CC BY
71
13. Российский государственный исторический архив. Ф. 391. Оп. 1. Д. 1011.
14. Воронежская губерния. Труды местных комитетов о нуждах сельскохозяйственной промышленности. - СПб., 1903.
15. Тихонов, Б.В. Переселенческая политика царского правительства в 1892-1897 гг. // История СССР - 1977. - № 1.
16. Кауфман, А.А. Сибирские переселения на исходе XIX века. - СПб., 1901.
17. Колонизация Сибири в связи с общим переселенческим вопросом. Приложение: Диаграмма движения переселенцев из Европейской России в Сибирь. - СПб., 1900.
18. Пронин, В.И. Роль государства в развитии производительных сил Сибири конца XIX - начале ХХ вв. // Моя Сибирь: вопросы региональной истории и исторического образования / под. ред. В.А. Зверева. - Новосибирск, 2002.
19. Огановский, Н.П. Народное хозяйство Сибири. - Б.м.., 1922.
20. Российский государственный исторический архив. Ф. 1642. Оп. 1. Д. 59.
21. Государственный архив г. Тобольска. Ф. 580. Оп. 1. Д. 327.
22. Орловская губерния. Труды местных комитетов о нуждах сельскохозяйственной промышленности. - СПб., 1903.
23. Государственный архив г. Тобольска. Ф.332. Оп.1. Д.153.
24. Кауфман, А.А. Переселение и колонизация. - СПб., 1905.
Bibliography
1. Simonova, M.S. Pereselencheskiyj vopros v agrarnoyj politike samoderzhaviya v konce KhIKh - nachale KhKh vv. // Ezhegodnik po agrarnoyj istorii Vostochnoyj Evropih. - M., 1970; Brusnikin, E.M. Pereselencheskaya politika carizma v konce KhIKh veka // Voprosih istorii. - 1965 -№ 1; Fyodorova, E.D. Pereselencheskaya politika carizma v konce KhIKh - nachale KhKh vv. // Politika carizma v Sibiri v KhIKh - nachale KhKh vv.: sb. nauch. stateyj. - Irkutsk, 1987; Khudyakov, V.N. Agrarnaya politika carizma v Sibiri v poreformennihyj period. - Novosibirsk, 1988; Ostrovskiyj, I.V. Agrarnaya politika carizma v Sibiri perioda imperializma. - Novosibirsk, 1991.
2. Stavrovskiyj, Ya.F. Pereseleniya v Sibirj / Ya.F. Stavrovskiyj, V.V. Alekseev. - SPb., 1906.
3. Gosudarstvennihyj arkhiv Tambovskoyj oblasti. F. 26. Op. 5. D. 1-a.
4. Gosudarstvennihyj arkhiv Voronezhskoyj oblasti. F. 26. Op. 16. D. 167.
5. Rossiyjskiyj gosudarstvennihyj istoricheskiyj arkhiv. F.1273. Op.1.D.394.
6. Serpovskiyj, N.A. Pereseleniya v Rossii v drevneyjshee i novoe vremya i ikh znacheniya v khozyayjstve stranih. - Yaroslavlj, 1885.
7. Verner, I. Kurskaya guberniya. Itogi statisticheskogo issledovaniya. - Kursk, 1887.
8. Gurvich, I.A. Pereseleniya krestjyan v Sibirj. - SPb., 1888.
9. Peshekhonov, A.V. Zemeljnihe nuzhdih derevni // Russkoe bogatstvo. - 1903. - № 11.
10. Rossiyjskiyj gosudarstvennihyj istoricheskiyj arkhiv. F. 1233. Op. 1. D. 10.
11. Rossiyjskiyj gosudarstvennihyj istoricheskiyj arkhiv. F.1149. Op.12, D.31.
12. Vitte, S.Yu. Konspekt lekciyj o narodnom i gosudarstvennom khozyayjstve, chitannihkh Ego imperatorskomu Vihsochestvu velikomu knyazyu Mikhailu Aleksandrovichu v 1900 - 1902 gg. - SPb., 1912.
13. Rossiyjskiyj gosudarstvennihyj istoricheskiyj arkhiv. F. 391. Op. 1. D. 1011.
14. Voronezhskaya guberniya. Trudih mestnihkh komitetov o nuzhdakh seljskokhozyayjstvennoyj promihshlennosti. - SPb., 1903.
15. Tikhonov, B.V. Pereselencheskaya politika carskogo praviteljstva v 1892-1897 gg. // Istoriya SSSR. - 1977. - № 1.
16. Kaufman, A.A. Sibirskie pereseleniya na iskhode XIX veka. - SPb., 1901.
17. Kolonizaciya Sibiri v svyazi s obthim pereselencheskim voprosom. Prilozhenie: Diagramma dvizheniya pereselencev iz Evropeyjskoyj Rossii v Sibirj. - SPb., 1900.
18. Pronin, V.I. Rolj gosudarstva v razvitii proizvoditeljnihkh sil Sibiri konca KhIKh - nachale KhKh vv. // Moya Sibirj: voprosih regionaljnoyj istorii i istoricheskogo obrazovaniya / pod. red. V.A. Zvereva. - Novosibirsk, 2002.
19. Oganovskiyj, N.P. Narodnoe khozyayjstvo Sibiri. - B.m.., 1922.
20. Rossiyjskiyj gosudarstvennihyj istoricheskiyj arkhiv. F. 1642. Op. 1. D. 59.
21. Gosudarstvennihyj arkhiv g. Toboljska. F. 580. Op. 1. D. 327.
22. Orlovskaya guberniya. Trudih mestnihkh komitetov o nuzhdakh seljskokhozyayjstvennoyj promihshlennosti. - SPb., 1903.
23. Gosudarstvennihyj arkhiv g. Toboljska. F.332. Op.1. D.153.
24. Kaufman, A.A. Pereselenie i kolonizaciya. - SPb., 1905.
Статья поступила в редакцию 14.03.12
УДК 947
Kuprianova I.V. OLD BELIEVERS OF ALTAI IN THE COURSE OF LIBERALISATION OF THE RELIGIOUSE LEGISLATION AND ADMINISTRATIVE PRACTICE OF THE END BY XIX - THE BEGINNINGS OF THE XX CENTURIES. In work processes of change of a legal status of Old Believers of Altai in connection with adoption of law of 1883 «About the rights of Old Believers» are described; practical application of the new legislation in the relation civil the rights and religious life of Old Believers is considered; the role of provincial administration and diocesan management of Russian Orthodox Church in these processes reveals.
Key words: Old Believers of Altai, the legislation on Old Believerst, the Edinovery, the compelled transition of Old Believers in Edinovery, the law on May 3, 1883 and its interpretations, the civil rights of Old Believers, relationship of Old Believers with dominating church.
И.В. Куприянова, канд. ист. наук, доц. АлтГАКИ, г. Барнаул, E-mail: irinak-63@mail.ru
СТАРООБРЯДЧЕСТВО АЛТАЯ В ПРОЦЕССЕ ЛИБЕРАЛИЗАЦИИ РЕЛИГИОЗНОГО ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВА И АДМИНИСТРАТИВНОЙ ПРАКТИКИ КОНЦА XIX - НАЧАЛА XX ВВ.
В работе описаны процессы изменения правового положения старообрядцев Алтая в связи с принятием закона 1883 года «О правах старообрядцев»; рассматривается практическое применение нового законодательства в отношении гражданский прав и религиозной жизни старообрядцев; раскрывается роль губернской администрации и епархиального управления Русской Православной церкви в этих процессах.
Ключевые слова: законодательство о расколе, старообрядцы, Единоверие, вынужденный переход старообрядцев в единоверие, закон 3 мая 1883 года и его интерпретации, гражданские права старообрядцев, взаимоотношения старообрядцев с господствующей церковью.
На основе проведенных исследований нами выявлены особенности интерпретации законодательства о старообрядцах на Алтае, как самими старообрядцами, так и губернской администрацией и Русской православной церковью; показаны методы епархиального духовенства в его борьбе с старообрядцами и меры его ответного противодействия.
В конце XIX в. - начале 1900-х гг. правовое положение старообрядцев регламентировалось специальным законоположением, разработанным в процессе общей либерализации внутриполитической жизни пореформенной России. Основу его составили два закона: от 19 апреля 1874 г., и от 3 мая 1883 года. Первый из них - «О метрической записи браков, рождений и смерти раскольников», признавал законность браков, совершенных по старым обрядам, при условии занесения их в специальные метрические книги. В этих же книгах должны были регистрироваться рождения и смерти старообрядцев [1]. Второй -«О правах раскольников» - расширял их гражданские права и определял границы возможного в сфере религиозно-общественной жизни [2]. Новые законы лишь частично отменяли законодательство предшествующего периода, ряд моментов которого все же сохранялся и продолжал действовать.
В развитие обоих законов были приняты различные дополнения: Высочайшие повеления, решения Правительствующего Сената, циркуляры Министра Внутренних Дел, определения и указы Святейшего Синода. Все эти установления подверглись кодификации и включению в разделы Свода законов Российской империи, таких, как Свод Губернских учреждений, Свод законов гражданских, Устав строительный, Устав о предупреждении и пресечении преступлений, Установления уголовного судопроизводства, Уложение о наказаниях.
Принятие законов о старообрядцах можно рассматривать, с одной стороны, как серьезный прорыв, особенно в сравнении с законодательством предшествующего периода. Прогрессивный юрист и журналист Н. Г. Кувайцев писал: «...даровано ста-роверию не мало. уже одно то имеет громадное значение, что старообрядчество перестало быть пугалом правительства и господствующей церкви: этот “бунтующий”, упрямый и непокорный мир. наконец, признан истинным сыном отечества, равноправным в сфере государственной с остальными подданными царства русского» [3, с. 770-771]. С другой стороны, считать эти законы удовлетворяющими интересы старообрядчества, безусловно, не приходится.
Сформированное в начале периода контрреформ, в ходе борьбы реакционных и прогрессивных сил русского общества, старообрядческое законоположение конца XIX века отражало всю сложность и противоречивость происходивших в стране политических процессов. Большую роль в продвижении идеи гражданских свобод для старообрядцев сыграла либеральная общественность и либерально-демократическая пресса последней четверти XIX века, объединявшая старообрядчество и сектантство в одну, наиболее бесправную категорию «религиозных отщепенцев». В 1883 г. А. С. Пругавин отмечал: «В последние годы вопрос о расколе или сектантстве пользовался, можно сказать, особенным вниманием русского общества» [4, с. 64].
В защиту старообрядчества, с требованием предоставления ему гражданских прав, а также с материалами, освещающими его историю и жизнедеятельность в позитивном ключе, выступали различные общественные силы, как умеренные, так и радикальные: крупные писатели, журналисты, политические ссыльные, правоведы, путешественники, этнографы: Н.С. Лесков, И.С. Аксаков, А.С. Суворин, Н.П. Гиляров-Платонов, А.С. Пругавин, И.Г. Прыжов, И.И. Юзов, А.Л. Боровиковский и др. [5; 6; 7; 8; 9] Заявленная этими авторами позиция имела некоторую поддержку в лице Государственного Совета. Им противостояли представители реакционно-охранительного направления: министр внутренних дел Д.А. Толстой, последовательный противник старообрядчества обер-прокурор Синода К.П. Победоносцев, а также духовенство РПЦ и профессура духовных академий (прежде всего, Н.И. Субботин). Эти влиятельные консервативные силы под давлением общества были вынуждены пойти навстречу его требованиям и ожиданиям в вопросе улучшения гражданского положения старообрядчества. Но при этом они стремились минимизировать предоставляемые ему «облегчения», чтобы сохранить приоритет и интересы господствующей церкви [10; 11]. При рассмотрении представления Министерства внутренних дел о даровании прав раскольникам Объединенными Департаментами Законов и Гражданских Духовных дел было определено, что речь идет всего лишь об «ослаблении, в пределах благоразумной возможности, тех исключительных постановлений, которым подчинены у нас последователи раскола». Дальнейшие шаги в данном направлении, как бы ни были они жела-
тельны для правительства, «представляются ныне невозможными»: это означало бы «ставить в равные условия свободы» с православной церковью учения, «прямо ей враждебные», и тем самым «дать им в руки новое орудие для борьбы» с ней, в то время как «верховная власть является защитником догматов господствующей веры» [12, с. 8].
Вследствие этого законодательство о старообрядцах носило противоречивый, половинчатый характер, который был отмечен и проанализирован современниками. Критика новых законов была направлена, прежде всего, на их «неразработанность, неясность, недосказанность», которые неизбежно и самым тягостным образом должны были отразиться на повседневной жизни старообрядцев. В частности, анализируя еще только готовившийся закон о метрических книгах, известный юрист А.Л. Боровиковский указал на серьезный недостаток, ограничивавший его практическое применение, а именно: он распространялся только на так называемых раскольников «от рождения», которые имели родителей, записанных раскольниками, не были крещены по православному обряду и никогда не принимали таинств православной церкви; в этом они должны были предоставить свидетельство от епархиального причта. В противном случае они считались «заблудшими чадами православной церкви», «совратившимися», или «уклонившимися» в раскол, что само по себе было категорически запрещено, а заключаемые ими браки не подлежали записи в раскольничьи метрические книги и не считались законными в гражданском отношении. Данный закон не распространялся также на тайных раскольников, «исполняющих обряды православия лишь для видимости», которых во всей империи насчитывалось порядка нескольких миллионов [13, с. 156-157]. Таким образом, под действие закона о метрических книгах не подпадала значительная часть старообрядцев.
В комментариях к закону 1883 года Н.Г. Кувайцев, подразделяя его содержание на гражданскую и религиозно-общественную части, попытался определить его полезность старообрядцам, и пришел к следующему выводу: если закон существенно расширял их права в гражданском отношении, давая возможность получать паспорта, заниматься торговлей и промыслами, занимать некоторые общественные должности и др., что, впрочем, по факту дозволялось и ранее, - то в вопросах религиозного культа данных им прав оказывалось явно недостаточно. Главная проблема состояла в том, что закон, признавая за ними право отправления духовных треб и совершения богослужений по их обрядам, чрезвычайно затруднял его практическое применение посредством многочисленных недомолвок и ограничений [3, с. 770-780].
Так, например, старообрядцам разрешалось иметь здания, специально предназначенные для общественных молений, богослужения, совершения духовных треб, с условием, чтобы им не придавался вид православного храма: наружные кресты и иконы, кроме небольших наддверных, а также внешние колокола не разрешались [2, с. 220]. В разъяснениях говорилось: «.не возбраняется делать призыв к общественной молитве тем или другим способом, кроме колоколов; поэтому устройство при молитвенном здании столбов, заменяющих собою колокольню с повешенной на них железною рельсою для звона к сбору молящихся, не может быть воспрещено раскольникам» [14, с. 87]. Строить новые молитвенные здания старообрядцам не разрешалось, но предоставлялось право «обращать для общественного богомоления существующие здания», а также «исправлять и возобновлять принадлежащие им часовни и другие молитвенные здания, приходящие в ветхость, с тем, чтобы внешний вид исправляемого или возобновляемого строения не был ни в чем изменяем» [2, с. 220]. Например, покрытие новым тесом крыши часовни, обшивка, укрепление углов здания и другие подобные поновления не считались починкой, так как меняли «внешний вид здания» [14, с. 87]. В любом случае на проведение каких бы то ни было работ требовалось специальное разрешение губернатора, под страхом наказания и разборки самовольно построенного молитвенного здания.
За старообрядческими справщиками треб и духовными лицами - священниками, наставниками, уставщиками, дьяками, монашествующими, - не признавалось звания или сана: они не имели права публично носить монашеское, архиерейское и священническое облачение, считались принадлежащими к тем сословиям, в которых состояли. (Поэтому, в отличие от православного духовенства и монашества, они подлежали призыву в армию и участвовали в войнах: русско-японской и Первой мировой). Также запрещались организация и возобновление скитов и монастырей, открытие церковно-приходских и прочих школ, распространение старообрядческой литературы. Категорически запрещалось «публичное оказательство» и пропаганда рас-
кола [2, 220]. Таким образом, можно видеть, что в области отправления духовных треб закон «О правах раскольников» значительно больше запрещал, чем разрешал.
Из всех старообрядческих согласий в наилучших правовых условиях находились единоверцы. С точки зрения каноничности единоверие рассматривалось ведомством святейшего Синода как церковь, исповедующая догматы христианской веры «в духе и истине вселенского православия», но содержащая некоторые обряды «с отступлением от общепринятого на всем православном востоке церковного чина». Поскольку, как говорилось в определении Синода, клятвы Московского собора 1бб7 г. положены не на обряды, содержимые приемлющими единоверие, а на тех, кто, из пристрастия к этим обрядам, отделяется от православной церкви, считая ее еретической, - то единоверцы не причислялись к раскольникам, в отличие от которых именовались «старообрядцами». Таким образом, подчеркивалось, что коренных, догматических расхождений между единоверием и господствующей церковью нет, а есть только незначительные различия, обусловленные приверженностью единоверия к старым обрядам русского дораскольного православия [15, с. 194-198].
Положение единоверия было таково, что, считаясь самостоятельной старообрядческой конфессией, оно при этом фактически являлось частью РПЦ: ортодоксальные единоверцы прямо заявляли, что «Православие и Единоверие составляют одну церковь» [16, с. 142]. Вместе с тем, единоверие было открыто для вступления в него только для старообрядцев и вообще лиц, не принадлежащих к господствующей церкви; например, принимать духовные требы от единоверческих священников «сынам православной церкви» было разрешено только в исключительных случаях. По правилам, установленным в 1800 г. и дополненным в 1881 г., единоверцам позволялось иметь у себя церкви и священников, рукоположенных от епархиального архиерея, для отправления службы по старопечатным книгам; разрешено было и двуперстие. При этом единоверие мыслилось Синодом исключительно в состоянии тесной связи, «любви и соединения» с РПЦ, то есть, под ее полным контролем [15, с. 194-198]. Поэтому старообрядцы других конфессий смотрели на единоверие недоверчиво, считая его ересью.
Законоположение конца XIX - первых лет XX века справедливо оценивается исследователями как ущербное и недостаточное, не обеспечившее кардинальных перемен к лучшему в положении старообрядчества, которое по-прежнему оставалось вероисповеданием, лишь «терпимым в государстве». По отношению к большинству старообрядцев сохранялись обидные для них определения: «раскольники», «сектаторы», «религиозные фанатики». Буква и дух законодательства не только не делали существенного различия между ересью и расколом, но и отождествляли их как лжеучения, повреждающие православие. Стремление сохранить исключительное положение господствующего вероисповедания лишало законоположение о старообрядчестве современного звучания, консервируя устарелые, не соответствующие духу времени представления и определения.
Последствия проведения в жизнь законоположения о старообрядцах оцениваются неоднозначно. Старообрядческий начетчик и писатель Ф.Е. Мельников считал период после опубликования закона 1883 г. «мрачным временем» новых гонений, когда над старообрядчеством повсеместно «совершались еще более чудовищные насилия», чем ранее [16, с. 375]. Отчасти эта оценка подтверждается новейшими исследованиями, в которых приводится множество примеров лишения старообрядцев даже той скромной толики прав, которая им полагалась по этому закону. Алтай не был исключением; старообрядчество здесь подвергалось всевозможным притеснениям: закрывались
- «запечатывались» - часовни и моленные дома, даже те, что были открыты с разрешения начальства; наиболее активные представители старообрядчества арестовывались, подвергались судебно-следственному разбирательству, тюремному заключению, высылке; при этом особенно жестко преследовались старообрядческие священники, наставники и начетчики; насильственно расторгались как незаконные старообрядческие браки [17, с. 22].
Таким образом, причину преследований старообрядцев нужно искать не столько в самом законодательстве, сколько в его невыполнении, а также в произволе местных властей: при всей недостаточности и противоречивости оно все же обеспечивало старообрядчеству некоторые сравнительные преимущества. Ф.Е. Мельников считал, что «жуткое положение старообрядцев» в этот период по возможности облегчали Сенат, с его беспристрастными судебными решениями по старообрядческим кассациям, а также некоторые «правительственные круги и верхи»,
именно потому, что все они придерживались «буквы и смысла закона 3 мая 1883 г.» [16, с. 380].
В провинциях, особенно удаленных от центра окраинах, законодательство как таковое лишь частично определяло положение старообрядчества, которое во многом оно зависело и от позиции местных властей - гражданской и духовной, задачи которых в данном вопросе явно не совпадали. Администрация Томской губернии, с одной стороны, формально должна была придерживаться существующих законоположений, тем более что губернаторы, вместе с полицейско-административным аппаратом, обязаны были «всею предоставленною им властию содействовать Православному духовному начальству в охранении прав Церкви и незыблемости самой веры». В отношении раскола главной задачей ставилось недопущение его распространения между населением губернии. Поэтому властям на местах предписывалось пресекать его пропаганду, которая приравнивалась к уголовному преступлению; наказание предусматривало от 8 месяцев до 4 лет тюрьмы; при третьем задержании полагалась отдача в арестантские роты [18, с. 28-29].
С другой стороны, нельзя было не учитывать того обстоятельства, что многочисленное старообрядческое население юга Томской губернии являлось весьма полезным в административно-хозяйственном отношении, осуществляя разнообразную деятельность, без которой не могла обходиться экономика края. Старообрядцы активно занимались торговлей и сельским хозяйством - земледелием, скотоводством, пчеловодством, мараловодством, различными промыслами, извозом, заводили кустарную сельскую промышленность; крестьяне-старообрядцы были, как правило, наиболее зажиточными, исправно выплачивая налоги. Таким образом, обходиться с ними следовало разумно, избегая чрезмерных гонений и притеснений, чтобы не вынуждать их к таким мерам, как миграция в еще более отдаленные районы Сибири, и даже за пределы Российской империи (что было вполне возможно ввиду близости границ); не говоря уже о том, что полиция обязана была не допускать покушений старообрядцев на свою или чужую жизнь, то есть, самосожжений. Вероятно, поэтому давление на старообрядцев со стороны гражданских властей все же имело свои пределы.
Более того: есть основания полагать, что на неофициальном уровне признавалось возможным делать для старообрядцев удаленных окраин некоторые послабления, для того, чтобы использовать их труд в интересах экономического развития этих территорий. Так, например, при обсуждении Объединенными Департаментами закона 1883 г. было заслушано заявление Главноначальствующего гражданской частью на Кавказе генерал-адьютанта князя Дондукова-Корсакова о местных раскольниках, которых он характеризовал как «элемент наиболее способный поднять уровень экономического благосостояния Кавказа, и притом на тех его окраинах, которые находятся в наименее выгодных для сего условиях». Ввиду особого значения этого населения для края администрация старалась «оградить раскольников от всяких стеснений, как в общегражданских правах, так и относительно отправления обрядов вероучения»: сообщалось, что уже 50 лет старообрядцы пользовались здесь льготами, значительно превосходящими те, которые предполагалось даровать в новом законе; поэтому Дондуков-Корсаков просил не распространять его на Кавказ.
Показательна реакция Департаментов, которые нашли, что официально признавать «подобное изъятие» нет необходимости: если даже при прежних, «довольно строгих о сих людях» узаконениях главные начальники Кавказа находили возможность допускать послабления для раскольников, то тем более такая практика не может измениться при новых, «облегчительных правилах», которые «не могут служить препятствием к дальнейшему проявлению подобной же снисходительности» [12, с. 9-10]. Таким образом, правительство не только не порицает уже сделанных старообрядцам «послаблений», но фактически дает администрации Кавказа карт-бланш на продолжение этой «снисходительности».
Подобными мотивами к ограждению старообрядчества «от стеснений» могли руководствоваться главы других, нуждавшихся в экономическом развитии, территорий, и так же могли получать от правительства неофициальное поощрение, или же действовать в этом направлении самостоятельно. В литературе отмечено, что эта тенденция «усиливалась по мере удаления от столицы» [11], следовательно, должна была присутствовать в Сибири, где старообрядцы выполняли по сути ту же функцию, что и на Кавказе, только в еще более сложных климатических условиях.
Большую роль в деле освоения Сибири, по замечанию С.В. Максимова, сыграло свойство раскола стимулировать в
сибирском населении «подвижность, бродяжничество»: люди искали для своего проживания возможно более глухих, уединенных мест. Вследствие этого образовывались населенные пункты там, где они иначе не могли бы возникнуть, поскольку русские земледельцы и промышленники обычно не селились в высокогорных, экстремальных по своим условиям и трудных для обитания районах [19, с. 263]. У старообрядцев же еще с XVIII века сформировалась эффективная стратегия выживания, создания системы жизнеобеспечения и освоения этих сложных территорий, вовлекавшая их в сферу экономики края, что, безусловно, способствовало их хозяйственному развитию [20; 21; 22;]. Колонизаторская деятельность старообрядцев расширяла страну «до необъятных пределов» [23, с. 439-440]. Причем в конце XIX - начале XX вв. процессы освоения новых территорий все еще продолжались.
Таким образом, позиция гражданской власти, по-видимому, состояла в том, чтобы соблюдение текущего законоположения не противоречило задачам управления; возможно, имело место и желание не отстать от «моды века», то есть, не выглядеть в глазах общественного мнения (которое было на стороне старообрядцев) ретроградами, «гонителями старины» и душителями религиозного инакомыслия. Поэтому по отношению к алтайскому старообрядчеству проявлялась вынужденная «административная терпимость» [3, с. 771].
В ведении светской власти находилась практическая работа по наделению старообрядцев гражданскими правами: в период, последовавший за принятием закона 1883 г., администрацией были сделаны некоторые шаги в этом направлении. Однако многие из вновь предоставленных им прав они уже по факту имели и ранее: по сообщению Д. Н. Беликова, еще в 18601870-е гг., а по всей вероятности и ранее, старообрядцы избирались в волостные правления, занимали должности волостных и сельских старост [23, с. 157-158]. Право заниматься торговлей и промыслами тоже запоздало: этими видами деятельности, в тех формах, в каких они сложились на Алтае, старообрядцы здесь занимались издавна. Наиболее известны купцы из старообрядцев Уймона - братья Ошлаковы. которые не только вели обширную торговлю по всему Алтаю, но и выезжали на Ирбирскую ярмарку [23, с. 156-157]. Право вступать в иконописные цехи на Алтае было невозможно реализовать, по причине отсутствия здесь таковых.
Единственное, новое для них, право, которым старообрядцы начали пользоваться - отказ от присяги: закон освобождал от этой обязанности тех, кто «по своему вероучению не приемлют присяги»; в этом случае у них отбиралась подписка «в добросовестном исполнении принимаемых ими на себя обязанностей» [12, с. 36]. Староверы были уверены в том, что присяга -ересь, оскорбляющая Бога: «клясться Богом нельзя вправду и без правды» [24, с. 112]; к тому же к присяге их приводили, хотя и на старопечатном евангелии, но в православных храмах. Естественно, получив такую возможность, они массово стали отказываться присягать; попутная выгода была та, что их перестали привлекать к судебно-следственным делам, поскольку судебным следователям подписка не могла заменить присяги.
Наиболее существенными и ожидаемыми от закона 1883 г. для старообрядцев были не столько перемены в их гражданском статусе, сколько возможности отправления религиозного культа, главным из которых было право на открытие моленных домов. Для реализации данного установления община поручала своему уполномоченному заказать проект на строительство моленного дома, или, точнее, перестройку - «приспособление» частного жилого дома под моленную. Проект обычно содержал чертежи фасада, плана, одного или двух разрезов - долевого и поперечного, с обозначением внутренних стен, дверных и оконных проемов, печей, крыльца, декоративных элементов. Проект направлялся на рассмотрение в Строительное отделение Томского губернского управления и в случае одобрения осуществлялся на месте.
Таким образом, вопросы, связанные с религиозной стороной жизнедеятельности старообрядцев, также были в ведении администрации, но к ним подключалась уже и духовная власть, которая претендовала здесь на первенство. Мотивы, которыми она руководствовалась - озабоченность сохранением своего положения господствующего вероисповедания, нечувствительность к общественному мнению и крайняя нетерпимость к старообрядчеству: если светская власть проявляла в отношении к старообрядцам известную гибкость, то ждать компромиссов от РПЦ им не приходилось. Ф.Е. Мельников, хорошо знавший положение вещей, утверждал: «Если бы в России в это время господствовала и вершила всеми делами великой страны одна лишь синодальная власть, то старообрядцам снова пришлось
бы бежать в леса и горы, на далекие окраины и за всякие рубежи, как это было в XVII столетии» [16, с. 379-380].
По новому законоположению, господствующей церкви отводилось по отношению к старообрядцам немало полномочий: «духовное начальство» имело право требовать предварительного следствия в отношении фактов «совращения в раскол» -преступлением считался не только результат, но и процесс, -а судебный следователь, со своей стороны, был не вправе отказаться от производства. Однако эти полномочия могли быть применены духовенством РПЦ только при поддержке светской власти. Между тем, священники постоянно жалуются на то, что администрация и полиция стали слишком много позволять раскольникам: многие из них не записывают в метрические книги свои браки и новорожденных детей, хоронят умерших не так, как следует - без положенного отпетия и на своих инициированных кладбищах, а гражданские власти «о сем как бы ничего не знают и знать не хотят». Не привлекают их внимания и факты неприкрытой пропаганды и «совращения» в раскол колеблющихся, нестойких в православии. Так же безнаказанно старообрядцы «при всяком случае не стесняются хулить церковь, поносить ея пастырей; кощунствовать над всем священным», так, что православные переселенцы из России «весьма удивляются их дерзости» [25, л. 168, 170 об.].
Благочинный Иоанн Смирнов в своем рапорте епископу Бийскому Макарию пишет, что вследствие бездействия властей для раскола, который «приобрел в государственной жизни какую-то особую гражданственность», наступила «дикая свобода», подобная той, что «была провозглашена только Парижской коммуной», какую «едва ли можно встретить в Американских республиках». Свобода эта не только вредит православию, но и «со временем принесет пользу одному социализму; потому что своеволия укоренятся в народе и подорвут основы государственного и общественного благоустройства» [25, л. 140].
Мнения священства господствующей церкви в вопросах гражданского старообрядческого законодательства, конечно, ни в коей мере нельзя считать объективными, но само их возмущение и беспокойство свидетельствует о том, что в положении старообрядчества наступают некоторые позитивные перемены. Осуждая светскую власть за бездействие, сами они при этом имели все возможности создавать староверам всяческие затруднения. Дело в том, что большая часть старообрядцев Алтая формально таковыми не являлась, а числилась православными или единоверцами, «самовольно уклонившимися в раскол, но от православия законной властью не отлученными».
Такое положение сложилось вследствие ряда причин. Часть старообрядцев являлась потомками тех, кто в начале XVIII в. не записался в раскольники, на этом основании их считали православными; другие исповедовали старую веру тайно, исполняя для виду обряды господствующей церкви, что с точки зрения закона автоматически закрепляло их за ней. Также православными считали те из старообрядцев, кто хотя бы раз принимал требы от господствующей церкви. Многие старообрядцы-беспоповцы обращались в РПЦ за совершением таинства брака. Для того чтобы быть обвенчанными по православному обряду, они должны были сначала присоединиться к православной церкви: «пред венчанием надлежит обязывать брачущихся, присягою же быть в правоверии твердыми и с раскольниками согласия не иметь» [26, с. 3]. После заключения брака они, как правило, тут же порывали с никонианством, но в церковных документах все равно «показывались православными».
Подобных случаев было множество. Например, причт гра-до-Барнаульской Покровской церкви в 1885 году обратил «из секты австрийского священства к православию одно лицо мужского пола по случаю брака»; предварительно в течение двух недель ему делались «увещевания». Однако после заключения брака «обращенное лицо вскоре забыло свои обеты пребывать в послушании истинной церкви всегда, не стало показываться в храм, например, у божественной литургии, а потом священник посещал его на дому, делал ему напоминания о данных обетах, на каждом напоминании тот отвечал: “некогда ходить в церковь”». Священник Снегиревской церкви сообщает, что присоединяющиеся к православию при браке, хотя и обязываются подписками, но «детей своих не крестят у православного священника и треб никаких не принимают». В рапорте Чарышского священника также говорится: «Пред браком непрепятственно дают письменные обязательства пребывать неизменно в православии, детей крестить в православной вере, исповедоваться, но после брака опять принимаются за старое». Поморцы села Масляни-но, по исповедным росписям числившиеся православными, скрывали от причта «всеми мерами свое уклонение в раскол», обра-
щаясь за требоисправлением к православным священниками, но тем стало известно, что они «после пересовершают таинства своими раскольничьими попами» [25, л. 216, 247, 414]. Поскольку закон запрещал рожденным в православной вере и обратившимся к ней из других вероисповеданий отступать от нее и принимать другую, хотя бы и христианскую веру, все эти старообрядцы по церковным документам отныне и навсегда считались православными.
Таким же образом действовал закон в отношении староверов, присоединенных к единоверию. Эти обращения преимущественно носили вынужденный характер: часть староверов соглашалась на них, чтобы обрести «тихую пристань, спокойную от всех треволнений», к которой они хотели пристань, измучившись бесконечными притеснениями [27, с. 230]. Во многих случаях имело место откровенное принуждение: «стеснения местного начальства по случаю принимаемых со стороны правительства мер к прекращению старообрядчества», которые вынуждали людей на этот шаг против их желания и «без душевного расположения»: А.С. Пругавин описывает процессы насильственного перевода старообрядцев Урала в последователи православия и единоверия в очерках с характерными названиями: «Единоверцы поневоле» и «Фиктивные православные» [4]. Несмотря на то, что государство не признавало присоединенных к единоверию раскольниками, они, тем не менее, оставались таковыми по сути, и отказывались понимать, что через единоверие фактически приобщились к самой господствующей церкви. Для них также не было возможности «отписаться» назад, в раскол. Неудивительно поэтому, что духовенство РПЦ в своих рапортах и отчетах упорно именует почти всех, проживающих на территории своих приходов и благочиний, староверов «не коренными раскольниками, а уклоняющимися в раскол»: такая постановка вопроса кардинальным образом сужала поле применения рас-кольного законодательства.
Старообрядцы пытались бороться: после появления закона 1883 г. они стали принимать энергичные меры, чтобы отчислиться от православия и единоверия и получить официальное разрешение исповедовать старую веру, войдя, таким образом, в сферу применения положений закона, что давало возможность открыть молитвенный дом и организовать богослужения. Прошения подавались в разные присутственные места: вначале епархиальному начальству, которое, разумеется, отказывало наотрез. Тогда начинали ходатайствовать перед министром внутренних дел, иногда сразу писали на Высочайшее имя [25, л. 139,
Библиографический список
345 об., 364 об.]. По-видимому, в этих инстанциях тоже отказывали, так как закон недвусмысленно отдавал этот вопрос на усмотрение епархиальных ведомств. Главная проблема состояла в том, что доказательств непринадлежности к православной церкви, которые требовались для того, чтобы «отчислиться» из православия, у людей, конечно, не было, и негде было их взять. Словом, «положение было ужасное, и не было никакого выхода из него» [16, с. 374].
Тем не менее, раз начавшиеся процессы стремления к большей свободе и возможности упорядочить религиозно-общественную жизнь остановить было уже непросто. Важнее законодательных инициатив государства и действий местной администрации было понимание староверами своих собственных задач, для решения которых закон 1883 г. послужил только отправной точкой: никонианское духовенство заявляло, что они самовольно присваивают себе права, которые в нем не прописаны; с этим можно согласиться. Староверы всегда хорошо понимали, как далеко они могут выйти за границы законоположения; условия глубокой периферии, с ее несколько большей свободой, им в этом способствовали: по замечанию Д. Н. Беликова, старообрядцы «жили в окрайной стране гораздо бойчее и полнее, чем их собратья где-нибудь в центральных частях России» [23, с. 156].
Впрочем, тенденция расширительного толкования закона 1883 г. была повсеместной: в Циркуляре министра внутренних дел от 30 апреля 1900 г. выражалось беспокойство о том, что старообрядцы «австрийской секты» не подчиняются установленному порядку: «именуют себя не принадлежащим им духовным званием, а некоторые из них присвояют себе сан и действия, предоставленные исключительно высшим !ерархам православной церкви», появляются всюду свободно в священническом одеянии и в церковном облачении, «с целью пропаганды своих заблуждений организуют тайные братства, назначают в разные места миссионеров и издают брошюры и трактаты.», и все это
- с целью создания и упрочения своей особой, «независимой от правительственной власти, раскольнической церкви с своею самочинною епархией» [28, с. 92-94]. Хотя в циркуляре заявлялось, что подобные действия «ни в коем случае терпимы быть не могут», и предъявлялось требование к органам местной администрации «принять надлежащие меры» к их пресечению, можно с уверенностью утверждать, что процесс самовольного расширения законоположения, уже не отвечающего ни духу времени, ни реальным запросам старообрядчества, продолжался.
1. Высочайше утвержденные Правила о метрической записи браков, рождения и смерти раскольников // ПСЗ. - СПб., 1876. - Т. XLIX. -Отделение I. (1874).
2. Высочайше утвержденное мнение Государственно Совета. О даровании раскольникам некоторых прав гражданских и по отправлению духовных треб // ПСЗ. - СПб., 1886. - Т. 3 (1883).
3. Кувайцев, Н.Г. Новые законы о раскольниках // Юридический вестник. - 1886. - № 4. - Т. XXI. - Кн. 4.
4. Пругавин, А.С. Старообрядчество во второй половине XIX века. Очерки из новейшей истории раскола. - М., 1904. - Том 1.
5. Аксаков, И.С. О расколе и об единоверческой церкви в Ярославской губернии // Полн. собр. соч.: в 7 т. - М. - СПб., 1886-1887. - Т. 7.
6. Марков, С.С. К истории раскола-старообрядчества второй половины XIX столетия. Переписка проф. Н.И. Субботина, преимуще-
ственно неизданная, как материал для истории раскола и отношений к нему правительства (1865-1904 гг.). - М., 1914.
7. Пругавин, А.С. О необходимости и способах всестороннего изучения русского сектантства. - СПб., 1880.
8. Прыжов, И.Г. Записки о Сибири // Вестник Европы. - 1882. - Кн. IX.
9. Юзов, И.И. Русские диссиденты. Староверы и духовные христиане. - СПб., 1881. - Ч. 1.
10. Переписка Н.И. Субботина с К.П. Победоносцевым. 1880-1904 гг. // Марков, С.С. К истории раскола-старообрядчества второй половины XIX столетия. Переписка проф. Н. И. Субботина, преимущественно неизданная, как материал для истории раскола и отношений к нему правительства (1865-1904 гг.). - М., 1914.
11. Мельников, П.Ю. Правовое положение христианских сектантов Российской Империи во второй половине XIX века // http://www.sgu.ru/ files/nodes/9843/13.pdf
12. Закон 3-го Мая 1883 года о правах раскольников. - СПб., 1886.
13. Боровиковский, А.Л. О семейном праве раскольников // Журнал гражданского и уголовного права. - Изд. Санкт-Петербургского юридического общества. - СПб., 1873. - Кн. 4.
14. Устав строительный. О молитвенных зданиях раскольников // Законы о раскольниках и сектантах с разъяснениями святейшего Синода и Правительствующего Сената, циркулярами Министерства Внутренних дел. - М., 1903.
15. Существующий взгляд ведомства святейшего Синода на единоверие и действующая практика относительно его последователей // Законы о раскольниках и сектантах с разъяснениями святейшего Синода и Правительствующего Сената, циркулярами Министерства Внутренних дел. - М., 1903.
16. Мельников, Ф.Е. Краткая история древлеправославной (старообрядческой) Церкви. - Барнаул, 1999.
17. Иванов, К.Ю. Старообрядчество Юга Западной Сибири второй половины XIX - начала XX века: автореф. дис. ... канд. ист. наук. -Томск, 2001.
18. Общее губернское учреждение. Ст. 298, 299 // СЗРИ. - СПб., 1912. - Т. II.
19. Максимов, С.В. Сибирь и каторга: в 3 ч. - СПб., 1900.
20. Горный Алтай: система жизнеобеспечения русского населения (историко-культурный аспект). - Горно-Алтайск, 2008.
21. Гуляев, С.И. Алтайские каменщики // Санкт-Петербургские ведомости, 1845.
22. Ледебур, К.Ф. Путешествие по Алтайским горам и джунгарской Киргизской степи. - Новосибирск, 1993.
23. Беликов, Д.Н. Томский раскол. (Исторический очерк от 1834 по 1880 годы) // Известия Императорского Томского ун-та. - Томск. - 1900. - Т. 16.
24. Среди миссионеров // Слово Церкви. - 1916. - № 5.
25. КГУ ГААК. Ф. 166. Оп. 1. Д. 1.
26. О вступлении в брак. Ст. 33 // СЗРИ. - СПб., 1912. - Т. X.
27. Андерсон, В.М. Старообрядчество и сектантство. Исторический очерк русского религиозного разномыслия. - СПб., 1905.
28. Циркуляр Министра Внутренних Дел губернаторам от 30 апреля 1900 г., № 1 // Законы о раскольниках и сектантах с разъяснениями святейшего Синода и Правительствующего Сената, циркулярами Министерства Внутренних дел. - М., 1903.
Bibliography
1. Vihsochayjshe utverzhdennihe Pravila o metricheskoyj zapisi brakov, rozhdeniya i smerti raskoljnikov // PSZ. - SPb., 1876. - T. XLIX. -Otdelenie I. (1874).
2. Vihsochayjshe utverzhdennoe mnenie Gosudarstvenno Soveta. O darovanii raskoljnikam nekotorihkh prav grazhdanskikh i po otpravleniyu dukhovnihkh treb // PCZ. - SPb., 1886. - T. 3 (1883).
3. Kuvayjcev, N.G. Novihe zakonih o raskoljnikakh // Yuridicheskiyj vestnik. - 1886. - № 4. - T. XXI. - Kn. 4.
4. Prugavin, A.S. Staroobryadchestvo vo vtoroyj polovine XIX veka. Ocherki iz noveyjsheyj istorii raskola. - M., 1904. - Tom 1.
5. Aksakov, I.S. O raskole i ob edinovercheskoyj cerkvi v Yaroslavskoyj gubernii // Poln. sobr. soch.: v 7 t. - M. - SPb., 1886-1887. - T. 7.
6. Markov, S.S. K istorii raskola-staroobryadchestva vtoroyj polovinih XIX stoletiya. Perepiska prof. N.I. Subbotina, preimuthestvenno neizdannaya, kak material dlya istorii raskola i otnosheniyj k nemu praviteljstva (1865-1904 gg.). - M., 1914.
7. Prugavin, A.S. O neobkhodimosti i sposobakh vsestoronnego izucheniya russkogo sektantstva. - SPb., 1880.
8. Prihzhov, I.G. Zapiski o Sibiri // Vestnik Evropih. - 1882. - Kn. IX.
9. Yuzov, I.I. Russkie dissidentih. Staroverih i dukhovnihe khristiane. - SPb., 1881. - Ch. 1.
10. Perepiska N.I. Subbotina s K.P. Pobedonoscevihm. 1880-1904 gg. // Markov, S.S. K istorii raskola-staroobryadchestva vtoroyj polovinih XIX
stoletiya. Perepiska prof. N. I. Subbotina, preimuthestvenno neizdannaya, kak material dlya istorii raskola i otnosheniyj k nemu praviteljstva (1865-1904 gg.). - M., 1914.
11. Meljnikov, P.Yu. Pravovoe polozhenie khristianskikh sektantov Rossiyjskoyj Imperii vo vtoroyj polovine XIX veka // http://www.sgu.ru/files/ nodes/9843/13.pdf
12. Zakon 3-go Maya 1883 goda o pravakh raskoljnikov. - SPb., 1886.
13. Borovikovskiyj, A.L. O semeyjnom prave raskoljnikov // Zhurnal grazhdanskogo i ugolovnogo prava. - Izd. Sankt-Peterburgskogo yuridicheskogo
obthestva. - SPb., 1873. - Kn. 4.
14. Ustav stroiteljnihyj. O molitvennihkh zdaniyakh raskoljnikov // Zakonih o raskoljnikakh i sektantakh s razjhyasneniyami svyateyjshego Sinoda i Praviteljstvuyuthego Senata, cirkulyarami Ministerstva Vnutrennikh del. - M., 1903.
15. Suthestvuyuthiyj vzglyad vedomstva svyateyjshego Sinoda na edinoverie i deyjstvuyuthaya praktika otnositeljno ego posledovateleyj // Zakonih o raskoljnikakh i sektantakh s razjhyasneniyami svyateyjshego Sinoda i Praviteljstvuyuthego Senata, cirkulyarami Ministerstva Vnutrennikh del. - M., 1903.
16. Meljnikov, F.E. Kratkaya istoriya drevlepravoslavnoyj (staroobryadcheskoyj) Cerkvi. - Barnaul, 1999.
17. Ivanov, K.Yu. Staroobryadchestvo Yuga Zapadnoyj Sibiri vtoroyj polovinih XIX - nachala XX veka: avtoref. dis. ... kand. ist. nauk. - Tomsk, 2001.
18. Obthee gubernskoe uchrezhdenie. St. 298, 299 // SZRI. - SPb., 1912. - T. II.
19. Maksimov, S.V. Sibirj i katorga: v 3 ch. - SPb., 1900.
20. Gornihyj Altayj: sistema zhizneobespecheniya russkogo naseleniya (istoriko-kuljturnihyj aspekt). - Gorno-Altayjsk, 2008.
21. Gulyaev, S.I. Altayjskie kamenthiki // Sankt-Peterburgskie vedomosti, 1845.
22. Ledebur, K.F. Puteshestvie po Altayjskim goram i dzhungarskoyj Kirgizskoyj stepi. - Novosibirsk, 1993.
23. Belikov, D.N. Tomskiyj raskol. (Istoricheskiyj ocherk ot 1834 po 1880 godih) // Izvestiya Imperatorskogo Tomskogo un-ta. - Tomsk. - 1900. -T. 16.
24. Sredi missionerov // Slovo Cerkvi. - 1916. - № 5.
25. KGU GAAK. F. 166. Op. 1. D. 1.
26. O vstuplenii v brak. St. 33 // SZRI. - SPb., 1912. - T. X.
27. Anderson, V.M. Staroobryadchestvo i sektantstvo. Istoricheskiyj ocherk russkogo religioznogo raznomihsliya. - SPb., 1905.
28. Cirkulyar Ministra Vnutrennikh Del gubernatoram ot 30 aprelya 1900 g., № 1 // Zakonih o raskoljnikakh i sektantakh s razjhyasneniyami
svyateyjshego Sinoda i Praviteljstvuyuthego Senata, cirkulyarami Ministerstva Vnutrennikh del. - M., 1903.
Статья поступила в редакцию 27.07.12
