскольку постоянные контакты между свекровью и невесткой были продиктованы их совместной деятельностью в домашнем хозяйстве, то для складывания спокойных взаимоотношений между ними этикетные нормы бурят требовали от невестки почитать свекровь больше матери, во всем ей подчиняться и быть главной помощницей в делах. От свекрови, в свою очередь, требовалось относиться к невестке как к своей родной дочери.
Если у свекрови и невестки отношения были тесные, то контакты тещи с зятем были крайне редки, в связи с чем она не могла иметь на него в принципе какого-либо влияния. Исключением из правила являлся лишь тот случай, когда родители невесты брали к себе в дом зятя-примака. Лишь в том случае теща, равно как и тесть, имела власть над зятем и дочерью.
Как видим, можно заметить бросающееся в глаза противоречие между патриархальным господством в социуме и существенной властью женщины-матери внутри дома. Оно объясняется, с одной стороны, психо-эмоциональными комплексами мужчин. Например, публичные высказывания в обществе (законодательство), где «доминировали мужчины и где они сами себя представляли неограниченными властителями, выполняли функцию коллективного подавления глубоко сидящего страха мужчин перед агрессивными и способными взять верх женщинами» [15, с. 189].
С другой стороны, законодательные источники формулируют желательные «стандарты» поведения и поступков. Из этого следует, что соблюдение зафиксированных в нем норм не стало общим правилом.
Подобная фиксация возможна в тех случаях, когда традиция, обычай приходили в противоречие с новыми отношениями, формирующимися в обществе, и нуждались в корректировке. Нормы обычного права можно рассматривать в качестве источника правовых письменных норм, призванных регулировать новые отношения, в которые не вступали члены традиционного общества.
Роль традиций - обычного права - у бурят была особо велика. Это в полной мере относится к семейнобрачным отношениям, в частности, положению матери в семье, которое слабо рефлексировалось и, как правило, не находило отражения в памятниках письменного права, поскольку не нуждалось в санкции. Определение взаимодействия и взаимоотношений
членов внутрисемейной структуры позволяет нам выявить образцы в разной степени ритуализированного поведения и собственно коммуникативные ситуации. В архаической, а позже в традиционной культуре каждый человек старался выстраивать свое поведение и осознавать себя в рамках прежде всего «коллективных представлений». Таким образом, выявление связей в структуре социальных и семейных отношений определяет не только внешнюю форму, но и имплицитную систему архаических представлений о роли и месте женщины в традиционной культуре, что позволяет нам выявить следы древних форм этнического сознания, которые являются составляющими феномена этнокультурной традиции, сложившейся в процессе исторической эволюции бурят.
Библиографический список
1. Щапов А.П. Собрание сочинений. - Иркутск, 1937. -Доп. том.
2. Осокин Г.М. На границе Монголии. - СПб., 1906.
3. Георги И.Г. Описание всех обитающих в Российском государстве народов. СПб., 2007.
4. Кроль М. Брачные обряды и обычаи у забайкальских бурят // Известия ВСОРГО. - 1894. - Т. 25 (№1).
5. Басаева К.Д. Семья и брак у бурят. - Новосибирск, 1980.
6. Дашиева Н.Б. Календарь в традиционной культуре бурят (опыт историко-этнографического и культурногенетического исследования). - Улан-Удэ, 2001.
7. Балдаев С.П. Бурятские свадебные обряды. - Улан-Удэ, 1959.
8. Дондокова Л.Ю. Статус женщины в традиционном обществе бурят (вторая половина XIX - начало ХХ в.). -Улан-Удэ, 2008.
9. Самоквасов Д.Я. Сборник обычного права сибирских инородцев. - Варшава, 1876.
10. Петри Б.Э. Брачные нормы у северных бурят. - Иркутск, 1924.
11. Щукин Н.С. Буряты / Журнал Министерства внутренних дел. - 1849. - Ч. 25-26.
12. Галшиев Э.-X. Зерцало мудрости, разъясняющее принимаемое и отвергаемое по двум законам. - Улан-Удэ, 1993.
13. Цыбиков Г.Ц. Шаманизм у бурят-монголов // Собр. соч. - Новосибирск, 1991. - Т. II.
14. Галданова Г.Р. Закаменские буряты. - Новосибирск, 1992.
15. Segalen M. Mari et femme dans la societe paysanne / Segalen M. - Paris, 1980 (То же на англ. яз.: Love and Power in the Family, Rual France in the 19th Century. - Chicago, 1983).
