CC BY
64УДК 800.86/87; 800.879
СОВРЕМЕННЫЕ РУССКИЕ ГОВОРЫ ПРИАМУРЬЯ И ФОЛЬКЛОР: ИЗ ОПЫТА ПОЛЕВЫХ НАБЛЮДЕНИЙ
Архипова Нина Геннадьевна канд. филол. н.,
доцент кафедры русского языка Амурского государственного университета,
г.Благовегценск E-mail: charli71@mail.ru
Оглезнева Елена Александровна доктор филол. н.,
профессор кафждрырусского языка Амурского государственного университета,
г.Благовегценск E-mail: eoglezneva@yandex.ru
Старыгина Галина Михайловна канд. филол. н.,
доцент кафждрырусского языка Амурского государственного университета,
г.Благовегценск E-mail: starygina36@mail.ru
КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА:
русские говоры Приамурья, межъязыковое контактирование, междиалектное контактирование, языковая вариативность
АННОТАЦИЯ:
В статье рассматриваются современные русские говоры Приамурья как говоры переходного типа, сформировавшиеся в условиях межъязыкового и междиалектного контактирования и обладающие высокой вариативностью на всех уровнях языковой системы
Русские говоры Приамурья как говоры переходного типа, сформировавшиеся в условиях межъязыкового и междиалектного контактирования, представляют собой интереснейший объект для лингвистического исследования. В прошлом веке начало сбору и изучению амурской диалектной лексики было положено такими исследователями, как К.Д.Логиновский, А.Б.Карпов, М.К.Азадовский, А. П. Георгиевский,
Г.С.Новиков-Даурский [1, с.92-101]. Важным событием для русской диалектологии стал выход в свет «Словаря русских говоров Приамурья» (М.: Наука, 1983), над которым в течение ряда лет работали коллективы двух
педагогических вузов: Благовещенского и Хабаровского государственных пединститутов. Нужно отдать должное собирательскому таланту, подвижничеству, энтузиазму Ф.П.Ивановой, Л.В.Кирпиковой, Л.Ф.Путятиной, Н.П.Шенкевец, О.Ю.Галуза, З.И.Слыховой. В результате их совместной научной деятельности появилось удивительное издание, выходящее далеко за рамки сугубо лингвистического. Для лингвиста Словарь русских говоров Приамурья - богатейший источник изучения диалектологии, но, кроме того, словарь является великолепным историческим, этнографическим источником, фиксирующим факты народного опыта и культуры, мироустройства и миропонимания.
В последние десятилетия в связи с возросшим интересом к человеческому фактору в языке активизировалось изучение различных языковых форм в их обусловленности теми культурными стратами, которые они представляют. Русские говоры репрезентируют традиционную культуру - народную культуру. В современной ситуации этот тип культуры можно определить как уходящий, и стремление зафиксировать следы уходящей культуры в говорах и фольклоре является важнейшим стимулом для их изучения. Современные амурские говоры и фольклор на протяжении ряда лет находятся в центре исследовательского внимания преподавателей кафедры русской филологии Амурского государственного университета, которые в своих научных изысканиях опираются на опыт Томской диалектологической школы и опыт своих старших коллег из Благовещенского педуниверситета.
К 2000 году в изучении русских говоров Приамурья возникли новые вопросы, вызванные временем: можно ли говорить о наличии диалекта как одной из форм существования современного языка? В каком виде сохранились говоры переходного типа, к которым принадлежат и амурские говоры, при доминировании литературного языка и в условиях отхода от традиционного крестьянского уклада жизни? Можно ли идентифицировать основу амурских говоров по современным диалектным данным? Какие
участки системы говора оказываются наиболее устойчивыми, а какие в большей степени подвержены нивелирующему влиянию литературного языка? Теоретическому изучению любого лингвистического объекта предшествует его практическое - в нашем случае полевое - освоение. Фольклорно-диалектологические экспедиции 2000 - 2003 гг. в села Амурской области должны были дать ответ на поставленные вопросы. Одной из целей диалектологических экспедиций было определение состояния современных амурских говоров, выявление диалектной специфики и идентификация основы говоров по преимуществу диалектных черт.
Местом наблюдения над диалектной речью стали села Черновка, Чембары, Разливное, Юхта Свободненского района (2000,2001), Ураловка, Кухтерин Луг, Чагоян Шимановского района (2002) и Иннокентьевка, Красный Луч, Грибовка, Могилевка, Касаткино, Сагибово Архаринского района (2003) Амурской области. Говоры большинства из них (10 из 13) не исследовались ранее. Перечисленные села Свободненского и Шимановского районов являются говорами позднего заселения: так, с.Чембары основано в 1909 г., с. Черновка и Разливное - в 1911 г. Первыми жителями этих сел были переселенцы из Украины и Белоруссии. С. Кухтерин Луг образовалось в 1909 г., с.Чагоян - в 1910 г., а с.Ураловка - в 1912 г. С начала XX в. в эти села переселялись крестьяне из южных губерний России, а также из Украины и Белоруссии. Села Грибовка и Могилевка Архаринского района основаны в 1898 и 1899 гг. соответственно переселенцами из Могилевской губернии, Красный Луч - в 1926 г. брянскими переселенцами. Наиболее старыми из названных сел являются с.Иннокентьевка (осн. в 1857 г.), Касаткино (осн. в 1857 г.) и Сагибово (осн. в 1858 г.). Их основали забайкальские казаки в середине XIX века. С конца XIX-начала XX веков в эти села также активно переселялись крестьяне из южных губерний России, а также из Украины и Белоруссии. «Это население, - писали Ю.В.Аргудяева и Т.А.Тюнис, -сложилось исторически, в результате заселения региона с середины XIX века русскими, украинцами и белорусами. Каждый из этих народов не был един
по своим региональным корням и конфессиональной принадлежности. Особенно сложен был состав русских переселенцев. Они представлены казаками и крестьянами - выходцами из различных губерний Европейской России, Урала, Сибири и Забайкалья» [3, с.58].
Нашими информантами являлись главным образом рожденные в Приамурье потомки крестьян, переселившихся в начале XX века из Украины, Белоруссии и южных регионов России.
Крестьяне-переселенцы, по архивным данным, в начале XX века составляли основную массу населения Приамурья, при этом численный состав украинцев и белорусов был очень высок: до 80%. Можно утверждать, что на этнической карте региона наметились два крупных пласта, представлявших северный и южный типы восточнославянской культуры. Севернорусские традиции с «сибирской» окраской прослеживались у потомков забайкальских казаков, а также у части старообрядцев, отступавших в глубь тайги по мере увеличения численности последователей официального православия. Южный тип объединял выходцев из южнорусских, украинских и белорусских губерний, сохранивших традиционную земледельческую направленность хозяйственного уклада и тесно связанную с ним систему бытовой обрядности.
Основным принципом жизнедеятельности первопоселенцев было обращение к опыту предков и стремление воссоздать на новом месте прежнюю среду обитания. Общее пространство бытовой культуры формировалось под воздействием традиций компактно проживающих групп, чей вклад в основание края был наиболее существенным. Среди них выделялись потомки уроженцев Киевской, Полтавской, Харьковской, Рязанской, Брянской, Курской, Винницкой губерний. Благодаря им в приамурской культуре отчетливо прослеживаются украинский и южнорусский компоненты. Однако и на своей исторической родине восточнославянское население не было этнически однородным. Так, бывшая Брянская губерния хотя и входила в состав России, была заселена не только
русскими, но и украинцами и белорусами, которые внесли свою лепту в формирование культурного облика нашего края. Украинские народные традиции в конце XX в. без труда прослеживаются в населенных пунктах Свободненского, Архаринского, Михайловского, Константиновского районов Амурской области.
В Приамурье конца XIX - начала ХХв. происходило активное формирование языкового сообщества, обусловленное сходством фонологических и грамматических структур взаимодействующих восточнославянских языков. Русские, украинцы и белорусы без труда понимали друг друга, хотя каждый говорил на своем родном языке (диалекте), почти не приспосабливаясь к говору собеседника. Как отмечал Э. Сепир, «потребности общения заставляют говорящих на одном языке вступать в непосредственный или опосредованный контакт с говорящими на соседних и культурно доминирующих языках» [4, с. 173].
Каковы особенности современной диалектной речи в Приамурье? Черты какого материнского говора являются доминирующими и почему?
Потомков забайкальских казаков, чьи предки поселились на амурских берегах более полутора веков назад, нам удалось отыскать в селах Касаткино и Сагибово Архаринского района. Говоры забайкальских казаков в традиционном представлении являются говорами севернорусского типа: «Общие черты в области ударного вокализма, консонантизма, грамматики и лексики дают основание называть говоры русского старожилого населения Приамурья группой амурских говоров, сложившихся на севернорусской основе» [2, с.6]. Однако с течением времени диалектные различия севернорусского характера (оканье, цоканье, наличие стяженных форм и др.) стираются. Речь потомков забайкальских казаков значительно отличается от речи переселенцев из западных регионов России, а также из Украины и Белоруссии. На уровне фонетики и грамматики она в большей степени приближена к разговорному литературному языку, чем речь
диалектоносителей южнорусского, малорусского и белорусского происхождения.
Старожилы обследованных сел Свободненского, Шимановского и Архаринского районов в большинстве своем - дети первопоселенцев, которые были выходцами из южных районов России, Украины или Белоруссии и говорили на одном из русских, малоросских или белорусских диалектов. Говоры же, сложившиеся в Приамурье, определяем как русские. Полагаем, что на территории активного междиалектного взаимодействия, какой является Амурская область, произошла нивелировка материнских говоров. В результате сформировались говоры переходного типа, сохранившие некоторые общие для материнских говоров черты и в основном утратившие черты, различающие эти говоры. Мощным фактором нивелировки материнских говоров выступал русский литературный язык, сфера влияния которого закономерно расширялась.
Весьма значимы с точки зрения современности исследования, рассматривающие культурное наследие как существенный адаптационный фактор в судьбах первопоселенцев. Конвергирующее развитие, охватывающее язык людей, живущих на одной территории, и определенное социолингвистическими и индивидуально-речевыми факторами -господствующий лингвокультурологический закон [5, с.94]. Результат конвергенции - диалектное взаимодействие в речи потомков переселенцев.
Так, на лексическом уровне в говорах обследованных сел мы фиксируем высокую вариативность единиц говора, причем варьирование имеет как междиалектную, так и межъязыковую обусловленность. Многообразны, например, конкурирующие в амурских говорах русские диалектные лексемы, называющие лихорадку: лихоманка, трясуха, трясучка, трясовица, комуха, кумуха (всего около 20). Вариативность названий жилища, зафиксированная еще в начале прошлого века путешественником А.А.Кауфманом (6) на территории нынешнего Архаринского района и имеющая место в настоящее время на обследованных территориях
Свободненского и Шимановского районов, также является следствием междиалектного контактирования: изба (общерус.), мазанка (южн.), хата (южн.), клуня, баз (южн.). В речи потомков белорусов и украинцев, современных старожилов амурских сел, варьируются как дублеты лексемы из разных восточнославянских языков, русского и украинского, русского и белорусского («Когда булъба, когда картошка - какая разница», М.В.Хлыстов, с. Черновка, 2001 г). Особенно ярко в речи амурчан на обследованной территории представлены вкрапления из украинского языка: булд, бачитъ, який, парубки, хлопец и др.
На фонетическом и грамматических уровнях, как известно, диалектная система претерпевает наименьшие изменения. «Устойчивость современных диалектов в их фонетике и морфологии представляется как бесспорный факт при изучении речевого поведения сельского населения» [7, с. 121]. Так, в говорах всех обследованных нами сел оказываются сохраненными следующие фонетические и морфологические черты, и это черты южнорусского происхождения:
1) аканье, т.е. неразличение гласных о и а в безударных слогах: п/а/дберезовики, б/а/р/а/викй, г/а/лубица и др.;
2) произношение г-фрикативного (у) на месте общерусского г-взрывного: /у/рузди, тай/у/а, /у/олубица, помо/у/ают;
3) произношение в-билабиального (\у) и у-неслогового (у) на месте общерусского в: /у/колхозе, /у/кухне, /у/зиму, разгоЛу/ор, /у/се, /у/дочки;
4) замена согласных ф — ф' в заимствованной лексике на хв - хв': /хв/абрики, шо/хв'/ёр, /хв'/ерма;
5) употребление мягкого т' в окончаниях глаголов 3 л. ед. и мн.ч.: гниё/т'/, покупаю/т'/, привозю/т'/;
6) неразличение окончаний 3 л. мн.ч. глаголов 1 и 2 спр.: привоз/ут'/, воз/ут'/.
Все указанные черты присутствуют в речи людей старшего поколения, но есть и такие произносительные черты, которые распространяются на речь
всех жителей села. Так, произношение г-фрикативного присуще не только старожилам, но и людям среднего и молодого возраста, в том числе школьникам. Более того, произношение г-фрикативного наблюдается и в речи учителей, хорошо знающих нормы литературного языка и тем не менее упорно употребляющих в речи, особенно непринужденной, неконтролируемой, диалектный произносительный вариант.
На фонетическом уровне в речи жителей сел, образованных переселенцами из Украины и Белоруссии, были также отмечены особенности, генетически связанные с украинским и белорусским языками: 1)
произношение сочетания «ры», «лы» на месте русского «ро», «ло» ((рус.) крошить - (укр.) кришити)), 2) долгие мягкие согласные с ) на месте русских мягких зубных и шипящих ((рус.) платье - (укр.) плаття), 3) сохранение в речи г-фарингального, 4) произношение р-твердого в
соответствии с р-мягким ((рус.)три, двери - (белорус.) тры, дверы). В речи отмечается отсутствие редуцирования в предударных слогах и ассимиляции по звонкости-глухости ((рус.) [с'тЛббй] - (укр.) [з^тобойу]), сохранение сигнификативного ударения, различающего русский и украинский варианты ((рус.) []шЗ] - (УКР ) и61ю]; (рус.) тополя (р.п., м.р.) - (укр.) тополя (им.п., ж.р.)). Хотя русский язык и поддерживается общеобязательной литературной нормой, но и в этих условиях отмечается факт «фонетического сопротивления» украинского (белорусского) языка русскому. Носитель диалекта, понимая ненормативность употребляемых вариантов, в официальной речи старается соблюдать орфоэпический закон, «говорить правильно, по-русски», однако при порождении спонтанного высказывания переходит на диалектную форму с украинской (белорусской) основой.
Формирование особой языковой ситуации в регионе не имело бы места, если бы не существовало коллективной склонности к такому развитию. Можно предположить, что язык воспринимает факты иной структуры только тогда, когда это соответствует либо генетическому родству, либо определенным тенденциям его развития. Оказывается, что проще отказаться
от фонологического различия, нежели ввести дополнительное различие там, где его нет: так, в русском языке нет фонологического
противопоставления г-фарингального, г-фрикативного, г-взрывного.
В речи диалектоносителей отмечаются факты параллельного употребления фонологически разнородных явлений. Житель села, говор которого сложился на южнорусской основе, сам — выходец из севернорусских «окающих» говоров, сохраняет в спонтанном высказывании слабое ассимилятивное «оканье», но склонен употреблять «акающие» варианты в деловой беседе, т.е. в своем речевом поведении он приспосабливается к языковой традиции людей, в среде которых он проживает.
Высокая вариативность межъязыкового свойства обнаружена нами и в фольклоре обследованных сел, который по преимуществу является украинским. Отметим, что произведения фольклора возникают на основе поэтики, сложившейся в определенном языковом коллективе. В среде говоров переходного типа, с одной стороны, свободное функционирование фольклорного текста, использование его по усмотрению исполнителя обусловливает определенную вариативность. Причем варианты могут быть различными - от несущественных лексико-стилистических изменений до кардинально переработанных на уровне идеи текстов. С другой стороны, на территории амурских сел во взаимодействие вступают произведения устного народного творчества разных регионов России. Это обусловливает существование многообразных лексико-фонетических вариантов. Также в селах Амурской области чрезвычайно популярны украинские и белорусские лирические песни: любовные, семейные, трудовые, военные и др.
Совместное бытование русских, украинских и белорусских фольклорных произведений привело к их конкуренции, следствием которой явились факты языковой конвергенции, а именно:
1) функционирование в речевой практике потомков переселенцев (носителей русского языка) украинских и белорусских фольклорных произведений;
2) вытеснение из произведений одного языка отдельных слов (форм слов, фонематических вариантов) и замена их словами (формами слов, фонематическими вариантами) другого языка:
- изменение наиболее актуальных, составляющих ядерную тематическую зону, лексических единиц из украинских (белорусских) текстов русскими вариантами с той же семантикой (например, чоловік (укр.) - муж // мужик (рус.); жінка, дружина (укр.) - жена, жонка (рус.);
- замена неядерных украинских текстовых лексем, не имеющих однокорневых синонимов в русском языке, русскими вариантами (стрибати (укр.) - прыгать (рус.), журитися (укр.) - печалиться (рус.), хустка, хусточка (укр.) - платок (рус.), доба (укр.) - сутки (рус.), сорочка, кошуля (укр.) -рубашка (рус.), набредла (укр.) - надоела (рус.), інший (укр.) - другой (рус.), відкрию (укр.) - открою (рус.) и др.);
- замена доминанты синонимического ряда менее употребительным синонимом или диалектным вариантом в текстах на украинском языке при совпадении корневого звучания в русском языке (гілка, галузка - вітка (рус. ветка); приємно, мило, зручно - любо (рус. любо);
- вытеснение грамматических форм украинского языка русскими вариантами (мені (укр.) - мне (рус.); до своєї (укр.) - к своей (рус.); ось (укр.) - вот (рус.); віддав (укр.) - отдал (рус.) и др.);
- грамматическое варьирование форм рода: так, существительные боль, мозоль, медаль, надпись, полынь, пыль, роспись, собака, боль, шинель употребляются то в формах женского, то в формах мужского рода (ср., белорусские мазоль, мэдаль, надпіс, палын, пыл, росьпіс, сабака, шынэль, имеющие форму мужского рода);
- замена украинских слов русскими фонематическими вариантами (його []о1іо] (укр.) - его [)іуо] (рус.); драстуй [сІгазШі] (укр.) - здравствуй [гсігазіуш] (рус.) и др.);
- вытеснение устойчивых выражений украинского (белорусского) языка русскими свободными сочетаниями слов близкой, но не тождественной семантики (жалю завдавати (укр.) - не хочу сердца прижимать (рус.)).
3) равноправное существование в пределах одного произведения в речи жителей одного села единиц русского и украинского (русского и белорусского) языков:
Давайрозійдемся з тобою,
Щоб було легше врагам.
Не хочу, Ваня, того я слухать,
Не хочу сердца прижимать.
(Прямым шрифтом выделены русские элементы в украинском тексте).
4) доминирование единиц одного языка (главным образом, русского или украинского) над другим.
Жители русских сел не считают чужеродным украинский и белорусский фольклор и относятся ко всем произведениям с равной степенью приемлемости.
Добавим, что варьирование текстов разных языков иногда наблюдается в пределах даже одной строки. (Выйняв платочек з рукава). По наблюдениям над фольклорными текстами, наибольшей устойчивостью обладают заговоры, частушки, загадки, обрядовая поэзия. Текстовой подвижностью отличаются лирические песни, анекдоты, устные рассказы.
Изменения в хозяйственной сфере привели к усилению значимости основополагающих явлений духовной культуры, в том числе фольклора. Культурное наследие связывало переселенцев с прежней родиной и одновременно помогало упорядочению жизни на новом месте. Однако уже для второго и третьего поколений приамурцев этнически маркированные
явления культуры перестали играть важную роль, что особенно заметно при обращении к фольклорному наследию. В общий репертуар включаются жанры позднего происхождения, не связанные с архаическими структурами: необрядовые лирические песни, частушки. Продуктивные жанры расширяют свои этнические границы. Особенно активной оказалась украинская необрядовая лирическая песня и русская частушка. Их можно расценивать как общее достояние народно-бытовой культуры Приамурья.
Таким образом, можно говорить об интегративности традиционной славянской духовной и языковой культуры, о содержательном единстве всех ее жанров и форм, представленных в говорах и фольклоре. Языковая вариативность заслуживает пристального внимания ученых главным образом потому, что она напрямую связана с историей заселения края и представляет неоспоримые факты формирования диалектной системы переходного типа.
ЛИТЕРАТУРА
1. Кирпикова JI.B.Первые исследователи говоров Приамурья // Записки Амурского областного краеведческого музея и общества краеведов. Вып.7. Благовещенск, 1992.
2. Словарь русских говоров Приамурья. М.: Наука, 1983.
3. Аргудяева Ю.В., Тюнис Т.А. Отражение этнокультурных процессов в одежде и пище старообрядцев Дальнего Востока // Этнокультурные процессы и общественное сознание у народов Дальнего Востока (XVII-XX века). Владивосток: Дальнаука, 1998.
4. Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии. Пер. с англ. М.,
1993.
5. Якобсон Р. О теории фонологических союзов между языками // Якобсон Р. Избранные работы. М., 1985.
6. Кауфман A.A. По новым местам: Очерки и путевые заметки. 1901-1903. Санкт-Петербург, 1905.
7. Калнынь Л.Э. Русские диалекты в современной языковой ситуации и их динамика//Вопросы языкознания. 1997. № 3.
Опубликовано: Народная речь в Приамурье.
Благовещенск: БГПУ, 2004.
