CC BY
46«Советские сироты»: исторические корни приднестровского, нагорно-карабахского, абхазского и южно-осетинского конфликтов
ДжЕрЕМИ СМИТ
В статье анализируется институт национальной Автономии и его роль в урегулировании национальных отношений. Автор пытается показать, что система национальных Автономий, действовавшая в Советском Союзе, перестала быть эффективной после его распада и привела к конфликтам на национальной почве. Также в статье уделяется особоЕ внимание различным принципам регулирования межэтнических отношений и подвергается критикЕ господствующий ныне принцип территориальной целостности.
Отправной точкой любых рассуждений на тему организации политических институтов на постсоветском пространстве должен быть вопрос об их природе. Эта статья посвящена национальной автономии и тому, как повлиял этот важный советский институт на развитие соответствующих регионов после распада Советского Союза. В большинстве случаев система национальных автономий обеспечивала успешное регулирование национальных отношений, однако в случаях Нагорного Карабаха, Южной Осетии, Абхазии и Приднестровья она оказывалась либо неадекватной решению важнейших политических проблем, либо сама по себе была их источником. Хотя во всех этих автономиях политическое напряжение нарастало еще и до распада СССР, очевидно, что ослабление и расчленение Советского государства и КПСС устранили существенный фактор, от которого зависела стабильность этих автономных структур. Поэтому мы называем эти регионы «сиротами» Советского Союза, поскольку этот термин подчеркивает институциональные корни конфликта, в то время как более употребительный термин «замороженные государства» (frozen states) описывает некоторое уже существующее положение. В данной статье используется метод сравнительного анализа существующих различных исторических исследований, посвященных каждому региону. Компаративный подход к этой проблеме проливает свет на причины конфликта, которые не всегда столь очевидны при изолированном рассмотрении отдельных случаев.
Важно иметь в виду, что масштаб региональных и этнических конфликтов на постсоветской территории был относительно ограниченным, как в исторической перспективе, так и в советский период, в связи с этнической неоднородностью отдельных частей советского пространства. В марте 1920 года, незадолго до того, как кратковременному первому периоду независимости Армении, Азербайджана и Грузии пришел конец, большевистский агент Б. Шахтахтинский докладывал Ленину о девяти территориях, статус которых оспаривается тремя правительствами. К этим территориям относились Сигнах, Караяз, Борчала, Ахалцих и Закаталы. Несмотря на то что они
были преимущественно населены армянами и азербайджанцами, на них, однако, претендовала Грузия. Что касается таких сложных регионов с этнической и географической точки зрения, какими являются Казах, Карабах, Нахичевань и Зангезур, то на них претендовали одновременно Армения и Азербайджан1. Из перечисленных выше регионов и многих других спорных регионов того периода лишь Нагорный Карабах — центральная, гористая часть карабахского региона — стал впоследствии причиной серьезных проблем. Это происходило и в период горбачевской перестройки, и в последующий постсоветский период. Таким образом, можно сделать вывод о том, что на этнически неоднородном Кавказе доведение споров и конфликтов до противоборства — скорее исключение, чем правило.
Помимо вооруженной борьбы армян и азербайджанцев за Нагорный Карабах, в период распада СССР разразились этнические конфликты между осетинами и ингушами, а также между киргизами и узбеками в Ошской области. Однако, если учесть смешанное население многих регионов, отсутствие в большинстве случаев общепризнанных исторических границ и полный коллапс центральной власти, удивительно, что подобных конфликтов не стало больше. Политологи-транзитологи, моделировавшие поведение конкурирующих национальных или этнических групп в условиях быстрой смены режима или возникновения нового государства, обычно предсказывали гораздо более высокий уровень насилия и развития сепаратистских движений. Например, сторонники концепции «проблемы государственности» считают, что в странах, где значительная часть населения не признает существующих государственных границ и где этнические и государственные границы в значительной степени не совпадают, могут возникнуть серьезные политические и социальные проблемы2. Транзитологи в рамках концепции «политической ангажированности» рассматривали также причины, которые побуждают людей объединяться в сепаратистские движения или участвовать в этнических конфликтах. Они предсказывали также, что в случае коллапса старого режима и установления нового про-
изойдет очевидная активизация такого поведения3. Эти модели разрабатывались преимущественно в свете событий, которые сопровождали и распад другого крупного федеративного социалистического государства — Югославии. Распад этой страны происходил примерно в одно время с распадом Советского Союза. Однако, в отличие от СССР, распад Югославии сопровождался большим (учитывая пропорции населения) кровопролитием, что еще раз подчеркивает относительно мирный переход от советского периода истории к постсоветскому.
Тот факт, что решения руководства всех 15 союзных республик, включая Россию, выйти из состава СССР практически никем не оспаривались, несомненно, помог минимизировать открытые конфликты в этом процессе. Вслед за провозглашением независимости началась продолжительная гражданская война в Таджикистане и более краткие гражданские войны в Азербайджане и Грузии. Однако ни одна из них не имела серьезного национального подтекста. Хотя все новые независимые государства начали реализовывать программу национального строительства, что часто (намеренно или ненамеренно) противоречило интересам национальных меньшинств, все же, как правило, руководство этих государств изначально пыталось сгладить издержки «национализации», чтобы принять во внимание нужды меньшинств.
Международные организации, такие как Европейский Союз, использовали свое влияние для поддержания прав меньшинств. Однако одним международным давлением все объяснить невозможно. Некоторые важные черты советской системы, возможно, разработанные для того, чтобы укрепить федерацию и создать препятствия для самовыражения наций, в действительности упростили будущий распад государства. Прежде всего, советская практика назначения русских (или других славян) на ведущие позиции в республиках, хотя и была одним из главных источников раздражения националистов, имела и сдерживающий эффект. В некоторых регионах первоначально была такая сильная реакция против славянского присутствия в руководстве, что, например, в первом постсоветском правительстве Молдавии на 20 мест было всего 2 места, которые занимали представители некоренной национальности. Однако эта ситуация изменилась в противоположную сторону, когда на волне эскалации приднестровского кризиса в середине 1992 года было назначено новое правительство, и далее славяне по-прежнему занимали видное место в руководстве. Этнические конфликты 1980-х и 1990-х годов, за двумя исключениями (более продолжительные в Молдавии, менее продолжительные в Якутии), в общих чертах не затрагивали русских. Это касается как тех, кто занимал руководящие должности, так и общего числа жертв (в отличие, например, от периода Гражданской войны в России). Данное обстоятельство является свидетельством масштабной иммиграции славян в нероссийские республики и их непропорциональная численность в руководстве республик. С одной стороны, это служило стабилизирующим фактором, а с другой стороны, вызывало недовольство националистов.
Монополия на власть, прежде находившаяся в руках КПСС с ее официальной интернациональной идеологией, также могла увеличить шансы межнациональной гармонии. Хотя многие бывшие коммунистические вожди без колебаний примкнули к откровенному, а иногда и агрессивному национализму, старые личные связи и взгляды продолжали сохранять некоторое влияние. Главное же заключалось в том, что прежняя система номенклатуры гарантировала, в большинстве случаев, сохранение личных отношений между руководителями новых государств, благодаря чему спорные вопросы могли решаться путем переговоров. Кроме того, руководители независимых Грузии, Азербайджана, Украины, Казахстана и Российской Федерации на том или ином этапе все были членами руководящих органов КПСС. Однако в других случаях отсутствие таких горизонтальных связей способствовало сохранению конфликтов.
Но более важным наследием Советского Союза, с точки зрения постсоветского устройства, стала система национально-территориальной автономии, обеспечившая долговременную перспективу решения проблем, связанных с положением национальных меньшинств. Какой бы тягостной и бессмысленной ни была автономия раньше, она содержала в себе институциональное устройство, при котором меньшинства могли сохранять языковые и культурные права, оставаясь интегрированными в новые государства. В Российской Федерации пересмотр основ автономии в 1993—1994 годах привел к созданию более стабильной перспективы для будущих национальных отношений. В принципе, эта же система могла быть распространена и в других странах, как это было, например, с грузинской автономной республикой Аджарией4.
Однако существует много случаев, где те же самые институциональные структуры приводили к пограничным и национальным конфликтам и кризисам, связанным с сепаратизмом, хотя следует еще раз подчеркнуть, что такие случаи были скорее исключением, чем правилом. В Чечне и Абхазии установление автономии само по себе стало основой для сепаратистских претензий. В Южной Осетии и некоторое время в Аджарии попытки грузинского государства поставить под вопрос автономию вызвали конфликт, в то время как в Нагорном Карабахе автономия оказалась неадекватным решением для конкурирующих сторон. Только в рамках приднестровского кризиса в Молдавии развилось серьезное сепаратистское движение, которое не было основано на существовавшей автономии. В дальнейшем в этой статье будут по отдельности рассмотрены конфликты, которые часто называют «замороженными» из-за того, что на протяжении долгого периода времени они не были решены и не могут быть решены, на первый взгляд, и в обозримом будущем.
Нагорный Карабах
Нагорный Карабах впервые стал ареной национального раздора в 1905 году, когда столкновение между армянами и мусульманами, разразившееся в Баку в феврале, перенеслось летом в Шушу и унесло 300 человеческих жиз-
ней. Подсчитано, что, помимо крупномасштабных конфликтов в городах, на Южном Кавказе в целом на протяжении этого года было разграблено или разрушено 128 армянских и 158 мусульманских деревень5. Этнический конфликт этого периода мало изучен, и поэтому его сложно понять. Борьба за землю и рабочие руки, как кажется, играла более значительную роль, чем какая бы то ни было затаенная племенная вражда. Все исследователи указывают на сомнительную роль, которую играли в конфликте царские власти. В любом случае, ни до, ни после этого периода не было особенных признаков подобного взрывоопасного напряжения, и межнациональные отношения в Закавказье в целом скорее напоминали идиллический, мирный и этнически смешанный на дружественной основе предвоенный Карабах, описанный Курбан Саидом в романе «Али и Нино»6.
Все поменялось в 1918 году. Бакинская большевистская коммуна 1918 года опиралась, прежде всего, на армянское население и в ключевых вопросах вступила в конфликт с мусульманами7. После падения Коммуны в сентябре и захвата города турками мусульманская община выместила гнев на армянах, убив примерно 15 тыс. человек. Тем временем в Карабахе собрание, в котором преобладали армяне, избрало в августе 1918 года народное правительство Карабаха, провозгласив независимость от Азербайджана. 3 октября турецкая армия вошла в Шушу, и там было убито множество армян. В течение полутора лет Нагорный Карабах оставался театром основных военных действий между армянскими и азербайджанскими войсками и ареной межнационального конфликта. 22 августа 1919 года седьмой съезд армян Карабаха достиг соглашения с независимым мусаватистским правительством Азербайджана. Согласно этому соглашению, Нагорный Карабах должен был остаться частью Азербайджана при сложной системе оговорок, долженствовавших закрепить положение армянской общины8. Данное соглашение состояло из 26 статей и содержало сложную систему разграничения полномочий при гарантии «культурной самостоятельности», осуществляемой Армянским национальным советом. Однако мир, последовавший за этими договоренностями, оказался кратковременным. В феврале 1920 года азербайджанский генерал-губернатор Карабаха Хосров-бек Султанов окружил регион войсками и потребовал от армян признать полную интеграцию в состав Азербайджана. Последующие события привели к масштабной резне в Шуше. В марте 1920 года армянское восстание в Карабахе против муса-ватистского правительства отвлекло столько сил азербайджанской армии, что Красная Армия беспрепятственно вступила в Баку, где в июне вспыхнуло азербайджанское восстание против Советской власти во главе с Нури-пашой9.
Эти акции произошли в обстановке анархии, вызванной войной и революцией, в то время как возникновение независимых государств Армении и Азербайджана немедленно придало спорным территориям значение, которого они в составе Российской империи не имели. Исторические аргументы слишком трудноопределимы, а демогра-
фические — слишком сложны, чтобы сделать выбор между ними. Учитывая относительно гармоничные отношения до 1918 года, уровень насилия был беспрецедентным.
И вновь вспышка насилия 1918—1920 годов прекратилась столь же внезапно, как и началась, в этот раз на волне советизации, хотя мировой опыт дает основание предполагать, что в то время Красная Армия была бы не способна контролировать этническое насилие, если бы оно по инерции продолжалось.
В 1963 году армяне Нагорного Карабаха обратились с прошением к Хрущеву. В 1967 году последовало новое воззвание, на этот раз к Коммунистической партии Армении. В 1977 году популярный писатель Серо Ханзатян написал письмо Брежневу. Во всех трех случаях просьба была одна — передать Армении Нагорный Карабах и прилегающие районы10. Но эти прошения не перерастали в масштабный протест до конца 1980-х годов, так что последующие события следует представить скорее в их непосредственном контексте, а не рассматривать как взрыв глубоко укорененной вражды, исподволь сдерживаемой.
Вторая половина 1987 года была ознаменована нараставшей, поначалу мирной, кампанией по объединению Нагорного Карабаха с Армянской ССР. В конце года имела место небольшая вспышка насилия в деревне Чардах-лу на северо-западе Карабаха, где произошло нападение на армянскую демонстрацию. 20 февраля 1988 года региональный совет Карабаха провел неофициальный референдум, собрав 80 тыс. подписей за объединение с Арменией. Вскоре после этого разразился более серьезный конфликт между армянами и азербайджанцами около Аскерана, где 50 армян было ранено и 2 азербайджанца убито. Этот инцидент стал прелюдией к сумгаитской резне11. Заметим, что вплоть до начала полномасштабных боевых действий самые тяжелые вспышки насилия имели место вне самого Карабаха — в Сумгаите и Баку. Кто бы ни был прав и виноват в этом случае, очевидно, что политические элиты накаляли ситуацию с обеих сторон, поэтому масштабная мобилизация населения была осуществлена без особого труда.
В данном случае причиной событий был все более и более очевидный коллапс центральных властей и ясное ощущение того, что в будущем статус территорий Советского Союза будет решаться по праву силы. Автономный статус Нагорного Карабаха, возможно, и не давал армянам те же привилегии и защиту, что и в 1920-е годы, но он все же сохранял у местного населения особую самоидентификацию и надежды на то, что ситуация изменится к лучшему при новом режиме. Однако отметим, что первые инициативы с целью обеспечить передачу Нагорного Карабаха Армении возглавлялись не самими жителями Карабаха, а силами за его пределами во главе с Игорем Мурадяном, чья семья была карабахского происхождения, но который сам провел большую часть жизни в Баку и Ереване12. Крепкие связи с политической и культурной элитой Армении продлили конфликт дольше естественного срока. В той неразберихе, которая начинала охватывать весь Советский Союз, демонстрации, начавшиеся
на улицах Степанакерта 13 февраля 1988 года, могли бы пройти незамеченными. Но когда эхом тех событий стали более значительные шествия, начавшиеся через шесть дней в Ереване, спор вокруг статуса Нагорного Карабаха принял гораздо больший масштаб.
Участие с самого начала в карабахском движении армян, которые не проживали в Карабахе, позволяет объяснить, почему уделялось мало внимания мнениям и интересам азербайджанского населения региона. Однако существовавшие структуры советского федерализма способствовали отрицанию возможности переговоров практически на всех этапах конфликта13. Армянское население в Нагорном Карабахе было уникальным в том смысле, что, помимо автономной области, оно располагало и союзной республикой, где преобладала та же самая этническая группа. Кажется, что ни местные армяне, ни их сторонники в Ереване и Москве не считали уместным обращаться с жалобами непосредственно в Баку. Вместо этого обращения и петиции направлялись исключительно в Москву. Насильственное вмешательство Советской Армии в Баку в январе 1990 году подчеркнуло, что Москва, КПСС и силовые службы в ее распоряжении были единственными инстанциями, к которым можно было апеллировать в конфликтах такого рода, но также и то, что эти структуры быстро теряли способность разрешать споры и управлять нормальным образом.
Вертикальные структуры СССР показали свою неспособность разрешить ситуацию и оставили вакуум в попытках урегулировать конфликт. После распада СССР Армения осталась изолированной под давлением, с одной стороны, диаспоры, менее компромиссной и более жесткой в стремлении добиться национальных задач, включая контроль над Нагорным Карабахом, чем умеренные политики, которых представлял Левон Тер-Петросян; с другой стороны, давление оказывали все более и более тесные отношения между Азербайджаном и Турцией. В этих обстоятельствах то, что Армения обратилась в 1992 году к России с просьбой оставить свои войска в стране, доказывает тот факт, что она подтвердила свое доверие к главному внешнему игроку, который мог бы поддержать стабильность в регионе14. Хаотичное состояние вооруженных сил России после распада СССР обострило ситуацию. Россия оказала военную помощь обеим сторонам. Вместо того чтобы стать потенциальным миротворцем, она способствовала продолжению конфликта15. Как только внутриполитическая ситуация в России стабилизировалась, ключевая роль этой региональной сверхдержавы была продемонстрирована в полной мере, когда с помощью России в феврале 1994 года удалось добиться долгосрочного прекращения огня, чего ранее не было достигнуто Минской группой СБСЕ.
Лейтин и Сьюни, рассмотрев последовательные попытки разрешить карабахский конфликт, пришли к следующему выводу: «Неудача этих попыток связана не с непримиримыми, неразрешимыми различиями и даже не с опасениями с той или иной стороны, что безопасность ее населения будет поставлена под угрозу режимом, который установится после примирения, а, скорее, с не-
предвиденными политическими факторами»16. Авторы в качестве примера приводят события 1997 года, когда все три стороны: Нагорный Карабах, Азербайджан и Армения — казалось, ближе всего подошли к временному соглашению. Однако эти шаги наткнулись на отказ карабахского руководства признавать какое-либо формальное подчинение Азербайджану. Аналогично, решение, предложенное российским премьер-министром Евгением Примаковым, согласно которому Карабах и Азербайджан должны были организовать «общее государство», было отвергнуто из-за непреклонности Азербайджана.
Хотя возражения против обоих этих решений, которые явились во многом следствием символического вопроса о статусе, можно рассматривать более детально, подлинная проблема заключается в том, что какой бы статус ни был достигнут в результате переговоров, он будет подвержен различным интерпретациям со стороны всех трех участников конфликта, ни для одного из которых эффективного механизма контроля не найдется. Решение путем территориальной автономии, принятое в 1920-е годы, хотя и навязанное извне, было принято и поддерживало стабильность, так как контролировалось, в конечном счете, структурами СССР.
Южная Осетия
Южноосетинский конфликт в еще большей степени связан с исчезновением советских структур, чем конфликт в Нагорном Карабахе. Одностороннее решение Верховного Совета Южной Осетии в ноябре 1989 года о повышении ее статуса с автономной области до автономной республики было одной из многих деклараций, принимавшихся тогда по всей территории Советского Союза и обычно приводивших не более чем к «войне указов». Но ситуация стала серьезнее, чем в других местах, в силу двух одновременно действовавших факторов. Во-первых, южноосетинское решение сочеталось с шагом в сторону объединения с Северной Осетией, что угрожало вообще выведением области из-под юрисдикции Грузии. Во-вторых, грузинский национализм начал играть институциональную и агрессивную роль раньше, чем в прочих республиках. Сочетание этих двух факторов и привело к актам насилия со стороны грузинского населения Южной Осетии. Победа на октябрьских выборах 1990 года блока Гамсахурдиа «Круглый стол — свободная Грузия», который базировался на платформе усиления статуса грузинского языка и роли грузин в их стране, сделала неизбежной дальнейшую конфронтацию17. Стоял вопрос о том, могут ли структуры, созданные в Советском Союзе, быть воспроизведены в независимой Грузии. Грузия отменила вообще автономию Южной Осетии в декабре 1990 года, как раз когда Южная Осетия стремилась к ее укреплению. Интересы России в регионе и ее взгляды на права южных осетин сделали военное вмешательство Грузии невозможным, и это затянуло конфликт.
Южноосетинский конфликт отличается от конфликтов аналогичного типа следующим. В Южной Осетии структуры автономии, унаследованные от Советского
Союза, могли бы обеспечить решение ситуации или сформировать основу для дальнейших переговоров на более ранней стадии, как это было успешно достигнуто в Аджарии. Однако стремление объединиться с Северной Осетией оказалось слишком провокационным, и жесткая позиция Грузии по вопросу своей территориальной целостности в свою очередь сделала урегулирование конфликта сложным.
Абхазия
Несколько раз в составе Советского Союза Абхазия пользовалась особым, порой двусмысленным и обманчивым статусом. В 1921 году Абхазии был дан равный статус с Грузией и другими республиками, образовавшими Закавказскую Федерацию, но первоначально она была связана с Грузией «специальным договором о Союзе». Статус Абхазии как полноправной республики был подтвержден в 1925 году, пока Закавказская Федерация не была распущена в 1936 году. На протяжении этого периода Абхазия под руководством сталинского протеже Нестора Лакобы переживала экономический и культурный расцвет. Черноморское побережье Абхазии стало любимым местом отдыха для Сталина и других руководителей страны. На протяжении 1920-х и 1930-х годов Сталин проводил почти каждое лето на одной из своих дач в Абхазии или в расположенном неподалеку от нее Сочи. Абхазия получала выгоду от благоприятной политики распределения средств. В тот период Абхазия вообще существовала как национально-территориальное образование. Это было необычное явление, не говоря уже о статусе полноценной республики. Абхазы, разумеется, отдельный народ с собственным языком, но, согласно переписи 1926 года, они составляли лишь 27,8 % населения Абхазии, а к 1939 году их доля сократилась до 18 %18.
Помимо того, что Абхазия была излюбленным местом отдыха элиты, был еще один предлог для того, чтобы этот регион получил статус привилегированного. Этот предлог был в духе Макиавелли. В 1920-е годы Грузия оказалась самой неспокойной территорией из всех находившихся под властью Советов. Ее последней из всех республик коснулась «советизация». Для этого потребовалось откровенное использование силы Красной Армии (1921). Через полтора года, в 1922 году, разногласия насчет того, как поступать с грузинским национализмом, вызвали раскол в коммунистическом руководстве республики, что угрожало всей советской национальной политике. В 1924 году националисты подняли кратковременное восстание в Грузии. Абхазия, располагавшая экономически и стратегически важным портом Сухуми, рассматривалась как полезный противовес Грузии, и привилегии меньшинству населения стали одним из немногих однозначных примеров политики «разделяй и властвуй». Таким образом, Абхазия стала пешкой в игре советской национальной политики, и это определило соперничество между Абхазией и Грузией как игру с нулевой равнодействующей, где усиление одной означало ослабление другой. В 1930-е годы, по мере того как Лаврентий Берия уста-
навливал свою власть в Грузии и вообще в Закавказье, верх начала одерживать Грузия. Роспуск Закавказской Федерации в 1936 году привел к тому, что Абхазия вошла в состав Грузии как автономная республика. Руководитель Абхазии Нестор Лакоба, по слухам, получил предложение возглавить советскую тайную полицию — НКВД, однако нежелание переехать в Москву подчеркнуло его решимость сохранить особый статус Абхазии. Вскоре, после того как Лакоба отказался от перевода в Москву, он умер 27 декабря 1936 года. Предполагают, что он был отравлен Берией19. Вслед за этим последовала «грузини-зация» республики. Латинский алфавит абхазского языка был заменен грузинским алфавитом. От этого удара абхазский язык так никогда полностью и не оправился20.
Статус абхазского языка как официального языка республики был восстановлен Хрущевым в 1956 году, и в 1960-е и 1970-е годы вновь велась намеренная политика по повышению статуса Абхазии и понижению статуса Грузии. Демонстрации в Тбилиси в 1978 году, благодаря которым руководство отказалось от планов отменить исключительный статус грузинского языка как единственного официального языка Грузинской ССР, был расценен в Абхазии как дальнейший подрыв престижа абхазского языка21. Эта тревога побудила абхазскую элиту обратиться к Москве (как они уже это делали в 1956, 1967 и 1977 годах), требуя больших прав или даже перехода республики в юрисдикцию РСФСР22. В целом история абхазско-грузинских отношений была историей открытой конкуренции, часто прямо поощрявшейся со стороны Москвы.
Незадолго до развала Советского Союза абхазы пережили очевидный демографический кризис. Их численность между 1979 и 1989 годами выросла только на 9,2 %. Для сравнения, численность грузин за этот же период увеличилась на 13,6 %23. Так как все население республики независимо от национальности пользовалось некоторыми материальными преимуществами, то первоначально ожидалось, что идея сохранения или усиления статуса автономии будет пользоваться сильной поддержкой населения. Однако местные связи между абхазами и грузинами (многие из которых являются в действительности мегрелами, говорящими на особом диалекте грузинского и с иной культурой) были слабее, чем в других регионах; многие из них не владели языками друг друга и не могли общаться, кроме того, они жили на географически разных территориях. Именно этнически абхазское население должно было бы сильнее всего бояться грузинского национального движения, возрождавшегося во время перестройки и готовившегося к мобилизации для защиты языковых и культурных прав. Всякие чувства лояльности, которые питали грузины Абхазии к своей автономной республике, подрывались нараставшим с обеих сторон национализмом, при этом обе стороны становились все более разобщенными.
Первые открытые столкновения между абхазами и грузинами произошли в Сухуми и Очамчире в июле 1989 года в связи с планами открыть в Сухуми филиал Тбилисского государственного университета. За этим
последовала местная версия «войны указов»: и Верховный Совет Абхазии, бойкотируемый грузинскими депутатами, и грузинское правительство стремились изменить статус Абхазии. Провозглашение независимости Грузии, избрание летом 1991 года Гамсахурдиа на пост Президента Грузии и его политика «грузинизации» вновь привели к обострению отношений. В августе в Абхазии был принят новый избирательный закон, на основании которого был образован парламент. Однако, поскольку он был разделен на грузинскую и абхазскую части, он не мог заниматься никакой реальной деятельностью.
Тупиковая законодательная ситуация переросла в открытый конфликт, когда в Абхазию 14 августа 1992 года были введены грузинские войска. Новый руководитель Грузии Эдуард Шеварднадзе утверждал, что речь идет о законных территориальных правах, хотя более непосредственным поводом для вмешательства грузинской армии было восстановление железнодорожной связи с западной Грузией и проведение военных операций против сторонников свергнутого Гамсахурдиа. Абхазское руководство, однако, немедленно осудило акцию как сознательно спланированную агрессию. Председатель Верховного Совета Абхазии В. Ардзинба обвинил грузинские войска в том, что они «несут смерть и разрушение на нашу землю... они отвечают на наши предложения о мирном урегулировании танками, самолетами, пушками, убийством и грабежом»24. Эскалация конфликта привела к тому, что грузинская Национальная гвардия взяла Сухуми и штурмовала здание парламента. Абхазское руководство было вынуждено перебазироваться в город Гудауты, к северу от Сухуми.
Из Гудауты наскоро мобилизованным абхазским вооруженным силам предстояло сражаться с лучше оснащенной грузинской армией на два фронта — со стороны Сухуми на юге и со стороны нового фронта на северо-востоке. На этом этапе конфликт принял международный масштаб. Сначала Россия пыталась предложить посредничество в переговорах по прекращению огня, но это не удалось, и Россия вмешалась в конфликт непосредственно, когда абхазские силы при поддержке добровольцев с Северного Кавказа (некоторые их которых впоследствии используют опыт, приобретенный в Абхазии, в Чечне) смогли оттеснить северные грузинские силы через российскую границу. Степень дальнейшего участия России в конфликте спорна. Хотя Россия осудила третью (успешную) абхазскую попытку взять Сухуми в сентябре 1993 года, в нарушение договора о прекращении огня, остается подозрение, что местная военная поддержка со стороны России (официально санкционированная либо спровоцированная местными полевыми командирами, как в Нагорном Карабахе) сыграла ключевую роль в исходе войны. Впоследствии вступление Грузии в СНГ, использование российской помощи для победы над силами звиадистов (бывших сторонников Гамсахурдиа) и поддержание средств коммуникации легализовали военное присутствие России, и в 1994 году российские войска были размещены на неопределенный срок вдоль абхазо-грузинской границы в качестве миротворческих сил СНГ.
Организация Объединенных Наций начала действовать в Абхазии еще в 1992 году и продолжала играть там посредническую роль, как и СБСЕ (впоследствии ОБСЕ) на протяжении 1990-х годов. Однако на практике усилия международных организаций очень мало к чему привели.
В советский период Абхазия либо имела равный формальный статус с Грузией, либо пользовалась неформальным покровительством Москвы, даже будучи формально подчиненной Тбилиси. Распад Советского Союза нанес смертельный удар этим принципам. В попытке сохранить или расширить свой статус абхазские руководители продолжали доверять России, но теперь, когда Россия была уже иностранной державой, а Грузия — суверенным государством, формальные отношения между Абхазией и Грузией было невозможно разрешить. Между позициями независимости и автономии не было никакой возможности компромисса, и поэтому абхазский конфликт остался наиболее трудно регулируемым конфликтом из всех «замороженных конфликтов», которые явились прямым результатом исчезновения СССР.
Приднестровье
К моменту начала конфликта, который привел de facto к отделению Приднестровского региона от Молдавии, 55 % его населения были этническими русскими и украинцами, большинство остальных составляли русскоговорящие молдаване и другие. Таким образом, как и в Нагорном Карабахе, и в Южной Осетии, его население могло искать союзников среди представителей той же национальности по другую сторону границы, но в отличие от всех других случаев регион не имел существующего автономного статуса, вокруг которого мог бы возникнуть конфликт.
Территория Молдавии на левом берегу Днестра является особым географическим регионом не только из-за этнического и языкового состава населения. Это объясняется также тем, что она всегда входила в состав Советского Союза, тогда как остальная Молдавия между войнами была румынской территорией и тем самым имела некоторую культурную и языковую близость к Румынии. Русские и в меньшей степени румыны были представлены преимущественно на управленческих и интеллектуальных профессиях и были, в среднем, лучше образован-ны25. Пока существовал Советский Союз, сохранялось относительно привилегированное положение русских. Но как только приблизилась перспектива независимости Молдавии, население Приднестровья почувствовало угрозу.
Ситуация была обострена крайним национализмом и прорумынской позицией этнического Молдавского народного фронта, с одной стороны, и поддержкой российской 14-й армии — с другой. Но Приднестровье смогло выстоять прежде всего потому, что русское и украинское население было сконцентрировано на исторически и географически отдельной территории. Это стало знаменитым прецедентом (cause célèbre), привлекавшим русских националистов, казаков и убежденных коммунистов на защиту региона.
Как и в ситуации между Грузией и Аджарией, у Молдовы был альтернативный пример того, как может быть успешно применена модель национальной автономии — это пример Гагаузии. Но в противостоянии Молдова— Приднестровье ряд факторов привел к ужесточению позиции обеих сторон. Договор о прекращении огня в июле 1992 года, Одесские соглашения 1998 года и Киевские соглашения 1999 года не смогли содержательно коснуться основного вопроса о статусе Приднестровья. Пропасть между обеими сторонами постоянно увеличивается по мере того, как Румыния поддерживает одну, а Россия — другую сторону конфликта. Международное сообщество, включая Евросоюз, могло бы оказать на Молдову значительное давление, но оно продолжает колебаться. Сравнительные исследования показывают, что в основе конфликта лежит скорее стечение обстоятельств и исторически обусловленное отличие Приднестровья от новой независимой Молдовы, чем степень этнических разли-чий26. Очевидно и то, что советская поддержка населения левого берега Днестра во времена СССР и российская поддержка постсоветского Приднестровья с самого начала постсоветского периода сделала разделение страны практически неизбежным.
Заключение
Ситуация, сложившаяся в Абхазии, Нагорном Карабахе и Южной Осетии, показывает, что даже если институт региональной автономии был эффективным способом урегулирования национальных отношений в Советском Союзе, то эта эффективность зависела от самого факта существования Советского государства. Во-первых, исчезновение одного достаточно сильного и заинтересованного гаранта статуса меньшинств привело к крайнему обострению «проблемы политической ангажированности». Во-вторых, вертикальная структура СССР и КПСС повлияла на то, что в большинстве случаев при новом порядке сразу не возникло новых налаженных каналов коммуникации и что новые отношения пришлось строить между людьми и группами, изначально зараженными глубоким недоверием и антагонизмом. В-третьих, предпочтение, уделявшееся в Советском Союзе некоторым группам, было обречено вызвать конфликт, как только Союз исчезнет, как это произошло в Абхазии и, в другой форме, в Приднестровье. В-четвертых, присутствие представителей той же национальности по другую сторону границы вызывает и реальную (Нагорный Карабах, Приднестровье), и моральную (Южная Осетия) поддержку сепаратистским регионам. Наконец, в то время как любая угроза существующему статусу автономии может вызвать кризис (Южная Осетия), в других случаях вопрос статуса все же может получить институциональное решение (Аджария, Гагаузия).
В результате начавшегося после «холодной войны» нового этапа в истории развития общих принципов, регулирующих международные отношения, несколько возможных решений подобных конфликтов было все-таки отброшено. Когда в конце Первой мировой войны импе-
рии в последний раз переживали быстрый и неконтролируемый распад, то основной принцип, принятый и Вудро Вильсоном, и В. И. Лениным, хотя и в существенно различной форме, заключался в праве наций на самоопределение. Это не идеальный подход, поскольку в этнически сложных регионах этот принцип может быть подвержен многочисленным применениям, несовместимым друг с другом, а в некоторых регионах над ним преобладают геополитические соображения. Но этот принцип, по крайней мере, заложил основу для периода относительной стабильности на спорных национальных территориях между концом Гражданской войны в России и ремилитаризацией Германии при Гитлере. Принцип территориальной целостности государств постепенно стал доминирующим, каким он и является в настоящее время. Он был согласован, негласно или явно, руководством советских республик, которое способствовало распаду СССР. Россия, столкнувшись с собственной проблемой сепаратизма в Чечне, последовательно следует этому принципу даже там, где дальнейшее внутреннее разделение могло бы иметь преимущества, как, например, в Молдове. В то же время этот принцип был закреплен рядом резолюций ООН после вторжения Ирака в Кувейт. Очевидно, что нет никакого практического способа примирить эти два принципа27, и не менее очевидно, что жесткая позиция по вопросу территориальной целостности способствовала сохранению в замороженном состоянии некоторых конфликтов, которые при более гибком подходе имели бы большее количество возможных решений.
Преобладание принципа территориальной целостности ограничивает эффективность международных организаций, пусть даже в большинстве случаев их симпатии на стороне национального меньшинства. Если, как мы стремились показать в этой статье, именно исчезновение Советского Союза подорвало эффективность структур автономий, то одной из организаций, способных заполнить вакуум, является ООН. Но для этого придется вновь поставить на международную повестку дня вопрос о более открытом признании прав национальностей.
Джереми Смит — научный сотрудник Центра российских и восточноевропейских исследований Института европейских исследований при Бирмингемском университете (Великобритания).
Перевод с английского Д. Сичинавы.
1 Smith J. The Bolsheviks and the National Question, 1917— 1923. Basingstoke: Palgrave, 1999. P. 55-56.
2 Linz J. J., Stepan A. Problems of Democratic Transition and Consolidation. Baltimore: Johns Hopkins University Press, 1996.
3 Fearon J. D. Commitment Problems and the Spread of Ethnic Conflict // The International Spread of Ethnic Conflict: Fear, Diffusion, and Escalation / Ed. by D. A. Lake, D. Rothchild. Princeton: Princeton University Press, 1998. P. 107-126.
4 Toft M. D. Multinationality, Regions and State-Building: The Failed Transition in Georgia / / Ethnicity and Territory in the
Former Soviet Union / Ed. by J. Hughes, G. Sasse. London: Frank Cass, 2002. P. 134-136.
5 Swietochowski T. Russian Azerbaijan, 1905-1920: The Shaping of National Identity in a Muslim Community. Cambridge: Cambridge University Press, 1985. P. 41-42.
6 Kurban S. Ali and Nino. London: Vintage, 2000. P. 43-56. Первоначально этот роман был напечатан по-немецки в Вене в 1937 году. Под псевдонимом «Курбан Саид», возможно, скрывался Лев Нуссимбаум, бакинский еврей, принявший ислам и бежавший от русской революции в Берлин и затем в Италию, где он умер в 1942 году.
7 Suny R. G. The Baku Commune, 1917-1918: Class and Nationality in the Russian Revolution. Princeton: Princeton University Press, 1972.
8 Российский государственный архив социальной и политической истории, ф. 5, оп. 1, д. 2797; Le dossier Karabagh: faits et documents sur la question du Haut-Karabagh / Ed. by G. J. Li-baridian. Paris, 1988. P. 20-22.
9 Swietochowski T. Op. cit. P. 160, 189.
10 Walker Ch. J. The Armenian Presence in Mountainous Karabakh // Transcaucasian Boundaries / Ed. by J. F. R. Wright, S. Goldenberg, R. Schofield. London: UCL Press, 1996. P. 103-104.
11 Зверев А. Этнические конфликты на Кавказе, 1988—1994 // Спорные границы на Кавказе / Под ред. Б. Коппитерс. М., 1996. С. 18-20.
12 De Waal Th. Black Garden: Armenia and Azerbaijan Through Peace and War. New York: New York University Press, 2004. P. 16.
13 Ibid. P. 21.
14 Laitin D. D., Suny R. G. Armenia and Azerbaijan: Thinking a Way Out of Karabakh // Middle East Policy. Vol. 7. 1999. No. 1.
15 De Waal Th. Op. cit. P. 66-167, 200-205.
16 Laitin D. D., Suny R. G. Op. cit.
17 Toft M. D. Op. cit. P. 33-134.
18 Kaiser R. J. The Geography of Nationalism in Russia and the USSR. Princeton: Princeton University Press, 1994. P. 116.
19 Montefiore S. S. Stalin: the Court of the Red Tsar. London: Phoenix, 2004. P. 205-206.
20 Toft M. D. Op. cit. P. 30.
21 Ibid. cit. P. 32.
22 Зверев А. Указ. соч. С. 3.
23 Toft M. D. Op. cit. P. 29, 140, note 18.
24 Здравомыслов А. Г. Межнациональные конфликты в постсоветском пространстве. М.: Аспект Пресс, 1997. С. 58—59.
25 Munteanu I. Social Multipolarity and Political Violence // National Integration and Violent Conflict in Post-Soviet Societies: The Cases of Estonia and Moldova / Ed. by P. Kolst0. Oxford: Rowman and Littlefield, 2002. P. 203-208.
26 Ibid.
27 Laitin D. D., Suny R. G. Op. cit.
