CC BY
238
Г.Н. Ланской
СОВРЕМЕННЫЕ ИСТОРИОГРАФИЧЕСКИЕ КОНЦЕПЦИИ АГРАРНОЙ ИСТОРИИ РОССИИ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XIX - НАЧАЛА XX вв.: ТРАДИЦИИ И НОВАТОРСТВО
Аграрная история России традиционно является объектом значительного внимания исследователей. При этом интерес ученых адресован не ко всей хронологической канве ее развития, а к отдельным фрагментам. Эти фрагменты представляются значимыми, потому что они оказывались, безусловно, определяющими для формирования общего исторического пути развития народов России. Состояние сельскохозяйственного производства и положение занятых им людей в социальной структуре становились в определенные исторические периоды существенным фактором реформаторских либо революционных сдвигов.
Определяя актуальность изучения современной историографии аграрного развития России на всем ее протяжении и особенно в так называемый пореформенный период, нужно отметить наметившееся еще в конце XIX в. преобладание среди работ по экономической истории исследований именно по сельскохозяйственной проблематике. Этот легко определяемый количественный показатель обусловлен наличием в рамках данной широкой темы как минимум трех объектов реконструктивного описания и аналитического осмысления.
Это аграрная политика государства, включившая в себя проведение двух масштабных преобразований и подготовку в промежутке между ними других весьма прогрессивных по замыслу административных мер; социальная организация крестьянства в общине и за ее пределами и практика непосредственной земледельческой деятельности, включающая в себя три аспекта - землеустройство, землепользование и земледелие. Эти три объекта с различной степенью детальности рассматриваются в научной литературе в общей дискурсивной плоскости, что означает оценку всех явлений развития сельскохозяйственного производства в России в ракурсе оценки причин и сущности нараставшего аграрного кризиса.
До конца 1980-х гг. этот кризис рассматривался как закономерно возникшее свойство экономической системы российского самодержавия. Было принято считать, что он сформировался в недрах феодального хозяйства и затем нарастал по мере «разложения феодально-крепостнического строя» и распространения частнокапиталистических отношений в аграрной сфере. Преодоление кризиса и его положительное разрешение связывалось с утверждением большевистской политики в сфере организации сельского хозяйства. Среди многих авторов, развивавших данный подход к рассмотрению особенностей аграрного строя в Российской империи, следует особо отметить использовавших наиболее репрезентативный объем статистических источников и следовательно, самый широкий состав объективных аргументов И.Д. Ковальченко и Л.В. Милова1 .
Период начала 1990-х гг. можно назвать своеобразной точкой «бифуркации» в развитии историографии аграрной истории России. На наш взгляд, это сформировавшееся состояние научных исследований было обусловлено политической актуализацией исследования отечественного экономического развития накануне Первой мировой войны и революций 1917 г. Заявив о своих реформаторских намерениях, руководство провозгласившей свой государственный суверенитет Российской Федерации ставило, в том числе на политическом уровне, задачу выявления в досоветском прошлом позитивного опыта экономических преобразований. Такая задача имела не только прямой практический смысл, но и очевидный идеологический контекст, связанный с масштабной критикой советской науки как догматизированного явления и с обоснованием необходимости внедрения частнокапиталистических форм ведения хозяйства (например, фермерской формы) в российскую сельскую экономику.
Поскольку математические методы и типовой состав источников были уже в достаточно представительном виде освоены в рамках советской историографической традиции и их объективный потенциал для получения научных результатов был убедительно очерчен2 , требовалось утверждать иные подходы для переоценки ранее сложившегося восприятия аграрного кризиса второй половины XIX - начала XX вв. Сложность этой задачи состояла и в том, что методы традиционной социологии, широко применяемые в изучении экономической истории, также были к концу 1980-х гг. апробированы советскими учеными. Иллюстрацией этому можно считать убедительное использование в научных трудах информационных возможностей демографической статистики3 .
При обозначенных достоинствах советской историографии аграрного развития России в период Нового времени, определявших высокий коэффициент прочности ее концептуальных построений, у нее имелись видимые недостатки. Они заключались в методологической зашоренности теоретической части создававшихся исследований и в невосприимчивости мировоззрения многих авторов к применению дополнительных - главным образом психологических - подходов к изучению сельского хозяйства и крестьянства России. Данные недостатки были в публицистической форме суммированы Ю.Н. Афанасьевым. В частности, он отмечал, что «за продолжительное время безраздельного господства марксизма-ленинизма в исторической науке мы слишком многое "пропустили" из того, что происходило в мире. В течение XX в. историческое знание во многих странах кардинально и существенно обновлялось... Наряду с кардинальной переориентацией исследовательской проблематики происходили и другие перемены в исторической науке. Существенно менялось само ее предназначение - она решительно поворачивалась к человеку. И не просто к человеку как к природному существу, как к индивиду, но к человеку в обществе и во времени.Традиционная история была не только событийной по сосредоточенности своих интересов, но еще и поверхностной, повествовательной по характеру, слабо способной анализировать явления, проникать в суть вещей. Кроме того, особенно это относится к нашей советской историографии, она была еще и телеологической, финалистской»4 . Определенная теоретическая и методологическая ограниченность трудов советских ученых, посвященных аграрной истории России, выявлялась и в существенной мере преодолевалась в конкретных по проблематике исследованиях. В частности, применительно к периоду XVII - XVIII вв. гармоничное сочетание естественно-научных (прежде всего географических) и психологических подходов представил Л.В. Милов5 .
Собственно научный и достаточно разносторонний поиск альтернативных подходов к изучению аграрной истории России, в особенности применительно к драматичному периоду второй половины XIX - начала XX вв., начался в середине 1990-х гг. Период начала 1990-х гг. был за исключением отдельных фундаментальных исследований6 временем сугубо механического смещения субъективных историографических оценок тех государственных деятелей, которые с разной степенью эффективности занимались проведением преобразований в сельскохозяйственной сфере. Достоинства этой новой тенденции в эволюционировавшей историографической мысли, заключавшиеся в отказе от сформированных сталинской эпохой оценочных штампов и использовании нейтрально трактуемого феноменологического подхода к созданию исторических биографий, нередко нивелировались лишенным весомого источникового фундамента публицистическим и подчас пропагандистским восприятием результатов политической деятельности, например П.А. Столыпина. Выдержанный в духе научной объективности и субъективистский публицистический подходы соседствовали друг с другом, но их параллельное существование не было плодотворным и, по нашему мнению, только дезориентировало сознание заинтересованной историческим прошлым части российского общества. Например, радикальная публицистичность трудов такого популярного в начале 1990-х гг. автора, как В.В. Казорезов7 , в малой степени компенсировалась в источниковедческом отношении работами таких исследователей, как В.С. Дякин и П.Н. Зырянов8 .
Обращаясь к сформировавшимся в середине 1990-х гг. направлениям в историографии аграрной истории России второй половины XIX - начала XX вв., и прежде всего в трактовке особенностей достигшего в этот период кульминационной точки кризиса российской деревни, необходимо, на наш взгляд, относительно кратко описать тот теоретический подход к данной проблематике, от которого отталкивались после преодоления бифуркации начала 1990-х гг. авторы оригинальных историографических концепций.
Этот подход базировался на ленинской концепции аграрного развития дореволюционной России, был в существенной мере «утрясен» и «засушен» в историографии периода «зрелого сталинизма» середины 1930 - начала 1950-х гг. и, несмотря на критику ряда теоретических принципов сталинизма, выкристаллизовался к концу 1950-х гг. Стойкость этой тенденции, на которую никоим образом не повлияли решения XX съезда КПСС о преодолении культа личности И.В. Сталина, объясняется, по нашему мнению, двумя причинами.
Во-первых, рассматриваемый подход к осмыслению аграрной истории России второй половины XIX - начала XX вв. напрямую отсылал к аксиоматически воспринимаемым положениям трудов В.И.Ленина по экономической проблематике и поэтому был полезен для презентации в научной и особенно в рассчитанной на широкого, профессионально и идеологически ориентированного читателя учебной литературы. Во-вторых, общие рамки понимания причин, сущности и последствий объективно существовавшего аграрного кризиса,
жестко прикрепленные к тезису о закономерности перехода СССР от капитализма к социализму, могли вместить в себя любой приращиваемый профессиональными исследователями фактический материал.
Характерным примером формирования и последующей кристаллизации основополагающего для советской историографической традиции восприятия истории сельского хозяйства России рассматриваемого периода является научное творчество С.М. Дубровского. На протяжении почти пятидесяти лет он исследовал этапные события этой истории, используя значительный экономико-статистический материал9 . В его многочисленных монографиях и статьях прослеживается целый ряд методологических черт, характерных для советской историографии аграрного развития России второй половины XIX - начала XX вв.
Первая из этих черт состоит в том, что фактический материал, привлекавшийся с различной степенью репрезентативности для подготовки научных исследований, неизменно обобщался с целью обоснования сформулированных В.И. Лениным положений. Наиболее известные из них были представлены еще до революции 1905 г. в концепции о двух путях развития капитализма в России и в учении о двух социальных войнах и затем обосновывались их автором непосредственно наблюдавшимися им историческими примерами. Советские историки последовательно и целенаправленно решали задачу подтверждения правомерности ленинских взглядов. С одной стороны, они тем самым подчеркивали свою безусловную приверженность их содержанию; с другой - они формировали аксиоматическое восприятие этих взглядов будущими поколениями исследователей.
Вторым неизменным и в известной мере обязательным элементом исследований абсолютного большинства советских ученых (в том числе С.М. Дубровского) была критика тех представлений об аграрном развитии России второй половины XIX - начала XX вв., которые отличались от приобретшей аксиоматический характер трактовки взглядов В.И. Ленина и поэтому именовались в официальной печати ревизионистскими. Стилистика такого рода критики сформировалась еще в конце 1920 - начале 1930-х гг., когда при определении курса коллективизации сельского хозяйства И.В. Сталин обозначил особенности так называемых «правого» и «левого» уклонов в понимании происходивших в СССР экономических преобразований.
Третья методологическая черта заключалась в использовании для подготовки научных исследований только той совокупности исторических источников, достоверность которых была признана В.И. Лениным и в косвенной мере И.В. Сталиным. Характерно, что отдельные авторитетные исследователи (в том числе С.М. Дубровский) иногда не проводили собственных статистических расчетов и механистически воспроизводили с соответствующим обоснованием представленные в табличной форме результаты работы В.И. Ленина с материалами земской статистики.
Обозначенные черты свидетельствуют о том, что традиционному для советской историографии подходу к восприятию развития сельского хозяйства и крестьянства в России второй половины XIX - начала XX вв. была свойственна исключительная методологическая и теоретическая ортодоксальность, пронизывавшая отношение к любому сколько-нибудь существенному факту и заранее предпосылавшая отношение к любому выявляемому источнику.
Как уже было отмечено, приведенная характеристика является чрезвычайно типичной для исследований С.М. Дубровского. В мае 1960 г. на сессии Научного совета по проблеме «Исторические предпосылки Великой Октябрьской социалистической революции» он выступил с докладом о базовых в теоретическом отношении чертах аграрного строя России конца XIX -начала XX вв. Его текст был опубликован спустя два года в сборнике материалов этой сессии10 . Эта работа особенно выделяется среди многих исследований С.М. Дубровского, поскольку лежащий в ее основе доклад был предназначен для базового восприятия участниками сессии наиболее современных в тот период научных представлений и поэтому отличался теоретической рельефностью. Также можно утверждать, что изложенная в этой работе авторская позиция отражала то состояние советской историографической традиции в изучении сельскохозяйственной истории России, которое сформировалось к концу 1950-х гг. и подверглось пересмотру в 1990-е гг.
Прежде всего, современные авторы отошли от категорического разделения на «американский» и «прусский» пути в развитии аграрного строя России второй половины XIX -начала XX вв., сформулированного В.И. Лениным в книге «Развитие капитализма в России» и повсеместно использовавшегося в советской историографии. С.М. Дубровский категорически обозначил безусловность подобного разделения и его абсолютную достоверность для уже имевшихся и для любых будущих исследований. Он подчеркивал ошибочность того мнения,
«будто развитие капитализма в сельском хозяйстве России протекало не только по прусскому пути (это бесспорно), но одновременно и по американскому. Несомненно, в районах, где было меньше пережитков крепостничества, шло более свободное развитие капитализма. Но утверждение о развитии в этих районах капитализма по американскому пути явно противоречит реальным фактам экономического и политического развития, поскольку остатки крепостнического режима сказывались в той или иной мере повсюду»11 .
Также в 1990-х гг. практически из всех публикаций научного и научно-популярного характера исчезло обращение к отстаивавшемуся в официальной советской историографии учению о «двух социальных войнах», поскольку сомнению стала подвергаться сама принадлежность событий октября 1917 г. к числу социальных революций, имевших объективные закономерные предпосылки. Кроме того, в современных интеллектуальных построениях историков апробированное и интерпретированное В.И. Лениным учение об общественно-экономических формациях заняло в ряду применяемых познавательных конструкций второстепенное место. Поэтому исчезла ранее диктовавшаяся пропагандой необходимость увязывания, в частности, происходившей в России второй половины XIX -начала XX вв. эволюции аграрного развития с динамикой противоречий между интересами производительных сил и состоянием производственных отношений. Для советской историографической традиции была в свою очередь характерна следующая, изложенная С.М. Дубровским трактовка ленинского учения о двух социальных войнах: «В царской России в начале XX в. ярко выявились двоякого рода противоворечия между развитием производительных сил и существовавшими производственными отношениями. Первое - между капиталистическим развитием производительных сил и полукрепостными производственными отношениями, что создавало предпосылки первой социальной войны... Второе, быстро назревавшее противоречие, свойственное особенно последней, империалистической стадии развития капитализма, - противоречие между общественным характером производства и частным способом присвоения, т.е. между дальнейшим развитием производительных сил и капиталистическими производственными отношениями, что и создавало предпосылки развития второй социальной войны и перерастания, при соответствующих условиях, первого, демократического, этапа революции во второй, социалистический»12 .
Современная историография аграрной истории России второй половины XIX - начала XX вв. во многих своих концептуальных установках перестала отличаться позитивным восприятием тех кризисных тенденций, которые существовали в пореформенной сельской экономике и, в частности, в сфере крестьянского хозяйства. В этих тенденциях, частично признаваемых закономерными, отмечаются существенные деструктивные черты. Впрочем, следует отметить связь такого восприятия с фактом распада СССР. Причины этого распада кроются, по мнению современных ученых демократической ориентации (начиная с первых лет перестройки), в порочности политических установок большевиков, проявлявшейся в осуществленной ими экономической модернизации13 .
В рамках привычного для советской историографии «интеллектуального поля» прогрессивность победы большевиков в революции 1917 г. и, как следствие, ее объективная закономерность не подвергалась и не могла подвергнуться сомнению. Следовательно, в отличие от научных исследований 1990-х гг., развитию аграрного сектора как преобладающей для России сферы экономики, присваивались те характеристики, которые могли бы показать его готовность к будущей поступательной трансформации в условиях торжества ленинской политической стратегии. В 1960 г. С.М. Дубровский представил профессиональному сообществу историков и историографов следующую трактовку объективности имевшихся в России начала XX в. предпосылок прогрессивного развития сельского хозяйства: «В России в целом, в том числе и в ее сельском хозяйстве, был уже достаточно развит капитализм, чтобы развитие могло идти в точном соответствии с установленными классиками марксизма закономерностями перехода от капитализма к социализму, а не от феодально-крепостнических отношений к социализму, минуя стадию капиталистического развития, т.е. некапиталистическим путем, как это может быть при господстве и преобладании полукрепостнических производственных отношений»14 .
Именно вопрос о роли революционных событий 1917 г. и факторов их возникновения, имевших внешнюю (например, Первая мировая война) и внутреннюю (в том числе аграрный кризис) природу, стал основой для ревизии сформированного в рамках советской историографической традиции научного наследия. Эта ревизия не была, в отличие от иных демократических сдвигов рубежа 1980 - 1990-х гг., продиктована расширением интеллектуального творческого пространства деятельности отечественных авторов в сфере расширившихся контактов с западноевропейскими и американскими историками-россиеведами,
потому что зарубежная историография экономической и политической истории России второй половины XIX - начала XX вв. также была весьма идеологизированной и ортодоксальной.
Пересмотр типичных для советской историографии и рассмотренных выше концептуальных представлений о предпосылках и факторах событий 1917 г. был вызван стремлением новых поколений исследователей, сформировавшихся в период кризиса советской системы, вырабатывать собственное понимание российской истории и опираться для этого на тот комплекс источников, который они смогут выявить за пределами рамок, очерченных В.И. Лениным и адептами его концепции. Тот вариант восприятия пути развития России в XX в., который был рекомендован руководством СССР в период празднования 70-летия Октябрьской революции15 , представлялся удовлетворительным далеко не всем ученым. В определенной мере его появление воспринималось как симптом кризиса сформировавшейся к концу 1950-х гг. историографической традиции. Имеющийся массив историографических источников по экономической и в том числе по аграрной истории России второй половины XIX - начала XX вв. показывает, что пересмотр взглядов советских ученых на данную предметную область и выработка ими самостоятельных, зачастую оригинальных концепций в процессе подобного теоретического переосмысления были вызваны внутренней психологической мотивацией и раскрепощенностью их мировоззрения.
Представляется, что к середине 1990-х гг. сформировались три полностью или частично отклонявшиеся от ленинской теории экономической истории России основные концепции, в которых одно из центральных мест занимают проблемы аграрного развития. Одна из них, представленная прежде всего А.П. Корелиным и К.Ф. Шацилло, в общих чертах известна историографам. Две другие, изложенные соответственно Ю.Н. Афанасьевым и И.Я. Фрояновым, еще не стали объектом сколько-нибудь заметного отражения в историографических исследованиях.
Большая известность концепции, представленной А.П. Корелиным и К.Ф. Шацилло, обусловлена ее непосредственной связью с результатами ранее развивавшейся исследовательской работы отечественных и зарубежных ученых. По существу, она не столько отталкивалась, сколько отклонялась от уже существовавших в историографии стереотипов, известных еще с 1940 - 1950-х гг. Ее авторами было преодолено и выведено за рамки аналитического обобщения представительной источниковой базы убеждение в неизбежности и закономерности социалистического поворота в России, обосновывавшейся в течение десятилетий с помощью общеизвестного ленинского учения о «революционной ситуации». Советские историки с теоретической (например, М.В. Нечкина) и еще чаще с практической точки зрения отмечали перманентность возникновения такой ситуации начиная с конца 1950-х гг. При этом каждая новая революционная ситуация вела Россию к победе идей большевизма.
Такого рода исторический детерминизм не препятствовал практическим изысканиям исследователей, но требовал от них адаптации результатов любой по масштабу эмпирической работы к выводу о закономерности и заранее предопределенном успехе социалистической революции. После обозначенной нами вехи в научных исследованиях, относящейся, например, к докладу С.М. Дубровского по проблемам аграрного развития России, в рамках советской историографической традиции сформировались два течения.
Одно из них развивалось в Ленинграде, и в трудах его представителей разносторонне рассматривалась эволюция политических структур Российской Империи в сторону их финального разрушения. Представлявшие это течение авторы показывали, как независимо от содержания проводившихся мероприятий экономическая политика государства заходила в тупик16 . Другое исследовательское течение развивалось в Москве. Его представители видели неизбежность социалистической революции в логике тех процессов, которые наблюдались на протяжении длительного периода (примерно со второй половины XVIII - начала XIX вв.) в российской экономике, и прежде всего в аграрной сфере, которая все время преобладала в структуре народного хозяйства. Московскими историками констатировался системный кризис сельского хозяйства, который только усугублялся под воздействием политической системы. Это мнение было выражено с разной степенью идеологизированности в работах А.Я. Авреха, А.М. Анфимова, В.Г. Тюкавкина, Э.М. Щагина и оставалось до начала 1990-х гг. непоколебимым.
А.П. Корелин и К.Ф. Шацилло взяли за эмпирическую основу своего исследования в основном уже введенный в научный оборот источниковый материал и проанализировали его без использования детерминистского учения о «революционной ситуации». Их экономические взгляды базировались на убеждении в том, что любые формы развития рыночного хозяйства, в том числе и индивидуальное предпринимательство в аграрной сфере, всегда эффективнее управляемого извне коллективного крестьянского труда.
В своем исследовании они однозначно подчеркнули, что в середине XIX в. развитие сельского хозяйства в России подошло к кризисной черте, что было обусловлено пережитками феодально-крепостнической системы. Сама по себе отмена крепостного права, формально предоставившая крестьянам личную свободу от помещиков, не была исчерпывающим решением имевшихся проблем, потому что на практике выход из экономической зависимости не был для большинства земледельцев экономически обеспечен. Поэтому правительство продолжало заниматься определением оптимального с точки зрения государственного развития курса аграрной политики. Основная проблема заключалась в том, чтобы выбрать социальный вектор преобразований в деревне. Подчеркивая то внимание, которое правительство уделяло планированию аграрной реформы, А.П. Корелин и К.Ф. Шацилло обозначили два разработанных в его недрах проекта. Один из них отстаивался министром внутренних дел В.К. Плеве и предполагал опираться в осуществлении преобразований на крестьянскую общину. Проект, представленный министром финансов С.Ю. Витте, состоял в том, чтобы акцентировать реформу на создании в деревне слоя крестьян - частных собственников земли. Таким образом, авторы в отличие от традиционного для советской историографии подхода продемонстрировали неоднородность политического подхода правящих кругов к решению аграрного вопроса в период, предшествовавший революции 1905 г. Они выявили заслугу ставшего в 1906 г. председателем Совета министров П.А. Столыпина в том, что ему удалось сделать выбор в пользу более прогрессивного по направленности и содержанию проекта С.Ю. Витте и консолидировать усилия исполнительной власти на его последовательной реализации.
Обобщив имевшиеся в их распоряжении статистические данные, А.П. Корелин и К.Ф. Шацилло сдержанно оценивали конкретный вклад проводившейся после 1905 г. правительственной политики в развитие сельского хозяйства страны. Они, как и последующие исследователи17 , отмечали ту положительную конъюнктуру, которая существовала в целом для экономического развития России в период 1906 - 1913 гг. Благоприятные условия для проведения преобразований включали в себя совокупность природно-климатических обстоятельств, свойств рыночного хозяйства (например, наблюдавшегося стабильного роста цен на сельскохозяйственную продукцию) и отдельных, ранее осуществленных мероприятий правительственной политики (прежде всего, отмены внесения крестьянами платежей при выкупе земельных наделов). В целом авторы отмечали очевидный рост практически всех микроэкономических показателей, относящихся к сельскохозяйственному производству и крестьянскому землевладению.
Для изложенной А.П. Корелиным и К.Ф. Шацилло концепции характерно разделение экономического и социального аспектов осуществлявшихся преобразований. На наш взгляд, его теоретический смысл состоит в том, чтобы показать причины революционной развязки политического и хозяйственного развития России во второй половине XIX - начале XX вв. Напомним, что до начала 1990-х гг. в советской историографической традиции позитивная динамика этого развития, несмотря на признание отдельных прогрессивных черт и достижений правительственной политики, отрицалась, а публицисты начала 1990-х гг. решали проблему выявления причин такой развязки путем указания на имевшийся большевистский заговор и цепь неблагоприятных, отчасти случайных, событий вроде убийства П.А. Столыпина в сентябре 1911 г. А.П. Корелин и К.Ф. Шацилло отмечают, что обеспечение собственно экономических сдвигов в аграрном развитии России было во многом второстепенной задачей преобразований, по крайней мере после революционных событий 1905 г. На первый план для правительственной политики выходили именно социальные задачи, связанные с предотвращением революционной активности общества. В перспективе после завершения реализации запланированной программы преобразований предполагался возврат к консервативному политическому курсу, имевшему идеологическую опору уже не только среди дворян, но и в среде крестьян, получивших существенные по размерам собственные наделы. Именно этот - социальный -аспект аграрных преобразований был, по мнению А.П. Корелина и К.Ф. Шацилло, не реализован. В своей статье они однозначно подчеркнули, что «в сфере политической реформа явно провалилась. История не отвела Столыпину тех 20 лет покоя, на которые он рассчитывал. Оправдались его самые мрачные предсказания, высказанные еще в самом начале аграрных преобразований: в случае неуспеха реформы правительство будет окончательно дискредитировано, а престиж революционеров неизмеримо возрастет. Во-первых, процесс образования массового слоя политически консервативных крестьян оказался прерванным войной. Во-вторых, реформа не сняла социальную напряженность в деревне»18 .
Отсутствие благоприятных социальных последствий реформы стало, по мнению А.П. Корелина, К.Ф. Шацилло и других приверженцев изложенной ими современной концепции аграрного развития России второй половины XIX - начала XX вв., следствием стремления
государства самостоятельно вмешиваться в развитие сельской экономики, регулировать возникавшие в ее недрах производственные отношения и максимально ограничивать инициативность самих хозяйствующих субъектов. Нередко такого рода политическая экспансия правительства, прежде всего Министерства внутренних дел, непосредственно тормозила необходимые преобразования особенно, в сфере социальной организации деревни. Как отмечают А.П. Корелин и К.Ф. Шацилло, «устраняя наиболее существенные препятствия на пути буржуазной модернизации аграрного сектора экономики, власть не отказалась от традиционного стремления регулировать социальные процессы в деревне, удерживая их на определенном уровне»19 .
Еще более категорично ответственность правительства за сбои в реформировании аграрного сектора экономики обозначила Н.Л. Рогалина. Она подчеркнула, что «нарастанию кризиса способствовали не только отмеченные черты земельного строя (включая помещичью эксплуатацию и невыгодную для крестьян аренду земли), но и аграрная политика правительства, основанная на патернализме и бюрократической опеке. Самодержавие слишком долго опиралось на этот свой "палладиум", видя в общине основу государственности»20 . Определенные, хотя и достаточно общие, очертания данной точки зрения прослеживались в зарубежной историографии еще в тот период, когда советские историки, следуя ленинской концепции, настаивали на решающей роли в развитии аграрного кризиса второй половины XIX - начала XX вв. революционного сознания крестьян и рабочих. В частности, эти очертания заметны в тех теоретических представлениях, которые были изложены в середине 1980-х гг. известным американским исследователем Д. Мэйси21 .
Следует отметить, что практически во всех современных концепциях, посвященных аграрной истории России второй половины XIX - начала XX вв. отмечается негативное воздействие правящих кругов на эволюцию сельской экономики. Достаточно категорично эта точка зрения представлена в оригинальной по содержанию концепции И.Я. Фроянова.
В отличие от А.П. Корелина и К.Ф. Шацилло, а также от многих других авторов современных исследований по отечественной истории Нового времени, он убежден в отсутствии реальных альтернатив ее развитию по реализовавшемуся в 1917 г. сценарию. Его точка зрения расходится и с той концепцией, которая сформировалась в советской науке и закрепилась в 1940 - 1950-е гг., потому что она отвергает ведущую роль революционного движения и, тем более, большевистской партии в нарастании экономического и политического кризиса. Более того, вплоть до конца 1980-х гг. немыслимым для отечественной историографии представлялось высказанное им мнение о трагическом характере последствий октябрьских событий 1917 г. для последующей судьбы народов России, и прежде всего для жизни крестьянства, проявившемся в годы Гражданской войны в виде политики «военного коммунизма». Каждая новая реформа в сфере сельской экономики и организации аграрного хозяйства имела для российской деревни, по мнению И.Я. Фроянова, все более катастрофические последствия. Если реформа 19 февраля 1861 г. была, по его оценке, только «несправедливой» с точки зрения обеспечения крестьянского землевладения, то «земельная реформа П.А. Столыпина привела Россию на край революционной бездны, а мировая война опрокинула ее туда. Вековая несправедливость по отношению к крестьянству, накопившему "горы злобы и ненависти", столыпинская реформа, калечившая русских крестьян, и война сделали падение старого режима неотвратимым. Самодержавная власть предстала в сознании людей как лютый враг, с которым надо поступить соответственно»22 . Февральская революция и деятельность Временного правительства также не оправдали, по мнению автора, надежд крестьян на решение земельного вопроса в их пользу.
Очевидным признаком нараставшего аграрного кризиса в России второй половины XIX -начала XX вв. И.Я. Фроянов назвал руководящую роль аппарата Министерства внутренних дел в проведении аграрных преобразований 1906 - 1913 гг. и усиливавшиеся под таким контролем крестьянские волнения, вызванные распространением капиталистических отношений в деревне. Хотя он отмечает определенную роль рабочего движения в нарастании социальных противоречий, ключевым источником развития революционных настроений в предпринятом им исследовании предстает именно нерешенность проблемы справедливого распределения земельных наделов. На этом теоретическом тезисе базируется изложенная И.Я. Фрояновым точка зрения о сущности и характере революции 1905 - 1907 гг.
В рамках сохраняющей до сих пор свое интеллектуальное влияние традиционной историографической концепции эта революция оценивается по своему характеру как буржуазная. Ее сущность связывается с расширением влияния и авторитета в оппозиционной среде нового - капиталистического - слоя общества, взгляды представителей которого отразили относившиеся к категории «образованного меньшинства» деятели либерального движения.
Именно последние, как свидетельствует традиционная историографическая концепция, выступали в роли глашатаев и организаторов революции.
И.Я. Фроянов оценивает события 1905 г. как массовое движение, охватившее прежде всего деревню. Оно показывало, по его мнению, неудовлетворенность крестьян тем положением, которое им создали органы государственной власти. Очевидно, что исследователь убежден в невозможности организации на территории России любого, сколько-нибудь значимого протестного явления без декларирования и отстаивания самым массовым, задействованным в аграрной производственной сфере слоем населения страны своих требований по обеспечению имущественных благ и достойного политического статуса. Без решающего участия крестьянства любая революция, по мнению И.Я. Фроянова, захлебнулась бы по причине отсутствия у общественно-политических организаций необходимого бунтарского потенциала. Анализируя роль земельного вопроса в экономических противоречиях, существовавших в России во второй половине XIX - начале XX вв., и сущность выдвигавшихся земледельцами требований к властным структурам, историк определил характер революции 1905 г. не как буржуазно-демократический, а как "аграрно-демократический".
Следует отметить, что концептуальное видение экономического развития России базируется в творчестве И.Я. Фроянова на тех идеях, которым он привержен при изучении основной для себя предметной сферы, а именно социально-политической и хозяйственной организации раннего русского феодализма (X - XIII вв.). Эти идеи строятся на базе еще более масштабной концепции «Земли и Власти», которая в общих чертах была намечена еще В.Н. Татищевым, далее воспринималась в виде достаточно частных и спорных с точки зрения историографической традиции представлений и только в последнее время стала проявляться, например в учебной литературе23 . По мнению сторонников данной концепции, любая положительная динамика развития России обеспечивалась только в том случае, если интересы «Власти» были адекватны представленным широкими коллективными слоями крестьянства -«крестьянским миром» - интересам «Земли». Так было, например, в период освобождения от монгольского ига и создания русского централизованного государства. Попытки искусственно разрушить этот союз «Земли» и «Власти» интерпретируются отстаивающими рассматриваемую концепцию исследователями как заговор против России, у истоков которого в разное время могли стоять любые - внешние и внутренние - силы. Примером такого заговора И.Я. Фроянов считает наступление во второй половине XIX - начале XX вв. правительства на крестьянскую общину, последовательно приведшее страну к революционной развязке 1917 г. Оценивая это историческое явление как «план уничтожения традиционного крестьянского мира», план своеобразного «раскрестьянивания», исследователь делает вывод о том, что «начатая главным образом по политическим мотивам и на фоне "деревенских иллюминаций" (так называли поджоги крестьянами господских имений), столыпинская реформа погрузила русское крестьянство в пучину бед и страданий, вызвав сразу же сопротивление крестьян»24 .
Если представители историографического направления, к которому относятся А.П. Корелин и К.Ф. Шацилло, воспринимают концепцию И.Я. Фроянова достаточно нейтрально (подчас словно не замечая ее наличия), то в исследованиях историков либерально-демократической, западнической ориентации она находит активное отторжение и считается ультраконсервативной25 . К числу наиболее заметных представителей этого, присутствующего в современной историографии направления относится Ю.Н. Афанасьев.
Во второй половине 1980-х гг. он и ряд его единомышленников преимущественно из публицистического круга, призвали к пересмотру практически всего комплекса теоретических представлений о российской истории, сформировавшихся в рамках советской историографической традиции. Хотя сторонники либерально-демократического направления в большинстве случаев пренебрегают исследованием репрезентативного массива источников (например, об аграрном развитии российского государства), их взгляд на рассматриваемую проблему представляется, прежде всего с теоретической точки зрения, заслуживающим пристального внимания. В наиболее объемной форме этот взгляд излагался и обосновывался с середины 1990-х гг. именно Ю.Н. Афанасьевым - одним из немногих профессиональных историков, отстаивавших данную историографическую концепцию.
Прежде всего, при оценке развития России, в том числе и во второй половине XIX - начале XX вв., им был отклонен базирующийся на марксистской методологии приоритетный интерес советских исследователей к производственным отношениям и социальным движениям как к движущим факторам социально-экономической эволюции. За основу Ю.Н. Афанасьевым была принята та эпистемологическая схема, которая была изложена представителями исторической школы «Анналов», в частности Ф. Броделем. В этой схеме в первую очередь оценивается влияние пространственного (в культурном понимании) фактора на психологию представителей
различных социальных слоев, а уже затем прослеживается воздействие сложившейся ментальной структуры сознания на практические - индивидуальные или коллективные -поступки людей. В историческом материализме, имевшем и в известной мере сохраняющем влияние на развитие отечественной историографии, существовала совершенно обратная установка, при которой пространственный фактор (географический и политический) формировал поведение общества, отражающее идеологические установки его представителей.
Очевидно, что опирающаяся на отличную от марксистско-ленинской теории философско-историческую конструкцию концепция Ю.Н. Афанасьева имела принципиально иное содержание по сравнению с другими современными концепциями. Применительно к оценке аграрной истории России второй половины XIX - начала XX вв. эту точку зрения наиболее полно иллюстрирует следующий тезис: «1917 год, несмотря на внешние проявления, не означает радикального или полного разрыва с прошлым. Конечно, был разрыв в плане политическом, но если мы посмотрим на структурные изменения общественной жизни, то увидим, что, наоборот, элементы преемственности восторжествовали над разрывом... Если мы посмотрим на Октябрьскую революцию с точки зрения длительной перспективы, 1917 год покажется нам эпизодом, катаклизмом, который, вместо того чтобы радикально изменить социальную жизнь, усилил ее архаичную и традиционную структуру. И это проявилось независимо от воли людей, их идеалов. Реальной и преобладающей силой 1917 года было в действительности крестьянство России с его консервативной реакцией, направленной против изменений, происходивших в конце XIX - начале XX вв.: распространения частной собственности и роста рыночного производства, т.е. развития того, что мы называем в историческом, а не строго политическом смысле капиталистической цивилизацией»26 . Отметим, что во многом созвучная представленному тезису точка зрения распространена в современной французской историографии аграрной истории России второй половины XIX - начала XX вв.27
В основе изложеной Ю.Н. Афанасьевым концепции находится убеждение в обязательной альтернативности исторического развития любых, по классификации основоположников социологической теории «модернизации» (например, У. Ростоу), традиционных обществ. Оно базируется на вере в возможность того, что любой стремящийся к развитию народ может рано или поздно вступить в фазу культурного самоопределения и сделать коллективный психологический выбор. Представляется, что такая буквальная трактовка альтернативности истории характерна для цивилизационного историософского подхода, что подтверждает и сам Ю.Н. Афанасьев.
Применительно к изучению аграрной истории России второй половины XIX - начала XX вв., как и более широкого периода, использование данного подхода указывает на ответственность прежде всего самого крестьянства за то, что объективно существовавший кризис так и не был преодолен. Поскольку люди, трудящиеся на земле, не воспитывали в себе дух инициативности, тянулись к общине, скептически относились к агротехническим достижениям европейской цивилизации, становились все более неприспособленными в физическом и психологическом отношении к будущему прогрессивному развитию. Что касается государства и революционных партий, то они, даже если бы и стремились к этой цели, не могли обеспечить какие-либо сдвиги в аграрном строе как системообразующем для экономики страны. Суммируя свою концепцию, Ю.Н. Афанасьев отмечает, что «отказ России от современного развития в 1917 г. не был для нее чем-то новым. Выбор между дорогой, ведущей к современности, и путем традиционализма повторялся несколько раз. Перед лицом альтернатив Россия всегда выбирала дорогу традиционализма, отбрасывая попытку преодолеть прошлое»28 .
На первый взгляд парадоксальным выглядит тот факт, что практически ни одно из современных направлений в отечественной историографии не фиксирует существенных положительных изменений в аграрном развитии России второй половины XIX - начала XX вв. В концепциях И.Я. Фроянова и Ю.Н. Афанасьева указания на их наличие практически отсутствуют. В имеющей фундаментальную историографическую почву концепции А.П. Корелина и К.Ф. Шацилло отмечается рост отдельных показателей, относящихся к результатам землепользования и землеустройства. При этом подчеркивается, что структурные сдвиги, особенно в социальном спектре аграрного строя, были явно недостаточными для движения страны не по революционному, а по реформаторскому пути. Таким образом, сама политика правительства практически при всех его руководителях воспринимается в долгосрочной перспективе как неэффективная.
На наш взгляд, этот кажущийся парадокс объясняется тем фактом, что практически на всем протяжении своего развития вплоть до середины 1990-х гг. отечественная историография аграрной истории России второй половины XIX - начала XX вв. ощущала на себе магнетическое воздействие определенной идеологизированной схемы. Идея современников о
происходивших с середины XIX в. изменениях в политике государства по отношению к деревне и крестьянству, о реформаторских намерениях правящих кругов приобрела публицистическое отражение в том, подхваченном и В.И. Лениным, убеждении, что реформы состоялись как реальный факт, а не как намерение. Большевикам, пришедшим к власти в 1917 г., было необходимо убедить себя и общество в том, что к началу Первой мировой войны в стране был достигнут необходимый для социалистического строительства потенциал капиталистического развития и свойственных ему производственных отношений. Естественно, что, руководствуясь принципом партийности, историки и экономисты стали формировать некоторую модель аграрного строя, в которой соседствовали в необходимой для создания нового хозяйственного фундамента пропорции феодально-крепостнические пережитки и формировавшиеся скачкообразными политическими сдвигами капиталистические отношения.
Создававшаяся таким образом система представлений была во многих отношениях искусственной, потому что, например, такие позитивные сдвиги, как начавшееся переселение крестьян в ранее неосвоенные и потенциально плодородные сельские районы и получение ими выкупных грамот, сменялись значительным по темпам и объемам возвратом крестьян в общину и их частыми последующими отказами от землеотвода. Общеизвестен и тот факт, что рост зернового производства был прежде всего экспортно ориентирован и в малой степени обеспечивал внутренний потребительский спрос. Следовательно, нуждается как минимум в уточнении толкование понятия «реформа» по отношению к анализу динамики аграрного развития России во второй половине XIX - начале XX вв., поскольку обычно соответствующее содержанию этого понятия наличие качественных сдвигов в хозяйственном развитии почти не подтверждается комплексно анализируемыми массовыми статистическими источниками.
Значение современных историографических концепций состоит прежде всего в том, что они позволяют задуматься о вероятной мифологизированности того восприятия отечественной аграрной истории, которое сложилось в советскую эпоху, и, безусловно, препятствуют новым теоретическим достижениям как в выше рассмотренной, так и в смежных с нею предметных областях.
Примечания
1 См., напр.: КовальченкоИ.Д., Милов Л.В. Всероссийский аграрный рынок (XVIII - начало XX в.). М., 1974.
2 См., напр.: КовальченкоИ.Д. Методы исторического исследования. М., 1987.
3 См: Дробижев В.З. У истоков советской демографии. М., 1987.
4 Афанасьев Ю.Н. Как России заново обрести свою историю // Судьбы российского крестьянства. М., 1996. С.
XV.
5 Милов Л.В. Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса. М., 1998.
6 См., напр.: ЗыряновП.Н. Крестьянская община Европейской России, 1900 - 1914 гг. М., 1994.
7 См., напр.: Казорезов В. Столыпинская аграрная реформа и его время. Новосибирск, 1992.
8 См.: Дякин В.С. Был ли шанс у Столыпина?// Звезда. 1990. № 12.; Зырянов П.Н. Петр Столыпин: Политический портрет. М., 1992.
9 См.: Дубровский С.М. Столыпинская земельная реформа. М., 1923; Он же. Сельское хозяйство: Об одной разновидности ревизионизма. О теории декапитализации сельского хозяйства, развиваемой Н.Н. Сухановым. М., 1925; Он же. Столыпинская земельная реформа. М., 1963.
10 Дубровский С.М. К вопросу об уровне развития капитализма в сельском хозяйстве России и характере классовой борьбы в деревне в период империализма // Особенности аграрного строя России в период империализма. М., 1962. С. 5-48.
11 Дубровский С.М. К вопросу об уровне развития капитализма... С. 7.
12 Там же. С. 16.
13 См., напр.: Иного не дано: Перестройка: гласность, демократия, социализм. М., 1988. С. 9 - 270.
14 Дубровский С.М. К вопросу об уровне развития капитализма. С. 33.
15 См.: ГорбачевМ.С. Октябрь и перестройка: революция продолжается. М., 1987.
16 См., напр.: Кризис самодержавия в России, 1895 - 1917. Л., 1984.
17 См., напр.: Рогалина Н.Л. Аграрный кризис в России конца XIX - начала XX века // Вопросы истории. 2004. № 7. С. 10-22.
18 Корелин А.П., Шацилло К. Ф. П.А. Столыпин и судьбы реформ в России // Судьбы российского крестьянства. М., 1996. С. 41.
19 Там же. С. 33.
20 Рогалина Н.Л. Указ. соч. С. 15.
21 Macey D. A. J. Government and Peasant in Russia, 1861 - 1906: The Prehistory of the Stolypin Reforms. DeCalb,
1987.
22 Фроянов И.Я. Октябрь семнадцатого (глядя из настоящего). СПб., 1997. С. 40.
23 Кузьмин А.Г. История России с древнейших времен до 1618 года: В 2 т. М., 2003.
24 Фроянов И.Я. Указ. соч. С. 34.
25 В новейшей литературе рассмотрены и малоизвестные обстоятельства профессиональной деятельности И.Я. Фроянова в 1990-х гг. (см.: Брачев В.С. Травля русских историков. М., 2006).
26 Афанасьев Ю.Н. Указ. соч. С. XX-XXI.
27 См., напр.: Confino M. Societe et mentalites collectives en Russie sous l'Ancien Regime. Paris, 1992.
28 Афанасьев Ю.Н. Указ. соч. С. XXII.
