CC BY
113
Д И С К У С С И И УДК 811.511.1
П. Вереш
СОВРЕМЕННЫЕ ПРОБЛЕМЫ МЕЖДИСЦИПЛИНАРНОГО ИССЛЕДОВАНИЯ В ОБЛАСТИ ФИННО-УГРОВЕДЕНИЯ
Статья посвящена вопросам плодотворности интердисплинарного подхода для решения ряда актуальных проблем в современном финно-угроведении, в частности такой задачи, как хронология распада финно-угорской общности, а также конкретных задач этимологии этнонимов. Показана возможность привлечения к решению таких задач не только данных лингвистики, этнографии, археологии, но также исторической географии, палеоклиматологии и палинологии. По-новому ставятся и решаются некоторые вопросы эттагенетики родственных по языку народов (венгров, ханты, манси и удмуртов).
Ключевые слова: финно-угорскaя лингвистисческaя общность, уральсгая прародига, рефугиум, отглагольное сущесвительное, брачный класс, фратрия, moiety, дихoтомическaя символическaя классификация, ханты, манси, мадьяр, этнос, этноним, этимология, языковaя интеграция, отглагольное сущесвительное, праугорская форма, заимствование, звукосочетание, симбиоз.
Введение
Tрадиционнaя культурa обских угров и самодийских народов ^бири занимает ключевое место в финно-угристике и служит надежной опорой для историко-этнографичской реконструкции начального этапа этнической истории уральских народов. B некоторых случаях архаичные культурные реликты хантов и манси (по языку наиболее близких родственников венграм) могут отражать явления, возникшие в ходе этногенeза этих народов, даже и в такие отдаленные периоды, как эпохи формирования уральской или распада финно-угорской лингвистической общности.
К ним относятся не только те явления материальной культуры обских угров, которые приспособились к суровому климату Зауралья, но и орнаментальные комплексы, имеюшие преемственность от неолита до бронзового века, как, например, так называемый андроновский геометрический мотив. К этому можно добавить некоторые другие важные культурные черты, а именно: дихoтомическую
символическую классификацию, тесно связанную, по всей видимости, с весьма архаичной дуальной социальной организцией ханты и манси, представляющих собой фратрии Пор и Мось.
По всей вероятности, фратриальная система в далеком прошлом возникла на основе этнического смешения двух разных этносов - аборигенов и пришлых угров, когда в ходе постепенной языковой и этнической интеграции отдельные этносы стали играть друг для друга брачный класс (англ. moiety). Очень интересно, что у этих двух этносов обских угров экзогамный брачный класс (по В. Н. Чернецову, фратрия) по имени мось (восточных хантыйских диалектов монть) этимологически тесно связан с этнонимом манси, a также первой частью самоназвания венгров magyar. Реконструированной общей праформой этих этнонимов и фратрий, встречающейся у трех угорских народов, является *manc3. По нашему мнению, данная праугорская форма - отглагольное существительное, имеющее финно-угорский или уральский, даже ностратический, корень, семантически связана с этимоном 'сказать, говорить'. Древнеугорская праформа *manc3 -это исходный корень этнонимов не только манси и венгров, но и фратриального названия хантов мось ~ монть. В отличие от венгерских финно-угроведов, мы считаем, что угорская праформа *manc3 не может быть иранским заимствованием, а первоначало обозначала 'сказать, говорить', и одновременно - 'сказание, сказ, сказка, миф, легенда'. Древнеугорский или, может быть даже финно-угорский корень *manc3 в современном хантыйском языке сохранился дуальным образом: с одной стороны, как фратриальное название, с другой - как слова 'рассказ, сказание' (mant ~ mant, ~ тэте ~ mont ~ mos), которое у венгров является самоназванием, ср. также венг. magyarân 'прямо, откровенно', magyarâz 'объяснять, толковать' [Ср.: 5. С. 9-11; 32. С. 262; 35. С. 254; 46]*.
Таким образом, самоназвания мадьяр и манси, а также фратриальное название хантов мось ~ монть можно привести к общей основе *manc3, которая совпадает с древнеугорским отглагольным существительным уральского происхождения *manc3 ~ *mac3 и обозначает 'сказать <говорить>; сказание, сказ, миф, легенда'. Вышеперечисленные названия угорских этнонимов и фратрий, по нашему мнению, этимологизируются как 'говорящий человек' [5. С. 8-12. Ср.: 22; 32. С. 75-98; 46. С. 37-53]. Тем более, что архаическая форма удмуртских слов 'сказка, миф' и 'сказку рассказать' (mad' и mad'ni), по-видимому, тоже можно этимологически связать не только с венгерским этнонимом magyar (< *manc3), но и с древнеугорской, по мнению академика Я. Харматты, даже с финно-угорской праформой (Ср. : *manc3).
Во избежание недоразумения, необходимо подчеркнуть, что лингвисты фонетически правильно ренконструировали общий корень угорских этнонимов *manc3, а также этимологию слов 'сказка сказать' < *manc3 ~ *mac3, но допустили ошибку в объяснении семантики самоназваний mänsi 'манси' < *manc3 и magyar 'венгр' < *manc3. Можно предположить, что финно-угроведы, хотя заметили,
* Важно знать, что в реконструированной форме *тапс3- древнеугорское звукосочетание *-пс- у манси фонетически закономерно перешло в -т- (тапт), у венгров - в d' (ср. манс. кхопк 'звезда' ~ венг. hйgy), у восточных и также у южных хантов *-пс- перешло в -М-. Однако, у северных ханты -п- со временем исчез. 122
что обе древнеугорские праформы совпадают, считали это случайным явлением, так как ошибочно исходили из того, что любой этноним всегда означает только 'человека'. Тем более, что уже с начала XX в. была известна гипотеза об иранском заимствовании, которую обосновал в свое время Б. Мункачи [35. С. 255]. Однако не было обращено внимания на то, что в этнонимах угорских народов данная форма является именем прилагательным, к которому во всех случаях обязательно добавляются еще слова 'человек' и 'мужчина' или 'женщина'. Во всяком случае, пока не найдено параллелей в этнографическом материале, где бы народ в самоназвании два раза подряд употреблял слово 'человек' [46. С. 93]. Появление сибилянта в этнониме манси фонетически невозможно объяснить заимствованием из санскрита, тем более из древнеиранского. Ведь в авестийском корне manu или древнеиндийском manu- 'человек' сибилянт отсутствует, а в древнеиндийской мифологии первопредок людей Manu на санскрите означает 'человек' - a manu-s, manu-sya буквально означает 'рожденный от мифического Ману', прородителя человечества. Однако финно-угорские языки Поволжья заимствовали из иранского языка слово 'человек' < 'смертный' в форме marta-, но этого нет в угорской группе. Следовательно, данное слово никак не могло стать этнонимом, хотя y манси есть похожее по звучанию слово, которое обозначает только направление одной из сторон света - 'юг' (mortim ma).
Мункачи и его последователей, наверно, вводил в заблуждение тот факт, что финно-угорские народы, живущие в основном в европейской зоне широколиственных лесов, действительно заимствовали свои этнонимы из древнеиранского языка: этнонимы мари, меря, мордвы, удмуртов заимствованы со значением 'смертный' > 'человек' (авест. marsta-). Однако эти самоназвания вряд ли можно сопоставить с авест. Manu-s(...) 'человек, мужчина', санскр. Manu ~ manu 'мудрый', 'человек', manusya 'человек, мужчина', как это обычно делал Мункачи [35. С. 254]. Б. Мункачи, а вслед за ним профессор Гетингенского универститета Я. Гуя ошибочно ссылались на далекие санскритские параллели, так как этноним манси и слово ману-c формально слишком похожи друг на друга, а это само по себе вызывает подозрение [Ср.: 32. С. 92]. Янош Гуя, недавно [32. С. 98] отказавшийся от своей прежней концепции, опубликованной ранее в венгерских этимологических словарях, попытался теперь непосредственно связать венгерский этноним только с названием горной вершины в ПерсииМанус [35. С. 249. Ср.: 46. С. 68].
Общеизвестно, что этимологический анализ - наиболее трудная область историко-сравнительного языкознания. Поэтому множество разночтений и споров по вопросам этимологии отдельных слов, в особенности этнонимов, возникает также и в среде профессиональных лингвистов. Для анализа наиболее сложных проблем этимологии недостаточно использовать методы одной дисциплины, в данном случае - лингвистики.
Проблемы oпределения уральской и финно-угорской прародины
Междисциплинарный подход важно применять также и к определению уральской или финно-угорской прародины, частью которой является нынешняя этническая территория обских угров [33; 46. С. 87]. Дело в том, что известный
венгерской лингвист, академик П. Хайду (1928-2005) считал, что современная территория обских угров, располагающаяся в таежной зоне между Уральскими горами и нижним и средним течением Оби, являлась прародиной всех уральских народов. Однако, вслед за популярной концепцией Ф. П. Кеппена (1834-1908), прародину финно-угров зарубежные лингвисты традиционно локализировали в течение ста лет исключительно в Европе. П. Хайду делал особый акцент на то, что относительно финно-угорской эпохи лингвистически можно реконструировать название всего лишь одного дерева европейского широколиственного леса, а именно - вяза (лат. Ulmus; PFU *sala > венг. szil). По его мнению, другие типичные деревья широколиственного леса тогда, якобы, не существовали на территории проживания древних финно-угров, потому что дуб и липа будто бы еще не появились в европейской части Урала [33. С. 143].
Таким образом, ничего не подозревая об Уральском рефугиуме широколиственных лесов, выявленном российскими учеными, П. Хайду сделал неверный вывод о якобы позднем появлении дуба и липы в европейской части Уральских гор лишь после распада финно-угорской общности из Центральной Европы, из района Карпатских гор, где тоже располагался один из рефугиумов европейских широколиственных лесов. Однако утверждения Хайду, за исключением финно-угорской этимологии названия дерева вяза (PFU *sala), вызывают большие сомнения [45. С. 89]. Серьезные опасения в связи с этим возникают и потому, что, согласно методике финно-угристики, древними считаются исключительно лишь те слова, относящиеся к уральской или финно-угорской эпохе, которые можно выявить в настоящее время и во всех отдельных подгруппах этой языковой семьи. По нашему мнению, этот важный и часто успешный метод сравнительной лингвистики в отдельных случаях таит в себе возможность некоторых ошибок. Ведь отдельные слова могли исчезнуть сравнительно недавно вследствие климатическо-экологического влияния, как это случилось, например, с общим названием дуба у обских угров и венгров. А это может повлечь за собой воспроизведение неправильных в хронологическом отношении лингвистических реконструкций. В данном случае на основании того факта, что в современных языках обских угров отсутствует название дуба, а в венгерском (tolgy) оно имеет иранское (алано-осетинское) происхождение, лингвисты сделали далеко идущие, но неверные выводы относительно определения границы финно-угорской прародины [33. С. 144]. Ведь по новым пыльцевым данным известно, что дуб под климатическим влиянием исчез из Зауралья и Западной Сибири, то есть нынешней этнической территории хантов и манси, только сравнительно недавно, около тысячелетия назад [30. С. 234].
Другая крупная методологическая ошибка зарубежных лингвистов, занимающихся определением территории прародины уральцев и финно-угров, заключается в том, что не обращается внимание на то обстоятельство, что вяз в составе широколиственного леса Евразии всегда и везде распространяется именно вместе с дубом и липой. Это неоспоримый биологический факт палинологических исследований [30. С. 185]. Не говоря о том, что вяз сам по себе -одно из самых характерных деревьев этого типа леса. По нашему мнению, реконструкция названия вяза (*PFU sala) косвенно указывает именно на то, что
присутствие вяза обозначает обязательное наличие одновременно дуба и липы, а также дикой медоносной пчелы, следовательно и бортничества [46. С. 48]. В местах проживания южных групп обских угров путешественники и историки в XVII в. обнаружили диких медоносных пчел и описали лесное бортничество как один из видов деятельности этих племен. И в настоящее время на территориях хантов, проживающих в бассейне Средней Оби, также встречается липа [Ср.: 31. С. 243].
Новейшие данные палинологии и других дисциплин однозначно свидетельствуют о том, что лингвистическая палеонтология в Венгрии, Финляндии и Эстонии до последнего времени совершенно неправильно определяла восточные границы распространения широколиственного леса, и спонтанного распространения диких медоносных пчел, и архаического бортничества среди финно-угорских народов, прежде всего - ханты и манси. А поскольку именно такими были главные биогеографические аргументы при определении территории финно-угорской прародины, можно сделать вывод, что при установлении восточной границы исходного района древних уральцев и финно-угров, лингвисты, занимающиеся этой интересной проблематикой, ошибались, игнорируя основополагающие данные других наук.
Дело в том, что более новые палинологические исследования известного биолога Н. А. Хотинского и его учениц, В. С. Волковой и В. А. Белковой, убедительно доказывают, что рефугиум, то есть первоначальный центр распространения широколиственного леса, находился во время позднего палеолита и раннего голоцена на среднем и южном Урале [7. С. 28-42; 30. С. 299]. А это обозначает, что восточная граница распространения широколиственного леса не ограничивалась только западным, то есть европейским, склоном Уральских гор. Это сенсационное научное открытие русских ученых, несомненно, имеет большое научное значение, в том числе в финно-угристике. Значит, новые палинологические данные убедительно свидетельствуют как раз о том, что довольно рано, еще во время среднего голоцена, не только вяз и липа, но и дуб, проникли с Уральского рефугиума на восток, в Зауралье, приблизительно до среднего течения Оби. Из этого однозначно следует, что все типичние деревья широколиственного леса все-таки были известны в некоторых районах Западной Сибири минимум шесть тысяч лет тому назад, хотя западные исследователи до последнего времени категорически отрицали этот факт, как и эндогенность медоносных пчел на территории Зауралья. При традиционном определении границы прародины финно-угорских народов все перечисленные экологические факты не принимались во внимание в течение более ста лет, поэтому зарубежные ученые обычно придерживались традиционной точки зрения Кеппена, согласно которой исходная территория древних финно-угров располагалась якобы исключительно в Европе, в лесистом районе между Средним Поволжьем и Уральскими горами [33. С. 144].
К сожалению, первоначальный центр распространения широколиственного леса на Южном Урале на рубеже позднего палеолита и раннего голоцена до последнего времени не был известен в специальной литературе по финно-угристике. И это несмотря на то, что для биогеографического метода лингвистической палеонтологии ключевое значение несомненно имеет именно рефугиум вяза, дуба и липы, находившийся в начале голоцена в средней и южной части Ураль-
ских гор. Важно подчеркнуть, что со времени выхода в 1886 г. известной монографии Кеппена о финно-угорской прародине, где главным биогеографическим аргументом служило спонтанное распостранение медоносных пчел только в Европе, зарубежные лингвисты совершенно не считались с тем фактом, что дикие медоносные пчелы постоянно пребывают в тесном симбиозе именно с липой [12. С. 143; 45. С. 47]. Просто не знали, что пчелы отдают предпочтение прежде всего именно цвету липы, хорошо известной в Зауралье и Западной Сибири на этнической территории обских угров.
Большой парадокс в истории изучения данной темы состоит в том, что даже исследователи, которые признавали произрастание липы в Сибири, в том числе и в Алтайских горах, были глубоко убеждены, что в Зауралье до рубежа ХVШ-ХIХ вв. медоносные пчелы не были известны, как это категорически утверждалось Кеппеном и Радловым, родоначальниками популярной, но совершенно неверной концепции - относительно распостранения медоносных пчел якобы исключительно только в Европе [Ср.: 31. С. 245]. Вследствие эмпирических и методологических проблем и неверных предположений широко утвердилось необоснованное мнение о том, что спонтанное распространение диких медоносных пчел совпадает именно с распространением дуба, который в настоящее время, действительно, известен в Восточной Европе лишь до Уральских гор, и название его полностью отсутствует сейчас у обских угров Западной Сибири. Это обстоятельство ввело в заблуждение многих ученых, пренебрегавших комплексным методом, хотя именно в этногенетических исследованиях интердисциплинарный подход крайне необходим.
Обратим внимание и на такие новые данные палинологии 1980-х гг., которые по разным причинам до сих пор не учитываются при определении уральской прародины финно-угорских народов [27. С. 132]. Новейшие научные результаты свидетельствуют о том, что довольно рано, уже во время климатического оптимума атлантического периода, когда наблюдалось максимальное распространение широколиственных лесов в Евразии как в западном, так и в северном и восточном направлениях, вяз, дуб и липа росли не только на Урале, но и намного восточнее, вплоть до среднего течения Оби. Несмотря на то, что лингвистам удалось убедительно реконструировать лишь название вяза (PFU *т!а) в эпоху финно-угорской общности, из этого, по нашему мнению, далеко не следует, что древние уральцы на своей прародине были знакомы исключительно и только с этим деревом широколиственного леса, как утверждал профессор П. Хайду [33. С. 146].
Другими словами, в начале среднего голоцена, около V тыс. до н. э., районы Зауралья и прилегающей юго-западной части Западной Сибири так же, как и сейчас, входили в зону широколиственных лесов. Этот интересный факт до сих пор не был известен зарубежный исследователям, занимающимся определением финно-угорской прародины исключительно традиционным методом лингвистической палеонтологии. Можно предположить, что ученых вводило в заблуждение то экологическое обстоятельство, что после климатического оптимума атлантического периода под влиянием природных изменений теплолюбивый дуб постепенно был почти полностью вытеснен из Западной Сибири.
Но это произошло лишь приблизительно тысячу лет назад, и, следовательно, общее название дуба исчезло из языков ханты и манси сравнительно недавно. Однако на угорской прародине, к востоку от Уральских гор, дуб несомненно был известен раньше. Таким образом, название дуба (PFP *1отра) сохранилось лишь у финно-пермских народов, живущих к западу от Урала, в зоне европейских широколиственных лесов [33. С. 42; 45. С. 63]*. Не зная об этих важных экологических изменениях, лингвисты пришли к неправильным выводам: выдвинули ошибочную гипотезу о сравнительно позднем появлении дуба около Урала - хронологически после распада финно-угорской общности - якобы из района Карпатских гор, где располагался другой рефугиум широколиственных лесов (свою роль сыграло отсутствие лингвистического материала относительно названия дуба у угорских народов). Таким образом, современная экологическая обстановка необоснованно была распространена на далекое прошлое - на эпоху финно-угорской общности, то есть на несколько тысячелетий назад. Однако, принимая во внимание тот палинологический факт, что деревья дуб, липа и вяз на Урале в рефугиуме широколиственного леса были известны уже с начала голоцена, можно сделать следующий вывод. Несмотря на отсутствие в настоящее время лингвистического материала в угорских языках относительно дуба, тем не менее древним уральцам, а позже и финно-уграм, даже уграм на их прародине около Урала, все-таки был хорошо известен не только вяз, но и дуб, не говоря уже о липе. Дело в том, что эти типичные деревья широколиственного леса всегда распространяются вместе, и во время голоцена они составляли единый биоценоз, хотя границы их не всегда совпадали со стопроцентной точностью.
Таким образом, сопоставление лингвистического материала (PFU *ш/е), с новыми палинологическими данными из монографии Н. А. Хотинского и ряда других работ, дает нам право существенно удревнить названия дуба, перенести его из финно-пермской эпохи в финно-угорскую, или даже в уральскую эпоху, хотя касательно этого факта непосредственные языковые материалы почти отсутствуют. Нашу гипотезу подтверждает не только само существование в южной части уральской, а позднее финно-угорской прародины рефугиума широколиственного леса, но и сохранение в юкагирском языке корня древнефинно-угорского названия вяза: сал ^а/ < PFU *т/е) в значении 'дерево', 'лес' (ср. И. Николаева), а в нганасанском - салтэ 'пень', ср.: манси салт 'ива' или 'липа' [14. С. 259].
Также особо подчеркнем, что дикие медоносные пчелы живут в тесном симбиозе с деревьями „европейского" широколиственного леса, который в Южном Зауралье частично проникает и в Сибирь. Нужно отметить, что пчелы предпочитают липу, и совершенно не любят дуб, цветы которого ядовиты. Из всего сказанного можно сделать вывод, что, вопреки мнению Кеппена и Радлова, дикие медоносные пчелы все-таки на несколько тысчелетий раньше рубежа ХУШ-Х1Х вв. были довольно широко распространены в южной и средней частях Западной Сибири, включая и Зауралье, где и поныне встречаются липа и вяз.
* В этой связи здесь хотим поблагодарить В. В. Напольских. Он обратил наше внимание на исследование И. А. Николаевой, обнаружившей в юкагирском языке слово 8а/ (< РБи *Ше 'вяз') в значении 'дерево' > 'лес'.
Кроме того, до сих пор не обращалось должного внимания тому важному обстоятельству, что в Зауралье, южной части этнической территории обских угров, давно произрастают и ива, и береза, и тополь, а цветочная пыльца этих деревьев весьма привлекательна для диких медоносных пчел. Помимо всего этого, от профессиональных пчеловодов нам хорошо известно, что типичные деревья тайги также могут производить специальный материал для изготовления так называемого «таежного меда». По нашему мнению, везде, где есть цветы, есть и пчелы. Спонтанное распространение диких медоносных пчел ограничивается лишь единственным естественным фактором, а именнно - длительностью зимы [45. С. 29; 46. С. 49].
Распад финно-угорской общности и древне-угорская этноязыковая общность
Финно-угорская общность вследствие экологических причин распалась, по-видимому, во вт. пол. III тыс. до н. э., когда из-за ухудшения климата 2600-2100 гг. Западно-Сибирская равнина начала интенсивно заболачиваться и параллельно с этим в значительной мере изменились границы географических зон [45; 46. С. 53-89]. На всякий случай большое значение имеет, что генетики выявили Y-хромосомы (мутация М 178), встречающиеся только в северовосточных областях Европы. Возраст данной мутации - около 4000 лет, и его распространение отражает миграцию финно-угорских популяций с Уральских гор в сторону Балтики [17. С. 14].
Древне-угорская этноязыковая общность, возникшая в Зауралье после распада финно-угорской общности, имела андроноидный культурный облик и, по-видимому, уральский антропологический тип. На основе лингвистических, этнографических, палеоклиматических и других данных можно считать обоснованным мнение В. H. Чернецова (1905-1970) и К. M. Сальникова (1900-1956), согласно чему андроноидный черкаскульский археологический комплекс бронзовой эпохи лесостепной полосы Зауралья и Западной Сибири около озера Черкас можно с большой вероятностью связывать этнически с древними уграми - общими предками венгров и обских угров [27. С. 158; 31. С. 223]. Этот вывод не противоречит дальнейшей этнической истории венгров, хантов и манси, которые вместе образуют отдельную ветвь финно-угорской группы уральцев, и соответствует результатам новейших исследований этногенеза названных народов [5. С. 9; 46. С. 89; 47. С. 284]. Однако после тысячелетнего сосуществования в конце бронзовой эпохи древние угры окончательно разделились на две ветви. В распаде угорской общности большую роль играли сложные эколого-климатические и культурные процессы на рубеже II—I тыс. до н. э. [44. С. 11. Ср.: 18. С. 98; 19. С. 33; 38. С. 43-45], решительным образом повлиявшие на дальнейшую судьбу древних угров, живших в бронзовую эпоху в контактной зоне широколиственного леса и степи, то есть в лесостепи Зауралья, около озера Черкас. Угорская этническая территория андроноидной черкаскульской археологической культуры на юге Западной Сибири подвергалась дальнейшему заболачиванию в результате катастрофического изменения климата начиная с XII в. до н. э. -
а именно резкого повышения влажности в лесной зоне Северной Евразии. Это весьма важно для этногенеза всех угорских народов, а не только венгров, так как объясняет сложную проблему: почему к концу бронзового века в полосе лесостепи Зауралья везде фиксируется заметное сокращение численности крупного и мелкого рогатого скота, но при этом интенсивно возрастает число лошадей, размер которых в это время значительно уменьшился. Параллельно отмечается резкое увеличение роли охоты, которая у местного угорского населения даже в предыдущий период не имела такого большого значения [26. С. 105-106]. Все эти факторы подтверждают теорию о резком ухудшении климата Западной Сибири, указывают на глобальное ухудшение экологической ситуации на рубеже 11-1 тыс. до н. э. Неслучайно именно в Западно-Сибирской низменности сформировался самый крупный в мире район заболачивания. Угорское население Зауралья - то есть общие предки венгров, ханты и манси - проживавшее около озера Черкас, должно было соответственно отреагировать на климатические изменения. Древние угры-черкаскульцы вынуждены были либо приспособить хозяйственный быт к новой экологической обстановке, либо оставить эти земли и переселиться в другие области. Северная часть угров, предков манси и ханты, начиная с XII. в. до н. э., постепенно, в несколько этапов, переселяется в бассейн Нижней и Средней Оби - на их современную этническую территорию [13. С. 245]. В этом процессе особая роль принадлежит угорскому населению усть-полуйской культуры (около У-П вв. до н. э.), которая характеризуется типичным степным звериным художественным стилем. На УП-ом Международном этнографическом и антропологическом конгрессе В. Н. Чернецов высказал мнение, что именно усть-полуйцы изобрели упряжное собаководство в циркумполярной зоне Евразии. Хотя венгерский профессор этнографии Б. Гунда отрицал эту концепцию, мнение Чернецова подтверждается тем фактом, что иранское название телеги - szeker -встречается не только в венгерском, но и в хантыйском языке: хантыйское слово Шзг обозначает 'сани' [48. С. 742]. Обские угры запрягают собак в сани, так же как ранее древние иранцы в лесостепной и степной зоне запрягали лошадь с помощью ремней на шее [46. С. 84].
Южная часть угров - предков венгров - мигрировала в это же время из лесостепного Зауралья на юг в степную зону Западной Сибири. По нашему мнению, именно это переселение протовенгров на юг отражает черкаскульская археологическая культура, которая между ХП-Х вв. до н. э. вклинивается в евразийскую степную зону, что было выявлено археологом Г. Б. Здановичем [11. С. 233. Ср.: 5. С. 9-11; 46. С. 67]. В евразийской степной зоне на рубеже II—I тыс. до н. э. происходили крупные, можно даже сказать, революционные хозяйственные изменения, зарождался новый, специализированный хозяйственно-культурный тип - кочевое скотоводство (номадизм). Однако примечательно, что около Х в. до н. э. полуоседлая черкаскульская археологическая культура, которую К. М. Сальников в своей монографии этнически связывал с древними уграми, вдруг окончательно исчезла в степи [27. С. 179. Ср.: 11. С. 237]. Это явление гипотетически мы связываем с полным переходом предков венгров к кочевому скотоводству во время возникновения номадизма в евразийской степной зоне около Х в. до н. э. Дело в том, что типичные кочевые народы либо не оставляют
археологических следов, либо оставленные ими археологические артефакты представлены лишь в минимальной степени [46. С. 98]. Необходимо подчеркнуть, что венгры - единственный народ среди финно-угорских этносов, который в ходе этногенеза переместился из лесной в степную зону, и там приобрел черты типичного кочевого этноса. Благодаря однобоко специализированнаму номадному скотоводству древние венгры исключительно далеко ушли от самой близкой к нему по языку группы, то есть обских угров, с которыми венгры имеют около четырехсот пятидесяти общих слов, а также общий корень этнонима *тапс3. Однако, несмотря на языковое родство, антропологический тип современых обских угров и венгров сильно отличается друг от друга. Первый относится к уральской расе, а второй - к европеоидной. По мнению Чебоксарова, у хантов и манси можно выявить примесь европеоидного андроновского типа с ослабевающей тенденцией от юга к северу.
Как известно, влияние андроновского широколицего протоевропеоидно-го антропологического типа прослеживается в краниологическом комплексе венгров Среднедунайского бассейна X в. н. э., куда они попали как скотоводы-полукочевники около 895-900 гг. [5. С. 59; 42. С. 117-135, 149-160; 46. С. 37-53]. По мнению Г. Ф. Дебеца, андроновский антропологический тип как особый про-тоевропеоидный вариант формировался южнее Западной Сибири, в степях Казахстана и Средней Азии. Он превалировал среди племен - носителей андроновской культуры около XVШ-X вв. до н. э. Его можно четко отделить от соседней популяции срубной культуры бронзового века, принадлежавшей протоиранцам, которые представляли собой узколицый среди- земноморский вариант европеоидного типа [10. С. 198]. Население андроновской культуры I тыс. до н. э. стало антропологической субстратной основой этнического формирования ираноязычных саврома-тов и южных групп угров, то есть древних венгров, с ХП-П вв. до н. э. [9. С. 16; 28. С. 187; 42. С. 115-189, 149-161].
Распад угорской языковой общности на рубеже 11-1 тыс. до н. э.
Несмотря на споры по вопросам хронологии андроновской культуры, российские археологи практически единодушны в датировке древнейших памятников, так что предлагаемая Е. Е. Кузьминой хронология андроновской культуры: с ХVII в. по X в. до н. э. - может рассматриваться не только как наиболее современное и авторитетное решение, но и как усредняющая аппроксимация [15. С. 39-115]. Примечательно, что кочевничество, или номадизм, как узкоспециализированный хозяйственно-культурный тип, имевший большое историческое значение, формировался в засушливых областях евразийской степной зоны на рубеже 11-1 тыс. до н. э., то есть одновременно с распадом угорской языковой общности, во время кульминации ксеротермического климатического изменения [18. С. 96; 19. С. 33. Ср.: 38. С. 39, 46; 44. С. 11]. Причиной, которая вынудила предков венгров покинуть угорскую прародину, стало то, что их этническая территория интенсивно заболачивалась вследствие ухудшения климата голоцена и резкого повышения влажности в лесной зоне северной Евразии [30. С. 138. Ср.: 4. С. 25]. Это происходило начиная с XII в. до н. э., в то время как на юге, в евразийской
степной зоне, наоборот, засуха достигла апогея. Ксеротермический максимум, несомненно, способствовал возникновению кочевого скотоводства [18. С. 118; 19. С. 33; 30. С. 179. Ср.: 27]. Древние венгры активно участвовали в первом значительном общественном разделении труда, которое происходило на рубеже II—I тыс. до н. э. в степях Евразии, куда входила и южная часть Западной Сибири. По мнению выдающегося венгерского антрополога Т. Тота (1930-1992), длительный процесс формирования антропологического типа древних венгров начался с ХП в. до н. э., их морфологический ареал локализовался в засушливом районе северного Каспия, между Нижней Волгой, Мугоджарами и Аральским морем, преимущественно на андроновском антропологическом субстрате [42. С. 117-135. Ср.: 18. С. 118; 19. С. 33]. Особенно интересно то, что группе древних венгров близок антропологический материал андронов-ской культуры Восточного и Центрального Казахстана, и особенно сарматов Нижнего Поволжья (Калиновка) и группы Южного Приаралья (Миздахкан) [42. С. 150-152]. Этот взгляд Т. Тота, поддержанный Г. Ф. Дебецем, - одно из основных достижений в исследовании этногенеза венгров [9. С. 13-22]. Согласно палеоантропологическим данным, с конца эпохи бронзы начинается проникновение различных групп уральского типа из лесостепного Зауралья в среду обитания северокаспийских степных племен. Археологический материал этого периода также свидетельствует о передвижениях племен лесостепного Зауралья с севера на юг, в среду североказахстанских племен степной зоны ХП-УП вв. до н. э. [11. С. 150-184]. Однако не исключено, что дальнейшие археологические раскопки с целью конкретизации передвижения зауральских лесостепных южноугорских-древневенгерских племен в районы степной зоны могут дать еще много интересного материала. Поэтому заслуживают внимания новые исследования, которые доказывают факт миграции угров из лесостепной зоны Зауралья в Восточное Приаралье. Это подтверждается многочисленными находками на аридной территории керамических сосудов с зооморфными ручками, изображающих медведя, типичного для лесной зоны животного, которое занимает одно из центральных мест в культовой практике угорских народов лесной зоны [16. С. 189].
С учетом вышеизложенного можно утверждать, что наиболее многочисленная и репрезентативная часть иранских заимствований среди финно-угров обнаруживается именно в языке обско-угорских племен. Например, главный герой мифологии мансиМир-суснё-хум («За народом смотрящий мужчина») - седьмой сын Номи-Торума - имеет иранский образ Митры, имя которого в среднеперсид-ский период, по мнению специалистов, звучало как Мир. Необходимо обратить внимание и на статью В. Н. Чернецова о медвежьем празднике обских угров, опубликованную в венгерском этнологическом журнале «АС:а EthnograpЫca». Автор в приложении сопроводил статью фотографиями из своего фильма, отснятого еще до второй мировой войны. В ходе перерисовки этих фотографий художниками, выяснилось, что традиционная одежда манси весьма близка к национальным костюмам среднеазиатских народов, имевших иранский этнический субстрат. На иранское влияние указывает и то, что антропологический вид древних венгерских кочевников вплоть до Х в. н. э. имел ярко выраженный андроновский тип и формировался на территории северного Прикаспия
в XII-II вв. до н. э. Этот факт обосновал Т. Тот в своей докторской диссертации, защита которой состоялась в Москве в 1977 г. Указанный процесс происходил в довольно засушливом районе, как раз в центре возникновения евразийского кочевничества [Ср.: 18. С. 118; 19. С. 33] и доместикации коня. Его концепцию поддержал и Г. Ф. Дебец в статье «Опыт краниометрического определения доли монголоидного компонента в смешанных группах населения СССР» [9. С. 13-23, 149-161; 42. С. 134. Ср.: 18. С. 118; 19. С. 30]. По крайней мере, именно тогда, в эпоху ранних кочевников, начала формироваться венгерская система согласных на основе фонетических тенденций, весьма схожих с древнеиранским языком: *p > f, *ô > z, *k > h (x), > h; в начале слов появились звуки b-, d-, g-, которые не являются характерными для других финно-угорских языков, кроме пермских, где эта фонетическая тенденция возникла, как и в венгерском языке, под иранским влиянием [5. С. 9; 47. С. 48]. Однако венгерский этноним никак нельзя считать иранским заимствованием I тыс. до н. э., как ошибочно утверждает Я. Гуйя.
В этой связи необходимо обратить внимание на то, что традиционная русская транскрипция [мадьяр] этнонима magyar [мадяр / mad'ar] с точки зрения лингвистики не совсем точно отражает произношение самоназания венгров. Дело в том, что последний слог венгерского этнонима magyar передается в русской транскрипции как [-яр], в то время как фонетически следовало бы передавать его как [-ар], то есть этноним венгров в русской транскрипции должен обозначаться как [мадьар].
Это вовсе не мизерная фонетическая проблема, как кажется на первый взгляд. Она имеет принципиальное научное значение, особенно в тюркологии, по той причине, что русское правописание этнонима венгров в последнее время ошибочно связывают некоторые венгерские ученные с казахским названием ма-дияр ~ madiyar - то есть c сокращенной формой термина «Мухамедьяр». Таким образом, гипотеза Т. Тота и других исследователей, согласно которой названия типа mad-i-yar ~ мадияр, встречающиеся у тюркских народов на юге Западной Сибири и Средней Азии, связаны именно с венгерским этнонимом magyar, весьма сомнительна*. Антропологический тип венгров X в. на самом деле формировался в засушливом степном регионе Северного Прискапья. В действительности, в случае казахского слова mad-i-jar ~ мадияр (madyar) речь идет об основателе исламской религии пророке Мухамеде, и это название ни в коем случае не следует путать с этнонимом венгеров. На это обстоятельство обратил мое внимание тюрколог
* Недостаток фактических данных не позволяет точно установить зоны первоначального становления кочевничества. Лишь предположительно можно наметить два ареала, где развертывался этот процесс: на Аравийском полуострове и в аридной полосе от Восточного Прикаспия на западе до Большого Хингана на Востоке. Северный предел этого ареала ограничивался лесостепью, южный - окрестностями Центрально-Иранского нагорья и Сулеймановыми горами. Можно полагать, что критические зоны находились здесь. В пустынных областях Южного Приуралья, Центрального Казахстана, Восточного Прикаспия, части степей Центральной Азии [18; 19. С. 33]. Антропологический тип венгров X века тоже формировался в засушливом степном регионе Северного Прискапья, между Аральским морем, Нижней Волгой и горами Мугоджары -южным продолженем Урала [4. С. 19-48; 42. Ср.: 18; 19. С. 30]. 132
Давид Шомфаи-Кара. С его разрешения я опубликовал эту концепцию в венгерской этнографической литературе [46. С. 37-53]. Слово яр ~ уаг в тюркских языках является иранским, то есть персидским заимствованием через арабский язык и обозначает 'любящий, друг'. То есть слово мадьяр < madiyаr, иногда встречающееся в надгробных надписях казахов, обозначает лишь то, что лицо, захороненное в могиле, является правоверным мусульманином. Из всего этого можно сделать вывод, что известный иранист из Будапешта, профессор Янош Харматта (1917-2005) ошибался, когда, мягко говоря, голословно утверждал, что современный венгерский путешественник М. Бенке в 1990-х гг. якобы обнаружил на территории Юго-Западной Сибири, в Казахстане ассимилированные тюрками венгерские племена, называвшие себя мадиар ~ madiyаr, предки которых когда-то остались в районе сегодняшней Башкирии. Здесь якобы их в ХШ в., еще до монгольского нашествия, обнаружил монах Юлиан.
Не случайно, что в венгерском языке первоначальные земледельческие термины, а также термины, связанные с выращиванием крупного рогатого скота и производством молочных продуктов, заимствованы из тюркских языков чувашского типа. Во время существования Хазарского каганата, когда типичные кочевники-венгры еще не знали земледелия, они вынуждены были проживать в тесном хозяйственном симбиозе с полуоседлыми кочевниками-хазарами и булгаро-тюрками салтово-маяцкой археологической культуры в степях Северного Кавказа и Причерноморья [2. С. 238-269; 5. С. 15; 25. С. 189; 46]. Согласно письменным источникам, до 895 г. от основной части венгерского этноса отделилось несколько групп, одна из которых мигрировала в сторону Кавказа и осела на территории современной Армении, а другая часть осталась в районе Башкирии или западнее ее, где в ХШ в. и обнаружил их венгерский монах Юлиан. На основе распространения погребальной маски нельзя реконструировать передвижения венгерских племен-кочевников в степной зоне, поскольку этот архаичный погребальный обряд является повсеместно распространенным с эпохи палеолита и мезолита от субтропиков до арктической полосы.
Таким образом, интердисплинарные исследования являются сегодня важнейшим методом, позволяющим решать сложные эмпиричекие и методологические проблемы в области финно-угристики. В. И. Вернадский в свое время гениально предвидел, что грядущая наука будет внутренне выстраиваться не по дисциплинам, а по проблемам, и сегодня мы наблюдаем умножение проблем, которые в рамках лишь одной узкой научной специальности не могут быть даже корректно поставлены.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Багашев А. Н. Палеоантропология Западной Сибири: лесостепь в эпоху раннего железа. Новосибирск: Наука, 2000. 250 с.
2. Вереш П. Т. Проблемы этногенеза финно-угорских народов и венгров // Айа БШпоягарЫса. Budapest, 1984. С. 78-118.
3. Вереш П. Т. Хозяйственно-культурные типы и проблемы этногенеза венгерского народа // Проблемы типологии в этнографии. М., 1978. С. 28-42.
4. Вереш П. Т. Экологическая адаптация и проблемы этногенеза и культуры венгерского этноса // Acta Ethnographica. 1995. С. 19-48
5. Вереш П. Т. Этногенез и ранняя этническая история венгерского народа до 895-896 гг. н. э.: Автореферат. М., 1979. С. 1-12.
6. Вереш П. Т. Этнокультурное развитие древневенгерского этноса (до появления на современной этнической территории) // Проблемы этнографии и этнической антропологии. М., 1978. С. 43-56.
7. Волкова В. С., Белкова В. А. О роли широколиственных парод растительности в голоцене Сибири // Papers of the Soviet Palynologists to the V. International Conference on Palynology. Cambridge. M., 1980. С. 28-42.
8. Горчаковский П. Л. Растения европейских широколиственных лесов на восточном пределе их ареала. Свердловск, 1968. 287 с.
9. Дебец Г. Ф. Опыт краниометрического определения доли монголоидного компонента в смешанных группах населения СССР // Проблемы антропологии и исторической этнографии Азии. M., 1968. С. 13-22.
10. Дебец Г. Ф. Палеоантропология СССР. М., 1952. 285 с.
11. Зданович Г. Б. Бронзовый век Урало-Казахстанских степей. Свердловск, 1988. 384 с.
12. Кеппен Ф. П. О первоначальной родине и родстве индоевропейских и угро-финских племен. СПб., 1886. 243 с.
13. КосаревМ. Ф. Бронзовый век Западной Сибири. М.: Наука, 1981. 234 с.
14. Костеркина H. T., Момде A. Ч., Жданов Ю. Ю. Русско-нганасанскй словарь. СПб.: Наука, 2007. 437 с.
15. Кузьмина Е. Е. Арии - путь на юг. М.-СПб.: Летний сад, 2008. 557 с.
16. Левина И. М. Этнокультурная история Восточного Пршралья в I тыс. до н. э. -I тыс. н. э. М., 1996. 254 с.
17. Лимборская С. А., Хустундинова Э. К, Балановская Е. В. Этногеномика и геногеография народов Восточной Европы. М.: Наука, 2002.
18. Марков Г. Е. Кочевники Азии. М.: МГУ, 1976. 298 с.
19. Марков Г. Е. Кочевники Азии. URSS. М., 2010. 317 с.
20. Матюшин Г. Н. Мезолит Южного Урала. М.: Наука, 1976. 286 с.
21. Напольских В. В. Uralk original home: history of studies. A preliminary review // Удмуртский институт истории, языка и литературы УрО РАН. Серия препринтов «Научные доклады». Вып. 1. Ижевск, 1995. 48 с.
22. Напольских В. В. Введение в историческую уралистику. Ижевск, 1997. 250 с.
23. Напольских В. В. Пермско-угорские взаимоотношения по данным языка и проблема границ угорского участия в этнической истории Предуралья // Вопросы археологии Урала. Вып. 25. Екатеринбург-Сургут, 2008. С. 14-25.
24. Напольских В. В. Проблема формирования финноязычного населения Прибалтики (к рассмотрению дилемм финно-угорской предыстории) // Исследования по этногенезу и древней истории финноязычных народов / Ред. Л. А. Наговицын. Ижевск, 1992. С. 40-67.
25. Плетнева С. А. От кочевий к городам. М.: Наука, 1967. 268 с.
26. Потемкина Т. М., Коронкова О. Н., Стефанов В. И. Лесное Тоболо-Иртышье в конце эпохи бронзы. М.: ПАИМС, 1995. 178 с.
27. Сальников К. В. Очерки древней истории Южного Урала. М.: Наука, 1967. 289 с.
28. Смирнов К. Ф. Савроматы. М.: Наука, 1964. С. 235.
29. Соколова З. П. Жилище народов Сибири (опыт типологии). М.: ИПА «ТриЛ», 1998. 288 с.
30. Хотинский Н. А. Голоцен Северной Евразии. М.: Наука, 1977. 248 с.
31. Чернецов В. Н. К вопросу прародины уральцев (финно-угров и самодийцев // I CIFU Будапешт, 1963 I. Nemzetközi Finnugor Kongresszus. Akadémiai Kiado.
32. Gulya Jànos. A magyarok ônelnevezésének eredete. In: Kovacs Laszlo, Veszprémy Laszlo (szerk.), Honfoglalas és nyelvészet. Budapest, 1997. Balassi Kiado. С. 85-98 .
33. Hajdu Péter. Über die alten Siedlungsräume der uralischen Sprachfamilie // Acta Linguistica 14. Budapest, 1964. 139-168 c.
34. Hevessy Gy. Magyar-munda-maori. London, Macmillan. 1935. 495 c.
35. MunkàcsiBernàt. Arja és kaukazusi elemek a magyar nyelvben. Budapest, Akadémia. 1901. 489 c.
36. N. Witsens Berichte über die uralischen Völker. Studia Uralo-Altaica / Ed. by P. Hajdù., T. Mikola., A., Rona-Tas. VII. Szeged, 1975. Egyetemi Kiado. 98 c.
37. Radloff Wilhelm. Aus Sibirien. Lose Blätter aus meinem Tagebuche. Leipzig. 1883. 496 c.
38. Rudenko S. I. Studien über das Nomadentum. // Földes, L. (Ed by.): Wehwirtschaft und Hirtenkultur. Budapest, 1969. 34-45 c.
39. Serei Ch. The Linguistic Prehistory of Peoples Belonging to the Uralic Family of Languages // VIIIth Congress of Anthropological and Ethnological Sciences. Tokyo, 1970. 475-484 c.
40. Sokolowa S. P. Zur Frage der Entstehung der ethnograpfischen und territorialen Gruppen der Ob-Ugrier //Acta Ethnographica. Budapest. 1977. С. 109-128.
41. Tolsztov Sz. P. Az ösi Horezm. Budapest, 1949. Akadémia Kiado. 387 c.
42. Toth Tibor. Az ösmagyarok genezisének szarmatakori etapjarol // MTA II. Oszt. Kôzleményei. Budapest, 1969. 115-189 c.
43. UxbondF. A. (= Hevessy Gy.), Munda - magyar - maori. London, Macmillan. 1928. 487 c.
44. Veres Péter. A magyar nép etnikai tôrténetének vazlata // Valosag. 1972. С. 1-14.
45. Veres Péter. Die frühe Phase der Ethnogenese der Finno-Ugrier und Sibirien // Specimina Sibirica 1. Pécs, 1988. 47-63 c.
46. Veres Péter. Mérfôldkôvek a magyar ôstôrténetben. Cédrus Mûvészeti Alapitvany-Napkùt Kiado. Budapest, 2009. 165 c.
47. Veres Péter. The Ethnogenesis of the Hungarian People. Problems of Ecologic Adaptation and Cultural Change. Occasional Papers in Anthropology. No. 5. Ed. by G. Vargyas. Budapest, 1996. 198 c.
48. Wolfgang Steinitz: Dialektologisches und etymologisches Wörterbuch der ostjakischen Sprache. 7. Lieferung. Berlin: Akademie-Verlag.
Поступила в редакцию 17.02.2011
Péter Veres
Actual Problems of Interdisciplinary Research in the Field of Finno-Ugric Studies
Regarding the ethnogenesis of the Hungarians and of the related Finno-Ugric peoples, the most important and basic point is the territorial localization and chronological determination of the yet undifferentiated Uralic language family.
The Uralian 'Urheimat' was sought in a territory where the two kinds of forests intermix at. However, the essential mistake in this localization lies in the projection of the present position of the contact zone between the European leafy forest and the taiga into the remote past. This is a basically erroneous method since the contact zone of the two forests runs somewhere in the more inner areas of Western Siberia. The eastern border of the mixed forest in the Middle Holocene did not lie in Europe as it does now, but in the Western Siberian regions immediately adjoining the Urals where it extended as far as the Ob Basin. In all probability, the honey-bee
also spread from Europe to the Siberian region together with the trees of the mixed leafy forests. Palynological research has unequivocally demonstrated that in the Middle Holocene the trees of the European mixed leafy forest, including linden, spread from the European side of the Urals to the Asian slopes of the mountain, and had been present along with elm in the Middle Ob Basin for a long time. This would imply that the honey-bee reached Western Siberia together with linden. It seems that the joint occurrence of linden and honey-bee should not be neglected in the localization of the Finno-Ugric 'Urheimat'. The PFU *sala 'elm' is the only tree name that is a survival from the Finno-Ugric age. Its importance in the location of the ancient Finno-Ugric homeland has already been noted, but this is not a negligible point in terms of the Ugrian age, can only be located to an area where elm is indigenous. The Ugrian language community that included the ancestors of the Hungarians and ObUgrians had emerged sometime between 2600 and 2100 B.C., on the southern fringe of the Finno-Ugric ancient homeland, that is in the woodland steppe zone of Western Siberia. At the turn of the 2nd and the 1st millennium B.C., the southern Ugrian groups, the ancestors of the Hungarians - similarly to other peoples of the steppe - adopted a specialized and more advanced economy, a sort of a pastoral nomadic stock-breeding which made its appearance in the grassy prairie zone of Eurasia during this period at the time of worsening of the sub-Boreal climate. The transformation of the archaic economy in the eastern half of the Southern Urals had been influenced also by environmental changes, as reflected by the emergence of diverse ecotypes among the proto-Ugrians. This led to the final disintegration of this linguistic community. The complex economic and, also, ethnic differentiation processes occurred simultaneously with the ecologic changes, most probably in the transitional period between the Bronze Age and the Iron Age, in the course of the 12th and the 10th centuries B.C.
Keywords: Finno-Ugric language family, Uralian homeland, 'urheimat', refuge, verbal substantive, marriage class, phratry, moiety, dichotomic symbolic classification, Khanty, Mansi, Magyars, ethnicity, ethnonym, etymology, linguistic integration, proto-Ugric form, loanword, loan word, consonant cluster, symbiosis.
Петер Вереш,
ведущий научный сотрудник Института этнологии ВАН
г. Будапешт E-mail: veres@etnologia.mta.hu
Péter Veres
leading research associate, Institution of etnology of HAS,
Budapest
E-mail: veres@etnologia.mta.hu
