CC BY
170
3. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. - М.: Рус. яз. -Медиа, 2006.
4. Ефимов В. А. Динамика русской языковой картины мира: вербализация концептуального пространства «мужчина - женщина»: автореф. дис. ... канд. филол. наук. -СПб., 2010.
5. Иванов В. Стихотворения и поэмы. - Л.: Советский писатель, 1976.
6. Иванова Н.Н., Иванова О.Е. Словарь языка поэзии: образный арсенал русской лирики конца XVIII - начала ХХ века. - М.: Изд-во АСТ; Астрель; Русские словари; Транзиткнига, 2004.
7. Комисарова О.В. Метафорическое моделирование гендерной оппозиции в русском языке: автореф. дис. . канд. филол. наук. - Томск, 2012.
8. Круглова Е.А. Символика розы в русской и немецкой поэзии конца XVIII -начала XX вв.: автореф. дис. ... канд. филол. наук. - М., 2003.
9. Маковский М. М. Сравнительный словарь мифологической символики в индоевропейских языках: образ мира и миры образов. - М.: ВЛАДОС, 1996.
10. Ожегов С.И. Словарь русского языка. - М.: Оникс, 2010.
11. Павлович Н.В. Словарь поэтических образов. - М.: Эдиториал УРСС, 1999.
12. Павлович Н.В. Язык образов. Парадигмы образов в русском поэтическом языке. - М.: Изд-во РАН: Институт русского языка, 1995.
13. Туранина Н.А., Меженская Н.А. Стихия ВОДА в языке художественной прозы В. Астафьева и В. Тендрякова. - Белгород, 2009.
14. Шинкаренкова М.Б. Метафорическое моделирование художественного мира в дискурсе русской рок-поэзии: дис. ... канд. филол. наук. - Екатеринбург, УрГУ, 2005.
Немыка А. А.
Специфика художественных дискурсов с элементами метаязыка лингвистики
В статье рассматриваются вопросы функционирования лингвистических терминов в художественном и научном дискурсе, определения и трактовки понятий различных типов дискурса, широкого и узкого их понимания на примере метаязыковых особенностей текстов современной художественной литературы. Наиболее существенным является анализ функций лингвистических терминов, причем именно тех, которые не свойственны им в научном дискурсе и присущи только в художественном.
Ключевые слова: метаязык, художественный дискурс, лингвистический дискурс.
В настоящее время особый интерес вызывают художественные дискурсы с элементами научного лингвистического дискурса, что позволяет отдать предпочтение широкой трактовке понятия «дискурс», в соответствии с которой он рассматривается и как коммуникативный процесс, и как его результат - определенное речевое произведение (текст), как «речевая деятельность, являющаяся в то же время и языковым материалом» [10, с. 29]. Важным является положение о том, что «за дискурсом стоит, прежде всего, личность говорящего, дискурсивная деятельность которого обусловлена как социально-культурной ментальностью, так и многообразием
360
личностных характеристик и ролей, предписываемых определенными коммуникативными ситуациями и сферой общения» [4, с. 9].
Очень нечасто и в небольших количествах писатели допускают в свое повествование лингвистические термины без какого бы то ни было подтекста, без дополнительных оттенков значения и оценок. Обратимся к примеру: ...Есть русские писатели, все творчество которых основано на словесных аргументах. Оно погружено в корнесловие, насыщено метафорами, изобилует всяческой каламбуристикой, аллитерациями, цеховыми речениями, диалектизмами. Достаточно вспомнить Хлебникова, Замятина, Ремизова, писателей орнаментальной школы [С. Довлатов. Записные книжки].
Но даже в этом, на первый взгляд стилистически и оценочно нейтральном контексте, лингвистические термины соседствуют с оценочными прилагательными - погружено, насыщено, изобилует, что бросает отблеск и на метаязык лингвистики.
В обоих типах дискурса, и в художественном, и в научном, необходимо учитывать особенности репрезентации личности его создателя, адресанта. Поскольку «дискурс как некоторая целостность оформляется благодаря мыслительной и коммуникативной деятельности говорящего», постольку «говорящий соотносит порождаемый дискурс с самим собой как с автором, находит в нем эксплицитное и имплицитное выражение посредством единиц разных уровней языка, его доминирующим категориальным признаком является “присвоение дискурса” посредством выполнения функции презентации, структурации и оценки» [4, с. 11]. В силу этого, при всем стремлении научного дискурса к объективности, он все же не может избежать и субъективности. Это отражается даже в определении: «Научный дискурс - это не только отдельный стиль с хорошо описанным набором свойств (объективность, точность, ясность и пр.), но, в первую очередь, особым образом организованное изложение, главную роль в котором играет автор - субъект знания и познания» [7, с. 10]. «Представляя собой отражение процесса познания и передачи говорящим новой информации, научный дискурс не может не быть субъективным. Научный дискурс - это особым образом организованное и структурированное представление автором результатов своей когнитивной деятельности. Наряду со стандартами данного стиля, в нем находят выражение так называемые “иностилевые элементы”, делающие его личностно ориентированными» [4, с. 9].
Поэтому даже в самом «строгом» в научном смысле тексте возможно обнаружить «следы» авторского присутствия, авторской позиции, которые проявляются если не непрямую, то в коннотациях, структуре речи, выборе слов, в косвенных оценках, ассоциациях и т.п. Это же относится и к художественным дискурсам - посредством применения терминов лингвистики личность словесника, литератора «пробивается», показывает себя более явно, как например, в двух следующих контекстах: . он рассказывал теперь Ясе маленькие истории, смешные, невероятные и страшные случаи, и
361
это тоже была его жизнь, хотя из какого-то вербального целомудрия, это была какая-то иная жизнь, как будто стоящая за скобками той, что по рассказам была известна Сонечке [Л. Улицкая.Сонечка]; Он бы ждал, чтобы сначала кончились старые века, прежде чем он приступит к постройке новых, ему нужно было бы круглое число, красная строка, неисписанная страница [Б. Пастернак. Доктор Живаго].
Художественный текст различных видов нередко включает термины и понятия лингвистики, придающие ему особую образность, точность, доходчивость. Один из самых ярких примеров:
Ошибки - это знаки препинания жизни, без которых, как и в тексте, не будет смысла [Харуки Мураками].
Авторы двух следующих контекстов проводят параллель между лингвистическими терминами и музыкой - мелодией, музыкальными знаками:
Еще Пушкин говорил о знаках препинания. Они существуют, чтобы выделить мысль, привести слова в правильное соотношение и дать фразе легкость и правильное звучание. Знаки препинания - это как нотные знаки. Они твердо держат текст и не дают ему рассыпаться [К.Г. Паустовский. Золотая роза].
Вот когда возникают знаменитые женские разговоры обо всем на свете, которые раздражают мужчин и в пятнадцать, и в пятьдесят и названы ими «ни о чем». У такого общения свой синтаксис, свои подтексты. Это -не обмен информацией, скорее уже мелодия. Контакт важнее содержания, процесс важнее выводов [Е. Михайлова. Веретено Василисы, или Я у себя одна].
Для таких случаев, как отмечают ученые, «при использовании определенного термина из какой-либо отрасли в художественно-образной функции из той же отрасли вводятся еще несколько терминов в той же функции для характеризации какого-то целого процесса. Подобное употребление терминов требует от читателей творческой активности, создание в воображении соответствующих представлении на основе жизненных наблюдений» [9, с. 20]. Однако приведенные выше примеры показывают, что термины могут привлекаться не только из той же отрасли, но и из другой.
Если, например, слова «метафора» и «афоризм» употребляются как термины в научной речи, то они являются нейтральными по окраске модальности, оценке. В художественном контексте эти слова могут обрести красочный образ, получить яркое оценочное значение (карнавал метафор), динамику действования, роста (возвышаться до, т.е. возрастать до значительного уровня):
Можно вспомнить и напевы Андрея Белого. И карнавал метафор Юрия Олеши.
Действительно, единица измерения прозы Халифа - метафора, то и дело возвышающаяся до афоризма [С. Довлатов. Записные книжки].
В исследовании, посвященном изучению метафоры в метаязыке лингвистики, М.Л. Мотько приходит к аргументированному выводу о том, что
362
авторская актуализация концептуальной метафоры в отличие от ее традиционной реализации в метадискурсе, наряду с когнитивным, обладает значительным прагматическим потенциалом, выполняя определенную риторическую задачу автора-лингвиста [6].
Лингвистический дискурс представляет собой структурированное знание, а в способе структурной организации текста проявляется творческая индивидуальность автора. Приведем пример, в котором упоминаются различные лингвистические термины, а в конце, где говорится об употреблении слов, специально выстроенный перечень, соединяющий несоединяемое, вызывает смех:
... Употребление ненормативной лексики все менее четко определяется социальными, географическими, цеховыми рамками. Все шире растекаются потоки брани, уличного арго, групповой лексики, тюремной фразеологии. Раньше жаргон был уделом четких социальных и профессиональных групп. Теперь он почти национальное достояние. Раньше слово «капуста», например, мог употребить только фарцовщик. Слово «лажа» - только музыкант. Слово «кум», допустим, - только блатной. Теперь эти слова употребляют дворники, генералы, балерины и ассистенты кафедр марксизма-ленинизма [С. Довлатов. Записные книжки].
«Структурируя дискурс, автор добивается нескольких целей: актуализирует проблему, выражает свое отношение к излагаемому, обеспечивает последовательность изложения, подготавливает читателя к тому, о чем будет повествоваться» [4, с. 13], поэтому пространство лингвистического дискурса необходимо рассматривать как представление говорящим результатов познанной и познаваемой информации сквозь призму его личностного восприятия [4, с. 11].
Очень ярко особенности авторского видения ситуации проявляются в так называемых «псевдолингвистических» дискурсах, шутливых, пародийных стилизациях, своего рода побасенках, где действующими лицами становятся не люди и животные, как это принято в данном жанре, а лингвистические понятия и термины. Например:
Один глагол завел себе отделяемую приставку.
- Тут пахнет синтагматическими связями! - засудачили синонимичные глаголы и не без ехидства сообщили об этом его законной приставке.
Приставка заволновалась и потребовала объяснений. Глагол вел себя нагло.
- Ну и что? - сказал он, - я такой! У меня валентность такая. Я вообще поливалентен! С какой приставкой захочу вступать в синтагматическую связь, с такой и вступлю! Ну и что с тебя взять? Ты же неотделяемая, старая, только связываешь меня!..
И ушел. Ушел с отделяемой приставкой на конец предложения.
Старая приставка плакала, а из подворотни жалобно тявкал их маленький суффикс [8, с. 91].
363
«Поскольку профессиональная речь занимает много места в нашей жизни, то фрагменты профессионального дискурса можно встретить и вне определенного социального института: неформальное общение друзей, анекдоты, байки, публицистика, художественные произведения и т.д. Профессиональная речь в таком случае не является институциональным дискурсом в чистом виде, в абсолютном понимании термина. Это его стилизация, то есть вторичный текст, сознательное построение авторского повествования в соответствии с принципами организации языкового материала и характерными внешними речевыми приметами, присущими определенной социальной среде, исторической эпохе, литературному направлению, жанру, индивидуальной манере писателя, избираемым автором в качестве объекта имитации [2, с. 492]. Поэтому мы вправе говорить о наличии фрагментов стилизованного институционального дискурса и в разговоре друзей с рассказом в лицах, и в «профессиональном анекдоте», и в художественном тексте, содержащем основные признаки и параметры профессионального общения, где эти фрагменты используются для создания подтекстных смыслов, оценочных коннотаций [5, с. 230].
Такие подтекстовые смыслы и далеко идущие, но в основе своей неверные, нелогичные выводы, основанные на неверных посылках, обнаруживает и герой романа В. Пелевина, проводя псевдонаучный морфологический разбор: В общем, избыток информации создавал проблемы, очень похожие на те, которые вызывало невежество. Но даже очевидные ошибки иногда вели к интересным догадкам...: «Слово «западло» состоит из слова «Запад» и формообразующего суффикса «ло», который образует существительные вроде «бухло» и «фуфло». Не рано ли призывать склонный к такому словообразованию народ под знамена демократии и прогресса?» [В. Пелевин. «EMPIRE V».].
В другом контексте, где спор идет об идеологических позициях, метафора объявляется подпольной кличкой лжи, что придает нейтральному лингвистическому термину отрицательнуюоценочность:
- В стране, где основного мертвеца еще не похоронили... Само название которой лживо...
- По-твоему, все - ложь!
- Ложь в моей журналистике и в твоих паршивых стишках! Где ты видел эстонца в космосе?
- Это же метафора.
- Метафора. У лжи десятки таких подпольных кличек! [С. Довлатов .Компромисс.]
Следующий пример - о влиянии профессии словесника насубъекта речи, о приобретении человеком прилипшей накрепко «маске»:
Асмус проработал на радио восемь лет. За эти годы у него появилась довольно странная черта. Он стал фанатиком пунктуации. Он не только следовал всем знакам препинания. Он их четко произносил вслух. Вот и теперь он сказал:
364
- Привет, запятая, старик, многоточие. Срочно к редактору, восклицательный знак [С. Довлатов. Филиал.]
При использовании терминов в художественно-образной функции, как и слов общеупотребительного языка, важное место отводится контексту, поскольку слова, и в частности термины, реализуют свое значение в контексте. В контексте становится ясным и содержание подтекста, под которым понимаются не сразу осознаваемые идеи, возникающие на основе ассоциативных и коннотативных значений, являющихся следствием взаимоотношений языковых единиц, составляющих контекст. Контекст и подтекст взаимосвязанные категории, предполагающие одна другую, но первый занимает ведущую позицию по отношению ко второму [9]. Так, слово «алфавит» недалекий функционер, чиновник от литературы расценивает как идейно чуждое, поскольку из-за него страны народной демократии оказываются в списке после капиталистических стран:
- Опять по алфавиту?! Забудьте это оппортунистическое слово! Вы работник партийной газеты [С. Довлатов .Компромисс].
Лингвистические термины могут стать речевой характеристикой человека, могут способствовать отражению (или подражанию) его стиля:
Реплика в чеховском духе:
«Я к этому случаю решительно деепричастен» [С. Довлатов. Записные книжки].
Даже употребление в речи не слишком распространенных слов, в том числе лингвистических терминов, может вызвать приятие или неприятие человека, уважение к нему или презрение. Приведем примеры:
На летучке материал похвалили.
- Довлатов умеет живо писать о всякой ерунде.
- И заголовок эффектный...
- Слова откуда-то берет - аксессуары. [С. Довлатов. Компромисс].
В художественном дискурсе само слово «слово» фигурирует в двух значениях: 1) как единица номинации, называния предмета или явления (как в предыдущем примере) и как синоним процесса говорения, речи вообще (его любили за нежные слова). Такие примеры будут рассмотрены в следующем подразделе данной работы.
Лингвистический термин, умение правильно подбирать лексику и выстраивать логику повествования для словесника - показатель уровня его компетентности или некомпетентности, оценка его профессиональных знаний, навыков и умений:- Вспомните минувший актив. Кленский не знает, что такое синоним. Толстяков в передовой, заметьте, указывает: «. Коммунисты фабрики должны в ближайшие месяцы ликвидировать это недопустимое статус-кво.» Репецкий озаглавил сельскохозяйственную передовицу: «Яйца на экспорт!». Как вам это нравится?
- Несколько интимно. [С. Довлатов. Компромисс].
Умение верно применять грамматические правила, знание законов языка - настолько мощное качество, присущее грамотным людям, что оно
365
уже становится чувством (ср. пресловутое чувство языка) и критерием оценивания окружающих, отнесения их в разряд «свой - чужой»:
Я думаю, она была прирожденным корректором. У нее, если можно так выразиться, было этическое чувство правописания. Она, например, говорила про кого-то:
- Знаешь, он из тех, кто пишет "вообще" через дефис...
Что означало крайнюю меру нравственного падения [С. Довлатов. Наши].
Сильные языковые личности, люди с развитым языковым чутьем способны даже ассоциировать себя и окружающих с лингвистическими терминами:
Постарайся хотя бы коротко отвечать на все мои письма. Хотя бы парой многоточий. Или восклицательным знаком, с которым мы похожи как братья [1, с. 295].
Этот способ возникновения языковой игры Т.А. Букирева квалифицирует как «доведение до абсурда» с нарочитым преуменьшением до степени бессмысленности, ситуативной ненужности. «Невозможность и несостоятельность подобной просьбы дает возможность читателю понять суть суждения, смысл которого сводится лишь к выражению требования писать письма» [3, с. 96].
В другом контексте восклицательный знак выражает собой гамму чувств и оценок, которые испытывает герой, становится символом резкого поворота событий, точкой отсчета новой страницы в жизни:
Я протянул руку, назвал свое имя. Она сказала: «Тася».
И тотчас же выстрелила знаменитая ленинградская пушка. Как будто прозвучал невидимый восклицательный знак. Или заработал таинственный хронометр.
Так началась моя погибель [С. Довлатов. Филиал].
В произведениях Сергея Довлатова особая роль отводится разнообразным опечаткам, опискам, ошибкам:Сочинения (Потоцкого) его были тривиальны, идейно полноценны, убоги. В каждом слышалось что-то знакомое. От цензуры их защищала надежная броня литературной вторично-сти. Они звучали убедительно, как цитаты. Наиболее яркими в них были стилистические погрешности и опечатки:«В октябре Мишутко кануло тринадцать лет.» [Рассказ «Мишуткино горе»]; «Да будет ему земля прахом! - кончил свою речь Одинцов.» [Рассказ «Дым поднимается к небу»]; «Не суйте мне белки в колеса, - угрожающе произнес Лепко.» [Повесть «Чайки летят к горизонту»] [С. Довлатов. Заповедник].
Одна из страниц в Записных книжках содержит следующую - единственную - запись:
Лемкус написал:
«Вдоль дороги росли кусты барышника.»
Следующая страница:
И еще:
«Он нахлобучил изящное соломенное канапе.».
366
В речи людей «обычных», не классиков, опечатки и оговорки могут приобретать социальное звучание, в этом случае они обретают новые коннотации и тем самым оказываются способными повлиять на судьбу и даже жизнь человека: Есть в газетном деле одна закономерность. Стоит пропустить единственную букву - и конец. Обязательно выйдет либо непристойность, либо - хуже того - антисоветчина. (А бывает и то и другое вместе.)
Взять, к примеру, заголовок: "Приказ главнокомандующего".
"Главнокомандующий" - такое длинное слово, шестнадцать букв. Надо же пропустить именно букву "л". А так чаще всего и бывает. Или: "Коммунисты осуждают решения партии" (вместо - "обсуждают").
Или: "Большевистская каторга" (вместо - "когорта").
Как известно, в наших газетах только опечатки правдивы [С. Довлатов. Наши].
Опечаток не обязательно должно быть много, чтобы превратиться в какую-нибудь характеристику. Единственная опечатка в художественном дискурсе Довлатова говорит о многом, например, может стать средством высмеивания, ироничного отношения:
Тася... вернулась с объемистой рукописью. На картонной обложке было готическим шрифтом выведено:
«Я и бездна».
Тася сказала:
- Роальд предупреждает, что на шестьсот сорок восьмой странице есть опечатка [С. Довлатов. Филиал].
Забота автора о единственной опечатке на седьмой сотне страниц звучит как насмешка над ним и его творчеством - выходит, что читатель все долгое время чтения обязан не только вникать в суть написанного, но и обязательно помнить об опечатке, помнить также номер страницы. Получается, что если читатель и станет это делать, то влияние текста на него будет крайне малым или вовсе сведется к нулю, а главным действующим лицом рукописи, выросшим до огромных размеров и застившим собою всё остальное, окажется незначительный лингвистический огрех. Кроме того, в предупреждении автора об этой опечатке можно прочитать некое легкое извинение за единственную, с его точки зрения, погрешность - а все остальное в своей рукописи он, видимо, считает идеальным, непогрешимым.
Лингвистическому понятию «дискурс» Виктор Пелевин посвящает много места в романе «EMPIRE V». Этот термин идет в повествовании идет рядом с понятием «гламур». Сначала даются ассоциации персонажа, не знакомого с значениями упомянутых слов: Надо признаться, что в то время я был бойким, но невежественным юношей и неверно понимал смысл многих слов, которые, как мне казалось, знал. Я много раз слышал термины «гламур» и «дискурс», но представлял их значение смутно: считал, что «дискурс» - это что-то умное и непонятное, а «гламур» - что-то
367
шикарное и дорогое. Еще эти слова казались мне похожими на названия тюремных карточных игр. Как выяснилось, последнее было довольно близко к истине [В. Пелевин. «EMPIRE V»].
Далее дается этимология лингвистического термина, которая, впрочем, герою мало что даёт. Еще более его запутывает дальнейшее метафорическое объяснение:
- А от чего тогда происходит слово «дискурс»? - спросил я.
- В средневековой латыни был термин «discursus» - «бег туда-сюда», «бегство вперед-назад». Если отслеживать происхождение совсем точно, то от глагола «discurrere». «Currere» означает «бежать», «dis» - отрицательная частица. Дискурс - это запрещение бегства.
- Бегства от чего? - спросил я.
- Если ты хочешь это понять, - сказал Бальдр, - давай начнем по-порядку.
Он... достал какой-то глянцевый журнал...
- Все, что ты видишь на фотографиях - это гламур. А столбики из букв, которые между фотографиями - это дискурс.
- Можно сформулировать иначе, - сказал Бальдр. - Все, что человек говорит - это дискурс...
- А то, как он при этом выглядит - это гламур, - добавил Иегова.
- Но это объяснение годится только в качестве отправной точки... -сказал Бальдр.
- ...потому что в действительности значение этих понятий намного шире, - закончил Иегова.
- Дискурс - это мерцающая игра бессодержательных смыслов, которые получаются из гламура при его долгом томлении на огне черной зависти, - сказал левый динамик [В. Пелевин. «EMPIRE V»].
Тумана в понимании напускает еще и нарочитая мистификация:
Обучение дискурсу, по заверениям Бальдра и Иеговы, должно было раскрыть передо мной тайную суть современной общественной мысли.
Персонажи впадают в наукообразность, развивают псевдолингви-стичсекие теории, для пущей убедительности подчеркивают свою осведомленность акцентологическими изменениями терминов - видимо, осознавая, что многие слова, звучащие одним образом в обычном литературном языке, обретая функцию термина в профессиональных сленгах, меняют ударение, особенно при употреблении во множественном числе, например, штормА, ветрА, клапанА, компАс, шприцЫ, дОбычавместо литературных форм штОрмы, вЕтры, клАпаны, кОмпас, шпрИцы, добЫча и т.п.:
- А как тогда сформулировать центральную идеологему гламура?
- Очень просто, - сказал Иегова. - Переодевание. Только понимать его надо широко. Переодевание включает переезд с Каширки на Рублевку и с Рублевки в Лондон, пересадку кожи с ягодиц на лицо, перемену пола и все такое прочее. Весь современный дискурс тоже сводится к переодеванию -или новой упаковке тех нескольких тем, которые разрешены для публич-
368
ного обсуждения. Поэтому мы говорим, что дискурс есть разновидность гламурА, а гламур есть разновидность дискурсА. Понял? [В. Пелевин. «EMPIRE V»].
Таким образом, термины и понятия лингвистики могут приобретать в художественном дискурсе обширный ряд несвойственных им в научном дискурсе функций.
Список литературы
1. Алексеева Л.М.Метафорическая терминологизация и текстопорождение // Терминоведение. - М.: Московский лицей, 1997 [а]. - № 1-3.
2. Бельчиков Ю.А. Стилизация // Лингвистический энциклопедический словарь / под ред. В.Н. Ярцевой. - М., 1990.
3. Букирева Т.А. Аспекты языковой игры: аномальность и парадоксальность языковой личности С. Довлатова: дис. ... канд. филол. наук. - Краснодар, 2000.
4. Гергокаева Д.Д. Эгоцентризм лингвистического дискурса [на материале русского, английского, кабардино-балкарского языков]: автореф. дис. ... канд. филол. наук. -Нальчик, 2008.
5. Исаева Л.А., Щербаева А.А. Концептуализация профессионального дискурса в системе представления скрытых смыслов // Язык. Личность. Культура: сб. науч. тр. -Краснодар: Просвещение-Юг, 2010.
6. Мотько М.Л. Метафора в метаязыке лингвистики: на материале английского языка: дис. ... канд. филол наук: 10.02.04. - Горно-Алтайск, 2007.
7. Рябцева Н.К. Научная речь на английском языке. - М.: Флинта, Наука, 2008.
8. Стернин И.А. Уровни описания языкового сознания // Филология и культура: Мат-лы IV Междунар. науч. конф. / отв. ред. Н.Н. Болдырев. - Тамбов: Изд-во ТГУ им. Г.Р. Державина, 2003.
9. Шамсиддинов Х. Термины в художественной речи: автореф. дис. ... канд. филол. наук. 10.02.02. - Ташкент, 1984.
10. Щерба Л.В. Языковая система и речевая деятельность. - Л., 1974.
Шашкова О.В., Шоболова Е.А.
Графодеривация как прием языковой игры в СМИ
Статья содержит богатый систематизированный материал по графодеривации как способу языковой игры. Исследование выразительных средств языка СМИ доказывает, что новшества в оформлении лексических единиц превратились в сильнейшее средство воздействия на массовое сознание.
Ключевые слова: языковая игра, графическая игра, графические выделения, графодеривация, контаминация, аббревиатура.
Функциями языка СМИ признаны информативность и воздействие. Журналисты оказывают влияние как на сознание читателя, так и на его чувства. Т.В. Чернышова пишет: «Одной из наиболее характерных черт современных газетно-публицистических текстов является их эмоциональ-
369
