CC BY
334
УДК 1(091)
А. Н. Саликов
34
СПОСОБНОСТЬ СУЖДЕНИЯ КАК ПОЛИТИЧЕСКАЯ ПРОБЛЕМА В ФИЛОСОФИИ ХАННЫ АРЕНДТ*
Анализируется учение Ханны Арендт о способности суждения как человеческой способности, конституирующей политическое бытие.
The article focuses on H. Arendt's doctrine of the ability of judgment determining the political objective reality.
Ханна Арендт, признанный классик политической мысли ХХ века, связывала кризис, поставивший в прошлом столетии человеческую цивилизацию на грань катастрофы, с атрофией у современного человека способности к критическому мышлению, адекватной оценки происходящего и самостоятельного принятия решения в нестандартных ситуациях — все это она называла бездумностью, а в терминах Канта это можно было бы назвать нехваткой способности суждения.
Недостаток способности суждения в современном обществе Арендт объясняет крушением традиций. XX век явил миру такие ситуации, разрешить которые при помощи традиционной мысли оказалось невозможно. Ужас тоталитаризма заключается даже не в масштабе совершенных злодеяний, не в появлении в мире новых разрушительных идей, а в том, что его чудовищные действия вызвали крушение наших категорий политического мышления и критериев морального суждения. После этого крушения мы живем в совершенно перевернутом, обессмысленном мире — в мире, в котором мы не можем найти наш путь благодаря соблюдению правил, что когда-то соответствовали здравому человеческому рассудку. В этой ситуации глупость в кантовском смысле1 становится недугом каждого.
На основе кантовского учения об эстетической способности суждения Арендт пытается разработать своеобразную антикризисную теорию. Для этого она стремится выяснить, что представляет собой способность суждения, как она функционирует в реальной политической жизни, когда и почему она перестает справляться со своими обязанностями.
В разработке своего понятия «способности суждения», которому предназначалась важнейшая, если не сказать центральная, роль в ее
* Автор благодарит дрезденский Институт по изучению вопросов тоталитаризма имени Ханны Арендт (Hannah-Arendt-Institut für Totalitarismusforschung e. V. an der TU Dresden) за всестороннюю поддержку в деле изучения теоретического наследия Ханны Арендт.
1 «Недостаток способности суждения собственно есть то, что называют глупостью, и при этом недуге нельзя ничем помочь» [5, с. 158]
Вестник РГУ им. И. Канта. 2008. Вып. 6. Гуманитарные науки. С. 34 — 40.
политической теории, Ханна Арендт опирается на предшествующую ей историко-философскую традицию. Термин «способность суждения», как указывает Арендт [8, Б. 211), впервые (по крайней мере, среди крупных философов) становится предметом рассмотрения у Канта, однако генетически это понятие связано с греческим рЬгопез18 и римским ргадепЦа, а также с дискуссиями о вкусе в XVIII столетии. В немецком языке, как это отмечает А. В. Гулыга [3], слово «суждение» имеет три значения: первоначальное — «приговор»; со времени Лейбница — член силлогизма, высказывание; со времени Канта — позиция личности. Под способностью суждения у Канта в его третьей «Критике» подразумевается в первую очередь способность оценки, приговора, который прямо или косвенно человек выносит окружающей действительности.
В русском языке, точно так же как и в немецком, понятие «суждение» восходит к судебной практике и, таким образом, первоначально принадлежало к области права. Поэтому характеристики, которыми должен обладать праведный суд, т. е. беспристрастность, непредвзятость, независимость, непротиворечивость и т. п., — переносятся на понятие «суждения». Арендт находит, что суждение с подобными характеристиками обнаруживается в современном мире преимущественно лишь в трех тесно друг с другом связанных областях: в политике, юриспруденции и истории.
Один из источников своего понимания «способности суждения» Арендт находит в аристотелевском понятии рЬгопе818. Согласно Аристотелю, фронесис — это добродетель той части души, которая производит мнения [2, с. 1140 Ь25]. Он представляет собой практическую мудрость, рассудительность, которая позволяет человеку принимать правильные решения в самых разных жизненных ситуациях: «Рассудительность же связана с человеческими делами и с тем, о чем можно принимать решения» (т. е. взвешивать мотивы) и давать правильные советы. Практичность, рассудительность позволяют ориентироваться в обстановке и делать правильный выбор для достижения нравственной цели (блага): добродетель создает правильную цель, а рассудительность средства к ней [2, с. 1144 а 5 — 10]. Фронесис предполагает изобретательность в нахождении средств для известной цели, но не сводится к ней.
Аристотель проводит четкую границу между теоретическим мышлением и практическим суждением. По мысли Аристотеля, общая ориентация определяется теоретическим разумом, практическая же мудрость, рассудительность, определяет то, что и каким образом мы совершаем в реальном мире. Теоретическая мысль, исходя из первоначал, дает нам на основе логической дедукции универсальные правила, в то время как фронесис должен властвовать над страстями, контролировать аффекты, направлять стремления и вносить в них меру, заставляя их избегать крайностей и держаться середины. Практическая политическая деятельность конституируется у Аристотеля в конечном итоге не универсальными правилами, выведенными из первоначал, а образцами действия в похожих ситуациях наиболее достойнейших мужей древности и принятыми среди свободных и образованных граждан полиса нормами поведения. Таким образом, фронесис Аристотеля — это
35
36
способность действовать «по ситуации», в зависимости от контекста. Ситуативность и контекстуальность разумности в учении Аристотеля о фронесисе привлекает Арендт своей независимостью от абстрактных абсолютов и правил универсалистской этики. При этом она не обращает внимания на тот факт, что поведение на основе принципов Аристотеля возможно только в традиционном обществе, поскольку образцом для поступков является в нем поведение выдающихся граждан полиса. Современное общество уже давно не является традиционным и в нем уже невозможно ориентироваться, опираясь лишь на традицию и на образцы выдающихся мужей древности. Для этого необходимо нечто другое, способное находить выход из любой, даже самой необычной и нестандартной, жизненной ситуации.
Другой исходный пункт Арендт обнаруживает у Канта в его понятии «способность суждения». Как отмечает Гулыга, для самого Канта «способность суждения» не всегда означала одно и то же. В «Критике чистого разума» этим термином он обозначает одну из познавательных способностей наряду с рассудком и разумом2. Если рассудок означает способность устанавливать правила, то способность суждения дает умение этими правилами пользоваться: фактически это ум, «природная смекалка», отсутствие которой нельзя восполнить никакой школой. В дальнейшем этот смысл термина не исчезнет, но появится и новый — оценочный. Под способностью суждения в кантовской третьей «Критике» подразумевается в первую очередь способность оценки, приговора, который прямо или косвенно человек выносит окружающей действительности. При этом он выделяет два вида способности суждения: определяющую и рефлектирующую. Определяющая способность суждения «лишь подводит особенное под общее, закон предписан ей априорно, и ей не нужно самой измышлять закон, чтобы подчинить особенное в природе общему» [4, с. 19]. Рефлектирующая способность суждения, в отличие от определяющей, находит общее, если дано только особенное. В свою очередь, рефлектирующая способность суждения имеет два вида: 1) познания и 2) вкуса. Оба вида рефлектирующих суждений очень важны, так как необходимо: 1) к случаю отыскать общее правило и 2) оценить ситуацию. Способность находить правило или закон, отталкиваясь от конкретных частных случаев, наделяет в глазах Арендт рефлектирующую способность суждения большим потенциалом для применения в области политического.
Основной интерес в кантовском учении о [рефлектирующей] способности суждения для Арендт представляет понимание Кантом эстетических суждений как чего-то большего, чем просто субъективных индивидуальных восприятий: в суждениях вкуса человек ссылается на одинаково присущее всем людям «общее чувство» — sensus communis. Арендт усматривает параллель между эстетическими суждениями и
2 Здесь, по мнению известного калининградского кантоведа Л. А. Калинникова, Гулыга заблуждается. Способность судить означает применять рассудок в процессе познания, а не некую познавательную способность. Таковых только три: чувственность, рассудок, разум.
разнообразными субъективными восприятиями различных политических мнений и суждений. По мнению Арендт, хотя политические суждения и являются индивидуальными, но они, подобно суждениям вкуса у Канта, основываются на неком общечеловеческом и общезначимом «общем чувстве».
Общее чувство, приравненное Кантом к «максимам общего человеческого рассудка», является идеей оценочной способности, которая посредством «широкого характера мышления» учитывает мысли по тому же предмету других людей, принимает во внимание особенность их представления этого предмета, а если точнее, его способ обобщать в своем сознании представления, для того чтобы, в итоге, найти с ними общую точку зрения. Широкое мышление присоединяется к предметам мышления, как правило, рассудка для передачи вкусу способности сообщаемости чувств, а также для рефлексии представлений других об удовольствии и неудовольствии. Для того чтобы не перепутать суждения, которые происходят лишь из собственного субъективного представления без образования понятия как общего с какой-либо обобщенной объективной точкой зрения, необходима рефлексия других точек зрения, чтобы особенное собственного суждения поднять до всеобщности суждений других. Для этого следует найти суждение, которое одновременно могло бы служить всеобщим правилом [4, с. 76]. Собственное мнение не уничтожается широким характером мышления в процессе мыслительной операции. Зато полученная более общая точка зрения может уже претендовать на репрезентативное, хотя все еще и вполне собственное суждение, но уже готовое к тому, чтобы стать всеобщим.
Согласно Арендт, истина находится в воспоминаниях, в опыте и в событиях прошлого, которые следует тщательно оберегать. При этом критическое мышление необходимо, поскольку отдельные истории сообщают только об отдельном, никогда не принимая во внимание всеобщее. Критическое мышление со своими критериями является у Арендт условием для политической функции рефлектирующей способности суждения. Широкий характер мышления, согласно Канту, принадлежит к критериям критического мышления. Поэтому Арендт возвращается назад к рефлектирующей способности суждения, поскольку лишь она способна найти для данного особенного всеобщее. Критическое мышление без кантовского расширения посредством широкого характера мышления приведет лишь к единичному, индивидуальному, нуждающемуся в уточнении, сравнении суждению. Лишь способность суждения, использующая все условия, которые предлагаются критическим мышлением, может прийти к суждению, в котором она, используя условия этого опыта, переводит его во всеобщее суждение. «Способность суждения, побочный продукт освобождающего действия мышления, реализует мышление, демонстрирует его в мир явлений» [8, Б. 192].
В кантовской идее «широкого характера мышления» Арендт увидела модель субъективного соглашения, к которому мы в итоге хотели бы прийти в публичности. Как полагает Арендт, широкий характер мыш-
37
38
ления не означает бездумного принятия точки зрения других или согласия с ней. Он скорее указывает на качества суждения, которые являются обязательными для того, чтобы понять перспективность публичного мира. Модель широкого характера мышления требует от нас вступить в моральный диалог со всеми участниками или же мысленно проиграть его в своем воображении.
Если попытаться оценить, насколько удается Ханне Арендт перенести отдельные элементы кантовского учения о способности суждения в область политического, то следует признать, что арендтовская идея использования в качестве философского фундамента своей теории «политической способности суждения» кантовское учение о рефлектирующей способности суждения представляется весьма интересной и перспективной, хотя и не лишенной определенных трудностей. Причина во многом кроется в ее специфическом понимании феномена политического. По сути, Арендт пытается совместить кантовскую эстетическую теорию с аристотелевским пониманием политики. Во многих местах она отчетливо подчеркивает отличие политики от других сфер человеческого бытия, к которым его традиция и определенные тенденции стремятся редуцировать: политику следует отличать и от экономики, и от морали, от семьи, от воспитания. Политика, согласно Арендт, коренным образом отличается от морали, и их ни в коем случае нельзя смешивать. Подобно Канту, который стремился понять любое социальное явление в его специфике и выделял эстетическое, мораль и право в самостоятельные и автономные области, Ханна Арендт столь же отчетливо выделяет область политического от других сфер человеческого бытия. От морали политику отличает отсутствие объективного критерия — морального закона, руководствуясь которым совершаются моральные поступки. Кроме того, область политического отличается от области морального вариативностью и плюральностью. Истинная политика, как ее понимала Арендт, основывается на различных мнениях множества людей, которые посредством «действия и говорения» пытаются прийти к согласию относительно настоящего и будущего совместного для всех мира. Залогом того, что это согласие не является иллюзией и может быть достигнуто в действительности, по крайней мере между отдельными группами людей, является общее для всех чувство и способность искать более общую, компромиссную точку зрения. По словам Зейфрида Зейера (Беіітіед Беуег), Арендт «совершает грех, который шокирует ученый мир: она смешивает кантовскую позицию с аристотелевской, которые традиционно представляют две противоположности практической философии» [12, Б. 121]. С одной стороны, Арендт интерпретирует фронезис иначе, чем это принято в неоаристотелев-ской традиции, с его упором на контекстуальность и обусловленную индивидуальным опытом партикулярность, в то время как она полагает фронезис формально независимым от контекста как абстрактное «на месте каждого другого». Однако, с другой стороны, когда она делает способность к суждению зависимым от наличия других людей, ее трактовка способности суждения мало отличается от аристотелевского фронезиса, который всегда ссылается на предыдущую традицию и дей-
ствительное сообщество. Так, к примеру, Арендт вспоминает значение, которое Кант придавал образцам для упражнения способности суждения и интерпретирует это в духе аристотелевской ориентации на образцы поведения выдающихся мужей древности таким образом, что кантовская способность суждения и аристотелевский фронесис очень сближаются. У Канта в «Критике чистого разума» примеры являются «подпорками для способности суждения» [5, с. 154]. Если эта способность, как это утверждает Кант, совсем «не поддается обучению, но только может упражняться», то примеры приобретают для Арендт значение постольку, поскольку они являются тем, на чем способность суждения может оттачиваться. В отношении политического суждения, способность суждения должна обращаться к примерам, примерам-образцам. Должны существовать примеры, которые в центр внимания помещают особенное (отдельные истории, исторические примеры, т. е. факты), а не предполагаемые умозрительные универсалии (напр., понятие исторического процесса, общие законы истории) [8, S. 104].
Согласно американской исследовательнице творчества Ханны Арендт Сейле Бенхабиб, попытка Арендт соединить вместе аристотелевский акцент на значение умения действовать ситуативно и опираться на имеющийся опыт и достойные для подражания образцы в практическом действии и принципы универсалистской моральной позиции вместе не только не является «путаницей» мыслительницы, но содержат в зародыше также и понимание, более точное рассмотрение которого имеет исключительную ценность [10, S. 134). Бенхабиб видит в арендтовской модели способности суждения актуальный вклад в современные дебаты между неоаристотелизмом и неокантианством, которые разворачиваются преимущественно вокруг вопроса, должны ли моральные суждения быть основаны на универсалистских моральных принципах или же исключительно на основании нашей традиции, которая конституируется посредством нашего этического сообщества и его практик: «Арендт указала нам на то, что кантовская модель рефлексивной способности суждения могла бы содержать в себе понимание рациональности и интерсубьективной значимости, которая позволила бы нам сохранить основанную на принципах универсалистскую моральную точку зрения и одновременно с этим признать роль контекстуального морального суждения в человеческих вопросах» [10, S. 149].
Многие, однако, не согласились бы с этим высказыванием Бенхабиб, как это, например, делает немецкий философ Кристофер Лаш (Christopher Lasch): «С одной стороны, арендтовская защита суждения как политической добродетели кажется ведет к аристотелевской точке зрения понимания политики как части практического разума. С другой стороны, уже обращение к Канту как источнику своих мыслей о суждении указывает на совершенно другое понимание политики, в котором политическое действие закрепляется не в политических искусствах, но в универсальных моральных принципах. <...> Кажется, что Арендт в своих рассмотрениях проблемы суждения смешивает старые и совре-
39
40
менные концепции моральности и политики, вместо того чтобы прояснить, в чем они различаются» [10, S. 183].
Действительно, в рассмотренной выше концепции политической способности суждения Ханны Арендт хватает трудностей и несогласованностей. И все же, несмотря на противоречивость и многочисленные теоретические шероховатости арендтовской теории политической способности суждения, следует согласиться с Сейлой Бенхабиб и признать ее огромную значимость и перспективность для политической философии. Несовместимость кантовской теории эстетической способности суждения и аристотелевского понимания политики мнимая. Канту были близки идеалы античной демократии, однако этому идеальному образу политической жизни уже во времена самого Аристотеля ничего не соответствовало в реальности. Опора на традицию и образцы поведения великих людей возможна лишь в традиционном обществе. Арендт это отлично понимала, полагая, что в век общественных потрясений и катаклизмов, совершенно новых и небывалых прежде общественно-политических феноменов, какие во множестве породил XX век, традиция не способна служить критерием политической жизни. Подобным критерием должна стать рефлексивная способность суждения, лишь благодаря которой становится возможной настоящая политика, понимаемая как совместное участие людей в будущем общего для всех мира путем поиска компромисса и точек соприкосновения.
Список литературы
1. Арендт Х. Vita activa, или о деятельной жизни / Пер. с нем. и англ. В. В. Бибихина; Под. ред. Д. М. Носова. СПб., 2000.
2. Аристотель. Никомахова Этика // Аристотель. Сочинения: В 4 т. / Пер. с древнегреч.; Общ. ред. А. И. Доватура. М., 1984. Т. 4.
3. Гулыга А. В. Примечания. Критика способности суждения // Кант И. Сочинения: В 8 т. М., 1994. С. 386 — 398. Т. 5.
4. Кант И. Критика способности суждения // Там же.
5. Кант И. Критика чистого разума // Там же. Т. 3.
6. Arendt Hannah / Karl Jaspers: Briefwechsel 1926 —1969. München, 1985. № 209.
7. Arendt Hannah. Kultur und Politik, in: Merkur 12, Nr. 130, 1958.
8. Arendt Hannah. Vom Leben des Geistes. Bd. I, Denken.: Der Abgrund der Freiheit und der novus ordo saeclorum. München/Zürich, 1985
9. Arendt Hannah. Vom Leben des Geistes. Bd. II, Wollen.: Der Abgrund der Freiheit und der novus ordo saeclorum. München/Zürich, 1985.
10. Benhabib Seyla. Selbst im Kontext. Gender Studies. Frankfurt/ M., Suhrkamp. 1995. Original: Situating the Self, 1992.
11. Hermenau Frank. Urteilskraft als politisches Vermögen. Zu Hannah Arendts Theorie der Urteilskraft. Luneburg: zu Klampen, 1999.
12. Seyer Seifried. Die versunkene Welt: Hannah Arendts Theorie des öffentlichen Handelns / Seifried Seyer. Frankfurt am Main; Berlin; New York; Paris; Wien: Lang, 1998.
Об авторе
А. Н. Саликов — ассист., РГУ им. И. Канта, [email protected].
