Советское языкознание ХХ века: задачи, проблемы, решения Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

Ф.М. Березин

СОВЕТСКОЕ ЯЗЫКОЗНАНИЕ ХХ ВЕКА: ЗАДАЧИ, ПРОБЛЕМЫ, РЕШЕНИЯ

В предлагаемой вниманию читателей первой части сборника «Отечественные лингвисты XX века» (сборник будет состоять из трех частей) анализируются работы выдающихся русских лингвистов послереволюционного периода, внесших огромный вклад в разработку проблем структурного членения языка, его функционирования и внешних связей, проблем знаковости языка и положения языка среди других знаковых систем. На материале русского, славянских, германских, романских языков ученые выдвинули оригинальные идеи в области фонетики и фонологии, лексикологии и лексикографии, морфологии, словообразования, синтаксиса, стилистики и культуры речи, литературного языка и его развития.

В работах этих ученых формировались основные черты советского теоретического языкознания - интерес к проблематике социологии языка, его типологии, внимание к содержательной стороне языка, стремление к изучению динамики языковых процессов, выявлению внутрисистемных языковых связей, изучение истории языка в связи с историей народа, говорящего на данном языке и т.п. В анализируемых работах эти характерные особенности получили разное преломление в зависимости от конкретной тематики, индивидуальных интересов, что и стремились показать авторы статей о том или ином ученом.

Победа Великой Октябрьской социалистической революции вызвала грандиозную ломку не только в сфере общественно-экономических отношений, но и в области науки. Наука, в том числе и языкознание, была привлечена к служению народу, новому обществу, практические нужды которого она была призвана обслуживать. Наука о языке приобретает громадное практическое значение. В первую очередь это было обусловлено тем, что огромные массы безграмотных ранее людей получили доступ к русской и мировой культуре. Изменилась функциональная роль русского языка, который стал языком межнационального общения.

Начавшееся массовое распространение грамотности, расширение сферы употребления русского и национальных языков, практические задачи создания новых литературных языков, отражение грандиозных революционных процессов в языке - все это поставило перед языковедами такие задачи и проблемы, с которыми прежнее отечественное языкознание и не сталкивалось.

Известные советские языковеды Л.Р. Зиндер (р. 1910) и Т.В. Строева вспоминают, что атмосферу, царившую в советском языкознании 20-30-х гг., можно определить как период поиска. «Это был поиск новых тем, нового материала, новых путей, а главное - новых мето-

дологических основ, которые лингвисты стремились черпать из материалистической марксистской философии» [1, с. 206].

Характерной чертой того времени было желание извлечь непосредственно практическую пользу из всякого исследования. А задач было множество: это и создание письменности для множества бесписьменных и по существу неисследованных языков, это и распространение литературного языка в среде трудящихся, и методика преподавания иностранных европейских языков, широко внедряемых в массы, и другие задачи.

Л.Р. Зиндер и Т.В. Строева отмечают, что созданный в 1930 г. и просуществовавший до 1937 г. Институт речевой культуры (ИРК) в Ленинграде отражал всю множественность теоретических и практических задач, стоящих перед советским языкознанием.

В период, предшествующий революции, русское языкознание в постановке и разработке проблем в работах отечественных лингвистов было далеко впереди зарубежного языкознания. Показательны в этом отношении слова Е.Д. Поливанова (1891-1938): «...в деле разработки общелингвистических проблем русские и польские ученые предшествующего поколения не только были наравне, но и намного опередили современных им, да и современных нам западноевропейцев (позволю себе привести один пример: посмертная книга Ф. де Соссюра, которая многими была воспринята как некое откровение, не содержит в себе буквально ничего нового в постановке и разрешении общелингвистических проблем по сравнению с тем, что давным-давно уже было добыто у нас Бодуэном и бодуэновской школой» [2, с. 3-4].

Вообще для русского дореволюционного языкознания характерной особенностью в освещении общеязыковедческой проблематики была философская направленность, заключающая в себе мысль о том, что все явления мира, в том числе и язык, могут быть рассмотрены как различные формы материи.

Сразу после революции, когда перед языковедами встал вопрос о поисках тех путей, по которым должно развиваться новое марксистское языкознание, необходимо было правильно решить вопрос о преемственности старого и нового.

Крупный ученый дореволюционной России, много и плодотворно занимавшийся проблемами армяно-грузинской филологии, Николай Яковлевич Марр (1864-1934) полагал, что старое индоевропейское языкознание, обязанное своим появлением буржуазной идеологии, зашло в тупик, поскольку занималось изучением вымышленного, никогда не существовавшего праязыка. Исходя из идеи «единства глоттогонического (языкового) процесса», он считал, что языки, особенно индоевропейские, возникают в результате схождения, скрещивания и смешения первоначально разнородных языков. Занимаясь кавказским языкознанием, он обратил внимание на влияние кавказского субстрата на индоевропейский армянский язык. Этот субстрат он назвал яфе-

тическим, и элементы этого субстрата Марр стремился найти не только в армянском, но и в языках всего мира.

Субъективно Марр стремился стать марксистом, принять активное участие в становлении революционной общественной науки. Объективные причины (недостаток философской подготовки, отсутствие настоящей лингвистической школы) привели его к упрощенному, вульгарно-социологическому истолкованию сложных явлений и процессов языкового развития. Он выдвинул тезис о том, что язык является идеологической надстроечной категорией, возникшей на базе производства и производственных отношений, игнорируя положение о том, что язык есть важнейшее средство человеческого общения.

Из представления о языке как надстроечной категории Марр сделал и другие, в корне ошибочные выводы. Во-первых, поскольку всякой идеологической надстройке присуща классовая сущность, то язык тоже является классовым. Во-вторых, язык развивается стадиально, в результате смены общественных формаций. Марр полагал, что переход общества из одной формации в другую должен сопровождаться переходом языка из одного состояния в другое, при этом структура языка резко меняется и возникает новая, качественно отличная система языка. В-третьих, пути развития всех языков едины (теория единства глоттогонического процесса). Марр полагал при этом, что, поскольку в развитии общества наблюдаются одни и те же закономерности, постольку и в развитии языка выявляются общие закономерности, связанные со сменой формаций общества.

Положения «нового учения» о языке вызвали более чем скептическое отношение со стороны некоторых языковедов того времени, поскольку противоречили фактам языка. Но справедливы слова о том, что «понять Н.Я. Марра периода «нового учения о языке» можно только в контексте революционной эпохи» [3, с. 99]. Популярности «нового учения о языке» способствовали боевой дух и пафос преобразований советской этики, которые пронизывали всю деятельность Марра. Как писал тот же Василий Иванович Абаев (1899-2001), «проблематика Марра и общее направление его исследовательских устремлений... отражали по-своему боевой дух и революционный размах советской эпохи» [3, с. 96].

Не следует думать, что «новое учение о языке» Марра господствовало повсюду. Зиндер и Строева свидетельствуют: «"Новое учение о языке" Марра присутствовало в ИРКе (Институте речевой культуры. - Ф.Б.) с самого начала, но оно не насаждалось в обязательном порядке и не было ведущей линией. Такие его положения, как учение о четырех элементах, совсем не находили отражения в трудах ИРКа. Большая часть работ... вообще основывалась на других методах и идеях. Эта широта и терпимость ко всякой мысли, которая стремилась к созданию материалистического воззрения на язык, может быть и была той притягательной силой, которая привлекала к себе большое

количество ученых, очень разных по объему их исследований, по возрасту и по научному темпераменту» [1, с. 210].

Произвольное оперирование языковым материалом в намечаемых Марром стадиальных схемах вызывало их неприятие, выражаемое, правда, не в печатной форме из-за боязни репрессий. Так, видный представитель русского сравнительно-исторического языкознания, ученик И.А. Бодуэна де Куртенэ, Василий Алексеевич Богородицкий (1857-1941) писал в одной из своих рукописей, датируемой 1938 г.: «При всех своих сравнениях акад. Марр опирается всегда на собственную, им составленную яфетическую фонетику, базирующуюся на многочисленных вариациях указанных четырех звуковых комплексов1 и их переходов... Не будет ошибки, если скажем, что в общем в сопоставлениях акад. Н.Я. Марра, в связи с многочисленностью допускаемых им звукоизменений, значительно больше свободы по сравнению с приемами арио-европейского языкознания...» [4, с. 34].

Анализ того, как Марр сумел превратить свое учение в официальную догму, получившую поддержку сверху и снизу и господствовавшую в советской лингвистике с первой половины 20-х гг. до развенчания и гибели 20 июня 1950 г., дан в обстоятельной и фундаментальной книге В.М. Алпатова «История одного мифа» (1991).

Черной страницей в истории советского языкознания было так называемое «дело славистов». Это дело было сфабриковано Секретно-политическим отделом ОГПУ в конце 1933 - начале 1934 г. Его жертвами оказались известные ученые и специалисты, среди которых Н.Н. Дурново, Г.А. Ильинский, А.М. Селищев, В.В. Виноградов, Н.П. Сычев, П.Д. Барановский, В.Н. Сидоров и др., и наряду с ними скромные музейные работники, краеведы, врачи, агрономы. Дело было одним из звеньев кампании против старой русской интеллигенции в годы «культурной революции» в СССР. Целью этой кампании было не столько уничтожение, сколько запугивание и унижение людей, воспитанных в иной системе ценностей по сравнению с господствовавшей. Однако в 1937-1938 гг. не менее трети осужденных по делу, еще находившихся в системе ГУЛАГ'а, было уничтожено, а несколько человек еще ранее не выдержали страданий. «В то же время другой части осужденных удалось вернуться к работе, а изменившаяся в военные и послевоенные годы конъюнктура оказалась благоприятной для некоторых из них» [5, с. 3]. В книге подробно разбираются судебные дела упомянутых выше лингвистов и прослеживается их судьба в те тяжелые годы.

Хотя абсолютизация «нового учения о языке» сужала творческие возможности советских языковедов в 20-30-e гг., в этот период они, продолжая традиции отечественных дореволюционных лингвистов, занимаются выявлением множественности причин изменения языка,

1 Имеются в виду четыре постулируемых Марром звуковых элемента: sal, ber, jon, ros. - Ф.Б.

указанием на социальную обусловленность языковых изменений. В этот период интересы советских лингвистов обращаются прежде всего к социолингвистической проблематике, к изучению того, какое отражение нашли в языке социально-политические сдвиги, обусловленные революцией.

В 20-30-е гг. появляется ряд работ, посвященных социолингвистической проблематике. Это книга Р.О. Шор (1894-1939) «Язык и общество» (1926), книга А.М. Селищева (1886-1942) «Язык революционной эпохи» (1927), статья М.Н. Петерсона (1885-1962) «Язык как социальное явление» (1927), работа Е.Д. Поливанова (1891-1938) «Революция и литературные языки Союза ССР» (1927), статьи Б.А. Ларина (1893-1964) «О лингвистическом изучении города» (1928) и «К лингвистической характеристике города (несколько предпосылок)» (1928). Эти работы советских языковедов заложили основы нового оригинального направления советского языкознания, известного под названием «социальная диалектология», которое позднее переросло в социолингвистику. Социальная диалектология требовала изучать языковые явления в тесной связи с территориальными и социально-групповыми изменениями носителей данного языка, а также языковые изменения внутри различных группировок этих носителей.

Проблемы социологии языка получили теоретическое осмысление в работах Е.Д. Поливанова. В круг проблем социологической лингвистики он включал определение языка как социального исторического факта, описание языков и диалектов с социологической точки зрения, изучение причинных связей между социально-экономическими и языковыми явлениями, выработку языковой политики. Подводя итоги развитию советского языкознания за 1917-1927 гг., Поливанов писал: «...наука о языке должна быть наукой социологической... Первая, существеннейшая особенность... это перенос центра тяжести на социологическую сторону в изучении языка... Революция в области лингвистики выразилась у нас прежде всего в появлении новых -именно социологических тем и задач исследования» [6, с. 51-53].

Отличительная черта советского языкознания 20-х гг. состояла в том, что лингвисты активно участвовали в практической деятельности - в создании письменности для бывших «инородческих» народностей, не имевших ранее своей графики, составлении описательных грамматик, словарей, учебников и букварей для бесписьменных народов.

В 30-е гг. в нашей многонациональной стране началась подлинная культурная революция, одной из составных частей которой было языковое строительство. Для практического руководства языковым строительством были созданы научные центры - Всесоюзный центральный комитет нового алфавита, Комитет нового алфавита народов Севера и др. Основная деятельность этих комитетов заключалась в определении фонетических и графических основ алфавитов, определении базы создания литературных языков, разработке терминоло-

гии. В создании письменности, в формировании новых литературных языков большую роль сыграли такие языковеды, как Е.Д. Поливанов, Н.Ф. Яковлев (1892-1974) и др. Разработке алфавитов и орфографии, научных и практических грамматик, общих и специальных орфографических словарей посвящены такие работы Яковлева, как «Краткая грамматика адыгейского (кяхского) языка» (1930), «Краткая грамматика кабардино-черкесского языка» (1938), в которых он приводит в стройную систему грамматические особенности этих языков. Основные принципы по унификации алфавитов для горских языков Кавказа изложены в его работе «Математическая формула построения алфавита» (1928).

Деятельность советских языковедов по созданию новых литературных языков привела к углубленному практическому и теоретическому изучению самых разнообразных языков нашей страны, расширила диапазон исследовательской работы, поставила перед советскими языковедами новые специфические задачи.

В 30-е гг. социолингвистические исследования, формально не запрещенные, явно идут на спад, можно отметить лишь ряд конкретных и обращенных в прошлое работ В.М. Жирмунского, К.Н. Державина и других ученых, в 40-е гг. и они почти исчезают. Еще в конце господства «нового учения о языке» отмечалось полное прекращение работ по социальной дифференциации языков советской эпохи, освоению русского языка нерусскими [7, с. 200].

Сформировавшаяся с середины 50-х гг. как самостоятельная отрасль языкознания социолингвистика (социология языка) стала охватывать полностью или частично систему «плоскостных» членений языка, обусловленных воздействиями общества, в частности и в особенности воздействиями социального членения человеческих коллективов. Она стала интенсивно заниматься изучением условий функционирования языка в обществе, влияния общества на изменения в языке, которое не осуществляется прямо, непосредственно, автоматически, а проявляется в его внутренней структуре. Советские языковеды, занимавшиеся вопросами социолингвистики (Б.А. Ларин, Е.Д. Поливанов, В.М. Жирмунский, Ф.П. Филин), подчеркивали, что общественная природа языка определяет все его функции, проявляется на всех уровнях языковой структуры.

В 1958 г. В В. Виноградов (1895-1969) и С.И. Ожегов (1900-1964) выдвинули в качестве первоочередной тему «Русский язык и советское общество», в рамках которой предполагалось исследование развития русского литературного языка в связи с происходящими в обществе социальными изменениями.

За последние 40-50 лет своего развития отечественная социолингвистика прошла большой и сложный путь. Она ставит своей целью исследование природы языка как социального явления, его места и роли в общественном развитии; разработку методов социолингвистических исследований и выработку понятийного аппарата социолинг-

вистики; выяснение роли социальных факторов в развитии языка; изучение социальной дифференциации языка и соотношение языка и общества в развитых и развивающихся странах; исследование проблем развития общественных функций языка.

Не следует думать, что в период господства «нового учения о языке» происходило сужение и обеднение тематики лингвистических исследований. Борьба за повышение культуры речи, задачи создания литературных языков, вопросы нормализации языка также способствовали возбуждению интереса к этой проблематике. «Проблема формирования и развития национальных языков привлекла внимание советских лингвистов в 30-е гг. нашего столетия и разрабатывалась как на материале русского языка (работы Л.П. Якубинского, многочисленные труды В.В. Виноградова и его учеников), так и на материале западноевропейских языков (раньше всего в работах В.М. Жирмунского по немецкому языку). Для работ этих лет было характерно усиленное внимание к социально-экономическим факторам в развитии языков, а в области процесса формирования общенационального языка - выделение особой роли письменно-книжной речи» [8, с. 50].

В 30-е гг. у лингвистов еще нет четкого разграничения понятий литературного и национального языков, нет ясности и в разработке этих понятий. Отсутствовало и понятие нормы как специфической проблемы литературного языка. В этот период разработка теоретических проблем литературного языка велась в основном в вульгарно-социологическом аспекте, утверждалась прямолинейная зависимость становления литературных языков от социально-экономических факторов. Особенно это проявилось в книге Ан. М. Иванова и Л.П. Якубинского (1892-1945) «Очерки по языку» (1932), где авторы выделяют классовые языки крестьянства и пролетариата, и в книге В.М. Жирмунского (1891-1971) «Национальный язык и социальные диалекты» (1936). «В концепции В.М. Жирмунского (также как и в предшествующей ей и очень сильно повлиявшей на нее концепции проф. Л.П. Якубинского) остро ощущаются вульгарно-социологические оттенки понимания языка как в своем существе и в своей основе общественного явления и всех процессов его исторического развития» [9, с. 22-23].

Л.В. Щерба (1880-1944) в статье «Современный русский литературный язык» (1939) пытается теоретически осмыслить понятие «литературный язык», рассматривая литературный язык в его противопоставленности другим формам существования языка. Главным признаком литературного языка Щерба считает монолог, ибо всякий монолог, по его мнению, есть литературное произведение в зачатке. Щерба очень тонко подмечает еще одну, кроме нормы, особенность литературного языка - его наддиалектный характер, общеобязательность для всех членов языкового коллектива. Литературный язык в концепции Щербы является своеобразным барьером против стихии устно-разговорных форм, сохраняющим язык как систему.

Методологически важные положения были разработаны при исследовании истории русского литературного языка в работах В.В. Виноградова (1895-1969), С П. Обнорского (1888-1962), Л.П. Яку-бинского (1892-1945), Р.И. Аванесова (1902-1982), Ф.П. Филина (1908-1982), Г.О. Винокура (1896-1947), М.Н. Петерсона (18851962), Б.А. Ларина (1893-1964) и других, в которых много внимания было уделено вопросу соотношения церковнославянского и древнерусского элементов в различные периоды письменной традиции в России.

В 40-50-е гг. ведутся исследования теоретических и практических вопросов формирования и развития литературных языков народов Советского Союза. Большое внимание обращается на соотношение литературного, национального, общенародного языков, на формулировку этих понятий, на определение диалектной базы конкретного литературного языка и отношение литературного языка к заимствованиям, особенно диалектным.

При решении вопроса о диалектной базе литературного языка в работах Ф.П. Филина было сформулировано важное положение об исторической изменчивости отношений между самими местными диалектами и между литературным языком и диалектами. Эти отношения меняются потому, что функции литературного языка различны на разных этапах развития общества. Новой в советском языкознании была и проблема вариативности литературного языка, т.е. о его отклонениях от допустимой нормы.

На материале русского языка в работах В.В. Виноградова были выражены важные критерии определения таких понятий, как «язык литературы», «литературный язык», «язык писателя», и взаимосвязь между ними, подчеркнуто различие между письменно-книжной и устно-разговорной формами литературного языка. Основными признаками национального литературного языка он считает тенденции к всенародности или общенародности и нормативность.

На материале германских языков проблемы формирования немецкого литературного языка рассматривались в работах В.М. Жирмунского «Национальный язык и социальные диалекты» (1936), «История немецкого языка» (5-е изд. 1965), в которых он отмечает, что опорой для процесса языковой унификации явилось закрепление формирующейся национальной нормы немецкого языка в письменной форме литературного языка. «...Исследование В.М. Жирмунского "Национальный язык и социальные диалекты" является важным этапом в разработке советской проблематики теории и истории национальных литературных языков. Оно было несправедливо забыто в 40-е и особенно в 50-е гг., когда были выдвинуты новые точки зрения на этот обширный цикл историко-лингвистических вопросов» [9, с. 24].

В области романского языкознания на материале испанского языка Г.В. Степанов (1919-1986) в таких работах, как «Роль Сервантеса в становлении испанского национального литературного языка» (1951),

«О национальном языке в странах Латинской Америки» (1960), «Испанский язык Америки в системе единого испанского языка» (1965), разрабатывает понятие языковой нормы, что предполагает выработку единой общенациональной наддиалектной нормы.

Очень подробно, на материале различных языков, теорию и практику изучения национальных и литературных языков подытоживает В.В. Виноградов в монографии «Проблемы литературных языков и закономерности их образования и развития» (1967).

Специфику советских исследований в области появления и развития литературных языков В.Н. Ярцева видит в следующем: «Таким образом, достижением советских лингвистов в изучении истории литературных языков является не только описание тех конкретных исторических условий, в которых совершается формирование и развитие литературной нормы национального языка, но и обнаружение связей и зависимостей между развитием структуры языка и общественными условиями его функционирования» [10, с. 58-59].

После лингвистической дискуссии 1950 г. в советском языкознании «не осталось иного методологического оружия, кроме сравнительно-исторического языкознания, да притом еще в явно младограмматической трактовке, поскольку предписывалось осуществлять преимущественно исторический подход к изучению языков и обнаруживать в них внутренние (или иные) законы их развития. Такой подход и обрел статус материалистического» [11, с. 20].

Но традиции компаративистики в период господства «нового учения о языке» были подорваны, преподавание сравнительного языкознания в высших учебных заведениях прекратилось. «Гонение на компаративистику, в котором научное убеждение зачастую смыкалось с ретивым администрированием, переключало интересы огромного большинства советских языковедов в сторону, далекую от сравнительно-исторических изысканий. В итоге целое поколение, может быть даже два поколения советских лингвистов утратили, за незначительными исключениями, необходимую для этого подготовку» [12, с.

9].

Но уже с середины 50-х гг. исследования советских языковедов в области сравнительно-исторического языкознания сопровождаются постановкой ряда методологических и методических проблем. Прежде всего стали разрабатываться вопросы, связанные с дополнением сравнительно-исторической методики приемами внутренней реконструкции, данными ареальной лингвистики. Расширение языкового материала индоевропейских языков за счет привлечения фактов других языков привело к более тесному соединению сравнительно-исторической проблематики с идеями и методами типологического языкознания, что особенно проявилось в синтаксической типологии И.М. Мещанинова (1883-1967).

Советские языковеды стремятся заменить плоскостную реконструкцию индоевропейского праязыка выделением его временных

пластов - раннего и позднего этапов развития индоевропейского языка; соответственно реконструкция расчленяется на «дальнюю» и «ближнюю». Восстановление индоевропейского праязыка сейчас не является конечной целью компаративистских исследований. В работах советских языковедов-компаративистов неоднократно подчеркивается, что реконструкция праязыковой схемы должна рассматриваться как своеобразная точка отсчета при изучении истории языков. В этом заключается научно-методическое значение реконструкции языка, поскольку реконструированная праязыковая схема позволяет нагляднее представить историю развития конкретной группы родственных языков или отдельного языка.

Сравнительно-историческое изучение различных языковых групп в советском языкознании получило неодинаковое развитие. Высокого уровня достигло сравнительное славянское языкознание. Продолжая и развивая идеи А.А. Шахматова (1864-1920) о генезисе славянства вообще, советские славяноведы достигли значительных успехов в разработке теории балто-славянской языковой общности, ее содержания в языковом и этногенетическом аспектах, в вопросах формирования восточной, западной и южной ветвей славянства. При реконструкции большее внимание стало уделяться привлечению данных хронологии фонетических, морфологических, синтаксических и лексических процессов. Показательными в этом плане являются монографии Ф.П. Филина (1908-1982) «Образование языка восточных славян» (1962), «Происхождение русского, украинского и белорусского языков» (1972), обобщившие все достижения советского и зарубежного сравнительно-исторического славяноведения за последние десятилетия и по-новому освещающие происхождение восточнославянских языков. Делая упор на выявление диалектных явлений в области фонетики, лексики, морфологии, синтаксиса, Филин уточняет вопрос о природе славян, ареале распространения восточнославянских языков, периоде распада общеславянского языка, формах контактирования славянских языков. Выявленные автором различные зоны диалектных явлений, существовавшие до возникновения восточнославянских языков, привели его к важному выводу о том, что начала современных наречий каждого из них старше самих языков.

Этой же тематике посвящены и глубокие исследования Н.И. Толстого (1923-1996), который в статьях «Об образовании восточнославянских национальных литературных языков» (1959), «К вопросу о древнеславянском языке как общем литературном языке южных и восточных славян» (1961), а особенно в обобщающей монографии «История и структура славянских литературных языков» (1988) указывает на важность изучения древнеславянского литературного языка, считая его важным звеном в образовании типологически различных языковых ситуаций в разные периоды развития славянских литературных языков. Славянские литературные языки, полагает он, демонстрируют целую гамму разнообразных отношений с другими

стратами (идиомами) в пределах одного языка (просторечием, говорами, языком фольклора).

В области германского языкознания уже в ряде исследований во второй половине 30-х гг. были проблемы, связанные с типологической характеристикой германских языков, с приемами внутренней реконструкции. В таких работах, как «История немецкого языка» (1938), «Развитие строя немецкого языка» (1935), особенно в монографии «Введение в сравнительно-историческое изучение германских языков» (1964), В.М. Жирмунский главной задачей сравнительной грамматики считает не реконструкцию модели праязыка, а раскрытие внутренних закономерностей (тенденций) развития родственных языков.

В монографиях В.Н. Ярцевой (1906-1999) «Историческая морфология английского языка» (1960), «Исторический синтаксис английского языка» (1961) новым для описания истории английского языка является строго синхронический анализ морфологической и синтаксической систем каждого из периодов в истории английского языка. Монография С.Д. Кацнельсона (1907-1985) «Сравнительная акцентология германских языков» (1966) открывает новую главу в сравнительной грамматике германских языков; в ней реконструируется общий ход развития германской просодической системы в ее исторической последовательности.

Многолетние исследования советских германистов нашли свое выражение в четырехтомной «Сравнительной грамматике германских языков» (1962-1966). «С публикацией "Сравнительной грамматики германских языков", - писал У. Леман, - германское историческое языкознание в целом вступает в новую эру» [13, с. 122].

Менее разработаны принципы сравнительно-исторического метода в области синтаксиса, одной из главных причин этого является трудность реконструкции синтаксических архетипов. С некоторой степенью достоверности можно восстановить определенную синтаксическую модель, но нельзя реконструировать ее материальное словесное наполнение, если под этим наполнением понимать слова, встречающиеся в одной и той же синтаксической конструкции. В исследованиях по сравнительно-историческому синтаксису преимущественное внимание обращается на анализ средств выражения синтаксических связей в родственных языках.

Мало исследований посвящено исторической лексикологии. В этом плане заслуживает внимания небольшая монография Ф.П. Филина «Историческая лексикология русского языка» (1984), вышедшая уже после смерти автора. Эта книга, а также его статья «Лексика русского литературного языка древнекиевской эпохи (по материалам летописей)» (1949) стимулировали развитие исследований по истории русской лексики.

Многообещающим в работах советских компаративистов следует признать широкое использование типологических критериев в срав-

нительном языкознании, поскольку такое использование делает более надежными выводы сравнительно-исторических исследований. Большая заслуга в создании типологического изучения языков принадлежит ИИ. Мещанинову.

Вместо марровской теории единства глоттогонического процесса ИИ. Мещанинов выдвигает синтаксическую стадиальную теорию, нашедшую отражение в его работах «Новое учение о языке. Стадиальная типология» (1936), «Общее языкознание. К проблеме стадиальности в развитии слова и предложения» (1940) и в более поздних работах «Члены предложения и части речи» (1945) и «Глагол» (1949). На материале различных языков народов Советского Союза ИИ. Мещанинов анализировал выражение субъектно-объектных отношений в языке и на основе способов их выражения выделял три стадии -пассивную (эта стадия характерна для чукотского, алеутского, нивхского и других палеоазиатских языков, где нет различия субъекта и объекта), эргативную (характерную для кавказских языков, в которых субъект действия стоит в особом эргативном падеже, а объект - в именительном) и активную, где ведущим синтаксическим признаком является наличие субъекта в именительном падеже. В дальнейшем ИИ. Мещанинов ставил под сомнение стадиальный характер развития синтаксических типов, но идея проведения синтаксических исследований, построенных на изучении сходств и различий в выражении синтаксических отношений в родственных и разносистемных языках, была новой для советского языкознания 30-х гг. и знаменовала становление типологического изучения языков, а сам ИИ. Мещанинов может быть назван основоположником типологического изучения языков в советском языкознании.

На материале германских языков, используя данные разнообразных языков неиндоевропейского типа, С.Д. Кацнельсон в монографии «К генезису номинативного предложения» (1936) стремился показать, что ряд явлений германских языков является реликтом эрга-тивного строя.

Правда, следует отметить, что в первой половине 50-х гг. типологическая проблематика не пользуется вниманием советских языковедов, однако позднее возрождение интереса к типологии было связано с бурным развитием сравнительно-исторических исследований.

Критическое отношение молодых советских языковедов к сравнительно-историческому языкознанию зачастую приводило в первые годы после революции к отрицанию всего, что было накоплено мировой лингвистикой. В условиях революционного преобразования мира нужно было определить проблематику советского языкознания в духе новой эпохи.

К числу ведущих языковедов, занимавшихся разработкой общелингвистических проблем, принадлежал Л.В. Щерба. По свидетельству В.В. Виноградова, Щерба «с середины 30-х гг. все... более и бо-

лее склоняется к материалистической философии языка, к диалектическому материализму» [14, с. 489].

Щерба был убежден в большой практической ценности языкознания для общества, подчеркивая, что язык есть деятельность человека, направленная к определенной цели.

С позиций общего языкознания Щерба рассматривал все вопросы: о системе языка, проблемах фонетики и фонологии, о роли сравнительно-исторического языкознания, о задачах синтаксиса. Общелингвистические взгляды Щербы полнее всего изложены в статье «О трояком аспекте языковых явлений и об эксперименте в языкознании» (1931), где он излагает свои взгляды на систему языка. Различая речевую деятельность (т.е. процессы говорения и понимания), языковой материал (т.е. совокупность всего говоримого и понимаемого в определенной конкретной обстановке в ту или иную эпоху данной общественной группы) и систему языка, Щерба основную задачу лингвистики видел в изучении системы языка. В языковой системе он видит некую социальную данность, нечто единое и общеобязательное для всех членов данной общественной группы в условиях ее жизни. В языковую систему входят слова, образующие в каждом языке свою очень сложную систему, а также схемы или правила построения различных языковых единств. Языковую систему, т.е. словарь и грамматику данного языка, по мнению Щербы, следует выводить из соответствующих текстов, т.е. из соответствующего языкового материала.

Щерба намечает путь анализа функционирующих языков, заключающийся в выяснении того, соответствуют ли полученные гипотетическим путем выводы действительным языковым фактам. Такую проверку Щерба и называет экспериментом в языкознании, позволяющим проникнуть в специфику языка.

Общетеоретические проблемы, в частности проблемы языкового развития, были поставлены в работе Е.Д. Поливанова (1891-1938) «Где лежат проблемы языковой эволюции» (1931). Причины языковых изменений Поливанов усматривал не только во внутренних закономерностях функционирования речевого механизма, в развитии и изменении фонетического и морфологического строя языка, но и в определенном влиянии на язык социально-экономических факторов. Изучению условий языкового изменения Поливанов придавал настолько большое значение, что предлагал выделить особую отрасль языкознания - лингвистическую историологию, или учение об эволюции языка, которая должна была заниматься всем комплексом входящих сюда проблем.

В послевоенный период большую роль в истории советского языкознания сыграла книга ИИ. Мещанинова «Члены предложения и части речи» (1945). В этой работе Мещанинов начал разрабатывать учение о так называемых понятийных категориях. Речь идет о том, что в различных языках земного шара существуют общие представления, например, представления о субъекте, предикате, атрибуте, о

предметности процесса и т.д., которые грамматически выражаются по-разному. Так, общее для всех языков понятие субъекта выражается грамматическим понятием подлежащего, которое может передаваться либо существительным, либо глагольной формой, либо другой частью речи. Понятийных категорий в языке немного, а разнообразие способов их передачи грамматическими средствами очень велико. Например, понятия субъекта и предиката лежат в основе громадного большинства языков мира, и способы их выражения различны. Мещанинов пришел к выводу об универсальном характере понятийных категорий, их всеобщности для подавляющего большинства языков. Идея Мещанинова о сочетании типологических исследований с выяснением языковых универсалий, к сожалению, не привлекла внимания современных языковедов. А ведь Мещанинов в 1947 г. высказал глубокую мысль, что «прослеживаемые в языке... понятийные категории и являются в первую очередь тем связующим звеном, которое объединяет языки» [15, с. 323], положив тем самым начало изучению языковых универсалий, которые в зарубежной лингвистике стали исследоваться с начала 60-х гг. Теоретические построения Мещанинова основывались на огромном языковом материале, зачастую ранее не использованном, в частности на материале языков народов Севера. Это придавало его выводам особую убедительность.

Одной из важнейших теоретических проблем, привлекавших внимание советских языковедов, была проблема двойственного характера языка как объекта изучения. Оригинальный подход к решению этой проблемы осуществил в начале 50-х гг. Александр Иванович Смирницкий (1903-1954). Касаясь вопроса о взаимоотношении языка и речи, Смирницкий в работе «Объективность существования языка» (1954) отметил, что язык действительно и полно существует в речи, являясь ее важнейшей составной частью. Но язык не только существует в речи, - он создается и пополняется за счет создаваемых речью произведений. Язык как средство общения извлекается из речи. Речь как средство общения есть ее использование в конкретных условиях и с определенными целями для выражения реальной возникающей мысли.

Смирницкий считает, что разграничение языка и речи у Ф. де Сос-сюра проведено неправильно. По его мнению, крайне важно различать речь как материал и язык как заключенный в нем предмет языкознания. Отсюда следует, что основной единицей речи, по Смирниц-кому, является предложение, а основными единицами языка - слово, интонационное единство, формы употребления слов в предложении. После «извлечения» из речи языка в ней остается «сверхъязыковой остаток», включающий в себя случайные ошибки в произношении, особенность голоса, звуковую (произносительную) стилистику. И если Соссюр считал речь сугубо индивидуальным явлением, то «сверхъязыковой остаток», по словам Смирницкого, включает в себя и индивидуальные, и социальные признаки. Смирницкий сделал по-

пытку диалектически осмыслить соотношение между языком и речью. Между языком и речью есть качественные различия, но между ними существует и диалектическая связь, суть которой, по Смирниц-кому, в том, что отдельные особенности речи могут превращаться в черты языка и отдельные произведения речи могут превращаться в единицы языка.

Смирницкий выделяет три формы существования языка: полное действительное существование (язык как средство общения), неполное действительное существование (односторонность процесса общения) и неполное существование в форме действующего знания (внутренняя речь) - со специфическими особенностями единиц в каждой из форм. Такой подход позволяет поставить вопрос о соотношении этих форм в различных коммуникативных ситуациях и тем самым понять механизм функционирования языка.

Проблеме взаимодействия языка и речи посвящена работа Тимофея Петровича Ломтева (1906-1972) «Язык и речь» (1961). Ломтев анализирует эти категории не как разные явления, подлежащие изучению разными науками, а как разные стороны одного явления, представляющие собой предмет и объект одной науки. Язык, отмечает Ломтев, представляет собой такую сущность, способом существования и проявления которой является речь. Язык как сущность находит свое проявление в речи. И язык, и речь имеют общественную, социальную природу. И в акте общения социальная природа языка принимает форму индивидуальной речи. И язык, и речь по своей природе социальны. Язык и речь различаются по основанию некоего установления процесса. Есть язык как средство общения и есть речь как процесс общения с помощью языка.

Особенность концепции Ломтева в том, что взаимоотношение языка и речи он рассматривает с философской точки зрения - как отношение сущности (языка) к ее проявлению (речи), как отношение общего и единичного.

Интересные наблюдения над понятием системности языка содержатся в книге Георгия Владимировича Степанова (1919-1986). В книге «Типология языковых состояний и ситуаций в странах романской речи» (1976) он вводит понятие внешней системы языка, под которой понимаются все виды дифференциации языка, возникающие под воздействием внешних факторов (временных, пространственных, социальных) и имеющих ту или иную функцию в социуме. Внешняя система языка описывается с помощью оппозиций синтопии - диато-пии, синстратии - диастратии, монофункции - полифункции.

Синтетический объект, т.е. фрагмент языка с едиными характеристиками (например, диалект), противопоставляется диатопическому объекту - языку, рассматриваемому в совокупности его территориальных вариаций на уровне диалектов. Оппозиция синстратия - ди-астратия направляет мысль исследователя на «социальное пространство», формирующееся в физическом пространстве и во времени. И,

наконец, противопоставление монофункции полифункции используется для определения типов соотношения между функционально-стилистическим членением языка и типами общественной информации, связанной с различными видами деятельности людей.

Внешняя система языка тесно связана с внутренней; связь эта проявляется в том, что некоторые элементы функциональной системы (функциональные стили) имеют более или менее определенные внут-риструктурные характеристики.

Новизна положений Степанова заключается в том, что выделение внешней системы языка в ее связи с внутренней системой предполагает, по мнению Степанова, более дифференцированные связи языка с объективной действительностью, более глубокое познание социальной природы языка и является важной предпосылкой эффективного познания языка.

В разработке проблем фонологии в советском языкознании следует подчеркнуть преемственность взглядов советских ученых прежде всего с положениями И.А. Бодуэна де Куртенэ, впервые обратившего внимание на существование в языке кроме звуков речи других элементов, названных им фонемами. «Во второй половине 20-х - начале 30-х гг. группа молодых московских лингвистов, назвавшая себя "новомосковской школой" (в отличие от "московской школы языкознания" - школы Ф.Ф. Фортунатова), создала самостоятельную фонологическую теорию на базе основных фонологических трудов Бодуэна де Куртенэ...», - писал С.И. Бернштейн [16, с. 65]. До конца 20-х гг. работ по теории фонемы не было. Несмотря на господство в начале 30-х гг. марровского «нового учения о языке», мешавшего развитию фонологии, появлялись немногочисленные работы, носившие новаторский характер. Так, Поливанов в теоретическом курсе, читанном в 1915-16 г. и изданном в 1923 г. под названием «Лекции по введению в языкознание и общей фонетике» (1923), отметил, что не все физические и физиологические различия между звуками имеют одну и ту же ценность для языка как средства общения. Поливанов и называет фонемой представление звука языка, способное ассоциироваться со смысловым представлением слова и дифференцировать слово. Под оттенками фонемы он понимает различные виды звуков, выступающие в виде реализации (произношения) фонемы как психической величины. Он различает комбинаторные (обязательные) и факультативные (необязательные) оттенки фонем.

«Наибольшее влияние на последующие работы не только советских, но и зарубежных фонологов оказали исследования Поливанова в области фонологических систем. Поливанов разработал теорию дивергенций (расщепления одной фонемы на две) и конвергенции (совпадения двух фонем в одной), которая получила широкую известность после использования ее проф. Р.О. Якобсоном... Особенно важным является установленный Поливановым закон взаимозависимости конвергенции и дивергенций... Но в специальной литературе до

настоящего времени не обращали внимания на то, что в трудах Поливанова по исторической фонологии изложен и ряд других плодотворных идей. В частности, им был описан тот процесс, который А. Мартине образно назвал «цепной реакцией» [17, с. 60].

Историческая фонология («фонетическая историология»), по мнению Поливанова, позволяет говорить не только о генезисе прошлого и настоящего, но и о будущем составе языка. Рассмотрение фонем в морфологической структуре слова дает основание считать Поливанова одним из ранних представителей образовавшейся позднее московской фонологической школы.

В советский период первым, кто дал трактовку фонемы в морфологическом плане, был Николай Феофанович Яковлев (1892-1974). В статье «Математическая формула построения алфавита» (1928) он писал, что фонемы потому сознаются говорящими, что они выполняют особую грамматическую функцию. В учении Яковлева важно отметить два момента: 1) признание смыслоразличительной функции фонем, существования у них звуковых особенностей, помогающих различать значимые элементы языка; 2) утверждение социальной природы фонем, признание их социально выделяемыми в языке звуками. Социальный аспект в понимании фонемы десять лет спустя вновь отметил Щерба в книге «Фонетика французского языка» (1937). Наконец, Яковлев говорит о необходимости выделения двух типов вариантов фонем (звуковых оттенков). Первый тип вариантов фонем связан с выполнением смыслоразличительной функции (твердость/мягкость в русском языке). Другой тип вариантов фонем связан с сочетаниями фонем друг с другом (комбинаторные варианты фонем).

Яковлев подчеркивал практическую направленность фонологических изысканий для создания алфавитов.

Функциональное понимание фонемы подробно развивается Щер-бой в основном в двух работах - «Фонетика французского языка» (1937) и «Очередные проблемы языковедения» (1945). Основные идеи учения Щербы о фонеме можно сформулировать следующим образом: 1) фонема - это кратчайшая единица языка, выделяемая в линейной цепи звучания; 2) фонема обладает смыслоразличительной функцией; 3) фонема имеет оттенки - реально произносимые звуки, являющиеся тем общим, в котором реализуются фонемы (звуковые типы); 4) фонема обладает дифференциальными признаками; 5) фонема - это система (совокупность) противоположностей, находящихся в отношениях противопоставления; 6) невозможность отрыва фонетики от фонологии; 7) автономность фонетики от морфологии («антиморфологизация»).

Эти идеи Щербы легли в основу созданной им Ленинградской фонологической школы и предвосхитили основные положения представителя Пражской лингвистической школы Н.С. Трубецкого (18901938), который в своей работе «Основы фонологии» (1939) понятие фонемы выводил из понятия фонологической оппозиции, возникающей в случае противоположения звуков. Теория Трубецкого легла в основу фонологического структурализма.

Развитием положения Яковлева явилась статья Р.И. Аванесова (1902-1982) и В Н. Сидорова (1903-1968) «Реформа орфографии в связи с проблемой письменного языка» (1930), где авторы определяют фонему как «звуковое качество, дифференцирующее морфемы языка». Они также пишут о двух видах звуковых различий - комбинаторных, зависящих от позиций, и самостоятельных, способных дифференцировать морфемы языка.

В 1945 г. Аванесов и Сидоров опубликовали «Очерк грамматики русского литературного языка», в котором наиболее четко были выражены основные положения Московской фонологической школы.

«Основные положения этой школы заключаются в следующем.

1. При характеристике фонологических противопоставлений нужно различать сильную позицию (позицию максимального различия) и слабую позицию (позицию возможной нейтрализации).

2. Различаются: основной вид фонемы (выявляющийся в сильной позиции), вариации, комбинаторно обусловленные модификации фонем, не ведущие к нейтрализации противопоставлений, и варианты, комбинаторно обусловленные модификации в условиях нейтрализации. Каждая вариация относится всегда к одной фонеме, вариант - к двум фонемам.

3. Состав фонемы языка выявляется только в сильных позициях.

4. Фонемная принадлежность каждого звукового элемента морфемы также выявляется только в сильной позиции.

5. Если какая-нибудь звуковая единица не может быть поставлена в сильной позиции в данной морфеме (например, первый гласный в слове корова), то ее нельзя отнести к какой-либо определенной фонеме; она является членом "гиперфонемы", т.е. группы фонем, связанных между собой позиционными или комбинаторными чередованиями» [18, с.197].

О зарождении Московской фонологической школы, дискуссиях о фонеме, о расхождении Московской фонологической школы с ленинградскими фонологами, о попытках синтеза концепций Ленинградской и Московской фонологических школ и фонологическом плюрализме (см.: [19, с. 14-113]).

В статье «Об основных положениях фонологии» (1959) П. С. Кузнецов уточняет некоторые положения Московской фонологической школы. Путь к этому уточнению он видит в разработке лингвистической аксиоматики, т.е. в формулировании основных определений и положений, принимаемых без доказательства. Для каждой области

языкознания должна быть своя аксиоматика. В области фонетики такими основными определениями являются звуки речи и звуки языка. Совокупность звуков речи, частью тождественных, частью сходных в акустико-артикуляционном отношении, образует звук языка. Кузнецов отстаивает морфологический принцип выделения фонемы, называя фонемы различителями или дифференциаторами морфем.

Внимание советских фонологов привлекала проблема места интонации в системе просодических признаков языка. Анализу этих проблем посвящена работа А.А. Реформатского (1900-1978) «Пролегомены к изучению интонации» (1971). Он разграничивает грамматический (относящийся к предложению) и фонетический (относящийся к фразе) аспекты интонации.

С полемическим задором написана работа Реформатского «Еще раз о статусе морфонологии, ее границах и задачах» (1971), в которой ученый подверг сомнению необходимость выделения выдвинутого Трубецким морфонологического уровня в качестве самостоятельного в системе языка, Реформатский если и признает морфонологию в качестве особого уровня, то лишь как периферийного, «небазисного», а понятие «морфонема» вообще отрицает. Морфонология, по его мнению, относится не столько к системе языка, сколько к языковой норме.

Как видим, при обоснованно критическом подходе к широко принятым положениям в языкознании можно обнаружить иные грани в трактовке, казалось бы, хорошо известных приемов лингвистического анализа.

История фонологии свидетельствует о том, что советские ученые, продолжая традиции русского языкознания, в частности развивая взгляды Бодуэна де Куртенэ, с разных сторон подходили к определению фонемы, ее места и роли в звуковой субстанции языка, но всегда помнили о том, что перед ними один и тот же объект исследования, раскрывающий свои свойства в результате многостороннего анализа. По этому пути и идут современные отечественные фонологи.

Слово как объект лингвистики всегда привлекало внимание отечественных лингвистов, подходивших к его анализу с разных сторон. В центре их внимания был комплекс вопросов, связанных с определением понятия слова как структурной единицы. Обобщив опыт изучения слова, накопленный русской наукой, советские лингвисты заложили основы лексикологии как самостоятельной отрасли языкознания. Любопытно в этом отношении признание современного американского языковеда У. Вейнрейха (1926-1967): «Для американского языковеда самое удивительное в отношении советской лексикологии - это то, что она существует. Соответствующей дисциплины нет в западноевропейской или в американской лингвистике: в таких, например, учебниках, как «Введение в дескриптивную лингвистику» (Г. Глисона; (1955), русск. пер., 1959. - Ф.Б.) или «Курс современной лингвистики» (1958) (Ч. Хоккета. - Ф.Б.), лексикология даже не упо-

минается; говоря о словаре, авторы ограничиваются отдельными импровизированными замечаниями, да и то сделанными как бы нехотя. В противоположность этому в советских учебниках лексикологии отводится место, равное по существу тому, которое посвящается грамматике и фонологии» [20, с. 60].

Проблема слова сложна и многогранна. Неудивительно, что и советские языковеды не претендуют на окончательное решение этого вопроса. В истории русского и советского языкознания слово рассматривалось в единстве лексических и грамматических значений. В работах советских языковедов слово трактуется как основная единица языка, а его лексическое значение рассматривается в историческом и синхронном аспектах.

Советские языковеды, в частности Щерба, исходили из системного понимания лексики. Он указывал в статье «Опыт общей теории лексикографии» (1940), что словарный состав языка образует единую сложную ткань, единую систему, элементы которой связаны определенными смысловыми соотношениями, «систему слов, из которых по правилам грамматики и самой лексики и строится наша речь с ее синтагмами» [21, с. 83]. Щерба настойчиво подчеркивал, что лексические системы разных языков не совпадают друг с другом.

В фундаментальном труде «Русский язык. Грамматическое учение о слове» (1946) Виноградов определяет слово как систему форм и значений, соотносительную с другими смысловыми единицами языка. «Слово как единая система внутренне связанных значений понимается лишь в контексте всей системы данного языка. Внутреннее единство слова обеспечивается не только единством его фонетического и грамматического состава, но и семантическим единством системы его значений, которое, в свою очередь, определяется общими закономерностями семантической системы языка в целом» [22, с. 14].

В работах А.И. Смирницкого «К вопросу о слове (проблема «отдельности» слова)» (1952), «К вопросу о слове (проблема «тождества» слова)» (1954) рассматриваются вопросы лексико-семантического варьирования, обеспечивающего его «отдельность» и «тождество» в синхронном и историческом аспектах. Понимая слово как основную единицу языка, в которой взаимодействуют лексические и грамматические признаки, Смирницкий исследовал: 1) смысловую структуру слова; 2) отношение формы и содержания в слове; 3) отличие слова от морфемы и словосочетания.

Говоря об «отдельности» слова, Смирницкий имеет в виду определение тех признаков, которые характеризуют слово как особую языковую единицу в каждом конкретном случае его определения. Результат соединения лексического и грамматического в слове дает слову оформленность.

Анализ взаимоотношений лексического и грамматического в слове нужен был Смирницкому для разграничения собственно грамматических и лексико-грамматических категорий, для выявления общего и

особенного в грамматическом изменении слов. Слово, в интерпретации Смирницкого, выступает как лексико-грамматическая единица языка. В его работах убедительное подтверждение получает тезис о единстве лексикологии и грамматики.

Другой отличительной особенностью слова Смирницкий считал его «тождество», под которым он понимал воспроизводимость одного и того же слова в разных случаях его употребления разными людьми.

Смирницкий рассматривает проблему исторического «тождества» слова в диахронии, прослеживает передачу слова от поколения к поколению как в пределах одного языка, так и при заимствовании слова другими языками. К сожалению, эта проблема мало теоретически разработана, хотя современные языковеды обращают большое внимание на историческое и сравнительно-сопоставительное изучение лексики, которое в советском языкознании началось в 40-х гг. В 5070-х гг. значительно расширилась база историко-лексикологических исследований, особенно в области восточнославянских языков, что нашло свое отражение в работах Ф.П. Филина «Образование языка восточных славян» (1962), «Происхождение русского, украинского и белорусского языков (историко-диалектологический очерк)» (1972), «Очерки по теории языкознания» (1982), а также в вышедшей после смерти автора небольшой монографии «Историческая лексикология русского языка» (1984).

В 1931 г. в статье «О фонетических признаках социально-групповых диалектов и, в частности, русского стандартного языка» Поливанов впервые в советском языкознании высказал мысль о необходимости выделения фразеологии в специальный раздел лингвистики, который занимался бы изучением индивидуальных значений конкретных словосочетаний, хотя попытки определить объем и задачи фразеологии были изложены уже в 1925 г. в статье Винокура «Один из вопросов языковой политики (о революционной фразеологии)». По мнению Винокура, к фразеологии следует относить любые обороты речи, если они являются «типичными для данной речи и данного говорения». К области фразеологии, считает он, следует относить и целые фразы и предложения. О широком понимании Винокуром фразеологии говорит и его классификация: «Различие можно проводить или в области социальной принадлежности (фразеология индивида, класса, сословия, фразеология индивидуальная или групповая), или в области социальной функции (фразеология медицинского, художественного труда, фразеология эротическая, научная, политическая и т.п.)» [23, с. 77].

Как отмечают Л.И. Ройзензон, Е.А. Малиновский, А.Д. Хаютин, развитие фразеологии в первоначальный период было связано с изучением языка революционной эпохи, когда приходилось фиксировать новые обороты речи и объяснять их специфические черты [24, с. 1975].

Выделение фразеологии в самостоятельный раздел лингвистики со своим объектом исследования связано с именем В.В. Виноградова, который в работах 20-30-х гг., исследуя фразеологизмы, отмечает различные типы фразеологических сочетаний. Позднее его статья «Об основных типах фразеологических единиц в русском языке» (1947) определила общее направление работ по фразеологии. В основу определения фразеологических единиц Виноградов положил признак устойчивости, воспроизводимости в речи сочетаний слов как готовых единиц. Устойчивость понимается им как результат семантической спаянности слов, входящих в словосочетание. Из этого следует, что в основе классификации фразеологических единиц лежит семантический принцип, не имеющий никакого формального выражения и носящий субъективный характер.

Заслуга Виноградова - в теоретической постановке проблем фразеологии, разработке типов классификации фразеологизмов, выдвижении новых понятий. Так, Ларин в статьях «Очерки по фразеологии (о систематизации и методах исследования фразеологических материалов» (1956) и «О народной фразеологии» (1959) основными задачами фразеологии считает выработку ясной и стройной схемы для систематизации фразеологических словосочетаний, которые, по его мнению, являются основным предметом исследования фразеологии, их образование и историю, закономерности их появления и отмирания.

Ларин выделяет два типа фразеологии - фразеологию литературного языка и народную фразеологию. Фразеология литературного языка, полагает он, возникла в XX в. на базе грамматической стилистики, с одной стороны, и обогащения методики лексикографии - с другой. А народная фразеология - это та часть богатейшей фразеологии национального языка, которая и создается, и живет в речи народных масс.

В «Лексикологии английского языка» (1956) Смирницкий ставит вопрос о структурной однородности фразеологизмов как единиц языка, о характере воспроизводимости устойчивых сочетаний слов по их структурной организации.

Как в любой новой области исследования, во фразеологии существует масса нерешенных вопросов. Прежде всего недостаточно четко определяется сам объект фразеологии. В настоящее время в советском языкознании существует два направления в понимании фразеологии. Для одного направления характерно изучение всех возможных в данном языке словосочетаний, отличающихся своим своеобразием. Для другого направления объектом фразеологии являются фразеологические единицы языка, обладающие определенной формой, своими особенностями употребления, своим содержанием. В терминологическом обозначении фразеологизмов как объектов изучения нет пока достаточной определенности: их называют фразеологическими еди-

ницами, устойчивыми фразами, идиомами, идиоматизмами, фразе-мами и т.д.

Трудно окончательно определить объем, единицы, проблематику совершенно нового раздела языкознания, возникшего в советской лингвистике какие-нибудь пять десятилетий назад и не имеющего аналогов в мировом языкознании (в английском и американском языкознании такая лингвистическая дисциплина, как фразеология вообще отсутствует). Наиболее разработанными вопросами фразеологии являются «разграничение фразеологизмов по их номинативной и коммуникативной функциям, описание их типов и форм взаимодействия; распределение фразеологизмов по их грамматическим классам; особенности лексического состава единиц фразеологии; типы семантических классов фразеологизмов - конкретные и абстрактные, полнозначные и служебные, семантические и аналитические типы единиц; синонимические и функционально-стилистические группировки; терминологическая и диалектная, литературная и разговорная и т.п. дифференции единиц фразеологического состава языка» [25, с. 274].

Исследования по лексикологии и фразеологии теснейшим образом связаны с лексикографической практикой, ибо в словаре зафиксирована лексика или фразеология языка в определенную эпоху. В советское время первую научную типологию словарей обосновал Щерба. В статье «Опыт общей теории лексикографии» (1940), охарактеризовав наиболее известные в мировой лексикографической практике словари, он установил шесть типов словарей по их практическому использованию и целевому назначению: 1) словарь академического типа - словарь-справочник; 2) энциклопедический словарь - общий словарь; 3) thesaurus - обычный (толковый или переводный) словарь; 4) обычный (толковый или переводный) словарь - идеологический словарь; 5) толковый словарь - переводный словарь; 6) неисторический словарь - исторический словарь.

Щерба утверждал, что типология словарей связана с «устройством» лексической системы языка. Это означает, что словарь должен отражать объективированную «речевую деятельность» данного коллектива. Материалы этого речетворчества должны найти отражение в словарях разных типов.

В предисловии к «Русско-французскому словарю» (1936, 9-е изд. 1969) Щерба отметил, что в этом словаре впервые в русской литературе произведена семантическая разработка современного русского словника, а переводы русских слов сделаны совершенно заново. «Словарь Щербы, - писал Л. Теньер, - представляет собой лишь частный случай применения его общей лексикологической теории -теории настолько же правильной, насколько оригинальной и, очевидно, призванной перевернуть до основания словарную технику» [26, с.

Разработка теоретических основ лексикографии, необходимость научного подхода к «составлению» (Щерба считал это название нелепым) словарей, разнообразие которых повышает общую языковую культуру народа, оказали большое влияние на развитие советской лексикографии.

С.И. Ожегов в статьях «О трех типах толковых словарей современного русского литературного языка» (1952), «Вопросы лексикологии и лексикографии» (1953) поставил такие важные вопросы, как определение границ «современного» языка, соотношение этих границ с понятием языковой нормы, принципы отбора слов, место специальной терминологии в общих словарях и т.д. Он выделил три основных типа нормативных, общих словарей русского языка: 1) большой, представляющий современный литературный язык в широкой исторической перспективе; 2) средний, с детальной разработкой стилистического многообразия современного литературного языка; 3) наконец, краткий, популярного типа, стремящийся к активной нормализации современной литературной речи.

Одной из актуальнейших проблем лексикографы признают проблему нормативности и ее соотношения с понятием «современной» лексики. Для решения этого вопроса большой интерес представляет понятие «переменной» и «постоянной» лексики, выдвигаемое Филиным в статье «О новом толковом словаре русского языка» (1963). «Постоянная» лексика включает в себя словарь литературных произведений разных жанров и стилей Х1Х-ХХ вв., a «переменная» лексика устанавливается на основе действующих речевых норм времени работы над словарем. Предлагаемый Филиным тип словаря должен включать в себя и неправильные словоупотребления.

В 60-х гг. в советской лексикографии возникло новое направление - диалектная лексикография, - представленное «Словарем русских народных говоров» под редакцией Филина.

Работая над словарями, советские лингвисты осознают громадную общественно-политическую и культурную роль, выполняемую лексикографией, ибо лексикографы должны всегда иметь в виду тот факт, что словарь должен быть высококачественным пособием для повышения культуры речи широких масс населения.

Поскольку культура речи все более оформляется в самостоятельную теоретическую и практическую дисциплину, то встает вопрос о ее соотношении с другими разделами языкознания, в частности со стилистикой.

Еще в начале 20-х гг., говоря о формах и типах речевого взаимодействия, Виноградов в статье «О задачах стилистики. Наблюдения над стилем Жития протопопа Аввакума» (1923) различает речь разговорную и письменную, с которой чаще всего и связывается понятие «стиля речи». Построение стилистики, по его мнению, возможно на основе разграничения стилистики разговорной и письменной речи во всем разнообразии их задач и целей, обусловленных различной

функциональной направленностью народно-разговорной и литературно-книжной речи. Кроме того, Виноградов выделяет стилистику художественных произведений: стилистику новеллы, драматических диалектов, стиха и т.п.

Уже в этой ранней работе Виноградов четко отделяет стиль литературного языка («стиль литературной школы») от индивидуального стиля писателя («индивидуально-поэтический стиль»), а также ставит проблему соотношения индивидуального и общенародного в языке художественного произведения. Здесь ставятся общие задачи стилистики - исследование соотношения близких по значению семантических форм, синтаксических конструкций. Стилистика понимается еще слишком широко - в нее включаются и семасиология, и синтаксические явления.

Теоретический подход к проблемам стилистики ярко проявляется в работах Г.О. Винокура, отметившего, что своеобразие стилей создается не только различиями в приемах объединения языковых средств для достижения определенной цели, но также и их функциями. В книге «Культура языка» (1925) Винокур говорит об определенной стилистической организации речи, о цели, которая предполагается за актом индивидуального говорения в зависимости от конкретной социальной и бытовой обстановки. Он считает, что о языке вообще иногда говорить действительно нельзя, можно говорить о разных системах языка в пределах одного и того же диалекта, в зависимости от функции, выполняемой различными формами слова. Так, существенно отличны по своим функциям язык разговорный, бытовой, и язык поэзии, художественный. Здесь важно указать на то, что в середине 20-х гг., незадолго до публикации «Тезисов Пражского лингвистического кружка» (1929), в которых выдвигалось понятие языка как функциональной системы, Винокур излагает свое понимание функциональной стилистики как функциональной дифференциации речи, обусловленной целями высказывания.

В конце 20-х гг. в статье «Проблемы культуры речи» (1929) Винокур приходит к четкому противопоставлению стилистики практической, под которой он понимает речевую культуру, и стилистики теоретической. Практическая стилистика как культура речи основывается на совершенных текстах художественной литературы, которая является «хозяином» речи.

В статье «О задачах истории языка» (1941) Винокур четко определяет объект стилистики. В его концепции стилистика выступает как дисциплина, изучающая употребление языка. Небезынтересно привести уточнение этого понятия, содержащееся в одной из его рукописей: «Экспрессивные свойства звуков, флексий, слов и синтаксических конструкций, вступая в соединение друг с другом, складываются в особые системы, которые определяют собой языковое употребление. Эти системы мы будем называть стилями речи» (цит. по: [27, с. 57]).

Винокур нечетко разграничивает стили языка и стили речи: стили языка у него оказываются стилями речи, потому что они связываются не с проблемой языкового строя, а с формами употребления языка. Это приводит к выделению слишком большого количества стилей -правильного и неправильного (эстетическая оценка стиля), официального и фамильярного, поэтического и обиходного, торжественного и делового, и т.п. Такие стили оказываются очень неопределенными в своих границах и признаках.

Винокуровская концепция стилистики, предполагавшая качественную однородность стилистических систем, вызвала критическое отношение Виноградова, который, подводя в статье «Итоги обсуждения вопросов стилистики» (1955) результаты дискуссии по проблемам лингвистической стилистики, проводившейся на страницах журнала «Вопросы языкознания» в 1954-1955 гг., писал, что этой однородности нет даже в лексике.

Лингвистическая стилистика, по мнению Винокура, соединяет историю языка с другими областями культуры.

В статье «Современный русский литературный язык» (1939) Щер-ба также рассматривает понятие стилистического расслоения русского литературного языка. Он пишет, что в стилистике русский литературный язык может быть представлен в виде концентрических кругов - основного и ряда дополнительных. Из такого понимания стилистики следует, что Щерба, в отличие от Винокура, обеднял содержание стилистики, сводил ее к стилистической окраске лексических элементов языка, связывал применение этой лексики с той или иной определенной речевой областью.

Решению стилистических проблем посвящена книга Виноградова «Стилистика. Теория поэтической речи. Поэтика» (1963). Прежде всего Виноградов различает стили по объекту исследования и по общественным функциям языка. По объекту исследования он выделяет стилистику языка (структурную стилистику), стилистику речи и стилистику художественной литературы. Стилистика языка изучает функциональные стили (разговорный, научно-деловой, газетно-публицистический, официально-канцелярский и др.). Стилистика речи должна разбираться в тончайших различиях семантического и экспрессивно-стилистического характера между разными жанрами и видами устной и письменной речи, к которым относятся лекция, консультация, доклад, беседа, монолог, диалог. Стилистика художественной литературы занимается исследованиями в области закономерностей образования и развития индивидуальных или индивидуализированных систем словесно-художественного выражения (стиль литературно-художественного произведения, стиль писателя, стиль литературной школы и т.п.).

С точки зрения общественных функций языка - общения, сообщения и воздействия - Виноградов различает такие стили: обиходно-бытовой (функция общения), обиходно-деловой, официально-

документальный и научный (функция сообщения), публицистический и художественно-беллетристический (функция воздействия).

В стилистической концепции Виноградова прежде всего привлекает мысль о системном характере стилей языка, понимание стилистики языка как «системы систем», которая определяется соотношениями между частными системами внутри структуры языка, например, между системами парадигматических форм, системами синонимов и т.д. Виноградов показал, что нельзя строить дифференциацию стилей по какому-то одному признаку - экспрессии, дополнительному оттенку, виду речений и т.д. Нельзя игнорировать и роль экстралингвистических стилеобразующих факторов, и в этом плане Виноградов связал стили с теми социальными функциями, которые осуществляются языком, и с социальной практикой людей.

При всем многообразии точек зрения советских исследователей на стили можно выделить и некоторое единство, которое проявляется в том, что: 1) под стилями имеются в виду какие-то варианты языкового материала в условиях его применения и 2) признается связь между использованием выразительных средств языка в их различных функциях и стилями языка.

Стилистика как раздел языкознания более или менее четко определила свой предмет, методы и содержание изучения сравнительно недавно. Поэтому ее с полным правом можно назвать детищем советского языкознания. Вместе с тем нельзя сказать, что все проблемы уже решены. До сих пор не вполне ясна типология шести более или менее признаваемых функциональных стилей: производственно-технического, научного, художественного, делового, общественно-публицистического, разговорно-бытового, нет четкости в разграничении и соотнесении стилей языка и речи. Не определены особенности стиля художественной речи. Четко не определено участие разных уровней языковой системы в образовании стилей. Учение о стилях нуждается в теоретическом развитии с применением статистики и всех традиционных методик.

Проблемы стилистики самым тесным образом связаны с проблемами культуры речи, которые в советском языкознании начали разрабатываться в 20-х гг.

Первая серьезная попытка осветить теоретическую проблематику культуры речи была предпринята Винокуром. В статье «Культура языка» (1923) Винокур выражает убеждение, что общее развитие нашей культуры невозможно без развития культуры лингвистической, что язык есть орудие культуры. В статье «Проблема культуры речи» (1929) он выделяет два непременных элемента культуры речи -сознательное построение речи и «лингвистический вкус» или, как говорят иначе, чутье языка, которое требует, чтобы говорящий знал, при каких обстоятельствах и в какой речевой обстановке можно пользоваться теми или иными средствами языка.

В 20-30-х гг. разработка проблем культуры речи идет преимущественно в связи с решением вопросов стилистики. Борьба за культуру языка связывалась с общей борьбой за культуру вообще. Крылатыми стали слова Горького, что борьба за чистоту, за смысловую точность, за остроту языка есть борьба за орудие культуры. «Характерно, что достижения 20-х гг. в области языковой политики игнорировались и лишь в последнее время возвращены в научный обиход. Однако социологическое осмысление языкотворчества и речевой культуры хотя и прокламируется, не получает существенного развития, вращаясь в проблематике сначала "нового", а потом "сталинского" учения о языке» [28, с. 132].

Научный и общественный интерес к проблеме культуры речи возрождается в 50-60-е гг.. Начинают выходить сборники «Вопросы культуры речи», журнал «Русская речь», в различных газетах и журналах появляются рубрики вроде «Служба языка», «В мире слов» и т.п.

Большое значение для разработки теории культуры речи имела статья С.И. Ожегова «Очередные вопросы культуры речи» (1955). Основным понятием культуры речи Ожегов назвал понятие нормы, под которой он понимал совокупность наиболее пригодных для обслуживания общества средств языка, складывающуюся как результат отбора языковых элементов из числа сосуществующих, наличествующих, образуемых вновь или извлекаемых из пассивного запаса прошлого в процессе социальной оценки этих элементов.

Из этого определения нормы следовал ряд теоретических предпосылок: 1) ставился вопрос о вариативности нормы, ее функционировании и развитии; 2) обращалось внимание на влияние экстралингвистических, социальных факторов на становление нормы; 3) норма понималась как категория динамическая, а не статическая. Следующей теоретической предпосылкой для разработки вопросов культуры речи Ожегов считал связь культуры речи с учением о стилях, о стилистических структурах языка. И, наконец, не менее важным для повышения культуры речи он признавал усовершенствование терминологии.

Статья Ожегова наметила становление культуры речи как самостоятельной научной дисциплины со своим предметом и объектом исследования, целями и задачами, методикой и приемами научного описания материала.

В частности, более строгое разграничение получили понятия «культура языка» и «культура речи», которые ранее употреблялись как синонимы. Культура языка преимущественно понимается как степень развитости и богатства языковых средств того или иного языка в их соотношении и взаимодействии со стилистическими системами, а культура речи - как использование языковых средств, оптимальных для данной речевой ситуации и направленных на достижение определенного воздействия.

Поскольку культура речи все более оформляется в самостоятельную теоретическую и практическую дисциплину, то встает вопрос о ее соотношении с другими разделами языкознания, и прежде всего с лексикографией. В последнее время издается много словарей типа «Трудности словоупотребления и варианты норм русского литературного языка» или «Грамматическая правильность русской речи», носящих характер практических рекомендаций. Очевидной является связь культуры речи с лексикологией. Все языковеды признают связь культуры речи со стилистикой. Важным представляется вопрос о рассмотрении культуры речи в свете языковой политики, под которой понимается теория и практика сознательного воздействия общества на ход языкового развития.

В грамматических исследованиях советские языковеды продолжали традиции А.А. Потебни (1835-1891), Ф.Ф. Фортунатова (18481914), представителей Казанской лингвистической школы. От Потебни воспринят тонкий и вдумчивый анализ синтаксических особенностей русского языка в его историческом развитии, подход к изучению грамматических фактов в тесной связи формы и значения. Влияние фортунатовской школы сказалось на исследовании формальных характеристик слова, словосочетания, предложения.

В 20-е гг. изучение морфологии шло в русле фортунатовского формально-грамматического направления, представители которого рассматривали значения, которые выражаются формой слов или отношением одной формы к другой. В центре внимания формальной грамматики находился не анализ частей речи как совокупности лек-сико-грамматических характеристик определенных разрядов слов, а формальных классов, вычленяемых по признаку наличия/ отсутствия формы слова, без учета семантического критерия. Наиболее полное выражение морфологическая концепция сторонников формального направления нашла в книге М.Н. Петерсона «Современный русский язык. Пособие для преподавателей» (1925). В этой книге Петерсон пишет, что изучение вопросов морфологии следует начинать с рассмотрения вопроса о том, что такое слово. Он различает слова самостоятельные (полные) и несамостоятельные (неполные). К определению понятия слова он рекомендует подходить индуктивным путем. Он обосновывает необходимость разграничения форм словоизменения и форм словообразования, и эти две группы форм в русском языке он рассматривал раздельно.

Статья Щербы «О частях речи в русском языке» (1928) положила начало новому пониманию принципов классификации в русском языке. Фортунатовская классификация частей речи не устраивала Щербу не только потому, что в ней не находилось места некоторым словам, но и потому, что всякая классификация, по его мнению, является субъективной. Сторонники формальной грамматики, как ему представлялось, обращали внимание только на формальную выраженность слова. Щерба высказывает мысль о единстве значения

(смысла) и формы, утверждая, что «существование всякой грамматической категории обусловливается тесной, неразрывной связью ее смысла и всех формальных признаков...» [29, с. 80]. Семантику частей речи Щерба считает основным их признаком. Семантико-морфологический подход к классификации частей речи стал ведущим в советском языкознании 30-х гг.

Предложенную Щербой классификацию частей речи развил Виноградов в таких работах, как «Современный русский язык. Вып. 2. Грамматическое учение о слове» (1938), «Русский язык. Грамматическое учение о слове» (1947). Виноградов считает, что выделение частей речи должно обусловливаться не только формальными признаками слов, но и их лексическими значениями, а также синтаксическими функциями и различиями в способе отражения действительности, т.е. модальностью. Если Щерба делил слова на знаменательные и служебные, то Виноградов в систему частей речи включал слова, обладающие номинативной функцией, системами грамматических форм, и слова, отличающиеся характером синтаксического употребления. Разработанная Виноградовым система семи частей речи является сейчас общепризнанной, за исключением категории состояния, которую мало кто из языковедов признает за самостоятельную часть речи. После 1950 г. появился ряд работ, посвященных отдельным вопросам морфологии, а также вышла академическая «Грамматика русского языка» (1979), в которой грамматическое учение о слове обращено к выявлению содержательной стороны грамматической категории, к выявлению ее семантических возможностей.

Словообразование как самостоятельный объект исследования начало привлекать внимание советских исследователей примерно с середины 40-х гг., а до этого периода словообразовательная проблематика, как правило, не выделялась из общей морфологической проблематики, поскольку слишком очевидной была связь словообразования с различными морфологическими категориями. В статье Винокура «Заметки по русскому словообразованию» (1946) изложены принципы словообразовательного анализа, принятые сейчас в теоретических исследованиях и практических пособиях по русскому языку. Винокур выступил против объединения в морфологии проблем словообразования и словоизменения в силу специфических особенностей каждой из них. В основу словообразовательного анализа он положил понятие первичной (непроизводной) основы, обозначающей явления действительности, но не выражающей никакого отношения к действительности (стол, алый, нести и т.п.). Основы, в которых эти отношения выражены, он назвал производными (настольный «находящийся на столе», алеть «становиться алым» и т.п.). Эти отношения выражаются с помощью аффиксов, обладающих значением в той мере, в какой аффикс изменяет значение первичной основы. Поэтому и словообразование Винокур относит к семасиологии, т.е. к учению о частях слов как о знаках частичных идей; к семасиологии же относят-

ся и лексикология как учение о словах как знаках полных идей, и фразеология как учение о законах сочетания слов как таких знаков.

Винокур создал учение о продуктивных (наглый - наглость -наглец) и непродуктивных (косить - косьба), регулярных и нерегулярных (пасти - пастух) типах словообразования. Новым было и понятие вариантности основ (например, слова охота, смерть являются вариантами основ, выделяющихся в словах хотеть, мертвый). Винокур впервые обратил внимание на то, что основа может выступать в связанном с другими морфемами виде (ср., например, ряд слов: озор-ство, озор-ник, озор-ной, озор-ничать при отсутствии слова, в котором была бы представлена первичная основа озор- в чистом виде; но ср.: пир-пить, где выделяется основа пи-). Поскольку в русском языке производная основа состоит из двух или нескольких морфем, то выделять их надо не одновременно, а последовательно, путем выявления иерархических отношений между ними.

Большой вклад в разработку проблем словообразования внес Виноградов. В статьях «Вопросы современного русского словообразования» (1951) и «Словообразование в его отношении к грамматике и лексикологии (на материале русского и родственных языков)» (1952) он выдвигает положение о связи словообразования с грамматическим строем языка и его лексикой. Связь словообразования с лексикой проявляется в многообразии видов образования слов, а с морфологией - в спаянности префиксального словообразования с видовым формообразованием. Предложенную Щербой схему способов словообразования Виноградов дополнил морфолого-синтаксическим способом (субстантивация прилагательных, адвербиализация падежных форм существительных) и лексико-морфологическим (расхождение видовых форм одного и того же глагола, например, заседать и засесть).

Анализ способов словообразования приводит Виноградова к выводу о необходимости различать собственно словообразования (т.е. образование производных слов с помощью сочетания основ и аффиксов, корневых и аффиксальных морфем) и преобразование форм слова в отдельное слово, ведущее к переосмыслению его составных частей. Поэтому Виноградов считает возможным различать словопроизводство (т.е. образование производных слов с помощью морфологических средств) и собственно словообразование (т.е. образование новых слов путем комбинаций уже существующих слов или путем переосмысления их форм). Такой подход к анализу словообразовательных категорий позволяет явственно различать в них две стороны -структурно-грамматическую и семантико-лексикологическую.

Все это позволяет говорить о словообразовании как научной дисциплине, имеющей свои задачи и свое содержание. И в 50-е гг. словообразование выделяется в самостоятельный уровень языковой системы, занимающий промежуточное положение между морфологией и лексикологией. Позднейшие исследования советских языковедов подтвердили правильность такого подхода, и сейчас уже исследуются

не отдельные словообразовательные типы, а словообразовательные системы тех или иных категорий слов, а также социальные причины изменений в словообразовании.

В советском языкознании интенсивно разрабатываются проблемы синтаксиса, в изучении которых советские лингвисты развивают традиции русской грамматической мысли. В 20-е гг. влияние формально-грамматического направления наиболее отчетливо проявилось в работах представителя Московской лингвистической школы М.Н. Петерсона (1885-1962). Его «Очерк синтаксиса русского языка» (1923) построен на описании форм словосочетаний как единственного объекта синтаксических исследований. Синтаксис, по мнению Петерсона, должен заниматься изучением форм и типов словосочетаний, их функций, а также способов соединения словосочетаний. Пе-терсон понимал словосочетание как соединение двух полных слов, устанавливал типы сочетаний по формам словоизменений, т.е. такие сочетания, отношения между словами в которых выражены родовыми и падежными окончаниями (время летело, караван верблюдов). Таким образом, в одну группу словосочетаний попадают самые разнородные явления, без учета их синтаксических особенностей, на основе только формально выраженных признаков. Петерсон приходит к выводу: у предложения нет постоянных признаков грамматического оформления, кроме одного - интонации. Петерсон определяет предложение как интонационное единство, интонация выступает как единственный признак предложения. По словам Виноградова, проблема предложения у Петерсона просто деграмматизирована. Можно добавить, что эта проблема и десемантизирована.

В дальнейшем, в «Лекциях по современному русскому литературному языку» (1941), Петерсон уже определяет предложение как слово или сочетание слов, представляющее законченное смысловое и интонационное единство.

Петерсон был, пожалуй, последним представителем формальной грамматики в советском языкознании, но «ценность синтаксических трудов проф. М.Н. Петерсона состоит главным образом в борьбе с традиционными точками зрения на предмет и задачи синтаксиса, в разработке теории словосочетаний и постановке новых задач исследования грамматической природы предложения» [14, с. 523].

Значение трудов Петерсона заключается еще и в том, что он привлек внимание советских ученых к звуковому строю предложения, к интонации как его существеннейшей характеристике.

По-иному видит задачи в изучении синтаксиса Виноградов. Эти задачи, изложенные им в статье «Основные вопросы синтаксиса предложения» (1955), он видит в том, чтобы изучить все конкретно-языковые формы или структурные особенности основных разновидностей двусоставных (или двучленных) и односоставных (или одночленных) предложений в современном русском языке и выяснить последовательность, пути и закономерности их исторического развития.

В статье определяются и особенности предложения в русском языке -интонация сообщения и предикативность. Здесь получает обоснование положение о взаимосвязи грамматики и фонетики, проявляющееся в том, что главными интонационными средствами, выполняющими основные функции в организации предложения, являются ударение и мелодика, т.е. чисто фонетические средства. Предикативность Виноградов характеризует как отнесение содержания предложения к действительности, которое конкретизируется в синтаксической категории модальности.

Определение задач синтаксиса предложения и синтаксиса словосочетания, новое содержание предикативности привели Виноградова к наиболее, на его взгляд, рациональному разделению грамматики на:

1) грамматическое учение о слове; 2) учение о словосочетании; 3) учение о предложении; 4) учение о сложном синтаксическом целом и о синтагмах как его составных частях. Виноградовское понимание грамматики нашло свое отражение в академической «Грамматике русского языка» (1952-1954).

В работах Виноградова одной из основных категорий синтаксиса предложения стала категория модальности, выражающая отношение предложения к действительности. Эта проблема впервые возникла в советском языкознании. В статье «О категории модальности и модальных словах в русском языке» (1950) Виноградов пишет, что категория модальности предложения принадлежит к числу основных, центральных языковых категорий. Анализируя способы выражения модальных отношений, Виноградов большое внимание обращает на формы времени и наклонений глаголов. Модальность может выражаться и с помощью отдельных слов, структурно-семантический характер которых в силу своей функции отличается от обычных частей речи. Разработанная Виноградовым проблема модальности относится не столько к синтаксису русского языка, сколько к общей теории синтаксиса и имеет общелингвистический характер.

Виноградов обогатил науку и новой теорией словосочетания. По его мнению, учение о словосочетании хотя и граничит с учением о предложении, но вместе с тем и отличается от него объектом своего исследования. В сферу изучения словосочетания он включает такие темы, как: 1) способы образования разных типов словосочетаний;

2) учение о продуктивных и непродуктивных типах словосочетаний;

3) способы их сцепления друг с другом; 4) функции разных типов словосочетаний в структуре предложения; 5) методы преобразования словосочетаний в предложении; 6) изучение типичных свойств сочетания слов в структуре предложения. Определив сферу словосочетаний, Виноградов четко отграничил словосочетание от предложения и попытался определить синтаксис словосочетания и синтаксис предложения, выступая против смешения этих двух понятий.

Возможность приложения синтаксических выводов Виноградова к материалу английского языка сделал Смирницкий в книге «Синтак-

сис английского языка» (1957), где он развивает положение о предикативности как носителе модальности. Морфологическое выражение модальности временной формой глагола, или формой лица, или формой наклонения типично, по мнению Смирницкого, для всех европейских языков. Так, Смирницкий считал, что модальность выражается только в предикативной форме глагола.

Специфичность синтаксических взглядов Смирницкого объясняется еще и тем, что он считал предложение основной единицей речи в сфере грамматики и различал язык и речь в области стилистики. Считая слово основной единицей языка, Смирницкий больше обращал внимание на отличие словосочетания от слова, чем от предложения. Это отличие он сводил к тому, что словосочетание характеризуется раздельнооформленностью, а слово - цельнооформленностью. Смирницкий отказывался видеть принципиальную разницу между предложением и словосочетанием. Основное различие между двумя этими синтаксическими категориями, на его взгляд, состояло в том, что предложение характеризуется двулинейностъю, т.е. известным интонационным рисунком. Смирницкий делил синтаксис как раздел грамматики на две части: учение о словосочетании и учение об образовании предложений.

С именем Мещанинова в советском языкознании связывается выделение нового раздела синтаксиса - синтаксической типологии, исследованной в работах «Общее языкознание. К проблеме стадиальности в развитии слова и предложения)» (1940), «Члены предложения и части речи» (1945) и «Структура предложения» (1969). Для Мещанинова синтаксис - это прежде всего учение о форме, о содержании предложения и его составных частей. Материал палеоазиатских, тюркских, кавказских языков, морфологическая структура которых отличается от структуры индоевропейских языков, привел Мещанинова к выводу, что не каждое словосочетание является синтаксическим. Целый ряд словосочетаний носит в индоевропейских языках черты лексического соединения. Например, синтаксически оформленное в русском языке словосочетание синяя материя в нивхском выражено лексически - словом 1э№о$ «синематерия», т.е. определяющее составляет единое слово с определяемым. Поэтому Мещанинов считает явно устаревшим представление о том, что слово может выступать в словосочетании. Основными единицами языка он считает слово и предложение.

Слово в предложении, по Мещанинову, оказывается носителем и лексических, и синтаксических свойств. Но семантика и синтаксическая функция слова и предложения различны: семантика слова ограничивается понятием о предмете, а семантика предложения передает положение этого предмета в объективной действительности. Иными словами, отдельное слово вне предложения носит оттенок отвлеченности, а в предложении оно приобретает конкретное значение.

В зависимости от того, каким членом предложения является слово по своей синтаксической функции - главным или второстепенным, эти слова объединяются в синтаксические группы, характеризующиеся определенными свойствами и находящиеся в определенных отношениях. Под синтаксическими отношениями Мещанинов понимает отношения, которые выявляются в строе предложения между подлежащим и сказуемым, между подлежащим и его определением и т.д., т.е. отношения предикативные, объективные и атрибутивные. Эти отношения в итоге и определяют структуру предложения. Он придает большое значение синтаксису, гиперболизируя его роль в языке: «Всякое использование слова в речи есть уже его синтаксическое использование. Синтаксис проникает собою все отделы грамматики» [30, с. 10].

Синтаксические отношения Мещанинов считает универсальными: они встречаются во всех языках, но только имеют различное формальное выражение. Высказанная им мысль о сочетании типологических исследований с выявлением языковых универсалий имеет непреходящее значение для советского языкознания и определяет важнейший аспект общелингвистических исследований.

В науке о языке разработаны различные классификации языков -морфологическая, генеалогическая, социологическая и т.д. Исходя из существования во всех языках мира синтаксических отношений, Мещанинов предлагает синтаксическую классификацию языков по выделяемым структурам предложения. В настоящее время нет теоретических исследований по этой классификации, но она привлекает внимание языковедов.

Одной из актуальных в советском языкознании является проблема взаимоотношения лексики и грамматики в сфере синтаксиса. В общетеоретическом плане решает эту проблему Виктория Николаевна Ярцева (1906-1999) в статье «Взаимоотношение грамматики и лексики в системе языка» (1968). Связь лексики и морфологии Ярцева усматривает в том, что лексемы включаются в определенные морфологические разряды с присущими им показателями. Охват лексики морфологией может быть различным: слово либо попадает в разветвленную систему парадигм («охват формой»), либо при ущербности парадигмы оно включается в лексико-грамматический разряд («охват категорией»), которому присущ определенный круг синтаксических моделей. Ярцева различает «жесткое», «относительно жесткое» («полужесткое») и «нежесткое» строение моделей. Для морфологического уровня характерен «жесткий» тип строения моделей, потому что порядок следования морфем в слове является строго определенным для каждого языка. Для синтаксического уровня характерно сочетание «жестких» и «полужестких» типов строения, т.к. порядок следования слов в словосочетаниях может меняться. Именно в моделях синтаксического уровня обнаруживаются тесные связи лексики и синтаксиса, т.к. смена позиции в синтаксическом окружении меняет не только

функцию, но и значение слова, как, например, в английском языке test flight «пробный полет» и flight test «полетное испытание».

Определяя взаимоотношения лексики, морфологии и синтаксиса, Ярцева делает важный вывод: «... при отсутствии достаточной опоры в морфологии возрастает роль лексики в решении трудностей синтаксического порядка» [8, с. 46].

Советская лингвистическая наука в XX в. внесла большой вклад как в разработку грамматики русского языка, так и в построение общей теории грамматики.

Советское языкознание за время своего развития достигло значительных успехов. Развитие теории языковой нормы, создание письменности и литературных языков для ранее бесписьменных народов, изучение языков народов СССР и введение в языковую практику многообразных типов языковых систем, разработка теоретических вопросов грамматической теории, лексикологии, лексикографии, стилистики, культуры языка и речи, социолингвистики, внедрение в лингвистику новых идей описательного, сравнительно-исторического, типологического и других методов - все это подчеркивает широкую многоаспектность советского теоретического языкознания и делает его особым направлением в мировой науке о языке.

ЛИТЕРАТУРА

1. Зиндер Л.Р., Строева Т.В. Институт речевой культуры и советское языкознание 20-30-х годов // Язык и речевая деятельность. - СПб., 1999. - Т. 2. - С. 206-211.

2. Поливанов Е.Д. За марксистское языкознание. - М., 1931.

3. Абаев В.И. Н.Я. Марр (1864-1934): К 25-летию со дня смерти // Вопросы языкознания. - М., 1960. - № 1. - С. 90-99.

4. Богородицкий В.А. // Архив АН СССР. Ф. 898. oh. 1. ед. хр. 10. Л. 3-4.

5. Ашнин Ф.Д., Алпатов В.М. «Дело славистов»: 30-е годы. - М., 1994.

6. Поливанов Е.Д. Статьи но общему языкознанию. - M., 1968.

7. Алпатов В.М. История одного мифа: Марр и марризм. - M., 1991.

8. Ярцева В.Н. Взаимоотношения лексики и грамматики в системе языка // Исследования но общей теории грамматики. - М., 1968. - С. 5-57.

9. Виноградов В.В. Проблемы литературных языков и закономерностей их образования и развития. - М., 1967.

10. Ярцева В.Н. Развитие литературных языков // Теоретические проблемы советского языкознания. - М., 1968. - С. 50-71.

11. Звегинцев В.А. Что происходило в советской науке о языке // Вестн. Академии. - М.; Л., 1989. - № 12. - С. 11-28.

12. Стеблин-Каменский И.М. Сравнительно-исторические исследования // Теоретические проблемы советского языкознания. - M., 1968. - С. 5-34.

13. Леман У. [Рецензия] // Вопросы языкознания. 1965. - № 6. - С. 122132. - Рец. На кн.: Сравнительная грамматика германских языков: В 5 т. - М., 1962. - Т. 1, 2.

14. Виноградов В.В. Избранные труды. Исследования но русской грамматике. - М., 1975.

15. Мещанинов И.И. Проблемы развития языка. - Л., 1975.

16. Бернштейн С.И. Основные понятия фонологии // Вопросы языкознания. - М., 1962. - №№ 5. - С. 62-80.

17. Иванов В.В. Лингвистические взгляды Е.Д. Поливанова // Вопросы языкознания. - 1957. - №2 3. - С. 55-76.

18. Зиндер Л.Р. Фонетика и фонология // Теоретические проблемы советского языкознания. - М., 1968. - С. 193-231.

19. Реформатский А.А. Из истории отечественной фонологии: Очерк. Хрестоматия. - М., 1970.

20. Weinreich U. Lexicology // Current trends in linguistics. - The Hague, 1964. - Vol. I: Current trends in Soviet and East European linguistics. - P. 60-93.

21. Щерба Л.В. Преподавание иностранных языков в средней школе: Общие вопросы методики. - M., 1947.

22. Виноградов В.В. Русский язык; Грамматическое учение о слове. - М.; Л., 1947.

23. Винокур Г.О. Культура языка: Очерки лингвистической технологии. -М., 1925.

24. Ройзензон Л.И., Малиновский Е.А., Хаютин А.Д. Очерки истории становления фразеологии как лингвистической дисциплины. - Самарканд, 1975.

25. Телия В.Н. Фразеология // Теоретические проблемы советского языкознания. - М., 1968. - С. 257-277.

26. Теньер Л. Вопросы языкознания. - 1958. - № 6. - С. 41-43. - [Рец. на кн.: О русско-французском словаре Л.В. Щербы].

27. Цейтлин P.O. Григорий Осипович Винокур. - М; 1965.

28. Костомаров В.Г. Проблемы культуры речи // Теоретические проблемы советского языкознания. - М., 1968. - С. 126-142.

29. Щерба Л.В. Языковая система и речевая деятельность. - M., 1974.

30. Мещанинов И.И. Члены предложения и части речи. - M.; Л., 1945.

З.Г. Адамова

ПРИНЦИПЫ ЭТНОПСИХОЛИНГВИСТИЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ ЯЗЫКОВОГО СОЗНАНИЯ

Цель настоящей статьи - на базе данных смежных дисциплин сформулировать общие принципы этнопсихолингвистического исследования языкового сознания.

Языковое сознание - объект, смоделированный Московской психолингвистической школой - активно исследуется в современной отечественной психолингвистике, однако ряд вопросов, связанных с теоретическими и методологическими проблемами языкового сознания, остается не вполне решенным.

Общеизвестно, что в отечественной психологии исследование проблем сознания связано в первую очередь с именами С.Л. Рубинштей-