CC BY
0
Вестник ПСТГУ Серия III: Филология.
Гаспаров Борис Михайлович, доктор филологических наук, профессор Колумбийского ун-та bg28@columbia.edu https://orcid.org/0000-0001-7271-5740
2022. Вып. 72. С. 20-28
Б01: 10.15382МигШ202272.20-28
Сталин и «курско-орловский диалект»: Заметки на полях дискуссии
Б. М. Гаспаров
Аннотация: В статье рассматривается идейная преемственность между дискуссией по вопросам теоретического языкознания 1952 г., закончившейся ниспровержением «марризма» в статье Сталина, и роспуском РАППа (1932) и созданием Союза советских писателей под председательством Горького (1934), в которых Сталин принимал самое непосредственное, хотя и не публичное участие. Смыслом реформы литературы был отказ от принципа разноречия и стилевой конфликтности, преобладавшей в различных течениях советского авангарда 1920-х гг., от ЛЕФа до РАППа, в пользу языковой культуры «подмосковных дворянских усадеб», о которой ностальгически писал в эмиграции Бунин и которую активно отстаивал Горький в качестве магистральной стилистической традиции «Пушкина — Толстого — Тургенева». Позиция Сталина по вопросу о языке двадцать лет спустя выстраивалась в том же ключе: как утверждение его «общенародного» характера, в противовес принципу разноречия и социальной конфликтности стилей, утверждавшегося Марром и его последователями. В этом контексте фантастическое утверждение Сталина о «курско-орловском диалекте» как корне русского языка получает объяснение в качестве отголоска «подмосковного» стилистического идеала русской литературы, утверждавшегося Буниным и Горьким. В обоих случаях отвергался авангардный принцип языкового многоголосия, во многом бывший продуктом революционного сознания, в пользу имперско-националистической идеи почвенной «общности» языка и культуры как органического целого.
Ключевые слова: курско-орловский диалект, Бунин, Горький, Панферов,
Хотя «Курско-орловский диалект» упомянут Сталиным лишь в качестве попутного замечания, продолжающийся интерес к этому явлению закономерен. При всей ошеломляющей неожиданности «дискуссии» 1950 г., теоретические поло© Гаспаров Б. М., 2022.
* «Дискуссия по вопросам языкознания», проходившая на страницах газеты «Правда» 9 мая — 20 июня 1950 г., завершилась статьей И. В. Сталина «Относительно марксизма в языкознании» («Правда», 20 июня 1950 г.). Работа Сталина, вместе с двумя дополнениями («Ответ товарищам»), была затем опубликована в виде отдельной брошюры под общим заголовком «Марксизм и вопросы языкознания». М., 1950. См. также: Сумерки лингвистики. Из истории отечественного языкознания / под ред. В. П. Нерознака. М., 2001. Раздел 5: Марксизм и вопросы языкознания (1950—1953). С. 385—424; Дискуссия по вопросам языкознания 1952 года: 70 лет спустя / под ред. Е. Вельмезовой. М., 2020.
Сталин.
жения «сталинского учения о языке» были настолько обобщенными и неспецифичными, что для большинства лингвистов оказалось нетрудно работать в их «свете», каждому в своей области. Исключение составляло положение об основополагающей роли «курско-орловского диалекта», сама конкретность которого требовала фактического подтверждения. В редакционной статье, открывавшей вновь созданный журнал «Вопросы языкознания», отмечалось:
«Попытки представить формирование русского национального языка на основе курско-орловского диалекта, предпринятые различными лингвистами, а также археологами (проф. Б. А. Рыбаковым), за истекший год, были явно неудачны (доклады Ф. П. Филина и Р. А. Аванесова)»1.
Действительно, и в упомянутом докладе Аванесова (он был опубликован в журнале), и в докладе С. И. Коткова на диалектологической конференции в Институте языкознания2 видны довольно отчаянные усилия как-то объяснить проблему, с трудом поддающуюся объяснению. Дело в особенности осложнялось тем, что курско-орловская земля в середине XIV в. отошла к Великому княжеству Литовскому. Аванесов пытается найти выход из этой явно проигрышной ситуации, предположив, что «яканье» развилось в этих говорах, «вместе с рязанскими», еще до того, как они были «оторваны от других русских земель»; яканье же, в свою очередь, можно гипотетически считать источником, из которого «должно было развиться раннее аканье», что и может служит подтверждением формообразующей роли данной группы диалектов. Котков дополняет эту аргументацию еще одним гипотетическим утверждением, согласно которому именно в курско-орловских землях южно-великорусские черты должны были быть представлены «в наиболее стройном и развернутом виде»3. Само собой разумеется, что после 1953 г. идея была мгновенно забыта; ее следов нельзя отыскать ни в одной работе по лексикологии и диалектологии, вышедших во второй половине 1950-х гг. и в последующие десятилетия.
Однако сама неожиданность (скажем так) идеи «курско-орловского диалекта» делает ее интересным фактом истории идей советской эпохи; характерным образом к ней продолжают возвращаться в первую очередь историки культуры. Поэтому особенно ценным представляется очень содержательный доклад Л. И. Куликова4 и последовавшая интересная дискуссия, переносящая проблему на почву лингвистики. Выяснение того, что представляет собой «курско-орловский диалект» как лингвистический концепт, необходимо для понимания более широкого значения выступления Сталина по вопросам языка как факта советской истории.
1 Задачи советского языкознания в свете трудов И. В. Сталина // Вопросы языкознания. 1952. №. 1. С. 18.
2 См.: Аванесов Р. И. Лингвистическая география и история русского языка // Вопросы языкознания. 1952. № 6. С. 25-47.
3 Кузьмина И. Б., Мораховская О. Н. Диалектологическая конференция // Вопросы языкознания. 1952. № 5. C. 128-132.
4 См. статью Л. И. Куликова в этом выпуске журнала: Сталин и «курско-орловский диалект»: к истории одной лингвистической загадки // Вестник ПСТГУ. Сер. III: Филология. 2022. Вып. 72. С. 29-45.
Отправной точкой моего анализа служит замечательное наблюдение Ю. М. Лотмана (о нем упомянул в своей реплике Н. Н. Казанский5), о котором он неоднократно делал устные сообщения, но не опубликовал его. Речь идет об одном пассаже в «Воспоминаниях о Толстом» Бунина, напечатанных в газете «Возрождение» (Париж, 20 июня 1926), в которых Курск и Орел поставлены во главе списка местностей, чей говор, по мнению Бунина, дал основание русской литературе и общерусскому литературному языку. Возражая Гольденвейзеру, указавшему в своих известных воспоминаниях на некоторые, по его мнению, местные черты устной речи Толстого, Бунин настаивает на общенациональном значения говора этих «мест» для русской литературы и ее языка:
«Нет, это не Толстовские, это наши общие особенности: особенности языка той сравнительно небольшой местности, самые дальние окружные точки которой суть Курск, Орел, Тула, Рязань и Воронеж. И разве не тем же языком пользовались чуть ли не все крупнейшие русские писатели? Потому что чуть не все они — наши. ... Жуковский и Толстой — тульские, Тютчев, Лесков, Тургенев, Фет, братья Киреевские, братья Жемчужниковы — орловские... Даже Пушкин с Лермонтовым отчасти наши, ибо их родичи, Воейковы и Арсеньевы, тоже из наших мест, из наших квасов, как говорят у нас»6.
Знаменательно отсутствие в этом списке Достоевского, к которому Бунин, так же, как и Горький, относился крайне отрицательно, призывая «молодых писателей» остерегаться вычурной неряшливости его языка («На поучение молодым писателям», «Последние новости», 28 декабря 1928). Взгляд на петербуржцев как на людей, лишенных глубоких корней, в том числе языковых, был частью «московского» культурного самосознания в Х1Х в. Замечу попутно, что и Марр, конечно, вписывался в этот образ. Но образцом для Бунина служит не сама Москва — как и Петербург, крупный город со смешанным населением и неизбежной пестротой языка. «Затрепанное замечание Пушкина о языке московских просвирен» Бунин отводит тем, что переводит понятие московской речи как общерусской из самой Москвы на компактную территорию, примыкающую к исторической столице с юга. Таким образом, наблюдение Куликова о том, что Сталин мог связать эту географическую идею с тем, как у Энгельса описывалось общенемецкое значение «франкского диалекта»7, точно попадает в цель.
«Ведь к нам слали из Москвы (для защиты от набегов татар) людей со всех концов России. Не естественно ли, что тут-то и должен был образоваться необыкновенно богатый, богатейший язык? Он, по-моему, и образовался».
Корень русского языка для Бунина — это мир подмосковных деревень и подмосковных усадеб, обитатели которых с детства существовали в тесном общении (выразительную картину этого симбиоза Бунин нарисовал в повести «Суходол»)
5 См. раздел «Хроника» в этом выпуске: С. 151.
6 Статья Бунина цитируется по изданию: Бунин И. А. Полное собрание сочинений: в 13 т. М., 2006. Т. 10. С. 11-12.
7 Куликов. Указ. соч. С. 38-41.
и говорили на одном языке, поверх классовых различий. И возникло это единство потому, что это собрание людей «со всех концов России» складывалось органически, на основе объединявшей их высокой общей цели защиты Отечества.
Не приходится сомневаться, что Горький был знаком с этой концепцией Бунина. Он не только сочувственно относился к идее «Пушкинско — Тургенев-ско — Толстовской» парадигмы русской культуры, но активно способствовал ее утверждению в качестве советской культурной доминанты — в противовес ЛЕФу с одной стороны и Пролеткульту с другой, каждый из которых по-своему утверждал принцип разноречия. Что у него на эту тему были беседы со Сталиным, представляется весьма вероятным, учитывая тесную вовлеченность последнего в литературные проблемы, вплоть до текущих дел литературной жизни. Но каким образом этот эпизод литературной борьбы рубежа 1930-х гг. мог оказаться актуальным двадцать лет спустя и в существенно ином контексте? Чтобы попытаться ответить на этот вопрос, следует обратиться к событию, в котором Сталин принимал самое непосредственное участие: образованию Союза советских писателей в 1934 г. Созданию новой общности «советских писателей», чья преданность общему делу устраняла вопрос об их классовом происхождении, предшествовал роспуск РАППа и других пролетарских художественных организаций — событие, полная неожиданность и административная радикальность которого вполне сопоставимы с «дискуссией» 1950 г. и ее последствиями. После мгновенной ликвидации всесильного РАППа многие его деятели оказались под ударом; другим удалось быстро переориентироваться и остаться на поверхности. В числе последних был Федор Панферов, один из руководителей РАППа, оперативно выступивший с обвинениями в адрес бывших коллег.
Подготовка учредительного съезда Союза советских писателей вылилась в борьбу за то, кто будет задавать тон в новом объединении. Рапповцы, в их числе Панферов, относились к Горькому с неприкрытой враждебностью, и из-за его жизни в эмиграции, и из-за того, что им представлялась старорежимной традиционность его стиля. Горький со своей стороны относился неодобрительно к орнаментальной вычурности языка, характерной приметой которого было увлечение местным языковым колоритом и натурализмом в передаче просторечия. Ярким проявлением этого стиля явился роман Панферова «Бруски» (кн. 1—2, 1928—29; кн. 3, 1933), признанный ведущим произведением о коллективизации и современной деревне. Столкновение приняло открытый характер в связи с дискуссией о романе «Бруски», отчет о которой, явно направленный против Горького, опубликовала «Вечерняя Москва» (19 января 1934 г.). Адресуясь к неким анонимным «критикам», Панферов заявлял: «Они предпочитают рассуждать о языке Бунина, Толстого, других классиков, но не замечают нового языка, созданного революцией». (Отметим попытку привязать Горького к эмигранту Бунину.) Ответ Горького последовал незамедлительно. В статье «По поводу одной дискуссии» («Литературная газета», 28 января 1934 г.), отвечая на брошенное ему обвинение в том, что он игнорирует язык революции, Горький категорически заявлял, что считает себя обязанным «бороться с засорением русского литературного языка "местными речениями" и вообще словесной шелухой»8.
8 Цитируется по изданию: Горький М. Собрание сочинений: в 30 т. Т. 27. М., 1949. С. 138.
Панферов настойчиво искал аудиенции со Сталиным и, не получив ее, обратился с длинным личным письмом (22 февраля 1934 г.). В отличие от известных писем к Сталину Замятина, Булгакова и др., он обращается к адресату как к «товарищу по партии»; заканчивается письмо энергичным: «Привет». В письме Горький открыто обвинялся в насаждении языка дворянской литературы, на котором народ не говорит и даже его не понимает. Намекая на положение Ленина о «двух культурах», Панферов заявлял:
«...во Франции до революции было два языка — язык господствующей знати и язык народа. Между этими языками существовала пропасть... Такое же почти положение было и у нас до революции, примером чего можно судить <8Ю> нападки Тургенева на Лескова, нападки на язык Некрасова и т. д.»9.
Сталин не ответил ни на это письмо, ни на два последовавших за ним, в которых Панферов жаловался, что его теперь «прорабатывают так, как будто я Бухарин» (апрель 1934). Две статьи, посланные им в «Правду», редакция отвергла, по его словам, «заявляя, что они идут вразрез с установками Горького» (май 1934). Зато 18 марта в «Правде» появилась статья Горького о языке, в которой бунинская «подмосковная» концепция получила полное подтверждение:
«Неоспоримая ценность дореволюционной литературы в том что, начиная с Пушкина, наши классики отобрали из речевого хаоса наиболее точные, яркие, веские слова и создали тот "великий, прекрасный язык", служить дальнейшему развитию которого Тургенев умолял Льва Толстого»10.
Панферов, однако, тоже получил свою долю: ему, единственному из писателей, дали возможность выступить с речью на XIV партийном съезде весной 1934 г. Состоявшийся в августе учредительный съезд Союза писателей имел демонстративно объединительный характер. И Горький в пленарном докладе, и Панферов в своей речи (во многом повторявшей его выступление на партийном съезде) избегали открытого спора, предпочитая безопасные полемические мишени, такие как Достоевский и вся «буржуазная» западная культура.
В стратегической концепции новой «советской литературы» идея органической всеобщности под эгидой определяющей общей идеи, позволяющей собрать вместе все ценное и отсеять все неценное, восторжествовала над революционным принципом конфликтного разнообразия голосов. Любопытно, что первоистоком этой концепции послужила резкая антипатия эмигранта Бунина к авангардному стилю советской литературы 1920-х гг. как знаку разрушения исторических культурных ценностей; его первопричиной Бунин полагал языковое неряшество тех писателей Х1Х в., которых он демонстративно отказывался причислять к «нашим».
9 Письма Ф. И. Панферова И. В. Сталину / публ. В. Ф. Панферовой // Наш современник. 2003. № 3. С. 228-236. URL: http://nash-sovremennik.ru/p.php?y=2003&n=3&id=6 (дата обращения: 14.06.2022).
10 Горький М. Собрание сочинений. Т. 27. С. 557.
Перипетии 1934 г. позволяют, во-первых, увидеть, до какой степени Сталин был лично вовлечен в полемику, результатом которой стало утверждение линии Пушкина — Толстого как доминанты русской литературы и ее языка. В подсказанной Буниным «подмосковной» географической проекции этой идеи вырисовывались контуры «курско-орловского» локуса как местности, из которой пошел корень русской литературы и ее языка. Впоследствии образ «Курско-Орловской дуги» подтвердил его патриотический ореол, на который также в свое время указывал Бунин.
Но главное — эти события позволяют увидеть вполне конкретную идеологическую мотивацию, стоявшую за обращением Сталина к теоретическим вопросам языкознания, при всей его кажущейся экстравагантности. Концепция, или скорее образ языка, вырисовывающийся в работе Сталина, образ, наглядной эмблемой которого явился фантастический курско-орловский диалект, отразила новую идею «русского народа», заявленную Сталиным еще в 1943 г. (год Курско-Орловской битвы). То, что в дебатах, предшествовавших созданию Союза писателей, звучало как спор о стиле литературных сочинений, превратилось в идею нации и ее языка, призванную заменить классовую и идеологическую антагонистичность революционного сознания. Ее идейным субстратом неожиданным, но в сущности вполне понятным образом оказывается ностальгия Бунина по национально-почвенному симбиозу высококультурной подмосковной усадьбы и крепостной деревни. Это язык, на которым орловцы — Охотник, Ермолай, Хорь, Калиныч — общаются в качестве представителей одной нации и который «отобразили» в своих образцовых литературных сочинениях писатели — уроженцы этих мест.
Язык — это «орудие» общения, общее для всех, кто им пользуется: таков основной теоретический постулат труда «Относительно марксизма в языкознании». В характерной для него итеративной риторике, Сталин утверждает эту центральную идею с настойчивостью, заставляющей вспомнить «извитие словес» Епифания Премудрого:
«[Язык] создан не одним каким-нибудь классом, а всем обществом, всеми классами общества, усилиями сотен поколений. Он создан для удовлетворения нужд не одного какого-либо класса, а всего общества, всех классов общества. Именно поэтому он создан как единый для общества и общий для всех членов общества общенародный язык»11.
Оборотной стороной этой инклюзивности оказывается полное отрицание всего социально- либо идейно-специфического, всякого «надстроечного» элемента как вредоносной силы, угрожающей единству национально-языкового организма:
«Стоит только сойти языку с этой общенародной позиции, стоит только стать языку на позицию предпочтения и поддержки какой-либо социальной группы в ущерб другим социальным группам общества, ...чтобы
11 Работа Сталина цитируется по изданию: Сумерки лингвистики... С. 386—387.
25
он превратился в жаргон какой-либо социальной группы и обрек себя на исчезновение»12.
Статья Сталина открывалась скромным признанием:
«Я не языковед и, конечно, не могу полностью удовлетворить товарищей. Что касается марксизма в языкознании, как и в других общественных науках, то к этому я имею прямое отношение»13.
С этим утверждением можно согласиться. За рассуждениями по поводу легитимности того или иного теоретического подхода к языку, результатом которых явилась резкая смена ориентации всей советской лингвистической науки, стояло задуманное кардинальное перестраивание общественного самосознания на основах идеологии, которую можно было бы назвать «колхозным органициз-мом». Обобществление языка было одним из завершающих шагов в реализации этой тенденции, корни которой уходят в радикальную ревизию революционной идеологии и строя жизни на протяжении 1930-х гг.
В этом контексте «курско-орловский диалект», сочетавший в себе центральность и почвенную провинциальность, подкрепленный канонизированным образом великой национальной литературы и овеянный героико-патриотическим ореолом, оказался удачной идеограммой — из тех, какие, если их и не было, то следовало выдумать.
Список литературы
Аванесов Р. И. Лингвистическая география и история русского языка // Вопросы языкознания. 1952. № 6. С. 25-47. Бунин И. А. Полное собрание сочинений: в 13 т. М.: Воскресенье, 2006. Т. 10. Горький М. Собрание сочинений: в 30 т. М.: Гослитиздат, 1953. Т. 27. Дискуссия по вопросам языкознания 1950 года: 70 лет спустя / сост. и ред. Е. Вельмезова.
М.; Lausanne: Индрик; Faculté des lettres, UNIL, 2020. Задачи советского языкознания в свете трудов И. В. Сталина и журнал «Вопросы языкознания» // Вопросы языкознания. 1952. № 1. С. 3-40. Куликов Л. И. Сталин и «курско-орловский диалект»: к истории одной лингвистической
загадки // Вестник ПСТГУ. Сер. III: Филология. 2022. Вып. 72. С. 29-45. Кузьмина И. Б., Мораховская О. Н. Диалектологическая конференция // Вопросы языкознания. 1952. № 5. C. 128-132. Письма Ф. И. Панферова И. В. Сталину / публ. В. Ф. Панферовой // Наш современник. 2003. № 3. С. 228-236. URL: http://nash-sovremennik.ru/p.php?y=2003&n=3&id=6 (дата обращения: 14.06.2022). Сталин И. В. Марксизм и вопросы языкознания. М.: Госполитиздат, 1951. Сумерки лингвистики: из истории отечественного языкознания / под ред. В. П. Нероз-нака. М.: Academia, 2001.
12 Работа Сталина цитируется по изданию: Сумерки лингвистики... С. 387.
13 Там же. С. 385.
Vestnik Pravoslavnogo Sviato-Tikhonovskogo
gumanitarnogo universiteta.
Seriia III: Filologiia.
2021. Vol. 72. P. 20-28
DOI: 10.15382/sturIII202272.20-28
Boris Gasparov, Doctor of Sciences in Philology, Professor, Columbia University bg28@columbia.edu https://orcid.org/0000-0001-7271-5740
Stalin
and the "Dialect of the Kursk-Orel Region"
Abstract:The article explores a link between the "discussion on the problems of theoretical linguistics" in 1952, which culminated with the demise of Nikolai Marr's teaching upon the publication of Stalin's piece on the subject, and the formation of the Union of Soviet writers under Maxim Gorky's chairmanship in 1934, in which Stalin took a very active albeit largely behind-the-scene part. In both cases, the tenor of the abrupt ideological and institutional reorganisation of literary and academic life lay in the rejection of heteroglossia and conflicting plurality of voices as the mode of linguistic and literary practice, a principle that had dominated the early Soviet avant-garde literature and the "new teaching about language" by Marr and his followers. The Union of Soviet writers rejected stylistic experiments of the 1920s in favour of the imagined normative purity of the "Russian literary language." The idealised image of the gentry estates in Kursk and Orel regions (Rus. Подмосковные усадьбы) as the cradle of national literature and "pure" literary language of Pushkin, Tolstoy, and Turgenev, was eloquently expressed by Bunin in emigration. Embraced by Gorky and supported by Stalin, this idea was established as the strategic guideline for Soviet writers. It apparently also stood at the root of Stalin's chimerical assertion, eighteenth years later, of the dialect of "Kursk-Orel district" as the place of the origin of the Russian national language.
Keywords: Kursk-Orel dialect, Bunin, Gorky, Panferov, Stalin, Marr.
B. Gasparov
References
Avanesov R. (1952) "Lingvisticheskaia geografiia i istoriia russkogo iazyka". Voprosy iazykozna-niia, no. 6, pp. 25—47 (in Russian).
Kulikov L. (2022) "Stalin i 'kursko-orlovskii dialekt': k istorii odnoi lingvisticheskoi zagadki". Vestnik PSTGU. Ser. III: Filologiia, vol.72, pp. 29-45 (in Russian).
Kuz'mina I., Morakhovskaia O. (1952) "Dialektologicheskaia konferentsiia". Voprosy iazyko-znaniia, no. 5, pp. 128-132.
Neroznak V. (ed.) (2001) Sumerki lingvistiki: iz istorii otechestvennogo iazykoznaniia. Moscow (in Russian).
Panferova V. (ed.) (2003) "Pis'ma F. I. Panferova I. V. Stalinu". Nash sovremennik, no. 3, pp. 228-236, available at http://nash-sovremennik.ru/p.php?y=2003&n=3&id=6 (in Russian; accessed 14.06.2022).
Vel'mezova E. (ed.) (2020) Diskussiiapo voprosam iazykoznaniia 1950goda: 70 let spustia. Moscow; Lausanne (in Russian).
Статья поступила в редакцию 05.01.2022
The article was submitted 05.01.2022
