CC BY
19
УДК 81'42
А.Н. Гоебенев
Спекулятивный аспект герменевтики как актуализация диалектики отображения в процессе толкования поэтического текста
Данная статья посвящена особенностям организации герменевтического опыта и основным положениям диалектики отображения, представленным Г. Гадамером в труде «Истина и Метод», согласно которым путь к пониманию смысла поэтического текста представляет собой герменевтическое движение от образности поэтического текста к прообразности логоса и интенции автора, то есть приведение к тождеству типической (прообразной) структуры к эйдейти-чески схваченному в мышлении образу мыслимой вещи.
The article is dedicated to some features of the organization of hermeneutics experience and main thesis of dialectics of reflection which were considered in G. Gadamer's "Truth and Method". According to his views, the way to understanding of a poetic text lies in a hermeneutic act of finding the identity in a typical imaginary structure and its eideticaly captured object of thinking.
Ключевые слова: толкование, понимание, образ, логос, эйдос, мышление, поэтический текст.
Keywords: interpretation, understanding, image, logos, eidos, thinking, poetic
text.
A poet, qua poet, has only one political duty, namely, in his own writing to set an example of the correct use of his mother tongue which is always being corrupted. When words loose their meaning, physical force takes.
W.H. Auden (from interview "The Art of poetry')
Принципиальным различием между языкознанием и герменевтикой, по мнению Г. Гадамера является то, что, признавая единство мышления и языка, языкознание, тем не менее, сосредотачивает свое внимание на бесконечном разнообразии форм выражения мыслительной деятельности человека. Герменевтика в свою очередь стремится сохранить данное единство, которое в рамках данной дисциплины означает "единство понимания и истолкования в рамках герменевтического феномена" [1, с. 469].
Под "единством" здесь имеется в виду целостная картина понятого, сформированная под воздействием ряда впечатлений, полученных от содержания художественного произведения. Впечатления необходимо здесь рассматривать в значении того, что было выбито в нашей памяти, душе и тогда впечатление ближе всего соответст-
вует термину "эйдос". Эйдос представляет собой отпечаток, тип и "является всегда носителем определенного смысла". Поэтому его можно определить как - "рельефно, скульптурно или, по крайней мере, эскизно набросанная смысловая предметность; иногда "тип" указывает на "общий очерк" обсуждаемого предмета, на его смысловые границы" [3, с. 354].
Совокупность впечатлений, эйдосов составляют общий образ понятия, его общую картину представления понятого. "Простое подражание, «бытие-как-что-либо» всегда, таким образом, дает возможность для рефлексии над бытийной дистанцией между подражанием и образцом. Однако слово называет предмет настолько более внутренним, духовным образом, что здесь уже нет места для подобной дистанции, для «более» или «менее» правильного отображения" [1, с. 476].
Значение как подражание своей целью ставит выполнение "закона логоса", то есть это набор определенных процедур, выполнение которых гарантирует понимание. В этом случае слово не указывает напрямую на сам предмет мысли, но указывает на тот способ, как этот предмет получить, что необходимо сделать, чтобы данный предмет стал понятен, а это осуществимо только тогда, когда ясен способ того, как нужно данный предмет понимать.
Типос как изначально данный образец мыслимого предмета понимается именно в смысле истинного бытия данного предмета, в дальнейшем (в ходе толкования), мы имеем дело не с самим предметом мысли, а со средствами его передающими, то есть не само по себе бытие предмета, а именно бытие-как-что-либо, как подражание истинному бытию. "Конечно, отображение характеризуется тем, что оно, хотя и не является простым удвоением прообраза, походит на него, то есть является чем-то другим и указывает на изображаемое им другое, прообраз, своим несовершенным сходством. Однако на отношение слова к его значению это, очевидным образом, не распространяется" [1, с. 477]. Схожесть прообраза (типоса) и отображения (образа) указывает на их общее происхождение - а именно, на тот руководящий принцип, согласно которому они сформированы.
Согласно Г. Гадамеру: "...логос, речь, и осуществляемое в нем раскрытие вещей есть нечто иное по сравнению с простым разумением заключенных в словах значений, и что именно на этом основывается подлинная возможность языка сообщать правильное, истинное" [1, с. 478]. Логос представляет собой раскрытие вещей, причем это раскрытие свершается внутри его самого, то есть логос выступает в роли акта выговаривания, речи, когда средства языка не просто статичны, но находятся в процессе их активного использования, то есть здесь под логосом понимается речь и этим логос отли-
чается от простого понимания значения слов. Слово в статичном положении не сообщает ничего об истинности или ложности, поскольку оно "абсолютно совершено", поэтому можно говорить только об правильном или неправильном употреблении слов. Иное дело, когда мы переходим от слов к речам и об использовании словесных знаков в действии: "...истина вещей лежит в речах, то есть в конечном счете в целостном мнении о вещах, а не в отдельных словах, и даже не во всех словах данного языка, вместе взятых" [1, с. 478].
Логос соотносится со схемой прообраз - образ в том смысле, что представляет собой определенное "подведение под сущее", то есть с логосом связно то, как будут организовываться языковые элементы, чтобы истинно выразить, отобразить предмет мысли (мыслимую вещь.) "Отсюда с необходимостью следует, что для этой системы связей, на которые логос расчленяет вещь, тем самым, интерпретируя ее, вы-сказан-ность, а значит и связь с языком, есть нечто вполне вторичное" [1, с. 479]. Логос расчленяет вещь и преобразует ее тем самым в систему связей, то составляет интерпретацию вещи. Главное здесь то, что на первый план выходит не само понятие о вещи, которое представляет собой целостное образование, а именно сами связи, то как соединяются составные элементы, то есть здесь главным выступает именно принцип организации.
Логос, как отмечал Гадамер, можно перевести двумя способами - ratio и verbum, то есть логос имеет двойную природу с одной стороны он имеет отношение к мыслительной деятельности и непосредственно есть само внутреннее слово, с другой он связан и с внешней материальной стороной - способом своего выражения.
Мы имеем в этом случае дело с трехчленным отношением - логос подобен тому, что будет высказано - типическая структура содержания проецируется на образ высказываемого содержания. Как отмечает Г. Гадамер "в разуме постигается подобие вещи", а это значит, что сама вещь разумом не постигается, а лишь через посредство своего подобия себе, двойника, образа вещи. Отсюда и двойственное свойство логоса - это языковой характер мышления.
Текст художественного произведения как предание "образует собственно герменевтическое свершение, которое есть одновременно истолкование и усвоение. Лишь теперь, следовательно, поистине пришло время сказать, что это свершение не есть наше действие, но деяние самого дела" [1, с. 536]. И именно деяние самого дела определяется Гадамером как основной герменевтический метод, при котором необходимо создать условия для того, чтобы текст как предание смог быть услышанным толкователем и в результате чего происходит свершение истины, который в себе текст содержит. Слушание, говорение текста есть слушание логоса, который уста-
навливает (организовывает) образное (эйдетическое) восприятие понятой истины.
Цель деяние состоит как раз в организации множественного представления единого, что как, указывалось выше, приведет к передаче единого целого: "герменевтика стремится избавиться от дополнений как отклонений от сути дела и ищет суть дела как ядро значения" [2, с. 185].
Г. Гадамер подчеркивает в этой связи: "...мыслить - значит как раз развернуть дело в его собственной последовательности" [1, с. 536]. Сама последовательность развертывания дела напрямую связана с работой мышления, то есть в сам мыслительный процесс есть развертывание самого дела и таким образом утверждение Г. Гадамера о "деянии самого дела" можно перефразировать как мышление самого мышления. Но при этом и мышление, чтобы быть не просто мышлением о чем-то, но как развертывание самого дела должно быть очищено от сторонних мнений и суждений, раскрывая свершение дела в его чистоте. "Больше того, даже неизбежно постигающий нашу речь опыт перехода в противоположное — что и составляет подлинный опыт диалектики — имеет здесь свое соответствие" [1, с. 537].
Под диалектической составляющей герменевтического опыта Г. Гадамер подразумевает спекулятивный момент мышления, что означает здесь "отношение отражения" [1, с. 537]. Буквально выражение отношение отражения можно истолковать как переходящий лик, образ: "отражаться друг в друге — значит, все время меняться местами" [1, с. 537]. Существенная или связь по существу, по сути, делается очевидной в присутствии наблюдателя и который становится посредником между самими видом вещи (типосом) и ее отражением (образом), потому что "благодаря посредству наблюдателя отражение существенно связано с самим видом вещи" [1, с. 537].
Спекулятивный момент мышления связан с тем, что личность толкователя «познает "в-себе" как некое "для-меня"» [1, с. 538]. В этом и открывается сущность спекуляции - отношение отображения в диалогическом акте познания не переносит некоторое знание от одного субъекта другому, но сами субъекты обнаруживают общее, единое в всматривании, слушание друг друга. Здесь необходимо говорить же не о перенесении, а о высвечивании одного и того же образа у двух разных субъектов. При этом такого рода освещение положения дел (условий при которых образное явление становится возможным) не приписано к какому-то одному субъекту, а над-лежит им, делая возможным узнавание между ними.
"Отношение к вещам, о котором идет здесь речь,— это раскрытие разумеемой вещи. Слово правильно тогда, когда оно изобража-
ет вещь и само, следовательно, есть изображение (pipnoiS). Речь здесь идет, конечно, не об изображении как подражании, в смысле непосредственного отображения, при котором отображалось бы звуковое или видимое явление вещи, но в слове должно быть раскрыто бытие (ouCTia), то, что достойно быть названным сущим (civai)" [1, с. 476]. Раскрытие разумеемой вещи означает изображение таковой вещи как мыслительной, которая понимается и на которую направлена мыслительная деятельность толкователя. Истинное слово есть изображение бытия, которое раскрывает слово. Следовательно, то, о чем стремится сообщить нам поэтический текст, есть сообщение о природе описываемого явления, что составит его сущность. В качестве иллюстрации этих положений герменевтики нами был выбран поэтический текст У.Х. Одена 'August 1968' для проведения анализа спекулятивного аспекта как актуализации диалектики отображения:
The Ogre does what ogres can, Deeds quite impossible for Man, But one prize is beyond his reach, The Ogre cannot master Speech: About a subjugated plain, Among its desperate and slain, The Ogre stalks with hands on hips, While drivel gushes from his lips.
Модальность (can) вводит условие, при котором данное высказывание будет являться истинным, то есть "деяния" (deeds) субъекта высказывания, обозначенного именем Ogre, указывают на определенное количество признаков (присоединяемых предикатом does) и данный признаки необходимо должны быть включены в объем понятия ogre. Что действительно соответствует истине, поскольку понятие об ogre как о мифическом персонаже скандинавских сказаний включает такие признаки как: существо-людоед, обладающее огромной физической силой, но практически лишенное интеллекта, неспособное к языковому общению, руководящееся низменными инстинктами, нечистоплотное, использует в качестве трофеев человеческие кости, которыми себя украшает. Вторым условием выполнения истинности данного высказывания является то, что входящие в объем понятия ogre признаки не должны присутствовать в объеме понятия men (deeds quite impossible).
Здесь можно проследить диалектику отображения, которую использует автор. Понятия являются взаимно-определяющими. Конкретизация и четкое уяснение признаков, присущих одному понятию, дают более четкое и конкретное представление о другом понятии, которое фиксируется в качестве эйдоса в сознании и актуали-
106
зируется в словесном образе. Эйдос, как отпечаток бытийной сущности мыслимой вещи, формируется на основании правил и свойств, задаваемых в логосе (совокупности предикатов высказывания - как актуализируемых, так и подразумеваемых). Содержательная сторона логоса показывает себя в процессе понимания (интерпретации) как одновременное удерживание всех известных свойств мыслимой вещи (ноэматическое представление), что приводит к вычленению эйдетического целого в процессе мышления.
Установленное автором диалектическое отображения указанных двух понятий разрушается путем введения дополнительного смыслового компонента к общему высказыванию. Данный смысловой компонент выражается наречием 'quite' - характеризующем недостаточность действия, что устанавливает такое положение вещей, при котором второе условие истинности, указанное нами выше, выполняется частично. Следовательно, возможны случаи, когда понятию man будут присущи признаки понятия ogre, что приводит высказывание к бессмыслице - два разных понятия обладают одними и теми же свойствами, что говорит об их тождестве и о том, что скорее одно понятие обладает двумя разными именами. По нашему мнению именно данная ситуация находится в центре внимания У.Х. Одена. Ситуация, при которой общепринятые законы, нормы определения человеческого в сравнении с животным, варварским были нарушены. Ситуация, "когда слова теряют свое значение". Для указания на данную проблему, автор выносит в название поэтического произведения конкретную дату - август 1968 года. Данный момент в истории связан с печально известными событиями итогов "пражской весны" - введения вооруженных сил стран варшавского договора в Чехословакию.
Необходимо отметить, что указанию конкретного промежутка времени протекания действия в прошлом обычно соответствует употребление глагольного времени Past. Как мы можем заметить, в данном тексте это не так, поскольку единственным употребляемым здесь временем является Present Indefinite. Употребление однократности совершения действия в прошлом указывало бы на его акцидентный характер, что позволило бы говорить о нем как об исключительном (в смысле исключения из правил) событии. Эксплицитное выражение такого "свершения" в прошлом было бы поверхностным, описательным. В свою очередь временная неопределенность (то, что происходит всегда) задает уже бытийное основание под имеющимся событием, что дает автору говорить о "сути дела", которое высказывает его поэтический текст.
В сравнении с этим, глаголы, которыми описываются в тексте поэтического произведения отношение людоеда и человека (to eat,
to master, to subjugate, to slay) четко разделяют участников данного акта взаимодействия на субъект (Ogre) и объект (Man). При воздействии на объект указанные глаголы приписывают ему признаки, выражаемые предикатами в пассивном залоге или глаголами совершенного вида тех же самых глаголов. Присоединяемые признаки меняют смысл самого понятия, поскольку слово, выражающее понятие, согласно определяющим его присоединяемым признакам должно быть лишено денотата и, следовательно, само понятие о человеке получает признак конечности существования, то есть возможность быть убитым, съеденным, порабощенным и т. д.
В противоположность бытию языка, в котором обитает человек, пространственно временная среда существования людоеда обозначается в тексте словом plain (поле брани). Данное понятие в качестве имени указывает на наличие двух актантов, один из которых полностью вытесняет другого из сферы существования, полностью заменяя собой и сопутствующими ему характеристиками и свойствами вытесняемый объект. Акт вытеснения так же совершается диалектически - условия существования одного актанта связаны с отсутствием существования другого. Таким образом, для осуществления взаимодействия человека и людоеда требуется ввести альтернативную область, условия взаимодействия внутри которой предписывают субъекту действия (Ogre) сохранять свои свойства, но другому субъекту (Man) определяют функцию объекта в подчинительной зависимости его свойств от первого субъекта. Данная область получает обозначение - 'plain', которое становится синонимичной бытийной сущности людоеда (man-eating) и которые соотносятся как прообраз и образ.
Прообраз или типическая ситуация по сути представляет собой иконический знак, слепок с указанного временного промежутка ('August, 1968'), который в качестве своего предмета отображения имеет акт вытеснения понятия о человеческом (plain) и в качестве образа - содержание поэтического высказывания (The Ogre does what ogres can). Полное вытеснение человеческого из бытия как такового, замена всех свойств присущих понятию человек, приводит к тем последствиям, которые констатирует сам автор - полная власть физической первобытной силы (The Ogre stalks with hands on hips). То, что присуще людоеду никогда не будет являться человеческим и наоборот, поэтому с губ людоеда слетают не слова, а совсем иное -одному ему присущее, а именно - постоянный голод и жажда к бессмысленному уничтожению (while drivel gushes from his lips).
Общую структуру диалектически отображения толкуемого поэтического текста, можно представить в следующем виде:
В центре данной схемы располагается прообразная модель, на основании которой выстраивается ход интерпретации, то есть отображения в поэтическом сознании автора (Man-Eating) события в действительном мире (August 1968). Данная модель представляет собой графическое изображение принципов организации предложений, содержащих высказывания об упомянутых феноменах. Выстраивание высказываний на основе определенных принципов устанавливает ограничение на выбор лексического материала, соответствующего требованиям. Это определяется принадлежностью английского языка к языкам аналитическим, в которых, как известно, позиция слов в предложении во многом определяет смысловое содержание предложения. Выбор предиката определен таким образом, что он должен употребляться в настоящем времени (см. маркеры настоящего времени в окончании глаголов) по отношению к субъекту и в форме совершенного вида по отношению к объекту (slain, subjugated, eaten). Следовательно, таким требованиям удовлетворяют глаголы изменения состояния (точнее - изменения бытийного состояния одного субъекта другим) - to subjugate, to slay, to master, to eat. Соответственно глагол to speak не соответствует требованиям в описании данной ситуации и поэтому указывается в качестве условия, при котором данное высказывание было бы бессмысленным ('The ogre cannot master speech').
Выбор предиката определяет также и выбор слов, находящихся в позиции субъекта и объекта. Соответствующий им принцип можно выразить следующим отношением - ^ необходимо должен быть физически сильнее О'. Как отмечает Г. Гадамер в своей книге "Истина и Метод": "Граница конвенционализма в том, что мы не можем произвольно менять значения слов, если хотим, чтобы язык оставался языком" [1, с. 472].
Список литературы
1. Гадамер Х.-Г. Истина и метод: Основы философской герменевтики.— М.: Прогресс, 1988.
2. Герменевтика и Деконструкция / под ред. Штегмайера В., Франка Х., Маркова Б. В. - СПб., 1999.
3. Лосев А.Ф. История античной эстетики. СОФИСТЫ. СОКРАТ. ПЛАТОН История античной эстетики, том II. - М.: Искусство, 1969.
