CC BY
369
Н.А. Грик
СОВЕТСКАЯ ПОЛИТИКА ЦЕН И ДЕРЕВНЯ В УСЛОВИЯХ НЭПА (1921-1927 гг.)
Статья посвящена одной из сложных и противоречивых проблем 20-х гг. - государственному регулированию ценообразования продукции аграрного сектора. Анализируются теоретические и практические подходы большевиков к деревне в этом вопросе, которые сыграли определяющую роль в вызревании известного «кризиса хлебозаготовок» в 1927-1928 г. и свертывания нэпа
И сегодня проблемы государственного регулирования остаются актуальными. Особенно это ощущается в экономике государств с переходной экономикой. С этой точки зрения опыт нэпа сохраняет свое значение, поскольку помогает осознать опасность широкомасштабного вмешательства государства в ценообразование.
Большевистская доктрина рассматривала город с его пролетариатом как оплот социализма, а деревню -как средоточие мелкобуржуазного малообразованного и отсталого населения, доставшегося в наследие от старого режима, с которым необходимо бороться. Однако в результате кризиса политики военного коммунизма большевикам пришлось налаживать смычку с деревней. С переходом к продовольственному налогу, к торговле одной из основных проблем стали цены. Уже в 1923-1924 гг. сводки ГПУ освещают проблему «ножниц цен» на промышленные и сельскохозяйственные товары, которые были порождены объективными факторами - наибольшей степенью разрухи промышленности, трудностями ее восстановления. Однако раствор этих цен был чрезмерен, порождал противоестественную ситуацию, когда в условиях полуголодного существования хлеб оказался очень дешевым продуктом, оставаясь недоступным для голодающих, поскольку у них не было «дензнаков».
Перед нами характерные свидетельства первой половины 1923 г. из разных мест: крестьяне Курской губернии «выражали недовольство дороговизной фабрикатов и дешевой расценкой хлеба», крестьяне Орловской губернии «к нэпу относятся недоброжелательно, так как продукты с/х производства расцениваются ниже продукции фабричного производства». В обзоре ГПУ о политическом и экономическом состоянии СССР за апрель-май 1923 г. подчеркивалось, что «все резче обозначается несоответствие цен на сельхозпродукты и товары фабрично-заводского производства, так как к моменту сбора денналогов крестьянством выбрасывается наибольшее количество продуктов на рынок, что обесценивает сельхозпродукцию» [1. С. 65,67, 125].
Начиная с осени 1923 г. Политбюро вплотную занялось ценами, пытаясь разрешить «кризис сбыта». В январе 1924 г. правительство провело радикальное снижение цен на продукцию сельскохозяйственного машиностроения, обеспечив тем самым доступность для крестьян необходимых орудий производства. Однако «ножницы» цен и сопутствующие им претензии крестьянства к власти отнюдь не исчезли, поскольку себестоимость промышленных товаров оставалась по-прежнему высокой. Правда, теперь их объектом стали, в основном, такие товары личного и домашнего потребления, как мануфактура, обувь, соль керосин, спички и т.д.
Советская пресса неумеренно много шумела о положительных результатах борьбы правительства с «ножницами» цен. Поэтому, например, селькор И. Петров из
деревни Уразлина Чувашской автономной области в конце 1923 г. с удивлением писал в редакцию «Крестьянской газеты», что «в газетах много пишут об удешевлении товаров городских, но на местах здесь у нас этого удешевления не видно. Все дорого и продолжает дорожать». Земсводка информотдела ОПТУ в конце 1923 г. сообщала, что в Воронежской губернии экономическое положение крестьян неудовлетворительно. От них поступают протесты. Чтобы купить пуд соли, нужно продать 6-7 пудов ржи (пуд ржи стоит 100 руб., пуд соли -680 руб.) Для того чтобы приобрести пару сапог, крестьянину нужно продать 60 пудов ржи [1. С. 152; 2]. В целом неэквивалентный обмен как и налоговое обложение продолжали оставаться двумя основными каналами выкачивания средств из крестьянского хозяйства в промышленность, являясь главными проблемами в отношениях между городом и деревней.
Необходимо подчеркнуть, что в первой половине 20-х гг. многие большевики понимали опасные последствия такого положения вещей. Так, 9 июля 1924 г. Ф.Э. Дзержинский в докладной записке в Политбюро ЦК РКП(б) об экономическом положении страны настаивал на срочных и кардинальных мерах по изменению политики в деревне. При этом он особо подчеркивал, что «темп поднятия уровня жизни рабочих и крестьян не только не одинаков, но резко разошелся. Уровень жизни рабочих растет непропорционально быстро без достаточной для этого экономической базы. Крестьяне это видят...» [1. С. 224]. Подобные предупреждения сыграли свою роль в принятии октябрьским пленумом ЦК РКП(б) 1924 г. решения о повороте «лицом к деревне» [3. С. 310].
Но что интересно, так это то, что на пленуме не вызвал никакого протеста доклад Л.Б. Каменева по хозяйственным вопросам. Хотя многие его положения шли вразрез с продекламированным поворотом к деревне. Каменев, рассматривая подъем хлебных цен, отказывался подчиняться этой конъюнктуре и заявлял: «Путь подчинения ценам был исключен. Перед нами стала задача борьбы с держателями хлеба, т.е. с крестьянством, за снижение цен. Мы могли дать вместо 37 коп., 50-70-80, но не 1руб. 03 коп.». При этом он признавал, что лимит - это сговор монополистов на хлебном рынке («мы сносились шифротелеграмма-ми»), что по лимитам (в среднем 75 коп.) «мы терпим поражение». С большим удовлетворением отмечал создание на железной дороге режима, затрудняющего для частника хлебоперевозки, и, наоборот, предоставления преимущества кооперативным и государственным органам [4]. Получалось, что с ценами можно бороться даже в убыток себе.
В это же время среди специалистов немарксистов была более глубокая и куда более спокойная реакция на рост хлебных цен. Так, сотрудники Наркомфина, анализируя состояние народного хозяйства в 1924/25 г.,
стремительное увеличение хлебных цен объясняли недобором хлеба, плохими видами на урожай, облегчением сельхозналога. Обращали внимание на большую роль эмиссионно-денежного фактора. Новые деньги в больших размерах проникали в деревню, увеличивая ее денежные ресурсы, и заставляли держателя хлеба относительно меньше стремиться к продаже своего продукта. Крестьянин начинал больше ценить хлеб, чем деньги, и в этом изменении отношения к деньгам находило свое отражение положение, превышавшее потребности увеличение денежной массы. Но среди причин ими называлось и недостаточно гибкое регулирование хлебного рынка и хлебных цен (несоответствие в ходе заготовительной и налоговой кампании, недостаточное снабжение производящих районов промышленными товарами, некоторые меры по ограничению свободы хлебооборота, «лимитная политика» и т.д.) [5].
Между тем крестьянское хозяйство с 1921 г. медленно, но неуклонно начинало возобновлять свои рыночные связи, увеличивая сбыт своих продуктов, и тем самым становилось во все большую зависимость от рыночных условий. В печати появляются работы, где доказывалась опасность увлечения низкими хлебными ценами. Интересное исследование было проведено Ал. Мануйловым, который проанализировал 196 крестьянских бюджетов 1923 г. по четырем губерниям: по ценам двух основных зерновых хлебов - ржи и пшеницы. Он пришел к достаточно аргументированному выводу о том, что низкие цены на зерновые хлеба наносят не только серьезный ущерб экономически более мощным слоям деревни, но и мелким хозяйствам дают ничтожную выгоду. Они понижают покупательную способность крестьянского населения настолько, что выгода, получаемая промышленностью от низких цен, теряется благодаря падению покупательной способности наиболее сильных слоев крестьянства. От низких цен страдает не кулак, а середняк. Низкие цены на хлеб уничтожают стимул [6. С. 139, 146]. Любопытно, что редакция журнала сразу же поместила критическую заметку на статью Мануйлова. Неизвестный оппонент выступал в поддержку политики низких хлебных цен, ибо они помогали осуществлять перераспределение дохода от кулацких хозяйств деревни к ее беднейшим элементам и городу. Не соглашался он с выводом статьи о потерянном рынке для промышленности на 63,5 млн руб., поскольку она, по его мнению, компенсируется таким же увеличением покупательной способности городского населения [6. С. 147, 149]. Правда, у него почему-то не возникало вполне естественного вопроса, как долго крестьяне в таких условиях будут выращивать хлеб? Эти два материала, помещенных в одной книжке журнала, обозначили два подхода, утвердившихся в нэповской экономической периодике. В первом случае аргументированные расчеты, обоснование развития сельскохозяйственного производства, во втором - преобладание голословных утверждений и ставка на распределение, а не на прогресс производства.
Однако с момента создания Наркомторга весной 1924 г. стали устанавливать плановые директивные цены. Первоначально они рассматривались как ориентировочные. Но уже осенью 1925 г. конвенционные цены, превышение которых со стороны заготовителей стало наказываться в административном и даже уголо-
вном порядке, по существу превращались в ранее отмененные твердые лимиты. Тем не менее, в 1925/26 г. установить директивный уровень цен в большинстве производящих районов большевикам не удалось. Окончательная замена рыночного механизма ценообразования на директивный произошла в кампанию 1926/27 г. и была закреплена в 1927/28 г. [7. С. 201].
Еще проблема хлебных цен оставалась актуальной на протяжении всего нэпа постольку, поскольку уже в 1923 г. был возобновлен экспорт хлеба, который стал важным источником накопления средств для промышленности. Объективная необходимость ускорения промышленного развития порождала у партийно-государственного руководства соответствующие планы, которые существенно превышали реальные возможности получить хлеб для экспорта. Впервые такой просчет произошел в конце 1925 г. Об этом много говорилось на XIV съезде ВКП (б). Планы оказались завышенными на 200 млн пудов, в результате чего вложения в промышленность снизились с 1,1 млрд руб. до 700-800 млн руб. [8]. Однако в нашей литературе начиная с конца 1980-х гг. утвердилось мнение о том, что тогда было найдено положительное решение, достойное подражания, планы поправили, не меняя общей экономической политики, и в 1926 г. сумели увеличить экспорт и выравнить «темп» промышленного роста [9. С. 17]. Но за этим внешне благополучным разрешением кризиса скрывался дальнейший процесс борьбы за низкие хлебные цены за счет деревни, за твердые лимиты. Поэтому его трудно было повторить в 1926 г. и почти невозможно в конце 1927 г. - именно ввиду того, что не меняли «общую экономическую политику», а продолжали ее.
Возвращаясь к концу 1925 г., необходимо обратиться к заседанию Политбюро 10 декабря, где был обсужден вопрос «О работе ЦСУ в области хлебофуражного баланса». Обсуждение выглядело, по меньшей мере, парадоксальным, поскольку ЦСУ обвинялось не в преувеличении, а в преуменьшении возможностей производства и, следовательно, государственных заготовок хлеба. Партийное руководство подвергло идеологическому разносу деятельность П.И. Попова - крупного земского статистика, возглавлявшего ЦСУ с 1918 г. Тон в этом пофоме задавали И.В. Сталин и его сторонники. В принятом постановлении говорилось: «Признать, что и т. Поповым, как его руководителем, были допущены крупные ошибки при составлении хлебофуражного баланса, сделавшие баланс недостаточным для суждения ни о товарности, ни об избытках и недостатках хлеба, ни об экономических отношениях основных слоев крестьянства». А.И. Попов, отстаивавший в прямом споре со Сталиным невысокие показатели хлебного производства и отказавшийся признать наличие огромных запасов хлеба у кулаков, был в тот же день отстранен от руководства ЦСУ. В.П. Данилов обоснованно отмечает, что со сменой руководства ЦСУ оно было грубо подчинено политике и стало предоставлять угодные ей сведения, сыгравшие заметную роль в деревенской трагедии. Стариков-земцев П.И. Попова и А.И. Хрящеву сменили молодые и исполнительные B.C. Немчинов и А.И. Гайстер. Не случайно уже в 1926 г. сталинское руководство прибегло к манипуляции с оценкой крестьянских запасов [9. С. 17]. Перед нами событие, больше похожее на фарс,
чем на элемент серьезной политики - ответственный за просчеты возлагает обвинение на невиновного. Это решение Политбюро открыло возможность произвольно завышать «невидимые хлебные запасы» у крестьян, что приводило к подрыву хлебного и других рынков сельскохозяйственных товаров. Используя завышенные данные о натуральных крестьянских запасах, проще было обосновывать низкие цены.
Но в 1926 г. в партии еще имелись силы, которые, например, понимали, что нельзя страховые запасы крестьянства рассматривать как спекулятивные. Так, в частности, на апрельском пленуме ЦК ВКП (б) 1926 г. считал Я. А. Яковлев, в недалеком будущем нарком земледелия СССР и сторонник ускоренной коллективизации. Он также не соглашался с Л.Б. Каменевым, что в срыве хлебозаготовок виноват кулак, а указывал на неверный и преувеличенный план и предлагал научиться исходить из действительности [10. С. 36]. Здесь необходимо отметить роль объединенной оппозиции, которая по крестьянскому вопросу занимала леворадикальную позицию и как бы подготовляла базу для сталинской политики в 1928 г. Наиболее рельефно это обнаружил июльский пленум ЦК ВКП (б) 1926 г., где с докладом «Об организации и методах хлебозаготовок в текущем году» выступил Л.Б. Каменев, предложивший «сводить баланс между городом и деревней за счет снижения цен на сельхозпродукты», а среднегодовую цену на хлеб установить на уровне 85-90 коп. Его поддержал Г.Л. Пятаков, утверждавший, что «деревня обгоняет промышленность», и «мы имеем богатение деревни» [11]. Как известно, объединенная оппозиция по этим проблема получила отпор. Большинство в партийном руководстве в 1926-1927 гг. высказалось за продолжение нэповской политики. Но это было продиктовано, скорее всего, политическими, нежели экономическими соображениями большевиков, многие из которых уже сделали ставку на Сталина. Действительно, что это за сторонник нэпа, который в апреле 1926 г. заявлял, что «при определении диспропорции промышленности и сельского хозяйства исходить из рыночных отношений - неправильно» (А.И. Микоян) [10. С. 52].
На словах большинство высшего партийно-государственного руководства выступало против выравнивания ценового баланса только за счет города, но в реальной жизни получалось то, к чему призывала троц-кистско-зиновьевская оппозиция. Объединенная воля государственного и кооперативного заготовительного аппарата приводила к значительному понижению сельскохозяйственных цен (табл. 1 [12]).
Таблица 1
Понижения местной цены в производящих районах (коп.)
Рожь Пшеница
1925/26 1926/27 1925/26 1926/27
Октябрь 110 82 152 123
Январь 140 85 171 124
Март 141 89 177 131
Данные таблицы свидетельствуют о весьма значительных успехах в области снижения хлебных цен, но в области цен на промышленные товары подобных успехов не наблюдалось. После весны 1925 г. началось
вновь расхождение индексов промышленных и сельскохозяйственных цен. Это окончательно подрывало веру крестьян, и они стали придерживать хлеб, что стало заметно зимой 1926/27 г. Кроме того, подобное регулирование цен приводило и к другим не менее серьезным перекосам в хозяйстве страны. Так, если осенью 1913 г. превышение цены на рожь в потребляющих районах над заготовительными составляло 30 коп., то в 1925/26 г. оно составило 55, а в 1926/27 г. уже 99 коп. Такую же картину давало и сопоставление цены муки с заготовительной ценой зерна [13].
И здесь приходится опять говорить о расхождении между словом и реальной политикой. В начале 1926/27 г. было признано политически нецелесообразным и фактически невозможным проведение монополии хлебной торговли. Допускалась легализация в известных пределах внепланового и частного хлебооборота на принципах подчинения его регулирующему воздействию государства. Путем усиления регулирующих функций биржевой периферии предусматривалось направить соответствующим образом частный хлебооборот. Для этого через биржи должно было проводиться снабжение артельного и частного хлебопечения, мелкооптовой и розничной частной торговли; кредитование частных лиц также должно было содействовать вовлечению внепланового хлебооборота в сферу регулирования государства. Союзные организации принимали участие в снабжении внутреннего рынка по генеральным договорам в производящих районах, имеющих крупные промышленные центры. В остальных производящих районах основные заготовители должны были осуществлять реализацию в порядке воздействия на биржевой и внебиржевой спрос. Госбанк, заключая договорные отношения с Обществами взаимного кредита (ОВК) и частными лицами, должен был все свои операции производить на товарных биржах. Намечая такую систему заготовок и реализации, исходили из тех соображений, что заготовительные и реализационные возможности государственных и кооперативных организаций не настолько велики, чтобы можно было возложить на них полное удовлетворение внутренних потребностей без опасности организационных осложнений.
Что же получилось в реальности? Выполнение плановых заданий было возложено на Хлебопродукт, потребительскую и сельскохозяйственную кооперцию; заготовительный аппарат Госторга был ликвидирован; собственная заготовительная работа Госбанка была резко сокращена; в качестве основных заготовителей были оставлены местные мельничные тресты. Для обеспечения снабжения потребительских рынков основные заготовители должны были заключать с наиболее крупными местными и кооперативными и государственными хлеботоргующими организациями генеральные договоры на поставку хлеба. Договоры эти охватывали в среднем 30-35 % емкости наиболее важных потребительских центров. В производящих районах генеральные договоры заключались плановыми заготовителями областного масштаба, крупными кооперативными объединениями и местными мельничными трестами.
Слабо развивалась деятельность товарных бирж. В большей степени они не смогли выполнить свои зада-
чи из-за системы генеральных договоров, проникших в хлебную торговлю. Увеличение системы генеральных договоров, характерное для торговой работы кооперации, негативно отразилось на хлебной торговле. Практика генеральных договоров получила гораздо большее распространение, чем предусматривалось, стесняя нормальный коммерческий оборот. Точно также более широкое распространение получила практика обязательных планов завозов по специальным нарядам регулирующих органов.
Кроме того, по данным о прохождении хлебных грузов через учетно-контрольные пункты, участие частных и внеплановых организаций в снабжении центральных потребительских районов из месяца в месяц сокращалось, дойдя до 12,9 % в октябре против 22,4. % в июле. Наиболее эффективным приемом этой планомерной рестрикции были транспортные ограничения. В результате вся тяжесть снабжения внутреннего рынка упала на основных заготовителей [14. С. 31, 36].
Вместе с тем, такая экспансия реализационной работы основных заготовителей себя не оправдывала с точки зрения требований интересов всей системы регулирующих мероприятий, так как организационные дефекты аппарата усиливали тот разрыв между ценами потребляющей и производящей сторон.
Между тем даже специалисты ортодоксального направления в разгар хлебозаготовительной кампании считали, что именно неоправданная ставка на генеральные договоры, планы завоза дезорганизовали рынок, усилили ажиотаж на нем, что и привело к значительному разрыву цен. Обращая внимание на политическое значение усиления роли основных заготовителей в заготовках и снабжении, в то же время они подчеркивали, что достижения эти с точки зрения народнохозяйственного эффекта обошлись недешево. Предлагалось произвести некоторое сокращение роли основных заготовителей в снабжении внутреннего рынка и пойти на некоторое расширение внепланового хлебооборота, его легализации [14. С. 35, 39].
Вообще, серьезных аналитических работ относительно ценовой политики в деревне в распоряжении власти было предостаточно. Известный ученый, специалист в области аграрных отношений, А.П. Челинцев в начале 1927 г. отмечал, что уровень цен и ценовые эквиваленты требуют коренных корректив и выработки мер, допускающих повышение цен до уровня, приближающегося к себестоимости производства и хотя бы несколько превышающего его. Признавая это самой трудной проблемой, он считал самым важным повышение цен вначале. Потом (через организации, стимулируемой достаточной ценой) можно будет снижать заготовительные цены. Ученый обращал внимание на то, что период нэпа показал -прорывы и ошибки в ценовой политике приводят к кризисам то в одной, то в другой части народного хозяйства. Реконструкция в сельском хозяйстве возможна при уверенности хозяина, что цены на продукты этих отраслей не будут убыточны. Удручающе опасным, по его мнению, был сохранявшийся разрыв хлебных цен 1926/27 г. между потребляющими и производящими районами, который по сравнению с довоенным уровнем вырос на 150 %, а рост собственного крестьянского потребления еще более свидетельствовал о необходимости оздоровления и упрочения сельскохозяйственных цен.
А.П. Челинцев особо подчеркивал, что административное снижение цен на промтовары без существенного увеличения массы их в стране, окажется недостаточным и предлагал на 2-3 года ввозить готовые промизделия, используя при этом разницу цен нашего и заграничного рынка на эти изделия, как финансовую базу для кредитования этой операции. Для этого вся операция должна проводиться в достаточно больших размерах. При этом он предлагал не ослаблять золотой запас и импорт индустриальных средств, что должно резко повысить товарооборот и раздвинуть безвредные размеры инфляции (достаточно вспомнить быстрый рост товарной ценности червонной массы при нэпе на базе товарооборота). Через 1-2 года это принесет расширение товарной продукции. Он считал, что можно и нужно найти уровень дохода крестьянского хозяйства, при котором начинается накопление. Так, по большинству районов в Союзе по бюджету ЦСУ 1923/24 г. сельскохозяйственный доход (условно чистый) составил 90 коп. на работника [15].
Чем больше изучаешь экономическую периодику, докладные записки экономистов в 1927 г., тем больше приходишь в недоумение - как можно было к ним не прислушиваться? Ведь при всем разнообразии подходов и концепций все были едины в одном - необходимо исправлять ценовую политику в отношении деревни.
Осенью 1927 г. П.П. Маслов, опираясь на общераспространенные статистические данные, пришел к выводу, что доля, получаемая из общего народнохозяйственного дохода сельским хозяйством и промышленностью, не находилась ни в каком соответствии ни с количеством труда, затрачиваемого в той и другой отрасли хозяйства, ни с количеством продуктов, производимых этими отраслями. Благодаря этому, разница величины доходов городского и сельского населения в пользу города после революции значительно увеличилась.
Ученый обращал внимание на опасность стремления хозяйственников понижать цены на сельскохозяйственное сырье с целью удовлетворить требование снижения цен продуктов обрабатывающей промышленности. В результате такой политики началось сокращение товарной продукции сельского хозяйства. Вывод Маслова: сельское хозяйство и до, и после революции находится в неблагоприятных условиях, чтобы избежать кризиса, государство должно увеличить затраты для роста сельскохозяйственной продукции [16].
К аналогичным выводам приходил Н.Д. Кондратьев, подчеркивавший, что деревня получала с рынка лишь около 70-80 % той массы индустриальных товаров, которую она получала до войны, что особенно неблагоприятны для развития сельского хозяйства конъюнктурные цены. Сельское население, покупая продукты обрабатывающей промышленности по повышенным ценам и продавая продукты своего производства по пониженным ценам, теряло гораздо больше, чем при оплате самых высоких налогов. Неблагоприятное распределение национального дохода для деревни обуславливается, главным образом, конъюнктурой сельскохозяйственных цен. Наиболее неблагоприятное соотношение цен складывалось как раз
для тех сельскохозяйственных товаров, которые производились главным образом для рынка, и это соотношение создавалось как раз в самое последнее время
- в 1926/27 г. Еще более неблагоприятная конъюнктура была для товарной части сельскохозяйственной продукции. Сложившаяся конъюнктура толкала мел-
кое крестьянское хозяйство на производство продуктов для собственного продовольствия, а не для продажи. На этом фоне очень многозначительно выглядело сопоставление положения сельского хозяйства в условиях нэпа с довоенным по расчетам Наркомзема РСФСР (табл. 2 [17. С. 194, 196, 204-206]).
Таблица 2
Стоимость капиталов на одно крестьянское хозяйство по РСФСР (в оценке по довоенным ценам)
Виды капитала 1913 1925/26 1926/27 %%к 1913 г.
1925/26 1926/27
Постройки 426,6 396,1 406,2 85,6 87,8
Сельхозинвентарь 67,4 42,5 45,4 63,1 67.4
Транспортный инвентарь 47,6 28,4 30,6 59,7 64,3
Весь инвентарь 115,0 70,9 76,0 61,7 66,1
Скот 285,6 232,7 237,0 81,5 83,0
Итого 863,2 699,7 719,2 81,1 83,3
Таблица показывает, что все виды орудий и средств производства в расчете на хозяйство давали повышение. Однако они не достигали довоенного уровня. Отсюда видно, что снабжение современного сельского хозяйства орудиями и средствами производства было ниже довоенных. В этих условиях низкие цены создавали в сельском хозяйстве критическое положение, близкое к глубокому хозяйственному кризису.
Н.Д. Кондратьев предлагал партийному руководству усилить снабжение деревни предметами промышленного производства, повысить покупательную силу
сельскохозяйственных товаров на местных рынках (главным образом за счет снижения стоимости промышленных изделий и снижения издержек торгового обращения, развития сельскохозяйственного экспорта) и проводить весьма осторожную и поощрительную политику в отношении трудовых развивающихся высокотоварных хозяйств [17. С. 209-210].
Косвенно об ошибочности ценовой политики государства в отношении аграрного сектора к 1926 г. можно было судить и по динамике рынка частных хлебозаготовок (табл. 3 [17]).
Таблица 3
Среднегодовые заготовительные цены в СССР (коп.) в 1924-1927 гг. у государственных и частных заготовителей
Цена заготовителей: Рожь Пшеница Овес
1924/25 1925/26 1926/27 1924/25 1925/26 1926/27 1924/25 1925/26 1926/27
государственных 84 93 71 118 125 104 83 88 59
частных 116 113 91 173 148 125 119 122 77
Из табл. 3 обнаруживаются интересные тенденции. Прежде всего, цены в частном секторе имели ту же тенденцию к понижению, что и в обобществленном. С другой стороны, учитывая, что характерной чертой хлебного рынка с начала 1924/25 г. являлась хроническая нена-сыщенность потребительского спроса [17. С. 251], т.е. превышения спроса над предложением, цены частных заготовителей в большей степени способствовали процессу накопления в крестьянских хозяйствах. Сопоставление динамики цен у частника и основных заготовителей позволяет сделать вывод о конкуренции, которую могли использовать сельскохозяйственные производители для защиты своих интересов. Кстати, государственные и кооперативные структуры конкурентную борьбу проигрывали прежде всего за счет высоких торговых и накладных расходов.
В современной историографии достаточно обоснованно отмечается, что административная система хлебозаготовок оказалась несовершенной. Степень экономической независимости крестьянина от системы была настолько велика, что он мог длительное время задерживать продажу хлеба или вообще от нее отказаться [7. С. 202; 18]. Таким образом, нарастание администрирования в 20-е гг. в какой-то степени обуславливалось неэффективностью командных методов в мирных, спокойных течениях созидательной жизни.
Судя по многочисленным фактам, 1926/27 г. оказался во многом ключевым в ценовой политике Советского государства. Даже многие сторонники официальной политики признавали хлебные цены довольно низкими [19], что значительная часть крестьянских излишков снимается еще весной-летом до наступления нового урожая, что крестьянские накопления не представляют чего-либо чрезмерного, не достигая в высшей группе даже размеров годичной потребности [20]. Известный экономист В.Г. Громан, сторонник высоких темпов индустриализации, анализируя конъюнктуру 1926/27 г., вынужден был признать, что «придется пересматривать политику заготовительных цен, политику цен на промышленные товары и, может быть, даже план капитальных работ в смысле их размеров и направления». В начале 1928 г., рассматривая конъюнктуру в октябре-декабре 1927 г., он прогнозировал, что несоблюдение необходимой равномерности в развитии различных элементов хозяйства и несогласованность их друг с другом приведет к экстренным мерам, которьге несут в себе зародыш новых затруднений [21, 22].
Между тем положение крестьянства к концу нэпа по ряду позиций не достигло довоенного уровня. Достаточно наглядно это обнаруживалось в области денежных накоплений. Деревня стояла значительно ни-
же города по числу вкладчиков - в 2,5 раза, по сумме вкладов в 3 раза. Из 27 млн крестьянских дворов состояло вкладчиками всего 1 %. Из 3 млн рабочих промышленности вкладчиками состояло 15-18 %. В сравнении с довоенным временем к концу 1928 г. сумма единоличных вкладов составляла 15 % довоенного (без поправки на курс рубля), а число вкладчиков достигло 45,3 %. На 1 января 1913 г. на 1000 жителей приходилось 50 вкладчиков. На 1 октября 1928 г. - 25 вкладчиков [23]. В итоге к концу нэпа стало меняться отношение крестьянства к власти. Как отмечается в современной историографии, в 1926 г. впервые письма с критикой и отрицательными характеристиками центральной власти возобладали над письмами, в которых содержались поддержка и одобрение ее политики. Более чем в 28 % писем читатели «Крестьянской газеты» выражали недовольство советской властью и в 23 % сообщали о своей поддержке ее. То же соотношение, в котором негативные взгляды преобладали, наблюдалось и в оценках деятельности компартии. Славословия все больше тонули в хоре совершенно иных писем, тематика которых варьировалась от конструктивной критики до откровенной хулы и ругани советской власти. Недовольство охватывало все слои деревни.
Основные причины того, что большая часть деревни жила в нужде, сами крестьяне усматривали в налогах и неправильно установленных ценах. Это вызывало крестьянское недовольство по отношению не только к местной власти, но и к советской власти в целом, у которой слово расходилось с делом. Высока была зависть и ненависть к городу, который эксплуатировал деревню с помощью «ножниц». Тема «ножниц» цен занимала в крестьянских письмах весьма заметное место. Для крестьян здесь точкой отсчета стало довоенное время. Постоянно упоминалось, что необходимо снизить стоимость сукна, ситца, сапог, сельхозмашин и проч. «хотя бы до военного уровня» [1. С. 18,497; 24. С. 193-194].
Кроме того, с восстановлением крестьянского хозяйства заметнее становилась дифференциация деревни и как следствие этого, обострение конфликтов бедноты с зажиточными слоями. Крестьянство начинает открыто бороться за овладение сельскими и волостными советами для защиты своих экономических интересов. Наиболее распространенными оставались требования самостоятельных выборов населением местных советов. Информационная сводка ОГПУ от 3 февраля 1927 г. сообщала, что в с. Мякинино Московской губернии на перевыборном собрании был отвергнут список, намеченный активом. Собрание, несмотря на возражение уполномоченного ВИКа, избрало своих делегатов на съезд волости. Подобная картина наблюдалась в Рязанской, Владимирской губерниях [1. С. 16-17, 503].
Сводки Информотдела ОГПУ за лето-осень 1927 г. отразили нарастание требований создания широкой сети крестьянских союзов как организаций политического или хотя бы профсоюзного типа, выражающих и защищающих интересы крестьянства. Это явление отражало рост недовольства всего крестьянства не только своим незавидным экономическим положением, но и политическим бесправием. По социальному положению за крестьянские союзы выступали не только зажиточные, середняки, но и беднота (табл. 4 [25]).
Таблица 4 Социальный состав (%) участников движения за крестьянские союзы в 1926-1927 гг.
1926 1927
Кулаки и зажиточные крестьяне 39,1 36,3
Середняки 51,2 52,5
Бедняки 9,7 11,2
Таблица свидетельствует о том, что середняки и зажиточные крестьяне являлись главной движущей силой этого движения. Однако тот факт, что среди сторонников крестьянских союзов присутствовала и беднота, доля которой росла, лишний раз доказывает, что недовольно властью было большинство деревни. Кроме того, преобладающей задачей крестьянских союзов становилось регулирование цен (по сельскохозяйственным районам удельный вес их доходил до 60 %) Это, в свою очередь, доказывало, что низкие, несправедливые цены на продукцию сельского хозяйства являлись одной из основных причин недовольства большей части крестьянства.
Красноречивы были и высказывания крестьян. В начале июня на пленуме Софринского ВИКа Сергиевского уезда Московской губернии прозвучало утверждение: «При Николае жить было гораздо лучше. Нам надо организоваться в крестьянский союз и предъявить Соввласти требования. Если же этого не сделаем в ближайшее время, то они окончательно окрепнут и нас совсем задушат. Нас, крестьян, хотят живыми в фоб положить» [26. С. 22, 75-76]. Нельзя не заметить, что во многом правота подобных утверждений будет подтверждена событиями 1928-1930 гг. Во многом созвучна приведенному высказыванию и позиция середняка из с. Марково Амурского округа, который объяснял своим односельчанам: «Советская
власть не рабоче-крестьянская, как ее называют, а просто рабочая. Рабочие союзы есть, а вот крестьянских не существует. Оно и выходит, что крестьяне -рабы, а рабочие - хозяева и своему, и крестьянскому добру. Они устанавливают цены на свои и на крестьянские товары такие, какие лишь им выгодны. А вот если бы были крестсоюзы, то мы рабочих не очень бы спрашивали» [26. С. 432]. Важно отметить не только справедливость крестьянских требований и претензий, но и подчеркнуть, что они появлялись во всех регионах РСФСР совершенно стихийно и спонтанно, что, безусловно, говорило о глубокой их мотивации.
Как же вело себя высшее партийно-государственное руководство страны в 1927 г.? Прежде всего, необходимо обратиться к решениям февральского пленума ЦК ВКП (б) 1927 г., который принял резолюцию о снижении отпускных и розничных цен. Анализ резолюции оставляет двойственное впечатление. С одной стороны, она содержит заявление о том, что в проблеме цен перекрещиваются все основные экономические и политические проблемы СССР, что установление правильных взаимоотношений крестьянства и рабочего класса упирается в проблему цен. Здесь и признание невыполнения постановления партии от 2 июля 1926 г. о снижении цен на промышленные товары, и поэтому важнейшим определялся курс на снижение цен на промтовары. Кроме того, повторялся прежний тезис о недопустимости ставить задачу «теперь же совершенно
вытеснить частный капитал с рынка» [3. С. 433,442]. Но, с другой стороны, на этом фоне явным диссонансом выглядело причисление к крупнейшим успехам партии на хозяйственном фронте упорядочение хлебозаготовительного дела и установление устойчивых хлебных цен [3. С. 432]. В итоге получалась странная картина: на протяжении 1926-1927 гг. цены на промышленные товары снижению никак не поддавались, а сельскохозяйственные стали устойчивыми. При этом большая часть резолюции, посвященная политике снижения цен на промтовары, не определяла реальный экономический механизм подобного процесса. Она в основном содержала общие требования к промышленности сократить себестоимость и поднять качество изделий, а к государственной и кооперативной торговле - снизить собственные издержки, т.е. повторялось то, что встречалось в соответствующих партийных постановлениях на протяжении 1924-1926 гг.
Обращение к стенограмме пленума подтверждает отмеченные характеристики ценовой политики партии. Из всех выступавших по вопросам цен только один Г.Н. Каминский назвал происходившее своим именем, заявив, что низкие хлебные цены удалось удержать фактически вводом хлебной монополии, а не обеспечением заинтересованности крестьянства в результатах своего труда. На что, кстати, получил исчерпывающий ответ А.И. Микояна: «...во всероссийском масштабе у нас нет свободной торговли хлебом» и веское сталинское: «Правильно» [27]. На июльско-августовском пленуме ЦК ВКП (б) 1927 г. Микоян с оптимизмом утверждал, что «мы имеем громадные достижения в области хлебозаготовок, которые являются достижением социалистической экономики, побежде-ния крестьянской стихии, охват заготовок на 80 % государственными и кооперативными органами, устойчивость рыночных цен» [28].
Если сравнить позицию большевистского руководства с ситуацией на сельскохозяйственном рынке, то напрашивается вывод, что большевиков по существу мало беспокоили последствия их прямого вмешательства в ценообразование (громадный рост дефицита, крестьяне теряли стимул продавать свою продукцию и т.д.). Сталин и его сторонники уже готовились к ускоренной коллективизации и «наступлению на кулачество». Современный исследователь В.А. Шишкин справедливо подметил, что уже на XV съезде ВКП (б) в выступлениях И.В. Сталина, С.В. Косиора, В.М. Молотова, В.В. Куйбышева, А.И. Микояна с разных сторон рассматривалась идея форсированной ломки социальных отношений в деревне и ускорения коллективизации сельского хозяйства [29]. Заслуживают внимания откровения Микояна, которые В.А. Шишкин справедливо охарактеризовал зловещими: «Некоторые задачи хозяйственной политики, которые стояли перед нами в период "военного коммунизма", не осуществились и не могли осуществиться на путях, методами и в обстановке "военного коммунизма". Между тем многие из этих задач, на новой более высокой ступени развития нэпа, при применении новых методов, становятся выполнимыми» [30].
Почему же большинство высшего партийного руководства страны проявляло столь вопиющую близорукость к опасным последствиям собственной политики? Одно из объяснений - большевики укрепились у
власти, овладевали искусством демагогии, чем ввергали в недоумение многих: говорят и пишут в газетах одно, а делают совершенно другое. Наглядно это обнаружило и государственное регулирование цен в 20-е гг. На протяжении всего нэпа большевики декларировали борьбу с «ножницами» цен, за «смычку» города с деревней. На деле громогласно объявленная борьба за снижение розничных цен в промышленности давала мизерные кратковременные успехи, но зато и без того низкие заготовительные цены на хлеб становились все более «низкими и устойчивыми».
Уверенность большевикам придавал и тот факт, что хотя негативные отношения деревни к советской власти и нарастали, но массовые выступления против властей в деревне оставались на очень низком уровне: 63 «массовых выступления» за 1926-1927 гг. [1.С. 642] Дело в том, что политика военного коммунизма, а затем разгул в период нэпа якобы местной инициативы по выжиманию средств из деревни приводили к подрыву даже ближайших прозаических целей сельскохозяйственной деятельности. Отдача от крестьянского труда не соответствовала затраченным усилиям по причине постоянных изъятий средств из деревни, с одной стороны, а с другой - ставшие вполне очевидными гарантии обеспечения со стороны властей, пусть даже качественно крайне низкого уровня существования слоя социальных иждивенцев, лишали многих в деревне всякого желания трудиться. Судя по письмам, читатели «Крестьянской газеты» в этих условиях стали искать новый модус вивенди. Идея о том, что нужно «сделать крестьян как рабочих», получала в деревне все большую поддержку. Поэтому тотальное огосударствление земли не только не вызывало протеста, но приветствовалось. «Чем так жить,
- пишет в 1926 г. один из читателей, - лучше устроить социализм. Я бы пожертвовал свое состояние с условием, чтобы быть обеспеченному жалованием и правами среднего служащего» [24. С. 200].
Кроме этого, большевики начинают использовать политическую полицию, коей являлось ОГПУ, в качестве важнейшего инструмента советской экономической политики. В 1926 г. к проведению хлебозаготовок впервые после перехода к нэпу привлекалось ОГПУ, хотя еще в пределах, ограниченных функциями Экономического управления и Информационного отдела. 19 августа 1926 г. по системе ОГПУ был разослан секретный циркуляр № 165555 /с/759/ эку, который сообщал: «Исходя из условий текущей хлебозаготовительной кампании, на органы ОГПУ возлагаются выявления» по линии ЭКУ «причин, задерживающих выпуск хлеба на рынок его держателями», а также причин и факторов, вызывающих «чрезмерные» колебания цен, содействующих усилению роли частных заготовителей и препятствующих деятельности государственных и кооперативных заготовителей [9. С. 18]. Это поразительный документ, подтверждающий наши предположения, что большевистское руководство, имевшее в своих руках массу доказательств собственных просчетов и неудач в регулировании рынка, упорно пыталось найти причины на стороне только в лице частных заготовителей.
Поэтому не удивительно, что уже в разгар нэпа возникли угрозы крутого поворота аграрной полити-
ки. Так, 24 августа 1926 г. появилась первая сводка о ходе хлебозаготовок экономическим управлением ОГПУ, свидетельствующая тем самым о том, что участие в заготовках хлеба вводится в число задач системы. Сводка названа «ориентировочно-информационной» именно потому, что в ней была изложена информация об условиях, организации и практике хлебозаготовок для ориентирования системы ОГПУ в новой для нее сфере деятельности [31].
Безусловно, привлечение ОГПУ к осуществлению хозяйственных мероприятий рано или поздно должно было привести к развязыванию террора. И он не заставил себя ждать. Публикуемые в первом томе «Трагедия советской деревни» документы вводят в научный оборот свидетельства о первых собственно сталинских массовых репрессиях, проведенных в июне 1927 г. и направленных против интеллигенции и крестьянства. В документах ОГПУ сообщалось, что «во время июньской операции» было проведено до 20 тыс. обысков и арестовано 9 тыс. человек [9. С. 22]. Судя по спецсвод-ке Отдела информации и политконтроля (ИНФО) ОГПУ от 23 июля 1927 г., основные операции ОГПУ были проведены в деревне. В общественном мнении деревни они связывались чаще всего с военной опасностью. Впрочем, встречались и более реалистические попытки понять происходившее: «Что за свобода, что нельзя ничего сказать и сейчас же арестовывают, и за что арестовывают, об этом умалчивают» [26. С. 79].
Официальная версия «массовых операций» ОГПУ связывала их с непосредственной угрозой войны. Документы из личного архива Сталина позволяют составить представление о действительном характере первого опыта сталинских репрессий и полностью отклонить ее официальную версию. Идеологическая кампания по поводу внешней опасности нужна была Сталину и его сподвижникам для решения своих задач внутри страны и, прежде всего, для устранения любой оппозиции и сосредоточения всей полноты власти в собственных руках. Сталинская директива о репрессиях была отправлена из Сочи в 1 ч. 50 мин. 8 июня и на протяжении одного дня превратилась в решение Политбюро, и в тот же день начала осуществляться ОГПУ на практике. Бухарин и Рыков скоро остановят военизацию обстановки внутри страны и тем самым прервут уже начатые ОГПУ «массовые операции». Прекращение «операций» ОГПУ в какое-то определенное время не было заранее запланированным. Во всяком случае, в письме И.В. Сталина В.Р. Менжинскому 26 июня 1927 г. речь шла о продолжении и развитии только-только начатого. Кстати, в этом письме содержится в основных чертах программа сталинских репрессий, осуществленных в 1936-1938 гг. [9. С. 22-24].
Кроме того, партийное руководство ответило на растущее недовольство крестьянства мобилизацией бедноты и резким расширением контингента «лишенцев», т.е. тех, кто лишался права участия в выборах. Информационная сводка ОГПУ по перевыборам сельсоветов от 16 марта 1927 г. свидетельствовала, что в Тульской, Нижегородской и Вологодской губерниях количество «лишенцев» за год выросло в 2,2-2,5 раза, в Самарской и Воронежской - в 3 раза, а в 18 округах Сибирского края - больше чем в 5 раз [1. С. 17, 534-535].
Таким образом, большинство партийно-государственного руководства с точки зрения потребностей народного хозяйства вело себя неадекватно. Причины растущих затруднений, лежащие в объективной отсталости сельского хозяйства и в просчетах экономической политики, упорно и последовательно игнорировались. Вместо внесения принципиальных корректив в свои регулирующие рынок мероприятия (их не было нужды выдумывать, они не раз были высказаны известными специалистами и не составляли тайны для властей) с учетом объективных, а не эфемерных возможностей советской хозяйственной системы, ста-вка делалась на привлечение ОГПУ.
В конце нэпа в партийно-государственном руквод-стве были силы, которые понимали, что критическое положение в сельском хозяйстве во многом связано с ошибками и просчетами собственной экономической политики. Об этом красноречиво свидетельствовали основные положения доклада Г.В. Чухриты к заседанию Экономического совета РСФСР «Об усилении хлебозаготовок во П-м полугодии 1927/28 хлебозаготовительного года» от 24 декабря 1927 г. (Чухрита Георгий Войцехович (1895-1937) - из семьи рабочего. Образование среднее. Член партии большевиков с 1918 г. В 1927-1928 гг. нарком торговли РСФСР. С 1929-1930 г. начальник отдела, затем зам. наркома снабжения СССР. Репрессирован [26. С. 21, 832]). В докладе, кстати, подчеркивалось, что причины хлебозаготовительного кризиса довольно хорошо всем известны. Докладчик называет следующие причины кризиса: недород в главнейших хлебопроизводящих районах; неблагоприятная погода осенью 1927 г.; преувеличенные расчеты хлебофуражного баланса Экспертного совета ЦСУ в отношении валовых сборов и товарности, на которых затем строился план хлебозаготовок; недостаточное, а по некоторым вдвое меньше прошлогоднего, снабжение основных хлебопроизводящих районов промтоварами; снижение заготовительных цен на хлеб в ряде производящих районов в сентябре-октябре; жесткое административное регулирование из центра заготовительной деятельностью на хлебном рынке всех заготовителей, способствующее бюрократическому их перерождению, превращению в чиновников, лишенных всякой целесообразной хозяйственной инициативы [26. С. 115-116]. Перед нами достаточно реалистическое понимание сущности хозяйственных затруднений, которое даже не упоминает частного заготовителя и тем более репрессий против него. Доклад Чухриты выделяется также прямым указанием на «снижение заготовительных цен», о чем другие документы обычно не упоминают. Однако, на наш взгляд, главное содержалось в признании докладчиком в качестве основных причин напряжения всего сельскохозяйственного рынка, следующего:
а) «темп роста капитальных вложений в промышленность и строительство вообще опережают темп роста народнохозяйственного дохода;
б) рост фонда зарплаты и других видов денежного дохода населения не находится в необходимом соответствии с ростом промпродукции широкого потребления, ростом производства главнейших продуктов питания;
е) развертывание промышленности обгоняет рост ее сельскохозяйственной базы.
Г.В. Чухрита предлагал для устранения этих диспропорций сократить темп капитальных затрат в промышленности и строительстве в городах, всемерно усилить производство средств широкого потребления [26. С 116]. Похоже, что Г.В. Чухрита не мог представить себе возможность отказа от нэпа и применения «чрезвычайных мер». Однако никакого практического влияния на политику хлебозаготовок этот доклад не оказал: «чрезвычайщина» уже начиналась, мнение
практиков утрачивало значение.
Одной из последних попыток разрешения хлебозаготовительного кризиса в рамках нэпа можно рассматривать и директивы Политбюро от 24 декабря 1927 г., подготовленные комиссией А. Д. Цюрупы в составе А.И. Микояна, Я.Э. Рудзутака, М.П. Томского, М.И. Фрумкина. Она предусматривала «переброску промтоваров в деревню» для усиления «именно заготовок хлеба», увеличение «выпуска товаров широкого рынка» промышленностью. Административные меры ограничивались регулированием товарно-денежного обращения для увеличения государственных хлебозаготовок. Однако этот документ заметно отличался от доклада Г.В. Чу-хриты не только глубиной понимания природы хозяйственных затруднений, но и заметно большей политизированностью. В директивах Политбюро к решению сугубо экономических мероприятий привлекались местные парторганизации, признавалась необходимой посылка ответственных уполномоченных, снабженных мандатами ЦК и СТО. Кроме того, директивы считали недопустимым повышение хлебных цен и запрещали даже постановку этого вопроса в печати советских и партийных органов [32]. На наш взгляд, все это делало указанный документ не только противоречивым, но и не способным повлиять на экономическую ситуацию. Нужны были решения, сходные с предложениями Г.В. Чухри-ты. Однако события развивались настолько стремительно, что эта директива была «забыта» уже 5 января 1928 г., когда И.В. Сталин сам занялся хлебозаготовками.
Советская политика цен показала, что государство не может устанавливать правильные цены, что оно должно принимать решения рынка. В противном случае происходит нарастание диспропорций в народном хозяйстве, производители теряют стимул к производству продукции для рынка, назревает экономический кризис. Если сравнивать с предшествующим периодом военного коммунизма, то нэп, особенно в первые годьг, дал возможность снять социальную напряженность в деревне, позволил воспрянуть крестьянскому хозяйству, начать развиваться по пути повышения товарности и выхода из.по-лунатурального состояния. Но эволюция нэпа в конфискационную политику происходила весьма стремительно. Для большей части деревни причиной тому послужила дискриминационная ценовая политика Советского
государства. Город постепенно лишал крестьянство стимулов к труду, забирая из деревни не только избыточный, но и необходимый продукт.
Нэп, по крайней мере с точки зрения ценовой политики, нельзя рассматривать ни как переход от коммунизма к капитализму, ни как переход от тотального обобществления и регулирования к рыночной экономике. Скорее всего, нэп был временем частичного и временного приспособления большевиков к дореволюционному наследию с сохранением курса на социалистическое строительство, только с более умеренными методами и темпами. Граница этого приспособления, очевидно, определялась укреплением собственной власти. Постоянное вмешательство государства в процессы ценообразования подрывало нормальное функционирование народного хозяйства. При этом в политике цен большевиков в отношении сельского хозяйства наиболее рельефно обнаружился явный приоритет радикальных политических решений над естественными потребностями экономики. Порой их крайность граничила с абсурдом, который зачастую прикрывался потребностями «классовой борьбы». Продолжало сказываться в 20-е гг. революционное происхождение советской власти, что накладывало отпечаток на приоритет революционных методов перед реформистскими.
Большая часть партийного руководства и в условиях нэпа оставалась в душе, по нашему мнению, яростными революционерами (внешне они могли выглядеть и прагматиками, правда, весьма циничными). Именно они и сумели утвердиться у власти к концу 20-х гг. Как отмечает один из современных американских психологов С. Гроф, у революционеров отсутствует истинная психологическая интуиция относительно мотивов своего поведения. Они находятся под влиянием исходно ошибочных представлений и пытаются решить внутреннюю психическую проблему посредством манипуляций во внешнем мире [33]. Поэтому большевики, вместо того, чтобы обрести обещанный рай и насладиться им, вынуждены были мириться с тяготами своего нового положения в условиях нэпа, когда незаметно на обломках военного коммунизма развивалась модифицированная версия старой системы. Материал статьи, на наш взгляд, подтверждает выводы психолога. Партийные вожди оказались не способны осознать фундаментальную несостоятельность своего отношения к реальности. Им приходилось находить объяснения своим неудачам в воплощении утопических идей и выискивать виноватых - своих же товарищей, которые якобы опорочили истинную доктрину, отклонившись слишком далеко влево или вправо, потворствовали отвратительным пережиткам старой идеологии. В свою очередь, это превращало борьбу в партии за власть в самодовлеющий факт, который еще в большей мере усугублял их отношение с действительностью.
ЛИТЕРАТУРА
1. Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. 1918-1939. Документы и материалы. В 4-х т./Т. 2. 1923-1929. М.: РОССПЭН, 2000.
2. Письма во власть. 1917-1927. Заявления, жалобы, доносы, письма в государственные структуры и большевистским вождям. М.: РОССПЭН, 1990. С. 335
3. КПСС в резолюциях... Изд. 9-е. М., 1984. Т. 3.
4. Неправленая стенограмма пленума ЦК РКП (б) 25 октября 1924 г. (РГАСПИ. Ф. 17. ОП. 2. Д. 146. Л. 12, 15, 25).
5. Народное хозяйство РСФСР в 1924/25 г. (Сборник обзоров по важнейшим отраслям народного хозяйства в 1924/25 г.) Под ред. Н.Д Кондратьева. М.: Финансовое издание НКФ СССР, 1926. С. И, 20.
6. Мануйлов Ал. Экономическое значение низких хлебных цен//Социалистическое хозяйство. 1925. Кн. 1.
7. Ильиных В. А. Коммерция на хлебном фронте (Государственное регулирование хлебного рынка в условиях нэпа. 1921-1927 гг.). Новоси-
бирск: Наука. Сиб. отд-ние, 1992.
8.XIVсъезд Всесоюзной Коммунистической партии (б). Стенографический отчет. М.-Л., 1926. С. 263-264, 326-327.
9. Данилов В.П. Введение (истоки и начало деревенской трагедии)//Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. 1927—
1939. Документы и материалы. В 5 т./Т. 1. Май 1927- ноябрь 1929. М.: РОССПЭН, 1999.
10. РГАСПИ. Ф. 17. ОП. 2. Д. 220.
11. Стенограмма пленума ЦК ВКП (б) 20 июля 1926 г. с авторскими правками (РГАСПИ. Ф. 17. ОП. 2. Д. 233. Л. 214, 268, 270).
12. РГАЭ. Ф. 7733. ОП. 1. Д. 7036. Л. 199.
13. Записка А.А Соколова и К.Ф. Шмелева о понижении цен. Май 1927 г. (РГАЭ. Ф. 7733. ОП. 1. Д. 7036. Л. 214).
14. ГольденбергA.M. Полгода хлебной кампании//Вестник финансов. 1927. № 1.
15. Челинцев А Н. К вопросу о методах и принципах составления перспективных планов сельского хозяйства//Пути сельского хозяйства. 1927. №2. С. 69, 70, 72, 73,77.
16. Записка П.П Маслова - М.И. Фрумкину для комиссии Политбюро. 10 октября 1927 г.//Известия ЦК КПСС. 1989. № 10. С. 201,205-206, 213-216.
17. Кондратьев Н.Д. К вопросу об особенностях условий развития сельского хозяйства СССР и их значение. 8 октября 1927 г.//Известия КПСС. 1989. №7.
18. ИльиныхВ.А. Государственное регулирование заготовительного рынка в условиях нэпа//НЭГ1: приобретения и потери. М.: Наука, 1994. С. 170
19. Михайловский А. Хлебозаготовительная кампания 1926/27 г.//Статистическое обозрение. 1927. № 3. С. 20.
20 Лосицкий А. Распределение крестьянских хлебных запасов//Статистическое обозрение. 1927. № 4. С. 15, 22.
21. Громан В. Конъюнктура 1926/27 г.//Статистическое обозрение. 1927. № 12.
22. Громан В. Конъюнктурный обзор за 1 квартал хозяйственного года и 1 полугодие сельскохозяйственного 1927/28 г.//Статистическое обозрение. 1928. №2. С. 12.
23. Тительбаум Н. Денежные сбережения в СССР//Статистическое обозрение. 1928. № 12. С. 91, 92.
24. Литвак КБ. Жизнь крестьянина 20-х годов: современные мифы и исторические реалии//НЭП: приобретения и потери. М : Наука, 1994
25. Из докладной записки информотдела ОГПУ об антисоветских проявлениях в деревне за 1925-1927 гг. 1 марта 1928 г./Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. С. 633.
26 Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание.
27. Стенограмма февральского пленума ЦК ВКП (б) 1927 г. Печатный текст (РГАСПИ. Ф. 17. ОП. 2. Д. 276. Вып. 2. С. 55, 89).
28. Стенограмма июльско-авгуетовского пленума ЦК ВКП (б) 1927 г. Печатный текст (РГАСПИ. Ф. 17. ОП. 2. Д. 317. Вып. II. С. 50).
29. Шишкин В.А. Власть. Политика. Экономика: Послереволюционная Россия (1917-1928 гг.). СПб.: Дмитрий Буланин, 1997. С. 344.
30. XVсъезд ВКП(б): Стенографический отчет. С. 1097-1098.
31 Данилов В., Верт Н., Берелович А. Советская деревня 1923-1929 гг. по информационным документам ОГПУ (Введение)//Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Т. 2. С. 19-20
32. Постановление Политбюро ЦК ВКП (б) «О хлебозаготовках». 24 декабря 1927 г. (Приложение к протоколу № 3 заседания Политбюро ЦК ВКП (б) от 29 декабря 1927 г.(//Трагедия советской деревни. Т. 1. С. 111-112.
33. Гроф С. За пределами мозга. Пер. с англ. 2-е изд. М.: Изд-во Трансперсонального института, 1993. С. 443-446.
Статья представлена кафедрой истории и документоведения исторического факультета Томского государственного университета, поступила в научную редакцию «История» 10 ноября 2002 г
