CC BY
39
I. Славяне в третьем тысячелетии
Э.Г. Задорожнюк (Институт славяноведения РАН, Москва)
Современные политические трансформации: славянский мир как зачинатель ненасильственных революций и их нарративы
Abstract:
Zadorozhniuk E.G. Modern political transformation: the Slavic world as the pioneer of non-violent revolutions and their narratives
The article examines the phenomenon of revolution with definitions, which at the end of the XX - the beginning of XXI century acquired not only regional but also global features. The relevance of the concept of non-violent revolutions in the Slavic countries, which initiated the global process of modern political transformations in other regions of the world, is substantiated. The role of narratives, which preceded and accompanied the revolutionär process, as well as the dynamics of their subsequent interpretations, is also explained.
Ключевые слова: революции с определениями, славянские страны, политические трансформации, ненасильственные революции, нарратив, «казус Шмида», «неполитическая политика», контент-анализ.
В конце XX века славянский мир стал местом, где начались фундаментальные политические трансформации, которые в начале третьего тысячелетия приобрели глобальный характер1. Смысл этих трансформаций сводится к обеспечению права народов принимать более широкое участие в жизни своих стран - без полных гарантий того, что данное право будет осуществляться едва ли не автоматически. Перестройка в СССР, наибольшую часть населения которого составляли восточнославянские народы, и революции 1989 года, осуществляемые западнославянскими и югославянскими народами, характеризуются долговременными последствиями с трудно исчисляемыми до сих пор результатами. За это была заплачена достаточно большая цена, включая, в частности, распад СССР как сверхдержавы и государств - федераций славянских народов: Чехословакии и Югославии.
Естественно, однозначно - только положительно или лишь отрицательно - трактовать последствия этих событий до сих пор не только затруднительно, но и невозможно. Однако нельзя не согласиться, что они послужили неким первым этапом дальнейших преобразований - уже носящих глобальный характер - со столь же неоднозначными результатами. Имеется в виду цепь «цветных» революций, охвативших в первую очередь страны - республики бывшего СССР (революция «роз» 2003 г. в Грузии, «оранжевая» революция в Украине, «тюльпановая» революция в Киргизстане, повторившаяся в 2010 г.;
в отличие от революций в центральноевропейских странах, они носят принципиально незавершенный характер, на что указывают как отечественные, так и зарубежные аналитики2), а также мало кем прогнозируемая цепь революционных событий 2010-2011 гг. в арабских государствах (правда, они здесь происходили и раньше - имели место удавшаяся «кедровая» революция в Ливане в 2005 г. и неудавшаяся «зеленая» революция в Иране в 2009 г.). В целом в отношении этих процессов ощущается дефицит среднесрочных благоприятных прогнозов: доминируют краткосрочные или долгосрочные.
Общее название для этих событий - революции с определениями - в настоящее время в чем-то теряет свою убедительность. Так, социально-политические трансформации в Египте 2011 г. именуются то «дынной», то «твит-терной» (от английского twitter - система мгновенной пересылки сообщений через Интернет), то «горчичной», то «молодежной», то «финиковой», то «курортной» революциями и даже революцией «пирамид», и множество указанных разнородных наименований, в отличие от устоявшихся названий чехословацкой «бархатной» и «нежной» (словацкий вариант) революций, указывает на размытость критериев оценки происходящего в этой стране. То же можно говорить о «жасминной» революции в Тунисе, кровавых событиях в Ливии, межрелигиозных столкновениях в Бахрейне и т.д., и т.п. - усложняющийся их характер требует серьезного анализа, а не журналистски хлесткого навязывания того или иного имени.
Важнее другое: указанные революции можно представить в качестве некоторого явления, имеющего глобальные контуры, но не вызывает сомнений и то, что оно началось именно в славянских странах. В связи с этим есть основания высказать несколько оценок начала данного процесса, в первую очередь «бархатной» революции в Чехословакии, которая положила начало процесса терминологического определения цепи событий, приводящих к коренным политическим и социальным преобразованиям, причем не только в регионе Центральной Европы. Признаками этих революций является их ненасильственный характер - не всегда реальный, но в любом случае декларируемый в лозунгах.
Действительно, ключевыми в ходе этих революций стали переговоры об условиях передачи власти. Это явилось основанием дать им всем некоторое генерализированное название «переговорные» революции, следуя логике, которую воспроизвел политолог Т. Г. Эш3, реконструировавший ход событий следующим образом: массы выходят на улицы, чтобы побудить носителей власти сесть за переговорный стол, компромиссы достигаются как раз тогда, когда мобилизационный потенциал движений подходит к своему пику. Конечно, это происходит не сразу: напор может оказаться сдержанным, и даже начинаются насильственные репрессии, но от одной попытки вывести массы на улицы до другой оппозиционеры становятся все сильнее и бесстрашнее, они -как и представители власти, обладающие импульсами к реформаторству -делают выводы из ошибок. «Обе стороны раз от разу учатся по-разному. И в конце концов наступает время, когда эти двое составляют пару в танго»4, -резюмирует Эш.
Примечательно и следующее: представителей властвующей элиты в ходе революции не только не отправляют на гильотину, но даже сохраняют за ними некую долю властных позиций и капиталов. Гильотина, которая, по утверждению Эша, появлялась в последний раз в 1949 г. - за полстолетия до «бархатных» революций - в Китае, была тем самым (конечно, не навсегда и не для всех мест) списана как орудие социально-политических трансформаций. Ее место занял переговорный стол, который от этого не перестал быть ристалищем борьбы. Все же термин «переговорные» революции прижился с трудом -«цветные» революции, следующие за «бархатными», не обходились без кровопролитных столкновений в странах - бывших республиках СССР, а события в Ливии 2011 г. ставят страну на грань гражданской войны. Однако объяснительный потенциал первого термина более ёмок по сравнению с термином «бархатные» («цветные») революции, хотя к нему даже серьезные исследователи прибегают редко; например, «тканей» или «цветов» для обозначения революций в Польше (где инициатором изменений являлись массы, выражавшие протест на протяжении десятилетнего периода) или в Венгрии (где лидирующую роль в ходе трансформаций брали на себя коммунисты-реформаторы, то есть часть властвующей элиты) так и не нашлось.
Феномен, который приобрел уже не только региональные, но и глобальные очертания и который сводится к доминированию в основном ненасильственных действий в ходе революционных преобразований - так называемые революции с определениями, постоянно привлекает к себе внимание исследователей самых различных направлений. Доминирующим в их рассмотрении выступает междисциплинарный подход, а в его рамках возрастает роль комплексного анализа нарративов, предваряющих и сопутствующих революционным событиям, а также динамика последующих их интерпретаций.
Понятием «нарратив» обычно обозначается рассказ или повествование о событиях с элементами исторически и культурно обоснованной их интерпретации, даваемой некой активно участвующей в них личностью или социальной группой. «Нарративность» предполагает рассмотрение исторического события как возникшего не столько в результате закономерного процесса, сколько в контексте рассказа о нем, неразрывно связанного с истолкованием его причин, хода и последствий. В чем-то нарративы сходны со слухами, а в чем-то с намеренно конструированными средствами массовой информации событиями, что особенно значимо для настоящего времени.
Роль нарративов в революциях с определениями возросла настолько резко, что это привело к возникновению предположений об их возникновении из искусственно и очень искусно созданных подобий событий. Ярким примером выступает здесь «казус Шмида» в ходе «бархатной» революции в Чехословакии. Обращаясь к истории вопроса, следует напомнить, что ее начало датируется 17 ноября 1989 г. Именно тогда, в день 50-летия жестокого подавления нацистами демонстрации пражских студентов5, на улицах чехословацкой столицы собралось около 25 тыс. человек. Они открыто выражали свое недоволь-
ство «режимом нормализации». Демонстранты провозглашали требования свободы и демократии, выдвигали лозунги политического характера6.
После завершения разрешенной властями части демонстрации ее участники направились к центру Праги, в сторону Вацлавской площади, причем к шествию студентов присоединялись многие жители столицы. На Национальной улице около 50 тыс. манифестантов были остановлены полицейскими кордонами, приступившими к их разгону. Часть участников подчинилась требованиям органов правопорядка и разошлась, а остальные (около двух тысяч), заблокированные органами госбезопасности, подверглись жестоким избиениям. Многие манифестанты получили ранения, некоторые из них тяжелые. Неожиданно поползли слухи, что один из них, студент физико-математического факультета Карлова университета Мартин Шмид, при расправе полиции с демонстрантами якобы погиб. Весть об этом молниеносно распространилась, вызвав гнев и возмущение жителей столицы. Эти слухи тут же были подхвачены СМИ, в первую очередь зарубежными, хотя «погибший» студент вскоре благополучно «воскрес». Позднее специально созданная 20 сентября 1990 г. Федеральным собранием Чешской и Словацкой Федеративной Республики (ФС ЧСФР) Комиссия провела тщательное расследование событий 17 ноября 1989 г. В ее итоговом документе (раздел III, пункт 5 - «Дезинформация о мнимой гибели студента Шмида», а также пункт 6 - «Роль поручика Зифчака») воссоздана картина происходивших в этот день в Праге событий7. Установлено, что роль «погибшего» студента сыграл офицер госбезопасности Л.Зифчак, а слухи об этом распространялись Д.Дражской8.
И все же... В 1999 г. чешский исследователь П.Гусак утверждал, что о «таинственном дне» 17 ноября 1989 г. даже спустя десятилетие можно судить «лишь на уровне гипотез»9. Того же мнения придерживался и П. Питгарт, считавший «единственной загадкой "мертвого студента" с Национальной улицы: как будто его придумали, чтобы придать событиям более решительный ход»10. А спустя еще несколько лет об этом говорил и И. Динстбир: «...затем прошла та самая акция на Национальной улице, которую до сих пор никто не объяснил. Что это могло быть? Какая-то логика вообще отсутствовала. Не знаю, объяснит ли кто-нибудь, почему там сотрудник органов госбезопасности играл роль мертвого студента и тому подобное. Видимо, имелся какой-то идиотский расчет каких-то находившихся у власти людей, которые думали: пожалуй, этим они сумеют изгнать всяких там якешей и занять их посты. Но по этому поводу нет смысла спекулировать. Имела место некая абсурдная вещь, но потом сдержать что-либо уже не представлялось возможным»".
Надо со всей определенностью подчеркнуть, что подобного рода действия предпринимались - а точнее вбрасывались, казалось бы, ниоткуда - и в ходе дальнейших «цветных» революций в странах - бывших республиках СССР. Некоторые из них остаются недостаточно изученными до настоящего времени, становясь некой «незаживающей раной», по крайней мере, в репрезентации СМИ. Достаточно вспомнить претензии к экс-президенту Украины Л. Кучме по поводу «дела Гонгадзе» или провокационные события, постоянно поддер-
живающие обстановку напряженности в Киргизии. Становятся предметом обсуждения и подобного рода казусы в ходе революций в арабских странах. Общим названием для них, на мой взгляд, может служить термин провокационный нарратив (или деструктивно ориентированный слух). Аналоги «казуса Шмида» и в этом отношении - общий признак революций нового типа.
Мирная манифестация, посвященная памяти расстрела нацистами в 1939 г. пражских студентов, превратилась в демонстрацию протеста против «режима нормализации» и сразу же привлекла внимание всего мира. События были «ожидаемыми», поэтому и все заинтересованные силы включились в их раскрутку. Голос студенчества звучал наиболее громко уже с самых первых часов демонстрации, именно его лидеры не боялись выдвигать самые радикальные призывы и лозунги. Следует отметить, что в итоговом документе упоминавшейся выше Комиссии по расследованию событий 17 ноября 1989 г. утверждалось, что в этот день представители диссидентского движения наблюдали за активностью студентов со стороны в качестве «незаинтересованного зрителя»12. Тем самым именно студенческий радикализм сыграл важнейшую роль в том, что день 17 ноября стал первым днем «бархатной» революции в Чехословакии.
Таким образом, слухи о гибели пражского студента, ставшие в СМИ провокационно сконструированным нарративом, явились побудителем студенческих демонстраций, а в дальнейшем - участия в протестом движении широких народных масс. Этот казус продемонстрировал и более общую закономерность, присущую всем революциям с определениями, - постоянно растущую роль нарративов в детерминации социальных событий и резкую интенсификацию социальных сетей (твиттеров), их распространяющих.
При этом вовсе необязательно обращаться к конспирологическим или ма-нипулятивным теориям: такова особенность нового выстраивания социальных явлений. На это же указывает и обращение к определениям, эмблематич-но включающим, во-первых, оттенки различных цветов, во-вторых, деревьев, фруктов, в-третьих, тех же материалов - бархата (или, точнее, вельвета, который, как известно, представляет собой мягкую ткань с промежутками между полосами ворса - ее фактура в какой-то степени характеризует переменчивый ход революционных преобразований в Чехословакии с использованием потенциала всех участников политического процесса) и т.д., и т.п. Правда, растущий разнобой в определениях политических преобразований в странах арабского мира явно затемняет их суть и направленность; и поэтому лозунги и нарративы занимают уже меньшую роль в их репрезентации.
Надо особо подчеркнуть, что нарратив «бархатной» революции имеет длительную предысторию, начинающуюся от способа подачи идеи «социализма с человеческим лицом». Образно говоря, после 1968 г. в Чехословакии шли непрекращавшиеся поиски не только «лица», но и соответствующего «голоса», отражавшего настоятельность изменений. Социалистическая их составляющая не была списана в архив во времена «режима нормализации», но все же на ведущие позиции в антинормализационном движении, по крайней
мере после Хартии 77, выходили другие идеи: обеспечения процессов соблюдения прав человека (в большей степени в Чехии) и движение религиозной направленности (в большей мере в Словакии), а главное - выражение ожиданий народа на благотворные изменения. Доминантой всех трех указанных движений выступала акцентированная установка на ненасилие, что и отражалось в документах. Это не значит, что политическим целям отводилось третьестепенное место, это скорее потребность в нового рода политике - «неполитической», по слову лидера хартистов В. Гавела, хотя не в меньшей мере его мог бы употреблять и лидер Пражской весны А. Дубчек.
Важно также выявление соотношения мифического и реального наполнения тех или иных движений, как оно отражается в нарративах, что также сущ-ностно характеризует роль волны революций, начавшихся в конце 1980-х годов. Оппозиционное движение в Чехословакии приобрело массовый характер лишь ко времени «бархатной» революции 1989 г., однако его лидеры нередко стремились представить предыдущие этапы эволюции той или иной его структуры в качестве мощной политической силы. Протестные нарративы при этом нагружались дополнительными и часто мало соотносимыми с реальностями смыслами. Более того, они претендовали на преемственность со старыми идеологическими постулатами (опираясь во многом на историческую память, например, на идею «социализма с человеческим лицом») или на создание принципиально новых.
В этом особо преуспели хартисты и, в частности, В. Гавел: его идеи «неполитической политики», «власти безвластных», выраженные в форме броских оксюморонов, активно входили к лексикон мировой политической идеологии. Лишь дальнейшие события показали: разговоры о подобном «наличии отсутствия» политики стремления к власти и т.п. как раз и являлись способом достижения последней; об этом, в частности, свидетельствует и успешная государственная карьера Гавела13.
В этой связи есть все основания утверждать: как история революций с определениями была бы невозможна в тех формах, в которых они происходили, то есть без их предыстории в качестве протестных движений, так и динамика мобилизующих нарративов предстает трудно уясняемой, если не учитывать специфики становления многих предшествующих им идей и лозунгов. К примеру, слово «бархат (вельвет)» и его производные, ставшие эмблематич-ными в определении коренных политических преобразований, можно было бы вывести не только из положений Хартии 77. Они применимы и к оппозиционным структурам с социалистической составляющей, и к словацким про-тестным группам, которые ориентировались на принципы христианского гуманизма.
В этом плане весьма показательны выдержки из трех документов различных чехословацких антинормализационных структур. Так, в «Воззвании Хартии 77» (январь 1977 г.) говорится, что она «не является базой для оппозиционной политической деятельности. Она стремится служить общим интересам подобно многим таким же гражданским инициативам в различных странах на
Западе и Востоке. Таким образом, она не намерена выдвигать собственную программу политических или общественных реформ или изменений, но вести в сфере своего влияния конструктивный диалог с политической и государственной властью». Но ведь и программная декларация подготовительного комитета Клуба за социалистическую перестройку - «Возрождение», принятая в феврале 1989 г., утверждала: «Одной из первоочередных целей нашей деятельности мы считаем содействие заключению основного национального соглашения всех общественных классов и групп, а также идейных течений с целью создания благоприятствующей перестройке политической атмосферы. Напряжение в обществе, особенно между правящими центрами и значительной частью общественности, включая гражданские инициативы, необходимо устранить». Наконец, Первое Заявление гражданского движения в Словакии -Общественность против насилия (20 ноября 1989 г.) призывало: «Включайтесь вместе с нами в борьбу за начало общественного диалога, за истинную, а не только продекларированную демократию. Мы выступаем со своей инициативой за улучшение отношений, каждый на своем месте, на работе, в школе, в обществе»14.
Следует подчеркнуть, что термин «бархатная» применительно к революции впервые ввели в оборот англоязычные журналисты, затем его подхватили экс-диссиденты, наконец, он стал общепринятым. Действительно, на наш взгляд, он едва ли является плодом индивидуального ума, скорее можно говорить о результате коллективного языкового творчества. Не случайно этот термин стал родовым для названий множества других однотипных революций.
Разумеется, суть не в названии. Изменилась сама природа того феномена, который именуется революцией: ставка делалась не на насилие, а на способы его недопущения. Воля у революционеров той же Чехословакии оказывалась достаточно последовательной, но если акции ненасильственного характера не набирали достаточной силы и не становились массовыми, революционеры опережающих действий не предпринимали. Отсюда объяснение той стратегии Гавела и его союзников (получивших название-оксюморон «неполитическая политика»), которая уже в ходе реализации именовалась его политическими оппонентами «оппортунизмом». Жесткие критики Гавела (в частности, английский исследователь Дж. Кин'5), оценивая эту линию, писали о нем даже как о макиавеллисте и отмечали, что «бархатной» была только перчатка, рука же власти оказалась «железной». Подтверждением этому может служить противостояние В. Гавела и А. Дубчека, которого «бархатно-железно» отодвинули в качестве возможного претендента на президентский пост16.
В целом формирование в ходе «бархатной» революции новых органов власти в Чехословакии не имело тогда аналогов в регионе. Особенно это касалось процедуры и хода избрания на пост президента страны лидера оппозиции В. Гавела после ухода в отставку 10 декабря 1989 г. Г.Гусака. В тот же день Гражданский форум и Общественность против насилия официально объявили о выдвижении Гавела на пост президента. Но и А. Дубчек, имевший для
баллотирования на президентский пост достаточно веские основания17, не возражал против выдвижения своей кандидатуры18. Л.Адамеца выдвинула Коммунистическая партия Чехословакии (КПЧ), а Ч.Цисаржа - Союз Социалистической молодежи (ССМ). Здесь уместно привести итоги проведенного студентами импровизированного опроса общественного мнения, которые огласил один из студенческих лидеров Щ.Панек 7 декабря 1989 г. На предложенный респондентам вопрос: «Кто, по вашему мнению, мог бы стать президентом республики?» - 80% ответили: «Не знаю», 10% - А. Дубчек, 7% -В. Комарек, 1,3% - Л. Адамец, 1% - В. Гавел, 1% - Ч. Цисарж19.
Оценивая ситуацию с выборами президента в декабре 1989 г., 3. Иичин-ский полагал, что предложение о выдвижении на пост президента А.Дубчека могло бы не только теснее объединить чешский и словацкий народы, но и усилить преемственность происходящих событий с Пражской весной. «Если бы, - подчеркивал он, - Дубчек стал тогда президентом республики, дальнейшее развитие Чехословакии проходило, возможно, по-иному и, по всей видимости, не произошел бы распад государства»20. Остается добавить, что история не имеет сослагательного наклонения, но нарративам всегда присуща смесь того, что можно назвать, используя грамматические термины, повелительным и изъявительным наклонениями.
И все же, как представляется, в Чехии, а еще в большей мере в Словакии революция исходила из презумпции ненасильственности, поэтому подобного рода оппортунизм был неизбежен, а для его обозначения определения «бархатная» и «нежная» подходят в оптимальной мере.
Например, вполне «по-бархатному» Гавелу и его соратникам удалось разыграть карту перевода депутатов-коммунистов в Федеральном собрании (парламенте) Чехословакии в число своих сторонников. Подобного рода акций можно насчитать десятки, и они выражают характер революций, коренным образом отличающихся не только от революции 1917 года, но даже от событий 1948 и 1968 годов.
Даже полиция, участвовавшая в сдерживании акции протеста 1989 года, оказалась фактически безоружной, а призывы к ее использованию представлялись как анахронизм. Еще в большей мере данная тенденция проявилась в Словакии, отнюдь не случайно там сама революция была названа для определения такого рода явлений беспрецедентным термином. Не потребовалось даже таких сверхмассовых митингов, как в Праге, поскольку революция произошла скорее в восприятии неизбежности перемен, чем в их реальном продвижении.
Все это отражается и в характере нарратива. Рассказы чешских лидеров и участников революции отличаются большей эмоциональностью и даже выспренностью, акцентом на решительности действий, таковыми по сути не являющимися, и т.п. Нарративы относительно словацкой революции - мягче, если можно так выразиться, нежнее, например, речи Я. Чарногурского пронизаны ценностями христианского гуманизма и обоснованием потребности их воплощения в современную жизнь.
Естественно, проблема характера отражения революционных событий в нарративе и даже в определениях революции лишь поставлена. На мой взгляд, необходимо продолжение работы в плане контент-анализа основных документов, текстов выступлений и пр. Однако справедливость тезиса о том, как назовешь корабль, так он и поплывет, уже может быть подтверждена и на нынешнем уровне рассмотрения. Многие исследователи уже достаточно давно подчеркивали, что политические и социальные преобразования вызывают языковые сдвиги. Можно выдвинуть более смелое утверждение: характер политических и социальных сдвигов отражается на динамике и даже на способе подачи языковых выражений.
Но важнее другое: сами эти выражения и нарративы выступают побудителями указанных сдвигов и их ускорителями. Опыт революции с определениями, а также их продолжения в других регионах мира может служить доказательством справедливости этого тезиса и побуждением к дальнейшему анализу нарративов - как тех, что предшествуют и сопровождают указанные революции, детерминируя их называние, так и тех, которые служат предметом последующих интерпретаций.
При этом вовсе не следует отрицать роль объективных детерминант революционных событий и их хода, однако нельзя не заметить, что нарративы играют все возрастающую роль в их организации. Этим определяется настоятельность мультидисциплинарного подхода к ним, контуры которого в настоящее время только формируются в рамках любой историографии. При этом вышеуказанные определения одновременно скрывают и открывают суть происходящих процессов, в первом случае предоставляя их генерализированным образом, а во втором выявляя роль подачи этих процессов в средствах массовой коммуникации как побудителя дальнейшего их развития.
В настоящее время аналитики говорят о малой вероятности «цветных» революций в крупных странах. Одну из них, когда в Интернете распространялись антиправительственные призывы, практически мгновенно предотвратили в Китае 20 февраля 20]] г. Интернет тогда был заблокирован, и «твиттер-ной» революции в китайском варианте не получилось, а несколько сотен собравшихся разогнали силой.
И все же импульс, полученный от «бархатных» революций, ощущается постоянно и повсеместно. Его можно выразить формулой: современные народы охвачены стремлением освободиться от «империализма». Славянские народы Центральной Европы с конца 1980-х своей важной установкой сделали освобождение от советского (российского) «империализма», эксплуатируя ее до настоящего времени. В дальнейшем оказалось, что они подвержены воздействию и других «империализмов», поэтому молниеносного прыжка от «советской темноты» к «западному свету», как зафиксировал еще в 2008 г. журнал «Экономист»21, не получилось, - и очередная утопия рухнула. Все же страны указанного региона, в котором проживают все западнославянские и южнославянские народы, получили новые импульсы развития.
«Цветные» революции на территории стран - бывших республик СССР имеют гораздо более сложные и противоречивые последствия и характеризуются некой принципиальной незавершенностью. Относительно исхода очередной волны революций в странах арабского мира трудно делать какие-либо прогнозы. Например, американские аналитики подчеркивают в этом плане особую сдержанность аналитиков российских, во-первых, перекормленных несбыточными надеждами «августовской» революции, и, во-вторых, выражающих опасения в связи с непредсказуемостью влияния революций в арабских странах на ход событий в государствах Средней Азии и регионе Кавказа22.
И все же вывод относительно того, что революции в славянских странах конца XX века положили начало глобальному процессу политических и социальных преобразований в ряде других регионов мира, является достаточно релевантным. Тем самым в чем-то оправдываются предсказания славянофилов XIX века об особом призвании славянских народов, считавшихся их оппонентами сугубо мифическими.
Однако это вопрос для дальнейших дискуссий о роли славянских народов в качестве «обновителей» цивилизации, равно как и нарративов, обосновывающих эту роль. Указанные дискуссии ведутся с позапрошлого века, но во многих отношениях идеи таких весьма разноплановых мыслителей, как Я. Кол-лар, А. Мицкевич, А. Герцен, Н. Данилевский, Ф. Тютчев, ранее - И. Гердер (в его немецкоязычном труде «Идеи к философии истории человечества», 1784—1791, в котором обосновывалась особая роль славянских народов в ее развитии), а в XX веке - Т.Г. Масарик (в такой его работе как, например, «Мировая революция». Т. 1-2. Прага, 1926), приобретают новое звучание в начале третьего тысячелетия.
Примечания
1 См.: Революции 1989 гола в странах Центральной (Восточной) Европы. Взглял через десятилетие. М., 2000; Чехия и Словакия в XX веке. Очерки истории. Т. 1-2. М., 2007; Власть-общество-реформы. Центральная и Юго-Восточная Европа. Вторая половина XX века. М., 2006; История антикоммунистических революций конца XX века. Центральная и Юго-Восточная Европа. М., 2007; Югославия в XX веке. Очерки политической истории. М., 2011; Революции и реформы в странах Центральной и Юго-Восточной Европы. 20 лет спустя. М., 2011 и др. 1 См., например: New York Times. 2011. 27 February.
3 Ash Т. G. 1989! // New Times of Books. V. 56. November 5. 2009 http:// www.nybooks. com/arti-cles/23232; Ash T. G. Velvet Revolution: The Prospects //New Times of Books. V. 56. December 5. 2009 http:// www.nybooks. com/articles/23232 ' Ibidem.
5 28 октября 1939 г. no случаю годовщины провозглашения независимости Чехословакии в Праге состоялась многотысячная демонстрация, жестоко подавленная нацистами. Один из ее участников - пражский студент-антифашист Ян Оплетал (1915-1939) - от полученных ран скончался, а его похороны 15 ноября вылились в новую манифестацию, также подавленную немецкими оккупационными властями. 17 ноября - день казни девяти участников этой манифестации - ежегодно отмечается как Международный день студентов.
6 Desct prazskych dnü. 17-27.listopad 1989. Dokumentace. Ed. M.Otähal, Z.Slädek. Pralla, 1993. S. 1618: см. также: Bartuska V. Polojasno: PätTani po vinicich. Praha, 1990; Suk J. Labyrintem revolucc. Akten, zäpletky a krizovatky jcdnc politicke knzc (od listopadu 1989 do cervna 1990). Praha, 2003.
7 Подробнее см.: Federalni shromazdeni Ceski a Slovenski Federativni Republiky. VI.v.o. 1236. Zaverecna zprava vysetrovaci komise Federalniho shromaMeni pro objasnenl udalosti 17.listopada 1989//http://www.psp.cz/eknih/1990fs/tisky/tl236_01.htm ' Ibidem.
' Husik P. Ceska cesta ke svobodfi. Revoluce ci со? Praha, 1999. S. 82.
10 Klusakova J., Pithart P. Jana Klusakova a Petr Pitbart rozmlouvaji nadoraz... О Havlovi, Klausovi, Metiarovi a revoluci, ktera poiki sve deti. Praha, 1992. S. 95.
" Vitezove? Poraieni? Zivotopisna interview. Ed. M.Vanek, P. Urbafek. Praha, 2005. D. I. S. 52. !2 Federalni shromazdini Ccske a Slovenski Federativni Republiky. VI.v.o. 1236. 7.ауёгебпа zprava vyJSetfovaci komise Federalniho shromazdeni pro objaspeni udalosti 17.1istopada 1989 // http://www. psp.cz/eknih/1990fs/tisky/tl236_05.btm
15 См.: Задорожнюк Э.Г. От крушения Пражской весны к триумфу «бархатной» революции. Из истории оппозиционного движения в Чехословакии (август 1968-ноябрь 1989 г.). М., 2008. С. 9-10.
14 Там же. С. 393,414, 430.
15 Keane J. Vaclav Havel. A Political Tragedy in Six Acts. London, 1994.
16 Ibid. P. 372,488.
" Подробнее см.: Bencik A. Utajovana pravda о Alexandra Dubiekovi: Drama muie, ktery predbehl svou dobu. Praha, 2000; Suk J. Dubcekfiv navrat do vysoki politiky // Uloha Alexandra Dubceka v moderaich dejinach Ceskoslovensa. Praha, 2002. S. 90-91; Silhan V. К Alexandra Dubiekovi // Uloha Alexandra Dubceka... S. 126; см. также: Задорожнюк Э.Г. Политический портрет президента-драматурга Вацлава Гавела // Политические лидеры и стратегии реформ в Восточной Европе. М., 2003; Alexander Dubdek: politik, statnik, humanista. Eds. I.Laluha, E. Petrovicova, M. Peknik. Bratislava, 2009; Bencik A. Tema: Alexander Dubcek. Prazska jar'68. «NormaLizacia». Nezna revolucia'89. Bratislava, 2010.
11 November 1989 a Slovensko. Chronologia a dokumenty (1985-1990). Bratislava, 1999. S. 420,426. " Suk J. Obianske forum. Dokumenty. Listopad-prosinec 1989. Brno, 1998. Dil 2. S. 122.
20 Цит. по: Задорожнюк Э. Г. История «бархатной» революции. 17 ноября - 29 декабря 1989 г. // Чехия и Словакия в XX веке... С. 317-318.
21 The Economist. 2008. January 10.
22 National Interest. 2011. January 22.
