CC BY
11
УДК 81'362 А. О. Манухина
кандидат филологических наук; доцент кафедрой классической филологии МГЛУ; e-mail: [email protected]
СПОСОБЫ ВЕРБАЛИЗАЦИИ ИНТЕРТЕКСТУАЛЬНЫХ СВЯЗЕЙ В СРЕДНЕВЕКОВОМ ДИСКУРСЕ (на материале старофранцузской «Морейской хроники»
XIV века)
Статья посвящена анализу в рамках интертекстуального подхода «Морейской хроники», старофранцузского исторического памятника XIV века, эпохи Крестовых походов. Исследуется категория «автор» и способы ее реализации в тексте, а также способы вербализации интертекстуальных связей рассматриваемого сочинения и его архетипа, не дошедшего до наших дней первоисточника.
Ключевые слова: интертекстуальный подход в лингвистике; категория «автор» в средневековом тексте; старофранцузская хроника.
Manukhina A. O.
Ph.D., Associate Professor, the Department of Classical Philology, MSLU; e-mail: [email protected]
INTERTEXTUAL RELATIONS IN THE MEDIEVAL DISCOURSE: OLD FRENCH "CHRONICLE OF MOREA" OF THE 14th CENTURY
The article is devoted to the analysis of intertextuality of the Old French "Chronicle of Morea" of the 14th century, historical monument of the epoch of the Crusades. The category "author" and its realization in the text are analysed, as well as the means of verbalization of the intertextual connections of the present text and its archetype, the original source that was lost.
Key words: the intertextual approach in linguistics; the category "author" in the Middle Age text; the Old French Chronicle.
Интертекстуальный подход, как одно из наиболее перспективных направлений современной науки, получил за последние десятилетия развитие во многих областях: философии, культурологии, текстологии. Основоположником интертекстуального подхода считают М. М. Бахтина, зафиксировавшего феномен диалога текста с текстами, предшествующими и параллельными ему во времени [2]. В нашей работе интертекстуальность исследуется в лингвистическом аспекте: созданный человеком текст рассматривается как переработанное повторение
других ранее существовавших текстов, в любом письменном произведении можно выявить отсылки к старым культурным кодам [4; 5]. По мнению М. Фуко, более ранние культурные слои присутствуют в любом сочинении, воспринимаемом как палимпсест: реально носитель культуры всегда «имеет дело с неразборчивыми, полустертыми, много раз переписанными пергаментами» [7, с.77].
Цель работы - выявить особенности интертекстуальных связей и провести анализ способов их вербализации в хронике как особом средневековом дискурсе на материале старофранцузской «Морейской хроники», важнейшего источника западноевропейского происхождения по истории Крестовых походов и господства крестоносцев в Морее.
Под «Морейской хроникой» ученые обычно подразумевают анонимное произведение, составленное в первой половине XIV в. и описывающее историю Морейского княжества эпохи Четвертого крестового похода (1202-1204). До наших дней дошли восемь рукописей, из которых одна старофранцузская (существуют также три греческих, итальянская, сицилийская, арагонская и каталанская версии хроники) [15; 16; 17]. В историографии до сих пор обсуждается вопрос о языке первоначального текста произведения, который был утрачен, видимо, еще в середине XIV в. во время войн крестоносцев на Пелопонесском полуострове [9; 10; 12; 13].
Материалом нашего исследования служит старофранцузский текст манускрипта № 15702 из Королевской библиотеки Брюсселя под названием Livre de la conqueste de la princée de l'Amorée, изданный Ж. Лоньоном в 1911 г. [14]. Очевидно, рукопись была написана между 1332 и 1346 гг. Повествование хроники начинается с 1095 г., т. е. с Первого крестового похода, главная ее часть охватывает события 1205-1292 гг. на Пелопоннесе (Четвертый крестовый поход и его последствия: судьбу Греции под господством французских крестоносцев), французская версия доходит до 1305 г., хотя в сочинении встречаются упоминания о событиях 1330-1340 гг.
Для дальнейшего анализа необходимо, вслед за Л. М. Скрелиной и Л. А. Становой [6], разграничить понятия «текст рукописи» (реальный рукописный текст, созданный и записанный в определенную эпоху) и «текст произведения» (оригинал, более ранний текст первоисточника). Текст произведения - это собрание рукописных вариантов, на базе которых современный исследователь воссоздает архетип, посредством собирания разнородных элементов воедино.
Придерживаясь позиции Ю. Кристевой на интертекст как на «ретроспективную категорию», где «текст интерпретирует историю и располагает ее в себе» [5, с. 1095], представляется возможным считать, что «текст произведения», по отношению к тексту изучаемый нами хроники, является «прецедентным текстом»: он послужил для автора рукописи источником и «определил мотивацию и ориентацию его письменной деятельности» [11, с. 107]. Специфика данной интертекстуальной связи «прецедентный текст» / «текст рукописи» заключается в том, что, в отличие от традиционного рассмотрения двух и более имеющихся в распоряжении исследователя текстов, мы имеем дело с только с отсылками на не дошедший до нас архетип в настоящем манускрипте.
Хроника-архетип, очевидно, была создана в начале XIII в., когда двор Морейских князей стал одним из значительных центров искусства и не уступал двору французского короля. Морейское княжество было одним из центров французской культуры, при дворе творили трубадуры, которыми становились и сами ахейские князья. «Еще спустя много лет после падения Латинской империи Константинополя, после 1300 года в Морейском княжестве и герцогстве Афин на французском языке говорили так же хорошо, как и в Париже» [13, с. 338].
Ввиду сложности изучаемого вопроса мы ограничились рамками анализа категории «автор» с позиций интертекстуального подхода. Исследователями отмечается такая специфическая черта старофранцузского текста, как «открытость» [3, с. 27]: автор не был единственным создателем средневекового текста, а сам текст не предназначался быть раз и навсегда неизменным [3, с. 28]. Понятие открытости трактуется как его возможность быть дополненным, измененным, исправленным в результате взаимодействий, контактов с рядом «авторов» (действительного автора, переписчика и устных исполнителей).
Проблема авторства «Морейской хроники» не решена до нашего времени, несмотря на длительную традицию в изучении вопроса. Исследователи Ж. Лоньон и Д. Жакоби [13; 14] высказывают предположение, что изучаемый рукописный вариант был создан для регентши Морейского княжества императрицы Екатерины Валуа около 1340 г. одним из ее советников, возможно, итальянским аристократом-интеллектуалом и покровителем искусств Николо Акциайоли. Однако в самом манускрипте на это нет прямых указаний; в нашей работе мы придерживаемся традиционной точки зрения: считается, что автором
был близко стоявший к описываемым событиям и хорошо знавший историю Морейского княжества рыцарь из полуфранков-полугреков (так называемых гасмулов1), который должен был жить при дворе Морейского правителя [15; 16; 17]. Интересно отметить, что в тексте сочинения войско французов именуется nostre gent («наши люди»):
Et nostre gent alerent par la cite d'Antioche et la prirent [14,12]. -И прошли наши люди сквозь город Антиохию и взяли его3.
В рассматриваемом отрывке автор считает себя неотъемлемой частью «реальной референтной группы» [8, с. 90] рыцарей-крестоносцев, разделяет ее устремления и идеалы. На основе этого свидетельства, а также поскольку речь в хронике идет о событиях светской истории можно предположить, что автор хроники - не монах и не клирик, а светский человек, рыцарь, носитель французской культуры.
Присутствие автора выражено эксплицитно различными языковыми средствами. Наиболее частотный способ реализации авторского «Я» - местоимение je, выявленое в следующих контекстах:
- в начале сочинения, типичном для средневековой хроники incipit (лат. букв. 'зачин, пролог'):
Pour ce que aucunes gens sont par le monde moult negligent, et lor annuye de auir une longue estoire ordonnéement faite et devisée, et ayment ancois que on leur conte en briez paroles, si vous diray mon compte, non pas ainxi com je trovay par escript, mais au plus brief que je pourray. Que cescuns l'entendre de bon cuer et de bonne voulenté [14, 1]. - Поскольку некоторые люди в мире весьма невежественны и их утомляет слушать долгую историю, созданную и рассказанную по порядку, они любят также, чтобы им рассказывали кратко, я вам изложу мой рассказ, не так, как я его нашел в письменном виде, но настолько кратко, насколько я смогу Чтобы каждый послушал охотно и с удовольствием.
- в заключении вместо традиционного explicit («концовка, последние слова»):
1 Гасмулами (старофр. gas - парень и mule - мул) в Средневековье презрительно называли детей от смешанных браков: отцов-крестоносных рыцарей и матерей-гречанок (Прим. автора).
2 Здесь и далее вторая из указанных арабских цифр обозначает номер параграфа в хронике.
3 Здесь и далее перевод наш. - А. М.
Tant com j'ay trove, tant j'ay escript de ceste conqueste de la Morée [14, 1024]. - Каким я нашел, таким я и описал это завоевание Мореи.
- в комментариях в самом тексте хроники:
Cy endroit faillent .ii. feulles. Pour ce j'ay laissiée l'espace [14, 205]. -В этом месте не хватает двух листов. Поэтому я здесь оставил (пустое) пространство.
Cy endroit fault bien .vi. feuilles, la ou parole du revel de l'Escorta, qui contre le prince Guillerme fu, et se rendirent au frère de l'empereur. Si ay leissé le espace [14, 338]. - В этом месте обрыв на шесть листов, там, где речь идет о восстании Эскорты, которое было против принца Гилерма, и что они сдались брату императора. Я здесь оставил (пустое) пространство.
Однако из нашей выборки следует, что референт местоимения je -автор текста рукописи, который не позиционирует себя как «автор-создатель» произведения. Во всех рассмотренных примерах присутствует отсылка к несохранившемуся архетипу: указывается, что изучаемый манускрипт представляет собой не оригинальный текст, и даже не точное воспроизведение первоисточника, а пересказ, резюме не дошедшего до наших дней оригинала. С позиций интертекстуального подхода такое соотношение может рассматриваться как мета-текстуальность, т. е. «комментирующая и часто критическая ссылка на свой предшествующий текст» [5, с. 208].
Следует отдельно обратить внимание на последний из приведенных выше примеров: несмотря на отсутствие листов в рукописи-образце, автор манускрипта прекрасно осведомлен о содержании утраченного фрагмента, о чем он и сообщает адресату, очевидно, с целью активизации его внимания. Поскольку «Морейская хроника» описывает события Крестового похода почти сто лет спустя, события прошлого недоступны личному опыту автора. О них он знает, видимо, из других (также не дошедших до нас) списков. Соотношение элементов высказывания су endroit fault bien .vi. feuilles (в «этом месте обрыв на шесть листов») / la ou parole... («там, где речь идет о...») определяется нами как катафорическая связь, которая «используется в тексте для создания напряженности, связанной с тайной, раскрываемой по мере чтения и вызывающей интерес читателя» [1, с. 143]. Употребление катафоры можно рассматривать как конкретный способ реализации интертекстуальной связи «прецедентный текст» / «текст рукописи».
Автор данного списка постоянно подчеркивает, что его роль в создании сочинения незначительна, он всего лишь нашел хронику и изложил ее содержание:
C'est le livre de la conqueste de Constantinople et de l'empire de Romanie et dou pays de la prince de la Morée, qui fu trové en un livre qui fu jadis del noble baron messier Bartholomée Guys... Lequel livre il avoit en son chastel d'Estive [14, 1]. - Это рассказ о завоевании Константинополя и империии Романии и княжества Морейского, который был найден в книге, которая была когда-то у благородного барона мессира Бартоломео Гиза, каковую книгу он имел в своем замке.
Эта позиция автора отражена в тексте многократным повторением выражений с глаголом trover: com je trovay par escript / com j'ay trove, tant j'ay escript / qui fu trové en un livre.
Здесь мы сталкиваемся с определенным противоречием. С одной стороны, присутствие автора отчетливо прослеживается в тексте и формально вербализовано местоимением je: автор обращает на себя внимание адресата хроники, вставляя свои заметки по поводу утраченных фрагментов оригинала или сокращая документ, чтобы, по его мнению, не утомлять читателя. С другой - рассказчик осознанно устраняется из повествования. Этот факт можно объяснить тем, что исторически, начиная с раннего Средневековья, хронистика как особый жанр повествования была анонимной. По словам Поля Зюм-тора, даже если в средневековом тексте и проявляется «Я» автора, «это "Я" чисто "грамматическое", оно универсализировано и лишено временной определенности; это, скорее роль, нежели уникальный субъект» [18, с. 95]. Эта особенность, когда «субъект повествования скрывается за условностью текста» [18, с. 96] была свойственна всем средневековым письменным памятникам.
Помимо je, субъект повествования формально выражен местоимением nous:
Si vous lairons ores a conter de messier Goffroy de Villarduin et retournerons a parler dou noble conte de Champaigne [14, 137]. - И сейчас мы вам перестанем рассказывать о господине Жоффруа де Виллардуэне и вернемся к повествованию о благородном графе Шампанском.
Pour ce serait grant annuys de conter particulerement par escript comment il furent et combattirent, si vous dirons en brief paroles [14, 485]. - Поскольку было бы большой скукой излагать письменно в деталях, какими они были и как сражались, мы вам расскажем кратко.
Традиционно местоимение nous имеет обобщенно-личное значение, и эксплицирует более общую степень обобщения, нежели je. Однако в представленных фрагментах хроники под этим языковым средством также подразумевается автор списка: его присутствие реализуется в том, что он произвольно переходит от одного сюжета к другому или пропускает некоторые эпизоды, другими словами, nous=je рассказчика.
Изученные отрывки иллюстрируют нетипичное для средневековых сочинений достаточно вольное обращение копииста с первоисточником (краткий пересказ вместо точного воспроизведения, опущение некоторых деталей, переход от одного сюжета к другому, добавление уточняющих комментариев от первого лица). Наоборот, в Средневековье «Книга» считалась священной, а вместо упоминания своего «Я», желая подтвердить достоверность сказанного, обычно ссылались на авторитет «Книги».
Ссылка на авторитет «Книги» не часто встречается в хронике, и реализуется посредством оборота li livres fait mencion («и о том упоминает книга»):
Tous ces barons et prelas furent assené dou temps au Champenois, et plusieurs chevaliers, escuiers et sergans assés, de quoy li livres ne fait mencion cy endroit [14, 128]. - Все эти бароны и прелаты были вписаны со времен Шампанцев, а также многие рыцари, оруженосцы и сержанты, о чем книга не упоминает в этом месте.
Et depuis que ce fu recoillis, la princesse lui manda de beaux joiaux, de quoy le livre ne fait mencion [14, 798]. - И когда все это было собрано, принцесса ему передала прекрасные драгоценности, о чем книга не упоминает.
В рассматриваемых контекстах li livres служит формальным обобщенным субъектом речи, употребленным вместо авторского «Я». С одной стороны, введение еще одного субъекта повествования можно объяснить влиянием канонов средневековой историографии, с другой - устранение авторского «Я» реализует прагматическую цель сочинения: придать большую объективность и сообщить читателю «истину».
Однако под «Книгой» здесь подразумевается не текст изучаемой рукописи, а то произведение, которое служило автору манускрипта образцом. Исходя из контекста, выражение le livre ne fait mencion имеет следующий смысл: описываемые здесь эпизоды не изложены
в хронике-первоисточнике, автор же знает о них и кратко излагает в данном списке.
Помимо le livre ne fait mencion в тексте часто употребляется выражение li conte se taist de parler, в котором референт conte («рассказ, повествование») также представлен хроникой-прототипом. Обе конструкции употреблены в одинаковых контекстах, имеют схожее значение и могут рассматриваться как синонимичные:
Mais ore se taist li contes de parler dou prince Guillerme et dou seignor de Caraitaine, et vous dira comment le bon roi Charle le veillart, le frère dou roy de France, vint et coquesta le reaume de Cecille [14, 415]. - Но рассказ не говорит о принце Гилерме и о правителе Каритены, а вам расскажет о том, как добрый старый король Карл, брат короля Франции, пришел и завоевал королевство Сицилии.
Mais or se taist cil contes de parler dou prince Guillerme et parlera dou roy Charles [14, 474]. - Но этот рассказ не говорит о принце Гилерме, а расскажет о короле Карле.
В ряде случаев связи архетип / исследуемая рукопись в тексте настолько переплетены, что в одном контексте присутствует отсылка и на оригинал, и на данное сочинение:
Or dit li contes que puis que li sires de Caritaine revint de Puille, tout ainxi que l'estoire le vous a conté ça arriers, et il se accorda et ot la grace dou prince Guillerme son seignor [14, 440].
И говорит рассказ, что после того, как правитель Каритены вернулся из Пуиля, как вам это сообщала история здесь выше, он вошел в сговор и получил милость от принца Гилерма своего господина.
Существительные li contes («рассказ, повествование») и l'estoire («история») были синонимами в старофранцузском языке, однако в приведенном фрагменте они называют разных референтов. Под li contes подразумевается произведение-образец, а под l'estoire - данный список хроники, в котором его автор уже упоминал о возвращении правителя Каритены (о чем свидетельствует контекст: l'estoire le vous a conté ça arriers).
Автор рукописи выступает и как компилятор, использовавший (помимо основного документа, утраченного сочинения-архетипа) несколько более ранних письменных памятников:
Selonc ce que la grant estoire dou reaulme de Jherusalem nous raconte et temoigne, que a mil. Ciiij. ans puis l'incarnation Nostre Seignor Dieu Jhesu Crist, que le prince et li autre noble homme dou royaulme de France et des
autres regions de Ponent firent le passage... [14, 2]. - Согласно тому, что нам рассказывает и о чем свидетельствует великая история королевства Иерусалимского, в году 1104 от Рождества Нашего Господа Бога Иисуса Христа, принц и другие знатные люди из королевства Франции и из других областей Запада совершили поход.
Автор специально неточно называет источник, на который он ссылается. Подразумевалось, что адресат хроники прекрасно осознавал культурный и исторический контекст: о какой именно grand estoire идет речь. В данном случае референт estoire («история») - не изучаемая рукопись (как в рассмотренном нами выше примере), а, по мнению исследователей [9, p. 182], «Historia belli sacri» («История священной войны») Гильома Тирского (1130-1186). Эта летопись французского историка XII в. имела большую популярность в средневековой Европе среди аристократов. Автор сознательно вставляет эпизод двухсотлетней давности в повествование о Морейском княжестве, чтобы возвысить современные ему события: он стремится имплицитно доказать, что крестоносцы Мореи подобны рыцарям XII в., эпохи Первого крестового похода, который к началу XIV в. стал уже легендарным. Если, вслед за Ю. Кристевой, принять понимание интертекстуальности как «ассоциативного взаимодействия ряда текстов» [11, с. 110] представляется возможным считать связь «Historia belli sacri» / «Морейская хроника» интертекстуальной: тексты сочинений соотносятся как «прецедентный текст» / «текст рукописи». Упоминания о сочинении Гильома Тирского присутствуют в виде реминисценций, т. е. «мысленной отсылки, сравнения с неким образцом, сознательное или неосознанное сопоставление, взгляд в прошлое» [1, с. 205].
Проведенное исследование анонимной старофранцузской рукописи «Морейской хроники» с позиций интертекстуального подхода позволяет сделать следующие выводы:
1. Ввиду сложности изучаемого вопроса мы ограничились в данной статье рамками анализа категории «автор». Поскольку автор, живший в начале XIV в. (его имя не представляется возможным установить достоверно), описывает Четвертый крестовый поход спустя сто с лишним лет, он позиционирует себя не как очевидец и свидетель событий, а как переписчик более раннего сочинения, о чем заявляет в прологе. Таким образом, выявленные нами в тексте хроники местоимения je и nous, вербализующие субъект повествования, имеют в качестве референта автора не оригинального произведения,
а конкретной рукописи, который таким образом обозначает свое присутствие при указании на проделанные им при переписке изменения.
Взаимосвязь «автор» / «оригинал произведения» и их средства вербализации наглядно представлены в следующей схеме:
2. Единственным источником, дающим сведения о существовании, характере и обстоятельствах обнаружения не дошедшего до нас оригинала, служат комментарии создателя рукописи. Из них мы также узнаем, насколько вольно автор обошелся с первоначальным текстом (краткий пересказ вместо точного воспроизведения, опущение некоторых деталей, переход от одного сюжета к другому, добавление уточняющих комментариев от первого лица). Такая переработка исходного текста нетипична для жанра хроники, что составляет специфику рассматриваемого манускрипта.
3. Помимо основного текста, повествующего о Четвертом крестовом походе, компилятор использовал и другие исторические документы, в частности, хронику Гильома Тирского. Исходя из контекста, по косвенным свидетельствам автора, можно предположить, что он пользовался и другими источниками по истории Крестовых походов, однако не представляется возможным их точно определить.
4. Интертекстуакстуальная связь текста утраченного оригинала и изучаемой рукописи эксплицируется посредством таких художественных приемов, как катафора и реминисценция, что свидетельствует о высоком уровне образования написавшего манускрипт.
Полученные выводы полностью соответствуют сложившемуся в интертекстуальном подходе восприятию текста как «сотканного, сплетенного» (от лат. 1ех1т - «сплетение, ткань, структура») [3, с. 27] из других текстов и культурных кодов. Проведенная работа доказывает, что интертекстуальный подход применим не только к текстам
современности, но и к сочинениям прошлого, однако, здесь следует принимать во внимание характер текста исторически отдаленной эпохи. На наш взгляд, анализ письменных памятников Средневековья в рамках интертекстуального подхода представляется перспективным направлением, так как подобные исследования дают ключ к пониманию того, что было важно для человека в определенный период истории, а что оказывалось вне поля его зрения.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Ахманова О. С. Словарь лингвистических терминов. - М. : Советская энциклопедия, 1966. - 606 с.
2. Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. - М. : Искусство, 1986. -424 с.
3. Игнатьева Т. Г. Семантико-типологические особенности старофранцузского текста // Французский язык. Синтаксис, семантика, прагматика. -М. : МГЛУ, 2000. - С. 26-30. - (Тр. / МГЛУ; вып. 450. Сер. Лингвистика).
4. Левит С. Я. Культурология. XX век. Энциклопедия. - Т. 1. - СПб. : Университетская книга, 1998. - 447 с.
5. Кристева Ю. Бахтин, слово, диалог и роман // Вестн. Моск. ун-та. Сер. Филология. - 1995. - № 1. - С. 97-124.
6. Скрелина Л. М., Становая Л. А. История французского языка. - М. : Высшая школа, 2001. - 463 с.
7. Фуко М. Ницше, генеалогия и история // Философия эпохи постмодерна. - Мн. : Красико-принт, 1996. - С. 74-97.
8. Щедрина Е. В. Референтность как характеристика системы межличностных отношений // Психологическая теория коллектива / под ред. А. В. Петровского. - М. : Педагогика, 1979. - С. 111-127.
9. Buchon J. A. C. Chroniques étrangères relatives aux expeditions françaises pendant le XIII-ème siècle, publiées pour la première fois, élucidées et traduits. - P. : Auguste Desrez, 1840. - 316 p.
10. Buchon J. A. C. Recherches et matériaux pour sevir à une histoire de la domination française aux XIII-ème, XIV-ème et XV-ème siècles dans les provinces démembrées de l'empire grec à la suite de la quatième croisade. Première partie. - P. : Auguste Desrez, 1840. - 810 p.
11. Kristeva J. Le texte clos // Langages. - 1968. - Vol. 3. - N. 12. - P. 103-125.
12. Jeffreys M. J. The Chronicle of the Morea - a greek oral poem? // Résumés des communications du XIVe Congrès International des études byzantines. -Bucarest, 1971. - P. 27-29.
13. Jасоbу D. Quelques considérations sur les versions de la «Chronique de Morée» // Journal des savants. - 1968. - № 3. - P. 133-189.
BecmHUK Mfiïy. BbmycK 6 (717) / 2015
14. Livre de la conqueste de la princée de l'Amorée. Chronique de Morée (12041305) / Publiée par la Société de L'histoire de France par J. Longnon. - P. : Librairie Renouard, 1911. - 430 p.
15. Michelet. Le Moyen Age. Histoire de France. - P. : Édition Robert Laffront, 1881. - 1098 p.
16. Molinier A. Chronique de Morée // Les Sources de l'histoire de France. Des origines aux guerres d'Italie. - P. : A. Picard et fils, 1903. - P. 42-43.
17. The Chronicle of Morea / Ed. J. Schmitt. - L. : Edition Methuen & Co., 1904. -374 p.
18. Zumthor P. Parler du Moyen Âge. - P. : les éditions de minuit, 1980. - 108 p.
