Средневековые мыслители России о правде, законе, справедливости, истине и Благодати Текст научной статьи по специальности «Право»

ИСТОРИЯ ПРАВОВЫХ ИДЕЙ И ИНСТИТУТОВ

НАТАЛЬЯ МИХАЙЛОВНА ЗОЛОТУХИНА

Российский государственный университет правосудия

117418, Российская Федерация, Москва, ул. Новочеремушкинская,

д. 69-а

E-mail: [email protected] SPIN-код: 3621-3080 ORCID: 0000-0003-0714-4800

СРЕДНЕВЕКОВЫЕ МЫСЛИТЕЛИ РОССИИ О ПРАВДЕ, ЗАКОНЕ, СПРАВЕДЛИВОСТИ, ИСТИНЕ И БЛАГОДАТИ

Аннотация. До принятия христианства общественные отношения на Руси регулировались обычаем и законом, причем эти термины употреблялись как синонимы. Термин «правда», издавна известный на Руси, обозначал абстрактные понятия, относящиеся к административно-судебной деятельности: право судить, оправдание, отсутствие вины (по закону и обычаю), иногда он использовался и в значении «свод законов».

После принятия Русью христианства в 988 г. термину «закон» стало придаваться сакральное значение: Законы Бога, Законы Ветхого и Нового Заветов, Законы Иисуса Христа, Законы Вселенских соборов. Слово «закон» в своем прежнем значении не было выведено из употребления, но ему стали приписывать характеристики, относящиеся непосредственно к Богу: истина, справедливость, вечность, безграничность. Понятия «истина» и «справедливость», в свою очередь, трактовались согласно православному вероучению: «Истина есть Христос», а справедливость — имманентно присущее свойство Бога и всего, сопричастного Ему, поэтому оба эти понятия имели вечный и неизменный характер. «Закон» теперь трактовался как воплощение велений Бога, а «правда» — как часть этого закона, предназначенная для его реализации наместниками Бога — земными правителями. Содержание княжеского законодательства — «Княжеской правды» — оценивалось общественным мнением в зависимости от его соответствия или несоответствия Божественной справедливости, т.е. закону в его сакральном понимании.

Киевским митрополитом Иларионом (XI в.) в трактате «Слово о законе и благодати» был впервые теоретически сформулирован основной понятийный ряд, выражающий представление о средствах регулирования отношений в раннем Средневековье: Закон, Правда, Благодать и Истина. Истина представляла собой особую категорию; она не равнозначна ни правде, ни закону, а явлена людям в качестве Божественного дара, предназначенного «путе-водить» ими в познании веры в Иисуса Христа и следовании Ему в своем поведении.

В позднем Средневековье, уже в едином Московском государстве (XIV— XVI вв.) в связи с появлением большого количества нормативных актов значение терминов «закон» и «правда» существенно переосмысливается. «Закон» сводится к обозначению конкретной правовой нормы, принятой государством и снабженной его защитой. «Правда», напротив, значительно расширяет свою семантику, практически становясь синонимом «справедливости»; этот термин начинает употребляться для обозначения совокупности политических и юридических отношений в государстве как праведных, т.е. справедливых (соответствующих Божественной справедливости).

Термин «право» не входил в словарный фонд всего русского Средневековья, его появление связано с распространением в России теории «естественного права». Употребление термина «право» в современных исследованиях применительно ко всем периодам русской истории не более чем актуализация, допустимая для универсального обозначения всех средств регулирования общественных отношений.

Ключевые слова: правда, закон, справедливость, истина, Благодать, вера, правопонимание, правосудие, русское Средневековье

NATALIA M. ZOLOTUKHINA

Russian State University of Justice

69-a, Novocheriomushkinskaya str., Moscow117418, Russian Federation

E-mail: [email protected]

ORCID: 0000-0003-0714-4800

MEDIEVAL RUSSIAN THINKERS ON TRUTH, LAW, JUSTICE, VERITY AND GRACE

Abstract. Before the adoption of Christianity, social relations in Russia were regulated by custom and law, and these terms were used in the same meaning. The term "truth" ("pravda"), long known in Russia, denoted abstract concepts related to administrative and judicial activity: it could mean the right to judge; justification; absence of guilt (according to law and custom); code of laws.

After the acceptance of Christianity by Russia in 988, the term "law" received sacred meaning: the laws of God, the laws of the Old and New Testaments, the laws of Jesus Christ, the laws of the Ecumenical Councils. The word "law" was not taken out of its former connotation, but it received characteristics relating directly to God: verity, justice, eternity, and infinity. The concepts of "verity" and "justice", in turn, were interpreted according to the Orthodox doctrine: "Verity is the Christ", and justice is an immanently inherent attribute of God and all that is part of Him, therefore both of these concepts were eternal and unchanging. The "law" was now interpreted as the embodiment of God's commandments; "truth" was perceived as part of this law, intended to be implemented by God's representatives — earthly rulers. The content of the princely legislation — "Princely Truth" — was assessed by public opinion, depending on its conformity or inconsistency with Divine justice, i.e. the law is in its sacred meaning.

The Kiev Metropolitan Hillarion (11th century), in his treatise "Word on Law and Grace", theoretically formulated for the first time the basic concepts relating to regulating relations in the early Middle Ages: Law, Truth, Grace and Verity. Verity represented a special category; it is neither tantamount to truth nor to law, but is revealed to people as a Divine gift intended to «guide» their perception of faith in Jesus Christ and following Him in their behavior.

In the late Middle Ages, already in the Muscovy (XIV—XVI centuries), in connection with emergence of a large number of normative acts, the meaning of the terms "law" and "truth" was substantially rethought. The content of the term "law" was reduced to the designation of a specific legal norm adopted and protected by the state. The term "truth", on the contrary, significantly expands its semantics, becoming practically synonymous to the term "justice"; Corresponding to Divine justice, it begins to be used to attribute the quality of righteousness or fairness to the whole complex of political and legal relations in the state.

The term "law" was not included in the vocabulary of the entire Russian Middle Ages, its appearance is associated with the spread of the theory of "natural law" in Russia. The use of the term "law" in modern studies as applied to all periods of Russian history is nothing more than permissible modern designation of all means of regulating social relations.

Keywords: truth, law, justice, verity, grace, faith, understanding of law, justice, Russian Middle Ages

Что было, то и будет, и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем ...но нет памяти о прежнем.

Экк. 1:9, 11

Тот, кто повторяет старое, узнает новое...

Конфуций. Лунь-Юй

1. Введение

Современными историками государства и права уделяется серьезное внимание изучению права и его восприятию общественным сознанием в Новое и Новейшее время. Вместе с тем реконструкция реальной картины состояния права и всех составляющих его компонентов в отечественном Средневековье отсутствует, и выпадение такого значимого этапа в формировании и развитии права и правопонимания препятствует получению адекватного представления о состоянии современной юридической культуры в России1.

1 Термин «право» стал применяться в отечественной юридической культуре в конце XVII—XVIII вв. при распространении в России естественно-пра-

Представляется, что приступать к изучению правовых категорий существовавших на протяжении всего Средневековья (XI— XVI вв.) следует, начиная с анализа основополагающих понятий и терминов, учитывая обусловленность понятийного аппарата средневековых мыслителей и законодателей историческими обстоятельствами, уровнем развития теоретических представлений, соответствующим каждому этапу государственно-правового строительства и его религиозно-философскому обоснованию. Прежде всего для изучения истории формирования правовых отношений в России в период Средневековья необходимо определить историческое и современное значение терминов понятийного аппарата мыслителей и законодателей данного периода, таких как «правда», «закон», «справедливость», «истина», «Благодать».

В ряде зарубежных работ утверждается, что в средневековой Руси отсутствовало право (и соответственно законодательство) в их западном понимании, ибо, по мнению некоторых авторов, Россия всегда была Азией больше, чем Европой, и в ней издавна основными чертами жизни являлись «пассивность, фатализм, сервилизм и полное пренебрежение к правам человека ("disregard for human rights"), которые отличают Россию от всего остального мира»2. В то же время многие исследователи, как зарубежные, так и отечественные, признающие наличие права в Московском государстве, преувеличивают влияние Византии на русскую юридическую культуру, утверждая, что русское право и правовая

вовой теории. В данном случае для удобства изложения материала использован метод актуализации.

2 Kleimola AM. Military Service and Elite Status in Muscovy in the Second Quarter of the Sixteenth Century // Russian History. 1980. Vol. 7. Pts. 1—2. P. 47—64. А.М. Клеймола в рецензии на книгу Фр. Карра «Иван Грозный» повторяет мысли, высказанные ранее в своей работе, добавляя, что современная русская культура есть лишь прямое продолжение линии Сталина, являвшегося последователем Ивана IV (см: Kleimola AM. Reviewed Work: Ivan the Terrible by Francis Carr // Russian History. 1983. Vol. 10. No. 1. P. 95—96). Схожей точки зрения придерживается и современный американский писатель А.Л. Янов. (См.: Янов А. Самодержавная государственность // Сноб. URL: https://snob.ru/profile/11778/blog/119573 (дата обращения: 15.01.2018); он же. Иваниана. Век XX. Подтверждение гипотезы // Сноб. URL: https://snob.ru/profile/11778/blog/120870 (дата обращения: 15.01.2018). И. Денисов вообще считал, что Московское государство до Максима Грека (1518 г.) пребывало «в царстве тьмы», и только афонский старец распространил в нем лучи Просвещения, познакомив книжных людей с идеями итальянского Ренессанса (см.: Denissoff E. Maxime le Grec et l'occident — Contribution à l'histoire de la pensée religieuse etphilosophique de Michel Trivolis. P.; Louvain, 1943. P. 298—300, 386).

идеология не более чем сколок византийских образцов, лишенные оригинальности3. Развенчать эти мифы позволит серьезное изучение средневекового права и правовой теории, а также культурного развития России в период позднего Средневековья.

Следует сказать, что изучение истории формирования всех правовых категорий, представлений о правде, законе, справедливости и истине способно послужить теоретической базой для углубленного понимания современными правоведами такого сложнейшего феномена, каким является право во всем многообразии его проявлений в регулировании различных сфер общественной и государственной жизни. Безусловно, вряд ли возможно найти какое-либо прямое соответствие, которым можно было бы воспользоваться в современных условиях, ибо слишком много миновало веков, изменилось само человечество и, особенно, условия его жизни. Тем не менее традиции правового мышления могут оказать помощь в осмыслении некоторых аспектов понимания правового государства, а также форм и способов его функционирования.

В предвыборных речах претендентов на высшую должность в стране постоянно звучали обещания обеспечить народу господство правды и справедливости в общественной жизни и организовать результативную борьбу с неправдой и беззаконием. Словесные формулы, используемые ими, свидетельствует о сохранении традиций, ибо обращение к термину «правда», включающему в свое содержание понимание истины, справедливости, общественной нравственности, а также личной ответственности за все происходящее в стране, характерны не только для Средних веков, но и для дальнейшего развития права и правовой теории.

2. Первый этап формирования права

В первой русской летописи «Повести временных лет» содержатся сведения о том, что у славянских племен в догосударствен-ном состоянии существовали правила, регулирующие жизнь членов общин. В их числе летописец называл: обычай и закон: «Славяне имяху бо обычаи свои, и закон отец своих и преданья,

3 См., например: Meyendorff J. Byzantium and the Rise of Russia: A Study of Byzantino-Russian Relations in the Fourteenth Century. Cambridge; N.Y., 1981. P. 198—199.

кождо свой нрав»4. И так у всех народов, заключает он, ссылаясь на Хронику Георгия Амартола, в которой излагаются истории различных народов, проживающих в разных частях земли; причем хронист замечает, что при отсутствии у каких-либо племен законов они «живут по обычаям или преданиям отцов, запрещающих им заниматься прелюбодеянием, красть, клеветать, убивать и делать всякое зло»5.

Большой знаток древнерусского языка И.И. Срезневский, рассматривая содержание и употребление терминов «обычай» и «закон», добавив к ним слово «покон», упоминаемое в летописях, пришел к выводу, что в древнерусских источниках их содержание и назначение до принятия христианства не различалось6.

При заключении договоров Руси с Византией в 9077, 911 и 945 гг. обе стороны «ходили ко взаимной присяге: сами [греки] целовали крест», а русского князя со «своими мужами водили к клятве по закону русскому (выделено мной. — Н.З), и клялись те своим оружием и Перуном их богом, и Волосом богом скота, и утверждали мир».

В договоре, заключенном в 911 г. «на удостоверение многолетней дружбы», греки, со своей стороны, целовали крест и клялись законом христианским; а Русь «клянешеся оружием своим... и по вере и по закону нашему». Договоры 911 и 945 гг. предусматривали ряд норм, регулировавших взаимоотношения сторон при их взаимодействиях: посещении территорий обеих стран, торговле, разрешении спорных ситуаций, наказании преступников (убийц

4 Повесть временных лет. Т. 1. М.; Л., 1950. С. 14—15: 211—212. Указание на два варианта страниц, разделенных двоеточием, здесь и в других цитируемых источниках означает ссылку на текст и перевод.

5 Там же.

6 И.И. Срезневский считал, что оба термина — «закон» и «покон», обозначающие «обычай, обыкновение», — греческого происхождения. По его мнению, термин «закон» был распространен на Руси задолго до принятия первого сборника законов «Русской Правды». См.: Срезневский И.И. Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам. Т. 1. СПб., 1893. Стб. 921— 922; он же. Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам. Т. 2. СПб., 1902. Стб. 1111. О греческом происхождении слов «закон» и «покон» говорится и в Словаре древнерусского языка (см.: Словарь древнерусского языка (XI—XIV вв.) / Под ред. Р.И. Аванесова. Т. III. М., 1990. С. 314—315).

7 Текст договора 907 г., по мнению большинства исследователей, не сохранился, а его вариант, воспроизведенный в Повести временных лет, является поздней компиляцией, основанной на текстах договоров 911 и 945 гг. См.: Памятники русского права / Под ред. С.В. Юшкова. Вып. 1. М., 1952. С. 5.

и воров). В договоре 945 г. был объявлен и принцип наказания: «если случится злодеяние... то пусть будет такое наказание, каким окажется преступление». Убийца, застигнутый на месте преступления, мог быть убит здесь же: «да умрет на месте убийства». Если преступник по каким-либо причинам скрывался, то предусматривалось возмещение убытков родственникам за убитого кормильца или члена семьи. При установлении факта причинения телесных повреждений убытки, понесенные потерпевшей стороной, определялись по установленной шкале: «за удар мечем или битье каким-либо другим орудием — 5 литров серебра по закону русскому»; за кражу ущерб, понесенный потерпевшим, возмещался в тройном размере и т.п. Здесь мы имеем дело с обычаями, имеющими правовое содержание, ибо за нарушение содержащегося в них правила преступник подвергался наказанию, а потерпевшая сторона получала право на возмещение понесенного ущерба. Договором предусматривались также условия возможного возмещения убытков за потерю имущества в случае стихийных бедствий; порядок обмена пленными, найма на работу (у греков и у русинов) и оплаты за нее, а также правила наследования по завещанию и при его отсутствии8.

Договор 945 г. предусматривал разрешение всех споров между греками и русскими «по закону греческому и по уставу и закону русскому» в судебном порядке9. По всей видимости, судебное разрешение споров и конфликтов существовало и ранее, а этим договором утверждался уже существовавший порядок приданием ему законной силы.

В договорах Руси с Византией вырабатывались и дополнительные правила нормативного характера, которые, видимо, не были закреплены в законодательстве и обычаях этих стран. Так, между сторонами заключалось соглашение о выдаче преступников, укрывающихся от правосудия, совершивших преступления на территории одной из стран; оговаривалась возможность для русских добровольно («если кто-либо пожелает») наняться на военную службу в Византии в случае ведения этим государством военных действий; преследование таких лиц и насильственное возвращение их на родину запрещалось.

8 См.: Повесть временных лет. Т. 1. С. 225. При публикации договора 911 г. в Памятниках русского права приводятся также тексты из Радзивиловской и Лаврентьевской летописей, позволившие изложить его содержание постатейно (15 статей).

9 Повесть временных лет. Т. 1. С. 234.

Таким образом, в текстах указанных договоров, составленных в двух экземплярах и на двух языках, обычаи, на которые ссылались стороны, воспринимались как правила, поддерживаемые властью, с возложением ответственности за их невыполнение на подписавшие их государства. Представители Руси клялись «законом русским», ибо никакими другими нормативными правилами они в то время не располагали. В свою очередь, Византия как христианская страна целовала крест и приносила клятву по христианским законам — Номоканону (номос — светские; канон — церковные законы).

По мнению В.А. Рогова, в то время между обычаем и законом имелось существенное различие, ибо «обычай познается людьми, а закон исходит от Господа Бога». Однако следует учитывать, что, во-первых, в сознании средневекового человека независимо от того, какая в политической организации на тот момент принята религиозная система, все установления, регулирующие общественные отношения, воспринимались как реализация Высшей воли, понятие о которой может быть различным. Во-вторых, вышеозначенные документы относятся к дохристианскому периоду нашей истории, поэтому приводимое В.А. Роговым различие между обычаем и законом в указанном временном периоде представляется неубедительным. Но при этом неоспоримо его заключение, что периоду формирования «чисто юридического законодательства предшествовало существование более широкой правовой основы». Однако эта «юридическая основа» включала не только такой источник, как «Законы Бога», как предполагал В.А. Рогов10, но и обычаи, сформировавшиеся еще в дохристианской культуре и послужившие источниками законодательства уже в христианском государстве — первого свода законов — Русской Правды или Древнейшей Правды, принятой при Ярославе Мудром (1019—1054).

С.В. Юшков писал, что «в основу Договоров Руси с Византией положены законы и обычаи Древней Руси»11, тексты которых сви-

10 См.: Рогов В.А. «Закон» и «обычай» в древнерусской правовой терминологии // Themis: ежегодник истории права и правоведения / Ред. О.А. Омельчен-ко. Вып. 2. М., 2001. С. 79.

11 Памятники русского права. С. 4. В зарубежной литературе до сих пор оспаривается наличие государственности и права в тот период на Руси. Так, по мнению Д.Х. Кайзера, Киевское управление не было государственным образованием, а Русская Правда законодательством (Kaiser D.H. The Growth of the Law

детельствуют о наличии в Древней Руси не только государства, но и феодального права, опережающего в своем развитии западноевропейское право.

3. Изменения в правопонимании в связи с принятием христианства

В конце X в. в 988 г. при князе Владимире I Русь приняла христианство, унаследовав развитую вероучительную догматику, обрядовую технику исповедания православного религиозного культа и соответствующую терминологию.

В Византии термин «закон» в основном употреблялся в сакральном значении, обозначая веление Бога, совмещающее запреты уголовного характера с нравственными рекомендациями, и в этом аспекте соответствовал широкому представлению о законе христианского государства12.

На Руси в связи с принятием христианства термин «закон» также подвергался сакрализации и начинал употребляться для обозначения величин высокого порядка: Законы Бога, Законы Ветхого и Нового Заветов, Законы Иисуса Христа, Законы Вселенских Соборов, иногда — законы государя, но, как правило, в абстрактном, собирательном значении. Однако поскольку ранее термином «закон» в течение длительного времени обозначались конкретные правила поведения, за нарушение которых предусматривалась материальная или физическая ответственность, возникала некоторая особенность в его дальнейшем употреблении в христианизированном обществе. За счет усвоения абстрактного сакрального содержания расширилось значение термина

in Medieval Russia. Princeton; Guildford, 1980. P. 399—400). См. также: Пайпс Р. Россия при старом режиме / Пер. с англ. В. Козловского. М., 1993. С. 43—57. Даже вполне благожелательно относящаяся к России И. Мадариага полагает, что в России вплоть до XVIII в. действовало не право, а «так называемая круговая порука, или коллективная ответственность, являвшаяся основным инструментом воздействия в русском управлении обществом» (Мадариага И. Вновь обращаясь к Ивану Грозному (1530—1584) // Themis: ежегодник истории права и правоведения / Ред. О.А. Омельченко. Вып. 5. М., 2004. С. 16—31).

12 Подобные тенденции совмещения запретов уголовного характера с пожеланиями соблюдать нравственные правила во взаимоотношениях людей получили воплощение и в Заповедях Моисея, обращенных к иудеям. В этих заповедях юридические запреты (не убивать, не красть, не лжесвидетельствовать) переплетаются с нравственными правилами (не завидовать, не желать «ничего, что у ближнего твоего» и т.п.). См.: Исход. 20:12—17; 21:1.

«закон», но при этом он не утратил свое конкретное юридическое значение, дополнительно приобретя широкие нравственные характеристики, свойственные христианскому вероучению, что привело к его употреблению в широком (нравственно-религиозном) и узком (юридическом) смыслах.

Закону в его сакральном понимании приписывались атрибуты совершенства, свойственные Богу: вечность, неизменность, всеобщность и безграничность; качества, присущие христианской религии, распространяемой на все человечество, причем не только в одной стране, но и во всем мире. Закон Бога воспринимался как высший критерий нравственности и неоспоримое выражение справедливости, «пригодной» во все времена и для всех народов. Таким образом, понятие Божественного закона включало не только юридическое, но и нравственное содержание, что характерно для присущей Средневековью нерасчлененности теологических, юридических и нравственных категорий.

Мнение В.Я. Дерягина о том, что после принятия христианства термин «закон» исчезает и его заменяет термин «правда», поскольку «закон не православное слово»13, представляется необоснованным.

В XI в. властные распоряжения властей, предназначенные для их исполнения всеми членами общества, действительно, в большей степени стали обозначаться термином «правда».

Обычай, утвержденный высшей государственной властью, становился правовым обычаем (законом) в полном смысле этого слова и был назван «правдой». Он сохранял за собой значение закона в его прежнем языческом понимании как определенного правила поведения, но уже охраняемого всей силой власти (в лице ее органов), включив при этом в свое содержание нравственную мотивацию, привнесенную христианским вероучением и Новозаветной этикой.

Термин «правда» не был новым для русского языка, так как он существовал с незапамятных времен, охватывая своим содержанием множество значений: справедливость, добродетель, правота, доброе имя, честность, обет, обещание, присяга, повеление, заповедь, свод правил, законы. «Дать правду» согласно лексике того времени означало рассмотреть судом иск (независимо от исхода дела); поэтому «судите праведно» означало предоставление

13 Дерягин В.Я. Митрополит Иларион жизнь и слово // Митрополит Илари-он. Слово о Законе и Благодати / Отв. ред. О.А. Платонов. М., 2011. С. 14.

каждому обратившемуся в суд рассмотрения его иска (жалобы) справедливого и по закону14.

В качестве прилагательного производные от слова «правда» употреблялись для характеристики документов, выданных судом: правая грамота (давалась стороне при удовлетворении ее иска); правый свидетель (свидетельствующий в правду), правый суд (обладающий определенными правомочиями) и т.д.15

В.И. Даль, исследовав происхождение термина «правда», высказал предположение, что его образующим началом являлся предлог «пра», обозначающий родство в нисходящем или восходящем порядке, а также что слово «правда» образовалось из модификаций предлога «пра» с помощью которого стали обозначаться такие понятия, как прямой, правый, и является предшественником термина «право». Кроме того, он обратил внимание на часто встречающийся юридический аспект «правды»: «правда — справа, расправа, тяжба, суд, правильный, законный, по правде, по совести, по правоте... правосудие, справедливый судья — творящий правосудие, идущий по правде, неподкупный»16.

В Словаре русского языка XI—XVII вв. приводится 17 наиболее распространенных значений термина «правда» и среди них значительное место занимают слова с юридической окраской: «старое право судить, свод законов, оправдание». При этом отмечается, что всем терминам с этой корневой основой внутренне присуще одновременно юридическое и философское содержание: «истина, справедливость, правдивость, честность». Антоним термина «правда» тоже толкуется как юридическое понятие с философским обоснованием («беззаконие, несправедливость, непорядочность; неправдовать — совершать беззаконные и несправедливые поступки»)17.

После принятия христианства в соотношении понятий «закон» и «правда» произошли определенные изменения: «закон» занял более высокое положение как воплощение велений Бога; а «правда» стала восприниматься как часть этого закона, предназначенная для его реализации выразителями Божественной воли, наместниками Бога — великими князьями на земле. Содержание

14 См.: Срезневский И.И. Указ. соч. Т. 2. Стб. 1353—1354.

15 См.: там же. Стб. 1353—1359.

16 Даль В.И. Толковый словарь. Т. III. М., 1955. С. 377.

17 Словарь русского языка XI—XVII вв. Вып. 18. М., 1992. С. 96—99.

княжеского законодательства — княжеской правды стало оцениваться в зависимости от ее соответствия (несоответствия) Божественной справедливости, т.е. Закону в его высшем понимании.

Особое значение приобретает и слово «истина», поскольку в православном христианстве утверждалось, что «Истина есть Христос», следовательно, соответствие Истине означало выполнение всех заветов Христа, приближающее человека, а правителя в особенности, к Спасителю, делая его богоподобным и, следовательно, достойным вечной жизни после окончания его земного пути.

Теоретическое обоснование эта концепция получила в первом политико-правовом трактате Киевского митрополита Ила-риона «Слово о Законе и Благодати» (XI в.). Согласно его учению Божественным Промыслом предусматривалось первоначальное подчинение всех людей законам, начертанным перстом Бога на скрижалях, врученных людям через пророка Моисея. Соблюдение этих законов предусматривало спасение людей от взаимного истребления и сохранение Богом Своего высшего творения на земле — человека. Иларион утверждал, что Ветхозаветные законы даны людям для их «приуготования к Истине и Благодати», выполняя роль «предтечи и слуги Истины». Сначала человечество «как сосуд скверный [грязный] омывается водою [законом]», и только после этого становится способным принять «млеко Благодати». «Прежде Закон потом она Благодать. Прежде тень, потом — Истина»18. Человечество подчиняется Законам Моисея до познания им Истины, воплощенной в учении Христа и изложенной в Новом Завете. Всем людям, вставшим на путь веры в Иисуса Христа, Богом даруется Благодать, которая «путеводит» ими, помогая познать Истину. Человечество, воспринявшее Истину, не будет «тесниться в Законе», а станет «свободно ходить в Благодати»19, ибо, следуя в своем поведении правилам христианского вероучения, люди всегда будут поступать нравственно, справедливо и добродетельно, сохраняя Божественный дар Благодати, соединяющий их любовью с Богом и ближними, т.е. всеми людьми20.

18 Иларион. Слово о Законе и Благодати. М., 1994. С. 31, 32, 33, 37. Иларион сравнивал Закон со светом свечи, а Истину — с «благодетельным солнцем» (там же. С. 41).

19 Там же. С. 41.

20 Н.А. Бердяев считал, что учение Илариона о соотношении Закона и Истины никогда не исчезало из российского правопонимания и даже получило прямое воплощение в Кодексе строителя коммунизма (см.: Бердяев Н.А. Исто-

Ограниченность Ветхозаветного закона заключалась в его предназначении «лишь для иудеев», в то время как Новое учение (Новый Завет) «благо и щедро и простирается на все края земные... Закон прежде стал и вознесся в малом и отошел, вера же христианская, после придя, первейшей стала и распространилась на множество языков, и Христова Благодать всю землю объяла, и как вода морская покрыла ее»21.

Таким образом, Иларион первым сформулировал основной понятийный ряд, характеризующий правопонимание раннего Средневековья: Закон, Правда, Благодать и Истина. В этом ряду Истина не равнозначна ни правде, ни закону, ибо она рассматривается как особый Божественный дар людям, вставшим на путь познания веры в Иисуса Христа; ее задача заключается в просвещении человека, помогающем ему не только познать Божественную Истину, но и воплощать ее в своем поведении22.

В дальнейшем выстроенное Иларионом правопонимание не останется неизменным, и со временем входящие в него компоненты подвергнутся изменениям по значимости своего содержания.

4. Сходство в представлениях о «правде» в русском и западноевропейском правопонимании

А.Я. Гуревич, исследуя средневековую юридическую терминологию в государствах Западной Европы, выявил наличие однотипных понятий и их терминологических обозначений. Он отмечал, что похожим по содержанию и значению термину «правда» является скандинавский термин Lag (Log), который «во множественном числе обозначал право, закон, буквально «то, что положено», «уложение», восприятие права как основы человеческого общежития. "Страна строится правом и разоряется правом" — гласила поговорка, имевшая силу правовой максимы»23. На на-

ки и смысл русского коммунизма. М., 1990. Гл. VIII). Действительно, в Кодексе строителя коммунизма предусматривалось регулирование поведения людей до наступления коммунизма законами; предполагалось, что при коммунизме законы будут заменены нормами морали.

21 Иларион. Указ. соч. С. 110, 44—45.

22 См.: Христианство. Энциклопедический словарь / Под ред. С.С. Аве-ринцева и Ю.Н. Попова. Т. 3. М., 1995. С. 332—335.

23 Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. М., 1984. С. 170.

родных сходах — тингах знатоки «говорили право». Учинить иск означало «добиваться права», а постановление суда (приговор или решение) трактовалось как «присуждение правды». Право и мораль в этих обществах сближались иногда до полного совпадения, поскольку они опирались не только на внешнее принуждение, но и на императивы нравственно-религиозного содержания24. Такую же приблизительно роль выполнял и английский термин «right», включавший в свое содержание «понятие закона, справедливости, обычая и права», причем как в широком, так и в узком смысле25.

Легитимные письменные сборники права, представляющие собой утвержденные княжеской властью обычаи, превратившие их в обычное право, обязательное для всех подданных государства, в западноевропейских странах, как и в Киевской Руси, назывались Правдами26, причем в «варварских «Правдах» — Судебниках речь шла прежде всего о защите личных и имущественных прав свободных людей, об установлении наказаний за их нарушение»27.

Параллели здесь очевидны. А.Я. Гуревич объяснял это общим восхождением к одним и тем же источникам, среди которых главенствующая роль принадлежит Ветхому и Новому Заветам28 и

24 См.: Гуревич А.Я. Указ. соч.

25 См.: там же. С. 171.

26 См.: История государства и права зарубежных стран / Под ред. П.Н. Га-ланзы, Б.С. Громакова. М., 1980. С. 243; Графский В.Г. Всеобщая история государства и права. М., 2003. К сожалению, современными российскими историками-юристами эта тема не разрабатывается.

27 См.: Гуревич А.Я. Указ. соч. С. 172.

28 В Ветхом Завете слово «правда» в юридическом значении употребляется многократно. Например: «...не решай тяжбы, отступая по большинству от правды» (Исх. 23:2); «правды, правды ищи, дабы ты был жив и овладел землею» (Вт. 16:20); «итак смотрите, по истине ли и по правде ли вы поступили, поставив Авимелеха царем» (Суд. 9:16); «...творил Давид суд и правду» (Цар. 8:15); «Господь судит народы. Суди меня, Господи, по правде» (Пс. 7:9); «Мною цари царствуют и узаканивают правду» (Притч. 8:15); «еще видел я под солнцем: место суда, а там беззаконие; место правды, а там неправда»; «а когда скажу беззакон-нику: "ты смертью умрешь", и он, обратится от грехов своих и будет творить суд и правду» (Иез. 33:14). В Новом Завете слово «правда» также часто употребляется в юридическом значении. Например: «...дело оканчивает и скоро решит по правде...» (Рим. 9:28); «поступающий по правде приятен Ему» (Деян. 10:35); «гнев Божий с неба на всякое нечестие и неправду человеков, подавляющих истину неправдою» (Рим. 1:18); «правда Божия через веру в Иисуса Христа во всех и на всех

римско-византийскому законодательству. Определенную лепту в эту общность юридических понятий внесла и византийская правовая доктрина, которая была распространена в западных странах29 и на Руси30.

Таким образом, термином «правда» обозначается довольно сложная формула, включающая в свое содержание религиозно-философскую мотивацию в качестве основания для определения юридических понятий.

5. Изменения в понятийном аппарате и его терминологическом выражении в позднем Средневековье в связи с принятием Судебников 1497, 1550 и 1589 гг.

В позднее Средневековье (XIV—XVI вв.) в России происходят существенные изменения государственно-правовой организации. После освобождения страны от ордынского владычества (1480 г.) активно развивается процесс объединения суверенных государств-княжеств в единое политическое образование, возглавляемое великим Московским князем. Великим князьям Ивану III (1462—1505), а затем его сыну Василию III (1505—1533) в основном необходимо было превратить страну в сильное и независимое государство, создать постоянное войско, подчинив его непосредственно московским носителям верховной власти, ввести новую единую налоговую систему и судебную организацию, действующую на основании общего для всей страны законодательства.

Для реализации всех этих планов в 1497 г. был принят общерусский Великокняжеский судебник, в 1550 г. — Царский судеб-

верующих» (Рим. 3:22). Таких примеров в библейских текстах много, и именно поэтому в странах христианской цивилизации сложилось практически однотипное восприятие и толкование данного термина.

29 См., например: Копосов Н.Е. «Наставление» Агапита и западноевропейская политическая мысль XVI—XVII вв.: (Агапит и Еразм) // Византийский временник. 1982. Т. 43. С. 90—97. В науке о праве и государстве неоднократно ставился вопрос о необходимости изучения права совместно с правовой теорией, поскольку именно мыслителями предлагаются проекты усовершенствования, введение новых или отмена устаревших правовых норм (законов), варианты устройства в государстве судебной системы и вершения правосудия на основании правды и справедливости. Однако эти идеи не получили практического воплощения в юридической исследовательской литературе.

30 См.: Чичуров И.С. Политическая идеология Средневековья. Византия и Русь. М., 1993. С. 46—48.

ник, за ним последовало законодательство, дополнявшее эти судебники. В 1589 г. был принят еще один судебник, рассчитанный на его применение в северорусских землях, а в начале XVII в. — Сводный судебник 1606—1607 гг.31 Причем «весь этот корпус узаконений был введен в действие всего за 110 лет. Появление четырех сборников законов и значительного количества нормативных актов за такой короткий с исторической точки зрения период объясняется активизацией государственно-правового строительства»32, вызванного объединением земель и созданием государства с обширной территорией под властью великих Московских князей.

Такое большое количество законов, соблюдение которых гарантировалось государственной властью посредством санкций за их нарушение, постепенно привело к изменению отношения к самому термину «закон». Изложенные в указанных Судебниках нормативные акты, содержавшие правила поведения, стали восприниматься как законы, обязательные для всего населения33.

Термин «правда» не исчезает из текстов этих документов, но постепенно начинает приобретать несколько другое смысловое наполнение. В Судебниках 1497 г. и 1550 г. в ст. 1 понятие «справедливого суда» выражалось в требовании беспристрастного правосудия: «...А на суде друг другу не дружить, а недругу не мстить. А посулов не имати в суде». В Судебнике 1589 г. это правило уточнялось: «судити в правду» (ст. 1); причем законодатель разъясняет значение этой формулы: «всякие дела судити по сему Судебнику» (ст. 200), т.е. только по закону.

31 Как указывал Р.Ю. Виппер, «только хорошо вышколенная группа законоведов способна была редактировать такие своды, как Великокняжеский судебник 1497 г. и Царский судебник 1550 г. А московские судебники производили на иностранцев, склонных... видеть во всем обиходе московитов только варварство, неожиданное впечатление культурной работы, отчетливой, ясной и продуманной» (Виппер Р.Ю. Иван Грозный. Ташкент, 1942. С. 25).

32 Чупова М.Д. Забытые Судебники (1589 и 1606/07) // Lex Russica. 2017. № 2. С. 184—205.

33 Представитель императора Максимилиана, С. Герберштейн дважды посетивший Москву в XVI в., высоко оценивал Судебник 1497 г. и подробно изложил не только его основные статьи, но и практику их применения. Он даже выражал намерение перевести Судебник для императора Максимилиана, поскольку в то время в Западной Европе не было кодифицированных сборников законов (см.: Герберштейн С. Записки о Московии / Пер. с нем. А.И. Малеина, А.В. Назаренко. М., 1988. С. 118—119).

Прилагательное «правый» в Судебнике 1497 г. служило характеристикой стороны судебного процесса, выигравшей дело («правому то все взять на виноватом» — ст. 32); выдаваемых судом документов («правая грамота» — ст. 15, 17, 22, 23, 40 и др.); в противоположном смысле обозначало неправосудное разрешение дела судом («неправый суд» — ст. 19). Однако за действия, порученные наместничьему приставу (имеется в виду «хождение и езд» по делу) устанавливалась определенная плата, размер которой исчислялся «по верстам». В случае если этому судебному работнику вменялось еще и расследование по делу, плата удваивалась; это выражено формулой «а на правду вдвое» — ст. 44). Плата удваивалась также за установление истины по делу, т.е. правды.

В ст. 47 изложено правило виндикации собственности из незаконного владения. Истцу предоставлялась возможность подтверждать правомерность своих притязаний свидетельскими показаниями двух или трех «добрых людей»; целование по таким искам не предусматривалось. При отсутствии у истца свидетелей судья должен был рассмотреть его исковые требования по справедливости и закону. Согласно ст. 64 любая из сторон могла потребовать пересуд, если будет доказано «оболживение судного списка», для чего жалобщику, критикующему список, необходимо «сослаться на правду», т.е. привести необходимые (и достаточные) доказательства, подтверждающие выдвинутые им обвинения34.

Слово «истина» тоже приобретает другой смысловой оттенок, близкий понятиям «правдивый», «честный». Так, купцу, потерявшему товар в результате стихийных бедствий («затонет или загорит или рать возьмет»), предоставлялось право заплатить за ссуду, полученную за этот товар, «без росту», только его «истинную цену» (ст. 55).

В Судебнике 1550 г. термин «правда» употребляется в таком же значении, что и в Судебнике 1497 г. Документы, выданные судом и удостоверявшие правомочия стороны, называются «правыми грамотами» (ст. 2, 63, 65, 66, 67); проводить обыски по делу предлагается «в правду» (ст. 2, 3, 4, 6); судебный работник, на обязанности которого доставка «послуха перед судью», назван «правед-чиком» (ст. 18). Особенное внимание обращалось на проверку обвинений наместников и волостелей во взятках, в составлении «лживых судных списков», вынесении неправедных приговоров — такие обвинения подлежали тщательному расследованию

34 См.: Российское законодательство Х—ХХ вв. Т. 2. М., 1985. С. 54—97. Труды Института государства и права РАН. 2018. Том 13. № 2

с опросом свидетелей, проверкой документов для установления «истинной правды». В случае подтверждения обвинения «истцов» (участников процесса) предписывалось «иск взяти на судье вдвое и пеню» (ст. 69).

При обвинении кого-либо в совершении двойного преступления («бил и грабил») суду полагалось устанавливать правду отдельно по каждому из них, «а во всем не обвинити... и судити по тому ж: кто в чем скажется виноват» (ст. 25).

В Судебнике 1550 г. (ст. 98) санкционировался обычай. «А которые дела будут новые, а в сем Судебнике не написаны, и как те дела с государева докладу и со всех бояр приговору вершатся, и те дела в том Судебнике приписывати». Ранее существовало обычное правило, согласно которому по всем серьезным вопросам, требующим для своего разрешения наличия всего состава Боярской думы, решение принималось «всею общею Думою» и с утверждением государем — «по государеву и великого князя указу и по боярскому приговору»35, т.е. этот порядок принятия решений указанная статья превратила в закон. Таким образом, она «не внесла принципиальных изменений, а только кодифицировала сложившуюся практику»36. Кстати, порядок превращения обычая в закон путем его санкционирования законодателем сохранился и до настоящего времени.

Однако по поводу содержания ст. 98 и ее политической направленности споры не утихают и сегодня. Наиболее ярко противоположная позиция высказана И.Я. Фрояновым, считающим, что данная статья ограничила «самодержавие царя» (Ивана IV), которого, следует заметить, и не было, поскольку в России к этому времени уже сформировалась сословно-представительная монархия в качестве формы правления37, так как «царь был поставлен ниже Боярской думы». Принять эту норму удалось «благодаря огромному политическому влиянию реформаторов-законотворцев, а также благодаря их юридической изобретательности и хитрости»38. По-видимому, под «юридической изобретательно-

35 Штамм С.И. Судебник 1497 г. М., 1955. С. 13.

36 Власть реформы: от самодержавной к советской России / Под ред. Б.В. Ананьича, Р.Ш. Ганелина, В.М. Панеях. СПб., 1996. С. 61.

37 Черепнин Л.В. Земские соборы русского государства в XVI—XVII вв. М., 1978. С. 92—105.

38 Фроянов И.Я. Комментарий к статье 98 Судебника 1550 г. // Исследования по истории средневековой Руси. К 80-летию Юрия Георгиевича Алексеева / Отв. ред. А.Ю. Дворниченко. М.; СПб., 2006. С. 153.

стью и хитростью» следует понимать профессионализм законодателей, официально превративших многолетний обычай в закон.

В рассматриваемый период термин «правда» активно переосмысливается в произведениях политических мыслителей, получая широкое теоретическое толкование, он начинает охватывать всю совокупность политических и юридических отношений в государстве: реализацию власти, а также законодательство и правоприменение, т.е., говоря современным языком, всю деятельность политических и правовых институтов в государстве39.

В Московском государстве под «правдой» стал пониматься правопорядок в государстве, при этом нравственная характеристика, изначально присущая этому термину, не исчезла, а напротив, усиленно подчеркивалась, так как соблюдение «правды во всем» понималось как наличие в деятельности государства высшей справедливости. Термин «справедливость», равно как и его антоним «несправедливость», стали активно употребляться для характеристики политической, особенно юридической, действительности в государстве. Наиболее часто понятие «правда» сопрягалось именно с вершением правосудия.

Закон, обязательный для исполнения всем народом, самим верховным правителем и назначаемыми им чиновниками (наместниками и волостелями), стал толковаться как частичное воспроизведение «правды», а не наоборот, как это было в Х—ХП вв., когда «правда» в качестве княжеского законодательства воспринималась как воплощение высшей Божественной справедливости для ее реализации в земных отношениях.

Современный теоретик права А.В. Поляков рассматривает термин «правда» как «выражение нравственного блага», имеющего высшую «надправовую ценность», полагая, что «надындивидуальный характер этой правды является как бы отличительной чертой правосознания российского общества»40. В этот период «правда» становится синонимом истины, понимаемой как действительное выражение подлинной высшей справедливости, обозначенной, по словам И.И. Срезневского, как «истина на деле»41.

39 Такое толкование термина «правда» близко по кругу обозначаемых им юридических явлений к современному понятию «правовой системы», обнаруживая удивительную преемственность в понимании юридических категорий.

40 См.: ПоляковА.В. Общая теория права. СПб., 2001. С. 293—294, 317, 319.

41 См.: Срезневский И.И. Указ. соч. Т. 2.

Б.П. Вышеславцев отмечал, что не случайно в отечественной правовой теории родился такой непереводимый термин, как «правда», вмещающий в свое содержание одновременно понимание закона, права и справедливости42.

Восприятие общественным мнением конца XV—XVI вв. «закона» в качестве части «правды», реализуемой установлением правил поведения, предоставляло мыслителям и политическим деятелям, да и всем подданным России возможность критиковать законы государства как не соответствующие правде.

В понятие «праведного» поведения мыслители включали соблюдение Божественных законов и заповедей Иисуса Христа, а также «градских» законов (т.е. положительного законодательства). Иосиф Волоцкий писал, что «Божественные правила, заповеди Господни, изречения Святых отцов смешались с градскими [гражданскими] законами», причем не случайно, а по Божественному замыслу, ибо «божественные правила издревле были перемешаны с градскими законами. Так возникла книга Номоканон, то есть правила закона... в которой божественные правила, заповеди Господни и изречения святых отцов смешались с градскими законами»43. Поэтому нарушение «градских» законов карается как Божественным судом, так и гражданским, но, в свою очередь, и нарушение Божественных законов преследуется не только Церковью, но и государством.

Таким образом, можно сделать вывод, что термин «правда» расширил свое содержание и стал пониматься как высшая справедливость, а смысл термина «закон», напротив, сузился до обозначения конкретной правовой нормы. В результате эти термины и выражаемые ими понятия как бы поменялись местами, сохранив при этом свою лексическую форму. «Правда» приобрела значение всеобъемлющей справедливости применительно к правотворчеству и правоприменению.

Эта терминологическая диалектика представляет собой одну из сложнейших особенностей не только юридической терминологии, но и всего понятийного аппарата средневековых мыслителей и законодателей, без уяснения которой невозможно адекватно

42 См.: Вышеславцев Б.П. Этика преображенного эроса. М., 1994. С. 173.

43 Творение святого преподобного Иосифа Волоцкого. Просветитель. М., 1994. С. 324.

понимать и анализировать юридические тексты — законы и произведения мыслителей, в которых они получали свое толкование.

Понятия, как и соответствующие им термины, сначала формулируются и осмысливаются в политических трактатах, а уже затем воспринимаются законодателями и усваиваются общественным мнением. Максим Грек одним из первых в русской правовой теории термином «правда» стал обозначать все формы законной деятельности властей, специально выделяя при этом судопроизводство. «Правда» в его понимании — это прежде всего наличие в государстве справедливого и немздоимного44 суда. «Правда — сиречь прав суд» — т.е. такое правосудие, при котором тяжба каждого человека рассматривается на основании законов, нелицеприятно с кротостью и мудростью, а сами властители и их «соспешники» и «антипаты» (наместники) «правят вещи подручников (подданных. — Н.З.) "по установлению градских законов" и тем становятся угодными Богу, который больше всего любит "правду, щедроту и милость"»45. Именно в соблюдении правды, связанной с благозаконием, и состоит главная обязанность царствующей персоны перед своим народом. Наличие веры, но отсутствие при этом правды в деятельности государства не угодно Богу. Византия, указывал Максим Грек в «Послании благоверному царю и великому князю Иоанну Васильевичу всея Руси», была повержена «неверным, малым и худым народом» только лишь по причине неисполнения византийскими царями своих обязанностей перед подданными. «Последние цари византийские державу свою погубиша, точию за превелию их гордость и превозношение и сребролюбие и лихоимство», которыми они были побеждены. Они «хищаху неправедне имения подручников, пре-зираху свои боляры... вдовицы обидимыя и сироты нищая»; не вершили правосудия и не наказывали преступников («не отмщая обидящих»)46.

Максим Грек в «Слове душеполезном зело внимающим ему. Беседует ум к души своей. В нем же на лихоимство», наставляя правителей, призывал их «выю [шею] свою положить за закон», если это будет необходимо, всегда помня о том, что человек по-

44 Мзда, посул — такими словами в Средние века называлась взятка. Слово «посул» имеет другой смысл — обещание взятки.

45 Сочинения Преподобного Максима Грека. Часть вторая. Казань, 1860. С. 210—211.

46 Там же. С. 351.

ставлен не владеть законом, а руководствоваться им и подчиняться ему47.

Зиновий Отенский в «Послании к Новгородскому дьяку великокняжескому Я.В. Шишкину» обстоятельно рассмотрел все вопросы, связанные с отправлением правосудия. Но прежде чем приступить к анализу правоприменительной практики непосредственно в Новгородском наместничестве, он обратил внимание на некоторые общие недостатки, характерные для всей страны, которые он считал необходимым искоренять. Он требовал от чиновников, уполномоченных государством, осуществлять судебную власть только на основании законов; наказания назначать в соответствии с тяжестью содеянного, при этом учитывая личность подсудимого, мотивы совершения им преступления и однократность или повторность его преступной деятельности, а исполнение приговоров поручать специальным работникам судебного ведомства (палачам). «Цари не своими руками умучивают» преступников, а повелевают специальным людям «умучити согрешивших»48. Об исполнении наказаний людей не по приговорам судов и не палачами, а самим царем или по его приказанию любым человеком писал и А.М. Курбский49.

Зиновий Отенский считал, что от «неправедных судов», «не возбраняющих злу» и не наказывающих преступников, в государстве умножаются «насилия в татьбе и во убийствах и во пре-любодействе». Он предложил свою классификацию законов, поделив все законы на три категории. К первой относились Законы Божественные (Законы Бога, Заповеди Иисуса Христа, Святоотеческие писания и постановления Церковных соборов). Это законодательство изначально Богодухновенно по своей природе. Вторую категорию образуют «законы рождения земли своей», включающие в свой состав обычаи, сложившиеся в каждой

47 Сочинения Преподобного Максима Грека. Часть вторая. Казань, 1860. С. 16, 37—38.

48 Истины показание к вопросившим о новом учении: сочинение инока Зиновия. Казань, 1853. С. 983. Здесь явно слышится намек на практику самого венценосца Ивана IV.

49 А.М. Курбский отмечал, что смертные казни в период опричнины исполнялись «не палачами, как таковыми действующими», а самим царем Иваном IV, который различными смертями умучивал людей, и даже простых людей (не палачей) заставлял «руки кровавить и резать человеков по суставам» (Курбский А.М. Предисловие к Новому Маргариту // Библиотека литературы Древней Руси / Под ред. Д.С. Лихачева, Л.А. Дмитриева, А.А. Алексеева, Н.В. Понырко. Т. 11. СПб., 2001. С. 558).

стране, с учетом ее конкретных географических и климатических условий, и моральные нормы. В третью категорию мыслитель включил положительное законодательство, создаваемое государственной властью, в котором опосредованно выражена Божественная воля и отражены естественно-географические ус-ловия50. В положительном законодательстве Зиновий Отенский выделял еще две категории: «законы царские» и «законы градские». К последним он относил местное законодательство, принимаемое с учетом особенностей каждой местности (климат, плодородие почв, численность населения). В положительных законах следует учитывать все лучшее, что накоплено в законодательстве других стран, и мудрые советы философов.

Законы должны исполняться всем населением страны: властвующими и подвластными, среди которых судьям (всех уровней) отводилось особое место, ибо они «посажены на высоком судейском престоле» для того, чтобы «творить суд и правду»: «по суду судити и обвинити по обыску». Судья, который судит не по правде, не соблюдая Заповеди Божии и Его повеления, и «стража у такого (судьи) вместо воров, достоин наказания от Господа и отвержения от лица Его»51.

Особенностью средневекового правопонимания являлось соединение юридических и нравственных категорий. Многие

50 В качестве классификационного критерия законов второй группы Зиновий Отенский выделял географические и климатические условия (почти за 200 лет до Ш. Монтескье), к которым относил климат, долготу светового дня и плодородие почв и обычаи, сложившиеся у населения в этих условиях. «...Кояж-до страна, — утверждал он, — разньствен обычай имат, по особому ея строения чину солнечного ради обхождения и воздушного пошествия. Во стране убо си-бирстей и самоядстей, глаголют, множество зимы имеется, скудно же лето зело, ни орания, ниже сеяния имут. И во стране мурманской, глаголют, месяца ноем-врия и месяца декамврия солнце не всходит 30 дней и день не озаряется, месяца же майя и иуния 30 дней солнце не заходит, нощь и вечер не бывает. В Александрии же во все 12 месяцев непременно день и нощь равны. И северная страна излишне скудна, южная же страна излишне знойна. Иные же страны богаты зело, иные же и убози зело. Ови убо страны многоплодны, ови же малоплодны, и ови неплодны; иные гобизнены (урожайны. — Н.Э.), иные же помногу скудны. Паки же овии страны скотопищны, иные же гладны.... Разве возможно во всех них быть одним обычаям и законам? Разному устроению должны соответствовать и различные законы» (См.: Истины показание к вопросившим о новом учении: сочинение инока Зиновия. С. 892—893).

51 Клибанов А.И., Корецкий В.И. Послание Зиновия Отенского дьяку Я.В. Шишкину // Труды Отдела древнерусской литературы / Отв. ред. Н.А. Казакова. Т. ХУП. М.; Л., 1961. С. 201—224.

мыслители не отделяли преступления от безнравственных проступков. Так, старец Псковского Елеазарова монастыря Филофей воспринимал «неправду» как нарушение и нравственных правил, и законов государства. Причем нарушения нравственности и уголовные преступления он перечислял в одном смысловом ряду, например убийство, поджог, воровство — наряду с безнравственными поступками (клевета, нанесение обиды словом и даже просто наличие злых мыслей). Любое безнравственное деяние характеризовалось Филофеем как неправедное по своей природе, требующее возмездия, но прежде всего от Бога, а затем и обязательно от государя.

Законы государства Филофей, как и большинство его современников, рассматривал в качестве части правды, поддерживаемой силой власти. Настаивая на законной реализации власти, он усматривал в этом залог сохранения порядка в государстве, что, по его мнению, вменялось в обязанность наместнику Бога на земле — государю при вручении ему «скипетра царствия»52.

Зиновий Отенский одним из первых предпринял попытку отделить право от морали. Он считал, что законами караются такие преступления, как убийство, поджог («запаление градом»), фальшивомонетничество («цатоизменение») и «еликая таковая», но есть прегрешения, которые не предусмотрены законами: «гнев, укоризна, пьянство53, лихоимание». За эти деяния люди наказываются по закону Христову, уготовившему им геенну огненную на том свете54. Однако Зиновий уловил близкую связь безнравственного поведения с совершением преступлений, заметив, что люди, нарушающие моральные Заповеди Христа, чаще других «впадают во власть зла» и совершают преступления, ответственность за которые предусмотрена уже законами государства55.

И.С. Пересветов вопрос о необходимости соблюдения законов в государстве рассматривал в аспекте соотношения правды и веры. В его произведениях вера и правда тесно взаимосвязаны,

52 См.: Малинин В. Старец Елеазарова монастыря Филофей и его послания // Историко-литературное исследование. Киев, 1901. С. 14—15, 58.

53 Зиновий Отенский осуждал пьянство, непосредственно связывая этот порок с обнищанием, оскудением пьяниц и совершением ими преступлений.

54 У Филофея нет такого разделения, у него наряду с такими преступлениями, как убийство, поджег, воровство, перечисляются клевета, обида словом и даже просто злые мысли.

55 См.: Истины показание к вопросившим о новом учении: сочинение инока Зиновия. С. 673 — 674.

поскольку он считал, что вера во Христа и есть вера в правду, поэтому вера должна помогать людям понимать и исполнять правду. Если единство веры и правды соблюдается, то в таком «царстве Бог пребывает, и помощь свою великую подает и гнев Божий не воздвигается на то царство», потому что правды «сильнее в Божественном Его Писании нет. Правда Богу и Отцу сердечная радость, а царю великая мудрость и сила»56. «Правда» в его понимании — сложный и многоаспектный термин, включающий юридические, моральные и религиозные элементы, а «справедливость» есть «соблюдение правды во всем»57.

Многие средневековые мыслители в своих сочинениях старались затушевать изложение наиболее острых проблем. Распространенным средством для этого стал введенный Максимом Греком прием, основанный на исторических параллелях и политических аллюзиях, заключающийся в большинстве случаев в противопоставлении «неверных», но «праведных царств», в которых цари и князья «правят вещи подручников по установлению градских законов», «верным», т.е. православным царствам, но не соблюдающим «правду» в своей деятельности58. К этому литературному приему прибегал и Зиновий Отенский, но наиболее

56 Сочинения И. Пересветова / Под ред. Д.С. Лихачева. М.; Л., 1956. С. 177.

57 Там же. Советские и современные исследователи неоднократно пытались раскрыть содержание понятия «правда». Так, Л.В. Черепнин определял «правду» как «совокупность правовых норм» (Черепнин Л.В. Из наблюдений над лексикой древнерусских актов (к вопросу о термине «правда») // Вопросы истории и лексикографии восточнославянских языков: к 80-летию С.Г. Бархударова / Отв. ред. Ф.П. Филин. М., 1974. С. 211—212). Н.В. Синицына считала возможным отождествление «правды» с законом (см.: Синицына Н.В. Общественно-политические взгляды Федора Карпова. Рукопись. Цит. по: Клибанов А.И., Корецкий В.И. Указ. соч. 219). А.Л. Саккетти называл «правду» «этической регулятивной нормой», определяющей «соответствие наград и наказаний» (Саккетти А.Л. Политическая программа И.С. Пересветова // Вестник Московского университета. Серия общественных наук. 1951. № 1. С. 111). М.Н. Громов усматривал в «правде» представление «о правом суде» (Громов М.Н. Максим Грек. М., 1983. С. 10). Однако необходимо учитывать, что «правда» в восприятии средневекового человека — гораздо более сложное и многозначное понятие, исключающее однозначное ее толкование, поэтому ни одно из вышеприведенных определений не является достаточным.

58 Максим Грек приводил пример, как по воле Бога победа доставалась нечестивому идолопоклоннику «перскому царю Киру» за «превелию правду и кротость и милосердие», проявленное им к своим подданным, так что они даже «отцом его нарицаху»; а побежденными оказывались Иерусалимские «благоверные царства Седекиево и Ехониево... за всячекое их беззаконие, сатанинскую гор-

удачно им воспользовался И.С. Пересветов, который построил критический анализ современной ему российской действительности, равно как и предложенную программу реформ, на противопоставлении потерпевшей военное поражение Византии (1453 г.) Османской империи, одержавшей над ней победу. Причину поражения Византии он усматривал в «неправедных» политических и правовых порядках, якобы существовавших в этой стране и приведших ее к печальным последствиям, и напротив, победу Турции приписывал «праведной» организации всего государственного устройства и, особенно, наличию «у турок» «праведных законов» и «справедливого правосудия». Турецкий «Маг-мет-салтан правый суд во все царство ввел, а ложь вывел», тогда как у греческого царя Константина вельможи нечисто налоги собирали, богатели и радовались, «а земля и царство плакали и в бедах купались. И за это Господь Бог разгневался на царя Константина и вельможи его и на все царство греческое неумолимым гневом Своим, что они правдою гнушались и не знали того, что Бог любит сильнее всего правда», потому что «Истинная правда Христос есть»59.

Современники И.С. Пересветова без труда угадывали в критике византийских порядков обличение «неустройств», существовавших в России, а в описании «праведного» государства, якобы бывшего «у турок» — предлагаемую мыслителем программу государственно-правовых преобразований.

Таким образом, в представлениях И.С. Пересветова наличествует широкое понимание «правды», выраженное в требовании соблюдении законов, вершении справедливого правосудия и необходимости нравственной мотивации поступков всеми людьми: властвующими и подвластными.

В знаменитой фразе И.С. Пересветова «Бог любит не веру, а правду» И.И. Полосин увидел «ослепительный блеск еретической мысли»60. Такая точка зрения представляется необоснованной, ибо никаких неортодоксальных суждений эта фраза не содержит. О необходимости соответствия правды вере, а веры правде писал

дость и богомерзкое лихоимание» (Сочинения преподобного Максима Грека. С. 354—355).

59 Сочинения И. Пересветова. С. 189, 176.

60 Полосин И.И. О челобитных И.С. Пересветова // Ученые записки Государственного педагогического ин-та им. В.И. Ленина / Под ред. А.М. Панкратовой. Т. 35. Вып. 2. М., 1946. С. 54.

апостол Иаков в своем Соборном Послании: «...Вера если не имеет дел, мертва сама по себе... Хочешь ли знать... что вера без дел мертва» (Иак. 2:17, 20). Скорее, можно согласиться с А.И. Клиба-новым, усматривавшим в «пересветовской правде» некую «верховную регулятивную норму, эквивалентную нашему понятию идеала»61. А.А. Зимин и А.Л. Хорошкевич трактуют «правду» И.С. Пересветова как справедливый государственный порядок, но считают, что представления мыслителя о «правде» постоянно видоизменяются62. Утверждение исследователей относительно «видоизменения» представлений И.С. Пеерсветова вызывает сомнения, ибо «справедливый строй» у него может наступить только в результате реализации «правды во всем», и прежде всего соблюдения законов во всех видах государственной деятельности, а особенно в сфере «вершения правосудия», и в этом плане его позиция никогда «не видоизменялась».

В России формулу о взаимодействии «правды и веры» первым в политическую литературу ввел не И.С. Пересветов, а Максим Грек, но большое распространение она впоследствии получила именно благодаря И.С. Пересветову, ярко и образно описавшему наличие «правды во всем» в Османской империи и ее отсутствие у греческого царя Константина. К взаимодействию «правды и веры» обращался также Зиновий Отенский, используя эту формулу для критики «неправды и несправедливости» в государственной практике, а в дальнейшем, в первые десятилетия XVII в., и Иван Тимофеев.

Тема законной реализации власти, вершения справедливого правосудия оставалась актуальной и в первой четверти XVII в., но в связи с династическим кризисом и последовавшей за ним Смутой и гражданской войной она приобрела несколько иной характер.

«Государев дьяк» Иван Тимофеев в своем единственном произведении «Временник» поставил задачу выяснить, «почему разлияшася наша страна, которой многие великие государства

61 Клибанов А.И. Правда «Земли» и «Царства» Ивана Пересветова // Исторические записки / Под ред. А.М. Самсонова. Т. 99. М., 1937. С. 221. Этот автор определил главную мысль И.С. Пересветова в его понимании «правды», однако представляется, что «правда» Пересветова, кроме общего представления «об идеале», имеет еще и юридические характеристики. К сожалению, эта тема не нашла должного освещения в историко-правовой литературе.

62 См.: Зимин А.А., Хорошкевич А.Л. Россия времени Ивана Грозного. М., 1982. С. 47; Зимин А.А. И.С. Пересветов и его современники. М., 1958. С. 400.

прежде завидовали». Ответ на этот вопрос он видел в «нарушении законного порядка во всем». Безнравственность и беззаконие (мораль и право у него близко соседствуют, но не сливаются) правителей привели к нравственному падению народа. В стране нарушился законный порядок, процветали не только не пресекаемые, а даже поощряемые высшей властью пороки: клевета, доносительство, предательство и беззастенчивая ложь и повсеместное воровство, охватившее всех от малых до великих. При тирани-ческом63 царствовании Ивана IV, характеризуемом мыслителем как «беззаконное», люди стали рабопослушными, а не законопослушными, как им надлежало бы быть. Постоянное нарушение законов привело к полному крушению государственного порядка и в конечном счете «все бесчестное в несвойственную ему честную ризу оделось». Он делал вывод, что тираническое правление Ивана IV, основанное на беззаконии и порождаемом им страхе, охватившем весь народ, опустошило его душу; люди чувствовали себя бессильными, не способными что-либо изменить в окружающей их действительности, отчего у них утратилась способность к сопротивлению насилию. Страна «словно саваном покрылась бессловесным молчанием», и люди молча смотрели «на невинных погибели». «Бессловесное молчание» позволило Ивану IV установить в стране кровавый террористический режим, а последующим правителям продолжать нарушать законы Божественные и человеческие. Церковь при этом не только молчала, но и попустительствовала повсеместному нарушению законов. В результате бесчестная пирамида «владущих начальников» воспитала народ «в страшивстве», разъединила его, превратив в «несогласное бесчеловечество», не имеющее разумения, ибо здравый смысл в народе и ответственность за свои поступки должны достигаться воспитанием и образованием, а «не страшивством». Постоянно терзаемый страхом народ стал неспособным к рассуждению и безрассудно доверчивым начальственному слову. Люди перестали бояться Суда Божественного и испытывали страх лишь перед земными властителями. «Ползкое естества нашего пременение иже от древней крепости в худость отошедшее» и отсутствие мужества в народе («несть мужества никоего в нас до единого») при-

63 Формула «тираническое правление» для обозначения царствования, в котором не соблюдаются законы и осуществляется внесудебное и произвольное преследование людей, прочно входит в словарь политических писателей второй половины XVI — первой трети XVII в.

вели страну к внутренним и внешним расстройствам. Беззаконие и самовластие царей вызвали ответную реакцию у подданных, и «нача много в земли ражатися зло, еже по всей нашей земле непослушное самовластии рабов з затворением градов» и даже «саму царствия главу еже матерь градом Москву» они окружили и заперли царя Василия Шуйского как птицу в клетке на глазах всего мира64. Иван Тимофеев упрекал своих современников в том, что они лишились не только нравственных основ своего бытия, но и разума «восставши сами на ся и разделившася в разделении зла». Так началась в России гражданская война.

Иван Тимофеев не считал гражданскую войну случайностью. По его мнению, она явилась закономерным продолжением длительного попрания правды и нарушения всех законов в государстве. Однако он выражал надежду на то, что Бог не позволит «ко-лебатися такому великому дому, бывшему премногим надо всеми» и восстановит Россию, наказав всех тех, кто расхищал страну и на расхищенных богатствах пировал. Однако спасение возможно, только если люди осознают свою вину (а виноваты все, не уставал повторять Иван Тимофеев, — «с головы до самую ногу»), тогда они смогут упросить Владыку Христа «угасити пламя» людского гнева.

Правопонимание Ивана Тимофеева основано на традиционных принципах отечественной правовой теории. Он был уверен в том, что «невозможно Богу угодить без правды»65. Как и его предшественники, Иван Тимофеев классифицировал законы государства, но, называя божественные и государственные («уставные») законы, он добавлял к ним еще и законы естественные, которые ранее не упоминались66. Естественные и божественные законы «не касаемы людьми», поскольку они вечные и неизменные. Им

64 См.: Временник Ивана Тимофеева / Под ред. В.П. Адриановой-Перетц. М.; Л., 1951. С. 110—111; 35; 121.

65 Там же. 66: 234.

66 В.А. Рогов отрицал наличие теории естественных прав человека или даже предваряющих ее элементов в русской средневековой правовой теории (см.: Рогов В.А. Этюды о параллелях в средневековой теории права // Themis: ежегодник истории права и правоведения / Ред. О.А. Омельченко. Вып. 3. М., 2002. С. 24—48). Вопрос этот спорный, но категорически утверждать, что в то время отечественные мыслители ничего не знали о теории естественного права, не следует, они воспринимали данную теорию, используя термин «прирожденные права», а А.М. Курбский писал о естественных законах. Он утверждал, что добро и справедливость и есть основные составляющие естественных законов,

должны соответствовать уставные законы, на основании которых организована жизнь в государстве. К уставному законодательству Иван Тимофеев относил все государственные законы, начиная с первых «самодержавных (здесь — в значении суверенных. — Н.З.) царей уставы». Самым главным законом в государстве он считал закон, обеспечивающий занятие престола. По его мнению, нарушение этого основного закона ведет к падению уважения ко всем другим законам государства.

Как и большинство русских мыслителей, Иван Тимофеев обращал внимание на правоприменительную деятельности властей, подчеркивая, что нарушение законов в государстве неизбежно приводит к тяжким последствиям для страны и народа. Преступление он традиционно рассматривал как нарушение правды, предполагающее возмездие от земных властей, а также кару от всевидящего Бога. Термину «правда» он явно придает не только юридическое содержание, включая в его значение и нравственные элементы. Иван Тимофеев разделял традиционное для русской политической мысли представление о том, что Богу невозможно угодить без правды. Только законопослушная жизнь угодна Богу, и в этих рассуждениях у него, как и у И.С. Пересве-това, правда и вера связаны воедино.

Интересна и нова для правовой теории выдвинутая Иваном Тимофеевым мысль о том, что за соблюдение правды и законов в стране ответственность возлагается не только на правителей и судей, но и на весь народ. Отвечать должны не только преступники, но и «все молчавшие и допускавшие» совершение преступлений, в том числе и писатели, «которые умолчат и не обличат нечестие»; и каждый человек, даже если он мал и подобен песочной дробинке, все равно не останется безнаказанным, потому что «все мы в этом участники»67.

Тема исторической ответственности народа за судьбы своей страны в такой жесткой формулировке была поставлена впервые, но и сегодня она остается актуальной в политической литературе, как отечественной, так и зарубежной.

Мыслитель другой эпохи — Нового времени — И.Т. Посошков в своей «Книге о скудости и богатстве»68 уделил много внимания

посредством которых Божественная воля обеспечивает сохранность всего человечества (см.: Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским. Л., 1979. С. 179).

67 Временник Ивана Тимофеева. С. 27: 191, 33: 198.

68 Посошков И.Т. Книга о скудости и богатстве. М., 1937.

больному для России вопросу «искоренения неправды» в стране. Он полагал, что из-за повсеместного нарушения законов правителями и их ставленниками, отсутствия должного преследования преступников, а главное, широко распространившегося «неправедного судейства» в стране много воров и разбойников (по его представлению, даже больше, чем в других странах)69. Для устранения этих пороков И.Т. Посошков считал необходимым принятие новых законов («новой Судебной книги»), содержащих не только справедливые нормы, но и справедливую («праведную») организацию судоустройства, способную обеспечить реализацию истинного правосудия в государстве.

И.Т. Посошков пользовался понятийным аппаратом и терминологией, разработанными еще в XVI в., традиционно понимая под «правдой» законную и справедливую реализацию власти во всех ее формах («и в малом и в великом»). «Неправда» в его понимании — нарушение всего порядка в государстве («беззаконие»), в том числе попрание всех «прироженных от Бога прав человека». В этом смысле вполне можно говорить о своеобразном понимании русскими мыслителями естественных («прироженных», по выражению А.М. Курбского и И.С. Пересветова) прав человека.

И.Т. Посошков высказал предположение, что если законы в государстве будут неуклонно исполняться в течение пяти-ше-сти лет, то люди станут опасаться «обиды чинить и от неправд начнут остерегаться и со всяким желанием начнут делать правду».

Эти строки написаны И.С. Пересветовым более чем через 100 лет после того, как с такими же речами обращались к властям Максим Грек, А.М. Курбский, И.С. Пересветов, Зиновий Отен-ский, неизвестный автор (возможно, авторы) «Валаамской беседы старцев Сергия и Германа», но за прошедшее время ничего не изменилось, все та же «неправда», все то же отсутствие правосудия и засилье «лихих людей» тревожит мыслителей, заставляя их искать пути преодоления этих «нестроений» в государственно-правовом устройстве России.

69 Еще в XV в. папский легат Антонио Поссевино, посетивший Москву, отмечал, что законов у русских много, но они их не соблюдают, а подчиняются только воле своего великого князя, который «держит в своих руках не только города, крепости, села, дома, поместья, леса, озера, реки, но и честь и достоинство своих подданных». Он удивлялся отсутствию у людей всех сословий представлений о праве собственности. В этой стране, писал А. Поссевино, никому ничего не принадлежит и каждый зависит только от воли князя (а не от законов, которых много и они хороши. — Н.Э.) (см.: Поссевино А. Исторические сочинения о России XVI века. М., 1983. С. 46—49).

5. Заключение

В отечественной средневековой правовой теории русскими мыслителями было разработано особое правопонимание, заключавшееся в сочетании веры и правды, «идеала нравственного блага и справедливости»70 с требованием соблюдения законов как основы существования и деятельности государства и жизни всех его подданных. Лепта, внесенная средневековыми мыслителями в разработку теории права, весьма существенна и представляет одну из интереснейших страниц в истории российской юридической науки, поскольку в ней представлены в жесткой сцепке такие понятия, как закон — правда — вера — истина и справедливость. Этот сплав мыслится как «истинное право», в содержание которого входят все перечисленные компоненты, не утратившие своего значения и до настоящего времени.

Впоследствии разработанные средневековыми мыслителями идеи о соответствии содержания принимаемых государством законов праву, понимаемому как высшая справедливость, были развиты в XVIII в. Я.П. Козельским, но уже на основе научных изысканий, характерных для Нового времени. Он предложил князю А.А. Вяземскому, возглавлявшему Уложенную комиссию, организованную Екатериной II, поставить вопрос о необходимости создать два направления в правовой науке: одно из которых будет называться юриспруденцией и станет изучать право (как правду), а другое — легиспруденцией и сосредоточится на исследовании законодательства. Легиспру-денция возникает на основе права, но составляет совершенно иной предмет. Законы от права отличаются тем, что они могут быть несправедливыми, а право по своей сущности несправедливым быть не может, ибо тогда оно перестает быть правом71. Здесь термин «правда» уже заменен термином «право», но их значение идентично. Я.П. Козельский исходил из тождественности права и справедливости.

Включение в правовую сферу понятия «справедливость», возникшего еще в Средние века, позволяло придавать праву «огромное нравственное значение, проявляющееся в необходимости

70 См.: Поляков А.В. Указ. соч. С. 293—294.

71 См.: Козельский Я.П. Философические предложения // Юридические произведения прогрессивных русских мыслителей: Вторая половина XVIII века / Под общ. ред. С.А. Покровского. М., 1959. С. 353—354.

принятия «хороших законов», наличия «справедливых» правителей, «правильно» организованных форм правления»72.

Обращаясь к современным теоретическим разработкам соотношения права с законами, следует учитывать, что данная тематика не нова и была предметом обсуждения в течение веков. Средневековые мыслители внесли в него свой и весьма существенный вклад.

Теоретическое наследие прошлого как фундамент общей науки о праве еще недостаточно изучено и понято; а между тем именно в средневековых разработках представлений о правде, законе, справедливости, истине и их взаимосвязи можно найти ключ к решению до сих пор являющемуся дискуссионным вопроса о соотношении права в широком смысле («правда») с правом в узком смысле («закон»), не забывая при этом, что подобная проблема уже обсуждалась в средневековой России.

В последнее время интерес к этой тематике возрастает. Так, в 2015 г. была опубликована статья, авторы которой заявили, что «выдвинутый еще древними мыслителями принцип справедливости составляет ядро современного правопонимания. Справедливость воспринимается как моральное и правовое понятие»73, однако далее этот тезис раскрывается исключительно на примерах из античной и западноевропейской средневековой литературы. Отечественные средневековые теоретические размышления на эту тему даже не упоминаются74. Разрабатывая проблематику справедливости в правоприменении, авторы также не обращаются к наследию отечественной правовой теории75, ибо, к сожалению, «нет памяти о прежнем» (Экк. 1:11).

72 См.: Ячменев Ю.В. Правда и Закон. Из истории российского правоведения. СПб., 2001. С.71.

73 Лимонцева В.А., Виницкий И.Е. К вопросу о справедливости и праве // Право и образование. 2015. № 6. С. 15—25.

74 Следует заметить, что и в других работах на эту тему, написанных ранее (см., например: Нерсесянц В.С. Право и закон. Из истории правовых учений. М., 1983), также анализируются только античные и западноевропейские теории эпохи Возрождения. Между тем в России данная тема обсуждалась значительно раньше и следовало бы обратить серьезное внимание на ее разработку отечественными мыслителями XI—XVII вв.

75 См.: Лимонцева В.А., Симонова А.Е. К вопросу о справедливости в правоприменении. Международные и внутригосударственные аспекты защиты прав // Закон и право. 2017. № 12. С. 24—27. Возникают сомнения относительно утверждения авторов о том, что «справедливость — это истинность, правиль-

БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК

Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. М.: Наука, 1990. Виппер Р.Ю. Иван Грозный. Ташкент: Госиздат УзССР, 1942. Власть реформы: от самодержавной к советской России / Под ред. Б.В. Ананьича, Р.Ш. Ганелина, В.М. Панеях. СПб.: Наука, 1996.

Временник Ивана Тимофеева / Под ред. В.П. Адриановой-Перетц. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1951.

Вышеславцев Б.П. Этика преображенного эроса. М.: Республика, 1994.

Герберштейн С. Записки о Московии / Пер. с нем. А.И. Малеина, А.В. Назаренко. М.: Изд-во МГУ, 1988.

Графский В.Г. Всеобщая история государства и права. М.: НОРМА, 2003.

Громов М.Н. Максим Грек. М.: Мысль, 1983.

Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. М.: Искусство, 1984. Дерягин В.Я. Митрополит Иларион жизнь и слово // Митрополит Иларион. Слово о Законе и Благодати / Отв. ред. О.А. Платонов. М.: Институт русской цивилизации, 2011. С. 11—35.

Зимин А.А. И.С. Пересветов и его современники. М.: Изд-во АН СССР, 1958.

Зимин А.А., Хорошкевич А.Л. Россия времени Ивана Грозного. М.: Наука, 1982.

Иларион. Слово о Законе и Благодати. М.: Скрипторий, 1994. Истины показание к вопросившим о новом учении: сочинение инока Зиновия. Казань: Университетская Типография, 1863.

История государства и права зарубежных стран / Под ред. П.Н. Га-ланзы, Б.С. Громакова. М.: Юридическая литература, 1980.

Клибанов А.И. Правда «Земли» и «Царства» Ивана Пересветова // Исторические записки / Под ред. А.М. Самсонова. Т. 99. М.: Наука, 1937. С. 221—245.

Клибанов А.И., Корецкий В.И. Послание Зиновия Отенского дьяку Я.В. Шишкину // Труды Отдела древнерусской литературы / Отв. ред. Н.А. Казакова. Т. XVII. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1961. С. 201—224.

Козельский Я.П. Философические предложения // Юридические произведения прогрессивных русских мыслителей: Вторая полови-

ность, беспристрастие, соответствие человеческих отношений, действий морально-правовым нормам»; она «всегда носит политический характер, меняясь с изменением общества и государства» (там же. С. 25). При таком представлении о справедливости универсальность данного понятия утрачивается.

на XVIII века / Под общ. ред. С.А. Покровского. М.: Госюриздат, 1959. C. 307—430.

Копосов Н.Е. «Наставление» Агапита и западноевропейская политическая мысль XVI—XVII вв.: (Агапит и Еразм) // Византийский временник. 1982. Т. 43. С. 90—97.

Курбский А.М. Предисловие к Новому Маргариту // Библиотека литературы Древней Руси / Под ред. Д.С. Лихачева, Л.А. Дмитриева, А.А. Алексеева, Н.В. Понырко. Т. 11. СПб.: Наука, 2001. C. 554—569.

Лимонцева В.А., Виницкий И.Е. К вопросу о справедливости в и праве // Право и образование. 2015. № 6. С. 15—25.

Лимонцева В.А., Симонова А.Е. К вопросу о справедливости в правоприменении. Международные и внутригосударственные аспекты защиты прав // Закон и право. 2017. № 12. С. 24—27.

Мадариага И. Вновь обращаясь к Ивану Грозному (1530—1584) // Themis: ежегодник истории права и правоведения / Ред. О.А. Омельчен-ко. Вып. 5. М.: МГИУ, 2004. С. 16—31.

Малинин В. Старец Елеазарова монастыря Филофей и его послания. Историко-литературное исследование. Киев: Типография Киево-Пе-черской Успенской Лавры, 1901.

Нерсесянц В.С. Право и закон. Из истории правовых учений. М.: Наука, 1983.

Пайпс Р. Россия при старом режиме / Пер. с англ. В. Козловского. М.: Независимая газета, 1993.

Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским / Отв. ред. Д.С. Лихачев. Л.: Наука, 1979.

Полосин И.И. О челобитных И.С. Пересветова // Ученые записки Государственного педагогического ин-та им. В.И. Ленина / Под ред. А.М. Панкратовой. Т. 35. Вып. 2. М.: МГПИ им. В.И. Ленина, 1946.

Поляков А.В. Общая теория права. СПб.: Юридический центр, 2001.

Посошков ИТ. Книга о скудости и богатстве. М.: Соцэгиз, 1937.

Поссевино А. Исторические сочинения о России XVI века. М.: Изд-во Московского университета, 1983.

Рогов В.А. «Закон» и «обычай» в древнерусской правовой терминологии // Themis: ежегодник истории права и правоведения / Ред. О.А. Омельченко. Вып. 2. М.: МГИУ, 2001. С. 77—99.

Рогов В.А. Этюды о параллелях в средневековой теории права // Themis: ежегодник истории права и правоведения / Ред. О.А. Омельченко. Вып. 3. М.: МГИУ, 2002. С. 24—48.

Саккетти А.Л. Политическая программа И.С. Пересветова // Вестник Московского университета. Серия общественных наук. 1951. № 1. С. 107—117.

Сочинения И. Пересветова / Под ред. Д.С. Лихачева. М.: Изд-во АН СССР, 1956.

Сочинения Преподобного Максима Грека. Часть вторая. Казань: Типография Губернского Правления, 1860.

Срезневский И.И. Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам. Т. 1. СПб.: Типография императорской Академии наук, 1893.

Срезневский И.И. Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам. Т. 2. СПб.: Типография императорской Академии наук, 1902.

Творение святого преподобного Иосифа Волоцкого. Просветитель. М.: Издательство Спасо-Преображенского Валаамского монастыря, 1994.

Фроянов И.Я. Комментарий к статье 98 Судебника 1550 г. // Исследования по истории средневековой Руси. К 80-летию Юрия Георгиевича Алексеева / Отв. ред. А.Ю. Дворниченко. М.; СПб.: Альянс-Архео, 2006. С. 145—155.

Черепнин Л.В. Земские соборы русского государства в XVI—XVII вв. М.: Наука, 1978.

Черепнин Л.В. Из наблюдений над лексикой древнерусских актов (к вопросу о термине «правда») // Вопросы истории и лексикографии восточнославянских языков: к 80-летию С.Г. Бархударова / Отв. ред. Ф.П. Филин. М.: Наука, 1974. C. 211—218.

Чичуров И.С. Политическая идеология Средневековья. Византия и Русь. М.: Наука, 1993.

Чупова М.Д. Забытые Судебники (1589 и 1606/07) // Lex Russica. 2017. № 2. С. 184—205. DOI: 10.17803/1729-5920.2017.123.2.184-207

Штамм С.И. Судебник 1497 г. М.: Юриздат, 1955.

Ячменев Ю.В. Правда и Закон. Из истории российского правоведения. СПб.: Санкт-Петербургский университет МВД России, 2001.

Denissojf E. Maxime le Grec et l'occident — Contribution à l'histoire de la pensée religieuse etphilosophique de Michel Trivolis. Paris; Louvain: Desclée de Brouwer; Bibliothèque de l'Université, 1943.

Kaiser D.H. The Growth of the Law in Medieval Russia. Princeton; Guildford: Princeton University Press, 1980.

Kleimola A.M. Reviewed Work: Ivan the Terrible by Francis Carr // Russian History. 1983. Vol. 10. No. 1. P. 95—96.

Kleimola A.M. Military Service and Elite Status in Muscovy in the Second Quarter of the Sixteenth Century // Russian History. 1980. Vol. 7. Pts. 1—2. P. 47—64. DOI: 10.1163/187633180x00067

Meyendorff J. Byzantium and the Rise of Russia: A Study of Byzantino-Russian Relations in the Fourteenth Century. Cambridge; New York: Cambridge University Press, 1981.

REFERENCES

(1860). Sochineniya Prepodobnogo Maksima Greka [The Writings of Maximus the Greek]. Part 2. Kazan: Tipografiya Gubernskogo Pravleniya. (in Russ.).

(1863). Istiny pokazanie k voprosivshim o novom uchenii: sochinenie inoka Zi-noviya [The Evidence of Truth, for Those Who Inquire about the New Teaching by Inok Zinovii]. Kazan: Universitetskaya tipografiya. (in Russ.).

(1994). Tvorenie svyatogo prepodobnogo Iosifa Volotskogo. Prosvetitel'. [The Patristic Writing of St. Joseph Volotsky "The Illuminator"]. Moscow: Spa-so-Preobrazhenskii Valaamskii monastyr' Publ. (in Russ.).

Adrianova-Peretts, V.P. ed. (1951). VremennikIvana Timofeeva [Chronicle of Ivana Timofeeva]. Moscow; Leningrad: AN SSSR Publ. (in Russ.).

Anan'ich, B.V., Ganelin, R.Sh. and Paneyakh, V.M. eds. (1996). Vlast' re-formy: ot samoderzhavnoi k sovetskoi Rossii [Power of Reform: from Autocratic to Soviet Russia]. Saint Petersburg: Nauka. (in Russ.).

Berdyaev, N.A. (1990). Istoki i smysl russkogo kommunizma [Origins and Meaning of Russian Communism]. Moscow: Nauka. (in Russ.).

Cherepnin, L.V. (1974). Iz nabljudenij nad leksikoj drevnerusskih aktov (k voprosu o termine "pravda") [The Observations on the Lexicon of Ancient Russian Acts (on the Issue of the Term "Pravda")]. In: F.P. Filin, ed. Voprosy istorii i leksikografii vostochnoslavjanskih jazykov: k 80-letiju S.G. Barhudarova [Questions of the History and Lexicography of the Eastern Slavic Languages: To the 80th Anniversary of S.G. Barkhudarova]. Moscow: Nauka, pp. 211—218. (in Russ.).

Cherepnin, L.V. (1978). Zemskie sobory russkogo gosudarstva vXVI—XVIIvv. [Zemskie Sobory of the Russian State in the Sixteenth and Seventeenth Centuries]. Moscow: Nauka. (in Russ.)

Chichurov, I.S. (1993). Politicheskaya ideologiya Srednevekov'ya. Vizantiya i Rus' [Political Ideology of the Middle Ages. Byzantium and Rus]. Moscow: Nauka. (in Russ.).

Chupova, M.D. (2017). Zabytye Sudebniki (1589 i 1606/07) [The Forgotten Codes of Justice (1589 and 1606/07)]. Lex Russica, (2), pp. 184—205. (in Russ.). DOI: 10.17803/1729-5920.2017.123.2.184-207

Denissoff, E. (1943). Maxime le Grec et l'occident — Contribution à l'histoire de la pensée religieuse etphilosophique de Michel Trivolis [Maxime the Greek and the West — Contribution to the History of Religious and Philosophical thought of Michel Trivolis]. Paris; Louvain: Desclée de Brouwer; Bibliothèque de l'Université. (in Fr.).

Deryagin, V.Ya. (2011). Mitropolit Ilarion zhizn' i slovo [Metropolitan Hilarion Life and the Sermon]. In: Mitropolitan Hilarion. Slovo o Zakone i Blago-dati [The Sermon on Law and Grace]. Edited by O.A. Platonov. Moscow: Institut russkoi tsivilizatsii, pp. 11—35. (in Russ.).

Froyanov, I.Ya. (2006) Kommentarii k stat'e 98 Sudebnika 1550 g. [Commentary on Article 98 of the 1550 Sudebnik]. In: A.Yu. Dvornichenko, ed. Issle-dovaniya po istorii Srednevekovoi Rusi. K 80-letiyu Yuriya Georgievicha Aleksee-va [Essays of the History of Medieval Russia. To the 80th Anniversary of Yuri Georgievich Alekseev]. Moscow: Saint Petersburg: Al'yans Arkheo, pp. 145— 155. (in Russ.).

Galanza, P.N. and Gromakova, B.S. eds. (1980). Istoriyagosudarstva i prava zarubezhnykh stran [History of State and Law of Foreign Countries]. Moscow: Yuridicheskaya literatura. (in Russ.).

Grafsky, V.G. (2003). Vseobshchaya istoriya gosudarstva iprava [Universal History of State and Law]. Moscow: Norma. (in Russ.).

Gromov, M.N. (1983). Maksim Grek [Maximus the Greek]. Moscow: Mysl'. (in Russ.).

Gurevich, A.Ya. (1984). Kategorii srednevekovoi kul'tury [Categories of Medieval Culture]. Moscow: Iskusstvo. (in Russ.).

Herbershtein, von S.F. (1557). Moscovia der Hauptstadt in Reissen [Notes upon Russia]. Wien: Zimmermann. (in Germ.) [Russ. ed.: Herbershtein, S. (1988). Zapiski o Moskovii. Translated from German by A.I. Malein and A.V. Nazarenko. Moscow: MGU Publ.].

Hilarion (1994). Slovo o Zakone i Blagodati [The Sermon on Law and Grace]. Moscow: Skriptorii. (in Russ.).

Kaiser, D.H. (1980). The Growth of the Law in Medieval Russia. Princeton; Guildford: Princeton University Press.

Kleimola, A.M. (1980). Military Service and Elite Status in Muscovy in the Second Quarter of the Sixteenth Century. Russian History, 7(1—2), pp. 47—64. DOI: 10.1163/187633180x00067

Kleimola, A.M. (1983). Reviewed Work: Ivan the Terrible by Francis Carr. Russian History, 10(1), pp. 95—96.

Klibanov, A.I. (1937). The Pravda of "Land" and "World" by Ivan Peresve-tov. In: A.M. Samsonov, ed. Istoricheskie zapiski [Historical Notes]. Volume 99. Moscow: Nauka, pp. 221—245. (in Russ.).

Klibanov, A.I. and Koretskii, V.I. (1961). Poslanie Zinoviya Otenskogo d'yaku Ya.V. Shishkinu [The Epistle of Zinovii Otenskii to the Deacon Ya.V. Shishkin]. In: N.A. Kazakova, ed. Trudy otdela drevnerusskoi literatury [Proceedings of the Department of Old Russian Literature]. Volume XVII. Moscow; Leningrad: AN SSSR Publ., pp. 201—224. (in Russ.).

Koposov, N.E. (1982). "Nastavlenie" Agapita i zapadnoevropeiskaya poli-ticheskaya mysl' XVI—XVII vv.: (Agapit i Erazm) [Agapit's "Manual" and

Western Political Thought of the 16th—17th Centuries: (Agapit and Erasmus)]. Vizantiiskii vremennik [Byzantina Xponika], 43, pp. 90—97. (in Russ.).

Kozel'skii, Ya.P. (1959). Filosoficheskie predlozheniya [Philosophical Proposals]. In: Pokrovskii, S.A. ed. Yuridicheskieproizvedeniyaprogressivnykh russ-kikh myslitelei: Vtoraya polovina XVIII veka [Legal Works of Progressive Russian Thinkers: The Second Half of the 18th Century]. Moscow: Gosyurizdat, pp. 307—430. (in Russ.).

Kurbsky, A.M. (2001). Predislovie k Novomu Margaritu [Preface to the New Margarite]. In: D.S. Likhachev, L.A. Dmitriev, A.A. Alekseev and N.V. Ponyrko, eds. Biblioteka literatury Drevnei Rusi [Bibliotheca of Literature of Ancient Russia]. Volume 11. Saint Petersburg: Nauka, pp. 554—569. (in Russ.).

Likhachev, D.S. ed. (1956). Sochineniya I. Peresvetova [Essays of I. Peresve-tov]. Moscow: AN SSSR Publ. (in Russ.).

Likhachev, D.S. ed. (1979). Perepiska Ivana Groznogo s Andreem Kurbskim [The Correspondence between Ivan the Terrible and Andrew Kurbsky]. Leningrad: Nauka. (in Russ.).

Limontceva, V.A. and Vinnitskiy, I.E. (2015). K voprosu o spravedlivosti v prave [To the Question about Justice and Law]. Pravo i obrazovanie [Law and Education], (6), pp. 15—25. (in Russ.).

Limonzeva, V.A. and Simonova, I.E. (2017). K voprosu o spravedlivosti v pravoprimenenii. Mezhdunarodnye i vnutrigosudarstvennye aspekty zashchity prav [The Issue of Fairness in Law Enforcement: International and Domestic Legal Aspects of the Protection of the Rights to the Issue]. Zakon ipravo [Law and Legislation], (12), pp. 15—25. (in Russ.).

Madariaga, I. (2004). Vnov' obrashchayas' k Ivanu Groznomu (1530—1584) [Turning back to Ivan the Terrible (1530—1584)]. In: O.A. Omel'chenko, ed. Themis: Ezhegodnik istoriiprava ipravovedeniya [Themis: Yearbook of the History of Law and Jurisprudence]. Issue 5. Moscow: MGIU, pp. 16—31. (in Russ.).

Malinin, V. (1901). Starets Eleazarova monastyrya Filofei i ego poslaniya. Is-toriko-literaturnoe issledovanie [Filofei, Elder of the Eleazar Monastery and His Epistles: An Historical-literary Investigation]. Kiev: Tipografiya Kievo-Pecher-skoi Uspenskoi Lavry. (in Russ.).

Meyendorff, J. (1981). Byzantium and the Rise of Russia: A Study of Byzan-tino-Russian Relations in the Fourteenth Century. Cambridge; New York: Cambridge University Press.

Nersesyants, V.S. (1983). Pravo i zakon. Iz istoriipravovykh uchenii [Law and Legislative Acts. From the History of Legal Thought]. Moscow: Nauka. (in Russ.).

Pipes, R. (1981). Russia under the Old Regime. Cambridge: Harvard University Press. [Russ. ed.: Pipes, R. (1993). Rossiya pri starom rezhime. Translated from English by V. Kozlovskii. Moscow: Nezavisimaya Gazeta].

Polosin, I.I. (1946). O chelobitnykh I.S. Peresvetova [On I.S. Peresvetova Petitions]. In: A.M. Pankratova, ed. Uchenye zapiski Gosudarstvennogopedagog-

icheskogo instituta im. V.I. Lenina [Scientific Notes of the Lenin State Pedagogical Institute]. Volume 35. Issue 2. Moscow: MGPI im. V.I. Lenina, pp. 25—55. (in Russ.).

Polyakov, A.V. (2001). Obshchaya teoriya prava [General Theory of Law]. Saint Petersburg: Yuridicheskii tsentr. (in Russ.).

Pososhkov, I.T. (1937). Kniga o skudosti i bogatstve [The Book about Poverty and Wealth]. Moscow: Sotsegiz. (in Russ.).

Possevino, A. (1983). Istoricheskie sochineniya o Rossii XVI veka [Historical Essays on Russia of Sixteenth-Century]. Moscow: Moskovskii universitet Publ. (in Russ.).

Rogov, V.A. (2001). "Zakon" i "obychai" v drevnerusskoi pravovoi ter-minologii ["Law" and "Custom" in Old Russian Legal Terminology]. In: O.A. Omel'chenko, ed. Themis: Ezhegodnik istoriiprava ipravovedeniya [Themis: Yearbook of the History of Law and Jurisprudence]. Issue 2. Moscow: MGIU, pp. 77—99. (in Russ.).

Rogov, V.A. (2002). Etyudy o parallelyakh v srednevekovoi teorii prava [Etudes on Parallels in Medieval Theory of Law]. In: O.A. Omel'chenko, ed. Themis: Ezhegodnik istorii prava i pravovedeniya [Themis: Yearbook of the History of Law and Jurisprudence]. Issue 3. Moscow: MGIU, pp. 24—48. (in Russ.).

Sakketti, A.L. (1951). Politicheskaya programma I.S. Peresvetova [The Political Program of I.S. Peresvetov]. Vestnik Moskovskogo universiteta. Seriya ob-shchestvennykh nauk [The Bulletin of Moscow University. Series of Social Sciences], (1), pp. 107—117. (in Russ.).

Shtamm, S.I. (1955). Sudebnik 1497g. [The Sudebnik of 1497]. Moscow: Yurizdat. (in Russ.).

Sreznevskii, I.I. (1893). Materialy dlya slovarya drevnerusskogo yazyka po pis'mennympamyatnikam [Materials for the Dictionary of the Old-Russian Language on the Written Monuments]. Volume 1. Saint Petersburg: Tipografiya im-peratorskoi Akademii nauk. (in Russ.).

Sreznevskii, I.I. (1902). Materialy dlya slovarya drevnerusskogo yazyka po pis'mennym pamyatnikam [Materials for the Dictionary of the Old-Russian Language on the Written Monuments]. Volume 2. Saint Petersburg: Tipografiya im-peratorskoi Akademii nauk. (in Russ.).

Vipper, R.Yu. (1942). Ivan Groznyi [Ivan the Terrible]. Tashkent: Gosizdat UzSSR. (in Russ.).

Vysheslavtsev, B.P. (1994). Etika preobrazhennogo erosa [The Ethics of Transfigured Eros]. Moscow: Respublika. (in Russ.).

Yachmenev, Yu.V. (2001). Pravda i Zakon. Iz, istorii rossiiskogopravovedeniya [Truth and Law. From the History of Russian Jurisprudence]. Saint Petersburg: Sankt-Peterburgskii universitet MVD Rossii. (in Russ.).

Yushkov, S.V. ed. (1952). Pamyatniki russkogoprava [Collection of the Russian Law Monuments]. Issue 1. Moscow: Gosyurizdat. (in Russ.).

Zimin, A.A. (1958). I.S. Peresvetov i ego sovremenniki [I.S. Peresvetov and his Contemporaries]. Moscow: AN SSSR Publ. (in Russ.).

Zimin, A.A. and Khoroshkevich, A.L. (1982). Rossiya vremeni Ivana Groz-nogo [Russia of the Time of Ivan the Terrible]. Moscow: Nauka. (in Russ.).

СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРЕ:

Золотухина Наталья Михайловна — доктор юридических наук, профессор, заслуженный юрист Российской Федерации, главный научный сотрудник отдела теории и истории права и судебной власти Российского государственного университета правосудия.

AUTHOR'S INFO

Natalia M. Zolotukhina — Doctor of Legal Sciences, Professor, Honored Lawyer of the Russian Federation, Chief Research Fellow of the Theory and History of Law and Judiciary Department, Russian State University of Justice.

ДЛЯ ЦИТИРОВАНИЯ:

Золотухина Н.М. Средневековые мыслители России о правде, закоен, справедливости, истине и благодати // Труды Института государства и права РАН / Proceedings of the Institute of State and Law of the RAS. 2018. Том. 13. № 2. С. 102—142.

CITATION:

Zolotukhina, N.M. (2018). Medieval Russian Thinkers on Truth, Law, Justice, Verity, and Grace. Trudy Instituta gosudarstva i prava RAN — Proceedings of the Institute of State and Law of the RAS, 13(2), pp. 102—142.