CC BY
26
Примечания
1. Но и в курсах теории литературы фольклорные материалы не привлекаются или привлекаются очень мало.
2. Речь идет о редкости появления в исторических песнях определений «родной батюшка», «молода жена» и подобных.
3. А В.П. Аникин в своей «Теории фольклора» [12] вопрос о родовом членении фольклора и вовсе обходит.
4. Поскольку ни в какую иную область из предложенных Б.Н. Путиловым она явно не входит.
5. Критику понятия «произведение» применительно к фольклору см. [15, с. 19-29].
6. Теория литературного рода не может быть исчерпана концепцией одного исследователя, но в нашем случае достаточно и ее.
7. При цитировании опущено: «внерациональные ощущения и устремления».
8. В варианте [18, № 286] лексика более экспрессивна: «пушечка в поле взбрякнула», «артиллериюшка песню возгаркнула, слезно восплакнула», - но это и другой текст.
9. Причем механизм этой редукции объясним именно с музыковедческой точки зрения. «Интонационная ткань эпического напева гибко следует за структурой повествовательной речи (курсив при цитировании далее везде мой. - А.И.), оттеняет ее особой, индивидуальной выразительностью. Напев и слово сказителя специально адресованы постороннему слушателю» [19, с. 212-213]. И далее: «Музыкальный язык хоровой лирической песни с ее распевным многоголосием, наоборот, представляет собою как бы
вдруг разлившееся и застывшее или, по крайней мере, замедленное во времени состояние коллективной думы-переживания, в которой текст не предназначен никому постороннему. Даже текстуально личное, идущее от первого лица, приобретает здесь характер коллективного лирического приобщения к героической, трагической, любовной и всякой другой бытовой ситуации. Динамикой повествовательной речи этот жанр не обладает, хотя в каждое значительное слово песни вся масса поющих вдумывается, вживается и распевает воодушевленно, даже "клятвенно", будто заверяя не забыть его значения» [19, с. 213]. Понятно, «почему» очень многие младшие исторические песни не стремятся ни к завершенному сюжету, ни к сколько-нибудь детализированному и конкретному изображению хотя бы самой ситуации, в которой оказываются персонажи. «Клятвенному вдумыванию и вживанию» в каждое слово эта конкретизирующая детализация только «помешала» бы, отвлекая внимание на конкретность во всем ее разнообразии и самодостаточности.
Игумнов Андрей Георгиевич, канд. филол. наук, старший научный сотрудник Института монголоведения, буд-дологии и тибетологии СО РАН, доцент кафедры русской литературы Бурятского госуниверситета
Igumnov Andrey Georgievich, senior scientific employee of the Institute of Mongolian, Buddhist and Tibetan Studies, Siberian branch of Russian Academy of Science, assistant professor of department of Russian literature of Buryat State University.
Tel: 89146368804; e-mail: anigumnov@mail.ru
УДК 398.21
Р.П. Матвеева
Русские волшебные сказки Прибайкалья: сюжетный состав на фоне восточнославянского сказочного фонда*
* Работа выполнена при финансовой поддержке РГНФ, проект № 08-04-00357а.
Исследование локального сказочного репертуара, идентификация его сюжетики с восточнославянским фондом. Ключевые слова: локальная сказочная традиция, типология сюжетов.
R.P. Matveeva
Russian magic stories of Pribaikalie: plot structure against the East-Slavic fund of fairy tales
The article researches the repertoire of local fairy tales, identifies it plots with East-Slavic fund. Key words: local fairy tale tradition, typology of plots.
Восточнославянский сюжетный фонд в основном был выявлен и описан, когда русские сказки в Прибайкалье были еще в живой традиции (1). Появляющиеся в связи с публикациями сказок сюжетные указатели не сняли проблем, связанных с изучением сюжетики этнического репертуара, особенности которого можно в полной мере определить, представив сказку в ее локальном своеобразии, в том числе и сюжетном. Проработка конкретных текстов, наборов сюжетов, составляющих местные сказочные репертуары, выявляет самобытность сказочной традиции, которая заключена не только в бытовых реалиях, отраженных в текстах, но и в сюжетном отборе, местных версиях и вариантах известных сюжетов. Каждый текст сам
по себе уникален, он представляет одну из реально существующих форм определенного сюжетного типа. И чем большим набором сюжетов (мотивов) и других элементов местных репертуаров сказко-веды располагают, тем большие возможности раскрываются при катологизации сказок и их сравнительно-историческом изучении. Кроме того, для истории фольклора важно, как реализуется сказочный сюжет в локальных вариантах, его интерпретация в данной местности и конкретным исполнителем.
Сказочная традиция Прибайкалья представляет репрезентативный материал, позволяющий определить место локального сюжетного репертуара в общенациональном, шире - в общеэтни-
ческом - восточнославянском фонде, интенсифицировать привлечение этого материала во всем многообразии тем, сюжетов, стилевой системы при решении проблем сравнительно-исторического изучения фольклора. Объектом исследования в данной статье послужили волшебные сказки в основном тункинской и баргу-зинской местных традиций. Прибайкальские сказки представляются как равнозначные и равноценные для истории фольклора варианты реализации определенного сюжетного типа, воплотившие в себе его конкретное содержание . В сюжетно-мотивном фонде русских волшебных сказок Прибайкалья учтены сюжеты, зафиксированные в текстовом формате, и в пересказе слышанных ранее, но в момент фиксации уже не бытовавших сказок.
Общее количество учтенных в настоящее время автором по опубликованным и рукописным источникам волшебных сказок Сибири составляет свыше 1200 текстов. Сибирский фонд волшебных сказок, известный нам на 1984 г., круг сюжетов и их частотность в сибирской традиции на общеславянском сказочном фоне представлены в статье "Сюжетный состав русских волшебно-фантастических сказок Сибири" (2, с.5-55). Статья основана на анализе более 1100 волшебных сказок фиксации XIX в. -1983 г. В указателе "География распространения сюжетов-мотивов и их сочетаний" показано бытование сюжетов (мотивов) волшебных сказок во временной и пространственной протяженности. Сюжеты расписаны по административным краям и областям (Алтайский край, Амурская, Иркутская обл. и др.) Распределить сюжеты по фольклорным зонам, к сожалению, не представлялось возможным, но были выделены в отдельные графы четыре фольклорные зоны - два района Бурятии: Баргузинский и Тункинский, а также два района Иркутской области: Качугский и Жигаловский. По количеству зафиксированных в этих районах текстов они сопоставимы с более крупными административными единицами - краями и областями. В указателе наибольшим количеством текстов представлены Иркутская область - 199, Бурятия - 161, Томская область - 121, Красноярский край - 106, Читинская область - 97. Сопоставимы с ними Баргу-зинская и Тункинская сказочные традиции, они отмечены в указателе соответственно - 46 и 73
* Выражение «общерусский вариант» при идентификации текста с сюжетным типом «Сравнительного указателя сюжетов. Восточнославянская сказка» имеет условный смысл, поскольку описанный в указателе тип является неким обобщением многих зафиксированных текстов и не соответствует ни одному конкретному варианту.
текстами, что и позволило выделить каждую из них в отдельную графу.
К настоящему времени полевые исследования и архивные разыскания дали новые материалы, цифровые данные изменились, но они существенно не повлияли на общую картину сюжетного состава сибирских волшебных сказок на фоне восточнославянского сказочного фонда и места в нем сказочного репертуара прибайкальцев.
Указатель сюжетов, зафиксированных в XIX в. - 1983 г. бытовых, новеллистических сказок, сатирические версии некоторых волшебных сказок даны в приложении к монографии Н.В. Соболевой "Типология и локальная специфика русских сатирических сказок Сибири". Всего для анализа сюжетного состава использовано 565 восточнославянских текстов (3, с. 132-169). При соотнесении означенных сюжетов с их локальным распространением по приведенному здесь же «Географическому указателю» видно, что наибольшее количество сказок отмечено в Бурятии. Хотя в указателе не дается общей сюжетной картины по Прибайкалью, но предоставляется возможность определить наличие/отсутствие в локальной традиции того или иного сюжета.
Таким образом, сказочная сюжетика прибайкальской традиции в количественном отношении неплохо представлена в отечественной фольклористике и международном сказковеде-нии. Локальная традиция, ядром которой являются сказки Тункинской и Баргузинской долин Бурятии и части Иркутской области, по объему собранного сказочного материала сопоставима в Восточной Сибири с выделяющейся количеством и хронологической широтой фиксации сказок с Енисейско-Приангарской зоной. Фонд прибайкальских сказок составили записи фольклористов М.К. Азадовского, А.М. Астаховой, Г.С. Виноградова, А.В. Гуревича, Р.П. Матвеевой, Н.В. Соболевой, И.З. Ярневского, Л.Е. Элиасова, учителя А.А. Соболева, диалектолога В.А. Малаховского и этнографа М.А. Бородки-ной, краеведа Л.Н. Малковой и др. Часть материалов опубликована, другая - хранится в рукописных фондах ГАКК, ИРЛИ, РГБ, РГПБ, ХВРК.
Местный сказочный репертуар складывался в рамках традиции региональной и представляет составную часть восточнославянского сказочного фонда. Сюжетика исследуемой традиции идентифицирована с сюжетными типами «Сравнительного указателя сюжетов. Восточнославянская сказка» (СУС). В баргузинском фольклорном репертуаре учтено 50 текстов волшебных сказок, содержащих 44 сюжетных типа по СУС, создающих различные варианты контами-нированных текстов. Из них 39 волшебных сюжетов, 2 - легендарных, 1 - сатирический, 2
сюжета не имеют соответствия в СУС и других сюжетных указателях. В тункинском фольклорном репертуаре 83 текста представили сюжетику 59 типов по СУС. Из них 54 волшебных сюжета, 2 - легендарных, контаминированных с волшебными сюжетами, 3 не имеют соответствия в СУС и других указателях. Надо отметить, что отличительная черта, сохранившаяся в восточносибирской традиции, - широкое распространение наряду с бытовыми сатирическими сказками волшебных. Этим характеризуется и сказочный репертуар Прибайкалья. На его формировании, как известно, определенным образом сказались специфические условия бытования сказочного эпоса.
Волшебные сказки локальной традиции соотносимы своей сюжетикой прежде всего со сказками региональной традиции Сибири. Среди них сюжеты, широко распространенные в сибирском репертуаре и редкие в нем, классические в своей художественной завершенности варианты и представляющие собой калейдоскоп мотивов.
Сюжетный состав волшебных сказок сибирского региона в основном совпадает с общерусским, но есть и различия. При идентификации сибирского сказочного материала с сюжетными типами СУС видно, что из популярных сказок общерусского репертуара большая часть широко бытовала и в сибирской традиции, в разной степени распространены они и в Прибайкалье. Так, сюжет СУС 300! Победитель змея выделяется почти в 70 сибирских текстах, столько же 301А, В Три подземных царства и 530 Сивко-Бурко. В местном репертуаре зафиксировано соответственно в 15, 10 и 12 текстах. Около 30 сибирских текстов содержат сюжетные темы 3021 Смерть Кащея в яйце, 303 Два брата, 315 Звериное молоко, 4001 Муж ищет исчезнувшую жену (жена ищет мужа). В Прибайкалье эти сюжеты встречаются соответственно в 6, 5, 2, 5 текстах.
В Прибайкалье зафиксированы редкие в сибирском репертуаре сказки, например, из 7 сибирских текстов на сюжет 3022 Смерть Кащея от коня в Прибайкалье записаны 2, в общерусском материале сюжет отмечен в СУС в 11 текстах. Единичными текстами в СУС в опубликованном восточносибирском материале отмечен сюжет 328 Мальчик похищает у нечистого сокровища: в русском - 1 (Прибайкалье), украинском - 5, белорусском - 2. В сибирских сказках известны 2 варианта традиции, один - баргузинский. К трем русским вариантам на сюжет 361 Неумой-ка, отмеченным в СУС, сибирские сказки добавляют еще 2. Один из них - баргузинский. Два варианта указаны в СУС на сюжет 407 Девушка-цветок, сибирский материал дает еще три текста, два из них - прибайкальские. Две сказки на сюжет
460 В Путешествие к солнцу записаны в Прибайкалье, в СУС отмечено всего 5 русских вариантов. Не отмечены в опубликованном русском материале в СУС, но зафиксированы в Прибайкалье такие, например, встречающиеся в Сибири сюжетные типы, как 674* Змеиный камень, 433В Царевич-рак (змея). Последний указан в 6 текстах только в украинском материале. Но хорошо известный в опубликованном русском материале сюжет 571 Диво-дивное для сибирской традиции является редким, не зафиксирован он и в Прибайкалье. Все это свидетельствует как о типичности, так и об уникальности сюжетного состава прибайкальского репертуара по отношению к восточнославянскому сказочному фонду.
К сожалению, сказковедение опоздало с выявлением путей прихода русской сказки в регион и истоков формирования местной традиции, потому многие вопросы остаются без ответа, наприме: почему тот или иной сюжет восточнославянского фонда, не зафиксированный в русском материале в других местах, обнаружен в отдельных локальных репертуарах в Сибири. Результаты полевых исследований фольклорной культуры сибиряков в ее живом бытовании привели к заключению, что приоритетная роль в функционировании региональной фольклорной традиции принадлежит социально-трудовой жизни, а историко-географический момент, явившийся в свое время основой формирования фольклорной традиции, имеет периферийное значение.
Восточно-Сибирские сказки на восточнославянском сказочном фоне выделяются своими сложными сюжетными конструкциями. Прибайкальские варианты не являются исключением. Анализ сюжетного состава локальной сказочной традиции показал, что значительная часть сказок не может быть идентифицирована с определенным сказочным типом. Одно повествование включает мотивы и образы из разных сказок, которые логически и эстетически подходят для данного повествования. Кроме того, в сказку включаются подробности бытового плана, чаще всего описание обряда, жизненной ситуации или произведения другого жанра. Такие вставки в XX в. стали играть существенную роль в композиционной системе сказочного повествования. Из известного сюжетного фонда черпаются мотивы, которые, присоединяясь к основной сюжетной схеме, участвуют в создании целостного повествования, причем главный сказочный сюжет, как правило, не теряется, не размывается, становясь одним из мозаичных элементов, а сохраняет свою генеральную линию традиционного сюжета. Сюжетный анализ сказочного репертуара прибайкальской локальной традиции так же, как и вообще восточносибирской, свиде-
тельствует о развитом художественном мышлении талантливого носителя фольклора, об исполнительском мастерстве сказочника, обратившегося к контаминации. Прибайкальские сказки опровергают мнение, основанное, очевидно, на других материалах, что контаминиро-ванный текст предстает как «нарушение цельности замысла и свидетельствует о процессе разложения» [4, с.12]. Сибирский материал показывает, что, являясь самостоятельной завершенной системой, сказка в многосюжетном тексте становится его элементом и подчиняется внутренним связям всех элементов новой системы. Новое сказочное образование с комбинацией нескольких сюжетов в устах настоящего сказочника, не нарушая специфических композиционных законов, сохраняет «внутреннее эстетическое единство и единоцельность смысла поэтического произведения» (В.В. Виноградов).
Популярны в восточнославянском репертуаре сказки, содержащие сюжет СУС 300! Победитель змея: герой освобождает обреченную на съедение царевну и женится на ней. А.И. Никифоров назвал сказку этого типа «самой волшебной из всех сказок» [5, с.145]. В Прибайкалье из многочисленных сказок разных типов, в центре которых богатырская борьба со змеем, только один сюжет СУС 300! Победитель змея зафиксирован в 15 сказках.
Сюжет Победитель змея в восточнославянских сказках, как правило, встречается в сочетании с другими сюжетами, становясь одним из элементов единого сказочного повествования. А.И. Никифоров в статье, предпосланной публикации севернорусских сказок на сюжет Победитель змея, приводит по Указателю А. Аарне -Н.П. Андреева (А-А) [6] данные о том, с какими сюжетными типами сочетается змееборческий: с типами 301, 303, 305, 313, 314,315, 329, 401, 466, 502, 508, 513, 530, 531, 532, 533, 554, 560, 707 (5, 145). Сюжетный анализ сибирских сказок дополнил по тому же Указателю (А-А) типы 302, 361, 400, 465, 475, 552, 567.
О многообразии в прибайкальском репертуаре сказок, содержащих сюжетный тип Победитель змея, свидетельствует 9 различных конта-минаций с другими сюжетами по СУС: 1) 3021 Смерть Кащея в яйце, 550 Царевич и Серый волк, 554 Благодарные животные; 2) 303 Два брата; 3) 502 Медный лоб; 4) 502 Медный лоб, 361 Неумейка; 5) 531 Сивко Бурко; 6) 554 Благодарные животные; 7) 567 Чудесная птица, 303 Два брата; 8) 567 Чудесная птица, 303 Два брата, 554 Благодарные животные; 9) 705 Рожденная от рыбы, 303 Два брата. Это художественно полноценные сказки, сохраняющие сюжетную и поэтическую стереотипию. Если говорить об
участии в сюжетной схеме той или иной конта-минированной сказки змееборческого сюжетного типа, то прибайкальские тексты показывают, что в качестве эпизода в многосоставной сказке он не играет роли семантического центра. Сочетание типа 300! с разными сюжетами дает восприятие сказки как новой. Этот вывод, основанный на анализе сказок 2-й пол. XX в. в сибирском регионе, совпадает с заключением А.И. Никифорова, сделанным на материале северных районов европейской части страны в 1920-е гг. В то же время нельзя безоговорочно относить ко всему русскому сказочному фонду тезис, «что текст сказки творится в момент рассказывания и что повторение эпизода не совершается ни в каком случае механически». Этот вывод А.И. Никифорова опровергают и абсолютные текстуальные совпадения записей разных лет от одного и того же сказочника.
Ставя под сомнение точку зрения представителей финской школы на тип Победитель змея как на сюжет особой сказки, А.И. Никифоров высказал мнение, что неправомерно выделять в отдельный сказочный тип сюжет Победитель змея, «что более правильно видеть в нем всего только подвижный эпизод, вовлекаемый в связь с другими по мере надобности» [5, с.147]. Возможно, А. Аарне, создавая систему сюжетного указателя, располагал текстами самостоятельной разработки этого сюжета. В Прибайкалье наряду со сказками, в которых тип 3001 присутствует как один из эпизодов, записаны 4 текста на сюжет Победитель змея без соединения с другими сюжетами или мотивами. Это тем удивительнее, что именно в Сибири, в том числе в притаежных условиях бытования сказочной традиции Прибайкалья, редки вообще неконтаминированные сказки. Тункинский сказочник И.Т. Загребнев знал две версии сказки, ядро которых - сюжет Победитель змея. После записи одной версии сказочнику было указано на пропуск в середине повествования. Сказочник тут же восстановил опущенные эпизоды, после чего, как будто забыв, что сказка была рассказана до конца, продолжил далее свой рассказ. Но это была уже другая версия сюжета Победитель змея [7, с.276-277].
Наиболее распространенные в сибирском сказочном материале контаминации не всегда совпадают с выделенными в СУС как часто встречающиеся в восточнославянском материале. Это несовпадение, а также множественность сочетаний сюжетов указывают на то, что конта-минирование происходило в процессе локализации русской сказки в Сибири и являлось творческим моментом в сказительстве.
В сибирском сказочном фонде нами отмечено около 240 различных сочетаний волшебных
сюжетов, анализ которых показывает, что для сибирского сказкотворчества характерна в основном свободная, не закрепленная традицией контаминация. Согласно СУС во всем опубликованном к концу 1970-х гг. материале зафиксировано 58 традиционных русских сюжетов, повторяющихся более двух раз. В сибирских сказках 20 сюжетных сочетаний встречаются в более чем двух текстах и около 40 - в двух. Наиболее распространенными являются соединения в одном произведении трех сюжетов, но встречаются и пяти-шестисюжетные сказки. Такие многосюжетные сказки, как правило, не имеют единого сюжетного ядра, соответствующего определенному сказочному типу. В них мотивы, эпизоды, атрибуты и функции героев из разных сюжетов, объединенные в целостную систему, дают новое сюжетное повествование. Волшебная сказка при этом по структуре и движению сюжета сближается с авантюрной новеллистической. Наглядную иллюстрацию сюжетной структуры многосоставных сказок представляют сказки баргузинского сказочника И. И. Гаськова (1906-198?). И.И. Гаськов принадлежит к типу повествователей, наследовавших сибирскую традицию бродячих сказочников с их вольным обращением с известным сказочным материалом; образы, эпизоды, мотивы с легкостью переходят из одной сказки в другую. Например, дважды записанная с его слов сказка «Иван Вдовин» (1981, 1982) шестисюжетная [8, №5]. Сюжеты Животные зятья (СУС 552 А), Муж ищет исчезнувшую или похищенную жену (СУС 4001), Благодарные животные (СУС 554), Смерть Кащея от коня (СУС 3022) раскрываются в рамках сюжета Три подземных царства с вступлением: силач и его спутники (СУС 301 А, В), здесь же отголоски разрушенного сюжета Кати-горошек (312 Д). Главный герой - персонаж сказок типа Иван медвежье ушко (СУС 65 0А). У героя не два (по традиции), а три спутника (по числу царевен). Варианты, близкие по сюжетному составу сказке И.И. Гаськова, в известном восточнославянском сказочном материале не зафиксированы.
Сказки Прибайкалья являются благодатной почвой для сопоставительного исследования сходных сказочных сюжетов разных этнических традиций, особенно разностадиальных уровней. По сравнению с русской сказкой иноэтнический фольклор представляет собой более древний, более глубинный временной срез художественного мышления. Проблема сравнительных межэтнических исследований региональных сказок пока остается неразрешенной и сулит много интересного. А.Н. Веселовский писал: «Возьмите сказку в ее цельности, изучите в ней сплав раз-
нообразных мотивов, рассмотрите ее в связи со сказками того же народа, определите особенности ее физиологического строя, ее народную индивидуальность и затем переходите к сравнению со сказками других народов» [9, с. 92].
Большой интерес в плане выявления ареаль-ных связей представляет анализ записанных в Прибайкалье русских сказок на сюжет СУС 313 А, В, С Чудесное бегство в сопоставлении с бурятскими. Для восточнославянских сказок это весьма распространенный тип, в прибайкальском репертуаре учтено 15 сказок. Сказки о чудесном бегстве архаичны, их истоки уходят в первобытную мифологию. В них включается общий для многих народов сказочный мотив о девушке-лебеди, основанный на древнейших верованиях в орнитоморфные тотемы. Две сказки, содержащие указанный эпизод, записаны со слов известного сказителя Е.И. Сороковикова-Магая (1868-1948) [10, № 4,12]. Это типично русские сказки, связь с бурятским фольклором мало ощутима, несмотря на то, что Магай был знатоком и прекрасным исполнителем не только русского фольклора, но и бурятского, она проявилась лишь в отдельных элементах. В сказке «Хороший охотник» под влиянием бурятского фольклора у Магая вместо традиционного персонажа русских сказок - орла действует традиционная для бурятского фольклора птица филин. Психологизм в сказочном повествовании, повышенное внимание к личности человека, внесение оттенка историзма в изображение врага, любовные коллизии, усиление социального момента - все это приближает сказки Магая к литературным сказкам.
Другое дело творчество земляка Магая Д.С. Асламова (1855-1939) [7, № 5]. В развитии сюжета сказки Д.С. Асламова легко угадывается влияние бурятских легенд о прародительнице -лебеди. И в русской, и в бурятской сказке присутствует общемировой мотив: молодой человек попадает на море, озеро или реку, похищает одежду у девушки-птицы, получает ее обещание стать женой. Этот мотив в бурятских легендах, связывающих происхождение некоторых родов с праматерью-птицей, становится сюжетообра-зующим. В финале девушка обманом получает свою прежнюю одежду, превращается в птицу и улетает от мужа. Различные версии легенд о происхождении хори-бурят повторяют сюжет о лебедях-оборотнях, одна из птиц становится женой Хоредоя, похитившего ее одежду - оперение. Легенды заканчиваются тем, что, став матерью многочисленного семейства, женщина овладевает своей лебяжьей одеждой и покидает семью [11, с.114-116]. Бурятские сказки иллюстрируют прямую зависимость от сюжета мифологического повествования [12, с. 21, 44, 64]. В
восточнославянских сказках эпизод, в котором действует девушка-птица является проходным, в дальнейшем он не играет существенной роли в развитии сюжета. В сказке же Д. С. Асламова эпизод так же, как и в бурятской сказке, становится центральным. На эпизодах похищения одежды-оперения у купающейся девушки, превращения жены вновь в птицу, поиска ее и возвращения строится сказочно-мифологический сюжет. В сказке русского сказочника Д. С. Ас-ламова есть прямое заимствование из бурятского фольклора, однако, дополнив сказку понравившимися эпизодами из известных ему произведений бурятского фольклора, сказочник привел их в соответствие с поэтикой и содержанием русского традиционного сказочного повествования. Как в бурятской сказке, так и в русской герой в конце повествования расстается с невестой. Но на этом русская сказка не заканчивается, законы сказочного повествования требуют, чтобы герой, пройдя через все испытания, обязательно остался с героиней. Герой сказки Д.С. Асламо-ва разыскивает свою жену и возвращает ее домой.
Итак, как показали анализ текстового материала локальной традиции Прибайкалья и идентификация сюжетно-мотивного содержания реальных сказочных вариантов и версий с восточнославянским фондом, круг сюжетов и мотивов местного сказочного репертуара соотносим прежде всего с сюжетным составом сибирских сказок. Сюжеты прибайкальских сказок сопоставимы с сюжетными типами восточнославянского сказочного фонда и в то же время отражают локально-региональное - восточносибирское своеобразие. Из проведенного анализа можно сделать вывод, что генетические связи фольклора более прочные по сравнению с историко-культурными региональными связями. Несмотря на территориальную отдаленность от метрополии, специфичность бытования, наличие рядом иноэтнической среды русская сказка Прибайкалья и по форме, и по содержанию принадлежит восточнославянскому сказочному фонду.
Данная статья - одно из звеньев в исследовании сказочной традиции Прибайкалья. Рамки статьи не позволили представить анализ всего локального сюжетного состава, за ее пределами остался составленный указатель сюжетов волшебных сказок прибайкальской традиции.
Список сокращений:
А-А - Аарне - Андреев.
ГАКК - Государственный архив Красноярского края.
ИРЛИ - Институт русской литературы Российской академии наук (Пушкинский дом). Отдел рукописей.
РГБ - Российская государственная библиотека. Отдел рукописей.
РГПБ - Российская государственная публичная библиотека им. М.Е. Салтыкова-Щедрина. Отдел рукописей.
СУС - Сравнительный указатель сюжетов.
ХВРК - Хранилище восточных рукописей и ксилографов, ИМБТ СО РАН.
Литература
1. Сравнительный указатель сюжетов. Восточнославянская сказка / сост. Л.Г. Бараг, И.П. Березовский, К.П. Ка-башников, Н.В. Новиков. - Л.: Наука, Ленингр. отд-ние, 1979.
2. Матвеева Р.П. Сюжетный состав русских волшебно-фантастических сказок Сибири // Локальные особенности русского фольклора Сибири. - Новосибирск: Наука, Сиб. отд-ние, 1985. - С. 5-55.
3. Соболева Н.В. Типология и локальная специфика русских сатирических сказок Сибири. - Новосибирск: Наука, Сиб. отд-ние, 1984.
4. Кравцов Н.И. Историческая поэтика фольклора // Фольклор - поэтическая система. - М., 1977. - С. 6-13.
5. Никифоров А.И. Победитель змея (из севернорусских сказок) // Советский фольклор. - 1936. - Вып. 4-5. -С.143-242.
6. Андреев Н.П. Указатель сказочных сюжетов по системе Аарне. - Л., 1929.
7. Русские волшебные сказки Тункинской долины / сост., предисл. и коммент. Р.П Матвеевой. - Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 2001.
8. Русские сказки Сибири и Дальнего Востока: волшебные и о животных / сост. Р.П. Матвеева, Т.Г. Леонова. -Новосибирск: Наука; Сиб. изд. фирма, 1993.
9. Веселовский А.Н. Сравнительная мифология и ее метод // Собр. соч. М.;Л., 1938. Т. 26.
10. Сказки и предания Магая / зап. Л.Е. Элиасова. -Улан-Удэ, 1968.
11. Хангалов М.Н. Сказания бурят, записанные разными собирателями // Зап. ВСОРГО по этнографии. Иркутск, 1890. Т.1. Вып. 2.
12. Бурятские народные сказки. - Улан-Удэ, 1973.
Матвеева Руфина Прокопьевна, д-р филол. наук, ведущий научный сотрудник отдела литературоведения и фольклористики Института монголоведения, буддологии и тибетологии Сибирского отделения РАН.
Matveeva Rufina Prokopievna, doctor of philological sciences, leading scientist of department of literature and folklore, Institute of Mongolian, Buddhist and Tibetan studies, Siberian branch of Russian Academy of Sciences.
Tel.: (3012)436924, e-mail: rufina1938@mail.ru
