CC BY
122
Анна УРЯДОВА
СОВЕТСКАЯ РОССИЯ В ВОСПРИЯТИИ ЭМИГРАЦИИ
В отечественной исторической науке так сложилось, что исследования ведутся от общего к частному (к детализации). История эмиграции не является исключением.
Ее изучение начиналось с общих работ - кто, когда, куда эмигрировал. Затем появились работы, посвященные отдельным странам рассеяния, группам эмиграции (политическим, профессиональным, социальным, религиозным, национальным и т.д.), учреждениям и наиболее выдающимся русским деятелям зарубежья.
Что касается эмиграции, то эти вопросы тесно связаны с особенным положением этой группы людей, о котором историки порой забывают, уделяя ему незначительное внимание. Это пребывание за границей большой, довольно обособленной группы русских людей, тесно связанных мыслями, чувствами, переживаниям с Россией. Поэтому, изучая Зарубежную Россию, на наш взгляд, необходимо учитывать влияние четырех составляющих: 1) стереотипов прежней России; 2) событий в Советской России и, как правило, заведомо предвзятого отношения к ним; 3) мировых событий; 4) собственно эмигрантского существования. Эмигранты были русскими по своему духу, но постепенно утрачивали эту «русскость» под влиянием окружающей их среды, не становясь тем не менее иностранцами (не по гражданству, а по образу мысли и жизни).
Говоря об эмиграции, мы привыкли считать ее активной политической силой. Но так происходит, на наш взгляд, лишь потому, что исследователи изучают всегда деятельность, а не бездеятельность. Большинство же эмигрантов, в действительности, оставались аполитичными. Роман Гуль писал в 1927 г.: «Эмигранты делились надвое: с мнением и с настроением. Первые любили своего лидера, устраивали его доклады, за чайным столиком умели политически спорить и доказывать «точку зрения». Читали русские газеты. При встрече начинали с политики. Для них В. М. Чернов читал в Шпихернзеле «О России будущего и уроках прошлого». Чернову в Берлине отвечал Милюков в Париже. Керенский в Лондоне. Савинков — в Варшаве. Авксентьев не разделял точки зрения. Кускова разделяла «но». Словом, можно было радостно воскликнуть: «революция» продолжается. Этого и хотели эмигранты с мнением. Этим жили. Эмигранты с настроением не требовали доказательств. Не ходили на лекции. Презирали политику. Газет не читали. Но они считали, что чего-то «не дожили». И все хотели — «дожить»...»1.
Единственное, что объединяло их всех — это любовь в Родине и желание вернуться в Россию, все остальное — разъединяло. Разъединяли расстояния и границы стран, материальные условия, политические взгляды, религиозные разногласия и многое другое. Причем, если ностальгия оставалась, то политические дебаты то затихали, то вспыхивали вновь в зависимости от обстановки и ситуации в России и мире. Постепенно все больше людей в силу финансовых и житейских сложностей, видя усиление советской власти и нежелание стран Антанты оказывать эмигрантам военно-политическую поддержку, разочаровались в политике и отошли от нее, занявшись устроением своего быта. Оставалась лишь
УРЯДОВА
Анна
Владимировна —
к. ист. н., доцент,
Ярославский
государственный
университет
им. П. Г. Демидова
Гуль Р. Жизнь на Фукса. / Р. Гуль. - М., Л., - 1927, стр. 152
любовь к Родине, но и она была у каждого своя. Она могла быть платоническая
— любовь без навязывания своих путей развития отношений (Россия — сама по себе, эмиграция - сама по себе); могла быть идеалистическая - любовь к той России, которой либо уже не было и не будет, либо и не существовало никогда; а могла быть всепожирающе-эгоистичная
— Россия может и должна быть только такой, какой мы ее себе представляем, поэтому ее такой необходимо сделать (какой «такой» и каким образом это осуществить, каждый представлял по-своему). Но независимо от представления о будущем России, эмигранты следили за ее настоящим.
Советская Россия. Какой она виделась эмигрантам в разное время? Что выделяли эмигранты из массы событий, происходивших там, чем интересовались, о чем говорили, писали, спорили? Необходимо отметить, что в данной статье нам хотелось бы обрисовать общее видение эмиграцией Советской России, характерное в основных чертах для всех ее представителей, не вдаваясь в порой противоречившие друг другу политические, экономические, юридические, религиозные и прочие нюансы, выделяемые различными группами и отдельными лицами. Многие русские, оказавшиеся за рубежом, ощущали себя не эмигрантами, а временно, в силу обстоятельств, пребывающими за границей. Эта иллюзия «скорого возвращения» у одних длилась год-два, у других
— всю жизнь, причем со временем сроки этого возвращения изменялись от одно-го-двух месяцев до «ближайших» лет.
Ко всему, что происходило в России, эмиграция относилась, по сути, исходя из соотношения их с тремя временными факторами (причем первый был приоритетным): 1) насколько сильно настоящее отличалось от прошлого, насколько оно его изменяло, насколько соответствовало исторической концепции развития России; 2) что оно давало для настоящего (для страны, для народа и собственно для эмиграции); 3) какое значение будет иметь в будущем вообще и прежде всего для России без большевиков. Исходя из этого, и анализировались, как правило, все российские события, причем независимо от того или иного подхода эмиграция всегда ставила и корыстный вопрос: «Насколько это выгодно русскому зару-
бежью? Насколько значимо то или иное событие для свержения большевиков?».
За многовековую историю России сложилась концепция российской государственности. Эмигранты жили прошлым, хорошо его знали, могли оценить его плюсы и минусы. Рассуждения на таком уровне были доступны для всех — политиков, юристов, экономистов, историков, да и просто обывателей, поэтому оценка ситуации в свете прошлых лет была наиболее характерна для эмиграции, особенно в первой половине 1920-х гг., когда в памяти еще были свежи воспоминания. Наиболее близка была эта позиция монархистам, правому крылу эмиграции, прежде всего в связи с тем, что большая часть российской истории прошла именно под знаком монархии. Проблемы, оцениваемые в сравнении с прошлым, касались прежде всего общегосударственных вопросов, таких как внешняя и внутренняя политика государства. Причем, надо отметить, что в международных вопросах, в эмиграции боролись два противоположных чувства: с одной стороны, ненависть к большевикам и желание их свергнуть любой ценой, в том числе и с помощью внешнеполитических рычагов, а с другой стороны, радение за российские государственные (а иногда и народные) интересы. Особое мнение отмечалось у тех русских, которые были высланы из России уже в начале 1920-х гг. Как правило, анализируя результаты первых лет советской власти, они, хотя и обвиняли партию большевиков в срыве демократического порядка в стране в ходе февральской революции и ввержение ее в состояние анархии, тем не менее признавали заслуги большевиков в воссоздании ими русской государственности и восстановлении государственного аппарата1.
Многие эмигранты критиковали не столько политику большевиков, которые, по их мнению, решили даже задачи, с которыми не справилось Временное правительство, сколько методы, использовавшиеся для этого. Однако, видя в некоторых советских мероприятиях историческую преемственность, эмигранты не забывали и о настоящем, о необходи-
1 Белова Е. И. Демократическая эмиграция о советской государственности /Е. И. Белова // Зарубежная Россия. 1917—1939. — Сб. ст. — СПб.,
— 2000, стр.41
ф
мости использования ситуацию в своих интересах и в интересах России, как они их понимали. В основном это касалось интересов народа и экономики страны. В связи с анализом влияния тех или иных шагов советского правительства на настоящее бралось в расчет и настоящее русского зарубежья. И прежде всего это касалось внешней политики, поскольку именно ее изменения могли привести и отчасти приводили к фактическому изменению положения эмигрантов в странах их проживания. Внутренняя политика могла оказать на эмиграцию либо косвенное влияние, порождая внутрипартийные расколы и противоречия, изменения во взглядах вплоть до реэмиграции и т.д., либо теоретически повлиять на нее в будущем (в случае неудач советских экспериментов и падения вследствие этого большевистского режима).
И здесь мы переходим к оценке советских событий в плане будущего. Разговор о пользе происходившего для будущего России ставился прежде всего в плоскости возможности его использования для свержения советской власти и смены режима правления. Практически все события, происходившие на Родине, эмигранты стремились проанализировать с позиций их «полезности» в деле отстранения большевиков от управления государством, учитывая при этом и фактор настоящего, т.е. фактор их влияния на современное положение народа (имея ввиду прежде всего его умонастроения). Такое отношение скорее касалось средств, методов и результатов политики большевиков, а также отдельных событий текущего момента. Иногда, как мы уже отмечали ранее, этот вопрос рассматривался более глубоко — в разрезе будущего России вообще. Интересно отметить, что материалы, в которых бы события текущего момента рассматривались с точки зрения их полезности и необходимости в будущем при сохранении советского режима, встречаются крайне редко.
Конечно, нельзя говорить, что эмигранты видели советскую действительность исключительно в черном цвете. Особенно интересны в этой связи научные работы эмигрантов по экономическим, юридическим, военным вопросам, касающиеся соответствующих аспектов развития Советского государства. Во многих нововведениях им виделся
прогресс по сравнению с предыдущими периодами, пока речь не заходила об их политической составляющей1. Зачастую они рассматривали отдельные события, поэтому в силу своей удаленности, политической непримиримости и ряда других причин не могли быть объективны.
Конечно, эмиграцию интересовало на Родине все — политика, дипломатия, экономика, право, культура, религиозная жизнь. Интерес был, скорее, прагматический, исходящий из двух тезисов: как это поможет свергнуть режим большевиков, и как то, что сделали большевики, впишется в будущее государственное устройство. Поэтому об одних событиях эмигранты говорили и писали больше, о других меньше или совсем не уделяли им внимания. Это приводило к определенному крену: в силу вышеуказанных причин больше всего внимание уделялось политике (внешней и внутренней), несравнимо меньше — информации о науке, культуре, искусстве современной России. Событиям, могущим изменить государственный строй, отводилась передовица, о плановых мероприятиях советской власти информация давалась на третьей-четвертой страницах газет.
Можно выявить некоторые тенденции во взглядах эмиграции на Россию, которые в зависимости от способа свержения власти большевиков уделяли больше внимания той или иной соответствующей информации: 1) контрреволюционно-интервенционистский путь — мысли и чаяния эмигрантов направлены исключительно на свержение большевиков путем внутренней революции или интервенции, поэтому основное внимание уделяется именно событиям, подтверждающим это направление (Кронштадтское восстание, антоновщина и т.п.); 2) эволюционный путь — по которому также могут развиваться события, в связи с чем пристальное внимание к двум проблемам: к НЭПу во всех его проявлениях (как воз-
1 Пятницкий Н.В., полк. Красная Армия СССР. /Н. В. Пятницкий. Вып.1—3. — Париж: Офицерская школа усовершенствования военных знаний при I отделе Русского Общевоинского Союза в Париже, — 1931—1933; Беем А. Л. Судьба повышенного образования в СССР. / А. Л. Беем./ Прага: Педагогическое бюро по делам средней и низшей русской школы.
— 1927; Бензин В., Тесарек Р. Моторная вспашка как средство в борьбе с голодом в России / В. Бензин. / Русское экономическое общество в Лондоне. — Прага
можности для установления демократии) и чуть позже, как ни странно, к сталинской диктатуре (как имеющей своим прообразом абсолютистскую власть); 3) путь внутренней контрреволюции в ВКП(б) или Красной армии, в связи с чем наблюдается усиленный интерес к внутрипартийной борьбе, раскрытию разного рода заговоров, судебным политическим процессам. Были эмигранты, которые отстаивали ту или другую позицию, однако обыватели, желавшие устранения советской власти, как нам видится, прошли этот путь, в 1920—1930-е гг. принимая то ту, то иную точку зрения и их сочетание, и к концу 1930-х гг. многие из них возвратились на круги своя — предпочитая использовать для свержения советской власти интервенцию в сочетании с внутренней контрреволюцией.
Проживая за границей, эмигранты были оторваны от России, поэтому, вполне естественно, не могли оценить масштабов и результатов, происходивших там перемен, понять их внутренний смысл, увидеть в них созидательное начало, а не просто агрессивную политику своих противников. Они смотрели на отдельные события, но в силу своей удаленности, политической непримиримости и ряда других причин, просто не могли (а порой не хотели) увидеть картину в целом.
В начале 1920-х гг. эмиграция оценивала российские события не столько рационально, сколько эмоционально, пребывая под впечатлением личных переживаний и потрясений первых лет революции и гражданской войны. Приход большевиков к власти считали не более чем временным явлением, российским парадоксом, который неизбежно придет к своему логическому завершению в ближайшее время. Отсюда и отношение большинства эмиграции к советскому строю как временному, не имеющему под собой исторической базы, сознательное упрощение происходящего.
По мере укрепления советской власти меняется и ее восприятие в эмигрантской среде. Время борьбы с большевизмом ушло в прошлое, трансформировалась сама власть. В связи с чем к концу 1920-х
— началу 1930-х гг. среди русских, проживающих за границей, становится весьма популярна идея «национального перерождения» коммунистической власти и советского бонапартизма.
Чем дольше длилась эмиграция, тем менее объективным было ее восприятие советской действительности. Проживая за границей, эмигранты были оторваны от России, поэтому, вполне естественно, не могли оценить масштабов и результатов, происходивших там перемен, понять их внутренний смысл, хотя общие тенденции развития оценивали достаточно верно. Время делало свое дело — реальные планы и действия по возвращению на Родину вытеснялись надеждами и иллюзиями. Если для Советского правительства эмиграция начала 1920-х гг. представлялась грозной военной силой, способной подняться против РСФСР и поднять против него другие страны, то эмиграцию 1930-х гг. советские власти в расчет уже не брали.
Надо учитывать и то, что к концу 1920-х гг. происходит сужение информационной базы эмиграции о Советской России. Скудость информации и ее недостоверность накладываются на охлаждение эмиграции к политической жизни в силу обустройства собственного быта, утраты иллюзий о скором падении власти большевиков и возвращении на Родину. Все это приводит к тому, что уже к концу 1920-х гг. советская тема обсуждается, скорее, по инерции, не так детально, не так правдиво, даже и не так предвзято, как это было в начале того же десятилетия. Практически перестают публиковаться научные работы, посвященные отдельным аспектам деятельности советского государства. Поэтому, если для эмиграции первой половины 1920-х гг. Советская Россия была еще реальностью, которую некоторые из эмигрантов знали не понаслышке, то СССР для многих являлся уже абстракцией. Теоретически зная основные советские законы, указы и постановления, будучи в курсе большинс -тва событий, происходивших на Родине, эмигранты лишь отдаленно представляли, что же это действительно была за страна (многим это было и неинтересно); тем более с трудом представляли они, как смогут вернуться.
В конце 1930-х гг. интерес к российской действительности среди эмигрантов еще больше идет на убыль. Как считает исследователь А. Б. Шатилов, «это связано с демографическими и геронтологически -ми изменениями в русских диаспорах, с истечением «срока давности» гражданс-
ф
кого конфликта, с интеграцией беженцев в политическую, экономическую и культурную жизнь других стран», а также со стабилизацией советской системы и безуспешных попыток ее ликвидации1. К этому необходимо, на наш взгляд, добавить и политическую ситуацию, в которой оказались русские эмигранты, проживавшие в Европе, в которой уже шли военные действия. При оценке советских событий 1930-х гг. политики и ученые-эмигранты оперировали, как правило, старыми мерками, совсем забывая о том, насколько сильно изменилось советское общество, о том, что появилась новая формация — советский человек, что появилось новое поколение, для которого не может быть иного пути, кроме советского. Ближе всех к пониманию современных процессов стояли молодые эмигрантские партии, появившиеся уже за границей.
Довольно точная, на наш взгляд, характеристика отдаления эмиграции от России дается в выступлении одного из немногих русских, бежавших из Советского Союза в начале 1930-х гг. Выступая перед эмигрантами, на вопрос о том, что думают в России об эмиграции, последовал следующий ответ: «Правильно было бы ответить, что ничего не думают. Думали различно. Вскоре после переворота возлагали кое-какие надежды, думая, что она может повлиять на Европу. Потом наступило разочарование, почувствовалась даже неприязнь. Вспоминали выражения «лается, как пес из-под ограды». Пятнадцатилетнее отсутствие из отечества — срок большой: большинство из вас забыто». Подводя итог, он сказал: «Вы правы, говоря, что вашим предшественникам в эмиграции было легче работать, ибо связь с Россией и с единомышленниками там была возможной, тогда как теперь это почти неосуществимо»2.
Наглядным показателем интереса к СССР, который можно выявить не только субъективно, но и объективно (математическими методами), служит количество эмигрантских публикаций по проблеме в разные периоды. Кроме того, важно сопоставить теорию и практику, т.е. выявить количественные показатели
1 Россия в новое время: Образование России в духовной жизни и интеллектуальных исканиях XIX
— нач. XX в.: материалы Российской межвузовской конференции. М., 1998, стр. 119
2 ГАРФ. Ф. 9145. Оп. 1. Д. 25. Л. 1
не только теоретических размышлений, но и конкретных действий, связанных непосредственно с политикой СССР. И здесь, безусловно, также можно выделить четкую закономерность. Высокая активность эмиграции в первой половине 1920-х гг. в отношении Советской России (проявлявшаяся в различных областях: создание комитетов помощи голодающим в России; оказание материальной и моральной поддержки политзаключенным; участникам Кронштадтского мятежа; петиции, декларации, участие в международных конференциях, встречи с дипломатическими представителями и другие действия с целью убедить международное сообщество не признавать правительство большевиков; выступления против религиозных притеснений; активизм в самой Советской России и т.д.). Далее следует период затишья эмигрантской активности в отношении СССР. Всплеск интереса к СССР вызывают предвоенные события, начавшаяся Вторая мировая, а затем и Великая Отечественная война, которые проявляются как в увеличении публикаций на эти темы, так и в конкретных активных действиях эмиграции (участие русских формирований в гражданской войне в Испании, в советско-финской войне, активизация военных формирований на Дальнем Востоке и их сотрудничество с Японией и т.д.). Эти события вновь вызывают оживленные споры в эмиграции, касавшиеся определения ее собственной позиции в отношении Советского Союза, но уже не только и не столько как обособленной единицы, а как части мировой системы. Великая Отечественная война поставила на повестку дня один, главный вопрос: Советская Россия — это нелюбимая мачеха или все-таки Родина-мать, которой угрожает опасность и которую надо защищать. Она окончательно разделила эмиграцию. С началом войны стало понятно, что ни политические разногласия по современным вопросам и по вопросам будущего устройства России, ни личные амбиции, ни религиозные противоречия, ни какие-либо другие спорные моменты не имеют больше значения. Отношение к Родине стало определяющим, а на наш взгляд, таковым и было всегда, хоть и не столь явно, являясь солью всех проблем и разногласий эмиграции.
