CC BY
93
СПЕЦИФИКА СТАНОВЛЕНИЯ РОССИЙСКОЙ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ В СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКОЙ КОНЦЕПЦИИ Б. Н. ЧИЧЕРИНА
Чичерин проделал большую работу в области истории государства, особенно в области отечественной исторической мысли, достаточно привести в пример его диссертацию «Областные учреждения России в XVII в.», опубликованную в 1856 году, которой восхищались многие современники Чичерина.
Пытаясь провести параллели с историей Запада, Чичерин в то же время постоянно делает акцент на различие их исторического процесса. Следует отметить, однако, что различия эти, по Чичерину, носили не славянофильский характер, а наоборот, имели ярко выраженный западный оттенок. По этому поводу в статье «Русская беседа и славянофильство» Чернышевский писал: «Мы видели, какого оттенка иностранные писатели, изучением которых он (Чичерин) занят, из которых он почерпает основные понятия свои о европейской жизни, с которыми он, если и спорит, то не как с противниками своими по принципу, а как с людьми, имеющими только частные недостатки. Эти люди—Токвиль, Леон Фоше, Лавернь, Г изо, Маколей и т. д., то есть это люди так называемого умеренного и спокойного прогресса, иначе сказать, люди, которым застой гораздо милее всякого смелого исторического движения. Он спорит с ними, но и в спорах видно, что он чрезвычайно уважает их, и вообще, как мы сказали, их книги, их теории служат ему главным резервуаром мудрости. Но есть отрасль знаний, о которой они, к несчастию, не писали и которой занимается г. Чичерин. Эта отрасль—русская история. И г. Чичерин написал превосходную книгу о русской администрации в московский период. Прочтите эту книгу, и вы почувствуете надобность протереть глаза и снова заглянуть на обертку, чтобы удостовериться, действительно ли эта книга написана тем же г. Чичериным, который написал «Очерки Англии и Франции». Тот ли это человек, который предпочитает Дареста Боимеру? Ведь об его «Областных учреждениях» все умеренные западноевропейцы буквально сказали бы то самое, что сказал он о книге Бонмера: «Направление г. Чичерина вполне отрицательное. Автору нельзя отказать в начитанности, но приобретенный материал употреблен им без всякой критики и с явным пристрастием. Книгу его можно назвать не столько историей русской администрации, сколько повествованием о притеснениях, ею оказывавшихся. К счастью, ни первая, ни вторая сторона вопроса, нисколько не умаляют чтения. Весь рассказ преисполнен декламацией и преувеличением, которые невольно зас-
тавляют подозревать самую фактическую верность изображений. Автор тщательно выбирает из источников всякую частность, которая может сгустить краски на его картине, и чем мрачнее событие, хотя бы оно случилось в каком-нибудь углу государства, тем ярче оно выставляется на вид как характерная черта целой эпохи» [2, с. 672].
Следует отметить, что работа Соловьева по сближению русского исторического развития с западным не была продолжена последующими историками. Его указания на существование у нас некоторых феодальных учреждений были основательно забыты последующими нашими историками. То же самое можно отнести к наблюдениям Чичерина и Костомарова, а также других исследователей 50-х и 60-х годов. Отрицание какого бы то ни было сходства между русской древностью и западной было тогда в России господствующей предвзятой мыслью, как бы признаком ученого тона. Когда Соловьев и Чичерин в 50-х и 60-х годах старались отыскать близость средневекового русского порядка к феодализму как понятию, они не находили ее во многих случаях только потому, что им мешала, с одной стороны, недостаточность русских источников, теперь значительно пополненная, и мешали, с другой стороны, некоторые ошибочные воззрения западных историков, теперь, в большей мере, исправленные. Чем более прогрессирует историческая наука, тем более сближаются выводы русских и западных историков, и это сближение тем более убедительно, что оно является результатом господствовавшего до настоящего времени изолированного изучения древностей России и Запада.
Говоря о феодализме в его наиболее общей форме, Чичерин характеризует его в противопоставлении позднейшему государственному строю как систему господства частного права, или, как он его называет, гражданского права. «В эпоху феодализма,—говорил Чичерин, развивая мысль Вайца. — общественной связью служило либо имущественное начало, вотчинное право землевладельцев, либо свободный договор, либо личное порабощение одного лица другим» [3, с. 138]. По мнению Чичерина, эти отношения есть «частное право», которое сделалось основанием всего быта. Понятия о постоянной принадлежности к обществу как к единому целому, о государственном подданстве вовсе не было: вместо государя и подданных мы видим только лиц, вступающих между собой в свободные обязательства. За отсутствием государственной власти лица соединяются в частные союзы для взаим-
Е. В. Миронов
ной защиты и помощи. Другими словами, они буквально заключают между собой настоящий Общественный договор, в том именно смысле, какой Руссо придавал этим словам, хотя, конечно, не в тех условиях, какие он себе представлял. Данная характеристика феодализма как системы частных гражданских союзов действительно обобщает основные стороны феодализма, так как она приложима не только к вассальным и ленным отношениям, не только к феодальному режиму, но и к сеньориальному, однако она не может быть признана достаточной, как формула слишком общая и слишком удаленная от исторической действительности. Чичерин очень часто грешит излишней оторванностью от жизни вообще и особенно, когда дело касается каких-либо обобщений. Тем не менее, главное значение подобной формулы заключается в противопоставлении феодальных частноправных начал началам государственным, в характеристике резкого коренного различия этих двух порядков. В феодальном порядке, характеризуемом в общих чертах как режим частного права, при детальном рассмотрении выявляются историками две основные черты.
1. Разделение страны на множество независимых и полунезависимых владений.
2. Объединение этих владений договорными вассальными связями.
В этих двух чертах проявляется действие двух противоположных сил: 1) сил разъединяющих, центробежных, которые особенно могущественны в первый период феодальной эпохи, доводя разъединение страны иногда до полной анархии, и 2) сил, объединяющих, центростремительных, которые связывают распадающуюся на мелкие части страну цепью договорных союзов защиты и вассальной службы и получают перевес над началами разъединения во второй период феодализма, являющийся ступенью к новому прочному государственному порядку.
Чичерин утверждал, что славянский и западный миры при поверхностном различии явлений представляет глубокое тождество основных начал своего быта. Эти начала определяются господством личных договорных отношений, противоположных позднейшим отношениям территориального государства. И в том, и другом мирах в первый период феодальной эпохи понятия о постоянной принадлежности к обществу как к единому целому, о государственном подданстве вовсе не было; вместо государя и подданных можно видеть только лица, вступающие между собой в свободные обязательства. Общественной связью служило либо имущественное начало—вотчинное право землевладельцев, либо свободный договор, либо личное порабощение одного лица другим. Эти отношения Чичерин. опять же следуя Вайцу, объединяет в понятиях «частное право», «гражданский союз». Он говорит, что отношения родственные, договорные, иму-щественные, одним словом, частное право, сдела-
лись основанием всего быта. Так произошел союз гражданский, образовавшийся из столкновений и отношений личностей, вращающихся в своей частной сфере. Все эти отношения одинаково господствуют как в средневековой России, так и на феодальном Западе; форма гражданского общества в известную эпоху была общим достоянием всех новых народов: в средние века мы видим ее на Западе точно так же, как у нас. Основы порядка были одинаковы как в России, так и на Западе, но тождественные в общем смысле этого слова, в России они отличались шаткостью, в этом Чичерин был уверен на все 100 процентов. По его мнению, очевидной особенностью Древней Руси была шаткость всех гражданских отношений, шаткость, происходившая от недостатка исторической гражданственности, какую западноевропейским народам завещал Рим, так и от самой природы страны степной, скудной, малонаселенной, способствовавшей кочеванию.
Во многом Чичерин преувеличивает значение так называемой шаткости. Он противопоставляет ее как русскую характерную черту крепости, прочности западных феодальных отношений. Однако эти последние также не отличались особой прочностью и окрепли только в конце феодального времени. Сам Чичерин, указывая на Францию, говорил, что в средние века там существовала такая разрозненность, как, может быть, ни в каком другом западноевропейском государстве. В старой России эта разрозненность была гораздо сильнее, чем во Франции, как и личная независимость, которая выражалась в праве отъезда. Изучая детально удельный период, Чичерин сделал несколько верных сопоставлений русских порядков с феодальными европейскими. Так, например, он справедливо указывал, что в России служебные князья совершенно уподоблялись феодальным баронам, которые будучи обязаны службой своему господину, оставались вполне независимыми внутри своих владений. Он отметил существование в России такой же иерархической феодальной лестницы землевладельцев, как в феодальном мире на Западе. Однако, задавшись целью выявить в параллели Россия — Запад глубокое тождество основных начал быта, Б. Н. Чичерин, сравнивая отдельные учреждения и имея к тому же ограниченный свод источников, пришел к выводу, что на Западе договоры были «прочными и потомственными», а на Руси — «временными и случайными», что на Западе во всех учреждениях выражался крепкий союзный дух, а на Руси «каждая отдельная личность обособлялась в своей частной сфере». В результате получилось не тождество, а глубокое различие таких основных начал быта, как союзность, индивидуальность, прочность и шаткость договорных отношений. Оттеняя феодальные стороны русских порядков, Чичерин нередко останавливается на полдороге и сам как будто бы не замечает их феодального значения. Правильно обрисовав, к при-
меру, положение служебного князя, о чем уже говорилось выше, и указав, что рядом с князьями «видными» существовало множество князей самых ничтожных, которые, тем не менее, владея одним только городом, волостью или селом, были такие же верховные владельцы своих земель, как и князья московские. При этом Чичерин замечал, что эти ничтожные, но полусуверенные князья-слуги составили на Руси верхний пласт сословия феодалов. Он указал, что главной обязанностью бояр, как и князей, была военная служба, тем не менее, Чичерин не указал на существенное сходство бояр с вассалами. Сопоставив часгноправный взгляд на должность (выражающийся во взятках—наследии кормлений) с таким же взглядом на Западе (продажа должностей во Франции), Чичерин не сопоставил феодальной ленной службы с обычаем кормления. Павлов-ский-Сильванский в заключение к своей книге писал, что его выводы и наблюдения должны показаться совершенно неожиданными для большинства людей, интересующихся историей,ввиду утвердившегося в исторической науке тех дней взгляда на полное своеобразие русского исторического развития и коренное несходство древнерусского строя с феодальным. В то же время историк указывал на ряд специальных вопросов, хорошо разработанных другими историками России, (в том числе Б. Н. Чичерин), и даже на ряд выводов, которыми он пользовался целиком.
Таким образом, наряду с выводами о схожести исторического развития нашей страны с Западом, Чичерин говорит и о многих отличительных чертах, свойственных отечественной истории. «Отличительная черта русской истории, — писал в 1862 году Б. Н. Чичерин,—в сравнении с историей других европейских народов, состоит в преобладании начала власти. Со времени призвания Варягов, когда новгородские послы, ровно тысячу лет тому назад, объявили неспособность общества к самоуправлению и передали землю во власть чужестранных князей, общественная инициатива играла у нас слишком незначительную роль. Русский человек всегда был способнее подчиняться, жертвовать собою, выносить на своих плечах тяжелое бремя, на него возложенное, нежели становиться зачинателем какого бы то ни было дела. Только в крайних случаях, когда государству грозило конечное разрушение, народ вставал, как один человек, изгонял врагов, водворял порядок и затем снова возлагал всю власть и всю деятельность на правительство, возвращаясь к прежнему, страдательному положению, к растительному процессу жизни. Власть расширяла, строила и скрепляла громадное тело, которое сделалось русской империей. Власть стояла во главе развития, власть насильно насаждала просвещение, обнимая своею деятельностью всю жизнь народа — от государственного устройства до частного быта. Величайший человек русской земли —
Петр Великий сосредотачивает в себе весь смысл нашей прошедшей истории. И теперь еще этот характер не изменился: правительству принадлежит инициатива и исполнение тех великих преобразований, которые составляют честь и славу нашего века» [4, с. 27]. Главное утверждение Чичерина по Российским древностям — искусственный характер русской общины, создание ее правительством.
Юрист сам, Чичерин, как правило, рассматривает исторический процесс с юридической точки зрения. Отличительные черты в истории Русского государства по сравнению с западными странами у Б. Н. Чичерина всегда носят юридический характер. В девятнадцатом веке государственная, или юридическая школа отделила от истории народа развитие государства. Подобный внеисторичный подход к государству предполагал безразличие в использовании источников XII—XVI вв., и, прежде всего, летописей и грамот. С другой стороны, абсолютизация изучения русской народности в отрыве от истории государства вела к поиску ее начал, помимо родового устройства, также в общине, как у славянофилов.
Разделяя мнение своего учителя Грановского, Чичерин ограничил родовой строй только древнейшим периодом. Он отмечал всеобщность этого явления в мире и не различал хронологически и стадиально различные виды союзов: племенных, родовых, что сближало его с мнением Кавелина. Чичерин вслед за Кавелиным находил причину распада родовых связей во внешнем факторе — в призвании варягов, дружина которых была основана на новых началах добровольного согласия каждого лица. Другим следствием данного подхода, который можно назвать метафизическим, к изучению единого процесса становления общества и государства явилось сведение функции управления только к сбору судебных штрафов и даней с завоеванных земель.
Следующим этапом развития, по Чичерину, являлось превращение князей из начальников дружины в вотчинников. Для Чичерина вотчинная система, как уже отмечалось, представляла собой аналог феодальной ленной системы. Однако, указывая на их сходство, он полагал их различие в особенностях народного духа того времени: на Западе дворяне и крестьяне заключали постоянные договоры и прочные потомственные союзы; а на Руси, напротив, бояре, слуги и крестьяне никогда не вступали в прочные, потомственные союзы, а, сохраняя личную независимость, заключали только временные договоры, которые разрывались при первом удобном случае. Поэтому, в отличие от западного оседлого феодального владельца, который в замке мог стоять за свою самостоятельность, русские бояре и слуги переходили с места на место, заключая временные договоры с крестьянами, которые также сохраняли личную независимость, отношение к земле имело, по Чичерину, «менее прочности» к тому же, они пере-
ходили с места на место, как было уже отмечено выше. Городские общины на Руси еще в начале так называемого удельного периода являлись «остатками патриархального быта» [4, с. 13], в них едва развивалось договорное начало. Именно поэтому в концепции Чичерина особое значение имело государство, которое в силу указанных социальных факторов, а также природных условий, переселений и колонизаций приобретало организующее значение. Отсюда прямо вытекала идея Чичерина о закрепощении всех сословий: бояр, дворян и служилых людей, тяглового посадского и крестьянского населения, а также зависимых вотчинных крестьян.
В отличие от сословий на Западе, как полагал вслед за Чичериным Б. Н. и Градовский А. Д., русские сословия представляли собой не результат органического развития, арезультат политики правительства, направленной на обеспечение государственных податей и повинностей, с одной стороны, и службы,—с другой. Отсюда и возникло крепостное право. Поскольку для государственной школы проблема крепостного права вообще являлась главным вопросом времени, каждый представитель этого научного направления стремился обосновать свою точку зрения. Соловьев, Чичерин, Кавелин исходили при этом из зависимости закрепощения крестьянства от географических условий: в крепостном праве видели средство предотвратить безудержный процесс рассредоточения населения, собрать его воедино и подчинить интересам служилого государства. Уже Соловьев придавал географическому фактору решающее значение, подчеркивая, что в русской истории «ход событий постоянно подчиняется природным условиям». Он выделяет, в частности, такие особенности природных условий страны, как обширность и равнинность русской государственной области, роль рек, называя их важнейшими условиями освоения земель и складывания социально-экономических взаимосвязей между регионами.
Он подчеркивает, что Россия как ворота Азии в Европу породила специфический тип цивилизации. Сильной стороной такого подхода явилось взаимосвязанное рассмотрение естественно-географических, социально-политических и демографических процессов развития общества. Именно в этом состоит научная ценность синтезирующего на междисциплинарном уровне понятия колонизации, на что в русской литературе не обращалось должного внимания. Колонизация предстает решающим фактором русской истории при подобной концепции, обусловившим, в конечном счете, характерные чф-ты социального и государственного развития. Тезис Ключевского, а впоследствии и Любавского, о том, что история России есть история страны, которая колонизуется, представляет собой конкретизацию концепции Соловьева. Важно, однако, обратить внимание на то, что концепция Соловьева была
во многом шире и более монистична, чем концепция его последователей. Дело в том, что влияние географического фактора и колонизации на общественное развитие рассматривалось им через призму такого важнейшего фактора, как отношение собственности на землю, то есть выступало в качестве материальной основы. Традиционный тезис о географическом факторе и роли колонизации у Чичерина, как, кстати, и у Градовского, обогащается новой чертой—ими подчеркивалась неоднозначность взаимодействия между государством и колонизацией. Интересно, что решающая роль в процессе колонизации отводится именно народу, а не государству. Процесс вольной колонизации рассматривается как первичный и противопоставляется вторичному —колонизации государственной (правительство едва успевало за этим спонтанным народным движением).
Как обычно, особенности русской колонизации выясняются в сравнительной перспективе. Если западные государства приобретали колонии, как правило, в целях экономической их эксплуатации (решение метрополиями проблем избытка населения, рост обрабатывающей промышленности, получение удобных рынков сбыта товаров), то русская колонизация, по мнению многих либеральных историков девятнадцатого века, в том числе и Чичерина, носила, прежде всего, политический характер, в частности, осуществлялась для обеспечения крепости границ государства. В то же время очень часто обращается внимание на специфику развития демографических процессов на Западе и в России. Представители государственной школы позднего периода придали интерпретации географического фактора несколько иной смысл, связав его более тесно с процессом закрепощения крестьян, развитием производственных и вообще социальных отношений и сословного строя.
Новым подходом в историографии явилось рассмотрение общества и государства в их противоречии, диалектическом развитии. Если для Карамзина сами понятия общества и государства были тождественны, то уже само их разграничение, постановка вопроса об их отношениях и противоречиях у историков государственной школы открывали новые возможности исторического исследования. При рассмотрении данной проблематики, в качестве определяющей была взята идея государственного управления. Как известно, социальное управление есть воздействие на общество с целью его упорядочения, сохранения качественной специфики, совершенствования и развития .Была сконструирована своеобразная модель процесса становления и эволюции социальных структур и их значимости в ходе организации государственного управления. Эта модель, основанная на всей известной совокупности правовых источников, содержала рациональный принцип объяснения сословной структуры, ее специфики и
связи с государственным управлением. При таком подходе каждый социальный слой рассматривался, прежде всего, с точки зрения его места в обществе и функционального назначения в нем. Общие основы этого подхода были заложены С. М. Соловьевым, К. Д. Кавелиным, Б. Н. Чичериным; в последующее время они стали модифицироваться от абстрактноюридической к социологической их трактовке.
Одной из характерной черт рассматриваемой концепции явилось сопоставлении истории сословий в Европе и в России, причем с выявлением специфики последней. Специфика социальных процессов в России, в отличие от Западной Европы, виделась в особенностях ее геополитической ситуации: на Западе из-за отсутствия свободных пространств и высокой плотности населения фактор колонизации не играл такой значительной роли, как в России. В результате социальные противоречия в странах Западной Европы не снимались, а, наоборот, приобретали острый характер, решались путем борьбы. Это, как считал Коркунов, вело к постепенному складыванию населения в определенные, резко обособленные сословия, которые объективно противостояли государственной власти и ограничивали ее, добивались от нее гарантий сословных и личных прав подданых. Совершенно иной представлялась ситуация в России, где широкие просторы, окружающие ее по окраинам степи давали возможность недовольным элементам общества избегать борьбы с властью за счет освоения все новых земель. В силу этого, по мнению Чичерина, недовольные в России не брались за оружие, а разбегались. Подобное развитие вширь приводило к снятию конфликтных ситуаций, отсутствию ярко выраженных социальных противоречий, что, в свою очередь, вело к запаздыванию развития социальных отношений феодализма, формирования сословной организации общества по сравнению с Западной Европой. По этой причине сословные различия предстают как результат деятельности государственной власти, а не ее ограничение. В соответствии с этим и задачи самого государства в России были специфичны: они состояли не в утверждении светской власти против враждебных сословных притязаний, а в выполнении чисто хозяйственных функций — собрать по-луоседлое население и как-нибудь устроить его. Кстати, из противопоставления России и Европы исходил и Грановский. Если в Европе, считал он, феодальный строй объективно вел к формированию сословий как больших корпораций с определенными социально-экономическими интересами и выраженной самостоятельностью по отношению к государственной власти, то в России еще не было феодализма (в западном смысле этого слова). Исходя из роли географического фактора и колонизации при объяснении процесса образования сословий, их закрепощения, решающую роль Гранов-
ский, а вслед за ним и Чичерин отводит государственному принуждению, тяглу.
Вернемся непосредственно к генезису Российского государства. Чичерин всегда противопоставлял временный характер боярской службы постоянству вассального договора. Начало вольной службы удельного времени Чичерин совершенно правильно ведет от вольной дружины древнейшего киевского периода. Он говорит, что это выражение «люди вольные» совершенно соответствует слову «франки», которое на Западе означало то же самое понятие. Оба явления принадлежат одному времени и сходны между собой, потому что происходят из одного источника, именно из дружинного начала, из этого союза лиц, совершенно свободных, никому не подчиненных и соединенных между собой единственно договором. Этот дружинный тип, разбивший первоначальную родовую связь, вошел как составной элемент в большую часть гражданских отношений того времени. Однако на Западе бродячая жизнь франков скоро превращается в подчинение, хотя личное, договорное, тем не менее, постоянное. Там дружины пришли в столкновение с предыдущей развитой гражданственностью; там сама природа страны мало способствовала кочеванию. И вот мы с ранних времен видим ограничения перехода слуг. В некоторых из установлений нельзя не видеть государственных стремлений, которыми тогдашние короли и императоры пытались воскресить Римскую империю. Во всяком случае, это сообщало договорам постоянный, наследственный характер, который не только сохранился, но еще более развился при утверждении феодализма в его классическом виде.
В России до самого образования Московского государства бояре и слуги свободно переезжали от князя к князю, и договоры носили характер внешний. Одним словом,вассальная связь, вассальный договор, по мнению Чичерина, есть договор постоянный, прочный, неразрывный; служебная же связь боярина с князем—временная, слабая, совершенно свободная. С одной стороны, прочность и крепость гражданских отношений, с другой,—их совершенная шаткость. Впрочем, здесь возникают не-которыетрудности. При обращении к трудам историков феодализма, особенно при сравнении боярской службы с вассалитетом как двух правовых институтов, прежде всего, важно отметить, что западноевропейские историки отнюдь не считают неразрывность вассальной связи, которую пытался утвердить Карл Великий и ближайшие его преемники, существенным элементом системы вассалитета. На капитулярий Карла они смотрят как на постановление, шедшее вразрез с основным началом уже сложившегося института, как на закон, стремившийся изменить обычай, но его не вполне изменивший. Вассально-служебная связь на Западе, совершенно
так же, как и у нае, выросла из связи князя с дружиной и должна была сохранить присущий последней принцип полной свободы. Если мы будем противопоставлять, как это сделал Чичерин, постоянную вассальную службу временной, вольной службе боярской, то в таком случае должны будем признать, что в этой последней лучше и полнее выразилось одно из основных начал германского вассалитета. Но на самом деле этого не было. Близость наших удельных учреждений к феодальным столь велика, что все основные черты, весь скелет вассалитета совпадает со скелетом соответствующего русского института «боярской службы».
Чичерин, как и многие другие исследователи, смотрел на ранний феодализм с оставленной теперь точки зрения как на раздел страны между дружин-никами-завоевателями. В случае с Россией дружине франков, считали они, соответствовала дружина варягов; разделу земли—раздача городов мужам (дружинникам) первыми варяжскими князьями. Рюрик отдал в управление знаменитым единоземцам своим завоеванные города. Карамзин писал об утверждении феодализма в стране наряду с княжеской властью. Подобная система имела место и в Германии. Монархи обыкновенно целыми областями награждали вельмож и любимцев, которые оставались их подданными, но властвовали как государи в своих уделах. Эту мысль поддерживал Полевой, а затем и Кавелин, правда, в более определенной формулировке: система управления, принесенная на Русь варягами, была, по всей вероятности, системой дружинной, то есть феодальной. Князья, подчиненные великому князю киевскому, находились в вассальном отношении к нему, но феодальная система, по их мнению, не успела развиться и из личностной превратиться в территориальную.
В настоящее время взгляд на феодализм, как на раздел завоеванной страны между дружинниками-завоевателями, давно отставлен. В то время, сравнивая историческое прошлое нашей страны с западным, главное внимание обращали на завоевание. Большинство видело главное отличие российской истории в том, что на Западе в начале развития было завоевание страны иноплеменной дружиной, а в России было призвание князей. Соловьев отвергал значение завоевания, указывая на Германию, где в противоположность Франции и Англии и так же, как и у нас, не было завоевания.
Чичерин хотя и смотрел на феодализм с этой точки зрения, но все-таки признавал значение завоевания, вотчинные права князей, по его мнению, коренились в завоевании. Союзническое дружинное государство, образованное вследствие завоева-ния, переходит на Руси в государственный строй феодализма, основанный на господстве сельского землевладельческого дворянства. В Северо-Восточной Руси появляются мелкопоместные служилые люди, и земля разделяется на множество княжеств,
таким образом возникает феодально-конфедеративная монархия. С переходом всего мелкопоместного служилого сословия под непосредственную власть великого князя московского Московское княжество из феодально-конфедеративной монархии обратилось в феодально-служилую монархию. После дружинного периода развивается система ленных отношений и земельный иммунитет. Именно здесь Чичерин делает основной упор на разницу между процессом феодализма в нашей стране и на Западе, о чем уже писалось выше в рассуждениях о географическом факторе в историческом процессе. Основное понятие, вокруг которого крутится все, связанное с земельными отношениями и сословиями, — понятие «тягло». По мнению ученых либеральной школы, в том числе и Чичерина, тягло создало и поддерживало в России существование сословий; с постепенным освобождением от тягла, крепости сословное деление теряет свой смысл, и старый земский дух с неудержимой силой пробивается вперед на пути исторического прогресса. Таким образом, все сословия предстают как продукт государственной деятельности, последствие разнообразных тягл, положенных на общество.
Большой интерес в связи с этим представляет решение центральной проблемы того времени — крепостного права и закономерности его возникновения в России. В этом процессе различали две стороны (в частности, Т. Н. Грановский) — экономическую (организацию налогообложения) и социальную (организацию службы и специального служилого сословия). Размышляя над судьбами крепостного права в России, ученые либеральной школы приходят к выводу о его объективно прогрессивном значении. Прикрепление крестьян к земле ограничивало начавшийся процесс их полного обезземеливания, превращение в холопов, переход всех земель в руки служилого сословия. В длительной исторической перспективе, подчеркивал Грановский, это делало возможным освобождение крестьян с землей. Городское сословие также рассматривается как продукт деятельности государственной власти, направленной на обеспечение финансовых нужд, тягла. В этом же русле функционального подхода анализируется дворянство. Ограничение прав его собственности в рамках поместной системы выступает как инструмент обеспечения его военной и служилой функции.
Необходимо подчеркнуть связь исторических взглядов представителей государственной школы и тех вопросов, которые ставило время. Все они — Кавелин, Чичерин, Соловьев, а позднее Ключевский, Градовский и др.—были связаны с общественной и публицистической деятельностью, преподаванием в университетах. Концепция закрепощения сословий государством выступала в условиях преобразований в качестве исторического обоснования необходимости проведения крестьянской реформы.
В концепции государственной школы подчеркивалось, что закрепощение сословий, бывшее исторически обусловленным и необходимым в предшествующий период, затем, начиная с петровского времени и в течение XVIII века, сменяется раскрепощением сословий, прежде всего дворянства. Освобождение крестьян должно было завершать цикл освобождения сословий, открывший новые основы гражданственности русского общества. В преддверии реформ это положение означало призыв правительства к решительным действиям. Именно с этой точки зрения смотрели на феодализм Чичерин, Соловьев и другие, многие их наблюдения сохранили свое значение до нашего времени.
В то же время, исходя из позиций государственной школы, Чичерин рассматривал земский период в истории нашей страны как идентичный западному периоду сословной представительской монархии. Земский собор в глазах Чичерина представляет, безусловно, учреждение одного типа или одной природы с западными сословными собраниями, но резко отличается от этих собраний по своему историческому значению. Может быть, в русской, столь оригинальной, по бытовавшему тогда общественному мнению, среде это учреждение имело совершенно оригинальный характер? На таком ином историческом значении настаивает Чичерин в доказательство несходства наших соборов с западными собраниями. Соборы, полагает он, имели в России «несравненно меньшее значение, нежели подобные собрания на западе» [3, с. 139]. Соборы кажутся Чичерину «крайне скудными и бесцветными» [3, с. 139] в сравнении даже с французскими генеральными штатами, которые из западноевропейских учреждений этого рода «имели наименьшую силу» [3, с. 139]. «Земские соборы, — замечает Чичерин, — прекратились в России в первой половинеXVII века одновременно с прекращением сословного представительства во многих государствах европейского материка. ..», «но у нас падение совещательных собраний совершилось всего легче». «Земские соборы исчезли не из-за усиления сословной розни, не из-за ка-кой-то их слабости, а просто вследствие собственного ничтожества» [3, с. 139].
Ошибочность этих выводов Чичерина бесспорна после исследования С.Ф. Платонова о смутном времени, в котором земские соборы имели столь крупное историческое значение, и после его же работы о земских соборах. Наши соборы казались Чичерину ничтожными, скудными и бесцветными только потому, что он не знал их богатой внутренней жизни на почве сословной борьбы, раскрытой Платоновым. Это еще одни пример того, как, по мере более глубокого изучения русской древности, она все более и более сближается с древностью западной. Земские соборы пали в России не вследствие внутреннего ничтожества, как утверждал Чи-
черин, а как раз напротив—вследствие опасений монархов в отношении их. Победителями из долгой борьбы смутного времени вышли два средних сословия: дворянство и горожане, или средние классы служилых людей и посадских, как называет их Платонов. Эти же два сословия восторжествовали и на земском соборе 1648 года, имевшем важнейшее значение в истории XVII века. Как в 1612— 1613 годах средние слои общества возобладали благодаря внутренней солидарности и превосходству сил, так и в 1648 году они достигли успеха благодаря единству настроения и действия и численному преобладанию на соборе. Они добились своих стремлений, направленных против общественных вершин — духовенства и знати, и против общественных низов — крестьянства и частновладельческих людей. Общественная середина, составлявшая на соборе подавляющее большинство, «за себя стала» и своими челобитьями искала возможности провести в закон такие «статьи», которые действительно охраняли бы до тех пор попираемый ее сословный интерес. За исключением одного пункта (отобрание земель, приобретенных духовенством в 1584—1648 гг.) все остальные челобитья были удовлетворены государем и обратились в статьи Уложения государственной жизни. Таких новых статей примерно на тысячу статей уложения насчитывается около 80. На соборах существовала сословная рознь. Вызывали соборы и опасения монархов. Собор 1648 года связан с московским революционным движением, направленным против правившего всеми делами царского дядьки боярина Б. И. Морозова и его единомышленников: окольничего Трахани-отова, земского судьи Леонтья Плещеева и думского дьяка Чистого. 2 июня 1648 года в Москве начался мятеж против этих сановников. «Дома их миром разграбили,—пишет летописец,—а самого думского дьяка Назарья Чистого вытащили из дому и забили насмерть» [1, с. 56—57].
Однако Чичерина такие нюансы интересовали мало, он обращал внимание на совершенно другой аспект, а именно, на коренное несходство с Западом той общественной среды, в которой возникли Земские соборы или представительные органы. Земский собор, рассуждал Чичерин, как, впрочем, и другие исследователи, являлся, безусловно, сословным представительством; «...но наши сословия XVII века были совершенно непохожи на западные по своему происхождению и по своему значению. Западные сословия были организованными самородными силами, наши же были искусственно созданы правительством, так как в противоположность Западу у нас-де в пустынной стране с подвижным населением «все общественное здание воздвигалось рукой власти» [3, с. 528]. Проистекающей отсюда слабостью наших сословий Чичерин объяснял и мнимо оригинальную слабость наших соборов. Историки права Сергеевич и Латкин, выяснившие полное, дохо-
дящее до тождества сходство земских соборов с сословными собраниями нетолько по их устройству, но и по их значению, соглашались с Чичериным в вопросе о происхождении наших соборов.
Подводя итоги, следует сказать, что основным направлением исторических трудов Чичерина являлась ось сопоставления России с Западом. Ключевая проблема феодализма раскрывается как диалектика раздробленности и централизации. Запад начинает сосредотачивать общественные силы по отдельным областям, основу которых составляют феодальные землевладения. Падение феодализма и всех сословных различий явилось там средством объединения государства, а централизация была продуктом революции, уничтожившей экономические и сословные основания провинциальной самостоятельности. В России, напротив, сословия явились продуктом государственной деятельности по обеспечению служилых функций населения. В свою очередь, централизация явилась результатом закрепления сословий государством. Как и у других сторонников государ-ственной теории, реформа 1861 года выступает у
Чичерина как завершающий этап освобождения сословий от служилых функций, как важнейший переломный момент в создании современного гражданского общества. Россия, по Чичерину, не знала феодализма в западном смысле этого слова, хотя многие элементы того феодализма имели место быть вследствие всеобщности их развития.
Литература
1. Платонов С. Ф. К истории московских земских соборов.— СПб., 1905. — 432с.
2. Чернышевский Н. Г. «Русская беседа» и славянофильство // Соч: В 2 т. — М.: Мысль, 1989. Т. 1, — 723 с.
3. Чичерин Б. Н. О народном представительстве. — 2-е изд. — М.: Т-во И. Д. Сытина, 1899. — 810с.
4. Чичерин Б. Н. Областные учреждения в России в XVII в. — М.: Тип. Александра Семена, 1856. —592 с.
