CC BY
72
Вестник Омского университета. Серия «Исторические науки». 2018. № 2 (18). С. 270-279. УДК 39
DOI 10.25513/2312-1300.2018.2.270-279
Т. С. Киссер
СОВЕТСКИЕ НЕМЦЫ В ТРУДАРМИИ НА УРАЛЕ: ФАКТОРЫ ФОРМИРОВАНИЯ
ЛАГЕРНОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ*
Рассматривается период трудармии в этноистории советских немцев на примере немцев Урала. Особое внимание уделено таким характеристикам, как унижение, одиночество, рабство, голод, смерть. Интерес для антрополога - запредельное состояние, иной мир наяву, человек наизнанку. Оказавшись в состоянии «лагерности», замкнутости и стигматизации, немцы по-своему адаптировались к новым условиям. Изменениям подверглись все стороны жизни: территория проживания, жилище, язык, одежда, самосознание. Разрыв с родиной, стирание этнокультурных особенностей, изоляция, закрытость изменили идентичность немцев Поволжья, они стали немцами-трудармейцами.
Ключевые слова: трудармия; лагерь; немцы Урала; идентичность; адаптация
T. S. Kisser
SOVIET GERMANS IN THE LABOR ARMY IN THE URAL: THE FACTORS IN THE FORMATION OF CAMP IDENTITY
In article the labor army period in ethnohistory of the Soviet Germans on the example of Germans of the Urals is considered. Special attention is paid to such characteristics as humiliation, loneliness, slavery, hunger, death. Interest for the anthropologist - an ultraboundary state, other world in reality, the person inside out. Having been able "lagernost", isolation and stigmatization Germans adapted to new conditions. All aspects of life have undergone changes: territory of accommodation, dwelling, language, clothes, consciousness. A gap with the homeland, deleting of ethnocultural features, isolation, closeness have changed identity of Germans of the Volga region, they became Germans-trudarmeytsami.
Keywords: labor army; camp; Germans of the Urals; identity; adaptation.
Среди разных вариаций идентичности есть такие, которые связаны с тотальным влиянием политических институтов на самосознание индивида. Они часто соотносятся с такими понятиями, как «плен», «тюрьма», «лагерь», «травма». Такая идентичность обозначается как негативная [1; 2]. Она может включать поведение и отношения, за которые человек был наказан или ему пришлось испытать чувство вины.
Антропология лагеря связана с рассмотрением таких характеристик, как унижение, одиночество, рабство, голод, смерть. Поле особого интереса для антрополога - запре-
дельное состояние, иной мир наяву, человек наизнанку [3, с. XI]. Лагеря относятся к тотальным институтам, которые, по мнению Э. Гоффмана, представляли собой «места проживания и работы, где значительное число находящихся в одинаковой ситуации людей, отрезанных от более широкой общности на ощутимый период времени, сообща следуют закрытому, формально администри-руемому циклу жизни» [4, р. 10]. Попадающий в тотальное учреждение, в оценках Э. Гу-чиновой, сталкивается с процессом деградации, цель которого унизить человека и сломать в нём личность, превратив в покорное
* Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ в рамках научного проекта № 17-39-50008 «мол_нр».
© Киссер Т. С., 2018
биосущество. Для этого снимают отпечатки пальцев, фотографируют, бреют головы, запрещают пользоваться «личным набором» (особая причёска, любимая одежда, украшения). Новичков раздевают и подвергают унизительному осмотру, после чего им выдают униформу для обозначения нового статуса [5, с. 15; 6]. Одновременно лагерь как тип поселения, в интерпретации В. Паперного, отражает культуру, находящуюся в состоянии застывания, обращённую в прошлое, ориентированную на неподвижность, неизменность и иерархию [7, с. 6].
В истории российских (советских) немцев период 1941-1946 гг., связанный с депортацией и трудовой мобилизацией в лагеря НКВД, воспринимается как историческая травма народа [8, с. 145]. Через два месяца после начала Великой Отечественной войны, 28 августа 1941 г., Президиум Верховного Совета СССР принял Указ «О переселении немцев, проживающих в районах Поволжья», по которому всё немецкое население было депортировано в Сибирь и Казахстан. Республика была ликвидирована. Вслед за поволжскими немцами были депортированы немцы из Москвы, Ленинграда, всей Европейской части России, из областей Украины и Кавказа. Всего в 1941-1942 гг. было депортировано более 800 тыс. немцев [9, с. 50].
Интересно проследить, что стало с их идентичностью в этот период. Оказавшись в состоянии «лагерности», замкнутости и стигматизации [10, р. 122], они вынуждены были адаптироваться к новым условиям жизни.
Режим трудармии
Первая волна мобилизации советских немцев в трудовые армии затронула солдат, отозванных из Красной армии во внутренние строительные части в 1941 г.; на основании закрытого Постановления Политбюро ЦК ВКП(б) от 31 августа 1941 г. «О немцах, проживающих на территории Украинской ССР», 18 600 немцев-мужчин призывного возраста были направлены в строительные батальоны и на объекты НКВД. Другой группой мобилизованных были кадровые военнослужащие, в большинстве успевшие принять участие в военных действиях и получить боевые ранения. В июле - сентябре 1941 г. на основании ряда приказов, в первую очередь директивы Народного комисса-
риата обороны СССР № 35105с от 8 сентября 1941 г. [11], военнослужащих рядового и начальствующего состава немецкой национальности предписывалось изъять «из частей, академий, военно-учебных заведений и учреждений Красной армии как на фронте, так и в тылу» [12, с. 47] и направить во внутренние округа и строительные части.
Массовая мобилизация советских немцев связана с постановлением Государственного комитета обороны СССР № 660 от 11 сентября 1941 г., в соответствии с которым немцы-мужчины от 17 до 50 лет, переселённые из Поволжья в Сибирь и Среднюю Азию, рекрутировались в строительные батальоны, рабочие отряды и колонны. От мобилизации могли освобождаться лица, забронированные для работы в сельском хозяйстве и промышленности, больные и не имевшие верхней одежды, а также специалисты с высшим образованием [13, с. 54].
Ещё одной волной мобилизации, в соответствии с постановлением ГКО № 1281 сс от 19 февраля 1942 г., были охвачены так называемые местные немцы - мужчины в возрасте от 17 до 50 лет, постоянно проживавшие в областях, краях, автономных и союзных республиках и не подвергавшиеся депортации в 1941 г. Самая масштабная мобилизация советских немцев была осенью 1942 г., в рамках которой в рабочие колонны, наряду с мужчинами 15-55 лет, направлялись и женщины, имевшие детей старше 3 лет, которых они должны были передать на воспитание ближайшим родственникам или органам советской власти [14, с. 170].
На территории Урала мобилизованные немцы направлялись в Свердловскую, Челябинскую, Молотовскую области, Коми АССР. Согласно сведениям НКВД, на конец 1942 г. немцы прибыли в рабочие колонны следующих лагерей: Богословлаг - 20 711 чел., Ив-дельлаг - 11 314 чел., Севураллаг - 9 221 чел., Тагиллаг - 7 249 чел., Востураллаг - 5 738 чел., Тавдинлаг - 1 986 чел. [15, с. 82-83], Бакал-строй - 28 144 чел., Усольлаг НКВД -6 004 чел., Соликамстрой НКВД - 9 126 чел., Утомжемлаг НКВД - 3 752 чел., Севжелдор-лаг НКВД - 5 727 чел. [13, с. 165, 168-169]. На территории Урала дислоцировалось 40 % всех лагерей НКВД, где содержались советские немцы.
Характер трудовой деятельности и режим содержания мобилизованных стали определяться постановлением ГКО СССР № 1123сс от 10 января 1942 г., соответствующим приказами и инструкциями «об использовании на предприятиях и стройках рабочих колонн из мобилизованных немцев» [13, с. 74].
Трудармейцев размещали отдельно от заключённых в специально созданных для них лагерных пунктах. Из них формировались отряды по производственному принципу численностью 1 500-2 000 чел. Отряды подразделялись на колонны по 300-500 чел., колонны - на бригады численностью 35100 чел. каждая.
Организационная структура отрядов при лагерях НКВД в общих чертах копировала структуру лагерных подразделений. Во главе отрядов стояли работники НКВД - «чекисты-лагерники», бригадирами, мастерами назначались в основном специалисты вольнонаёмного состава. Однако, в порядке исключения, бригадиром мог стать и немец-трудармеец, если он был соответствующим специалистом и не числился в «чёрных списках» начальства как неблагонадёжный. В каждый отряд назначался политрук для проведения политико-воспитательной работы [Там же, с. 75].
В Наркомате внутренних дел начальником управления режима и охраны ГУЛАГа майором госбезопасности Г. П. Добрыниным была разработана временная инструкция «О порядке охраны мобилизованных немцев, используемых на работах в лагерях и колониях НКВД». Основные положения: личный состав рабочих отрядов и колонн из мобилизованных немцев практически ставился на положение осуждённых, по трудармейцам даже разрешалось применение оружия [Там же, с. 77-79].
Заключённые Богословлага были заняты на самых разных работах: строительстве Богословского алюминиевого завода (БАЗ), обслуживании Северо-Уральских бокситовых рудников, проектировании мехмастерских в п. Лобва, строительстве ТЭЦ, лесокомбината, плотины и водохранилища, жилья, сан-городка, реконструкции Турьинского кирпичного завода, разработке Ивдельского песчаного карьера, лесозаготовках, изготовлении деталей газогенераторов, строительстве установок для производства карбида каль-
ция, строительстве Лобвинского гидролизного завода с цехом пищевых дрожжей, завода № 577, работе на Богословшахтстрое Наркомата угольной промышленности, изготовлении боеприпасов, строительстве Волчанских угольных разрезов [16, с. 29].
Трудармейцы Тагиллага отряда № 18-74 работали на кирпичном заводе, щебёночном карьере «Зайгора», песчаном карьере «Шай-танка», деревообделочном комбинате, заводе металлоконструкций, ремонтно-механическом и шиноремонтном заводах, арматурном дворе, шлако-цементном и бетонно-асфальтном комбинатах. Стройотряд № 1875, размещённый в лагпунктах Ясьва, Каменка и Виннов-ка, был занят на работах по заготовке леса [17, с. 671].
Основная масса трудармейцев была задействована на работах, которые не соответствовали их профессии до мобилизации, они не имели опыта работы на лесозаготовках, в строительстве дорог и заводов. В результате руководство Ивдельлага в июле 1942 г. было вынуждено признать, что «мобилизованные немцы ранее совершенно не работали на лесоразработках, не были знакомы с условиями работ в лесу, многие из них не выполняли норму по независящим от них причинам», в связи с чем получали недостаточное питание и приходили к истощению [18, л. 18]. Господствовавшие в среде трудармей-цев Ивдельлага настроения выразил бывший учитель сельской школы Д. Зельцер: «Существующие нормы по заготовке древесины невыполнимы и построены с таким расчётом, чтобы уничтожить мобилизованных немцев» [Там же, л. 15].
Распорядком дня предусматривалось время для завтрака, обеда и ужина, развода на работу, самообслуживания, следования на работу и обратно, устанавливалось время для технической учёбы, культурно-массовой работы.
Для жилья использовались казармы-бараки саманные, построенные из глины и сена, бараки земляные и рубленые из брёвен. Из-за отсутствия стекла бараки оборудовались без окон, а имевшиеся окна забивались изнутри и снаружи досками и засыпались опилками. Освещения в них практически не было. Внутри бараков для сна оборудовались двух- или трёхъярусные деревянные нары. На одного
человека в среднем приходилось чуть больше 1 м2 полезной площади.
Жилищные трудности мобилизованных усугублялись недостатком постельных принадлежностей, плохим снабжением тёплыми вещами, обмундированием и спецодеждой. Проблему обеспечения трудармейцев вещевым имуществом и постельными принадлежностями так и не удалось решить до конца войны [13, с. 107-108].
В конце 1943 г. - начале 1944 г. режим содержания мобилизованных в рабочие колонны немцев был несколько смягчён. Лучшим производственникам-трудармейцам в виде поощрения разрешался вызов семей и совместное с ними проживание вне зоны. Реально получить это разрешение было сложно [Там же, с. 84, 106]. Наметилась общая тенденция к улучшению жилищных условий трудармейцев главным образом за счёт труда самих же рабочих. Строились бани, прачечные, столовые, помещения для жилья, однако серьёзных изменений к лучшему не произошло.
Образы лагеря
В первые месяцы лагерной жизни немцы воспринимали окружающую действительность негативно, всё вокруг им казалось «ужасным, страшным, мерзким, чужим». Первые впечатления об уральском суровом климате часто сопровождались сравнениями с климатом на прежнем месте проживания: «Этот холодный и грязный Урал оказался ужаснее даже Сибири, где я думал, что хуже уже не бывает, но бывает, ветер и снег здесь просто бил по лицу, будто лопатой, однако спустя год мне уже нравилась зима» [ПМА. Свердловская обл., г. Кушва, 2014 г.].
Уральская погода доставляла трудности трудармейцам. Зимой им приходилось самим заботиться о себе, в бараке было холодно, печь грела плохо, дрова быстро сгорали, поэтому ночью устанавливалось «дежурство по печке». Одежда и постельные принадлежности не способствовали согреванию, для некоторых ночь была большим испытанием, чем рабочий день. Зимой смертность была выше во многом из-за климата. Немцы были впечатлены уральской природой: «Никогда раньше не видел Уральских гор, даже на картинках, какая же это красота, мощь и сила, здесь все краски воспринимались ярче, даже
солнце здесь светило ярче» [ПМА. Свердловская обл., г. Краснотурьинск, 2016 г.]. Лето было благоприятным временем года для трудармейцев, если удавалось, они собирали в лесу ягоды и грибы.
Лагерь ассоциировался с колючей проволокой, воротами, карцером и бараком. Колючая проволока была неотъемлемым атрибутом жизни заключённых, мимо неё ходили каждый день, именно она разделяла их жизнь на «волю» и «неволю». Вся территория лагеря была обнесена чаще всего высоким деревянным забором с колючей проволокой, внутри ещё одна защитная полоса, на которую нельзя ступать ни заключённым, ни военнопленным. На территории лагеря были административный корпус, спальные бараки и такой же барак - больница.
Самым страшным местом в лагере был карцер. Карцер в рассказах В. Шаламова -«это пытка голодом, холодом и тесным пространством» [19, с. 62]. В Тагиллаге обнесённая колючей проволокой часовенка, разделённая коридором с тремя камерами под названием «Тамара», в 1942-1945 гг. служила карцером для трудармейцев. Название «Тамара» часовенка получила потому, что трудармеец, который первым сидел в камере, отлучился на свидание с русской девушкой Тамарой и за это был водворён в карцер [20, с. 289]. Испытание карцером удавалось пройти не всем, состояние наедине с самим собой было наказанием и испытанием: «Голодный, в лютый мороз, в одну из ночей я отказался от работы, за что меня на 10 суток посадили в "Тамару". Часовенка, переоборудованная в карцер, представляла камеры с железными дверями, куда загоняли до десяти человек в каждую. Через день давали баланду и 300 г хлеба. Вышел я оттуда, шатаясь» [21].
Основным типом жилища немцев-трудармейцев в то время был барак. Это сооружение строилось из самого дешёвого материала, неотёсанных деревянных досок, строилось быстро, потому что мобилизованные прибывали, а жилья для них не хватало. Как правило, бараки были прямоугольной формы, по краям стояли нары двух или трёхъярусные, посередине большой проход, в котором могли стоять стол и лавки, кроме того, в бараке была печка. Комната-камера, в которой жили трудармейцы, площадью
около 18 м2 была рассчитана на 18 чел. Почти доверху окно было засыпано опилками, оставалась лишь узкая полоска неба. Печь топили углём, и в спёртый воздух примешивался характерный запах, «от которого всегда болела голова и тошнило» [22].
Главным местом в бараке были нары. Они настилались из досок, а постелью часто служила солома. На верхние нары ложились молодые, им было легче туда забраться, там теплее, но воздух застаивался, и дышать было тяжело. На нижних нарах размещались взрослые трудармейцы, но там было холоднее: «Нары были трёхъярусные из мёрзлых необструганных толстых досок. Я спал на самом верху, те, кто внизу спали, обматывались одеялами, потому что крысы грызли ноги по ночам, наверх они не лезли, но зато наверху клопы. Я перед сном всегда клал свои портянки сушиться под себя, своим телом их нагревал» [ПМА. Свердловская обл., г. Краснотурьинск, 2016 г.].
Телесные образы лагерной жизни в воспоминаниях немцев наполнены интимными подробностями. В лагере человек теряет свои обычные телесные свойства. Тело становится чувствительнее к окружающей среде, оно перестаёт принадлежать человеку. Женщины и мужчины становятся похожи друг на друга, половые различия стираются: «Когда мы приехали в лагерь и я увидел там людей, меня это поразило до глубины души. Это были худые, жалкие подобия человека, руки были похожи на палки, ноги были одинаковы с руками, как они только ходили? Подбородок был острый, как нос, печальные глаза, одежда на них висела, как на вешалке. Честно говоря, я даже не понял, кто это был: мужчина или женщина. Я тогда и представить не мог, что через год буду выглядеть так же» [ПМА. Свердловская обл., г. Нижний Тагил, 2016 г.].
Главным испытанием для тела был холод и голод. Одеждой трудармейцев обеспечивали недостаточно, она была заношенная, дырявая, грязная. Зимняя одежда (ватники, телогрейки, бушлаты) не согревала, а в летней, наоборот, было жарко. Обувь носили с портянками, которые наматывали на ноги.
В лагерях была специально оборудованная баня. В Богословлаге для бани была оборудована камера, которую немцы называли
«газовая». Она была так устроена, что в ней достигалась очень высокая температура. Когда трудармейцы в ней мылись, они свешивали одежду в камеру и дезинфицировали или «прожаривали», поэтому не было проблем с паразитами (вшами, блохами, клопами). После бани нужно было выстирать нательное бельё. Прачечной и мыла не было. Одежда состояла из старой, грязной, с кровавыми подтёками солдатской одежды, принадлежавшей на фронте убитым солдатам. Порванную одежду чинили сами, специальных мастерских не было [24, с. 141].
Половые инстинкты в условиях лагеря были атрофированы. Это выражалось в импотенции, которую исследователи отмечали не только у трудармейцев, но и у военнопленных японцев или итальянских солдат после Второй мировой войны [5, с. 153]. Психологи называют это явление временной гипосексуальностью [25, с. 57]. Мужчины отмечали, что в первые трудармейские годы думали только о выживании: «Какая там близость с женщинами, я их и не видел, мне бы согреться, поспать и не помереть - вот чего действительно хотелось» [ПМА. Свердловская обл., г. Краснотурьинск, 2016 г.]. Интерес к противоположному полу иногда сменялся вынужденным однополым интересом. Бывшие трудармейцы отмечали, что неоднократно слышали о таких отношениях между женщинами, однако это были скорее дружеские отношения, нежели сексуальные.
По мнению Э. Гучиновой, мужская память, как правило, не отражает вопросы телесности. Она хранит воспоминания о том, как было холодно и голодно, как не хватало одежды и обуви. Пленный помнит посредством своего тела. Как сформулировал В. По-дорога, «не ты помнишь, а тебя помнит собственное тело» [26, с. 118].
Стратегии адаптации
Бывший трудармеец И. Ф. Вайс на вопрос: «Как выжить в лагере?» - ответил: «Всё просто - оставаться собой». У трудар-мейцев было негласное правило: «Вести себя достойно в недостойных условиях» [27, с. 48]. В действительности немцам во многом приходилось менять своё поведение и отношение к жизни. Навязанное чувство вины было с немцами все годы лагеря. Бригадир Г. Лихтенвальд убеждал своих товарищей:
«Мужики, мы должны хорошо относиться к работе и этим показать, что мы не те, за которых нас обвиняют и принимают. Мы должны хорошо работать, чтобы они могли убедиться, кто и что мы на самом деле есть, тогда нас отпустят домой» [24, с. 142]. Желание доказать, что немцы преданы своему государству и необоснованно были выселены и обвинены в сговоре с фашистами, красной нитью прошло через все годы трудармии.
Одна из сложностей, с которой столкнулись немцы, была связана с незнанием русского языка. Многие выросли в немецкой республике на Волге, учились в немецкой школе и не знали даже основ русского языка. Языковая адаптация была сложной. В отрядах были негласные переводчики, которые знали и русский, и немецкий, на них была возложена роль учителей и посредников. Русский язык осваивался быстро, бытовые фразы понимались сразу. Именно языковой фактор часто был ключевым в выборе бригадира, им нередко становился человек, который мог объясняться на русском языке с начальством, а на немецком - с трудармейца-ми. Языком общения долгое время оставался немецкий. Овладение русским языком у немцев происходило в экстремальных условиях, в состоянии страха, именно это стало решающим фактором в довольно быстрой языковой адаптации, благодаря помощникам-переводчикам из близкого окружения.
Привыкание немцев к голоду как к нормальному состоянию было самым сложным в адаптации к лагерной жизни. Нередко, чтобы спастись от голода немцам приходилось идти на хитрость и обман. Например, будучи до трудармии техническим чертёжником Г. Гильдебрандт по рекомендации лагерного врача, чтобы выжить, стал рисовать себе талон на обед и получать две порции.
Говорить о еде было любимым делом голодающих немцев. Мечты о еде заполняли вечерние разговоры в бараке, вспоминали любимые блюда, рассказывали о том, что готовили их мамы и жёны, представляли, что в первую очередь они съедят, когда вернутся домой: «Если кончится война и нас отпустят, я приеду домой и скажу жене, чтобы она сварила мне таз, целый таз лапши! Я её с сахаром съем!» [27, с. 52]. Чувство голода переживали коллективно, вместе искали вариан-
ты как добыть еду: «Однажды вечером я узнал, что замороженная картошка в бывшем погребе лежит в яме, смешанная с водой и грязью. Её туда выбросили, чтобы она не попала на глаза начальству. Нашлись мужчины, которые сконструировали приспособление для вылавливания картошки. Я тоже стал вылавливать чугунком. Картофелины обмывали холодной водой, и шкурка легко с них снималась. Их варили потом на печке. Однако это продолжалось недолго, пока не узнало начальство об источнике питания. Эта яма была огорожена крепким забором» [24, с. 141].
Основной пищей была баланда. Суп-баланда представлял собой чаще всего прозрачную зеленоватую жидкость, в которой плавали долька зелёного помидора и несколько крупинок обычно перловки. Был также рыбный суп, где кроме нескольких крупинок плавали рыбная чешуя, плавники или рыбные хребты. Подходя к раздаточному окну, каждый мечтал, чтобы повар опускал черпак глубже в бак [28, с. 207]. Кроме баланды и сырого хлеба раз в месяц давали кофе и полстакана сахара: «Мы сахар сыпали в кофе, смешивали, получалась такая рыжая, очень сладкая конфета. И мы их сжирали. Кофе нам тоже давали мало. Раз в месяц мы могли делать такую штуку, но чтобы каждый день есть понемножечку? Нет! Это было такое пиршество!» [27, с. 57].
Одной из самых тяжёлых и мучительных проблем оказывалось разделение дневной нормы хлеба - 600 г на три доли. Немногим удавалось разрешить подобную задачу. Большинство считало, что если оставить часть хлеба на обед или ужин, его могут украсть (часто так и случалось). Уж не лучше ли его съесть самим, а в обед и ужин довольствоваться одной баландой, считали трудар-мейцы. Для передовиков существовало вознаграждение едой.
Одним из способов адаптироваться в лагере или получить освобождение была смена национальности. Необходимо было доказать, что ты не немец. Так в лагерях стали появляться евреи. В руководстве ГУЛАГа часто были евреи, например, как вспоминает Б. Раушенбах, в Тагиллаге была «еврейская мафия», которая друг другу помогала: «У нас был целый ряд евреев, которым в своё время
стало стыдно, что они евреи, и они ещё до войны объявили себя немцами. А тут война, их и забрали. И вот они начали доказывать, что они евреи. Однажды меня вызвали наши НКВДшники. Что-то им от меня надо было узнать, какой-то лагерный пустяк. Так вот, опер называет фамилию одного нашего лагерника, смеётся и говорит: "Вот он сейчас бегает и доказывает, что еврей. Наверное, и в самом деле еврей, но что ж он, сволочь такая, столько времени утверждал, что немец? Пусть посидит, чтобы в следующий раз не врал!"» [27, с. 69].
Повседневная жизнь немцев в трудар-мии не сводилась только к работе. Когда в Тагиллаге освободился один из бараков, где жили поляки, у немцев возникла идея на половине барака организовать клуб. Были построены сцена, будка для демонстрации кинокартин, изготовлены скамейки, отремонтировано помещение. Там выступала самодеятельность отряда № 18-74, ансамбль Тагиллага НКВД, проводилась демонстрация кинокартин, лекции. Молодёжь получила возможность вечерами танцевать под оркестр отряда [29].
В выходные трудармейцы собирались на лекции по истории, международному положению, литературе. Особенно выделялся знаниями и умением читать лекции А. Лир. Действовали в отрядах кружки самообразования. Археолог О. Н. Бадер, химик П. Э. Ри-керт, физик Б. В. Раушенбах, историк И. И. Кроневальд, врач В. Э. Рунг создали в лагерной среде «малую академию», где по очереди читали лекции по своей специальности. Б. Раушэнбах вспоминал, что лекции были раз или два в неделю, на них в основном присутствовали образованные трудар-мейцы, бывшим крестьянам это было неинтересно.
К знаниям тянулась и молодёжь. Осенью 1943 г. учительница Л. М. Штефан, эвакуированная из Днепропетровска, и И. И. Кроне-вальд создали в начальной школе № 40 среднюю школу рабочей молодёжи № 14. Кроме молодёжи, работавшей тогда во многих подразделениях треста «Тагилстрой», в этой учились и подростки-трудармейцы [30].
Кроме всеобщего досуга был и индивидуальный: рисовали, молились, пели, сочиняли стихи, играли в карты, домино. А кто-то
по утрам перед работой играл на своей гармошке песню "Unser Land mit Ruhm auf steht dem Morgen rotent gegen!" [31, c. 193].
Отношение к жизни и смерти
В конце 1942-1943 гг. в трудармии наблюдалась высокая смертность, которая, по мнению В. М. Кириллова и С. Л. Разинкова, была связана с неблагоприятными условиями содержания трудармейцев, увеличением норм выработки и недостаточным питанием [12; 32]. Это было типичным явлением для всех без исключения лагерей ГУЛАГа, в которых, например, в 1942 г. общая смертность составила 25 % среднегодовой численности заключённых [33, с. 80-81]. В 1942 г. количество инвалидов и ослабленных среди немцев в лагерях Свердловской области составляло 25,5 %, а смертность превысила чуть более 2 % [12, с. 39]. Только после 1943 г. в результате улучшения жилищных условий, продовольственного снабжения и санитарного обслуживания трудармейцев и заключённых смертность снизилась. Абсолютная смертность среди заключённых за 19411945 гг. составила 22 %, среди трудармейцев - 18 % [32, с. 422].
Быть свидетелем смерти ежедневно стало обыденностью для немцев, ещё во время депортации, когда в дороге умирали родные и друзья, им казалось это трагедией и потерей. В лагере они научились абстрагироваться и спокойно воспринимать утраты: «Мы каждый день видели трупы, постоянно по утрам кто-то не просыпался, нам не было их жалко, нам не было страшно, мы не боялись умереть, мы просто ничего не чувствовали» [ПМА. Свердловская обл., г. Кушва, 2014 г.].
В лагерных больницах работали либо вольнонаёмные врачи, либо заключённые или трудармейцы. Основная работа врача сводилась к определению степени дистрофии заключённых, их пригодности к физической работе. Трудармейцы проходили осмотры, где их раздевали догола, осматривали ягодицы и анус. У комиссии, которая осматривала трудармейцев, был очень простой критерий трудоспособности: лагерник подходит, поворачивается задом и снимает штаны. Если не видно анальное отверстие, то он ещё может работать, если видно - значит истощён (это называлось «верблюжий зад»). По воспоминаниям врачей, «осмотр был тяжёлым
трудом, так как за тобой следил невидимый "глаз", как бы ты не сделал поблажки, кому не нужно, и тогда можешь уже не сомневаться, что кто-то другой будет смотреть твои ягодицы; работа врачей сводилась к борьбе с тремя "Д" - дистрофия, диспепсия (нарушение деятельности желудка), диарея (понос)» [34, с. 100].
В больнице в основном находились люди, которые превратились в тени - плоские, почти не выделявшиеся на кроватях. Мало кто мог самостоятельно ходить, у многих не было сил принимать пищу. Лечение состояло в том, что кроме 600 г хлеба выдавалась крошечная порция гороха с квашеной капустой. Такой рацион не мог действительно поставить человека на ноги. Но этого от стационара никто и не требовал. Пребывание в нём сводилось к естественно-искусственному отбору: более сильные выживали, а те, что были старше или слабее духом и телом, умирали [35, с. 163]. Самыми распространёнными «трудармейскими болезнями» были пеллагра, цинга, истощение, болезни сердца, туберкулёз, расстройство системы пищеварения, инфекционные болезни.
Заболевших или умирающих трудар-мейцев отправляли не только в больницу, но и в существовавший при лагере оздоровительно-профилактический пункт (ОПП). Эти три буквы немцы расшифровывали по-своему: «отряд постепенно подыхающих» или «отряд предварительного погребения». Попав туда, они приобретали статус доходяги. После чего их либо актировали и комиссовали, либо они уходили в «могилёвскую губернию» (так немцы называли кладбище).
В основном умирали от комбинации «голод» и «непосильная работа». Норма выработки была трудновыполнимой. Особенно непосильной она оказывалась для людей, ранее не занимавшихся физическим трудом. К ним относилась бывшая интеллигенция: учёные, преподаватели, студенты, инженеры, работники культуры, госаппарата, учреждений и др. Все они умирали первыми [28, с. 210].
Каждый день на санях вывозили десятки трупов. Хоронили их в общей неглубокой яме, выдолбленной в мёрзлой земле. Не полностью засыпанные землёй конечности отрубались лопатой и зарывались, к трупам часто
привязывали дощечки с именами, номером и датой смерти. Иногда, чтобы уменьшить статистическую смертность, руководство лагеря освобождало сильно ослабленных людей от трудармии, выдавало небольшой паёк, сажало в поезд до областного центра, но живым редко кто доезжал [37].
Для захоронения умерших существовала специальная бригада из 30-40 чел., у которой был свой бригадир. Это были здоровые, совсем неизмождённые люди. Возможно, они имели дополнительный заработок. Они копали траншеи двухметровой ширины, заполняли их трупами, складывали их на уже ранее уложенные здесь трупы. Получалась братская могила. Зимой умерших прикрывали только снегом в надежде, что весной их похоронят [38]. В Богословлаге эти братские могилы находились в 5 км от лагеря, там сейчас расположена центральная площадь [7].
В трудармии у немцев изменилось отношение не только к смерти, но и к жизни. Если одни считали спасением смерть, то другие боролись за жизнь и ценили каждый день: «По утрам я радовался возможности просыпаться, дышать, ходить своими ногами, потому что не все могли передвигаться на своих двоих, многие полегли в лагере, я хотел жить и работать, именно работа помогала отвлечься от мыслей о смерти» [ПМА. Свердловская обл., г. Кушва, 2014 г.].
Вера и привязанность к религии помогала некоторым немцам спасаться от смерти: «К середине лета 1942 г. смертность достигла апогея. Первыми жертвами стали пессимисты. Вечерами мы собирались где-нибудь на нарах в кучи и пели церковные песни, молились Богу, сетовали на свою судьбу и надеялись на Всевышнего» [38, с. 227].
К концу войны режим содержания мобилизованных немцев в лагерях стал смягчаться. В ряде лагерей, вследствие отсутствия повседневного контроля за поведением трудмобилизованных немцев, расширились контакты с вольнонаёмным составом, случались даже самовольные отлучки в город [39]. По донесениям политотдела Ивдельлага, проводились совместные вечера мобилизованных немцев с сотрудниками лагеря и членами их семей, были случаи сожительства немцев с вольнонаёмными сотрудниками [40, л. 37].
С мая 1945 г. началась демобилизация советских немцев из трудармии, которая осуществлялась в отношении тех, кто был признан военно-экспертными комиссиями инвалидами. Все эти люди направлялись в Казахскую ССР, Якутскую АССР, Алтайский и Красноярский края, Кемеровскую, Новосибирскую, Томскую, Иркутскую, Омскую, Тюменскую области по месту проживания их семей. Впоследствии в этот список вошли области и республики Уральского региона, на территории которых находились трудмобилизованные немцы. В марте 1946 г. режим трудармии был ликвидирован, немцев перевели на спецпоселение под административный надзор территориальных органов МВД.
* * *
Трудармейский период в этнической истории немцев Урала определил траекторию их идентичности. Оказавшись в состоянии «лагерности», замкнутости и стигматизации, они вынуждены были адаптироваться к новым условиям. Экстремальные условия проживания и изоляция оказали влияние на основы идентичности немцев. Изменениям подверглись некоторые основы этнической идентичности: территория (благоприятный поволжский климат сменился суровым уральским), жилище (новый тип - бараки), язык (в экстремальных условиях был освоен русский язык), одежда (традиционный костюм сменился на ватники, телогрейки, бушлаты), ценности (главное было добыть пищу и выжить). Негатив к советской власти и государству, проявившийся в первые месяцы депортации и трудармии, сменился на лояльность и покорность. Желание доказать, что немцы преданы своему государству, необоснованно были выселены и обвинены в сговоре с фашистами, красной нитью прошло через все годы трудармии. За это время погибло около 20 % немцев-трудармейцев, иное отношение к смерти в лагере помогало спокойно воспринимать потери. Несмотря на испытания и трудности лагерной жизни, тру-дармейцы создавали коллективы самодеятельности, собственную «малую академию», школу, объединялись по интересам, дружили, создавали семьи, рожали детей. Разрыв с малой родиной, стирание этнокультурных особенностей, смена языка, изоляция изме-
нили идентичность немцев Поволжья, они стали немцами-трудармейцами. Их идентичность стала носить закрытый, интровертный характер. В результате депортации и трудовой мобилизации на Урал стала складываться новая региональная группа советских немцев, связанная общей судьбой, памятью и пространством принудительного поселения.
ЛИТЕРАТУРА
1. Гудков Л. Д. Негативная идентичность. Статьи 1997-2002 годов. - М. : НЛО : ВЦИОМ-А, 2004. - 816 с.
2. Эриксон Э. Идентичность: юность и кризис. -М. : МПСИ, 2006. - 352 с.
3. Головнёв А. В. Иероглифы плена // Гучино-ва Э.-Б. М. Рисовать лагерь. Язык травмы в памяти японских военнопленных о СССР. -Sapporo, 2016. - С. XI-XII.
4. Goffman E. Asylums: Essays on the Social Situation of Mental Patientsand Other Inmates. -Harmonds Worth, 1978. - 386 p.
5. Гучинова Э.-Б. М. Рисовать лагерь. Язык травмы в памяти японских военнопленных о СССР. - Sapporo, 2016. - 220 с.
6. Самойлов Л. Этнография лагеря // СЭ. -1990. - № 1. - С. 96-108.
7. Паперный В. Культура Два. - М. : Новое литературное обозрение, 2006. - 408 с.
8. Киссер Т. С. Ракурсы этничности немцев Среднего Урала // Вестник археологии, антропологии и этнографии. - 2017. - № 3 (38). -С. 143-151.
9. Смирнова Т. Б., Киссер Т. С. Многообразие немцев России // УИВ. - 2017. - № 2 (55). -С. 44-53.
10. Goffman E. Stigma: Noteson the Management of the Spoiled Identity. - N. Y. : Englewood Cliffs : Prentice Hall, 1963. - 180 p.
11. Шульга И. И. Изъятие из рядов Красной армии военнослужащих-немцев в годы Великой Отечественной войны (1941-1945 гг.) // Немцы России в контексте отечественной истории: общие проблемы и региональные особенности. - М., 1999. - С. 349-355.
12. Разинков С. Л. Формирование и использование в строительстве рабочих колонн мобилизованных советских немцев // GEDENKBUCH: Книга памяти немцев-трудармейцев Богослов-лага. 1941-1946. - Т. 1. - М. ; Нижний Тагил, 2008. - С. 35-44.
13. Герман А. А., Курочкин А. Н. Немцы СССР в «Трудовой армии» (1941-1945). - М. : Готика, 1998. - 208 с.
14. История российских немцев в документах (1763-1992). - М. : МИГУП, 1993. - 447 с.
15. Маламуд Г. Я. Заключённые, трудмобилизо-ванные НКВД и спецпоселенцы на Урале в 1940-х - начале 50-х гг. : дис. ... канд. ист. наук. - Екатеринбург, 1998. - 201 с.
16. Кириллов В. М. Богословский ИТЛ и строительство алюминиевого завода // GEDENKBUCH: Книга памяти немцев-трудармейцев Богослов-
лага. 1941-1946. - Т. 1. - М. ; Нижний Тагил,
2008. - С. 24-35.
17. Разинков С. Л. Социальный потрет трудар-мейцев, мобилизованных в лагеря НКВД на Урале в 1941-1946 гг. // Начальный период Великой Отечественной войны и депортация российских немцев: взгляды и оценки через 70 лет. - М. : МСНК-пресс, 2011. - С. 668681.
18. ЦДООСО. Ф. 5148. Оп. 1. Д. 53.
19. Шаламов В. Т. Колымские рассказы. - М.,
2009.
20. Чевардин В. В. А душа осталась доброй // Книга памяти. - Екатеринбург, 1994. -С. 286-291.
21. Гильдебрандт Г.(И). Трудармия. 1942-1945 // 6ЕРЕ1\1КВиСН: Книга памяти немцев-труд-армейцев Богословлага. 1941-1946. - Т. 1. -М. ; Нижний Тагил, 2008. - С. 185-188.
22. Дистергефт М. В. Из серии «Вспоминая те годы» // Книга памяти. - Екатеринбург, 1994.
23. ТадМЕв^ипд. - 1999. - № 4.
24. Мут А. Трудармия // 6ЕРЕ1\1КВиСН: Книга памяти немцев-трудармейцев Богословлага. 1941-1946. - Т. 1. - М. ; Нижний Тагил, 2008. - С. 141-142.
25. Китаев-СмыкЛ. А. Психология стресса. - М. : Питер, 2009. - 336 с.
26. Подорога В. Время После. Освенцим и Гулаг: Мыслить абсолютное Зло. - М. : Логос, 2013. - 174 с.
27. Бернгардт Э. Г. Штрихи к судьбе народа. Борис Раушенбах. - М. : Общественная Академия наук российских немцев, 2000. - 270 с.
28. Кесслер И. Н. Богословлаг: как это было // ОЕРЕЫКВиСН: Книга памяти немцев-труд-армейцев Богословлага. 1941-1946. - Т. 1. -М. ; Нижний Тагил, 2008. - С. 205-213.
29. Адам А. Ф. Так жили, работали и умирали трудармейцы // Строитель. - 1993. - № 3-6.
30. Тагильский рабочий. - 1988. - 10 дек.
31. Дайнес Р. Воспоминания // GEDENKBUCH: Книга памяти немцев-трудармейцев Богословлага. 1941-1946. - Т. 1. - М. ; Нижний Тагил, 2008. - С. 193-194.
32. Кириллов В. М., Разинков С. Л. Трудмобили-зованные немцы в лагерях Урала: историко-сравнительный анализ // Два с половиной века с Россией (к 250-летию начала массового переселения немцев в Россию) : материалы 4-й междунар. науч.-практич. конф. (Москва, 24-27 августа 2012 г.). - М., 2012. - С. 414432.
33. Корнилов Г. Е. Уральское село и война (проблемы демографического развития). - Екатеринбург : ТОО «Уралагропресс», 1993. - 174 с.
34. Михельсон (Иванова) О. В. Воспоминания врача Тагиллага // GEDENKBUCH: «Гордое терпенье. Книга памяти советских немцев - узников Тагиллага. - Екатеринбург, 2004. - С. 96101.
35. Вольтер Г. А. Зона полного покоя: российские немцы в годы войны и после неё. - М. : ЛА «Варяг», 1998. - 416 с.
36. Браун И. И. Из воспоминаний // Книга памяти. - Екатеринбург, 1994. - С. 254-257.
37. Tagilzeitung. - 2000. - № 6.
38. Эзау Я. Краснотурьинск в сердце моём // GEDENKBUCH: Книга памяти немцев-труд-армейцев Богословлага. 1941-1946. - Т. 1. -М. ; Нижний Тагил, 2008. - С. 227-229.
39. Кириллов В. М. Депортация, трудовая мобилизация и спецпоселение немцев СССР // Ежегодник МАИИКРН. - 2015. - № 1. - С. 296308.
40. ЦДООСО. Ф. 5148. Оп. 1. Д. 132.
Информация о статье
Дата поступления 5 февраля 2018 г.
Дата принятия в печать 14 мая 2018 г.
Сведения об авторе
Киссер Татьяна Сергеевна - младший научный сотрудник Отдела проектных исследований Музея антропологии и этнографии (Кунсткамера) РАН (Санкт-Петербург, Россия) Адрес для корреспонденции: 199034, Россия, Санкт-Петербург, Университетская наб., 3
E-mail: [email protected] Для цитирования
Киссер Т. С. Советские немцы в трудармии на Урале: факторы формирования лагерной идентичности // Вестник Омского университета. Серия «Исторические науки». 2018. № 2(18). С. 270-279. DOI: 10.25513/2312-1300.2018.2. 270-279.
Article info
Received February 5, 2018
Accepted May 14, 2018
About the author
Kisser Tatiana Sergeevna - Junior Researcher of the Project Research Department of the Museum of Anthropology and Ethnography (Kunstkamera) of the RAS (St. Petersburg, Russia) Postal address: 3, Universitetskaya nab., St. Petersburg, 199034, Russia
E-mail: [email protected] For citations
Kisser T. S. Soviet Germans in the Labor Army in the Ural: The Factors in the Formation of Camp Identity. Herald of Omsk University. Series "Historical Studies", 2018, no. 2 (18), pp. 270-279. DOI: 10.25513/2312-1300.2018.2.270-279 (in Russian).
