CC BY
73
ФИЛОЛОГИЯ
УДК 008
СОВРЕМЕННЫЙ КУЛЬТУРНЫЙ КОНТЕКСТ:
МЕЖДУ ИСКРЕННОСТЬЮ И ЛИЦЕМЕРИЕМ
© Елизавета Васильевна Милосердова
Тамбовский государственный университет им. Г.Р. Державина, г. Тамбов, Россия, доктор филологических наук, профессор кафедры немецкой филологии, e-mail: liebherz@mail.ru
В статье затрагиваются лингвистические проблемы современного состояния межкультурных отношений в связи с глобальными изменениями в мире, отмечается амбивалентность тех тенденций, которые характеризуют сферу человеческих взаимоотношений в западном мире и которые проявляют себя в таких коммуникативных стратегиях, как политкорректность, принцип Полианны и т. п.
Ключевые слова: глобализация; межкультурная коммуникация; прагмалингвистика; политкорректность; конвенциональное общение; имплицитность; речевые стратегии.
Одной из очевидных ярких черт современного мира является его, безо всякого преувеличения, стремительное изменение. Это изменение касается самых разных областей и сфер: кажется, еще никогда ранее на политической карте мира не появлялось столько новых государств, глобальные изменения в экономике потрясают мир, резко меняется облик городов, стираются и возникают новые границы и т. д. Все эти изменения самым непосредственным образом затрагивают любого человека, решительно вторгаясь в его жизнь, а вместе с тем и в его внутренний мир, влияя на его восприятие этого мира, что, по определению, не может не фиксироваться в его сознании, а следовательно, и в таком феномене, каким является язык.
Традиционные, ставшие трюизмом представления об изменениях в языковой системе сегодня ассоциируются не только с появлением многочисленных новых слов, с активным заимствованием терминов, понятий из других языков, в частности из английского языка, ставшего своеобразным lingua franca в современном мире, с резко усилившимся разграничением в речевом поведении представителей разных поколений и т. п. Эти явления были всегда, поэтому в нашей сегодняшней жизни их нельзя считать чем-то особенным. Гораздо более интересными представляются те изменения, которые связаны с тем, что Ю.М. Малинович называет
«семантикой личностной пристрастности, на которой зиждется вся прагматика языка» [1], т. е. с субъективностью языка как его неотъемлемой чертой.
В своей замечательной, к сожалению, последней книге «Объективная картина мира в познании и языке» Г. В. Колшанский подразделяет сферу деятельности человека «на сферу взаимодействия человека с природой и на сферу взаимодействия человека с человеком» [2]. Если взаимодействие человека с природой, с освоением им окружающего мира отражается в первую очередь в появлении новых наименований, в развитии номинаций (от прямых через образные к переносным), в способах описания того или другого предмета и зиждется, говоря словами Г. В. Колшан-ского, «на проверке соответствующих познавательных актов в процессе практической деятельности человека по освоению мира» [2, с. 38], то формы взаимодействия человека с человеком определяются факторами, самым непосредственным образом фиксирующими специфику самого человека как субъекта той интерактивной деятельности, которая и составляет самую суть коммуникации.
Характеризуя далее антропоцентризм как отправную точку теоретической и прикладной деятельности человека, Г.В. Кол-шанский пишет: «Взаимодействие человека и окружающего мира верифицируется исторической практикой. Отношение человека с
обществом тоже в определенной степени объективируется. Отношения «человек - человек» подпадают более всего под действие субъективного фактора как по характеру самих взаимодействующих объектов (в данном случае субъектов-индивидуумов), так и по характеру их взаимоотношений, построенных целиком на человеческих началах. Человеческий фактор проявляется наиболее обнаженно в бесчисленных суждениях, оценках, воздействиях и т. д., что создает наивысшие сложности при анализе языковых средств» [2, с. 87].
Но, как известно, «выразиться «нейтрально» невозможно» [3], а В. Набоков даже утверждал: «Сомневаюсь, чтобы можно было назвать свой номер телефона, не сообщив при этом о себе самом». Именно поэтому одним из центральных вопросов прагмалин-гвистики становится вопрос о том, какую тактику избирает говорящий, чтобы скрыть или, наоборот, открыто заявить свою субъективную позицию, свое отношение к предмету разговора, к собеседнику.
Волна демократизации, прокатившаяся по Европе с 1968 г., после известных студенческих выступлений, в какой-то момент охватила все общество, в т. ч. и университетскую среду. Психолог Ф. Шульц фон Тун, ведущий семинары по проблемам коммуникации и практической помощи в менеджменте, приводит в своей работе интересный пример из собственной жизни начала 70-х гг. XX в., когда его, преподавателя университета, остановила студентка и в достаточно развязной форме сказала, что ему следует быть более раскованным: “Schulz von Thun, du musst viel lockerer werden!” Mit diesen Worten kam mir, dem Universitatsassistenten ...eine Studentin auf dem Flur entgegen und offnete mir, zu meiner Verbluffung, den zweitobersten Kragenknopf” («Шульц фон Тун, ты должен быть более раскованным». С этими словами ко мне, преподавателю университета, в коридоре подошла студентка и расстегнула, к моему потрясению, на моей рубашке вторую пуговицу») [4]. Как видим из этой цитаты, «демократичность» студентки проявлена не только вербально (как в самом обращении (Schulz von Thun), так и в местоимении «ты»), но и в ее поступке, свидетельствующем о достаточно бесцеремонной манере общения (offnete mir den zweitobersten
Kragenknopf), который явно шокировал собеседника (zu meiner Verbluffung).
Анализируя эту ситуацию с позиции начала XXI в., автор приходит к выводу, что тот период ложно понятой демократии в межличностном общении закончился и западное общество должно вернуться к тем правилам и моделям коммуникации, которые ставят четкие рамки в общении: “So sehr es also richtig ist, Statten der Begegnung zu schaf-fen, wo emotionale Barrieren des zwischenmen-schlichen Nahkontaktes therapeutisch bearbeitet werden konnen, so falsch kann es auf der ande-ren Seite sein, die dort (sinnvollerweise) prakti-zierten Formen des Umgangs auf andere Kon-texte (zum Beispiel Berufswelt) einfach zu uber-tragen” [4, S. 217] (И насколько правильным является создание специальных мест, где можно в терапевтических целях снимать эмоциональные барьеры в межличностных контактах, настолько же ошибочным, с другой стороны, будет простой перенос используемых там (вполне разумно) форм общения на другие контексты (например, в профессиональную сферу)).
Еще в работе 19S1 г., когда кипели страсти по «демократизации отношений», Шульц фон Тун решительно выступал против идей т. н. «гуманистической психологии» (die Humanistische Psychologie), апологеты которой объявляли застенчивость пороком (Untugend) и отсталостью (Ruckstandigkeit) [5]. Автор призывает четко разграничивать те психологические тренинги, которые необходимы для некоммуникабельных людей, людей, имеющих очевидные трудности в общении, и развязный бесцеремонный тон общения с любым незнакомым человеком, который пропагандировала гуманистическая психология.
Аналогичную позицию занимает и психолог К. Лаан, которая в силу своей профессии особенно часто сталкивается с подобными проблемами и пишет о той опасности, которую таит в себе такой стиль общения: “Das erste Mal in meinem Leben empfinde ich es als “gefahrlich”, dass wir alle so sozial-fahig sind: Wir konnen schnell Kontakt herstellen, im Nu ist man beim “Du”, jeder kann jederzeit uber seine Gefuhle schwatzen und 'sich einbringen'” (из личной переписки Ф. Шульца фон Тун и психолога фон дер Лаан) [4, S. 21S]. (Впервые в жизни я ощущаю опасность оттого, что
мы все стали такими «социально-податливыми»: мы легко устанавливаем контакты, мгновенно переходим на «ты», каждый в любой момент может болтать о своих чувствах и ‘изливать душу’).
Сегодня кажется удивительным, что серьезных психологов и психолингвистов беспокоило в первую очередь то, что такой (для западного общества ранее нетипичный) стиль общения априори предполагает поверхностность, формальность контактов. Вот как пишет по этому поводу К. фон дер Лаан: “Wir sind schon fast vertraulich miteinander, bevor wir uns uberhaupt kennen gelernt haben” (ebenda) (Мы друг с другом уже почти в близких (доверительных) отношениях, прежде чем мы вообще узнали друг друга).
Дальнейшее развитие стиля общения в западном социуме подтвердило эти опасения, о чем свидетельствуют многочисленные лингвистические и психологические исследования: стратегия и тактика ведения диалога, в конце концов, стали определяться господствующими в обществе стереотипами, для которых основными факторами выступают снижение категоричности, стремление к сохранению собственного лица, к «неущемле-нию» лица собеседника, соблюдение речеповеденческих норм общения и т. п. Эти, без всякого сомнения, однозначно положительные основы речевого поведения участников коммуникативного процесса, к сожалению, как и многие другие явления нашей жизни, обладают двойственностью, которая может легко превращаться в свою противоположность.
В отношении данных тенденций это выразилось в том, что, как это часто бывает, теперь уже маятник качнулся в противоположную сторону, и в последующие годы можно было наблюдать за триумфальным шествием того, что позже получило название политкорректности. И если на первых этапах теория политической корректности возникла как стремление взять под защиту те группы населения, которые подвергались дискриминации, то в современном западном обществе она превратилась, как пишут многие американские и западноевропейские ученые, в требовательную и даже агрессивную тенденцию, когда, по словам Н.А. Кубанева и Л.Н. Набилкиной, «идет атака на ценности, отождествляемые с образом благополучного
среднего американца «яппи» - успешного, хорошо образованного менеджера» [6].
И вот уже в ряды раздраженных жен-щин-феминисток, обвиняющих общество в сексизме, т. е. в дискриминации их по половому признаку, вливаются те, кто считает себя ущемленными в правах из-за избыточного веса (weightist), из-за отклонений от нормального, т. е. среднего, роста (heightist), из-за преклонного возраста (agest). Возникают группы, считающие, что общество некорректно ведет себя по отношению к лицам с физическими и умственными недостатками (ableist) и т. д. По последним данным, некоторые учителя в американских школах уже возражают против того, чтобы дети употребляли слова «мама и папа», заменяя их на форму «родители», т. к. привычные всем обозначения якобы «оскорбляет» тех, у кого родители однополые.
Лингвистическими последствиями этого явился не только запрет на употребление определенных слов, поиск эвфемизмов для выражения некоторых понятий, но и существенные изменения в самих коммуникативных стратегиях, главным принципом которых становится стремление к выбору таких языковых форм, которые помогают скрыть, завуалировать нежелательное для индивидуума или для общества в целом явление. Одним из ведущих принципов общения становится Принцип Полианны, в основе которого лежит стремление адресанта говорить только о приятном для собеседника, избегая всего того, что его может огорчить. Примером может служить современное американское общество, по словам Д. Болинджера, «первое общество, в котором фактически достигнуто табу на все неприятное» [7].
В результате возникает особая культура общения, построенная, с одной стороны, на жесткой системе запретов, а с другой - на стремлении ко все более ярко выраженному косвенному и имплицитному оформлению коммуникативных интенций. Косвенность и имплицитность становятся, таким образом, преобладающей формой речевого конвенционального общения, для которого характерными являются социально-приемлемые формы речевого поведения [8]. Сегодня импликация все чаще трактуется как более вежливая форма, чем прямо выраженное значение.
В отечественной лингвистике и раньше подчеркивалась важная особенность межличностного общения с использованием косвенных и имплицитных высказываний, особенность, состоящая в том, что такие формы позволяют нивелировать разногласия между собеседниками, создать благоприятную атмосферу общения и др. Вместе с тем отмечалась и их очевидная негативная сторона, ведущая к недоразумениям и сбоям в коммуникации [9-13].
Анализируя на материале английского языка принцип экспликации отношения в речевом поведении адресата, Л.А. Азнабаева выделяет шесть максим, которые позволяют реализовать данный принцип: максима позитивного отношения, максима снижения негативной реакции, максима взаимности, максима психологической поддержки коммуникатора, максима скромности и максима экспликации эмоциональной реакции [8, с. 40]. Для темы нашей статьи важным является то, что при характеристике практически каждой из указанных максим автор упоминает фактор неискренности, который проявляется, в частности, как неискреннее согласие для снижения негативной реакции, неискреннее сочувствие и т. д.
Убедительным примером может служить предложение “I am sorry”, которое в английском языке давно уже превратилось в формальную структуру для выражения очень часто чисто автоматической реакции на реплику или какое-то действие. Причем русского человека поражает прагматический диапазон, обнаруживаемый при функционировании этой формы: “I am sorry” одинаково приемлема как в ответе на сообщение о трагедии, например, о смерти человека (многочисленные примеры видим в современных американских и английских фильмах), так и как реакция на неловкое движение случайного прохожего.
Подобные стереотипные клишированные формы существуют и в немецком языке. Они усваиваются человеком с момента его овладения родным языком, их функционирование формируется из наблюдений над речевым поведением окружающих, всем социальным контекстом. Именно поэтому такие формы обнаруживают яркую идиоэтническую специфику, о чем нам уже неоднократно приходилось писать [14-17].
Нередко именно использование подобных клишированных форм напрямую трактуется как проявление вежливости. Думается, однако, что это слишком прямолинейное представление о такой сложной и неоднозначной прагматической категории, какой является категория вежливости. Интересно отметить, что в классических грамматиках и учебниках, в частности, немецкого языка практически отсутствовали какие-либо указания на данную категорию, исключая отдельные замечания, касающиеся употребления местоимений ^ и 81е. Даже в академическом издании 1984 г. “Grundztige етег deutschen Grammatik”, являющимся одним из первых на материале немецкого языка, в котором наряду с фонетическим, морфологическим, синтаксическим компонентами был выделен коммуникативно-прагматический
компонент языковых форм, не упоминается вежливость, хотя это одна из самых ярких прагматических категорий. Показательно, что и в отношении местоимений du и Sie само понятие «вежливость» авторами указанной грамматики не используется, а их употребление охарактеризовано только с позиции симметричности - асимметричности отношений коммуникантов, в частности, их общественных отношений (gesellschaftliche Beziehungen) (табл. 1) [18].
Таблица 1 Употребление местоимений du и sie в немецком языке
- Sprecher und Horer sind sozial Anredeform: du
Gleichgestellt und miteinander
vertraut
- Sprecher und Horer sind nicht Anredeform: Sie
sozial gleichgestellt und nicht
miteinander vertraut
Лишь в последние годы появляются прагмаграмматики, авторы которых считают важным посвятить данной категории специальные разделы и главы. Одним из таких изданий является грамматика, подготовленная Институтом немецкого языка в Мангейме. В ней привлекает то, что авторы разграничивают два вида вежливости: конвенциональную, которая состоит в выполнении общественных норм, и индивидуальную, выходя-
щую за рамки только исполнения норм и выражающую особенные ценностные установки индивидуума.
Анализ языкового материала и опыт межкультурного общения позволяют утверждать, что линия водораздела между разными социумами (что почти всегда равносильно различию между культурами) в отношении категории вежливости проходит именно между этими двумя видами. К сожалению, каждый из них, возведенный в абсолют, обнаруживает свои очевидные отрицательные стороны.
Так, конвенциональный стиль общения, которому отдает предпочтение западный мир, имеет все шансы превратиться в использование обезличенных, «стертых» клишированных фраз, за которыми уже трудно увидеть «лица необщее выражение» конкретного говорящего человека. Шульц фон Тун с неодобрением отмечает это стремление западного человека скрыть свои эмоции, его боязнь показаться неуспешным, слабым, не быть, по выражению автора, der Erfolgstyp (успешным типом). Западное общество требует от человека, прежде всего, постоянного подтверждения его социальной, профессиональной, мужской и т. д. состоятельности, что возможно лишь при соблюдении строгой сдержанности, «закупоренности» (der Korken) чувств, неизменной демонстрации того, что все у тебя в жизни в порядке, все okay.
Общение такого рода автор характеризует как обезличенное, абстрактное: “in einer sterilen Art, sich zu geben, die mehr an offizielle Kommuniques erinnert als an einen spontanen, personlichen Selbstausdruck“ (подавать себя «стерильным» образом, который больше напоминает официальное коммюнике, чем спонтанное личностное выражение себя) [4].
Опасность такого поведения состоит, по мнению автора, в том, что однажды все же возникает реальная необходимость выплеснуть свои негативные эмоции на собеседника. В результате Шульц фон Тун приходит к парадоксальному, на первый взгляд, выводу о том, что все попытки психотерапевтов обучить человека дозированному выражению своих чувств могут иметь непредсказуемый результат: Ich bin uberzeugt, dass dieser Gedanke uns an eine der wichtigsten Wurzeln der Humanitat heranfuhrt, aber eben auch - im “verkorksten” Falle - an die Wurzel der
UnmenscЫichkeit” (Я уверен, что эта мысль подводит нас к одному из важнейших истоков (корней) гуманности, но в то же самое время - в случае «закупоривания» - к истокам бесчеловечности)[4, S.110].
Во многих работах лингвистов, философов, психологов как основное качество русского национального характера отмечается его эмоциональность, которая априори предполагает естественность, а следовательно, и искренность. Не случайно А. Вежбицкая, говоря об эмоциональности русской речи, подчеркивает: «Многие русские глаголы эмоций являются рефлексивными... Это усиливает впечатление, будто соответствующие эмоции возникли не под действием внешних факторов, а как бы сами по себе» [19]. Именно поэтому для русского человека изначально гораздо важнее проявить себя как личность, т. е. выразить свою собственную индивидуальность, свою оценку ситуации.
К сожалению, подобное стремление к самовыражению в русском речевом общении очень часто приобретает характер демонстративного нарушения общепринятых норм поведения, в т. ч. и речевого, своеобразного эпатажа, бравирования своей якобы независимостью. Об этом свидетельствуют замечательные глубокие наблюдения над русским характером, подмеченные еще А. С. Пушкиным, Н.В. Гоголем, Ф.М. Достоевским и другими великими русскими писателями. Это стремление к естественности, искренности, свойственное русскому менталитету, порой принимает такие шокирующие формы, как, например, использование в речи бранных слов, нецензурных выражений, что В.В. Колесов также объясняет стремлением субъекта заявить о себе, имеющем «целью выделение (выламывание) личности... из общей среды культуры и ее языка» [20].
В западном мире жесткое требование соблюдения этикетных норм составляет тот культурный контекст, который, несмотря на описанные выше взрывы «демократизации», пронизывает весь социум и определяет всю коммуникативную сферу. Доминантой в этом культурном контексте является ритуализо-ванность стратегий коммуникативного поведения, в основе которой лежит демонстрация, т. е. внешнее проявление, положительного отношения говорящего к собеседнику.
Такая коммуникативная стратегия очень напоминает общение в сфере дипломатии, где, как известно, существует уровень риторики, т. е. уровень принятых речевых стандартов, и уровень реальной политики, т. е. уровень реальных отношений. Эти два уровня чаще всего так далеки друг от друга, что только экстремальные ситуации заставляют в этой сфере перейти с одного уровня (риторики) на другой (реальных отношений), когда политики позволяют себе называть вещи своими именами, и тогда «несанкционированный отбор газа» становится элементарным «воровством», а «окончательное решение осетинского вопроса» геноцидом местного населения и т. п.
В исследованиях по проблемам меж-культурного общения расхождения в типах общения в разных социумах связываются с такими понятиями, как трансакциональное и интеракциональное общение, кооперативный и конфликтный тип общения, высококонтекстная и низкоконтекстная коммуникация, положительная и отрицательная вежливость и т. п. К сожалению, выводы, к которым приходят авторы таких исследований, часто просто противоречат друг другу. Так, Л.В. Куликова, выделяя высококонтекстный, т. е. преимущественно имплицитный и низкоконтекстный, т. е. эксплицитный, стили общения, относит к последнему западные, в т. ч. и немецкую, культуры. Русский тип общения, по ее мнению, является высококонтекстным [21]. Прямо противоположной точки зрения придерживается большинство авторов по меж-культурной коммуникации, противопоставляя русскую культуру западной на основании того, что в последней преобладают косвенные (следовательно, имплицитные) речевые акты.
Некоторые историки предлагают рассматривать историю развития человечества с позиции навязывания одной группой людей своего образа жизни другим группам. Для современного общества эту мысль можно экстраполировать и на формы общения. Сегодня это выражается в том, что одни формы общения признаются нецивилизованными, тогда как другие объявляются единственно приемлемыми. Поэтому фраза Дж. Маккейна: «Мы должны научить их (русских) поведению», - сказанная им в августе 2008 г., очень показательна: Запад стремится навя-
зать остальному миру не только свою политику, но и свой образ жизни, свой стиль поведения, не считаясь с национальными традициями и обычаями. В результате все разговоры о взаимопонимании между культурами часто сводятся к тому, что называется односторонним движением.
Интересно, что в статье, посвященной сложностям исследования национального характера, С. Лурье делает вывод о сохранении в этносе, социуме преемственности не только культурной, но и психологической: «Меняются формы выражения глубинных установок, а не их содержание» [22]. Этот вывод объясняет многое в тех тенденциях, которые определяют современную коммуникацию как западного, т. н. цивилизованного, мира так и нашего родного отечества.
В заключение хочется привести слова
О.А. Радченко, который пишет: «Духовное состязание языковых сообществ в процессе освоения мира является существенным фактором их бытия, объясняющим необходимость сосуществования всех подобных модусов познания мира, ибо только сравнение их результатов способно приблизить нас к постижению объективной сердцевины действительности... помочь проявить особенности тех духовных троп, которыми языковые сообщества бредут к этой лежащей между ними, посредине, объективной истине» [23]. Насколько легче было бы идти к этой истине, если бы удалось сохранить то лучшее и избавиться от того негативного, что есть в обоих типах общения. Мир, в котором искренность без хамства предполагает соблюдение этикетных норм без лицемерия, еще долго, наверное, будет оставаться нашей идеальной мечтой.
1. Малинович Ю.М. Антропологическая лингвистика как интегральная наука: лингвофилософский и понятийно-содержательный базис // Вестник ИГЛУ. Серия «Антропологическая лингвистика». Иркутск, 2004. № 7. С. 14.
2. Колшанский Г. В. Объективная картина мира в познании и языке. М., 1990. С. 26.
3. Блакар Р.М. Язык как инструмент социальной власти // Язык и моделирование социального взаимодействия. М., 1987. С. 88-125.
4. Thun F. Sch. von. Miteinander reden. Bd. 2. Stile, Werte und Personlichkeitsentwicklung. Rein-bek bei Hamburg, 2001. S. 216.
5. Thun F. Sch. von. Miteinander reden. Bd. 1. Sto-rungen und Klarungen. Reinbek bei Hamburg, 19S1.
6. Кубанев Н.А., Набилкина Л.Н. Россия и США: плюсы и минусы мультикультурализ-ма // Актуальные проблемы коммуникации и культуры. Сборник научных трудов российских и зарубежных ученых. Москва; Пятигорск, 2QQ5. С. 41S.
7. Болинджер Д. Истина - проблема лингвистическая // Язык и моделирование социального взаимодействия. М., 19S7. С. 4Q.
S. Азнабаева Л.А. Принцип экспликации отношения в конвенциональном речевом поведении // Филологические науки. 2QQ2. № З. С. 4Q-49.
9. Шишкина Т.А. Косвенное высказывание в сверхфразовом диалогическом единстве: ав-тореф. дис. ... канд. филол. наук. М., 19S4.
1Q. Шиленко Р.В. Семантика и прагматика высказываний, регулирующих межличностные отношения: автореф. дис. ... канд. филол. наук. Саратов, 19S7.
11. Милосердова Е. В. Семантика и прагматика модальности. Воронеж, 1991.
12. Милосердова Е.В. О прагматически обусловленных тенденциях в развитии категории модальности современного немецкого языка // Проблемы развития языка. М., 1999.
13. Милосердова Е. В. Социокультурные аспекты общения // Филология и культура: материалы 3-й международной научной конференции. Тамбов, 2QQ1. С. 15-1S.
14. Милосердова Е. В. Прагматика речевого общения. Тамбов, 2QQ1.
15. Милосердова, Е.В. Национальные и языковые стереотипы - плюсы и минусы // Язык образования и образование языка. Великий Новгород, 2003. С. 72-73.
16. Милосердова Е.В. Национально-культурные стереотипы и проблемы межкультурной коммуникации // Иностранные языки в школе. 2004. № 3. С. 80-84.
17. Милосердова Е.В. Национально-культурная специфика реализации категории вежливости // Культура как текст: сборник научных статей. Москва; Смоленск, 2008. Вып. 8. С. 196- 202.
18. Grundzuge einer deutschen Grammatik. Von einem Autorenkollektiv unter der Leitung von K.E. Heidolph, W. Flamig und W. Motsch. Berlin, 1984. S. 650.
19. Вежбицкая А. Язык. Культура. Общение. М., 1997. С. 42.
20. Колесов В.В. Язык и ментальность. СПб., 2004. С. 197.
21. Куликова Л. В. Прямой и непрямой коммуникативный стиль в аспекте контекстности культур // Актуальные проблемы коммуникации и культуры: сборник научных трудов российских и зарубежных ученых. Москва; Пятигорск, 2005. Вып. 2. С. 423.
22. Лурье С. Антропологи ищут национальный характер // Знание - сила. 1994. № 3. С. 53.
23. Радченко О.А. Антропоцентризм науки о языке в неогумбольтианской парадигме // К юбилею ученого: сборник научных трудов, посвященный юбилею д. ф. н., проф. Е.С. Кубряко-вой. М., 1997. С. 99-100.
Поступила в редакцию 9.10.2010 г.
UDC 008
MODERN CULTURAL CONTEXT: BETWEEN SINCERITY AND HYPOCRISY Elizaveta Vasilyevna Miloserdova, Tambov State University named after G.R. Derzhavin, Tambov, Russia, Doctor of Philology, Professor of German Philology Department, e-mail: liebherz@mail.ru
The article discusses some linguistic problems of today’s multicultural relations connected with global changes in the world; it accentuates the ambivalence of the tendencies characterizing people’s relations in the West manifesting themselves in such communicative strategies as political correctness, the Pollyanna principle and others.
Key words: globalization; intercultural communication; pragmalinguistics; political correctness; conventional communication; implicitness; speech strategies.
