CC BY
63
К. А. Касаткин (Санкт-Петербург)
Способы описания славянских областей Османской империи российскими путешественниками в первой трети XIX в.
В статье на основе опубликованных и неопубликованных источников анализируются способы описания русскими путешественниками первой трети XIX в. южнославянских народов. Предпринимается попытка выявить применявшиеся модели репрезентации, а также определить, как осмыслялось место славян в европейской картине мира.
Ключевые слова: путешествие, Балканский полуостров, южные славяне, И. П. Липранди, В. Б. Броневский.
В начале XIX в. на Балканский полуостров направляются российские государственные и военные служащие, на которых, наряду с выполнением основной миссии, было возложено поручение по сбору сведений о регионе и местных народах. Потребность правительства в информации о регионе является закономерным следствием роста влияния Российской империи в международной политике. После двух успешных русско-турецких войн в правление Екатерины II Россия смогла не только получить выход к Черному морю, но и закрепить в 7 статье Кючук-Кайнарджийского договора право покровительства православным народам Османской империи1. С этого времени империя начинает проводить активную политику на Балканах, что приводит к постоянным столкновениям с другими великими державами2. На волне военных и дипломатических успехов XVIII в. в среде российской политической элиты начинают возникать различные проекты переустройства европейских областей Османской империи, как, например, «Греческий проект» Екатерины II3 и идея создания православной федерации А. Чарторыйского4.
Важно отметить, что необходимость получения достоверных знаний о южнославянских народах и их соседях понимали не только в правительстве, но и в образованных кругах. Это было связано с интенсификацией в российском общественном сознании поисков этнической идентичности и попыток осмысления места своего отечества в мире5. Устанавливаются связи с деятелями славянского возрождения6, с европейских языков переводится литература по истории и культуре славянских народов, осуществляются поездки
по австрийским и османским землям. И, тем не менее, до 1830-х гг. добровольных поездок по этим землям насчитываются единицы7. Путешествия на Балканы в начале XIX в. были связаны преимущественно со службой, а сам дискурс описания региона в этот период являлся все еще маргинальным. Эти факторы - новизна и необычность региона - оказали решающее влияние на способы описания народов европейской части Османской империи. Многие чиновники, дипломаты и офицеры оставили отчеты, письма, отдельные записки и даже словари, содержащие собранную во время путешествия информацию8. Все это составило базу зарождающегося отечественного славяноведения, которое М. В. Белов удачно охарактеризовал как «служебное». Оно имело слабую теоретическую основу, было во многом эклектичным и ситуативно-обусловленным и не стремилось к выработке целостной концепции изучаемой реальности9.
Очевидно, что с самого начала российские путешественники проводили четкое различие между собой и подданными Османской империи. Однако нам представляется важным проследить, какими путями происходило замещение восприятия образа «их» (жителей Османской империи) как гомогенной группы - гетерогенной, а также выявить способы категоризации народов Балканского полуострова. Иными словами, мы постараемся определить, когда южные славяне стали выделяться среди прочих подданных султана, на каком основании происходило это выделение, а также выявить пути развития дискурса о них10. В данной работе мы на нескольких примерах попытаемся показать, какие модели репрезентации южнославянских народов были представлены в трудах российских путешественников, посетивших Балканы в первой трети XIX в., как в этих описаниях осмыслялось место славян в европейской картине мира и вырабатывался соответствующий нарратив.
В первой трети XIX в. отношение российского образованного общества к православным народам Балканского полуострова начинает претерпевать существенные изменения11. Восприятие славян как «тамошних диких народов»12 постепенно вытесняется новыми, более позитивными способами описания. Авторы по-разному представляли место славян среди других народов, однако все их описания можно отнести к одной из двух моделей репрезентации.
В работах, относящихся к первой модели, южные славяне репрезентировались как сохранившийся осколок своего прошлого, приобретали черты древних богатырей и античных воинов. Подобные мотивы присутствуют уже в письмах А. И. Тургенева, который в 1804 г.
со своим товарищем А. С. Кайсаровым предпринял путешествие по южным землям Австрийской монархии. Сравнение южных славян с древними греками, по-видимому, являлось не просто устойчивым литературным приемом, но способом перцепции балканских реалий. В целом для российской интеллигенции при конструировании собственной идентичности существенным являлось не только противопоставление себя «Другому», но и противопоставление прошлого и настоящего; прошлой, допетровской, России - современной13. Для авторов, использующих первую модель описания, характерно представление современных им славян как хранителей некой общеславянской, а соответственно и российской, древности. Таким образом, происходит сближение русских со славянами по этническому признаку, но при этом последние на временной шкале помещаются далеко в прошлом. При этом для авторов южные славяне еще не стали «своими», но уже не смешивались и с другими подданными султана. В сознании путешественников славянские народы формировали границу, которая отделяла «свою» общность от «другой» - отсталых и непросвещенных османов. В терминологии Г. Зиммеля подобные пограничные группы обозначаются как «Чужие», т. е. социальные маргиналы, которые являются маркерами, отделяющими одну общность от другой14.
Ярким примером применения первой модели описания являются опубликованные в первой трети XIX в. «Записки морского офицера», «Путешествие от Триеста до С.-Петербурга в 1810 году» и «Письма морского офицера» В. Б. Броневского. В своих работах автор сочувственно отзывается о черногорцах и сознательно идеализирует их. Однако господствовавший прежде дискурс о «Других» как о варварах не исчезает бесследно: образ черногорцев в «Записках» размывается, начинает двоиться, они превращаются то в невежественных дикарей, которые постоянно кричат и начинают стрелять по любому поводу, то в хранителей «славянской античности». Не раз В. Бронев-ский обращается к образу Спарты и славянской древности. Так, он пишет: «Я видел Спарту, видел в полном смысле слова республику, отечество равенства и истиной свободы, где обычаи заменяют закон, мужество стоит на страже вольности, несправедливость удерживается мечом мщения... видел пред собою простоту Патриаршеских времен, беседовал с Ильей Муромцем, Добрыней и другими богатырями нашей древности»15.
Несмотря на сознательную идеализацию славянских народов, их языкам было отказано в какой бы то ни было самостоятельно-
сти. Броневский объединяет все южнославянские языки в единый «славянский», при этом не допуская возможности его естественного развития. Любое изменение возможно только под влиянием извне и расценивается как порча «древнего славянского языка». Броневский не признает и самоценности обрядов славянских народов. О штирий-ских славянах он пишет следующим образом: «Впрочем коренные жители суть славяне, коих нравы и обычаи от смешения с немецкими много изменились. Язык так порчен, что с трудом понимать их можно»16.
Автор сознательно обозначает четкие географические границы, отделяющие австрийских славян от венгров. Несмотря на указанные проявления «дикости», «порчу языка и нравов» славянских народов, в описании доминирует положительная коннотация. Иначе Броневский характеризует венгров. Для автора современные ему венгры лишены каких-либо добродетелей, которыми некогда обладали их предки, а от былого величия остались лишь воспоминания. Произошедшие с народом «изменения» автоматически переносятся автором и на земли, в которых этот народ обитает. Нигде Броневский не проводит художественно столь четкую линию, как между славянскими землями и Венгрией:
«Едва переступили мы границу, разделяющую Штирию от Венгрии, как все предметы изменились: вместо прекрасных полей, лугов и рощей... представилась печальная ложбина, наполненная грязью, болотами, мутными ручьями... Крестьяне покрыты рубищем или шубою навыворот; в потупленном взоре их напечатлено мрачное
17
уныние»17.
В конце путешествия через венгерские земли он подводит итог: «Просвещенная Европа кончилась на границе Венгрии, и кончилась очень дурно»18. Броневский не считал ни венгров, ни турок жителями Европы, в то время как южные славяне в его представлении являлись ее органической частью, хранителями древней чистоты. В его работах, как и в трудах многих авторов первой трети XIX в., южные славяне еще не стали «своими», но некоторые существенные шаги в этом направлении уже были сделаны. Во-первых, произошел отказ от описания славян как невежественных дикарей и варваров; во-вторых, их быт и культура идеализировались и отождествлялись с древнерусскими. Признать южных славян «своими» в то время мешал, по-видимому, большой культурный разрыв между по-европейски образованными путешественниками и ведущими патриархальный, не затронутый модернизацией образ жизни балканскими крестьянами.
Авторы, придерживающиеся в своих сочинениях второй модели, напротив, полностью игнорировали идею какой бы то ни было славянской взаимности и совершенно иначе представляли себе место славян в системе координат «Свой - Другой». Оформившаяся в начале XIX в., эта модель была связана в первую очередь с чиновно-просветительским мышлением и идеализацией преобразовательного гения Петра Великого19. Определение «Свой - Другой» происходило на основании подданства, в то время как религиозному, языковому и вообще культурным аспектам не придавали большого значения. При подобном подходе южные славяне сразу определялись как «Другие», т. е. подданные султана, а после дифференцировались по «географическому» или «этническому» признаку20. Вторая модель репрезентации развивалась в русле накопления и систематизации «объективного» знания о европейской части Османской империи и была связана напрямую с идеями Просвещения.
Так, в 1830 г. Егор Ильич Энегольм опубликовал «Записки о городах забалканских», в которых с невероятной точностью указывает количество турецких, болгарских, греческих, еврейских домов; описывает жилища, рынки, достопримечательные постройки, приводит подробную характеристику дорог, климата, окружающей природы и рельефа местности. В отдельном разделе Энегольм приводит описание народов Фесалии, в которых старается отметить как положительные, так и негативные черты жителей Османской империи. Автор не проявляет особенного интереса к славянам, и они характеризуются только в качестве одного из народов Османской империи. Более того, славяне, представленные у Энегольма болгарами, получают совершенно нелестную характеристику: «На Балканах христиане сии суть бесчеловечные разбойники; они не довольствуются грабежом и похищением имущества проезжего, но, захватив несчастную жертву, прибивают гвоздями к деревьям, отрезывают язык и уши, выкалывают глаза, и в неистовстве зверской дикости забавляются мучениями страдальца»21. Не обошлось в его описании и без следов ориен-талистского дискурса: все народы Османской империи наделяются чертами народов «восточных»: они статичны, лишены динамики и неспособны к развитию.
Высшим достижением сторонников «этнографического» взгляда на народы Балканского полуострова является труд И. П. Ли-пранди22, озаглавленный «Опыт словоистолкователя Отоманской империи.. ,»23. Эта работа представляет собой энциклопедический словарь, сохранившийся в нескольких редакциях, три из которых
хранятся в РГИА. Опубликовать словарь автору не удалось, однако появившиеся во второй половине XIX в. многочисленные работы Липранди были во многом основаны именно на информации из «Опыта словоистолкователя...». Этот энциклопедический словарь, над которым автор трудился более 15 лет, до 1836 г., представляет собой значительную ценность для современных исследователей как беспрецедентный в отечественной славистике пример аккумуляции знаний об Османской империи и народах, ее населяющих. По утверждениям самого автора, его словарь содержит 8000 статей и 600 иллюстраций!24
Липранди не проводит значимого разграничения между народами Балканского полуострова: для него они все являются равноценными объектами, которые он препарирует, отделяя для удобства изучения одну сферу общественной жизни от другой. Для него бош-няки, сербы, болгары не являются ни братьями, ни далекими предками, но только подданными турецкого султана. Именно подданство важно для автора. В его работах государство занимает центральное место, в то время как народы рассматриваются только в качестве его константных частей, не представляющих сами по себе никакой ценности. В этом принципиальное различие двух моделей репрезентации: если первая предполагала выделение южных славян как пограничной категории между «нами» (русскими) и «Другими» (турками), то вторая не стремилась к подобной категоризации подданных Османской империи, которая воспринималась в целом как населенная «Другими». В первом случае в центре внимания путешественников был народ, во втором - государство.
В отличие от Броневского, который Турцию противопоставляет Европе, И. П. Липранди во «Введении» к словарю пытается последовательно доказать, что все подданные султана также являются европейцами, так как часть их государства занимает Балканский полуостров. В этом он проявил себя как человек эпохи Просвещения: географические рамки Европы расширялись по мере распространения наук; так и Россия стала Европой, а русские - европейцами, когда Петр I усилием воли смог искоренить многие суеверия и предрассудки.
Таким образом, Липранди создает своеобразную шкалу оценки уровня развития государства, главными критериями корой являются распространение просвещения и отсутствие предрассудков: из европейских держав дальше всех от идеала стоит Османская империя; в ней науки и искусства находятся еще в зачаточном состоянии и не
получили широкого распространения. Несколько ближе располагаются западноевропейские страны, жизнь которых в большей степени упорядочена в соответствии с идеями Просвещения. Самой же просвещенной европейской державой, как это ни странно, по мнению Липранди, является послепетровская Россия, в одно мгновение избавившаяся от мракобесия, еще долгое время сохранявшегося в странах Западной Европы.
Так, рассуждая о распространении в Османской империи всевозможных обрядов и заговоров, Липранди указывает, что подобные суеверия существовали еще недавно и в Европе. Более того, европейские народы, убежденные в существовании вампиров, оскверняли могилы, отрубали покойникам головы и вонзали им в сердца колья. И все эти предрассудки ходили не только в народе, но их разделяли даже церковные деятели и короли!
«Наконец, не утверждено ли существование магии, на разных церковных соборах, и многими указами французских королей, из коих последний состоял уже в 1682-м году. [...] Какая противуполож-ность со здравым смыслом великого преобразователя России, который около этого же времени написал Воинский устав; "строго запрещающий верить и жестоко наказывающий чернокнижников, загова-ривателей, суеверных и богохульных чародеев"»25, - пишет автор. И далее: «Это происходило в то время, когда Петр Великий положил уже основание образования монархии своей, изгнав многие предрассудки - которые ныне более всего чужды России»26.
Пространственное восприятие «Другого» для Липранди, как и для представителей первой модели описания, отходит на второй план. Для него жители Османской империей являются «Другими» только потому, что они еще не до конца смогли усвоить все достижения европейского просвещения. Происходит сознательная подмена пространственных значений временными: все подданные султана -это «Другие», и им еще только предстоит стать «своими». Не случайно И. П. Липранди сравнивает турок с людьми, «которые в отношении к телесным силам и способностям совершенно возмужали,
27
в нравственном же и умственном еще малолетние»2'.
Таким образом, в начале XIX в. не только шел активный поиск языка описания южных славян28, но одновременно происходило осмысление места балканских народов в современной Европе. Можно говорить о том, что в первые годы XIX в. в среде российских путешественников существовало как минимум две модели репрезентации южных славян. В соответствии с
«мифологизирующей» моделью славяне рассматривались как историческая и географическая периферия, служащая границей между «Своими» и «Другими». Сторонники «энциклопедической» модели, развивавшейся в русле накопления позитивного знания, вообще не выделяли славян как отдельную категорию, рассматривая их лишь как подданных Османской империи. В 30-е гг., в связи с возникновением концепции «народности», первая тенденция начинает преобладать, вторая же, не имеющая мощной поддержки в академической среде, постепенно утрачивает свои позиции. Российского читателя в 1830-е гг. интересовали не столько южные славяне, сколько возможность их идеологического использования.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Виноградов В. Н. Двуглавый российский орел на Балканах. 1683-1914. М., 2010. С. 113.
2 Там же. С. 85-89.
3 Там же. С. 120-125; Зорин А. Кормя двуглавого орла. Русская литература и государственная идеология в последней трети XVIII - первой трети XIX века. М., 2004. С. 31-64; Белов М. В. «Греческий проект» и имперское наследие российской внешней политики в постсоветской историографической ситуации // Люди и тексты. Исторический альманах. Информационное пространство истории. М., 2014. С. 328-349; и др.
4 Виноградов В. Н. Двуглавый российский орел... С. 119-123; До-стян И. С. Россия и балканский вопрос: Из истории русско-балканских политических связей в первой трети XIX века. М., 1972. С. 42-62; До-стян И. С. Русская общественная мысль и балканские народы. От Радищева до декабристов. М., 1980. С. 68-70; Грачев В. П. План создания «нового порядка» на Балканах и негативные последствия его неудачной реализации в первой половине 1807 г. // Двести лет новой сербской государственности. К юбилею Первого сербского восстания 1804-1813 гг. СПб., 2005. С. 65-71.
5 Куприянов П. С. Представления о народах у российских путешественников начала XIX в. // Этнос и культура. 2004. № 2. С. 25.
6 Керимова М. М. Югославянские народы и Россия. Этнографические сюжеты в публикациях и документах первой половины XIX в. М., 1997. С. 24-25; Калоева И. А. Изучение южных славян в России в XVIII - первой половине XIX в. М., 2002. С. 11.
7 О путешествиях российских служащих на Балканы см.: Белов М. В. «Служебное» славяноведение в России первой половины XIX
века // Славяноведение. 2012. № 4. С. 53-68; Белов М. В. Варвары или братья? Балканские славяне глазами русских наблюдателей первой половины XIX в. // Цивилизация и варварство: Парадоксы победы цивилизации над варварством. М., 2013. С. 316-335; Белов М. В. Русские путешественники и дипломаты на Балканах в начале XIX века: поиск языка описания // Политическая культура и международные отношения в новое и новейшее время. Н. Новгород, 2009. С. 105-119; Лотман Ю. М. Рукопись А. Кайсарова «Сравнительный словарь славянских наречий» // Труды по русской и славянской филологии: I. Тарту, 1958. C. 191-203; Достян И. С. Миссии русских государственных деятелей и военных в Сербском княжестве в 30-е гг. XIX в. // Национальное возрождение балканских народов в первой половине XIX века и Россия. М., 1992. Ч. 1. С. 123-149; Достян И. С. Об описании Сербии, сделанном в 1830-м г. русским офицером Розелином-Сашальским // Славянское возрождение. М., 1966. С. 104-116; и др.
8 Изучению путешествий посвящена значительная литература: Шёнле А. Подлинность и вымысел в авторском самосознании русской литературы путешествий. 1790-1840. СПб., 2004; Вульф Л. Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения. М., 2003; Todorova M. Imagining the Balkans. New York, 1997; Куприянов П. С. Представления о народах у российских путешественников...; Куприянов П. С. Русское заграничное путешествие начала XIX века: парадоксы литературности // Историк и художник. 2004. № 1. С. 59-73; Рош Д. Путешествия // Мир Просвещения. Исторический словарь. М., 2003. С. 359368; Русский травелог XVIII-XX веков. Новосибирск, 2015; и др.
9 БеловМ. В. «Служебное» славяноведение... С. 55.
10 Нойман И. Использование «Другого»: Образы Востока и формирование европейской идентичности. М., 2004; Куприянов П. С. Представления о народах у российских путешественников.; Дюше М. Мир цивилизации и мир дикарей. Основы антропологии у философов // Век Просвещения. М.; Париж, 1970. С. 251-278; Человек на Балканах глазами русских. СПб., 2011; и др.
11 Белов М. В. Варвары или братья?.. С. 316-317.
12 Так их характеризовал, в частности, советник Коллегии иностранных дел, полковник С. Ю. Пуков, посетивший Черногорию в 1759 г. См.: Белов М. В. Русские путешественники на Балканах. С. 110-111.
13 Шёнле А. Подлинность и вымысел. С. 16-18.
14 Нойман И. Использование «Другого». С. 38.
15 Броневский В. Б. Записки морского офицера, в продолжении кампании на Средиземном море под начальством вице-адмирала Дми-
трия Николаевича Сенявина от 1805 по 1810 год. СПб., 1818. Ч. I. С. 192. О «славянской античности» в XVШ-XIX вв. см., например: Зорин А. Кормя двуглавого орла. С. 31-156; Кнабе Г. С. Русская античность. Содержание, роль и судьба античного наследия в культуре России. М., 2000.
16 Броневский В. Б. Путешествие от Триеста до С.-Петербурга, в 1810 году. М., 1828. Ч. I. С. 53-54.
17 Там же. С. 54-55.
18 Там же.
19 Белов М. В. Варвары или братья?.. С. 320-321.
20 Куприянов П. С. Представления о народах у российских путешественников... С. 30.
21 Энегольм Е. И. Записки о городах забалканских, занятых российскими войсками в достопамятную кампанию 1829 года. СПб., 1830. С. 54.
22 Ишутин В. В. Иван Петрович Липранди (1790-1880) // Советское славяноведение. 1989. № 2. С. 85-94. Там же приведена подробная библиография о жизни и деятельности И. П. Липранди.
23 Российский Государственный исторический архив (РГИА). Ф. 673. Оп. 1. Д. 138-216.
24 Там же. Д. 217. Л. 132.
25 Там же. Л. 30об.
26 Там же. Л. 44.
27 Там же. Л. 58об.
28 БеловМ. В. Русские путешественники на Балканах. С. 105-119.
K. A. Kasatkin
Slavic regions of Ottoman Emprire described by Russian travellers in the first third of the 19th century
The article on the material of published and unpublished sources analyses the ways how Russian travellers described South Slavs in the first third of the 19th century. An attempt is made to reveal the model of representation they used and to show how the place of Slavs in the European image of the world was comprehended. Keywords: travel, Balkan peninsula, South Slavs, I. P. Liprandi, V. B. Bronevski.
