CC BY
69О.В. Бабенко
СОВЕТСКО-ПОЛЬСКИЕ ОТНОШЕНИЯ 1920-1930-х ГОДОВ В ОТЕЧЕСТВЕННОЙ И ПОЛЬСКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ
2008-2012 гг.
(Аналитический обзор)
В обзоре рассматриваются актуальные проблемы советско-польских отношений межвоенного периода - от решения вопроса о границах после создания в ноябре 1918 г. независимого Польского государства до контактов в треугольнике «Москва-Варшава-Берлин» накануне Второй мировой войны. Они привлекают как отечественных, так и польских историков, о чем свидетельствует большое количество публикаций по данной проблематике.
В 1920-1930-е годы воссозданная Польша была неотъемлемой частью Версальско-Вашингтонской системы международных отношений, поскольку формировалась в ее рамках. Проблемы становления границ Польского государства решались в основном на Парижской мирной конференции 1919 г., за исключением установления границы с Советской Россией. Определение этой границы проходило в ходе советско-польской войны 1919-1921 гг. Профессор института польской истории ПАН А. Ландау-Чайка утверждает, что, согласно газете «Kurier Nowy», «получение территорий вооруженным путем не учитывало воли жителей...» (15, с. 75). Активные боевые действия между Польской Республикой, с одной стороны, и Белорусской и Литовской ССР - с другой, начались еще в январе 1919 г. После окончания Парижской мирной конференции, оставившей открытым вопрос о польской восточной границе, в них включилась Советская Россия. Газета «Dziennik Poranny» в январе 1919 г. писала, что это была «война за территорию, а не "крестовый поход против большевиков", как говорила польская пропаганда» (там же, с. 76). Тем не менее историки отмечают на-
личие идеологических предпосылок войны. Так, директор Польского института международных дел, канд. ист. наук С. Дембский пишет, что Польша представляла собой «заграждение, отгораживающее Советскую Россию от Европы. Поэтому нападение на нее часто рассматривалось как необходимое условие успеха программы экспорта революции» (9, с. 32).
Результаты польско-советской войны представляются в польской историографии следующим образом: Россия потерпела поражение, и 18 марта 1921 г. в Риге был подписан мирный договор. Известный польский историк-эмигрант А. Замойский пишет, что участники переговоров с польской стороны, «которым необходимо было улучшить образ их страны за границей, не настаивали на исторических границах и пошли на компромисс, в результате которого в границах Речи Посполитой оказались, однако, большие территории Украины и Белоруссии» (18, с. 247). Он полагает также, что с общеевропейской точки зрения война 1919-1921 гг. была «несущественной». Тем не менее «границы, которые считались такими важными, исчезли с карты и были забыты...» (там же, с. 248). В связи с этим историк поднимает вопрос о причинах поражения России и победы Польши. Многие поляки и россияне, по мнению Замойского, сделали из результатов войны ошибочные выводы. Так, поляки видели причины своего успеха в серьезной военной подготовке и заботе о нравственном здоровье солдат, а россияне сетовали на численный перевес противника. В то же время последующие войны показали, что «решающим фактором является обладание современным оружием» (там же, с. 256).
А. Замойский задается также вопросом о значении польско-советской войны и, в частности, Варшавской битвы 1920 г. для Польши и всей Европы. Он убежден, что результат Варшавской битвы «оказал решающее влияние на политические события 20-х и 30-х годов, на ход Второй мировой войны, на мирный договор 1945 г. и на позиции европейских государственных мужей эпохи. Некоторые из них - Сталин, Черчилль и де Голль - были лично вовлечены в конфликт 1920 г., другие - Муссолини, Франко и Гитлер - внимательно за ним следили» (там же, с. 5). Польский историк полагает, что в случае победы Советской России в польско-советской войне Польша, балтийские государства, а позднее Чехословакия, Венгрия, Румыния и Германия превратились бы в советские республики. Но поражение России подтвердило распространенное убеждение в том, что она «не всегда будет империалистической мощной державой и грозой для своих соседей.» (там же, с. 253).
Правда, польская победа была омрачена событиями 1939 г. Тем не менее триумф Варшавы «обеспечил Восточной Европе два десятилетия свободы от коммунизма и придал ей привкус демократического и цивилизованного существования» (18, с. 256).
Докт. ист. наук М.И. Мельтюхов (Всероссийский научно-исследовательский институт документоведения и архивного дела) формирование советско-польского фронта и, соответственно, начало войны относит к январю 1919 г. Как он пишет, «1 января 1919 г. польские части заняли Вильно, но 3 января к городу подошли части Красной армии и 6 января выбили из него поляков» (4, с. 18). Боевые действия продолжались на протяжении всего 1919 г. А в 1920 г. советская сторона уже готовилась к мирным переговорам с Польшей. Положение Советской России укрепила тогда победа над А. Деникиным, поэтому Москва считала себя вправе делать предложения Польской Республике. Профессор МГУ им. М.В. Ломоносова, зав. кафедрой истории южных и западных славян, докт. ист. наук Г.Ф. Матвеев полагает, что «масштаб территориальных уступок Варшаве в Белоруссии и на Украине, озвученный СНК РСФСР 28 января 1920 г., мог бы в полной мере удовлетворить польскую сторону» (2, с. 528). Но это предложение не устроило Ю. Пилсудского. Главной причиной отказа Г.Ф. Матвеев называет не антисоветизм польского маршала, а то, что принятие советского предложения «оставляло место для политики, как тогда называли, "буферизма" или "буферализма", так как в этом случае устанавливалась бы непосредственная советско-польская граница, чего польский начальник государства и Главнокомандующий ее вооруженными силами всячески старался избежать» (там же, с. 529).
Советско-польская война закончилась поражением Советской России, потерявшей Западную Украину и Западную Беларусь. По Рижскому договору 1921 г. Россия обязалась отдать имущество, похищенное и вывезенное с польских территорий, однако не спешила это делать. М.И. Мельтюхов отмечает, что «самым болезненным для обоих государств вопросом было выполнение статьи 5 Рижского договора, предусматривавшей отказ сторон от поддержки враждебных друг другу организаций на своей территории» (4, с. 132). Осенью 1920 г. в Польше было интернировано около 35 тыс. военнослужащих из отрядов С. Булак-Балаховича, Б. Пермикина, С. Петлюры, Б. Савинкова. Однако в лагерях для интернированных проводились военные занятия, т.е. речь шла не столько об интернированных, сколько о временно разоруженных
военных отрядах. Политические организации УНР и белогвардейцев легально действовали в Польше, а «советские протесты приводили лишь к тому, что одни организации закрывались, а вместо них возникали другие» (4, с. 132-133).
Тем не менее Рижский мирный договор стал дополнением к тому порядку, который был установлен Версальским трактатом для Восточной Европы, поскольку его подписание «привело к установлению восточной границы Польши» (4, с. 129). Доцент Института истории ПАН, д-р ист. наук М. Корнат говорит даже о вер-сальско-рижском порядке международных отношений в межвоенной Европе (14).
Советско-польская война наложила серьезный отпечаток на отношения Москвы и Варшавы в последующие годы. В связи с этим профессор МГИМО(У) МИД России, д-р ист. наук А.В. Ревякин рассуждает об отношении СССР к Польше в начале 1920-х годов. «У нас, - пишет профессор, - сложилось впечатление, что Польше советская дипломатия уделяла больше внимания, чем многим другим странам Центральной и Восточной Европы» (5, с. 77). Дипломатические инициативы СССР были постоянно адресованы Польше, так как по сравнению с другими лимитрофами это государство обладало одним свойством, которому в Кремле придавали первостепенное значение. Речь идет о географическом положении Польши. Ведь «именно с Польшей Советский Союз имел на западе самую протяженную границу» (там же). И эта граница вызывала у советских властей повышенное беспокойство. Отсюда двойственное отношение к Польше - «в зависимости от обстоятельств эта страна могла служить либо плацдармом для нападения на СССР с запада, либо серьезной преградой на пути агрессора» (там же). При этом, -продолжает Ревякин, - «мы не заметили, чтобы советским дипломатам была свойственна какая-то особая предвзятость к полякам как народу, к польской культуре, государству и т. д. О чем бы они ни высказывались, в какой бы тональности - позитивной или негативной - это ни делали, они никогда не имели в виду этнические или культурно-исторические черты облика своих польских коллег» (там же, с. 78). В целом восприятие советскими дипломатами польской внешней политики во многом сформировалось под влиянием войны 1919-1921 гг. и польских союзных договоров 1921 г. с Францией и Румынией, направленных в той или иной степени против советского государства.
Директор Института политических наук ПАН, профессор, д-р В. Матерский пишет, что «после заключения Рижского дого-
вора 1921 г. польско-советские отношения концентрировались вокруг реализации его постановлений, в основном экономического и финансового характера, а практически постоянно возникавшие конфликты происходили исключительно из-за неторопливости Москвы» (3, с. 103). На протяжении 1920-1930-х годов одним из главных был вопрос о заключении договора о ненападении, пункты которого польская сторона толковала «буквально и ставила в зависимость от их реализации все последующие шаги, что было естественно, но двусторонних отношений никак не улучшало» (там же). В начале 1920-х годов польский премьер-министр В. Грабский, увидев, что при столь низком уровне отношений с СССР страдают интересы польской экономики, решил заморозить требования к Москве по выполнению постановлений Рижского договора. Такая политика способствовала нормализации двусторонних отношений, но их уровень по-прежнему оставался низок. Причиной этого, по мнению В. Матерского, «стало предпочтение Советским Союзом германского направления - прежде всего в политике, но также и экономике, что было следствием Рапалльского договора» (там же). С 25 января по 17 февраля 1922 г. в Берлине состоялись официальные, но глубоко засекреченные переговоры Советской России и Германии. Итогом стало подписание 16 апреля 1922 г. в итальянском городе Рапалло советско-германского договора об установлении дипотношений и развитии экономического сотрудничества. Документ дополняли письма, не подлежавшие опубликованию.
В ноябре 1924 г., как отмечает профессор Института истории ПАН, д-р ист. наук М. Гмурчик-Вроньская, Советский Союз впервые обратился к Польше с предложением заключить договор о ненападении (10, с. 21). Однако уже в январе 1925 г. выяснилось, что у советской и польской сторон имеются серьезные расхождения во взглядах на эту проблему. Как пишет М. Гмурчик-Вроньская, поляки хотели вовлечь в переговоры с Москвой Румынию и балтийские государства, а СССР «предложил, не уточняя особенностей, трехсторонний польско-французско-советский договор» (там же).
В октябре 1925 г. дополнением к эвентуальной советской и германской угрозе стало поражение польской дипломатии на конференции в Локарно, суть которого «состояла в ослаблении польско-французского союза, прежде всего в выведении из-под гарантий держав, а следовательно, в постановке в качестве открытой проблемы вопроса о восточных границах Германии» (3, с. 104). Анализируя польскую политику второй половины 1920-х годов, В. Матер-ский отмечает, что майский переворот 1926 г. и переход всей власти
в государстве к Ю. Пилсудскому «если и изменили политику Второй Польской Республики по отношению к восточному соседу, то только к лучшему» (там же). Ослабление польско-французского союза и дистанцирование Великобритании от Польши толкали последнюю на поиски альтернативы среди ближайших соседей, чтобы не допустить их сближения на антипольской основе. Из этих соображений складывалось убеждение, что «отношения II Речи Поспо-литой с Германией и Советским Союзом не должны быть хуже, чем отношения этих стран друг с другом» (3, с. 105). Поэтому Пил-судский «приоритетом польской дипломатии считал необходимость убедить Москву и Берлин в нейтралитете Польши, в том, что она не позволит втянуть себя в какой бы то ни было конфликт, где ей пришлось бы поддерживать одно из этих государств против другого» (там же).
В 1925-1926 гг. Польша и Германия боролись за места постоянного члена в Лиге Наций. Сложная международная обстановка способствовала тому, что Финляндия отказалась поддержать Польшу в ее стараниях получить постоянное место в Совете Лиги. В результате на сентябрьской сессии 1926 г. Германия была принята в Лигу Наций с предоставлением ей постоянного места в ее Совете. Варшавская исследовательница М. Венцлевская полагает, что «вступление в Лигу Наций Германия рассматривала как вопрос престижа» (16, с. 75). Среди целей министра иностранных дел Германии Г. Штреземана после вступления в Лигу были «возвращение Гданьска и "польского коридора", а также пересмотр границ Верхней Силезии» (там же). Польша же отказалась от постоянного места в Совете Лиги, поскольку, по мнению Венцлевской, она «не хотела "расколоть" сессию (Лиги. - Реф.)» (там же, с. 76). Я. Чеховский пишет, что Варшава получила «место полупостоянного члена Совета, которого следовало переизбирать каждые три года» (7, с. 54).
Советско-польские отношения усугубило совершенное в июне 1927 г. на вокзале в Варшаве убийство советского полпреда в Польше П. Войкова. В. Матерский считает, что «польское правительство приложило максимум усилий, чтобы сгладить конфликт. Высшие польские власти поспешили выразить свои соболезнования; убийца был арестован и осужден в ускоренном порядке» (3, с. 105). Однако переговоры по пакту о ненападении затормозились. М. Гмурчик-Вроньская отмечает, что до покушения на Войкова польские и советские представители провели семь или восемь встреч по поводу договора, в ходе которых выявили два спорных
вопроса - «упоминание о Лиге Наций... и проблема, касающаяся связи пакта с балтийскими государствами» (10, с. 31).
Советская сторона не была довольна отношениями с Польшей. Как пишет А.В. Ревякин, к началу 1930-х годов «опыт советско-польских отношений. не внушал советским дипломатам оптимизма» (5, с. 77). Но были и обнадеживающие моменты, например то, что Польша «присоединилась к Московскому протоколу 1929 г. о досрочном введении в действие пакта Бриана-Келлога1» (там же, с. 78).
В начале 1930-х годов польское руководство приступило к реализации нового внешнеполитического курса - политики балансирования министра иностранных дел Ю. Бека. Она подразумевала линию «равного удаления» от Германии и СССР и способствовала противодействию их сближения на антипольской основе. В рамках этой политики в 1932 г. был заключен советско-польский договор о ненападении. В. Матерский пишет, что с 1930 г. проблема советско-польского договора была «тесно увязана с французским контекстом - попыткой комплексного улучшения отношений между Москвой и Парижем, вызванной кризисом рапалльской политики» (3, с. 107). В апреле 1931 г. Париж представил Москве проекты ряда соглашений, призванных улучшить советско-французские отношения, и поставил условие, что советско-французский политический пакт должен быть подписан одновременно с аналогичными советско-польским и советско-румынским договорами. Матерский считает, что «французский подход к советско-польскому пакту о ненападении как к обязательному условию для заключения соглашения между СССР и Францией придал советско-польским переговорам совершенно особый статус» (там же). А свидетельством тому, по мнению польского историка, стало создание для руководства ими в сентябре 1931 г. специальной комиссии Политбюро ЦК ВКП(б), в состав которой вошли Сталин и Молотов, а от Наркомата иностранных дел - нарком М. Литвинов и его заместитель Б. Стомоняков (там же). 25 июля 1932 г. в Москве польский посол С. Патек и Б. Стомоняков подписали советско-польский договор о ненападении.
Однако и после заключения в 1932 г. советско-польского договора о ненападении в двусторонних отношениях возникали труд-
1 Имеется в виду Парижский пакт, подписанный представителями 15 государств мира 27 августа 1928 г. и призывавший к отказу от войны как орудия национальной политики. - Прим. авт.
ности. Отчасти они объяснялись тем, как пишет А.В. Ревякин, что «сама польская дипломатия вела себя по отношению к советской стороне далеко не дружественно» (5, с. 79). Для этого имелись веские основания. По утверждению Ревякина, «отношения между обеими странами лихорадило от всякого рода дипломатических трений и перебранок, поводов для которых всегда хватало с избытком - от пограничных инцидентов до несдержанности и явно недружественных выпадов официозной печати обеих стран, от условий работы дипломатических и консульских учреждений до "враждебной" деятельности в Польше "белогвардейских" организаций, а в СССР - Коммунистического Интернационала» (там же). На фоне разногласий усилилась подозрительность Москвы в отношении Варшавы. А В. Матерский утверждает, что после подписания пакта 1932 г. между Польшей и СССР, наоборот, начался период сближения. Имел место обмен делегациями, включая ряд визитов представителей творческой интеллигенции, в частности архитекторов. Расширилась практика обмена журналами и изданиями в области науки и искусства, информации и образования. На конгрессах в Польше выступали ученые из СССР. Наметился прогресс, «казалось бы, даже в совсем безнадежных вопросах, как, например, устройстве в Киеве кладбища польских солдат, погибших в кампании 1920 г.» (3, с. 111).
Однако волна высокой активности в двусторонних отношениях стала быстро спадать, что подтвердило ее полную зависимость от политической конъюнктуры. Из беседы наркома иностранных дел СССР М.М. Литвинова с польским посланником Ю. Лукасевичем от 23 марта 1933 г. советские дипломаты знали о том, что «польское правительство было бы готово пойти на уступки гитлеровцам в их притязаниях к другим странам, лишь бы оставили в покое Польшу.» (5, с. 83). Москву тревожила возможность польско-германского компромисса на почве взаимных территориальных компенсаций за счет третьих стран. Тем не менее Ревякин утверждает, что в 1932-1933 гг. между СССР и Польшей «еще не было непреодолимых разногласий, касавшихся безопасности того и другого государства» (там же, с. 84). Следовательно, в это время могло возникнуть более тесное сотрудничество обоих государств в международных делах. Но уже несколько лет спустя возникли непреодолимые разногласия. В 1934 г. польские дипломаты «разыграли» своих советских коллег и, отвлекая их переговорами по балтийскому вопросу, подготовили и 26 января подписали в Берлине декларацию о ненападении с Германией.
Договоры 1932 и 1934 гг. принесли Польше ощущение некоторой стабильности, но не придали ей уверенности в мирных намерениях соседей. Профессор Института истории ПАН, д-р ист. наук М. К. Каминьский, анализируя договор Польши с СССР, констатирует, что «у польской стороны не было иллюзий относительно мирных намерений Советского Союза», поэтому она обеспечила себе возможность «выйти из пакта в случае агрессивных действий Советов» (12, с. 15-16). А профессор Университета кардинала С. Вышиньского, доцент Института истории ПАН, д-р ист. наук М. Корнат задается вопросом о том, как Польше удалось за короткий срок заключить два важных договора с СССР и Германией. По его мнению, этому благоприятствовало ухудшение германо-советских отношений в связи с приходом к власти в Германии в 1933 г. А. Гитлера. «Антагонизм, который существовал между Германией и СССР, - пишет Корнат, - создал для польской дипломатии необыкновенные возможности, такие, о которых польские политики в 1920-х годах не могли даже мечтать» (13, с. 310).
М. К. Каминьский констатирует, что советские власти враждебно отнеслись к польско-германской декларации и решили ответить на нее пропагандистской акцией (11, с. 57). 20 апреля 1935 г. на первых полосах газет «Известия» и «Правда» по случаю дня рождения Гитлера был опубликован текст польско-немецкого договора 1934 г. Поляки решили не отвечать на провокацию, так как «это ниже достоинства Польского государства» (там же, с. 58). Вышеуказанный договор носил тайный характер и был впервые опубликован во французской газете «Республика» 18 апреля 1935 г., что по вполне понятным причинам вызвало негативную реакцию Варшавы, а его появление в советской прессе польская сторона связывала «с кругами, близкими к советскому посольству в Париже» (там же).
М. Корнат, рассуждая о возможности Варшавы заключить политические договоры с СССР и Германией одновременно, утверждает следующее: «С уверенностью можно сказать, что не было бы ни первого, ни второго договора, если бы не резкое ухудшение в это же время германо-советских отношений, связанное с приходом Гитлера к власти в январе 1933 г. Антагонизм, нараставший между Германией и СССР, открыл перед польской дипломатией необычайные возможности, такие, о которых польские политики 1920-х годов не могли даже и мечтать» (13, с. 350).
В. Матерский отмечает, что министра Ю. Бека обвиняют в том, что ради тактического успеха политики «равноудаленности»
от СССР и Германии он упустил стратегический шанс, который якобы давало дальнейшее сближение с Москвой на антигерманской основе. «С этим трудно согласиться, - продолжает польский историк, - даже если буквально трактовать какие бы то ни было советские обязательства по отношению к Польше» (3, с. 117).
В связи с этим определенный интерес представляет точка зрения канд. ист. наук С.З. Случа (Институт славяноведения РАН), утверждающего, что «сама по себе Польша не могла представлять угрозы для СССР» (6, с. 311). Это понимали в Москве, но «доминировавшее во внешней политике советского государства влияние субъективного фактора наряду с усилением прогерманских тенденций во внешней политике Варшавы и одновременно наличие в ней антисоветского комплекса сформировали у Сталина и, соответственно, в Наркоминделе устойчивый антипольский синдром, лишь слегка прикрытую враждебность к государству, существование которого отвечало насущным геостратегическим интересам Советского Союза» (там же).
М. Корнат называет 1934-1938 годы в советско-польских отношениях периодом «холодной войны» (13, с. 359). При этом он пишет, что «несомненным желанием Пилсудского и Бека было то, чтобы польско-советские отношения реально улучшились и возможно более полно нормализовались» (там же). Однако нормализация не должна была привести к заключению польско-советского союза, поскольку такой союз означал бы подчинение Польши СССР и ее советизацию. Кроме того, Варшаву и Москву разделяло «различное, даже полностью противоположное отношение к вопросу коллективной безопасности в Центрально-Восточной Европе» (там же, с. 362). Для Москвы после ухудшения отношений с Берлином важнейшее политическое значение имел проект Восточного пакта1. Для Варшавы же он был неприемлемым, поскольку поляки боялись попасть в зависимость от СССР и «разрушить добрые польско-германские отношения» (там же).
После подписания польско-германской декларации 1934 г. Кремль стал придерживаться жесткого тона в разговорах с Варшавой. Некоторое время советские дипломаты не исключали возможности ослабления польско-германских связей, ведь было очевидно,
1 Восточный пакт - проект соглашения в рамках региональной системы безопасности между Германией, Чехословакией, Польшей, СССР и балтийскими республиками при корреляции этой системы с Францией через советско-французский договор о взаимопомощи. - Прим. реф.
что Германия представляла угрозу для безопасности Польши. Однако с осени 1936 г., по мнению А.В. Ревякина, «никаких признаков того, что советские дипломаты еще питали какие-то надежды на перемену курса польской политики и предпринимали попытки вызвать польских представителей на откровенное обсуждение этого вопроса, мы не обнаруживаем» (5, с. 98). А уничтожение Сталиным в 1937-1938 гг. руководства польского коммунистического движения, констатирует В. Матерский, способствовало сведению советско-польских отношений к минимуму (3, с. 125). «Редкие дипломатические контакты имели место в основном на форумах Лиги Наций или в связи с вопросами, внешними для обоих государств, проблемами и конфликтами в центральноевропейском регионе» (там же).
В конце 1930-х годов напряженность в Европе постепенно возрастала. Политика «умиротворения» агрессора, проводившаяся западными державами в отношении Германии, Италии и Японии, не принесла положительных результатов. В 1936 г. началась Гражданская война в Испании, завершившаяся в 1939 г. победой поддерживаемых Германией и Италией франкистов. В марте 1938 г. Германия осуществила аншлюс Австрии и начала угрожать Чехословакии. В сентябре 1938 г. разразился «чехословацкий кризис», следствием которого стало подписание Германией, Италией, Англией и Францией Мюнхенского соглашения, по которому Чехословакия уступала Германии Судетскую область и обязывалась в трехмесячный срок «урегулировать» вопросы, касающиеся польского и венгерского национальных меньшинств. Польша не поддержала Чехословакию, а, наоборот, приняла активное участие в ее расчленении1. М.К. Каминьский обвиняет в бездействии Советский Союз, который «тоже не хотел защищать Чехословацкое государство перед Третьим рейхом» (12, с. 19). С.З. Случ полагает, что «польский фактор» был умело использован Гитлером во время чехословацкого кризиса. Польша оказалась вовлеченной в него «за весьма умеренную плату», что вызвало ухудшение ее отношений с западными державами, так как участие Варшавы в «дележе добычи» проходило «вне согласованных в Мюнхене процедур» (6, с. 310). А сотрудник Института экономики РАН, д-р ист. наук В. Дашичев пишет, что руководители СССР и западных держав «оказались не-
1 После окончания Мюнхенской конференции Польша приступила к оккупации чехословацкой части Тешинской Силезии. - Прим. реф.
способными к трезвой оценке всеобщей угрозы, созданной Германией, и к применению общих средств противостояния ей» (8, с. 145).
В то же время полякам казалось, что им удалось снять напряженность в отношениях с Советским Союзом. В ноябре 1938 г. наступило существенное улучшение в польско-советских отношениях. Оба государства подтвердили актуальность заключенных ранее соглашений. Нормализация отношений продолжалась до 19 июля 1939 г., когда был подписан польско-советский торговый договор. Но, как пишет доктор истории, профессор М. Волос (Университет Н. Коперника в Торуни), «трудно сказать, что этот курс был продолжительным в политике Москвы» (17, с. 161). Он задается вопросом о том, было ли согласие Сталина на улучшение отношений с Польшей одним из видов давления на Берлин в собственных интересах. Ведь после встречи польского посла Ю. Липского с министром иностранных дел Германии И. фон Риббентропом 24 ноября 1938 г. стало ясно, что объектом немецкой агрессии станет Польша. Можно ли считать это первым сигналом Сталина Гитлеру, дающим понять, что «путь к удовлетворению очередных желаний Берлина лежит только через сотрудничество с Москвой»? (там же, с. 162).
Летом 1939 г. из-за обострившегося конфликта по поводу «вольного города» Данцига возникло напряжение в польско-германских отношениях. В Данциге велась подготовка к присоединению города к Германии в нарушение Версальского договора, что вызвало крайне негативную реакцию поляков и их вмешательство в дела Данцига. 9 августа Германия предупредила Польшу, что продолжение ею агрессивной политики по данцигскому вопросу вызовет ухудшение польско-германских отношений. М.И. Мельтюхов пишет по этому поводу следующее: «Учитывая, что в это время шли активные англо-германские зондажи на предмет достижения всеобъемлющего соглашения, вполне понятно, что события в Данциге лишь подтолкнули Берлин к игре мускулами и вызвали неудовольствие Лондона и Парижа, с которыми Варшава и не подумала проконсультироваться» (4, с. 241).
Положение Польской Республики стало еще более уязвимым после того, как 23 августа 1939 г. СССР и Третий рейх подписали договор о ненападении. И.В. Сталин, как полагает С. Дембский, не был заинтересован «в сохранении мира, ведь это означало бы продолжение действия системы, в которой управляемая большевиками Россия не обладала равноправной с другими европейскими державами позицией» (9, с. 14). Договор СССР с Германией был дополнен секретным протоколом, определившим сферы интере-
сов в Восточной Европе и содержавшим статью о разделе Польши на две части вдоль рек Нарев, Висла и Сан. Правобережная Варшава оказалась в сфере интересов СССР. С. Жерко пишет, что «пакт со Сталиным, несомненно, значительно облегчил Рейху нападение на Польшу, а также решительно усиливал исходную позицию Германии на момент начала Второй мировой войны» (19, с. 125). А С. Дембский считает, что главной целью как Германии, так и Советского Союза «было развязывание войны» (9, с. 45).
А. В. Ревякин, анализируя польскую политику Наркоминдела накануне Второй мировой войны, задается вопросом о том, было ли адекватным восприятие советскими дипломатами внешней политики Польши? И отвечает, что в чем-то советская дипломатия была права, например «в том, что амбиции Польши, ее территориальные притязания к соседям могут для всех обернуться большой бедой» (5, с. 99). Но в чем-то советская дипломатия и ошибалась. К примеру, она «явно переоценивала степень близости Польши и Германии, подозревая наличие между ними тайного агрессивного союза» (там же).
В ночь с 30 на 31 августа 1939 г. немецкая сторона предъявила Польше претензии, так называемые «16 пунктов», которые по сути были диктатом Германии, но не обсуждались в связи с тем, что польский представитель не приехал на соответствующую встречу. Несмотря на это, министр Ю. Бек под давлением Лондона и Парижа выразил согласие начать переговоры с Германией, но в связи с надвигавшейся военной угрозой это уже не имело никакого значения. С. Жерко отмечает, что посол Липский, которому хотели поручить ведение переговоров с Берлином, «не получил, однако, никаких дополнительных полномочий» (19, с. 129).
1 сентября 1939 г. Германия напала на Польшу. Англия и Франция объявили войну Германии только 3 сентября. Началась Вторая мировая война, которая, как пишет С. Дембский, «принесла миллионы жертв и затормозила развитие Европы на несколько десятилетий» (9, с. 45). Советское руководство вместо действенного участия в судьбе Польши, по мнению В. Матерского, было занято тем, что «стремилось предотвратить новый Мюнхен, не допустить масштабного соглашения Англии и Франции с Германией без участия СССР» (3, с. 161). А М. Корнат утверждает, что «1939 год. обещал быть неплохим для польско-советских отношений», которые «характеризовались значительной степенью стабилизации», но реальное соотношение сил на международной арене «было для Польши неблагоприятным» (13, с. 365).
Список литературы
1. Корнат М. Польша между Германией и Советским Союзом (1938-1939). Политические концепции министра Ю. Бека и международная обстановка // Международный кризис 1939 года в трактовках российских и польских историков. - М.: Аспект Пресс, 2009. - С. 349-404.
2. Матвеев Г. Ф. Подготовка советской стороны к мирным переговорам с Польшей в 1920 году // Историки-слависты МГУ. - М.: Институт славяноведения РАН, 2011. - Кн. 8: Славянский мир: В поисках идентичности. - С. 526-539.
3. Матерский В. 1920-1930-е годы в истории советско-польских отношений // Белые пятна - черные пятна: Сложные вопросы в российско-польских отношениях. - М.: Аспект Пресс, 2010. - С. 103-126.
4. МельтюховМ.И. 17 сентября 1939. Советско-польские конфликты, 1918-1939. -М.: Вече, 2009. - 624 с.
5. Ревякин А.В. 1920-1930-е годы в истории советско-польских отношений // Белые пятна - черные пятна: Сложные вопросы в российско-польских отношениях. - М.: Аспект Пресс, 2010. - С. 74-102.
6. Случ С.З. Политика Германии и СССР в отношении Польши (октябрь 1938 г. -август 1939 г.) // Международный кризис 1939 года в трактовках российских и польских историков. - М.: Аспект Пресс, 2009. - С. 309-348.
7. Czechowski J. Wzloty i upadki w politycznych relacjach Polski i Finlandii w dwudziestoleciu mi^dzywojennym // Dzieje najnowsze. - Wroclaw etc., 2009. -R. 41, N 1. - S. 49-60.
8. Daszyczew W. Niemiecka polityka zagraniczna w przededniu II wojny swiatowej // Kryzys 1939 roku w interpretacjach polskich i rosyjskich historyków. - W-wa: Polski inst. spraw mi^dzynar., 2009. - S. 131-147.
9. Dgbski S. Uklad monachijski i pakt Ribbentrop-Molotow siedemdziesiqt lat pózniej -problemy, interpretacje, oddzialywanie // Kryzys 1939 roku w interpretacjach polskich i rosyjskich historyków. - W-wa: Polski inst. spraw mi^dzynar., 2009. - S. 13-45.
10. Gmurczyk-Wronska M. Negocjacje polsko-sowieckie o pakt o nieagresji w roku 1927 i w latach 1931-1932 // Dzieje najnowsze. - Wroclaw etc., 2012. - R. 44, N 3. - S. 21-51.
11. Kaminski M.K. Czechoslowackie i sowieckie reakcje na polsko-niemieckq dekla-racje o niestosowaniu przemocy z 26. I. 1934 r. // Dzieje najnowsze. - Wroclaw etc., 2012. - R. 44, N 3. - S. 53-59.
12. Kaminski M.K. Sowiety wobec sytuacji spowodowanej kryzysem panstwa czecho-slowackiego we wrzesniu 1938 r. // Dzieje najnowsze. - Wroclaw etc., 2010. -R. 62, N 3. - S. 15-22.
13. KornatM. Polska mi^dzy Niemcami a Zwiqzkiem Sowieckim (1938-1939). Kon-cepcje polityczne ministra Józefa Becka i sytuacja mi^dzynarodowa // Kryzys
1939 roku w interpretacjach polskich i rosyjskich historyköw. - W-wa: Polski inst. spraw mi^dzynar., 2009. - S. 309-361.
14. KornatM. Zrozumiec system wersalski, czyli o genezie II wojny swiatowej // Dzieje najnowsze. - W-wa, 2009. - R. 41, N 3. - S. 7-11.
15. Landau-Czajka A. Odrodzona Polska czy odrodzona ojczyzna? Odzyskanie niepod-leglosci w swietle polskoj^zycznej prasy zydowskiej 1918-1920 // Dzieje najnowsze. - Wroclaw etc., 2011. - R. 43, N 3. - S. 61-80.
16. Wgclewska M. Polskie dylematy w «czasach aniolöw». Pröby budowania bez-pieczenstwa zbiorowego w Europie w latach 1926-1929 a koncepcje polskiej polityki zagranicznej w swietle «Gazety Warszawskiej» // Acta Univ. lodziensis. -Lodz, 2008. - N 82. - S. 71-101.
17. WolosM. Polityka zagraniczna ZSRR w latach 1938-1939 // Kryzys 1939 roku w interpretacjach polskich i rosyjskich historyköw. - W-wa: Polski inst. spraw mi?dzynar., 2009. - S. 151-171.
18. ZamoyskiA. Warszawa 1920: Nieudany podböj Europy. Kl^ska Lenina. - Krakow: Wydaw. Literackie, 2009. - 289 s.
19. Zerko S. Niemiecka polityka zagraniczna w przededniu II wojny swiatowej // Kryzys 1939 roku w interpretacjach polskich i rosyjskich historyköw. - W-wa: Polski inst. spraw mi^dzynar., 2009. - S. 85-129.
