CC BY
954К МЕТОДОЛОГИИ НАУЧНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ МОЛОДЕЖИ
ЗУБОК Юлия Альбертовна, доктор социологических наук, профессор, Институт социально-политических исследований РАН,
Москва
E-mail: [email protected]
ЧУПРОВ Владимир Ильич, доктор социологических наук, профессор, заслуженный деятель науки РФ, главный научный сотрудник, Институт социально-политических исследований РАН,
Москва
E-mail: [email protected]
Современная социология молодежи:
изменяющаяся реальность и новые теоретические подходы
Аннотация. Изменяющаяся реальность стала значимым фактором изменений, происходящих в молодежной среде. Осознание этого обстоятельства активизирует фундаментальную теоретическую рефлексию, результатом которой становится переосмысление многих феноменов реальности, а также разработка новых проблем, возникающих на стыке взаимодействия молодежи и общества и внутри самой молодежи. Связь между усложнением динамики общественного развития и социологической теорией выразилась в обосновании новых современных подходов к ее исследованию. В статье рассматриваются теоретические проблемы социологии молодежи и изменение теоретико-методологических подходов к ее исследованию в условиях изменяющейся реальности, обосновываются сущностные характеристики последней. Анализируются изменения в социальных механизмах и теоретических подходах к
исследованию социальной интеграции и социального развития молодежи, социальной регуляции и саморегуляции, влияние социокультурных факторов и социально-групповых особенностей молодежи на этот процесс, фундаментальные основания диверсификации саморегуляционных стратегий, особенности рационализации, роль доверия в социокультурной саморегуляции. Разрабатываемые концепции в социологии молодежи способствуют развитию общесоциологических теорий.
Ключевые слова: социология молодежи, общесоциологические теории, теории среднего уровня, изменяющаяся реальность, социальная неопределенность, риск, социальные механизмы, социальная интеграция, социальное развитие, социальная регуляция, социокультурная саморегуляция, рационализация, доверие.
Zubok Yulia Al'bertovna, Doctor of Sociology, Professor, Institute of Socio-Political Studies of the Russian Academy of Sciences, Moscow, Russia
E-mail: [email protected]
Chuprov Vladimir Il'ich, Doctor of Sociology, Professor, Honored Scientist of the Russian Federation, Chief Research Fellow, Institute of Socio-Political Studies of the Russian Academy of Sciences, Moscow, Russia E-mail: [email protected]
ModernSociology of Youth:
Changing Reality and Theoretical Approaches
Abstract. Changing reality is a significant factor of changes in the youth. Awareness of this fact activates fundamental theoretical reflection, resulting in a rethinking of many of the phenomena of reality and also the development of new problems arising at the interface of interaction
of youth and society and between different groups of young people. The relationship between the complexity of the dynamics of social development and of sociological theory is expressed in the justification of new approaches in youth studies. The article considers theoretical problems of sociology of youth and the changing theoretical and methodological approaches to its study in the context of changing reality. Substantiates the essential characteristics of a changing reality. Examines changes in social mechanisms and theoretical approaches to the study of social integration and social development of youth, social regulation and self-regulation, the impact of socio-cultural factors and specific characteristics of youth on this process, the fundamental reason of self-regulation strategies of youth. Developing of the concepts in the sociology of youth contributes in to the development of general sociological theories.
Keywords: sociology of youth, general sociological theory, middle range theories, a changing reality, the social uncertainty, risk, social mechanisms, social integration, social development, institutional regulation, socio-cultural self-regulation, rationalization, trust.
Актуальность изучения молодежи в любую эпоху и на любом отрезке общественно-исторического развития коренится в созависимости между этой социальной группой и обществом в целом и обусловлена особенностями изменяющейся социальной реальности. Молодежь через систему индивидуальных выборов воссоздает или по-новому конструирует общество как собственную реальность. Вместе с тем ее жизненные траектории и выборы находятся под влиянием изменяющейся реальности каждого этапа развития общества, придавая своеобразие и социальному облику молодежи, и ее проблемам. Поэтому изменяющаяся социальная реальность актуализирует разработку новых теоретических подходов к социологическому изучению молодежи.
Фундаментальные основания теорий среднего уровня в социологии молодежи
Социология молодежи проделала значительный путь в направлении создания и переосмысления собственных теорий, концепций и объяснительных схем. Это обусловлено происходящими изменениями структурно-функциональных основ
современных обществ и их социокультурной динамикой, усложнением механизмов функционирования общественных систем в целом и их отдельных подсистем, что находит отражение в изменяющейся социальной реальности. Исчезновение прежних и рождение новых социальной слоев и групп, появление новых социальных посредников, с которыми взаимодействует молодежь и которые принимают на себя функции социального регулирования и контроля, возникновение в ее среде новых потребностей и способов их реализации, новых идентичностей и культурных практик, оснований социальной дифференциации и солидарности, обострение существовавших и возникновение новых источников противоречий и конфликтов, изменения мотивации и форм конкретной деятельности и т.д. — все это требует непрерывной теоретической и методологической рефлексии. Она направлена на поиск новых подходов к пониманию сущности молодежи, ее возрастных границ, групповой специфики, положения в обществе, социальных взаимодействий, форм активности, освоения и присвоения реальности, особенностей потребления и многого другого, что отчасти стало традиционными темами в исследованиях молодежи, получив современное звучание под влиянием глобальных и локальных социально-экономических, социально-политических, социокультурных изменений. Иные темы возникали как результат изменения не только объективной социальной действительности, но и субъективной реальности как образа ее объектов, порождая новые феномены в молодежной среде, а также как следствие новых теоретических конструкций самой молодежи как феномена.
Обратимся к тем определениям молодежи, которые на сегодняшний день составляют основу социологических подходов к ее исследованию. Несмотря на периодически возникавшие дискуссии в отношении той или иной трактовки, актуальными остаются определения молодежи как возрастной группы; интерпретация ее с точки зрения охвата определенного жизненного цикла; толкование молодежи исходя из особенностей ее социального положения; ее понимание в значении субкультуры; определение с точки зрения роли и места в воспроизводстве общества [Чупров 1994; Семенова 2003; Чупров, Зубок 2011; Вишневский, Шапко 2005; Луков 2012; Омельченко Е. Л. 2004 и др.]. В каждом из обозначенных
подходов к определению социальной сущности молодежи выделяется одна из наиболее значимых сторон ее социального взаимодействия с обществом, отражающая ту или иную характеристику ее групповых признаков. Многообразие этих признаков определяет сложную внутреннюю структуру молодежи, ее дифференциацию и различия, в которых раскрываются ее сущностные свойства. Таковыми являются переходность социального статуса, лабильность, экстремальность, трансгрессивность сознания, нарастающая глобали-зированностьи новые формы стандартизации. Эти признаки стали фундаментальными основаниями в существующих теориях молодежи. На их основе разрабатываются механизмы социального становления и продвижения молодежи в разных социальных сферах и на разных этапах жизненного пути, анализируются проблемы неравенства, социальной регуляции и саморегуляции, молодежной культуры и субкультуры, новые способы межгрупповых и внутригрупповых взаимодействий, особенности конструирования реальности [Щепанская 1993; Константиновский 2000; Омельченко 2000; Российская молодежь... 2005; Козлов, Теплов 2007; Константиновский 2008; Семенова 2009; Константиновский, Вознесенская, Чередниченко 2014; Неформальные молодежные сообщества. 2008; Паутова 2008; Березутский 2002; Черкасова 2004; Яковук 2006; Сорокин 2008; Кубякин 2012; Рожкова 2013; Даффлон 2008; Селиверстова, Юмашева 2009; Касамара, Сорокина 2009; Горшков, Шереги 2010; Актуальные проблемы...2010; Гудков, Дубин, Зоркая 2011; Бараш 2012; Ковалева 2012; Ковалева, Богданова 2012; Смакотина 2012; Зубок, Сорокин 2010; Григоренко 2013; Молодежь современной России. 2013; Дейч, Макиев 2014; Габа 2015; Студенчество России. 2016; Чередниченко 2016; Зубок, Ростовская, Смакотина 2016; Михайлова, Черкасова 2015; Черкасова, Шевалдина, Старицына, Величко 2016 и др.].
Новые подходы:стремление к адекватной рефлексии изменяющейся социальной реальности
Ретроспектива траекторий развития научного знания в области социологии молодежи довольно наглядно показывает неравномерность развития теорий. Спады и подъемы
в этом процессе как естественные черты развития любого теоретического знания чередуются под влиянием изменений социальной реальности.
Новое в социологии вообще и особенно в социологии молодежи возникает в периоды наиболее острых экономических, политических, культурных вызовов, повышающих внимание к молодежной составляющей этих процессов (трансформационные процессы на рубеже 1980—1990-х гг., «цветные революции», виртуализация реальности, формирование культуры потребления, особенности конкретных субкультур и т.д.). Однако при этом высвечиваются не только проблемные стороны молодежи (социальные неравенства, социальное исключение, девиация, экстремизм, риск и пр.), но и позитивные, позволяющие увидеть в ней продуктивную социальную силу, обновляющую социальный и культурный ландшафт.
Основные предпосылки, стимулирующие новый виток теоретизирования в области исследований молодежи, таким образом, связаны: во-первых, с обострением социальных проблем молодежи, с неопределенностью перспектив реализации ее потенциала и противоречий перехода ее скрытых ресурсов (возможностей) в актуальные состояния (действительность) в периоды общественных кризисов; во-вторых, с непониманием обществом амбиций современной молодежи, когда эскалация социальных проблем различных ее групп превращает их в проблему для общества, приводя к их социальному исключению или подавлению; в-третьих, с необходимостью переосмысления феноменов изменяющейся реальности, в том числе в молодежной среде, ее социально-возрастных особенностей и социокультурных проявлений, а также способов их восприятия и интерпретации.
Исследования молодежи, начавшиеся на старте ХХ века, пережили поочередно влияние позитивизма, реализма и затем «конструкционизма», усиление которого пришлось на 1980-е гг. и отмечалось практически во всех сферах социального знания. Как отмечает известный финский социолог молодежи В. Пууронен, «конструкционизм» был логичным шагом вперед по отношению к критике позитивизма и одновременно преодолением ограничений реализма в молодежных исследованиях [Ришопеп 2005: 21]. В большинстве новых концепций
молодежи признается независимое, объективное существования реальности, но социально конструируемым является знание о ней. Следовательно, используемые для описания молодежи лингвистические и культурные формы, в которые облекается знание о ней как о феномене наравне с конкретными проявлениями жизнедеятельности самих молодых людей, становятся не менее важным предметом осмысления. Поэтому в исследованиях молодежи «конструкционизм» стимулировал внимание к самому дискурсу, когда переосмыслению подвергались не только феномены реальности, но и способы их анализа. Особенно язык, которым описывалась молодежь и ее бытие, то, каким образом отражается в языке восприятие молодежи и каковы способы ее социальной и культурной маркировки. Подобный дискурс актуализируется время от времени, отражая критическую рефлексию и объекта исследования, и способов его познания.
Существенная проблема, возникающая в связи с этим, состоит в адекватном понимании того обстоятельства, что молодежь, хотя и является некой теоретической идеей, социальной, культурной, политической конструкцией, тем не менее, она живет и взаимодействует в объективной реальности, испытывая реалистичные социальные проблемы, исследование которых нельзя сводить к одному лишь дискурсивному анализу. Равно как мало продуктивным является преимущественное внимание только к «позитивным» или только к проблемным аспектам жизнедеятельности молодежи, а также объявление приоритетным каких-то отдельных сторон ее повседневного бытия. Поэтому современные исследования молодежи, претендующие на полнотуи глубину ее понимания, основываются на сочетании разных парадигм, позволяющих, во-первых, описать происходящее с молодежью в объективной действительности; во-вторых, конструирование реальности самой молодежью и отражение этой реальности в сознании молодежи; в-третьих, особенности восприятия обществом происходящих в ее среде изменений.
В России под влиянием социальных перемен развитие социологических теорий молодежи происходило чрезвычайно интенсивно, хотя и неравномерно. Характерен тот факт,
что разработка новых подходов к пониманию изменений молодежи, как и механизмов ее взаимодействия со столь же стремительно изменяющимся обществом, шла независимо, а иногда и вопреки отсутствию социального заказа на подобные разработки и в целом на молодежные исследования со стороны структур управления. Все больше и больше углублялся разрыв функциональной связи науки о молодежи с управленческой стратегией и практикой работы с ней, что весьма негативно отразилось на состоянии государственной молодежной политики в целом и на возможности решения целого ряда насущных проблем молодежи, выходящих за рамки индивидуальных возможностей самих молодых людей.
С другой стороны, как пишет С. А. Кравченко, «чтобы поспевать адекватно анализировать "ускользающий" сложный мир, ученым-обществоведам приходится не уточнять и подправлять существующий инструментарий, а, по существу, переоткрывать социальную реальность, которая ныне стала подверженной невиданной ранее рефлексии» [Кравченко 2014]. Осознание этого обстоятельства активизировало фундаментальную теоретическую рефлексию, результатом которой стало переосмысление многих феноменов реальности, а также разработку новых проблем, возникающих на стыке взаимодействия молодежи и общества и внутри самой молодежи. Как следствие, связь между усложнением динамики общественного развития и социологической теорией выразилась в обосновании новых современных подходов к исследованию российской молодежи. В них отражается иное понимание роли и места молодежи в обществе: акцент в значительной мере смещен с «объектного» подхода, рассматривающего молодежь как пассивный объект управленческих стратегий на «субъектный» — как активная жизнедеятельность самоорганизующегося полисубъектного актора. Отсюда новый язык, связанный с этим смещением, а также новая тематика исследований.
Основу развития современных исследований молодежи составляет полипарадигмальность, позволившая преодолеть ограниченность классических социологических теорий и методов познания в условиях динамизма социальной реальности, отразить нелинейность и диверсификацию внутри
молодежи и общества, исследовать новые противоречия в их взаимодействии, увязать многообразие социальных практик.
Результатом рефлексии, начавшей стремительно меняться в условиях перестройки социальной реальности конца 1980-х гг., стала разработка коллективом ученых Института социологии АН СССР (Е. П. Васильева, Ю. Л. Качанов,
A. В. Кинсбургский, Л. А. Коклягина, М. М. Малышева,
B. В. Семенова, М. Н. Топалов, М. Р. Тульчинский, М. Ф. Черныш под руководством В. И. Чупрова) социально-воспроизводственной концепции социального развития молодежи, во многом определившей отход от монопарадигмального направления в исследовании этой социальной группы. Концепция получила дальнейшее развитие в отделе социологии молодежи ИСПИ РАН в качестве социально-воспроизводственной научной парадигмы в социологическом определении молодежи. В ней молодежь рассматривается как становящийся субъект общественного производства и общественной жизни, обосновываются ее воспроизводственная, инновационная и трансляционная социальные функции, что определяет ее социально-групповую специфику.
В современной социальной реальности возникла потребность в разработке новой парадигмы социализации, предпринятой учеными МосГУ под руководством А. И. Ковалевой. Ключевым понятием в ней выступает «множественность со-циализационных траекторий».
В результате многолетних разработок в МосГУ получила обоснование тезаурусная парадигма конструирования социальной реальности (рук. Вал. А. Луков). Важнейшей ее составляющей явились распространенные в молодежной среде тезаурусы, образующие ценностно-нормативные комплексы.
Неопределенность, являющаяся основной характеристикой современной реальности, стала предметом разработки в ИСПИ РАН рискологической парадигмы социологического изучения молодежи (рук. Ю. А. Зубок). Она основана на концептуализации риска как сущностного свойства молодежи.
Изучение молодежи и ее проблем под углом зрения феноменологии человеческой культуры реализовано в парадигме повседневности, разрабатываемой социологами под
руководством Е. Л. Омельченко. Авторы исходят из наличия множественности современных стилей жизни, необходимости формирования индивидуальных и групповых стратегий их реализации.
Эти подходы успешно развиваются исследовательскими центрами Москвы, Санкт-Петербурга, Белгорода, Ростова-на-Дону, Краснодара, Екатеринбурга, Новосибирска, Иркутска, Уфы, Пензы, Хабаровска и др.
Определяя принципы и категориальный аппарат социологических теорий, раскрывающих суть различных областей знания, разрабатываемые парадигмы формируют методологию исследования молодежи в трансформирующемся российском обществе. В совокупности они составляют теоретическую базу современной социологии молодежи.
Закрепление полипарадигмального статуса в отечественной социологии молодежи сопровождалось плюрализацией идей и использованием мультидисциплинарного подхода. Плюрализация наглядно проявляется в отсутствии маркировки теорий «правильных» и «неправильных», апробации их на предмет относительной целостности, полноты и адекватности в отражении разных предметных сторон изучения молодежи. При этом многие теории, как подмечает Вал. А. Луков, представляют собой не столько законченные конструкты, сколько «базовые основания для интерпретации выявленных фактов», находящиеся в развитии точно также, как изменяется и развивается сама молодежь и те условия, в которых она существует [Луков 2007: 70.]. Мультидисциплинарность является прямым отражением плюрализма подходов, связанных с выходом за границы одной науки и рассмотрением молодежных феноменов не только с позиций социологии, но и с позиций философии, психологии, антропологии, криминологии, биологии, медицины и т.д. При этом обилие и различие когнитивных схем может быть, в конечном счете, сведено к небольшому числу парадигм — объяснительных схем.Последние в области социологии молодежи прошли апробацию. Они стали приемлемыми познавательными средствами, способными дать непротиворечивое знание о новых явлениях (и их связи с ранее познанными), получивших признание в относительно крупном сегменте научного сообщества [Луков 2007: 70—74].
Плюрализм и мультидисциплинарность как характерные черты гуманитарных наук конца ХХ — начала XXI в. отражают не только различия концептуальных подходов, но и самих научных сообществ как их носителей, объединенных более или менее схожими взглядами. В этом смысле проявляет себя «тезаурусная организация гуманитарного знания» [Луков, Луков 2008] и избирательность, сопровождающая любую деятельность, в данном случае — субъектов научного познания (Вал. и Вл. Луковы). Означает ли это обстоятельство столкновение разных векторов теоретического знания в поле социологии молодежи? Скорее наблюдается сосуществование основных векторов: стремление к выработке целостного подхода к исследованию молодежи, к ее изучению во всем многообразии связей и отношений с обществом и познания ее субъективного мира повседневности посредством количественной и качественной методик исследования [Чупров, Зубок 2008; Щепанская 1993; Боков 2014; Молодежные движения. 1999; Сергеев 2003; Ильин 2007; Агранат 2010; Ковалева 2003; Омельченко 2013]. С позиций различных наук — социологии, психологии, культурологии, политологии, права — жизнедеятельность молодежи рассматривается как явление, обусловленное ее возрастной принадлежностью, изменениями культуры, образования, трудовых отношений. В сочетании с историческими и контекстуальными условиями глобализации, информатизации, миграции, детерминирующими более общие процессы переконструирования социокультурного пространства, эти особенности приводят к появлению в ее среде новых норм и культурных практик, дифференциации социокультурных образцов и стратегий социальной интеграции, особенностей взаимодействий и индивидуализации и т.д. Не теряет актуальности проблематика формирования социального капитала и новых форм социального неравенства в условиях глобализации; гражданственности молодежи, противоречий прав и возможностей разных ее групп; изменившихся форм общественно-политического участия, политических инициативи молодежной проектной деятельности, а также научно обоснованных подходов к реализации молодежной политики на европейском уровне [Furlong2013; Cuervo 2016; YoungPeople...; Interrogating conceptions. 2015; Crofts, Cuervo, Wyn, Woodman, Reade, Cahill, Furlong 2016].
От общесоциологических теорий к теориям среднего уровня и обратно
Несмотря на бурное развитие новых теоретических подходов в современном социальном знании, некоторые по-прежнему нуждались в существенном переосмыслении. Это, с одной стороны, затрудняло решение отраслевых задач, в т. ч. в социологии молодежи, с другой — стимулировало погружение в поле теоретической социологии.Из арсенала общей теории в социологических концепциях молодежи нашли отражение теории неопределенности и риска (У. Бек, Э. Гидденс, М. Дуглас, С. Лаш, Н. Луман, Д. Луптон, А. В. Мозговая, О. Н. Яницкий и др.); нелинейности и становления саморегулирующихся систем (И. Пригожин и И. Стенгерс, Дж. Урри, В. С. Степин, С. А. Кравченко); разрыва и социокультурной травмы как нормы общественного развития (П. Штомпка); культурной гибридизации, парадоксальности и кентавризма (Ж. Т. Тощен-ко); новых форм рационализации и приспособления к изменяющейся, текучей, ускользающей реальности, символизации и виртуализации реальности (Ж. Деррида, Э. Гидденс, М. Арчер, Ж. Бодрийяр, Г. Ритцер, З. Бауман). Сформулированные в их трудах «принципиально новые теоретические подходы, по существу, подготовили основу для новых переоткрытий» (курсив наш) [Кравченко 2014: 28]. Это обстоятельство имело принципиальное значение для понимания характера научной рефлексии в области современной социологии молодежи в России. Ее теоретическая база развивалась на основе современных подходов в общей социологии, но в направлении их развития с учетом специфических особенностей молодежи как объекта исследований, ее установок и жизненных практик, а также специфики российской трансформации как совокупности внешних условий их реализации. Таким образом, разработка частных социологических теорий молодежи базируется на новых подходах в теоретической социологии, отражающих изменение конкретных социальных реалий, развивая и обогащая общесоциологические теории за счет особенностей предметной области социологического изучения молодежи.
Применение данного методологического принципа нашло отражение в разработке социологической концепции неопре-
деленности, нелинейности и риска в молодежной среде [Чупров, Зубок, Уильямс 2001; Луков 2012; Зубок, Чупров 2016: 22—27]. Неопределенность, связанная с ускорением во всех сферах жизнедеятельности современного трансформирующегося общества, является значимой характеристикой изменяющейся социальной реальности. Поскольку трансформация активизирует проявление разнонаправленных тенденций, то трансформирующееся общество — это внутренне противоречивая реальность, сочетающая в себе две или несколько противоположных возможностей и потому обретающая черты неопределенности. Расхождение между свойствами объектов и их состояниями — главная черта неопределенности, что затрудняет рефлексию. Невозможность охватить социальную действительность с помощью одной- единственной системы описания создает затруднения в построении адекватной картины мира. Воспринимаемая как неожиданностьи случайность, неопределенность носит непредсказуемый, неустойчивый характер, делая таким же непредсказуемым, а поэтому рискованным и выбор человека. В этом смысле неопределенность становится фактором нелинейности. Данные разработки легли в основу теории общества риска, представляющего собой, по У. Беку, специфический способ организации социальных связей в условиях неопределенности, когда, наряду с процессом производства материальных и социальных благ, систематически воспроизводится риск.
Рискологическая проблематика составила важную основу современных теорий молодежи. Значимым аспектом явилось рассмотрение риска в системе сущностных свойств молодежи. Молодым людям больше присуще стремление к новому, неизведанному, они меньше рефлексируют по поводу возможных последствий от соприкосновения с неопределенностью и смелее идут на риск. Это существенно отличает молодежь от других социальных групп и может рассматриваться в качестве одного из группообразующих признаков. Обоснованность рискологического подхода обусловлена переходностью свойств и состояний молодежи. А именно перехода от преимущественного свойства быть объектом регуляционных стратегий к активной субъектности, а также движения от неопределенности амбивалентного социального статуса молодежи
к определенности социальных позиций самостоятельных социальных субъектов. Конкретизация понятий неопределенность, риск, общество риска применительно к проблематике взаимодействий молодежи и общества позволила расширить предметную область социологии молодежи и продвинуться в социологическом понимании особенностей ее социальной интеграции, социального развития, социализации.
Вместе с тем применение рискологического подхода в социологии молодежи способствовало уточнению ряда понятий, используемых в теоретической социологии. В частности, в определении риска. Риск понимается, во-первых,как характеристика условий жизнедеятельности молодежи, в ситуации перехода от состояния неопределенности к ситуации определенности (или наоборот) (средовые проявления риска); во-вторых, как сама деятельность в данных условиях, когда появляется обоснованная возможность выбора при оценке вероятности достижения предполагаемого результата, неудачи или отклонения от цели с учетом действующих морально-этических норм (деятельностная форма проявления риска). Средовые риски проявляются как нарушение всей совокупности необходимых условий для формирования и развития молодежи, когда они не соблюдаются как достаточные и становятся неопределенными. Их источником становятся воспроизводящиеся кризисы и системный характер риска, продуцируемого в результате дисфункций социальных институтов. Распространяясь в социальном пространстве под влиянием различных экономических, социальных, политических и других факторов, риск в конкретных ситуациях не одинаково воспринимается людьми. Если средовая составляющая риска отражает процесс его эскалации в условиях жизнедеятельности молодых людей, то деятельностная характеризуется их установками в отношении рискованных форм поведения.
На примере молодежи были выявлены условия локализации и эскалации риска. Как правило, в обществах, переживающих эволюцию без социальных потрясений и сохраняющих благодаря действующим интеграционным механизмам относительно устойчивый уровень социальной солидарности, риск локализуется, принимая латентные формы. Напротив, затяжной характер нестабильности, углубление противо-
речий и неопределенность конечной цели преобразований вызывают эскалацию риска. В этих условиях выход из одной ситуации риска приводит не к ее устранению, а наслоению новых рискованных ситуаций. Если на уровне макроструктур речь идет о потере управляемости, то на индивидуальном и групповом уровнях это выражается в непредсказуемости жизни и деятельности молодого человека.
Существенно изменяется в обществе риска процесс социального развития молодежи. Если в относительно стабильных социальных условиях развитие связывается с необратимостью, направленностью и закономерностью, что концептуально отражается в его классическом понимании [Социология. 1996: 337; Чупров 2003: 305], то в условиях неопределенности инелинейности эти свойства утрачиваются. Необратимость ставится под сомнение нарушением постоянства процессов накопления количественных и качественных перемен. Направленность как определенная линия, по которой осуществляется накопление изменений, утрачивает однозначность. Закономерность, отражающая повторяемость изменений, свидетельствующих о том, что они совершаются с необходимостью и не являются случайными, сменяется недетерминированностью.
Исчезновение закономерности, необратимости и устойчивости из числа базовых признаков развития заставляет по-новому рассматривать этот процесс. В современных условиях он приобретает нелинейный, многовариантный характер, реализуемый в процессе множества жизненных выборов, совершаемых автономными индивидуализированными акторами на основе конструируемых ими смыслов и значений. В их основе лежит ориентация на самореализацию, удовольствия и впечатления, которая задает параметры смысложизненных целей и средств их достижения. И, хотя общество не является индифферентным по отношению к тому, как протекает этот процесс, конечный выбор остается все же за самими молодыми людьми. Поэтому социальное развитие молодежи сегодня — это скорее развернутый во времени процесс самоактуализации и саморазвития.
По-новому в обществе риска трактуется социальная интеграция молодежи. В ее определении отражается ее сущность не как достигнутого состояния, а как процесса. При этом
подчеркивается ее дуальность, когда имеет значение не только процесс включения молодежи в структуры и отношения, но и ощущение своей принадлежности к ним через интернали-зацию соответствующих ценностно-нормативных образцов. Соотношение степени включения и идентификации позволяет на эмпирическом уровне исследовать направленность и оценивать устойчивость интеграционных векторов молодежи. Поэтому под социальной интеграцией молодежи понимается характер связей между обществом как целым и молодежью как его частью, возникающих в процессе включения этой социально-демографической группы в социальную структуру, а также совокупность процессов, определяющих различные формы ее внутригруппового единства [Зубок 1998].
В условиях социальной нестабильности и неопределенности интеграция молодежи также приобретает свои особенности. Во-первых, наблюдается разрыв между двумя составляющими интеграционного механизма — включением молодежи в те или иные структуры и идентификацией с ними. Как следствие, интеграция скорее приобретает вынужденный характер, больше соответствующий механическому слиянию, нежели органически выстроенной связи. Во-вторых, ускорение социокультурных изменений и трансформация знаково-символического мира молодежи придают гибкость молодежным идентичностям, способствуют быстрой смене идентификационных оснований, их «текучести». В-третьих, происходит диверсификация форм интеграционного поведения: на основе полного или частичного принятия целей и средств — конформизм, инновация, а также на основе их полного или частичного отвержения — ритуализм, ретритизм, бунт. В-четвертых, в силу сужения идентификационных оснований интеграционные процессы, как правило, локализуются в рамках отдельных молодежных сообществ [Зубок 1998], где, как отмечает Е. Л. Омельченко, одним из ключевых моментов поддержания групповой идентичности становится эстетическая, художественно-креативная сторона имиджа — внешний вид, язык, музыкальные пристрастия, а также всевозможные стилевые отличия [Омельченко 2013; Латышева 2010].
Основным механизмом интеграции молодежи в общество выступает социализация. В ходе выработки нового современ-
ного взгляда на механизмы ее осуществления решается ряд ключевых вопросов, где основным становится соотношение стихийного и целенаправленного, институционально регулируемого и саморегуляционного, нормативного и девиантного.
В современных условиях социализационный процесс происходит на фоне всеобщей деформации функций основных институтов социализации, вытеснения одних институтов другими, смены форм и способов социального контроля и снижения целенаправленных влияний институтов на формирование молодежи. Дисфункции проявляются в том, что институты не в состоянии вырабатывать и транслировать общие и непротиворечивые нормы, в их релятивизме и необязательности; в размывании социальных ожиданий как основы ролевых моделей, сообщаемых молодежи; в эрозии регулятивного механизма, связанной с неопределенностью степени свободы автономного и независимого по отношению к нормам поведения молодежи, а также неопределенности санкций, как поощрительных, так и карающих; в сбое селективной функции, все больше утрачивающей меритократиче-ские основания и приобретающей архаичный характер. Все это не просто меняет формы отражения действительности в сознании и поведении молодых людей, делая их крайне противоречивыми, но и способы конструирования ими собственной реальности.
Эти противоречия приобретают уникальную специфику под влиянием особенностей трансформирующегося российского общества, что проявляется в разветвлении «социализа-ционных траекторий молодежи» (термин А. И. Ковалевой) и в механизмах саморегуляции в молодежной среде.
Социальная саморегуляция взаимодействий молодежи: механизмы и диверсификация стратегий
Изменение механизмов саморегуляции, понимаемой как воздействие молодых индивидов и групп на самих себя с целью достижения желаемого состояния, происходит в направлении расширения пространства индивидуального выбора молодежи на фоне сужения институциональных влияний. В условиях
увеличения числа альтернатив и снижения регулятивного влияния институтов выбор определяется преимущественно самими молодыми людьми на групповом и индивидуально-личностном уровне, подчиняясь их собственному пониманию целесообразности, рациональности, эффективности и привлекательности. Взаимодействующая с обществом молодежь, таким образом, является далеко не единой группой, а представляет собой множество самоорганизующихся субъектов, активно реализующих индивидуализированные стратегии саморегуляции.
Снижение авторитета и эффективности институтов как регуляторов социальных взаимодействий во многом обусловлено их дисфункциями практически во всех аспектах: нормативном, реляционном, регулятивном, интегративном и т.д. Так, нормативная дисфункция выражается в размытости и противоречивости вырабатываемых норм, слабой их корреляции с ожиданиями молодежи, неадекватным отражением в них изменившейся социальной реальности. Реляционная дисфункция часто сопровождается неясностью ролевых моделей как отражения неопределенности социальных экспектаций молодежи и общества по отношению друг к другу, неясностью того, какие ожидания молодежь и общество в условиях либерализации могут адресовать друг другу. Регулятивные дисфункции весьма наглядно выражаются в сбое нормативно-санкционирующих элементов социорегуляционного механизма, когда неясна степень автономии самоорганизующихся акторов от установленных норм, а коридор для свободного их функционирования то сужается под давлением внезапно проявляющегося авторитаризма, то расширяется до пределов, нарушающих интересы и свободу других участников взаимодействий. Наконец, интегративная функция институтов также деформирована неспособностью предложить наиболее общие основания консенсуса и солидарности. В результате этих изменений выработка ценностно-нормативных оснований деятельности, ролевых моделей, социальных ожиданий и регулирование интеграционных процессов переходит на индивидуальный и групповой уровень.
На фоне дисфункций институтов как социальных регуляторов взаимодействий наблюдается ряд характерных
изменений и в саморегуляции. Во-первых, увеличивается разрыв между индивидуализированными стратегиями и их институциональными основаниями, когда собственные представления молодежи о целесообразности все дальше уходят от институционализированного регламента, отражая не только меру ее эмансипации, но и глубину отчуждения. Во-вторых, отмечается амбивалентность нормативности, когда, с одной стороны, проявляется ее деструкция (отказ от обязательных норм, изменение их восприятия, релятивизм и необязательность), а с другой — устанавливаются жесткие нормативные стандарты, диктуемые субкультурой, рекламой и модой, принявшими на себя функции социального контроля в молодежной среде. Общие тенденции, возникающие в связи с этими изменениями, выражаются в редуцировании абсолютных ценностей, отсутствии общего знания о должном и всеобъемлющей морали; многоликости, противоречивости и относительности ценностно-нормативных и нравственных критериев саморегуляции; снятии ограничений на любые отклонения; утрате отклонениями смысла девиаций и превращении их в форму «Иного»; переходе к временным договорным связям; конструировании прагматичных систем ценностей, удобных для индивидуального и группового функционирования; снижения опасения санкций. В саморегуляции социальных взаимодействий определяющими становятся личные и групповые амбиции, а критериальная база их самооценки дифференцируется [Зарубина 2013; Зубок 2015].
В этих условиях особую актуальность приобретает изучение глубинных механизмов саморегуляции, позволяющих понять, как и чем руководствуются в своем жизненном выборе эмансипированные молодые субъекты. Реализация этой задачи определила обращение к феноменологической парадигме (А. Шюц, Э. Гуссерль) и к парадигме конструирования социальной реальности (П. Бергер, Т. Лукман), позволяющей рассматривать саморегуляцию взаимодействий молодежи как процесс формирования и изменения ее отношения к социальной реальности.
Представления об объектах реальности, лежащих в основе отношения к ним, формируются в период социализации в процессе «интерсубъективных взаимодействий» молодежи
(термин Э. Гуссерля). Знания и представления, получаемые молодыми людьми в ходе освоения объективной действительности, как результат их жизненного опыта, редуцируются в систему значений и смыслов, на основе которых и формируется отношение к конкретным объектам — структурам или людям. Таковыми могу быть другие индивиды или группы, семья, образование, труд, власть и др. Под отношением при этом понимается «система сложившихся индивидуальных, групповых представлений, понятий, суждений о социальном объекте, явлений, возникающих вследствие эмоционально-чувственного отражения в индивидуальном или групповом сознании социальной реальности в форме интериоризированного опыта взаимодействий с другими людьми, познания ее природы и сущности, выраженных в социальной позиции индивида, группы» [Чупров, Зубок, Романович 2014: 67]. Отношение к реальности фиксируется в форме ее образа — рациональном и эмоциональном впечатлении о предметах, персонажах, событиях и явлениях на основе обозначаемого устойчивого смысла [Аверинцев 2006: 386—387]. Тем самым раскрывается отношение к конкретным объектам как феноменам социальной реальности. По мере накопления знаний происходит познание их объективных сторон и связей, т.е. социальной действительности. Познанная и осмысленная действительность обретает смысл в сознании молодых людей и приобретает форму реальности.
Сформировавшиеся образы реальности отличаются устойчивостью и выступают отправными точками саморегуляции в социальных взаимодействиях. Однако они не остаются полностью неизменными, как не является неизменной и сама реальность. Понимание реальности как изменяющейся связано с процессом ее конструирования — непрерывного производства людьми конкретных значений, символов, которые образуют субъективную реальность.
С одной стороны, молодежь преемственно наследует, а с другой, пересматривает смыслы и значения феноменов реальности, придавая им иной смысл. Наполняясь новыми смыслами в изменяющихся условиях, они конструируются и переконструируются молодыми людьми, вырабатывающими свое собственное понимание их сущности и значения. В ре-
зультате изменяется и сам характер отношений, регулируемый этими новыми смыслами. На индивидуальном и групповом уровне происходит обновление ценностно-нормативных контуров, мировоззренческих оснований, адекватных новым, меняющимся реалиям социокультурной жизни, которые иначе регулируют жизнедеятельность молодежи. Смыслы успешной биографии, достижений, правильного поведения, ответственности, любви, дружбы, долга и т.д. изменяются, определяя поведение молодого человека в межличностных отношениях, профессиональном поле, в образовании, семье, общественно-политическом пространстве и т.д. Наиболее значимые из них закрепляются в системе социальных установок как сложившихся предрасположенностей к действию (взаимодействию) определенным способом.
Формирующееся отношение к реальности имеет двухуровневую структуру, в которой выделяются базовые аспекты отношения и социально-ситуационные. Базовые связаны с пониманием молодыми людьми социального назначения и функций различных объектов и особенностей их влияния на общество. В то время как ситуационные отражают результат преломления и трансформации характеристик образа реальности в зависимости от конкретных условий, потребностей и интересов, возникающих в разных жизненных ситуациях [Романович 2009: 16].
Если формирование базового аспекта отношения — это продукт исторически обусловленного развития общества, то ситуационный складывается по мере отражения собственного знания и опыта в групповом и индивидуальном сознании. В совокупности базовые и ситуационные аспекты отношения обеспечивают целостность саморегуляционному механизму как явлению и предмету изучения.
Однако не все в восприятии реальности и в конструировании ее образа подвергается рефлексии и становится фактом осознанных стратегий саморегуляции. Часть образа реальности остается на периферии сознания и даже за его пределами, существуя в коллективном бессознательном в виде неосознаваемого опыта предыдущих поколений. В неотреф-лексированном виде отношение к реальности закрепляется в архетипах, ментальности, габитусах и стереотипах [Юнг
2001; Сергеева 2004; Гуревич 1993; Таршис 1999; Бурдье 2001]. Проявляясь не столько на уровне логического познания и мышления, сколько чувственного восприятия, исторические традиции, привычные социальные практики, упрощенные образы реальности, общераспространенные способы восприятия и оценки окружающего мира являются неосмысленными, но действенными регуляторами, придающими взаимодействиям молодежи социально и культурно обусловленные формы.
Не менее значимую роль в саморегуляции играют и особенности молодежи как социально-демографической группы. В силу неполноты своего социального статуса и ограниченности опыта молодой человек имеет дело лишь с частью реальности, поэтому в зависимости от статусно-ролевых характеристик, знаний и фрагментарного опыта образ реальности складывается на основании той ее части, которая доступна для освоения, т.е. является «близкой, знакомой, своей» [Луков 2012]. А учитывая преимущественно социально-групповой характер взаимодействий молодежи, в освоении ею реальности значительную роль играют субкультуры. Распространяющиеся в неформальных субкультурах стилевые практики регулируют способы взаимодействий молодых людей не только в сфере потребления или досуга, но задают параметры их отношения ко многим объектам социальной реальности, формируют специфические образцы ее саморегуляции.
Реализация притязаний молодежи связана с преодолением множества внешних и внутренних противоречий, при попытке разрешения которых проявляется экстремальность. Как одна из характеристик психического состояния, присущего молодежному возрасту, экстремальность отражает различные формы максимализма в сознании и крайности в поведении на групповом и индивидуально-личностном уровнях. Она проявляется в импульсивности мотивации, агрессивности, склонности к риску, эпатаже, или наоборот — подавленности, депрессии, пассивности [Зубок, Чупров 2009]. Склонность к крайностям регулирует поведение молодежи в ситуации неуспеха, провала в реализации часто завышенных притязаний. Разочарование реализуется в стремлении любой ценой добиться цели (фанатизм) или нигилизме (отказ и эскапизм). В обоих случаях неудачный выбор приводит к изменению реальности,
ее переконструированию в соответствии с новыми познанными смыслами. Опирающиеся на них экстремальные формы саморегуляции характеризуются не только крайностями, но и спонтанностью проявлений, при определенных условиях переходящих в экстремизм.
Реализация экстремальности молодежи связана с риском. В саморегуляции ее жизнедеятельности риск выступает неотъемлемой частью любого смысложизненного выбора и регулируется противоположными аттитюдами — опасности и безопасности. Если первый находится в тесной связи с изменением и развитием, то второй — с самосохранением. Как регуляторы поведения в ситуации выбора аттитюды опасности и безопасности изменяют уровень риска в саморегуляционных стратегиях молодежи. Установка на риск является продолжением групповых свойств молодежи (лабильности, импульсивности, экстремальности) и усиливается средовыми условиями жизнедеятельности или манипуляцией. При наличии механизмов снижения неопределенности и средового риска, расширения институциональных форм самореализации риск реализуется в социально значимых формах, в индивидуальном плане претворяя личные амбиции молодых людей, а в общественном плане — инновационную функцию молодежи.
В изменяющейся социальной реальности особую роль приобретает трансгрессивность, отражающая способность молодых людей к символическому преодолению виртуальных границ социального времени и пространства. Проявляясь в виде установки на будущее в рамках префигуративной культуры, трансгрессивность обеспечивает опережающие способы отражения реальности в процессе выбора ориентиров в саморазвитии молодежи и выборе оптимальных стратегий жизнедеятельности в труде, образовании, личностном самоопределении [Зубок, Яковук2008].
Основанная на интуитивном предвидении вектора возможных изменений, она позволяет молодому человеку оптимизировать свои ресурсы в настоящем и развивать необходимые компетенции, ориентируясь на образцы незримого, интуитивно ощущаемого будущего. Опережая действительность, молодежь расширяет горизонты социальной реальности, вырабатывая более рациональные стратегии саморегуляции.
Вместе с тем в условиях социальной неопределенности рациональность рассматривается по-новому. Рационализация, предполагающая наличие осознанной цели, наполняет образ различных объектов новыми смыслами и представлениями о новых возможностях, оптимальными в изменяющихся условиях. С учетом новых обстоятельств происходит упорядочение социальных связей молодежи путем введения более эффективной организации собственной жизни на основе изменившихся представлений о разумно обоснованном и целесообразном. Отражаясь в мотивационной сфере сознания — в потребностях, интересах, ценностях, представления о возможных и желательных вариантах жизненного выбора оптимизируются в соответствии с реальными возможностями достижения поставленных целей. Критерий оптимизации приобретает ценностную форму.
Действия, основанные на различных ценностных критериях и рациональных целях, разумные в контексте ситуативных событий составляют суть новой рациональности. В этом смысле рациональность утрачивает значение единственно верного способа реагирования и приобретает такой же многовариантный характер, как сама социальная реальность и тот субъект, который принимает решение, т.е. отдельные молодые индивиды и дифференцированные группы молодежи. Поскольку в условиях неопределенности и нелинейности прямые детерминации отсутствуют, то мотивация как часть саморегуляционного механизма опосредована спонтанно возникающими, случайными факторами. Следовательно, сам процесс рационализации приобретает спонтанный и нелинейный характер.
Одновременно с этим меняются представления о целесообразном, когда одни и те же поступки приобретают разный смысл в условиях стабильности и нестабильности, с высокой долей неопределенности и другой логикой рационализации. Под влиянием глобализации они приобретают современное содержание и включаются в стратегии саморегуляции.
При этом многие представления о реальности преемственно сохраняются и воспроизводятся молодежью, находясь под влиянием глубинных социокультурных образцов коллективного бессознательного. Поэтому и рационализация в моло-
дежной среде протекает в двух формах, отражая единство и борьбу двух типов социальной организации — традиционную и современную. Если в стратегиях саморегуляции, основанных на традиционном отношении к реальности, отражается процесс воспроизводства базовых характеристик объектов, то в современной модели и связанными с ней способами саморегуляции — их обновление и развитие [Чупров, Зубок, Романович 2014].
Традиционное отношение к социальной реальности моделирует в среде российской молодежи повторение исторически сложившихся образцов социальных взаимодействий, зародившихся в православной культуре и постепенно превратившихся в социокультурные. Инерционная сила традиций проявляется даже тогда,когда изменяется направленность институционального регулирования социальных отношений. Как свидетельствуют результаты исследований, несмотря на нарастающую тенденцию усиления современных ориентаций в молодежной среде в образе семьи, образования, труда, власти, общая их равнодействующая пока еще направлена на воспроизводство традиционной модели социальной реальности. А ее доминанта в саморегуляционных стратегиях молодежи говорит об устойчивости сложившейся традиционной модели в массовом сознании россиян. Этот вывод позволяет понять глубинные причины неэффективности многих реформ в современном российском обществе, сохранение высокого уровня доверия власти, скептицизм основной массы молодых россиян в отношении либеральных идей и многое другое из того, что находится в фокусе внимания социологов, политологов, культурологов.
Если традиция обеспечивает функционирование и простое воспроизводство, то инновация — его обновление. В саморегуляционном механизме она проявляется в «реинтерпрента-ции», наделении прошлого и настоящего другим смыслом, отражающим новый взгляд на события, институты, отношения. Данный процесс Бергер и Лукман называют ресоциализацией, в которой «прошлое перетолковывается для того, чтобы оно соответствовало нынешней реальности» [Бергер, Лукман 1995: 263]. В результате образы реальности наполняются новыми рациональными смыслами и отражают представления молодых людей о новых возможностях. Посредством ресоциализации
трансформируется субъективная реальность и критерии рационализации процесса саморегуляции.
При этом переосмысление может затрагивать понимание сущности явлений или объектов реальности, не нарушая традиционно существующих форм. Тогда привычные понятия дружбы, любви, долга, гражданственности, безопасности, свободы и пр. в интерпретации молодежи постепенно меняют смысл, а в конечном счете изменяется и их содержание. Другой формой рационализации становится переосмысление ожиданий по отношению к объектам реальности. Вместо традиционных способов (возможностей) появляются новые, более рациональные в современном контексте и одобряемые массовым сознанием.
Столкновение и острое противостояние двух типов ори-ентаций в механизме саморегуляции социальных взаимодействий — одна из характерных черт современного российского общества. Их единство и борьба поочередно завершаются смещением то в одну, то в другую сторону. При этом векторы смещений имеют нелинейный характер. Это выражается в том, что разнонаправленные процессы распада традиционных аксиологических структур и переориентация сознания молодежи на новые реалии не происходит одномоментно. Растущий плюрализм опирается на различные, часто противоречащие друг другу смыслы и значения, а новая аксиологическая реальность прокладывает себе путь в пространстве существующих архетипов сознания, ментальности, опривыченных форм поведения (габитусов) и стереотипов, через болезненный процесс социальной дезорганизации как переходный этап апробации новых социокультурных образцов.
Как показывают исследования, разрешение противоречия между традиционным и современным происходит в двух формах: поляризации или конвергенции. В первом случае раз-бегание названных моделей саморегуляции сопровождается формированием двух различных типов социальной реальности, различия между которыми имеют фундаментальный характер, связанный с изменениями в ментальных структурах, и сопровождаются критическим уровнем взаимного недоверия и экстремальности их носителей (фанатизма в реализации «своих» систем ценностей и нигилизм в отношении «чужих»). Во втором — традиционные образцы не вытесняются, а встра-
иваются в современные представления о реальности, поэтому формирующиеся на их основе стратегии саморегуляции, носят гибридный характер.
В этих двух различных стратегиях по-разному осуществляется идентификация с целями-ценностями и средствами их достижения. Стратегия вытеснения скорее отражается (в терминологии Р. Мертона) в конформизме по отношению к традиционным ценностям-целям жизнедеятельности и способам ее организации, или мятеже — полном отвержении и замене традиционных культурных представлений о целях жизнедеятельности и способах их воплощения на современные образцы глобальной культуры. В свою очередь, конвергентная форма саморегуляции реализуется в форме инноваций как приверженности традиционным культурным ценностям в сочетании с современными способами их воплощения, или ретритизма, когда следование современным целям осуществляется с помощью архаичных средств — «культурных программ и исторически апробированных социальных практик, сформировавшихся в пластах национальной культуры в более простых условиях и не отвечающих возрастающей сложности современного мира» [Ахиезер2001: 89]. Реализация этой стратегии все чаще приобретает симулятивно-имитационную форму и становится особой компетенцией молодежи в рационализации изменяющейся реальности [Зубок, Чупров, Дивненко 2016: 260—263].
Важную роль в механизме саморегуляции социальных взаимодействий молодежи играет доверие. Как феномен социальной реальности оно отражает степень соответствия ожидаемым и реальным знаниям о партнере взаимодействий как значимом объекте социальной действительности [Фуку-яма 2006; Штомпка 2012]. Соответствие или несоответствие реальных и ожидаемых представлений проявляется в доверии или недоверии партнеру, каковым может выступать структура, группа, другой человек. В социальной реальности доверие рассматривается в диалектической связи с недоверием как единство двух сторон одного явления. Причем недоверие означает не дефицит доверия, а качественно иное состояние взаимодействий между партнерами. В этой диалектике раскрывается саморегуляционная функция доверия [Чупров, Ми-хеева 2015; Зубок, Чупров 2016: 29-37; Зубок, Чупров 2017: 41].
Она реализуется в механизмах институциональной, социокультурной, стратификационной, социально-организационной саморегуляции взаимодействий молодежи. В институциональной саморегуляции доверие играет роль критерия надежности, который в процессе институционали-зации приобретает нормативный характер. В социокультурной саморегуляции — оно придает активную направленность ролевым ожиданиям адекватного поведения со стороны партнеров, благодаря связи с потребностями; способствует рационализации взаимодействий, отражая заинтересованность в партнерских отношениях; наполняет эти отношения определенным смыслом, придавая им ценностную, личную форму. В социально-стратификационной саморегуляции доверие проявляется в перераспределении социальной энергии людей в направлении повышения или снижения уровня социального расслоения. В качестве социально-организационной составляющей механизма саморегуляции оно обеспечивает упорядоченность внутренних и внешних социальных связей в структуре организации в молодежном сообществе.
Анализ связи доверия и недоверия с показателями реализации ожиданий показал, что доверие придает этой связи преимущественно конструктивную направленность, а недоверие — консервативную. Конструктивный характер связи доверия свидетельствует о реализации преимущественно позитивных ожиданий молодых людей. А при переходе в состояние недоверия связь приобретает консервативный характер, способствуя сохранению на время достигнутого уровня определенности, предохраняя взаимодействия от полного разрыва. Изучение механизмов доверия и недоверия и их влияния на социорегуляционные стратегии перспективно для исследования новых форм солидарностей в молодежной среде как проявления их внутригрупповых взаимодействий. А применение этой концепции для изучения взаимодействий молодежи и общества позволит понять не только долгосрочные перспективы интеграционных процессов на макроуровне, но и причины конкретных протестных действий молодежи.
Таким образом, подводя итог проделанному анализу новых подходов в социологии молодежи, можно сделать общий вывод, что каждый из них раскрывает важный аспект
социологического изучения этой социальной группы. А в совокупности они способствуют изучению молодежи во всем ее многообразии и целостности.
ЛИТЕРАТУРА Аверинцев С. Словарь. София: Логос, 2006. 912 с. Агранат Д. Л. Социализация личности в военизированных организациях: проблемы нормы и отклонения. М.: Изд-во Моск. гуманит. ун-та, 2010. 228 с. Актуальные проблемы социологии молодежи / Под ред.
Ю. Р. Вишневского. Екатеринбург: УрФУ, 2010. 679 с. Ахиезер А. С. Архаизация в российском обществе как методологическая проблема // Общественные науки и современ-ность.2001. № 2. С. 89-100. Бараш Р. Э. Интернет как средство самоактуализации и революционной самоорганизации // Мониторинг общественного мнения: экономические и социальные перемены. 2012. № 3 (109). С. 100-109. Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности: трактат по социологии знания / Пер. с англ. М.: Медиум, 1995. 323 с.
Березутский Ю. В. Социальный потенциал молодежи как фактор социально-экономического развития региона: Социологический анализ.: дисс. на соиск. учен.степ. канд. соц. наук: специальность 22.00.04 «Социальная структура, социальные институты и процессы» / Березутский Юрий Владимирович; Российская академия государственной службы при Президенте Российской Федерации. Хабаровск, 2002. 148 с. Боков Г. Е. В мире заброшенных городских пространств: новые формы идентичности некоторых молодежных неформальных субкультур. (От контркультуры к «городской разведке») // Философия и культура. 2014. № 9. С. 1284-1297. Бурдье П. Практический смысл / Пер. с фр.: А. Т. Бикбов, К. Д. Вознесенская, С. Н. Зенкин, Н. А. Шматко; Отв. ред. пер. и послесл. Н. А. Шматко. СПб., 2001. 562 с. Вишневский Ю. Р., Шапко В. Т. Социология молодежи: учебник /Ю. Р. Вишневский, В. Т. Шапко. Екатеринбург: ГОУ ВПО УГТУ-УПИ, 2006. 430 с.
Габа О. И. Молодежь как субъект протестных настроений // Знание. Понимание. Умение. 2015. № 1. С. 144—151.
Горшков М. К., Шереги Ф. Э. МолодежьРоссии: социологический портрет. 2-е изд., доп. и испр. М.: Институт социологии РАН, 2010. 290 с.
Григоренко Б. Ю. Доверие к власти как фактор социально-политической активности молодежи: дисс. на соиск. учен. степ. канд. социол. наук: специальность 22.00.06. «Социология культуры» / Григоренко Борис Юрьевич; Московский гуманитарный университет. М., 2013. 157 с.
Гудков Л. Д., Дубин Б. В., Зоркая Н. А. Молодежь России. М.: Московская школа политических исследований, 2011. 96 с.
Гуревич А. Я. Исторический синтез и школа «Анналов». М.: Индрик, 1993. 319 с.
Даффлон Д. Молодежь в России: портрет поколения на переломе // Вестник общественного мнения. 2008. № 5 (97). С. 19-35.
Дейч Б. А., Макиев О. Б. Состояние молодежи и молодежной политики в современной России: проблемы, риски, пути развития // Трансформация идеи гражданского общества в контексте социальных изменений. Белгород: ИД Белгород, НИУ БелГу, 2014. С. 112-115.
Зарубина Н. Н. Между этикой убеждения и этикой ответственности: трансформации нравственной позиции российской молодежи // Социологическая наука и социальная практика. 2013. № 3. С. 92-108.
Зубок Ю. А. Молодежь в изменяющейся социальной реальности: проблема саморегуляции выбора // Человек перед выбором в современном мире: проблемы, возможности, решения: Материалы Всероссийской научной конференции (Москва, 27-28 октября 2015 года, ИФ РАН). В 3 т. М.: Научная мысль, 2015. Т. 2 / Под общ.ред. д-ра филос. наук, проф. М. С. Киселевой. М.: Научная мысль, 2015. С. 173-189.
Зубок Ю. А. Социальная интеграция молодежи в условиях нестабильного общества. М.: Социум, 1998. 142 с.
Зубок Ю. А. Феномен риска в социологии. Опыт исследования молодежи. М.: Мысль, 2007. 288 с.
Зубок Ю. А., Ростовская Т. К., Смакотина Н. Л. Молодежь и молодежная политика в современном российском обществе /Ю. А. Зубок, Т. К. Ростовская, Н. Л. Смакотина. М.: Перспектива, 2016. 166 с.
Зубок Ю. А., Сорокин О. В. Институциональные и саморегуляционные механизмы формирования политического сознания молодежи // Наука. Культура. Общество. 2010. № 1. С. 16-29.
Зубок Ю. А., Чупров В. И. Доверие в саморегуляции социальных взаимодействий молодежи в изменяющейся социальной реальности // Проблемы развития территорий. 2016. № 5 (85). С. 29-37.
Зубок Ю. А., Чупров В. И. Изменяющаяся социальная реальность в кризисном российском обществе // Экономические и социальные перемены: факты, тенденции, прогноз. 2017. Т. 10. № 1. С. 41-57.
Зубок Ю. А., Чупров В. И. Рискогенность изменяющейся социальной реальности как фактор развития молодежи // Социологический альманах. Вып. 8. «Молодежь в современном обществе риска»: Материалы VII Орловских социологических чтений (Орел, 18-20 декабря 2016 г.) / Под общей редакцией П. А. Меркулова, Н. В. Прокази-ной. Орел: Изд-во Орловского филиала РАНХиГС, 2016. С. 22-27.
Зубок Ю. А., Чупров В. И., Дивненко О. В. Симулятивно-имита-ционные формы рационализации как новые компетенции молодежи в условиях изменяющейся социальной реальности //Материалы международной научной конференции (Санкт-Петербург, 10-12 ноября 2016 года (к 100-летию Русского социологического общества имени М. М. Ковалевского) / Отв. редактор: Ю. В. Асочаков. СПб.: Скифия-принт, 2016. С. 260-26З.
Зубок Ю. А., Яковук Т. И. Духовная жизнь молодежи в трансформирующемся обществе. Брест: Альтернатива, 2008. 204 с.
Ильин В. И. Быт и бытие молодежи российского мегаполиса: социальная структурация повседневности общества потребления. СПб.: Интерсоцис, 2007. 388 с.
Касамара В. А., Сорокина А. А. Политическое сознание подростков: благополучные школьники уб дети улиц // Политические исследования. 2009. № 6. С. 68-82.
Ковалева А. И. Концепция социализации молодежи: нормы, отклонения, социализационная траектория // Социологические исследования. 2003. № 1. С. 109-114.
Ковалева А. И. Методологические проблемы исследования социализации // Знание. Понимание. Умение. 2012. № 2. С. 19-24.
Ковалева А. И., Богданова В. В. Траектории социализации/ А. И. Ковалева, В. В. Богданова. М.: Изд-во Моск. гуманит. ун-та, 2012. 184 с.
Козлов А. А., Теплов Э. П. Терроризм в молодежном сознании: угроза и вопросы безопасности: учебное пособие / А. А. Козлов, Э. П. Теплов; Российский гуманитарный науч. фонд. СПб.: Санкт-Петербургский гос. ун-т, 2007. 301 с.
Константиновский Д. Л. Молодежь 90-х: самоопределение в новой реальности. М.: Издательство ЦСО РАО, 2000. 222 с.
Константиновский Д. Л. Неравенство и образование: Опыт социологических исследований жизненного старта российской молодежи (1960-е годы — начало 2000-х). М.: ЦСО, 2008. 551 с.
Константиновский Д. Л., Вознесенская Е. Д., Чередниченко Г. А. Молодежь России на рубеже ХХ-ХХ1 веков: образование, труд, социальное самочувствие. М.: ЦСПиМ, 2014. 548 с.
Кравченко С. А. Переоткрытие социальной реальности как показатель валидности социологического знания // Социологические исследования. 2014. № 5. С. 27-37.
Кубякин Е. О. Молодежный экстремизм в условиях глобализации информационно-коммуникационной среды общественной жизни: дисс. на соиск. учен.степ. докт. социол. наук: специальность 22.00.04 «Социальная структура, социальные институты и процессы» / Кубякин Евгений Олегович; Краснодарский университет. Краснодар, 2012. 351 с.
Латышева Т. В. Феномен молодежной субкультуры: сущность, типы // Социологические исследования. 2010. № 6. С. 93-101.
Луков Вал. А. Теории молодежи: пути развития// Знание. Понимание. Умение. 2007. № 3. С. 70-74.
Луков Вал. А. Теории молодежи. Междисциплинарный анализ / Вал. А. Луков. М.: Канон + РООИ «Реабилитация», 2012. 656 с.
Луков Вал. А.Тезаурусы: Субъектная организация гуманитарного знания. М.: Изд-во Национального ин-та бизнеса, 2008. 784 с.
Михайлова Е. А., Черкасова Т. В. Ценностно-мотивационные ориентации студентов в современных социально-политических реалиях// Социологический журнал. 2015. Т. 21. № 2. С. 51-67.
Молодежные движения и субкультуры Санкт-Петербурга (социологический и антропологический анализ) / Отв. ред. В. В. Костюшев. СПб.: Норма, 1999. 304 с.
Молодежь современной России — ключевой ресурс модернизации / [А. А. Шабунова, Г. В. Леонидова, М. А. Антонова и др.]; общ.ред. А. А. Шабуновой. Вологда: ИСЭРТ РАН, 2013. 148 с.
Неформальные молодежные сообщества Санкт-Петербурга: Теория, практика, методы профилактики экстремизма/ Отв. ред. А. А. Козлова, В. А. Канаяна. СПб. 2008. 277 с.
Омельченко Е. Л. «Молодость» в публичном пространстве современности // Журнал исследований социальной политики. 2006. № 2. Вып. 4. С. 151-183.
Омельченко Е. Л. Солидарности и культурные практики российской молодежи начала XXI века: теоретический контекст // Социологические исследования. 2013. № 10. С. 52-61.
Омельченко Е. Л. Молодежные культуры и субкультуры. М.: Институт социологии РАН, 2000. 298 с.
Омельченко Е. Л. Молодежь: открытый вопрос. Ульяновск: Симбирская книга, 2004. 184 с.
Паутова Л. А. Типология нового поколения // Вестник Омского университета. Серия: Социология. 2008. № 1/2. С. 17-23.
Рожкова Л. В. Ценностные компоненты модернизационного потенциала российской студенческой молодежи.: дисс. на соиск. учен. степ. докт. социол. наук.: специальность 22.00.06. «Социология культуры» / Рожкова Лилия Валерь-
евна; Институт социально-политических исследований РАН. М., 2013. 514 с.
Романович Н. А. Формирование и воспроизводство образа власти в российском обществе. Воронеж: Изд. Воронежского гос. университета, 2009. 400 с.
Российская молодежь: проблемы и решения. М.: Центр социального прогнозирования, 2005. 648 с.
Российское общество и вызовы времени. Книга третья / [М. К. Горшков и др.]; под ред. М. К. Горшкова, Н. Е. Тихоновой. М.: Весь Мир, 2016. 424 с.
Селиверстова Н. А., Юмашева Н. Д. Чтение в студенческой среде: Опыт социол. исследования / Н. А. Селиверстова, Н. Д. Юмашева.М.:Рос. кн. палата., 2009. 109 с.
Семенова В. В. Современные концептуальные и эмпирические подходы к понятию «поколение» // Россия реформирующаяся. Ежегодник-2003 / Отв. ред. Л. М. Дробижева. М.: Институт социологии РАН, 2003.Вып. 3. С. 213—237.
Семенова В. В. Социальная динамика поколений: проблема и реальность / СЗО В. В. Семенова. М.: РОССПЭН, 2009. 271 с.
Сергеев В. К. Молодежная субкультура в условиях мегаполиса. М.: ИНФРА-М, 2003. 220 с.
Сергеева А. В. Русские: стереотипы поведения, традиции, ментальность. М.: Флинта: Наука, 2004. 329 с.
Смакотина Н. Л. Молодежь в ситуации социальной нестабильности // Народонаселение. 2012. № 3 (57). С. 91-95.
Сорокин О. В. Формирование политического сознания молодежи в условиях трансформации (социокультурный аспект): дис. на соиск. учен. степ. канд. социол. наук: специальность 22.00.06 «Социология культуры» / Сорокин Олег Владимирович; Московский гуманитарный университет. М., 2008. 157 с.
Социология молодежи: учебник / Ю. Р. Вишневский, В. Т. Шап-ко. Екатеринбург: ГОУ ВПО УГТУ-УПИ, 2006. 311 с.
Социология молодежи. Энциклопедический словарь / Отв. ред. Ю. А. Зубок, В. И. Чупров. М.: Academia, 2008. 606 с.
Социология. Основы общей теории: учебное пособие / [Г. В. Осипов, Л. Н. Москвичев и др.]; Под ред. Г. В. Оси-пова, Л. Н. Москвичева. М.:Аспект Пресс, 1996. 461 с.
Студенчество России о социальном неравенстве и социальной справедливости/ под общ.ред. Ю. Р. Вишневского. М.: Российское общество социологов; Екатеринбург: Изд-во УМЦ УПИ, 2016. 253 с.
Таршис Е. Я. Ментальность человека: подходы к концепции и постановка задач исследования. М.: Институт социологии РАН, 1999. 82 с.
Фукуяма Ф. Доверие. М.: Хранитель, 2006. 248 с.
Чередниченко Г. А. Российская молодежь: от образования к труду (на материалах социологических исследований образовательных и профессиональных траекторий). СПб.: Издательство РХГА, 2016. 392 с.
Черкасова Т. В. Управление конфликтами в молодежной среде как социальная проблема: дис. на соиск. учен. степ. докт. социол. наук: специальность 22.00.08 «Социология управления»/ Черкасова Татьяна Васильевна; Башкирский государственный университет. М., 2004. 354 с.
Молодежные проблемы в исследовании социологов / [Т. В. Черкасова и др.]. Уфа: Уфимский государственный университет экономики и сервиса, 2016. 76 с.
Чупров В. И. Развитие социальное // Социологическая энциклопедия. В 2 т. Т. 2. М.: Мысль, 2003.
Чупров В. И. Социология молодежи на рубеже своего тридцатилетия // Социологические исследования. 1994. № 6. С. 50-57.
Чупров В. И., Зубок Ю. А. Социология молодежи: учебник. М.: Норма, 2011. 336 с.
Чупров В. И., Зубок Ю. А. Социология молодежи. М.: Норма, 2013. 320 с.
Чупров В. И., Зубок Ю. А. Становление и развитие отечественной социологии молодежи // Социологические исследования. 2008. № 7. С. 108-116.
Чупров В. И., Зубок Ю. А. Молодежный экстремизм: сущность, формы проявления, тенденции. М.: Academia, 2009. 320 с.
Чупров В. И., Зубок Ю. А., Романович Н. А. Отношение к социальной реальности в российском обществе: социокультурный механизм формирования и воспроизводства. М.: Норма, 2014. 352 с.
Чупров В. И., Зубок Ю. А., Уильяме К. Молодежь в обществе риска. М.: Наука, 2001. 231 с.
Чупров В. И., Михеева В. В. Доверие в саморегуляции социальных взаимодействий в условиях неопределенности. Почему нет мира в Украине? М.: Норма, 2015. 160 с.
Штомпка П. Доверие — основа общества. М: Логос, 2012. 440 с.
Щепанская Т. Б. Символика молодежной субкультуры: Опыт этнографического исследования системы 1986—1989 гг. СПб.: Наука, 1993. 341 с.
Щепанская Т. Б. Система: тексты и традиции субкультуры. Расширенное переиздание. М.: ОГИ, 2004. 286 с.
Юнг К. Г. Аналитическая психология и психотерапия / Под ред. В. М. Лейбина. СПб., 2001. 442 с.
Яковук Т. И. Фактор неопределенности в социокультурной регуляции духовной жизни молодежи: дис. на соиск. учен. степ. док. социол. наук: специальность 22.00.06 «Социология культуры, духовной жизни» / Яковук Тамара Ивановна; Московский государственный институт международных отношений (У) МИД РФ. М., 2006. 270 с.
Contemporary Youth Research: Local Expressions and Global Connections / Helena Helve and Gunilla Holm eds. Aldershot, England and Burlington, USA: Ashgate Publishing Ltd, 2005. 223 с.
Crofts J., Cuervo H., Wyn J., Woodman D., Reade J., Cahill H., Furlong A. Life Patterns: Comparing the Generations. [Электронный ресурс] // Academia [веб-сайт]. URLhttp://www. academia.edu/30940629/Life_Patterns_Comparing_the_ Generations (дата обращения: 18.01.2017).
Cuervo H. Understanding Social Justice in Rural Education. Palgrave Macmillan, 2016. 221 p.
Furlong A. Youth Studies: An Introduction. USA: Routledge, 2013. 300 p.
Helve H., Evans K. (eds.) Youth and work transitions in changing social landscapes. London and U.S.A.: Tufnell Press, 2013. 330 p.
Interrogating conceptions of «vulnerable youth» in theory, policy and practice / Kitty teRiele and Radhika Gorur (Eds). Rotterdam: Sense Publishers, 2015. 258 p.
Life Patterns. Ten years following Generation Y. Jessica Crofts, Hernán Cuervo, Johanna Wyn. Graeme Smith & Dan Woodman. Youth Research Centre, The University of Melbourne, 2015. 22 p.
Mixed Methods in Youth Research / Helena Helve ed. Helsinki: Nuorisotutkimusseurary, 2005. 283 p.
Puuronen V. Methodological starting points and problems of youth research // Helve H. (ed.). Mixed Methods in Youth Research. Tampere: Juvenes Print, 2005.P. 15-29.
Kelly Peter. Young People and the Coming of the 3rd Industrial Revolution: Challenges for Education, Training and Work in the Asian Century [Электронныйресурс] //RMIT University [вебсайт]. 2016. URL: https://www.rmit.edu.au/research/research-institutes-centres-and-groups/research-centres/cetwac/ publications/working-papers/ (дата обращения 25.01.2017).
