Научная статья на тему '«Старость» в прошлом и настоящем'

«Старость» в прошлом и настоящем Текст научной статьи по специальности «История и археология»

CC BY
649
124
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
СТАРОСТЬ / СТАРИК / ПРЕСТАРЕЛОСТЬ / МОДЕРНИЗАЦИЯ / ИНДУСТРИАЛЬНЫЕ МОДЕЛИ / КУЛЬТУРА / СОЦИУМ

Аннотация научной статьи по истории и археологии, автор научной работы — Шипилов Андрей Васильевич

Не только во времена древности, но и в совершенно недавние эпохи, «старостью» считался не 60 70 80-летний, а гораздо более «молодой», с современной точки зрения, возраст. В России XVIII века 55-летний фабричный работник считал себя стариком, а 56-летних официальные ведомости рассматривали как «престарелых»

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Текст научной работы на тему ««Старость» в прошлом и настоящем»

«СТАРОСТЬ» В ПРОШЛОМ И НАСТОЯЩЕМ

Шипилов Андрей Васильевич - доктор культурологии, профессор. Воронежский государственный педагогический университет. Гуманитарный факультет.

Аннотация. Не только во времена древности, но и в совершенно недавние эпохи, «старостью» считался не 60 - 70 - 80-летний, а гораздо более «молодой», с современной точки зрения, возраст. В России XVIII века 55-летний фабричный работник считал себя стариком, а 56-летних официальные ведомости рассматривали как «престарелых»

Ключевые слова: старость, старик, престарелость, модернизация, индустриальные модели, культура, социум.

Современное российское общество представляет собой весьма своеобычный социокультурный организм. В результате форсированной модернизации советского периода, когда в течение жизни всего двух-трех поколений основная масса населения переместилась из деревни в город, оказались разрушенными и традиционное городское (гражданское) общество, и традиционное сельское общество (община), место которых занял некий социокультурный симбиоз, индустриально-городской по форме и сельско- крестьянский по содержанию. Фантастическая по темпам урбанизация явилась внешней оболочкой еще более фантасмагорической внутренней рурализации общества; этот социум-мутант, в котором, как в слоеном пироге, феномены аграрной, индустриальной и постиндустриальной стадий перемежаются друг с другом, в силу отсутствия значимых факторов эволюции, а может быть, и паритета разнонаправленных ее векторов, оказался при всей своей амбивалентности вполне стабильным, но при этом столь же перманентными сделались и институционально-ценностные несостыковки, латентные, а то и открытые конфликты. Одной из таких проблем выступает разрушение авторитета старшего поколения, утрата старостью атрибута значимой ценности, так как тот социальный опыт и культурная традиция, носителями которого выступают большинство нынешних пенсионеров, оказываются мало или фактически вовсе невостребованными в новых условиях. Существует достаточно много социологических и культурно- антропологических осмыслений подобных ситуаций (например, известная концепция Маргарет Мид, выделяющей в зависимости от характера меж- поколенческих взаимоотношений постфигуративный, конфигуративный и префигуративный типы культур1), однако для нас больший интерес в данном случае представляет не комментирование имеющихся интерпретаций, а проблема исторической конкретизации самого понятия «старость». Сегодня «старым», исходя из пенсионного законодательства и обычного словоупотребления, признается человек в возрасте от 60 - 65 лет; но всегда ли так было?

В патриархальном (архаическом) обществе старый - это старший, т.е. человек, который в силу своего сравнительного превосходства в возрасте почти автоматически выступает обладателем власти/авторитета (auctoritas). Греч. geron - это член герусии, лат. senex - это член сената: старость этимологически ассоциируется не с дряхлостью и упадком, а с властью и превосходством. Русское «старый» или старославянское «старьць» восходят к индоевропейской основе со значениями «большой», «крепкий», «твердый», «сильный»2: имеется в виду отнюдь не немощь, а наоборот, сила, могущество, господство. Почему так?

Дело в том, что не только во времена седой древности, но и в совершенно недавние, по историческим меркам, эпохи, «старостью» считался не 60 - 70 - 80-летний, а гораздо более «молодой», с современной точки зрения, возраст. В России XVШ века 55-летний фабричный работник считал себя стариком, а 56-летних официальные ведомости рассматривали как «престарелых»3. Та же ситуация была характерна и для верхов общества - в 1752 г. посланник в Австрии М.П. Бестужев в одном письме писал: «я человек престарелый: родился я в 1689 году, и тако 63 год мне идет: лета немалые, более должно назвать престарелые»4. Несколько десятилетий спустя, в 80-е гг. XVIII в., французский посол Л.-Ф. Сегюр в своих записках называл 50-летнего австрийского посланника принца де Линя «стари- ком»5; в «Письмах русского офицера» Ф.Н. Глинки, написанных в 18051815 гг., можно прочитать такую фразу: «... один шестидесятилетний старик...»6, - и т.д. и т.п. Можно привести и ряд литературных примеров: в

толстовской «Анне Карениной», где описываются события уже 70-х гг. XIX в., 34-летний Стива Облонский характеризует свою жену, «бывшую только годом моложе его», так: «истощенная, состарившаяся, уже некрасивая женщина» (что немудрено, так как Долли Облонская в свои тридцать три года была уже «мать пяти живых и двух умерших детей»). В другом месте брата Левина, Сергея Ивановича Кознышева, убеждают в том, что в нынешнее время «только в России люди в пятьдесят лет считают себя стариками», в то время как во Франции пятидесятилетний мужчина считает себя «в расцвете лет», а сорокалетний - «молодым человеком», - и т.д. Даже в таком позднем произведении, как «Двенадцать стульев» Ильфа и Петрова (этот написанный в 1927 г. бессмертный роман в данном аспекте представляет ничуть не меньший интерес, чем более серьезные сочинения), при описании свадьбы Остапа Бендера и вдовы Грицацуевой сообщается, что «Молодая была уже не молода. Ей было не меньше тридцати пяти лет», а 50-летняя Елена Станиславовна Боур и 52- летний Ипполит Матвеевич Воробьянинов именуются не иначе, как «старик» и «старуха»8.

Дело в том, что продолжительность жизни была тогда столь невысока, что перешагнувший через 50-летний рубеж человек мог считать себя счастливчиком и, действительно, выглядел в глазах окружающих глубоким старцем. Во Франции XVIII в. продолжительность жизни составляла 25-27 лет, при этом, по разным оценкам, от 20 до 35% умирало в первый же год жизни, до 10 лет доживало 49-61%, до 25 лет - 42-55%, до 50 лет - 24- 38%9. В России ситуация была отнюдь не лучше - Ломоносов считал, что из каждого поколения «в три года умрет половина или еще по здешнему небрежению и больше»10, Екатерина II в своем «Наказе» писала, что «мужики большой частию имеют по двенадцати, по пятнадцати и до двадцати детей из одного супружества; однако редко и четвертая часть оных приходит в совершенный возраст», а Петербургская духовная консистория в 1747 г. сообщала, что в пределах епархии из 3211 новорожденных мальчиков в течение первого года жизни умерло 968 (и это еще по очень неполным данным)11. В середине XIX в. средняя продолжительность жизни крестьянина определялась А.В. Терещенко в 33 года12; даже в последней четверти XIX в. в России до 5-летнего возраста доживали 550 чел. из 1000 (в Западной Европе того времени - более 700"). До старости доживало, понятно, еще меньше

- можно привести такой фактический пример: в одном из имений П.П. Шафирова, отписанных в 1723 г. «на государя», из 375 душ м.п. возраст от года до 10 лет имели 108 (28,8%), от 10 до 15 лет

- 52 (13,9%), от 15 до 60 лет - 186 (49,6%), и от 60 до 90 лет - 29 (7,7%) чел.14; иными словами, лиц современного пенсионного возраста было всего 8%, а не от одной трети до половины населения, как сегодня.

«Старость», таким образом, начиналась рано; соответственно, сравнительно с нашими сегодняшними представлениями, столь же рано заканчивалась «молодость». Традиционным возрастом зрелости был возраст 15- ти лет: именно по достижении пятнадцатилетия дворянский «новик» получал коня, саблю, поместье и мог отправляться на войну. Тем более это было характерно для непривилегированных сословий: к 14-15 годам крестьянский сын или дочь считались вполне взрослыми людьми, и не только считались, но и были ими, т.е. могли себя обеспечивать собственным трудом, в том числе и работой по найму. У приписных крестьян уже 10-летние мальчики становились «годными работниками» и отправлялись отдельно от семей на отработки на рудники и заводы15. В XVIII веке на казенных заводах работали дети с 12 лет, а на частных - и с 6 лет; платили им меньше, чем взрослым, что вызвало в 1763 г. особое разбирательство, результатом которого стало распоряжение считать малолетними лиц, не достигших 15- летнего возраста, а лица 15 лет и старше были официально отнесены к взрослым рабочим и должны были получать соответствующую заработную плату16. В Европе в XVIII в. ситуация была такой же: в Голландии, Швейцарии, Англии, Франции, Австрии, Пруссии в кустарных мастерских, на заводах и фабриках работали дети 7, 6, 5 и даже 4 лет от роду; в Пруссии были мануфактуры, на которых работали исключительно дети, в Австрии детский рабочий день продолжался 13-14 и даже 16 часов . Показателен и такой пример: из 85 работников в возрасте от 7 до 9 лет, поступивших на московские мануфактуры в первой четверти XVIII в., до этого занимался ремеслом 1, «разной работой» - 2, из 191 работника в возрасте 10-11 лет ремеслом занимался 1, разной работой - 13, из 317 работников от 12 до 14 лет был 1 ремесленник, 33 разнорабочих и даже 2 торговца: все это были люди, жившие без родителей и самостоятельно зарабатывавшие на жизнь . Перепись бурлаков, проведенная в 1722 г. в Нижнем Новгороде, выявила 28 работников в возрасте от 7 до 10 лет, и 271 работника в возрасте 11-15 лет (из общего количества в 11 087 чел.); 7-летние дети работали кашеварами, а 12-летние уже тянули лямку вместе со старшими товарищами19.

«Взрослость» традиционно определялась (и определяется) не только способностью самостоятельно зарабатывать на жизнь, но и возможностью вступления в брак. Так вот, по основному кодексу регулировавшего семей-но-брачные отношения в допетровской Руси церковного права - Кормчей книге, минимальным возрастом вступления в брак для жениха было

15 лет, для невесты - 12 лет. В «Стоглаве» 1550 г. также говорилось: «А венчали бы отрока пятинадесяти лет, а отроковицу двунадесяти лет по священным правилам» . 14-летние невесты никого не удивляли (в 14 лет уже рожали), так как бывали и 12-ти, и даже 11-летние невесты (например, член голштинского посольства 1633 - 1634 гг. Адам Олеарий пишет: «В этой деревне к нам привели мальчика 12-ти лет, который несколько перед тем женился; в подобный же брак в Твери вступила девочка в 11 лет» ), а в удельные и еще более ранние времена - 8-ми и 5-летние . Впрочем, подобное положение сохранялось не только в более ранние, но и в более поздние времена - так, в 1763 г. небезызвестный А.Т. Болотов сватался к 12-летней девочке, однако родители попросили подождать год, и он действительно подождал, но через год женился ; сенатские и синодские запреты венчать малолетних (восьмилетних и т.п.) издавались в 1774, 1779, 1781 гг. - т.е., в этом была необходимость . Только в 1775 г. бракоспособный возраст был повышен для лиц ж.п. до 13 лет (у лиц м.п. был оставлен тот же - 15 лет), и лишь в 1830 г. было законодательно установлено, что женщина может выходить замуж в 16 лет, а мужчина жениться -в 18 лет .

В течение XVIII - первой половины XIX вв. русские дворяне часто поступали на действительную военную или статскую службу в возрасте 13, 14, 15 лет, и действительно служили, воевали и управляли, достигая еще через несколько лет высоких чинов. Вот лишь несколько примеров: П.А. Румянцев в 18 лет стал полковником, командиром Воронежского пехотного полка, а в 30 лет - генерал-майором; С.Г. Волконский в 17 лет командовал полком, а в 25 лет стал генералом; Н.Н. Раевский получил полковничий чин в 22 года, генеральский - в 28 лет; А.А. Тучков стал полковником в 22 года, генерал-майором - в 32 года; М.И. Кутайсов получил генеральский чин в 24 года, М.Ф. Орлов стал генерал-майором также в 24 года, Н.А. Саблуков - в 25 лет, М.С. Воронцов - в 28 лет, П.Д. Киселев - в 29 лет, П.В. Завадовский и А.Н. Сеславин - в 33 года. Таким образом, двадцатилетние «молодые люди» уже командовали тысячами других людей, а тридцатилетние были заслуженными генералами; конечно, в статской службе продвижение шло медленнее, но и здесь положение было совершенно несопоставимым с сегодняшним, свидетельством чего является тот факт, что в XIX веке пенсия статским чиновникам назначалась по выслуге 25 лет (в размере оклада; 20-летний стаж обеспечивал пенсию в размере половины оклада жалования), так что «пенсионный возраст» начинался где-то с 45 - 47 лет.

Из приведенных данных видно, что еще менее столетия назад и для высших, и для низших классов российского общества понятие «старость» ассоциировалась с 50 - 55-летним возрастом, а доля «стариков» в возрасте свыше 60 лет была в 3 - 5 раз ниже, чем сегодня. Современное старение общества в развитых странах, в т.ч. и в России, является следствием сложного комплекса факторов, включающего в себя развитие здравоохранения, снижение детской смертности, качественное улучшение условий труда, особенно его продолжительности и интенсивности, столь же фундаментальное повышение комфортабельности быта и т.д. Российской особенностью является то, что в результате скачкообразной урбанизации несколько десятков миллионов крестьян - носителей не только полупатриархальной культуры и системы ценностей, но и обладателей прекрасного генетического здоровья (следствие многотысячелетнего естественного отбора в условиях отсутствия какого бы то ни было здравоохранения и фантастической по нынешним меркам трудоемкости жизни), оказались в совершенно ином физико-социальном ландшафте, существенно увеличившем продолжительность их жизни. Однако увеличение продолжительности жизни и удельного веса лиц пенсионного возраста оказалось сопряжено с падением востребованности этой доли населения в процессе социокультурного воспроизводства, что вызывает фрустрацию, негативные эмоционально- психологические последствия.

Литература:

I Мид М. Культура и преемственность. Исследование конфликта между

поколениями // Мид М. Культура и мир детства. Избранные произведения. - М., 1988.

Черных П.Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка. В 2-х т. Т. 2. - М., 1999. - С. 199.

3 Семенова Л.Н. Рабочие Петербурга в первой половине XVIII века. - Л., 1974. - С.

- С. 8.

4

5

6

7

8

9

10

Соловьев С М. Сочинения. В 18 кн. Кн. XII. Т. 23-24. - М., 1964. - С. 132.

Россия XVIII века глазами иностранцев. - Л., 1989. - С. 395.

Глинка Ф.Н. Письма русского офицера. - М., 1990. - С. 342.

Толстой Л.Н. Анна Каренина. - Тула, 1970. - С. 5, 530.

Ильф И., Петров Е. Двенадцать стульев. - М., 1991. - С. 13, 88, 137-147.

Кулишер И.М. История экономического быта Западной Европы. Т. 2. - М.-Л., 1931.

Семенова Л.Н. Очерки истории быта и культурной жизни России. Первая половина XVIII века. - Л., 1982. - С. 83.

п Заичкин И.А., Почкаев И.Н. Екатерининские орлы. - М., 1996. - С. 299.

12 Терещенко А.В. Быт русского народа. Ч. ЬУТ - СПб, 1848. - С. 226.

13 Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. Т. XXVII. - СПб, 1899. - С. 99.

14 Материалы по истории крестьянского и помещичьего хозяйства первой четверти

XVIII в. - М., 1951. - С. 20.

15 Миненко Н.А. Культура русских крестьян Зауралья. XVIII - первая половина XIX в.

- М., 1991. - С. 110-118.

16 Черкасова А.С. Мастеровые и работные люди Урала в XVIII в. - М., 1985. - С. 139140.

17 Кулишер И.М. Указ. соч. - С. 157-160.

18 Заозерская Е.И. Развитие легкой промышленности в Москве в первой четверти

XVIII в. - М., 1953. - С. 446.

19 Голикова Н.Б. Наемный труд в городах Поволжья в первой четверти XVIII века. -М., 1965. - С. 67.

20 Рябцев Ю.С. Хрестоматия по истории русской культуры: Художественная жизнь и быт XI - XVII вв. - М., 1998. - С. 339.

21 Там же. - С. 340.

22 Рабинович М.Г. Очерки этнографии русского феодального города. - М., 1978. - С. 213-214; Забелин И.Е. Домашний быт русских цариц в XVI и XVII столетиях. - Новосибирск, 1992.

- С. 49.

23

Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные им самим для своих потомков. Том второй. 1760 - 1771. - М.-Л., 1931. - С. 252-294.

24 Гольцев В.А. Законодательство и нравы в России XVIII века. - СПб, 1896. - С. 111.

25 Миронов Б.Н. Русский город в 1740 - 1860-е годы: демографическое, социальное и экономическое развитие. - Л., 1990. - С. 54.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.