CC BY
37
УДК 347. 93
СТАНОВЛЕНИЕ И ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ СОВЕТСКИХ ВНЕСУДЕБНЫХ ОРГАНОВ НА МЕСТАХ В 1917-1918 гг. (на примере Уральского региона)
АБРАМОВСКИЙ А.А., канд. ист. наук
Рассмотрены особенности становления и деятельности нового суда в первые годы существования Советского государства. Показано, что параллельно с процессуальной деятельностью советского суда функционировала система внесудебной расправы на всей территории страны.
В первые годы существования Советского государства судебными функциями обладали не только судебные установления, как-то местные и окружные народные суды, революционные трибуналы, но и различные внесудебные учреждения и лица: чрезвычайные органы власти (ВЧК, ВРК, военно-революционные штабы и др.), советские учреждения, командиры воинских подразделений и даже отдельные чиновники.
Внесудебные органы, как правило, являлись карательным придатком к судебной системе, совмещающим административную по сути дела репрессию с уголовным судопроизводством. На местах они применяли наказания, предусмотренные уголовным законом, но действовали по собственной, по существу административной процедуре. Таким образом, их можно назвать квазисудебными органами. И хотя формально относительно создания, компетенции и форм деятельности внесудебных органов издавались законы и правительственные постановления, они противоречили элементарным основам права, согласно которым всякий человек имеет право быть выслушанным судом, защищаться против предъявленного ему обвинения и обжаловать вынесенный приговор1.
В РСФСР впервые право осуществления внесудебной репрессии в масштабах страны узурпировала Всероссийская чрезвычайная комиссия, которая уже к весне 1918 г. из следственного органа превратилась в большей степени в учреждение внесудебных репрессий. 21 февраля 1918 г. был опубликован декрет-воззвание Совнаркома «Социалистическое отечество в опасности», на следующий день ВЧК самостоятельно присвоила себе право единолично реализовывать его на практике. «До сих пор комиссия была великодушна в борьбе с врагами народа, но в данный момент, когда гидра контрреволюции наглеет с каждым днем, - указывалось в центральных «Известиях», -Всероссийская чрезвычайная комиссия не видит других мер борьбы с контрреволюционерами, шпионами, спекулянтами, громилами, хулиганами, саботажниками и прочими паразитами, кроме беспощадного уничтожения на месте преступления». Кроме того, в нарушение норм формировавшегося пролетарского права ВЧК сама присвоила себе право существенно дополнять декреты Совнаркома (что мог делать только высший орган государственной власти - ВЦИК), расширив круг лиц, подпадавших под расстрел на месте2. С этого момента пошел резкий перекос в соблюдении законности чекистского следствия, отыскания объективной (а не классовой) истины по уголовным делам и в итоге - предание преступника суду революционного трибунала.
ВЧК превратилась из скромной следственной комиссии в грозный судебный и правотворческий орган советской власти. В конце февраля 1918 г. Ф.Э. Дзержинский, ознакомившись с делом бандита князя Эболи, с согласия всех членов коллегии ВЧК подписал приказ о расстреле его и его любовницы3. Это был первый смертный приговор, вынесенный ВЧК. До этого все оконченные следствием дела из ВЧК передавались в революционный трибунал для вынесения судебного решения. «Законное» начало внесудебных репрессий было положено. В своем интервью газете «Новая жизнь» 8 июня 1918 г. Ф.Э. Дзержинский раскрыл механизм принятия таких решений: «Напрасно нас обвиняют в анонимных убийствах, - комиссия состоит из 18 испытанных революционеров, представителей ЦК партии и представителей ЦИК. Казнь возможна лишь по единогласному постановлению всех членов комиссии в полном составе. Достаточно одному высказаться против расстрела, и жизнь обвиняемого спасена. Наша сила в том, что мы не знаем ни брата, ни свата, и к товарищам, уличенным в преступных деяниях, относимся с сугубой суровостью. Поэтому наша личная репутация должна быть вне подозрения. Мы судим быстро. В большинстве случаев от поимки преступника до постановления проходят сутки или несколько суток, но это, однако, не значит, что приговоры наши не обоснованы. Конечно, и мы можем ошибаться, но до сих пор ошибок не было. Почти во всех случаях преступники, припертые к стене уликами, сознаются в преступлении, а какой же аргумент имеет больший вес, чем собственное признание обвиняемого»4. Таким образом, задолго до сталинских репрессий и сталинской законности личное признание
обвиняемого или подсудимого являлось «царицей доказательств». Это Ф.Э. Дзержинский, а не А.Я. Вышинский ввел в предварительное следствие и судебный процесс эту большевистскую аксиому.
Следующим по важности критерием виновности или оправдания было социальное происхождение субъекта преступного деяния. Руководствуясь большевистской целесообразностью, член коллегии ВЧК М. Лацис провозглашал: «Мы не ведем войны против отдельных лиц. Мы истребляем буржуазию как класс. Не ищите на следствии материалов и доказательств того, что обвиняемый действовал словом или делом против Советской власти. Первый вопрос, который вы должны ему предложить, к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, воспитания, образования, профессии. Эти вопросы и должны определять судьбу обвиняемого»5.
Всероссийская чрезвычайная комиссия была создана 15 декабря 1917 г. Несмотря на то, что уже через неделю после своего образования ВЧК опубликовала обращение «Ко всем Советам на местах», призывавшее немедленно приступить к организации чрезвычайных комиссий, их создание в регионах, в том числе и на Урале, происходило очень медленно. Деятельность ВЧК в первое время распространялась только на Петроград, Москву и ближайшие к центру губернии. Этот процесс несколько ускорился после вторичного направления в марте 1918 г. в адрес региональных органов власти нового постановления ВЧК, вновь требовавшего немедленного создания при всех Советах чрезвычайных комиссий6.
Постепенно сеть чрезвычайных следственных комиссий покрывала всю территорию России, и уже к 1 июля 1918 г. в РСФСР действовало 265 уездных и 40 губернских ЧК7, немалая часть которых функционировала в уральском регионе. В Пермской губернии 15 марта 1918 г. был образован окружной чрезвычайный комитет по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем, через два месяца переименованный в Пермскую губернскую чрезвычайную комиссию. Ее председателем был утвержден Ф.Н. Лукоянов, руководивший до июля 1918 г., а затем возглавивший Уральскую областную ЧК.
При участии губернской комиссии весной-летом 1918 г. стали создаваться и работать уездные ЧК, возглавляемые уральскими коммунистами. Первым председателем Лысвенской ЧК стал Я. Москов (а с июля П.И. Студинов), Оханской - Н.М. Быстрых, в Алапаевске Верхотурского уезда - Н.П. Говырин, в Мотовилихе - Н.С. Завьялов8. В отсутствие проверенных, надежных кадров уездные ЧК возглавляли руководители советских органов власти, так, в Камышловском уезде ЧК руководил председатель исполкома М. В. Васильев9. В Шадринском уезде в июне 1918 г. было принято, на наш взгляд, абсурдное решение - создать комиссию (!) в единственном лице большевика Торопова10. К осени 1918 г. на территории Пермской губернии действовало уже 30 чрезвычайных комиссий11.
17 марта 1918 г. Уфимский губернский комитет был переименован в губернский Совнарком и при нем учреждена губернская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и хищничеством во главе с большевиком П.И. Зенцовым и его заместителем А.С. Ермолаевым12. Комиссия наделялась экстраординарными полномочиями, вплоть до объявления военного или осадного положения. Создавались чрезвычайные комиссии и в уездах, иногда их полномочия осуществляли другие учреждения. В Златоустовском уезде чрезвычайная комиссия до мятежа белочехов так и не была создана, но ее функции выполняла «группа Красной контрразведки», созданная председателем военно-революционного комитета В. Ковшовым. Она состояла в основном из латышей, эвакуированных в Златоуст в годы Первой мировой войны с рижских заводов - Абина, Виганта и др.13. Эффективность ее следственных действий была невысокой и не всегда достигала результата. В Сатке Златоустовского уезда весной 1918 г. действовала подпольная белогвардейская организация «Штаб черного орла», распространявшая антисоветские прокламации по городу. «Было произведено много обысков, - вспоминал саткинский большевик И.Г. Булатов, - но они ничего не дали, офицеры оставались на свободе»14.
В Оренбургской губернии 7 марта 1918 г. военно-революционный комитет создал отдел по борьбе с контрреволюцией под руководством А.Н. Самойлова и А.И. Бурчак-Абрамовича15. 1 июня 1918 г. совместным постановлением губисполкома и военно-революционного штаба этот отдел был преобразован в губернскую ЧК, и возглавил ее, по личному распоряжению Ф.Э. Дзержинского, вернувшийся из Москвы бывший комиссар Военно-народной охраны И.Ф. Лобов. Под его руководством чекисты в короткий срок разоблачили и обезвредили ряд заговоров и вооруженных банд, в том числе и действовавшую в Оренбурге глубоко законспирированную так называемую «Военную офицерскую организацию», ставившую своей целью совершение терактов в отношении советских руководителей16.
Создавались чрезвычайные комиссии и в уездах. 6 апреля 1918 г. в Верхнеуральском уезде член следственной комиссии народного суда В. Константинов возглавил образованную Советом чрезвычайную следственную комиссию17. Также в апреле большевик Е.А. Башилов был назначен председателем чрезвычайной судебно-следственной комиссии Орского уезда. «Была поставлена задача не только карать, своевременно распознавать и наказывать действия открытых врагов, -позже вспоминал председатель ЧК, - но и вести воспитательную предупредительную работу. Взыскивать наложенную контрибуцию с орских купцов. Вылавливать шпионов»18.
В Челябинском уезде территориальная чрезвычайная комиссия не была создана, ее обязанности легли на следственную комиссию И.А. Кольцова. К названию «Челябинская следственная комиссия» добавилось определение «чрезвычайная». Параллельно с ней была создана и функционировала специальная железнодорожная чрезвычайная комиссия, возглавляемая Л.А. Жидковым. Весной 1918 г. Челябинская чрезвычайная следственная комиссия расследовала дело по проведенной в период с 12 по 16 апреля забастовке печатников, основным требованием которых было повышение заработной платы на 25%. Комиссией были арестованы члены стачечного комитета и другие участники забастовки. Челябинский Совет поручил чрезвычайной следственной комиссии предать их революционному суду. Кроме того, Совет просил большевистские организации привлечь к партийному суду своих членов, не принявших мер к прекращению забастовки. Удавалось подразделению И.А. Кольцова раскрывать и громкие преступления. Членами чрезвычайной следственной комиссии было установлено создание Челябинского отделения «Союза защиты Родины и свободы», ставившего своей целью свержение советского правительства и организацию «твердой власти» в России. В начале мая 1918 г. чекистам удалось обнаружить явочную квартиру контрреволюционеров в Челябинске. Однако в силу неопытности они поспешили с арестом и захватили лишь небольшую группу участников подпольной организации.
Начали функционировать чрезвычайно-следственные комиссии и в волостях Челябинского уезда. В конце мая 1918 г. на заседании Шумихинского волостного Совета была избрана «Постоянная следственная комиссия для дознания по контрреволюционным делам, спекуляции и мародерству», состоявшая из трех человек - Пивоварова, Морозова и Камышева19.
30 мая 1918 г. Вятский губисполком отмечал, что городская комиссия по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем «не стоит на должной высоте, ибо, находясь при городском Совете, круг ее деятельности большей частью не выходит за черту города», и принял решение организовать такую комиссию «в общегубернском масштабе». Новая комиссия подчинялась отделу управления губисполкома, который определил «пределы предоставленных ей функций». Было принято решение о выработке положения по деятельности ЧК «в общегубернском масштабе»20. И только 5 июня 1918 г., уже в ходе гражданской войны, инструкция по организации и деятельности комиссий по борьбе с контрреволюцией, саботажем и спекуляцией была утверждена Вятским губернским съездом комиссаров отделов управления уездных исполкомов. В соответствии с ней при всех уездных и волостных Советах должны быть образованы ЧК, в их состав Советы избирали только «коммунистов-большевиков и левых социалистов-революционеров». Они избирались не менее чем из трех членов, причем председатель в обязательном порядке - из членов исполкома совета. В своей деятельности комиссии руководствовались «указаниями-инструкциями центра, его обязательными постановлениями, постановлениями общегубернских съездов Советов и постановлениями губисполкома». Комиссии имели право производить обыски, аресты и задержания лиц, замеченных или уличенных в контрреволюционной деятельности, независимо от занимаемой ими должности. Ордера на производство этих действий подписывал председатель комиссии. В течение 24 ч с момента ареста комиссия должна была передать собранные материалы в следственную комиссию революционного трибунала. В случае проведения массовых арестов ЧК имела право привлекать Красную гвардию и милицию. Кроме этого, ЧК предоставлялось право требовать «необходимые сведения, справки и т.д.» от советских учреждений, производить конфискации, «удалять саботирующие элементы немедленно от своих мест и обязанностей», налагать штрафы на спекулянтов и укрывателей оружия21.
Созданные в соответствии с этой инструкцией комиссии в уездах Вятской губернии осуществляли репрессии и внесудебные расправы. 9 июля 1918 г. Яранская уездная ЧК опубликовала обязательное постановление «О мерах борьбы с агитацией против советской власти», предусматривавшее и борьбу со спекуляцией промышленными товарами и продуктами. Согласно этому постановлению лица, замеченные и уличенные в вышеуказанных деяниях, подвергались штрафу до 5 тыс. руб. с конфискацией найденных товаров, продуктов и имущества, а замеченные в неоднократных преступлениях расстреливались. Причем обязанности по задержанию и аресту Яранская ЧК возлагала и на граждан, в крайнем случае, о контрреволюционерах можно было сообщить письменно в ЧК22.
В мае 1918 г. по постановлению областного Совета была создана Уральская областная чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем23.
Внесудебную деятельность чрезвычайных комиссий дополняли мероприятия различных советских учреждений и воинских подразделений, которые, начиная с центральной власти и заканчивая местной, принимали экстремистские декреты и постановления о расстреле граждан на месте без всякого суда и следствия. Начало такого беспредела положил вышеупомянутый декрет Совнаркома «Социалистическое отечество в опасности». Нормы этого пролетарского закона гласили: «Рабочие и крестьяне Петрограда, Киева, всех городов, местечек, сел и деревень по линии нового фронта должны мобилизовать батальоны для рытья окопов под руководством военных специалистов. В эти батальоны должны быть включены все работоспособные члены буржуазного класса, мужчины и женщины, под надзором красногвардейцев; сопротивляющихся - расстреливать. Неприятельские
агенты, спекулянты, громилы, хулиганы, контрреволюционные агитаторы, германские шпионы расстреливаются на месте преступления»24.
Советские органы Урала также не отставали в своих действиях от центра. Пермский губисполком, согласно циркуляру Народного комиссара путей сообщения, 25 февраля 1918 г. принял постановление «О борьбе с мешочничеством», в соответствии с которым отряды по охране железных дорог обязаны были конфисковывать у мешочников провозимые ими запасы продовольствия и оружия (кроме личных припасов не свыше 20 фунтов веса). За сопротивление этому «законному» произволу мешочники подвергались аресту и после предварительного следствия предавались революционному суду. «В случае сопротивления с оружием в руках, - гласил этот документ, - расстреливаются на месте»25. Период «революционного романтизма» в деятельности местных органов новой власти завершился. Товарно-денежные отношения прекратились, и тогда власть вынуждена была прибегнуть к политике силовых мер, следствием чего и стало изъятие «излишков» продовольствия у населения. Стремясь придать своим действиям видимость законности, пролетарская власть стала издавать приказы и распоряжения, обосновывавшие правомерность подобных действий, нарушая тем самым провозглашенные ею же самой права и свободы.
В Оренбургской губернии действия многочисленных отрядов, направленных распоряжением Совнаркома для борьбы с «дутовским мятежом», опровергли представление о пролетариате как самом передовом и сознательном классе. Пользуясь ситуацией, красногвардейские отряды самочинно проводили изъятие скота у населения, налагали контрибуцию на «буржуазию», широко практиковали насилие по отношению к местному казачьему населению. Эти действия приняли широкий размах, так что, как отмечал еще в вышедшей в 1924 г. работе «Как сражалась революция» Н.Е. Какурин, Оренбургский губисполком по одному из таких отрядов вынужден был принять особое постановление. «Присылаемые отряды в Оренбург, - писал Н.Е. Какурин, - не соответствуют назначению, так как среди них полная деморализация. Жлобинский отряд (будущий герой гражданской войны Д. Жлоба) в количестве 500 человек берет контрибуцию с казаков и делит ее между собой»26. Этот и другие многочисленные факты свидетельствуют о том, что на данном этапе действовало не революционное правосознание, а элемент силы - кто вооружен, тот и диктует населению свои условия и правила.
Не оставались в долгу и оренбургские казаки, создававшие отряды самообороны и уничтожавшие красногвардейцев. Кровавое противостояние разрасталось, сметая все наивно-романтические представления о революции, свободе, братстве, справедливости. Белоказаки открыто угрожали новой власти: «Мы, казаки-оренбуржцы, объявили беспощадную борьбу большевикам, не сложим оружия до тех пор, пока хоть один большевик будет в пределах нашего края. Мы уничтожаем беспощадно всех сочувствующих или работающих для их поддержки. Железная дорога необходима большевикам, и мы предупреждаем, что она со дня объявления этого воззвания будет подвергаться нападению наших организованных летучих отрядов. Кому дорога жизнь, тот пусть уходит со станций»27.
Политическое противостояние в губернии стало стремительно расти, и после разгрома казаками нескольких реквизиционных отрядов (одним из них командовал предгубисполкома С.М. Цвиллинг) советская власть стала применять против населения казачьих станиц артиллерию, уничтожать огнем целые поселки, расстреливая казаков за обнаруженные в усадьбах оружие или боеприпасы. Вполне естественно, никакого следствия и суда в отношении таких действий казаков не было. «Штаб будет расстреливать артиллерийским огнем, снарядами и удушливыми газами за все нарушения станицы и поселки, - выдвигал свой ультиматум военно-революционный штаб Оренбурга, - за все нарушения или убийства красногвардейца и нападение будет караться расстрелом всей станицы и поселка. За одного убитого будет убито сто человек»28. Самым трагичным являлось то, что эти угрозы не оставались зафиксированными только на бумаге, а приводились в действие. По данным отдела восстановления сожженных станиц Оренбургского казачьего войска красногвардейскими отрядами в станице Павловской было разрушено 580 дворов, Донецкой - 500, Татищевой - 700, Угольной - 560. Такие же потери понесли станицы Григорьевская, Пречистинская и другие. Всего весной 1918 г. от действий реквизиционных отрядов пострадало 19 станиц, в которых было сожжено 3872 жилых и хозяйственных постройки29. В результате массовых обстрелов станиц населению был нанесен ущерб на сумму около 10 млн руб. в ценах 1918 г.30.
Видя масштабы развернувшихся беззаконий и отчетливо понимая, к чему это может привести, Оренбургский губисполком 20 мая был вынужден принять решение, в котором отмечалось, что «обстреливая население местности, отряды иногда увлекаются и разрушают целые станицы до основания». Губисполком потребовал от красногвардейских частей принять «энергичные меры в борьбе с этими разрушениями»31. Однако это постановление воспринято не было, и насилие в отношении населения продолжалось с прежним размахом.
В период постоянных жестоких набегов белоказаков на Оренбург губернские органы власти отступали от процессуальных норм, регулировавших предварительное следствие, предание суду,
вынесение наказания. Военно-революционный штаб после набега казаков 4 апреля 1918 г. на Оренбург, когда погибло 129 красногвардейцев и членов их семей, издал приказ, обязывающий всех уголовников, грабителей и хулиганов немедленно, в 24 часа, покинуть пределы города. «Со дня опубликования данного приказа, - подчеркивалось в документе, - все преступники будут на месте расстреливаться без всякого суда и следствия. Всей охране и караулам вменяется в обязанность производить самую решительную расправу со всеми преступными элементами»32. Штаб 27 апреля, почти на полугодие ранее советского правительства, объявил «красный террор». «Революционный трудовой народ вызов принимает, - провозглашалось в обращении к населению, - и мы белогвардейцам заявляем: вступая с вами в открытую борьбу, мы также беспощадны и наш красный террор заставит прийти в трепет всю вашу Оренбургскую контрреволюционную свору»33. Примечательно, что даже в период наивысшего подъема политических событий 1905 г., когда под революционными лозунгами в губернии активизировались уголовные элементы и прокатилась волна погромов, прежняя власть не позволяла отступать от норм права и не обрушила на своих противников репрессивные меры. Предпринимаемые царскими чиновниками действия находились в правовом поле, и под уголовное преследование подпадали лишь лица, виновные в совершении конкретных преступлений.
Аналогичные явления происходили и в Уфимской губернии. Исполком Кизганбашевского волостного совета 27 апреля принял решение «Об обложении богачей контрибуцией и о разделе земли между крестьянами по закону о социализации». В ответ сельские богачи во главе с Н. Хайдаршиным решили «во что бы то ни стало разогнать совет». Прибывший на помощь из уездного города Бирска отряд Красной гвардии арестовал четверых зачинщиков бунта, которых исполком решил оправить в Бирск, а на остальных деревенских богачей наложил контрибуцию в сумме более 100 тыс. руб. «В этот же день была получена телеграмма, - говорилось в газете «Кюряш», - с предписанием приговорить Нигматшу Хайдаршина к смертной казни. В соответствии с полученной телеграммой начальник прибывшего из Бирска отряда Тоболкин приказал дружине расстрелять Хайдаршина, что было приведено в исполнение»34.
В условиях обострения классовой борьбы, красного террора, открытого вооруженного противостояния 111-й Уфимский губернский съезд Советов рабочих, крестьянских и батрацких депутатов 7 июля 1918 г. принял жестокую резолюцию: «Для всех врагов рабоче-крестьянского правительства готовы пули и штыки! За каждого нашего убитого товарища убьем сотню наших врагов! Малейшее контрреволюционное выступление в Уфимской губернии и в г. Уфе будет преследоваться беспощадно по всей строгости законов военного положения вплоть до расстрела»35.
«Красный террор» на Урале вскоре принял такой размах, что репрессии обрушились на рабочую среду и трудовое крестьянство. Весной 1918 г. доведенные до отчаяния осуществлявшейся экономической политикой новой власти рабочие и крестьяне стали оказывать вооруженное сопротивление Советской власти. В марте в Оханском уезде Пермской губернии крестьяне оказали отпор продотряду, изымавшему у них хлеб. Тогда же произошли волнения в Бураевской волости Бирского уезда Уфимской губернии. Весной-летом крупные выступления крестьян и рабочих произошли в Кунгурском, Красноуфимском, Нолинском, Глазовском, Малмыжским, Уржумском уездах Пермской и Вятской губерний. Наибольший размах имело Ижевско-Воткинское восстание рабочих. При подавлении этих выступлений к восставшим применялись меры вплоть до расстрела, естественно, без всякого суда и следствия. Рабочие Березовского завода Екатеринбургского уезда 9 мая 1918 г. потребовали переизбрания Совета. В ответ на это Совет ввел военное положение, красногвардейцами было расстреляно 15 рабочих. Из Екатеринбурга на помощь подоспел вспомогательный отряд Красной Гвардии, в течение четырех дней шли повальные обыски, аресты и расстрелы, число жертв увеличилось еще на 30 человек.
Массовые внесудебные репрессии со стороны советских органов, естественно, привели к практике самосудов, учиняемых повсеместно как в стране, так и на Урале. Вплоть до начала гражданской войны на территории Оренбургской губернии факты самосудов фиксировались очень часто, не стали исключением и станицы Оренбургского казачьего войска. Губисполком, заслушав 8 мая отчет о работе чрезвычайного казачьего съезда, принял жесткую резолюцию: «Оренбургский губисполком заявляет, что по-прежнему всякие самосуды и расстрелы им осуждаются, против них он совместно с губернским военно-революционным штабом всеми силами борется, и используются все способы для уничтожения всяких бесчинств, творимых преступными лицами, кто бы они ни были и какое бы положение они не занимали»37.
Самосуды происходили и в отрядах Красной Армии, действовавших против атамана Дутова. 7 мая 1918 г. оперативный штаб этих отрядов «во избежание самосудов и неорганизованных выступлений, с одной стороны, и необходимости суровых и незамедлительных мер пресечения вооруженного восстания врагов революции, с другой стороны, учредил институт Полевого суда». В соответствии с этим приказом он рассматривал дела по обвинению в выступлениях против Советов, носящих военный характер; шпионаже; невыполнении приказов штаба, в том числе и боевых38. Удивительным является то, что самосуды приравнивались к такому «тяжкому» преступлению, как пьянству солдат. Однако, несмотря на это, самосуды в красных войсках, как отмечал сам
Оренбургский военно-революционный штаб, совершались «чуть ли не каждый день». «Отмечая такое негативное явление, - гласил очередной приказ, - штаб призывает, вновь категорически, всем частям войск раз и навсегда прекратить всякие самосуды над кем бы то ни было. Лица, замеченные в совершении самосуда и пьянстве, должны преследоваться как враги народа и революции и немедленно предаваться полевому суду»39.
Таким образом, параллельно с процессуальной деятельностью нового советского суда функционировала огромная система внесудебной расправы на всей территории страны. Тем самым с первых месяцев образования Советского государства закладывались правовые и социальные основы будущих массовых репрессий 30-х гг.
Примечания
1 Кудрявцев В.Н., Трусов А.И. Политическая юстиция в СССР. - СПб., 2002. - С. 294.
2 Известия ВЦИК. - 1918. - 23 февраля.
3 Хацкевич А.Ф. Солдат великих боев. Жизнь и деятельность Ф.Э. Джержинского. - Минск., 1970. - С. 234.
4 Мельгунов С.П. Красный террор в России. 1918-1923 гг. - М., 1990. - С. 109.
5 Стецовский Ю. История советских репрессий. - М., 1997. - Т. 1. - С. 13.
6 Хацкевич А.Ф. Указ. Соч. - С. 226, 239.
7 Сырых В.М. История государства и права России. - М., 1999. - С. 31.
8 Революционеры Прикамья. - Пермь, 1966. - С. 189, 455, 613.
9 Уральская историческая энциклопедия. - Екатеринбург, 1999. - С. 105.
10 ОГАЧО. Ф. Р-596. Оп. 1. Д. 206. Л. 324-325.
11 Коммунисты Урала в годы гражданской войны. - Свердловск, 1959. - С. 45.
12 Солдаты Октября. - Уфа, 1980. - С. 59.
13 Солдаты Октября. - Челябинск, 1988. - С. 176.
14 ОГАЧО. Ф. Р-288к. Оп. 2. Д. 66. Л. 63.
15 ГАОО. Ф. Р-2418. Оп. 1. Д. 11. Л.38.
16 Страницы незримых поединков. - Челябинск, 1986. - С. 288-289.
17 ОГАЧО. Ф. Р-596. Оп. 1. Д. 349. Л. 101.
18 Башилов Е.А. Моя работа в ЧК // За власть советов. - Оренбург, 1957. - С. 216-217.
19 Известия Челябинского Совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. - 1918. - 30 мая.
20 ГАКО. Ф. 875. Оп. 1. Д. 52. Л. 115-116.
21 Там же. - Ф.876. Оп. 1. Д. 75. Л. 70-71.
22 Там же. - Ф. 2895. Оп. 1. Д. 1. Л. 234.
23 Уральская историческая энциклопедия. - С. 373.
24 Декреты Советской власти. Т. 1. - М., 1957. - С. 491.
25 Известия Уральского областного Совета рабочих, крестьянских и армейских депутатов и Екатеринбургского Совета рабочих и армейских депутатов. - 1918. - 3 марта.
26 Абрамовский А.А., Абрамовский А.П., Кобзов В.С. К вопросу о судебном строительстве в Оренбургской губернии в годы революции // История правоохранительных органов России. -Челябинск, 2000.- С. 170.
27 Вестник Народное дело. - 1918. - 27 апреля.
28 Там же. - 21 апреля.
29 ГАОО. Ф. Р-1912. Оп. 2. Д. 22. Л. 841.
30 Там же. - Д. 33. Л. 59.
31 Там же. - Оп. 1. Д. 7. Л. 109.
32 Вестник Народное дело. - 1918. - 23 апреля.
33 Голос трудового казачества. - 1918. - 27 апреля.
34 Кюряш. - 1918. - 12 мая.
35 Вперед. - 1918. - 7 июня.
36 Попов Н.Н., Бугров Д.В. Бремя упущенных возможностей: Урал в 1917 году. - Екатеринбург, 1997. - С. 116.
37 ГАОО. Ф. Р-1. Оп. 1. Д. 4. Л. 20.
38 Голос трудового казачества. - 1918. - 16 мая.
39 Там же. - 26 мая.
