CC BY
186
Новый филологический вестник. 2019. №4(51). --
И.И. Воронцова, Т.В. Комиссарова (Москва)
СОВРЕМЕННАЯ ПОЛИТКОРРЕКТНАЯ ЛЕКСИКА В ДИСКУРСЕ ОГРАНИЧЕННЫХ ВОЗМОЖНОСТЕЙ ЗДОРОВЬЯ ЧЕЛОВЕКА В ТЕКСТАХ АНГЛОЯЗЫЧНЫХ СМИ И ОСОБЕННОСТИ ЕЕ ПЕРЕВОДА НА РУССКИЙ ЯЗЫК
Аннотация. Так как российская культура в отношении соблюдения принципов политкорректное™ как языкового поведения ориентируется на западные шаблоны словоупотребления, перенимая их вместе с самой культурной традицией, важно проследить в текстах западных изданий параметры формирования вежливой лексики в отношении людей с ограниченными возможностями здоровья (ОВЗ), в том числе с инвалидностью. Авторы исследуют методы реализации принципа политической корректности на лексико-семантическом уровне в текстах современных публикаций в англоязычных СМИ, затрагивающих тему инвалидности и ограниченных возможностей здоровья человека. Авторы выделяют актуальные тенденции в этом дискурсе: переосмысление понятия disability («инвалидности / ОВЗ») как новой идентичности личности, использование лексики, обозначающей преодоление ограничений здоровья человеком, при наименовании групп людей с инвалидностью, употребление лексической единицы special needs («особые потребности») исключительно в образовательном контексте. В текстах англоязычных статей из-за травмирующей тематики присутствует большое количество эвфемизмов. Авторами предложена их классификация, в том числе выделена новая категория наименований людей с инвалидностью, на основании упоминания соответствующих средств реабилитации. Предложены варианты перевода англоязычной политкорректной лексики в рамках возможностей отражения ее специфики современным русским языком. На лингвистическом уровне исследование вносит свой вклад в идею равноправия людей с ограниченными возможностями здоровья и людей, таковых не имеющих.
Ключевые слова: инвалидность; ограниченные возможности здоровья человека (ОВЗ); политкорректность; люди с инвалидностью; особые образовательные потребности; вежливость; толерантность; инвалидность как идентичность.
I.I. Vorontsova, T.V. Komissarova (Moscow)
Modern Politically Correct Vocabulary in the Discourse of Limited Human Health in the Texts of English-Speaking Media: The Peculiarities of Their Translation into Russian
Abstract. Since Russian culture, with respect to the principles of political correctness as a language behavior, is guided by Western patterns of usage, adopting them together with the cultural tradition, it is important to trace the formation of the so-
called "tolerant vocabulary" regarding physically challenged people, including those with disabilities. The authors of the paper explore the methods of fulfilling the principle of political correctness at the lexico-semantic level in the texts of modern English-speaking media publications, dealing with the topic of disability and limited human health. The authors highlight current trends in this discourse: rethinking the concept of disability ("disability / HVD") as a new identity, using the vocabulary that implies overcoming human health limitations in naming the groups of people with disabilities, using the lexical unit special needs in the educational context exclusively. The texts of articles written in English feature a large number of euphemisms because of their traumatic subject. The authors propose their classification, including a new category of naming people with disabilities, based on mentioning the appropriate ways of how they overcome their challenges. Variants of translating politically correct vocabulary from English into Russian are proposed to reflect its specificity. The linguistic aspect of this research is to make a positive contribution into the concept of equal rights of people with disabilities and those with no impairments.
Key words: disability; limited human health; political correctness; people with disabilities; special educational needs; politeness; tolerance; disability identity.
В 2010 г. президент США Барак Обама подписал «закон Розы» (назван в честь Розы Марселлино, девятилетней (на момент подписания закона) девочки с синдромом Дауна, чья семья инициировала борьбу против употребления в школах термина «умственно отсталый» по отношению к детям с ментальными нарушениями), согласно которому фразу mental retardation («умственная отсталость») в федеральных законах заменят на intellectual disability («интеллектуальные нарушения»), закрепив принцип политкорректности на лингвистическом уровне как проявление толерантности [Романова 2015] по отношению к людям с ограниченными возможностями здоровья в американском законодательстве. А фраза «умственно отсталый» (mentally retarded) навсегда исчезла из американского языкового кода в сфере образования и здравоохранения. Так, среди прочего, проявляется свойство английского языка «проявлять заботу о человеке» [Тер-Минасова 2000, 217], которое отмечает С.Г. Тер-Минасова в разделе «Политическая корректность, или языковой такт» книги «Язык как культурная коммуникация».
Розмари Гарланд-Томпсон, преподаватель английского языка и биоэтики в частном исследовательском Университете Эмори, США, говорит, что «разговор об инвалидности может стать непростым испытанием. Терминологии, связанной с этим статусом, очень много. И даже тот, кто ведет разговор с благой целью, может почувствовать, будто пробирается сквозь лабиринт вежливости, корректности и возможности нанести обиду» [Garland-Thomson 2016].
Чтобы разобраться, как современным англоязычным СМИ удается говорить об этом, какими лексическими средствами при этом пользуются, авторы проанализировали публицистические тексты таких изданий, как «The New York Times», «The Guardian», «The Independent», «Chicago Tri-
bune», «Forbes» и британской телерадиовещательной корпорации «BBC».
Современные тенденции в дискурсе политкорректности по отношению к людям с ОВЗ
Чтобы проследить эволюцию лексических единиц, именующих людей с ограниченными возможностями здоровья, целесообразно обратиться к исследованию С.Г. Тер-Минасовой, где она приводит цепочки соответствующих терминов:
1) invalid > handicapped > disabled > differently-abled > physically challenged (инвалид > с физическими / умственными недостатками > покалеченный > с иными возможностями > человек, преодолевающий трудности из-за своего физического состояния);
2) retarded children > children with learning difficulties (умственно отсталые дети > дети, испытывающие трудности при обучении) [Тер-Минасова 2000, 217].
Сегодня анализ корпуса статей на тему ограниченных возможностей здоровья человека, опубликованных за последние 3-4 года, позволяет авторам продолжить эти цепочки так:
1) invalid > handicapped > disabled > differently-abled > physically challenged > physically disabled/with disability (инвалид > с физическими / умственными недостатками > покалеченный > с иными возможностями > человек, преодолевающий трудности из-за своего физического состояния > c инвалидностью / ограниченными возможностями здоровья);
2) вторую цепочку в контексте сегодняшнего дня уместно было бы разбить на две отдельные составляющие:
2.1. retarded children > intellectually / developmentally delayed > mentally /intellectually / developmentally challenged > with intellectual disabilities (умственно отсталые дети > с отставанием в развитии > преодолевающие трудности из-за интеллектуальных, ментальных нарушений / нарушений в развитии > с ментальной инвалидностью);
2.2. children with learning difficulties > with special educational needs (дети, испытывающие трудности при обучении > c особыми образовательными потребностями).
Последние изменения обусловлены несколькими важными тенденциями, заметными сейчас в дискурсе политкорректности по отношению к людям с ограниченными возможностями здоровья и инвалидностью. Самая главная - возвращение в обиход понятия disability с новой коннотацией. Этот термин, очевидно, стремится избавиться от своей негативной окраски и приобрести взамен более нейтральную. При этом недопустима субстантивация прилагательного disabled, поскольку в этом случае the disabled будет обозначать группу людей, объединенных по принципу наличия ограничений здоровья, что звучит оскорбительно и противоречит правилам уважительного общения в английском языке. Этот же принцип распространяется и на термины, обозначающие конкретное ограничение
возможностей здоровья человека, например, the blind или the deaf. В русском варианте эти обозначения звучат как, «слепые» (the blind), «глухие» (the deaf) или «инвалиды» (the disabled). Очевидно, что для русского языка такое употребление в данный момент не выступает слишком резким. Для английского же столь жесткое именование неприемлемо.
Как прилагательное disabled обозначает, что у человека есть определенные ограничения здоровья: disabled person, disabled son, disabled hospital-goers и т.д. То есть, в этом случае категория disabled выступает лишь как одна из характеристик, дающих информацию о человеке, наряду с любыми другими особенностями. Она перестает быть характеристикой, которую нужно вуалировать или замалчивать, становится элементом культурной и социальной самоидентификации человека, которой нет нужды стесняться.
Здесь важно уточнить, что определение disability в английском языке изначально не несет в себе той стигмы, что присуща русскому термину инвалидность, который чаще всего выступает эквивалентом disability, и больше соответствует терминологическому понятию ограниченные возможности здоровья, в сокращении ОВЗ. O disability говорят как о новой форме идентичности («new type of identity» [Garland-Thomson 2016]), употребляя в таких словосочетаниях как disability rights - «права человека с инвалидностью / ОВЗ», disability pride - «достоинство человека с инвалидностью / ОВЗ», claim disability - «утверждать инвалидность / ОВЗ». Об этом говорит и тот факт, что 50% исследованных статей содержат слово disability в заголовке.
При этом в русском языке понятие «ОВЗ» по отношению к «инвалидности» выступает как частное к целому. Человек может иметь ограниченные возможности здоровья, но не иметь статуса инвалида, в то же время любой человек, имеющий инвалидность, имеет и ограниченные возможности здоровья. Поэтому переводить словосочетания person with disability / disabled person следует сообразно контексту. Например, если disabilities употреблено во множественном числе, уместно будет перевести его как «ограниченные возможности здоровья». Или учитывать при переводе степень проявления признака, ведущего к ограничению возможностей здоровья, т.е., если речь идет о неслышащих людях, людях, передвигающихся на колясках, слепых и т.п., перевод «человек с инвалидностью» будет соответствовать российской действительности.
Второй тенденцией в дискурсе языковой политкорректности по отношению к людям с ОВЗ является использование выражения special educational needs исключительно в образовательном контексте (special needs cuts - сокращение финансирования на обучение детей с особыми образовательными потребностями; person / child / student и т.д. with special educational needs - человек / ребенок / ученик с особыми образовательными потребностями). При этом в англоязычном дискурсе слово educational может опускаться, но всегда подразумевается, и в русском переводе его важно приводить, используя прием дополнения: courses appropriate to
Новый филологический вестник. 2019. №4(51). ----
need - учебные программы, удовлетворяющие особые образовательные потребности, pupils with special needs - ученики с особыми образовательными потребностями, high needs block - сектор особых образовательных потребностей, high needs training - обучение персонала работе с детьми с особыми образовательными потребностями и т.п. Иногда используется аббревиатура SEN (children with SEN (special educational needs)). Вне контекста образования термин person with special needs («человек с особыми потребностями») будет считаться некорректным, т.к. базовые потребности у всех людей одинаковы.
Еще одной особенностью нынешнего дискурса политкорректности является использование лексики, которая подчеркивает активную позицию человека с ОВЗ. Не употребляются слова illness и disease в значении «заболевание», словосочетание suffering from - «страдающий от [какого-то заболевания]». Вместо этого, упоминая диагноз, используют слово struggle («бороться»):
• ...he struggled with impulse control - у него было расстройство контроля за импульсивным поведением;
• mother struggling with multiple sclerosis - мать с рассеянным склерозом.
Слово struggle в этих примерах способствует созданию образа человека, не
пасующего перед сложностями, которого стоит поддержать, независимо от того, какие ограничения здоровья он имеет. На этот образ работают и фразы с формами слова challenge и use / user:
• developmentally / intellectually /physically challenged - «преодолевающие трудности из-за своего интеллектуального, ментального, физического состояния»;
• kids with communication barriers and other challenges - «дети, преодолевающие коммуникационные барьеры и сложности»;
• sign language / wheelchair users - «те, кто используют язык жестов / инвалидное кресло»;
• someone using a guide dog /prosthetic limb - «тот, кто использует собаку-поводыря / протез».
Однако при переводе на русский язык фраз и словосочетаний со словами challenged и struggle не удается сохранить позитивную идею преодоления препятствия. В самом корректном случае термин mentally / intellectually challenged, например, может быть переведен как «ментальные / интеллектуальные особенности», т.е. с нейтральной коннотацией. Но чаще он переводится на русский язык как «с отставанием в развитии», приобретая совершенно противоположный эмоциональный заряд. Фразу mother struggling with multiple sclerosis уместно перевести как «мать с рассеянным склерозом», где опущена коннотация борьбы. Здесь важнее уйти от фразы «мать, страдающая рассеянным склерозом», пока еще не режущей слух русскоязычным читателям.
Эвфемия как прием политкорректности
Российский исследователь вопроса политкорректности В.В. Майба отмечает, что уже «сложилось понимание языка политкорректности как преимущественно эвфемистичного» [Майба 2012]. В дискурсе ограниченных возможностей здоровья человека это особенно актуально, т.к. в основе дискриминации людей по состоянию здоровья лежит процесс стигматизации понятия «инвалидность». Американский лингвист Ч. Кейни относит эвфемизмы, обозначающие физические недостатки, к группе эвфемизмов из суеверия, в основе которых лежит мотив сокрытия неприятной правды, вуалирование внушающего страх предмета [Kany 1960, 34]. Поэтому так часто в текстах, затрагивающих проблематику ограниченных возможностей здоровья человека, присутствует «изначально негативный денотат» [Кацев 1988, 5], который заменяется разного рода косвенными наименованиями. Важно при этом, чтобы смягчение обозначения не приводило к его неправильному толкованию. И коммуникатор, и реципиент должны «понимать значение этой замены» [Гальперин 1958, 165]. Так, например, один из героев статьи «Living with disability» [The New York Times, 27.08.2016] говорит о себе: «I now walk with a cane» (дословно: «Теперь я хожу с тростью»), имея ввиду, что он незрячий, но не называя суть проблемы прямо. Но читатель легко понимает, о чем идет речь, т.к. трость («cane») - непременный атрибут незрячего человека. При этом если оставить дословный перевод, в русской версии очевидная ассоциация слепоты с тростью размывается, т.к. незрячий человек пользуется не просто тростью, а именно белой тростью. И если добавить в перевод это определение, то связь смягченного понятия с изначальным денотатом восстанавливается. По нашему мнению, перевод «теперь я передвигаюсь с белой тростью» справляется с задачей непрямо, но передает суть проблемы успешнее, чем первоначальный вариант.
Другой эвфемизм - «those with <...> alphabet soup of conditions» [The Guardian, 18.04.2018], обозначающий детей с комплексными нарушениями развития, - тоже легко считывается англоязычным читателем, т.к. словосочетание alphabet soup («суп из [макаронных] букв») находится в словарном составе языка, изначально являясь метафорой для использования большого количества аббревиатур и акронимов, особенно в названиях организаций, постепенно расширившей свое значение до непонятного набора признаков или явлений.
Типы эвфемизмов в контексте политкорректного отношения к
людям с ОВЗ
Исходя из типологий, представленных разными авторами (И.Р. Гальперин, Л.П. Крысин, В.В. Панин), и на основании анализа текстов англоязычных СМИ можно выделить следующие типы эвфемизмов, которые употребляются в публикациях, посвященных людям с ОВЗ и инвалидностью:
1. Слова и выражения с «диффузной», расширенной семантикой.
В эту категорию попадают, как правило, сложные обозначения, в рам-
ках которых конкретная проблема выражается более абстрактным понятием, например:
- children with attributes that fall outside the <...> "norm" («дети, чьи характеристики не вписываются в [установленные] "нормы"» для именования детей, чьи проблемы в обучении обусловлены ограниченными возможностями здоровья [The Guardian 18.04.2018]);
- struggling pupils («ученики в затруднительном положении» для именования детей, которые не могут учиться в обычной школе без сопровождения тьютора» [The Guardian 18.04.2018]);
- those with alphabet soup of conditions («люди с самыми различными особенностями» для обозначения детей со сложной комбинацией ограничений здоровья») [The Guardian, 18.04.2018];
- his being different («его особость» в обозначении подростка с ментальными нарушениями [Carlson 2017]);
- with similar issues / interests («со схожими особенностями, интересами» для обозначения других людей с упомянутыми ранее ограничениями здоровья, чтобы лишний раз прямо не называть диагноз [Karidis 2017]).
2. Номинации с общим смыслом, использующиеся для обозначения конкретных понятий.
В отношении людей с ОВЗ В.В. Панин иллюстрирует эту категорию словом special - «особый» в значении retarded «умственно отсталый» [Panin 2004], но в публикациях это слово применительно к ментальным нарушениям уже практически не встречается. Ему на смену пришло выражение special needs («особые потребности») исключительно в значении special educational needs («особые образовательные потребности») и ни-каком другом. И все остальные словосочетания с needs (pupils with additional needs, those with greatest needs, high needs students, special needs cuts и т.п.) отсылают именно к образовательному контексту.
3.Термины, употребляемые как обозначения, более пригодные для вуалирования сути явления.
Эту категорию выделяет Л.П. Крысин [Krysin 1994]. Например, atypical adolescents применительно к девушкам и юношам с ментальными особенностями [Karidis 2017] или термин neurodiversity («нейроразноо-бразие»), принятый к употреблению в контексте аутизма, обозначающий совокупность расстройств ментального порядка. Последний имеет не просто нейтральную коннотацию, но даже позитивную, благодаря лексеме «diversity» («разнообразие»), в семантическом поле которой присутствует понятие богатства признаков (разнообразие как многоплановость и много-ликость).
Термины хорошо вуалируют травмирующую действительность, потому что «в основном лишены эмоционального значения» и «оказывают большее сопротивление процессу обрастания дополнительными значениями», по мнению И.Р. Гальперина [Гальперин 1958, 58].
4. Cлова и выражения, обозначающие «неполноту действия или слабую степень свойства, употребляемые не в своем обычном значении, а в качестве смягчающего эвфемизма» [Крысин 1994].
К ним относятся сочетания со словом impared, например, sensory impaired («c сенсорной недостаточностью») или visually impaired, sight-impaired («слабовидящий»/ Здесь очень важна оговорка о том, что эти словосочетания выступают в роли эвфемизмов, только если не имеют ввиду объективную степень заболевания. Например, если под visually impaired понимается группа людей с проблемами зрения вообще, включая незрячих. Если же в тематической статье речь идет о людях с определенным процентом зрения, то номинация visually impaired перестает нести необходимую для эвфемизма функцию смягчения основного понятия. В этом случае visually impaired выступает полным синонимом термина partially sighted («с частичным / остаточным зрением», «слабовидящий»).
5. Аббревиатуры
Их эвфемистическую функцию отмечает Л.П. Крысин, при этом он ограничивает сферу употребления таких эвфемизмов контекстом работы военных и государственных структур [Крысин 1994]. Но в дискурсе ограниченных возможностей здоровья они уместны, т.к. тоже обладают функцией смягчения основного значения. В русском языке, например, для обозначения детского церебрального паралича широко используется аббревиатура ДЦП. И действительно, слово «паралич» применительно к ребенку имеет очень сильную негативную эмоциональную окраску по сравнению с ДЦП. В исследованных текстах приводятся следующие аббревиатуры:
• SEN от special educational needs («особые образовательные потребности»);
• ADHD от attention deficit hyperactivity disorder (СДВГ от «синдром дефицита внимания и гиперактивности»);
• ASD от autism spectrum disorder (РАС от «расстройство аутистиче-ского спектра»).
6. Словосочетания, которые передают суть состояния человека через упоминание средства реабилитации.
Этот вид эвфемизмов отдельно не упоминается в работах исследователей. Авторы выделяют его на основании анализа корпуса статей, т.к. частотность их употребления высока. К таким эвфемизмам относятся:
- wheelchair users (those on four wheels, those in a wheelchairs - «те, кто пользуются инвалидным креслом» для обозначения людей с парализованными нижними конечностями);
- people with walkers («люди с ходунками» для обозначения людей с заболеваниями ног);
- people with hearing aids («люди со слуховыми аппаратами» для обозначения людей с нарушениями слуха);
- sign language users («говорящие на языке жестов» для обозначения людей с проблемами слуха);
- people with canes («люди с тростью» для обозначения незрячих);
- someone using a guide dog (или with service animals - «человек с собакой-поводырем» или «с животными-помощниками»);
- фраза people with prosthetic limbs («люди с искусственными конечностями» позволяет избежать употребления фразы «человек без руки / ноги и т.п.», т.е. обозначает проблему не через отсутствие части тела, а через наличие замещающего девайса);
- people with breathing devices («люди с дыхательными аппаратами»).
Во всех этих случаях смягчающая функция эвфемизма реализуется через упоминание в номинации решения проблемы человека, а не просто ее размытое обозначение.
Особенности перевода политкорректной лексики в отношении людей с ОВЗ
Основная проблема перевода текстов, затрагивающих тему ограниченных возможностей здоровья человека, с английского языка на русский состоит в несовпадении реалий действительности и в разной степени чувствительности языка к этой проблеме. Как справедливо замечает М.Ю. Палажченко, «по отношению к политической корректности не только русский язык является языком-реципиентом, но и российская культура в целом выступает в качестве принимающей» [Палажченко 2004]. Этим объясняется превалирование переведенной лексики в отношении людей с ограниченными возможностями здоровья над разработкой собственных политкорректных терминов. Так, например, выражение «человек с особыми потребностями» как калька с английского «people with special needs» несколько лет назад стало широко употребляться в русскоязычной среде применительно к людям с ОВЗ в качестве вежливого варианта наименования этой группы людей. При этом не было учтено, что английский эквивалент считался неполиткорректным вне контекста образования.
В основе тонкой чувствительности лексики английского языка, уместной к употреблению по отношению к людям с ОВЗ, лежит сложно переводимая на русский язык игра слов «able» и «disable» - «способный» и «неспособный» к определенным действиям, «тот, кто может», и «тот, кто не может» [что-либо сделать]. В русском языке, слова и выражения, употребляющиеся для обозначения людей с ОВЗ и инвалидностью, не составляют однокоренных антонимов, например, жесткие и прямолинейные слова «инвалид» и «здоровый». Если бы они звучали как «нездоровый» и «здоровый», их фонетическая близость и пересекающиеся семантические поля рано или поздно спровоцировали бы вопрос об относительности границ самих понятий и критериях их оценки. Именно вопрос, кого можно считать достаточно здоровым, а кого - нет, порождает сомнение в справедливости разделения людей на группы по возможностям здоровья,
а значит, и справедливости социальной сегрегации по этому признаку. А пока «русский язык отличается категоричностью и прямолинейностью» [Тер-Минасова 2000, 217] по отношению к людям с ограниченными возможностями здоровья.
Розмари Гарланд-Томпсон, будучи человеком с инвалидностью, в эссе «Становление человека с ограниченными возможностями здоровья» пишет: «Для нас самих нет единого стандарта относительно того, как именоваться. Разные группы ведут ярые споры о политике самоназвания. Подход «сначала люди» утверждает, что, если мы называем себя people with disabilities, мы ставим во главу угла человеческую сущность, а нарушения считаем лишь уточняющей деталью. Другие же отстаивают достоинство людей с инвалидностью, ставя эту характеристику в начало конструкции, превращая нас в disabled people». Русский перевод такого оттенка в значениях не передает, и корректное обозначение в обоих случаях будет звучать как «люди с ограниченными возможностями здоровья» или «люди с инвалидностью» в зависимости от контекста [Garland-Thomson 2016].
На английском языке можно задать риторический вопрос Who is more disabled? В русском же, у слова «инвалидность» нет градации качества, это зафиксированный статус. Английский же язык позволяет обозначать словом disability сущность, отдельную от человека, не являющуюся его неотъемлемой характеристикой. В текстах публикаций встречаются фразы: born into disability (дословно: «родился в инвалидность»), people new to disability (дословно: «новички по отношению к инвалидности»), move in and out of disability (дословно: «погружаться в и выходить из состояния инвалидности / ОВЗ»). Здесь при переводе на помощь и приходит понятие «ограниченные возможности здоровья». Используя его, можно спросить: «Чьи возможности здоровья более ограничены?» или сказать, что человек «рожден с ограниченными возможностями здоровья», что звучит намного менее кардинально и травмирующе, чем «родился инвалидом». Такой выбор лексики позволяет продемонстрировать тактичное и деликатное отношению к человеку с ограниченными возможностями здоровья хотя бы на уровне речи.
ЛИТЕРАТУРА
1. Гальперин И.Р. Очерки по стилистике английского языка. М., 1958.
2. Тер-Минасова С.Г. Язык и межкультурная коммуникация. М., 2000.
3. Кацев А. М. Языковое табу и эвфемия: Учебное пособие к спецкурсу. Л., 1988.
4. Майба В.В. О структуре языка политкорректности (на примере английского и русского языков) // Политическая лингвистика. 2012. № 2 (40). С. 102-108.
5. Палажченко М.Ю. Политическая корректность в языковой и культурной традиции (на английском и русском материале): автореф. дис. ... к. культурологических н.: 24.00.01. М., 2004.
6. Панин В.В. Политическая корректность как поведенческая и культурно-
языковая категория: автореф. дис. ... к. филол. н.: 10.02.20. Тюмень, 2004.
7. Крысин Л.П. Эвфемизмы в современной русской речи // Russistik. 1994, №. 1-2. P. 28-49.
8. Романова Т.В. Язык политкорректности: свой - чужой // Мир русского слова. 2015. № 4. С. 21-26.
9. Kany Ch.E. American-Spanish Euphemisms. Berkeley; Los Angeles, 1960.
10. Karidis A. How to Help Children with Autism Make, and Keep, Friends // Chicago Tribune, 2017. URL: https://www.chicagotribune.com/lifestyles/parenting/ ct-help-children-with-autism-make-and-keep-friends-20170323-story.html (дата обращения 05.01.2019).
11. Inclusion in Education Works. We Must Respect It // The Guardian, 2018. URL: https://www.theguardian.com/education/2018/apr/18/inclusion-in-education-works-we-must-respect-it (дата обращения 27.12.2018).
12. Carlson M. The Life of a Disabled Child, From Taunts to Hate Crimes // The New York Times, 2017. URL: https://www.nytimes.com/2017/01/06/opinion/the-life-of-a-disabled-child-from-taunts-to-hate-crimes.html (дата обращения 18.11.2018).
13. Garland-Thomson R. Becoming Disabled // The New York Times, 21.08.2016. URL: https://www.nytimes.com/2016/08/21/opinion/sunday/becoming-disabled.html (дата обращения 24.12.2018).
14. Living with Disability // The New York Times, 2016. URL: https://www.nytimes. com/2016/08/28/opinion/living-with-disability.html (дата обращения 19.12.2018).
REFERENCES (Articles from Scientific Journals)
1. Mayba V.V. O strukture yazyka politkorrektnosti (na primere angliyskogo i russk-ogo yazykov) [Toward the Structure of Politically Correct Language (on the Example of the English Language)]. Politicheskaya lingvistika, 2012, no. 2 (40), pp. 102-108. (In Russian).
2. Krysin L.P. Evfemizmy v sovremennoy russkoy rechi [Euphemisms in Modern Russian Speech]. Russistik, 1994, no. 1-2, pp. 28-49. (In Russian).
3. Romanova T.V. Yazyk politkorrektnosti: svoy - chuzhoy. [The Language of Political Correctness: Us - Them]. Mir russkogo slova, 2015, no. 4, pp. 21-26. (In Russian).
(Monographs)
4. Gal'perin I.R. Ocherki po stilistike angliyskogo yazyka. [Essays in Stylistics of English]. Moscow, 1958. (In Russian).
5. Ter-Minasova S.G. Yazyk i mezhkul'turnaya kommunikatsiya. [Language and Intercultural Communication]. Moscow, 2000. (In Russian).
6. Kany Ch.E. American-Spanish Euphemisms. Berkeley; Los Angeles, 1960. (In English).
7. Katsev A.M. Yazykovoye tabu i evfemiya: Uchebnoye posobiye k spetskursu. [Language Taboo and Euphemia: A Study Guide for A Special Course]. Leningrad, 1988. (In Russian).
(Thesis and Thesis Abstracts)
8. Palazhchenko M.Yu. Politicheskaya korrektnost' v yazykovoy i kul'turnoy tra-ditsii (na angliyskom i russkom materiale) [Political Correctness in the Cultural and Language Tradition]. PhD Thesis Abstract. Moscow, 2004. (In Russian).
9. Panin V.V Politicheskaya korrektnost'kakpovedencheskaya i kul'turno-yazyko-vaya kategoriya. [Political Correctness as a Behavioral, Cultural and Language Category], PhD Thesis Abstract. Tyumen, 2004. (In Russian).
Воронцова Ирина Игоревна, Российский государственный гуманитарный университет.
Кандидат филологических наук, доцент кафедры иностранных языков. Сфера научных интересов: лингвокультурология, риторика деловой коммуникации, практика перевода, переводоведение.
E-mail: [email protected]
ORCID ID: 0000-0003-1723-181X
Комиссарова Татьяна Викторовна, Российский государственный Гуманитарный Университет.
Бакалавр лингвистики. Сфера научных интересов: практика перевода, пере-водоведение.
E-mail: [email protected]
ORCID ID: 0000-0003-4397-5353
Irina I. Vorontsova, Russian State University for the Humanities.
Candidate of Philology, Associate Professor, the Department of Foreign Languages. Research interests: cultural linguistics, comparative rhetoric in business communication, translation practice, theory of translation.
E-mail: [email protected]
ORCID ID: 0000-0003-1723-181X
Tatyana V. Komissarova, Russian State University for the Humanities.
Bachelor of Linguistics. Research interests: translation practice, theory of translation.
e-mail: [email protected]
ORCID ID: 0000-0003-4397-5353
