CC BY
15УДК 811:316.7
СРЕДА И ЕЕ КОНСТРУИРОВАНИЕ В РИТУАЛИЗОВАННЫХ КОММУНИКАТИВНЫХ ПРАКТИКАХ
О.Н. Афанасьева
В статье рассматривается понятийно-терминологический аппарат исследования ритуализованных коммуникативных практик, в частности специфика и корреляция понятий «среда», «контекст», «ситуация», «обстановка» и т.п. в рамках интегративного подхода к коммуникации как практике в структуре жизнедеятельности человеческого общества. Ритуал представлен в своей основополагающей функции гармонизации человека с окружающей средой. Роль среды и ее коррелятов как конструктов, являющихся смыслообразующими компонентами коммуникативного процесса, проиллюстрирована на примере их семиотизации (рефлексии, нарративизации) в дискурсах празднования Дня независимости в США.
Ключевые слова и фразы: коммуникативная практика; ритуал; среда; гармонизация; конструирование; семиотизация; смысл; дискурс.
ENVIRONMENT AND ITS CONSTRUCTION IN RITUALIZED COMMUNICATIVE
PRACTICES
O.N. Afanasieva
The article examines the concepts and terminology in the framework of the ritualized communicative practices research, in particular the specificity and correlation of the concepts of "environment", "context", "situation", "setting", etc. within the scope of an integrative approach to communication as a practice in the structure of human life and social activities. Ritual is presented in its essential function of harmonization of human beings with the environment. The role of the environment and its correlates as constructs, which are the sense-making components of the communicative process, is illustrated by the example of their semiotization (reflection, narration) in the discourses of the celebration of Independence Day in the United States.
Key words and phrases: communicative practice; ritual; environment; harmonization; construction; semiotization; sense; discourse.
Современная лингвистическая наука значительное внимание уделяет изучению различных коммуникативных практик, которые все чаще рассматриваются в их связи с областью деятельности, в которой они функционируют. Особый интерес представляют в этом плане коммуникативно-деятельностные структуры, имеющие культурообразующую значимость, такие как ритуал в его разнообразных формах и проявлениях. Ритуал стал одним из наиболее актуальных объектов изучения в различных науках: антропологии, этнографии, социологии, прежде всего - социальной психологии, социологии культуры, культурологии. Р. Смит, Э. Тейлор, Ж. Дюмезиль, Э. Дюркгейм, А. Ван Геннеп, У. Уорнер, В. Тэрнер,
A.Р. Рэдклифф-Браун, Б. Малиновский, М. Элиаде, В.Н. Топоров, Ю.М. Лотман,
B.В. Емельянов, А.К. Байбурин и др. Вместе с тем, с появлением исследований И. Гоффмана,
Э. Лича, Дж. Карея, изучение ритуала переходит в коммуникативный план, рассматривается в поведенческих параметрах. Так, Д. Жеффрей определяет ритуал, как поведенческую модель (1), практикуемую в частном порядке или группой (2), сценаризованную (3), повторяемую при необходимости (4) для ее эффективности (5), чаще всего в особых условиях (6) места (7) и времени (8), с символическими предметами, аксессуарами и костюмами (9). Для того или той, кто принимает в нем участие (10), он несет смысл пережитого (11) и скрывает тайну (12). Он задействует жесты и телесные позы (13), которые регулируются (14) в своей имплицитной или эксплицитной связи запретами (15), которые могут сакрализоваться [Jeffrey 2009. URL: http://aiissq.org/pdf/rite_et_mythesjeffrey_ article_formate.pdf (дата обращения - 29.09.2015)].
В истории цивилизации наблюдаются тенденции не только к исчезновению архаических ритуалов, их трансформации и появлению новых, но и: десакрализации священного и сакрализации светской жизни, использованию мифоритуальных структур вплоть до повседневных форм жизнедеятельности человека. Современный мир, как и древний, строится на «символической грамматике» ритуалов, обеспечивающих социальные связи, чувство принадлежности к символической общности, которую составляют совместно разделяемые ценности и активируют различные формы опыта совместной жизнедеятельности [Lardellier 2003: 9; Watthee-Delmotte 2010: 11].
Следует отметить, что ритуализованные практики существуют в различных формах, степень ритуализации которых варьируется от строго фиксированных, инвариантных (церемониал, религиозные культы) до различных социальных, профессиональных, повседневных практик, включающих те или иные элементы ритуала. Рефлексию относительно ритуала в повседневной жизни нередко находим в художественной литературе. Так, П. Бовен в романе «Цирк монстров», действие которого происходит в США, достаточно точно описывает ритуализацию повседневной жизни современного представителя западной цивилизации:
«Когда ваша повседневная жизнь расписана до мелочей, и вы ежедневно совершаете одни и те же привычные ритуалы - встаете с постели, умываетесь, одеваетесь, отправляетесь на работу, возвращаетесь домой, по пути забрав ребенка из школы, ужинаете и ложитесь спать, - вы даже не понимаете, насколько эти повторы важны. Вы относитесь к ним небрежно, даже с некоторой долей раздражения, мечтая об отпуске, чтобы хоть ненадолго сменить обстановку: "Поедем на лыжный курорт, дорогая, или лучше на море? - Не знаю, дорогой, все зависит от того, сколько у нас будет свободных денег". Вы даже на секунду не
можете вообразить, что эти драгоценные мелочи - как крепостные стены, валы и рвы, которые защищают вашу жизнь от вторжения разрушительных сил хаоса» (П. Бовен. Цирк монстров).
Специфика изучения подобных ритуализованных форм жизнедеятельности заключается в том, что собственно лингвистические и коммуникативные их аспекты неотделимы от целого комплекса других параметров, тесно переплетены с общедеятельностным планом, интегрированы в природное и социальное измерения. Понимание этой взаимозависимости и обоюдной интеграции необходимо приводит к необходимости разработки и применения междисциплинарных подходов в решении таких исследовательских проблем. В этой связи особое значение приобретают такие понятия, как контекст, ситуация (коммуникативная) и т.п., с одной стороны, и среда, окружение, обстановка - с другой.
Понятия контекста и ситуации активно дискутируются в коммуникативной лингвистике, лингвопрагматике, лингвокультурологии, так как они выступают основным связующим звеном, интегрирующим лингвистический и экстралингвистический аспекты, различные формы деятельности в понятиях речевой деятельности, коммуникации, коммуникативной практики. Как отмечает Г.В. Колшанский, «в реальной коммуникации вновь объединяются конкретность и абстрактность содержания вербальных актов вследствие привязанности любой коммуникации к конкретным условиям общения, другими словами, вследствие неизбежного включения любого коммуникативного акта в контекст общения» [Колшанский 1980: 12].
При этом нередко сложно установить точные критерии разграничения контекста и ситуации, само понятие ситуации тесно коррелирует с понятием речевого жанра, а факторы и условия могут использоваться в определении как контекста, так и ситуации. Поиски решения этих проблем приводят к дифференциации внутри одного понятия -«лингвистический контекст», «экстралингвистический контекст», «контекст культуры», «глобальный контекст», «макроконтекст», «микроконтекст» и т.п., созданию своего рода «гибридных» образований, таких как «ситуативный контекст», различению собственно вербального окружения («ко-текст») и невербального («контекст»). Следует отметить, что в 70-ые - 80-ые гг. в начале активных исследований проблем контекста, его рассматривали, прежде всего, в семантическом, текстовом плане, как проблему исследования корреляции значение / смысл. В.Я. Мыркин отмечает, что «трансформация значения (как значимой единицы текста) в смысл (значимую единицу речи) совершается посредством глобального
контекста, внутри которого различаются: 1) вербальный контекст; 2) контекст ситуации; 3) параязыковой контекст; 4) контекст культуры и 5) психологический контекст» [Мыркин 1976: 93]. Этот подход вскоре привел к проблематизации контекста в аспекте дискурса, рассматриваемого как текст, помещенный в достаточно широкий экстралингвистический контекст, в конкретную ситуацию высказывания.
Таким образом, понятие контекста является прежде всего текстоцентрическим, выступает оператором системно-функционального подхода в лингвистике: в этой перспективе исходной основой является текст как продукт речевой деятельности, коммуникативного процесса, условия и факторы производства которого образуют его контекстное окружение. Понятие ситуации выходит за рамки текстоцентрического подхода, поэтому требует уточняющих определений вроде «коммуникативная ситуация».
Статус контекста можно определить как совокупность условий, установок и ограничений, характерных для определенной культуры в условно синхронный и стабильный период (например, эпоха «современная», «послевоенная», «постмодерна») для осуществления определенных форм жизнедеятельности данного сообщества. Эти контекстные конфигурации из состояния «фонового формата», центростремительно превращаются в ситуацию, где условия становятся действенными факторами, а условная синхронная атемпоральность внутри периода и неопределенная обобщенность локализации воплощаются в «здесь» и «сейчас» для конкретных акторов, которые выделяются из анонимной общности и вступают во взаимодействие для достижения своих целей. Этот переход из контекстного в ситуационное измерение означает, что контекстные условия реализуются в двояком аспекте:
1) в формате ограничений, установок и условий, который «сужается» и фокализуется, накладываясь на конкретный случай общения, например, как институционный, и
2) как преломление совокупности контекстов (или «макроконтекста») в личностных установках коммуникантов - этнокультурных, социопсихологических и т.п. - и соответствующих отношениях между ними.
Рассмотрение речевой деятельности, коммуникации как сложного многомерного процесса, производства дискурса как особой практики в новой научной парадигме праксисного подхода (о переходе к «практическому повороту» см. [The Practice Turn in Contemporary Theory 2005]) переводит проблематику собственно лингвистического плана в широкую перспективу жизнедеятельности человека и общества и, соответственно, смещения
фокуса исследования на единицы и уровни иного, более сложного, комплексного, интегрирующего плана.
Современная эколингвистика предлагает свое видение подобных интегрирующих понятий в терминах экосистемы, окружения, среды. Так, понимание роли среды в изучении языка восходит к Э. Сепиру, который считал, что «лучше всего пользоваться термином "среда" только по отношению к таким видам воздействия (главным образом, физического характера), которые не зависят от воли человека. Но говоря о языке, понимаемом как система символов, отражающих явления и физического, и социального окружения, в которое помещена данная группа людей, было бы удобно включать в понятие среды как физические, так и социальные факторы. В понятие физической среды входят географические особенности, например, топография страны (побережье, долина, равнина, плоскогорье или горная местность), климат, количество осадков и то, что может быть названо хозяйственной основой жизни людей - флора, фауна, минеральные ресурсы. Понятие социальной среды включает в себя разнообразные общественные факторы, которые формируют образ жизни и мышления каждого отдельного индивида. Среди наиболее важных социальных факторов -религия, мораль, формы политической организации общества и искусство» [Сепир 1993: 271].
Э. Хауген, основатель современной эколингвистики, настоящей средой языка считал общество, которое использует язык как один из своих кодов. Основной функцией языка, по мнению ученого, является связь носителей языка с их социальным и природным окружением [Haugen 2001: 57].
Современные подходы к экологии языка весьма разнообразны. Но, как отмечают Т. Скутнабб-Кангас и Р. Филлипсон, многие исследователи используют термин «экология» относительно «контекста» или «языковой среды» преимущественно в микро- или макро-социолингвистическом плане. Ученые предлагают свое определение среды как физического, биологического и социального окружения [Skutnabb-Kangas et al. 2001: 1].
Следует отметить, что проблему измерений экосистемы языка затронул в своих исследованиях Х. Хаарманн, выделивший семь экологических переменных, которые определяют языковое поведение: демографические, социальные, политические, культурные, психические, интеракционные, лингвистические [Haarmann 1990]. В более поздней работе ученый рассматривает другую сеть измерений, необходимых для изучения процесса индо-европеизации как в языковом, так и культурном аспектах: экономическое, социополитическое, этническое, культурное, лингвистическое, образно-визуальное,
мифическое [Haarmann 2007: 156]. Если применить подобный экоформат к изучению ритуализованных форм жизнедеятельности человека, то можно говорить о таких релевантных для них измерениях, как природное, социальное, этнокультурное, семиолингвистическое, коммуникативное, через которые преломляются экономические, технологические и другие параметры.
В такой перспективе на первый план выступают понятия среды, окружения, обстановки и т п. Понятие среды, которое в словарных дефинициях определяется через такие характеристики, как «совокупность» и «окружение», может рассматриваться как пространство пересечения различных измерений, о которых говорилось выше, и связано, прежде всего, с понятием экосистемы. При этом понятие среды имеет ситуационно направленную фокализацию, т.е. проявляется в/через конкретную ситуацию общения.
Среда может рассматриваться как конфигурация интегрированных контекстов в текстоцентрическом измерении, как «макроконтекст», исходная, создающая условия для коммуникации как таковой. Воплощаясь на ситуационном уровне в конкретных природных, физических, социальных, объектных параметрах, определяющих взаимодействие коммуникантов, среда нередко трактуется в таких терминологически допустимых и нетерминологичных единицах, как «окружение», «обстановка», «дух», «атмосфера» и т.п. Она выступает не просто «вместилищем» той или иной коммуникативной ситуации, но оператором установления ее типологических свойств, которые обычно помещаются современными исследованиями в рамки речевого жанра. Среда в своей контекстно-ситуационной динамике становится культурообразующим фактором, она есть одновременно имманентной, независимой от человека и сформированной им, сконструированной, артефактной, символической. При таком рассмотрении речевой жанр служит матрицей перехода и наложения макроуровня на микроуровень.
Можно сделать также следующий вывод: при движении от экосистемы к среде и ситуации степень конструирования возрастает, а уровень заданности, имманентности уменьшается. Ситуация коммуникативного взаимодействия создается и изменяется в ходе самого этого взаимодействия. При этом, возвращаясь к объекту нашего исследования, а именно ритуализованным формам коммуникации, можно сказать, что ритуал в своем классическом инвариантном понимании представляет собой закрепление, наделение символическими культурообразующими смыслами и повторение определенной коммуникативной ситуации в максимально идентичных исходных условиях и параметрах. В этом случае наблюдается тенденция к инвариантности, максимальному исключению
вариативности, определенная «сакрализация» самой заданности и неизменности ритуального действа. В этом плане ритуал может частично коррелировать с речевым жанром, однако, в отличие от последнего, ритуал выходит за рамки лингвопрагматического и коммуникативного измерений и переходит в пространство культурообразующих актов.
Именно в ритуале среда приобретает особую значимость, так как ритуал в своей первоначальной функции служил средством освоения окружающего мира и включения в него человеческого сообщества, т.е. выступал как синкретический тип деятельности, направленный на окультуривание среды, адаптации к ней и гармонизации отношений как с окружающим миром, так и внутри сообщества. При этом такая гармонизация происходила как коммуникация с окружающим миром, социумом. Рассматривая ритуал как форму поведения, свойственную не только человеку, но и животным, К. Лоренц выделяет пять основных функций ритуала, отмечая при этом, что «Первая и старейшая из этих функций -это функция коммуникации» [Лоренц 1998: 428].
Семиопраксисный аспект этих отношений с миром выражается в ритуале как действе, а их нарративизация - в мифе, которые выступают в нераздельном синкретическом культурном единстве. Со временем связь с природной средой опосредуется, переходит в социальный план, принимает имплицитные формы, а социокультурная составляющая усиливается. В этом процессе среда семиотически осваивается, обозначается, конструируется, переходя из статуса заданного физического и социального пространства, окружающего человека, в статус конструкта, создаваемого человеком и несущего определенные смыслы (обстановки, «атмосферы» и т.п.), выделяющих эту практику на определенном фоне других.
Конструирование особой ритуальной среды можно проследить на примере возникновения современных ритуалов - празднований тех или иных событий, значимых для данного социума, таких как День независимости в США. Так, один из основателей современного американского государства Джон Адамс в июле 1776 года описал проект празднования 4 июля в письме своей супруге: «I am apt to believe that it will be celebrated, by succeeding Generations, as the great anniversary Festival. It ought to be commemorated, as the Day of Deliverance by solemn Acts of Devotion to God Almighty. It ought to be solemnized with Pomp and Parade, with Shews, Games, Sports, Guns, Bells, Bonfires and Illuminations from one End of this Continent to the other from this Time forward forever more (J. Adams. Letter to Abigail Adams, 3 July 1776. URL: http://www.masshist.org/digitaladams/archive/doc?id=L17760703 jasecond (дата обращения - 29.09.2015)).
Как видно из приведенного выше фрагмента, в этом проекте особо подчеркиваются такие характеристики празднования, как торжественность и пышность, т.е. те признаки особой обстановки, «атмосферы», выделяющие этот день из множества других, сакрализующие его. Речь идет, прежде всего, о гармонизации отношений в социуме, формировании его единства, о конструировании самого этого сообщества на определенных принципах, установлении и соблюдении новых традиций.
Однако, вместе с развитием общества, ритуал неизбежно претерпевает трансформации, которые нередко выражаются в определенной его десакрализации, сближении с другими неритулизованными или в меньшей степени ритуализованными практиками. Так, празднование 4 июля в США, по мнению Э. Этциони, все более походит на обычный выходной: «The way we celebrate our holidays tells volumes about the values to which we are committed. Over the last decades, in many suburbs, patriotic parades of bands playing Sousa marches, veterans carrying tattered flags and fire departments proudly displaying the community's shiny new truck have been replaced by barbecues in backyards and an additional day on the beach. We no longer measure the day by the number of flags raised from rooftops and verandahs or the length of patriotic speeches, but by the pounds of hot dogs consumed, beer lapped up and, above all, the record of people killed driving under the influence. Even if there is a concert in the commons, it is likely to be an imitation Beach Boys («cruising with a girl»),Van Halen or maybe Brahms. Fireworks still abound, but their colors are not necessarily red, white and blue. While in small-town America and in working neighborhoods glimpses of the traditional Fourth, celebrated on Main Street, can still be caught, in many upscale communities it is a day friends hang out with each other, at home or at a private picnic» (A. Etzioni. July Fourth: Independence Together).
Так, сама обстановка празднования становится знаком, элементом дискурса, приобретает определенный смысл, свидетельствует о тех или иных особенностях данного социума и его культуры. Семиотизация среды, воспринимаемой как обстановка, атмосфера действа, а также рефлексия относительно нее являются неотъемлемой составляющей самой ритуализованной коммуникативной практики, нарративизуются, определяют референтные связи, дискурсивизуются. Примером этого может служить отрывок из речи президента Обамы по случаю празднования Дня независимости, в которой нарративизуется само конструирование праздничной среды: «So we've tried to plan a proper Fourth of July celebration. We're grilling some food. We've got the fireworks coming. We've got lots of music. The band fun is here with us today. (Applause.) And we've got multiple groups from our Marine Band - we've got the Marine Concert Band. We've got the Dixieland Band. We've got the Marching Band. And we've
got Free Country, the country band. (Applause.) So we hope everybody has a great time» (Remarks by the President at Fourth of July Celebration. URL: http://www.whitehouse.gov/the-press-office/2013/07/04/remarks-president-fourth-july-celebration (дата обращения - 29.09.2015)).
Таким образом, можно сделать вывод о целесообразности введения понятия среды и его коррелятов для анализа коммуникативных практик с использованием интегративного междисциплинарного подхода, которого требует сложность самого исследуемого явления. Понятийно-терминологическое упорядочение, некоторые аспекты которого мы затронули в этой статье, может служить не только общеметодологическим целям современных исследований различных коммуникативных практик, но и, в первую очередь, целесообразно для анализа такой специфической проблемы как ритуальность, ритуализация тех или иных коммуникативных практик.
Список литературы
Бовен П. Цирк монстров. М.: РИПОЛ классик, 2011. 480 с.
Колшанский Г.В. Контекстная семантика. М.: Наука, 1980. 149 с.
Лоренц К. Оборотная сторона зеркала. М.: Республика, 1998. 493 с.
Мыркин В.Я. Текст, подтекст и контекст // Вопросы языкознания. 1976. №2. С. 86-93.
Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологи. М.: Прогресс, 1993.
656 с.
Adams J . Letter to Abigail Adams, 3 July 1776. URL: http://www.masshist.org/ digitaladams/archive/doc?id=L17760703jasecond (дата обращения: 29.09.2015)
Etzioni A. July Fourth: Independence Together. Wall Street Journal, 1996, July 3.
Haarmann H. Indo-Europeanization - the seven dimensions in the study of the never-ending process. Documenta Praehistorica. 2007. Vol. XXXIV. P. 155-175.
Haarmann H. Writing from Old Europe. The Journal of Indo-European Studies. 1990. Vol. 17. № 3-4. P. 251-277.
Haugen E. The Ecology of Language. The Ecolonguistics Reader. Language, Ecology and Environment. Ed. by Alwin Fill, Peter Muhlhausler. L., N.Y.: Continuum, 2001. P. 57-66.
Jeffrey D. Regards sur les rites: Texte de la conférence d'ouverture du Congrès de l'AIISSQ sous le thème «Rituels et mythes» prononcée le 30 septembre 2009. URL: http://aiissq.org/pdf/rite_et_mythes_jeffrey_article_formate.pdf (дата обращения: 29.09.2015)
Lardellier P. Théorie du lien rituel. P.: L'Harmattan, 2003. 237 р.
Remarks by the President at Fourth of July Celebration. URL: http://www.whitehouse.gov/the-press-office/2013/07/04/remarks-president-fourth-july-celebration (дата обращения: 29.09.2015)
Skutnabb-Kangas T., Phillipson R. Language ecology //Handbook of Pragmatics, eds. Jef Verschueren, Jan-Ola Ostman, Jan Blommaert & Chris Bulcaen. Amsterdam & Philadelphia: John Benjamins, 2001. P. 1-18.
The Practice Turn in Contemporary Theory. Ed. by T.R.Schatzki, K.Knorr C. and E. von Savigny. L., N.Y.: Routledge, 2005. 252 р.
Watthee-Delmotte M. Littérature et ritualité. Enjeux du rite dans la littérature française contemporaine. Bruxelles, Bern, Berlin, Frankfurt am Main, New York, Oxford, Wien: Peter Lang, 2010. 256 p.
References
Boven P. TSirk monstrov [Circus of monsters]. M.: RIPOL klassik Publ., 2011. 480 p. Kolshanskij G.V. Kontekstnaya semantika [Contextual semantics]. M.: Nauka Publ., 1980.
149 p.
Lorents K. Oborotnaya storona zerkala [Mirror back]. M.: Respublika Publ., 1998. 493 p. Myrkin V.YA. Tekst, podtekst i kontekst [Text, implication and context]. Voprosy yazykoznaniya. 1976. № 2. Pp. 86-93.
Sepir EH. Izbrannye trudy po yazykoznaniyu i kul'turologi [The chosen works on linguistics and culturologists]. M.: Progress Publ., 1993. 656 p.
Adams J . Letter to Abigail Adams, 3 July 1776. Available at: http://www.masshist.org/digitaladams/archive/doc?id=L17760703jasecond (accessed
29.09.2015)
Etzioni A. July Fourth: Independence Together. Wall Street Journal, 1996, July 3. Haarmann H. Indo-Europeanization - the seven dimensions in the study of the never-ending process. DocumentaPraehistorica. 2007. Vol. XXXIV. Pp. 155-175.
Haarmann H. Writing from Old Europe. The Journal of Indo-European Studies. 1990. Vol. 17. № 3-4. Pp. 251-277.
Haugen E. The Ecology of Language. The Ecolonguistics Reader. Language, Ecology and Environment. Ed. by Alwin Fill, Peter Mühlhäusler. L., N.Y.: Continuum, 2001. Pp. 57-66.
Jeffrey D. Regards sur les rites: Texte de la conférence d'ouverture du Congrès de l'AIISSQ sous le thème «Rituels et mythes» prononcée le 30 septembre 2009. Available at: http://aiissq.org/pdf/rite et mythes jeffrey article formate.pdf (accessed 29.09.2015) Lardellier P. Théorie du lien rituel. P.: L'Harmattan, 2003. 237 р.
Remarks by the President at Fourth of July Celebration. Available at: http://www.whitehouse.gov/the-press-office/2013/07/04/remarks-president-fourth-july celebration (accessed 29.09.2015)
Skutnabb-Kangas T., Phillipson R. Language ecology. Handbook of Pragmatics. Eds. Jef Verschueren, Jan-Ola Östman, Jan Blommaert & Chris Bulcaen. Amsterdam & Philadelphia: John Benjamins, 2001. Pp. 1-18.
The Practice Turn in Contemporary Theory. Ed. by T.R.Schatzki, K.Knorr C. and E. von Savigny. L., N.Y.: Routledge, 2005. 252 р.
Watthee-Delmotte M. Littérature et ritualité. Enjeux du rite dans la littérature française contemporaine. Bruxelles, Bern, Berlin, Frankfurt am Main, New York, Oxford, Wien: Peter Lang, 2010. 256 p.
СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРЕ:
Афанасьева Ольга Николаевна, кандидат филологических наук, ассистент кафедры
иностранных языков исторического и философского факультетов
Киевский нацинальный университет имени Тараса Шевченко
Украина, 01033, Киев, ул. Владимирская, 64
E-mail: afanasieva. olga. n@gmail. com
ABOUT THE AUTHOR:
Afanasieva Olga Nikolayevna, Candidate of Philology, Assistant of the Department of Foreign
Languages of Historical and Philosophical Faculties
Taras Shevchenko National University of Kiev
64 Vladimirskaya st., Kiev 01033 Ukraine
E-mail: afanasieva.olga.n@gmail.com
