CC BY
110
Н. А. Редько
DOI: 10.24411/1811-1629-2019-12060
СОВЕСТЬ КАК КЛЮЧЕВАЯ ДОМИНАНТА РУССКОЙ НАЦИОНАЛЬНОЙ КАРТИНЫ МИРА
NATALYA A. REDKO
'CONSCIENCE' AS A KEY DOMINANT OF THE RUSSIAN NATIONAL PICTURE OF THE WORLD
Наталья Александровна Редько
Аспирант кафедры русского языка филологического факультета Московский государственный университет им. М. В. Ломоносова Ленинские горы, д. 1, Москва, 119991, Россия ► nataliaredko@rambler.ru
Natalya A. Redko
Lomonosov Moscow State University GSP-1, Leninskie Gory, Moscow, 119991, Russia
Научный руководитель: д-р филол. наук, проф. Е. А. Нефедова
'Совесть' относится к базовым концептам русской духовной культуры. К анализу семантики слова совесть и его производных в своих трудах обращались многие отечественные лингвисты. В статье на материале говоров архангельского региона представлен анализ образа совести в традиционной народной культуре. Буквальное прочтение метафорической глагольной сочетаемости слова совесть выявило «образы»-гештальты 'совести', характер которых свидетельствует о своеобразии изучаемого фрагмента диалектной картины мира и о наличии общей и вариативной части национальных представлений о совести.
Ключевые слова: языковая картина мира; концепт 'совесть'; говоры архангельского региона.
The author argues that 'conscience' refers to the basic concepts of Russian spiritual culture. Many Russian linguists in their writings turned to the analysis of the semantics of the word sovest' (conscience) and its derivatives. The article presents an analysis of the image of 'conscience' in traditional folk culture, based on the material of the Archangelsk region. A literal reading of the metaphorical verb combination of the word sovest' reveals some "images" (gestalts), the nature of which shows the peculiarity of the studied fragment of the dialectal picture of the world and the presence of a common and variable part of the national ideas about 'conscience'.
Keywords: language picture of the world; concept 'conscience'; dialects of the Arkhangelsk region.
В современной русистике все более и более возрастает интерес к выявлению традиционных доминант языковой картины мира. В настоящее время не вызывает сомнения тот факт, что 'совесть' считается одним из базовых концептов русской духовной культуры. К анализу семантики слова совесть и его производных в своих трудах обращались многие отечественные лингвисты: Ю. Д. Апресян, В. В. Колесов, Н. Д. Арутюнова, Т. И. Вендина, Л. О. Чернейко, Анна А. Зализняк, Е. В. Урысон, М. К. Голованивская и др.
Впервые о месте совести в русской ЯКМ рассуждал Ю. Д. Апресян на страницах своей статьи «Воля и совесть — приведение в действие и торможение», позже вошедшей в его «Избранные труды» [2: 352-354]. По мнению Ю. Д. Апресяна, люди реализуют свои желания
при помощи силы, которая называется волей. Действие воли уравновешивается действием другой силы — совести, которая «мыслится как нравственный тормоз, блокирующий реализацию <...> аморальных желаний или побуждений». В дальнейшем «идея торможения» подвергнется критике со стороны некоторых ученых, так как совесть может быть абсолютной ценностью, не противопоставленной воле (Было бы здоровье да совесть чиста. — пример Е. В. Урысон), и служить стимулом к действию, а не тормозом (Имей совесть, верни ему деньги. — пример М. К. Голованивской). Несмотря на это, именно Ю. Д. Апресян впервые намечает «образный ряд» 'совести', характерный для русского языкового сознания, когда пишет, что совесть — это «внутренний голос», «некое существо внутри человека», «строгий внутренний судья», который может наказывать или миловать, давая предписания с опорой на понятие добра [2: 353-354].
Н. Д. Арутюнова в статье «О стыде и совести» прослеживает историю употребления слов стыд и совесть в письменных источниках от Ветхого и Нового Заветов до произведений Ф. М. Достоевского [3: 54-77]. Логический анализ совести в русском языке выводит исследователя на пять «аналогий»: совесть —
1) «нравственная норма» (жить, поступать, говорить по совести, сделать на совесть и др.);
2) «контрагент Эго (Другой)» (прислушиваться к голосу совести, поступать по велению совести, сделка с совестью; совесть проснулась, совесть не велит и др.);
3) «Судья» (суд совести, совесть судила иначе, совесть вынесла приговор и др.);
4) «судебный исполнитель» (совесть мучает, терзает, грызет; угрызения, уколы, упреки, укоры совести и др.);
5) «орган» (чистая, незапятнанная совесть; иметь, потерять совесть и др.) [Там же: 75].
Описанная Н. Д. Арутюновой сочетаемость слова совесть связывает концепт 'совесть' с ситуацией судебного заседания. «Нравственная норма» — внутренний закон, с которым сверяется сам человек или его контрагент («Другой»). Проступок человека приводит того в зал суда к совести-«Судье», выносящему приговор и на-
значающему «судебного исполнителя», который затем мучает, терзает, укоряет, упрекает провинившегося.
Аналогия «совесть — орган» позволяет Н. Д. Арутюновой сделать вывод о взаимодействии понятий совесть и душа: грехи могут ложиться тяжким бременем как на душу, так и на совесть. Греховная совесть — нечистый, запятнанный «орган».
Мысль о совести как внутреннем органе развивает в своих работах Е. В. Урысон [9; 10]. По ее мнению, совесть — «способность человека оценивать с нравственной точки зрения свои действия, а также мысли и чувства», глубоко переживать и менять свое поведение при его несоответствии нравственным нормам. Совесть относится к группе «невидимых органов» человека и помещается «где-то рядом с душой», как бы являясь ее частью (В. И. Даль называл совесть «тайником души»). Исследователь отмечает также, что совесть предстает как «некое существо внутри человека» и даже как «человек внутри человека» (совесть грызет, переговоры с совестью). Е. В. Урысон обнаруживает сходство совести с разумом: можно услышать голос совести и голос разума. Однако только совесть может наказать человека за непослушание, вызвав душевные мучения (муки совести), что, в свою очередь, сближает совесть и с сердцем — вместилищем чувств и переживаний [10: 34-36].
М. К. Голованивская в своей книге «Мен-тальность в зеркале языка» [4], сравнивая представления русских и французов о совести, обращается к древней символике. Символика рта применительно к концепту 'совесть' рассматривается как созидательная (т. е. связанная с говорением — совесть говорит, подсказывает; слышать голос совести, заглушать его в себе) и разрушительная (связанная с поглощением — совесть грызет, гложет, снедает). Совесть в первом случае — «судья», который не только судит, велит, но и советует, подсказывает. Во втором случае совесть — «червь», который просыпается, шевелится и грызет человека изнутри. М. К. Голованивская связывает такую концептуализацию с мифологическими и, позднее, христианскими представления-
ми о загробных пытках. Кроме того, по мнению ученого, совесть локализуется вместе с душой в груди человека, поэтому возникает образ «совести-жидкости» (капля, остатки совести; чистая, спокойная совесть). Другой образ — «совесть-предмет» реализуется в сочетаемости: иметь, потерять, забыть совесть. Совесть мыслится как свод законов, нравственных ориентиров, с которым надо сверяться [4].
Рассмотренные нами работы показывают, что даже примерно одинаковое количество моделей сочетаемости не позволяет сделать однозначных выводов о концепте 'совесть' в русском языке. Для одного лингвиста чистая совесть связана с родниковой водой, а для другого — с органом человека. Кто-то считает, что совесть грызет как мышь, а кто-то сравнивает ее с червем. Совесть-судья видится единообразным или подразделяется на внутреннего и внешнего. Разные исследователи дают различную интерпретацию почти идентичного набора моделей сочетаемости.
Более того, в рассмотренных работах не затрагивается пласт народной речи, однако моделирование национальной ЯКМ едва ли возможно без обращения к народной языковой культуре. «Диалектологические и этнолингвистические исследования свидетельствуют о том, что русские народные говоры являются речевым воплощением особой традиционной народной культуры» [5: 58]. Языковая картина мира — одна из составляющих этой культуры. Своеобразие диалектной картины мира «получает яркое выражение в ее когнитивной стороне» [6: 60].
Задача настоящего исследования — выявление образа совести в традиционной народной культуре. Материалом для анализа послужили данные бумажной и электронной картотек «Архангельского областного словаря», а также его девятнадцати выпусков [1].
Совесть в говорах архангельского региона — кодекс нравственных правил, с которым сверяется человек перед принятием какого-л. решения. Поступать по совести — действовать в соответствии с внутренним кодексом*:
Всё заработала по совести. Нельзя это выдергивать, она тебе по совести дала, а ты обращаешься с ручкой не так.
Не только люди знают совесть:
Кошка сама знает совесть, поела дак неча дожидаться ремня да вицы. (Ср. лит. Знает кошка, чье мясо съела.)
Совесть — ценная вещь, которая должна быть у каждого: Своя совесть должна быть. Поступая неправильно, человек теряет свою совесть: Отдать-то надо, дак он'е, совесть-то вот потеряна. Люди растрачивают совесть — проводят на что-н. (т. е. разменивают) или пропивают:
У нас раньше война была да голодно, скажут: У, ты всю совесть на картошку провела. Пил, да совесть не пропивал.
Совесть мыслится носителями диалекта как существо сильнее человека. Это внешняя сила, которой он не способен противостоять. Она бьёт, убивает, ударяет поступающего бессовестно в качестве наказания или чтобы не позволить ему совершить аморальное действие. Не слушающего голоса совести она бьёт:
Найдёшь вино, на стол поставишь, вот его и совесь бьёт: тебе вот тоже дети будут так платить, отплачивать. И он разгорячился, что дом на детей прописан, и ухапал. А и совесть побила.
Удары совести — предупреждения, которые могут быть менее сильными, но повторяющимися, что доказывает употребление глагола с приставкой под-:
Стыдно было, совесть подбивала.
За серьезный проступок совесть не бьёт несколько раз, а убивает:
Совесть убила, триста рублей мне обратно вывернула. А после его совесть убила, и он мне всё сделал.
«Смертельное» воздействие совести проявляется также в сочетании совесть забивает: Совесть-то забиват (когда сделал что-то плохое). В тех говорах, где глагол убить имеет значение 'ударить, стукнуть', выражение совесть убивает синонимично выражению совесть бьёт (убивать = 'бить'):
А как же, Ира, я пойду, как я не бывала? Меня совесть убила. Куда пойду? Зачем?
Выражение совесть убила встречается во многих русских говорах, что отмечено в [8]:
Как я так сказала, совесть убила их, они и пошли потихонечку из-за стола. Новосиб. Что покраснел? Совесть убила? Яросл.
Сочетаемость с глаголом ударять вскрывает глубинные представления о совести как о внешней силе, неподвластной человеку: ударять может не только живое существо, но и, например, молния. Эта ассоциация не лишена оснований, поскольку соотносится с мифологическими представлениями о молнии как о злом роке, наказании со стороны высших сил.
Другой возможный образ совести — это агрессивное существо, живущее внутри человека. В литературном языке отмечена сочетаемость: совесть грызёт, мучает, заедает. Диалектный материал дает иную сочетаемость при схожей концептуализации. В говорах архангельского региона грызёт не совесть, а болезнь, чаще грыжа:
Ране малых ребят поят, чтобы грыжа не грызла. Заболела, грызло спину, нагрызло.
Совесть не грызет, зато может заедать:
Совесть за'ела всё-таки. Сделал, мол, по-хорошему. Вот его тоже совесть заела, так он и убежал со сцены. Стыдно стало.
Совесть как существо действует и до совершения человеком неправильного поступка:
А Юре совесть мешает, не надо ему роспись делать.
Так совесть предостерегает человека от ошибок и безнравственных действий. Если неправильный поступок все-таки был совершен, совесть гложет:
Его, наверно, совесть-то гложо, знает, что правда не на его стороне: он мне и «ветерана труда» зажилил.
Некоторые фольклорные контексты прямо указывают на то, что совесть находится внутри человека:
Кабы знала в речке глубь, / Я бы не купалася. / Кабы знала в парне совесть, / Я бы не влюблялася.
В исследуемых говорах совесть не обязательно является частью души, при описании аморального поведения субъекта они отрицаются по отдельности:
Я дак вот не могу терпеть вот этих людей, ни души, ни совести, ничё у них нет.
Наивного, бесхитростного человека носители литературного языка могут назвать простой душой (Люби его — он простая душа! М. Горький), тогда как носители говоров отметят простую совесть такого человека:
Совесть у нас проста, мы бесхитрые.
Совесть может приравниваться к разумному существу. Персонификация совести характерна для фольклорных контекстов, где олицетворение является одним из типичных изобразительных средств. Перед совершением неблаговидного поступка человек прощается со своей совестью:
Закурил да и положил / На окошко трубочку. / До свиданья, моя совесть, / Я полез под юбочку.
Любимая девушка может идентифицироваться с совестью:
Да здравствуй, лапушка милая, да здравствуй, совесть дорогая, да я пришёл к тебе на время, да на единый на часок.
Слово совесть даже становится прозвищем:
Всё совестно, его Совестью и прозвали, улично званье.
Кроме того, совесть — некая субстанция, которую видно в глазах:
У нас совесть в глазах есть. У них совести не бывало в глазищах, пьяницы.
«Количество» совести у разных людей можно «взвесить» и сравнить:
У наших совести-то больше.
Отсутствие совести маркируется словом
нет:
Да ну, у неё совести нет. Она, мол, сделает и то, и то...
Нехватка совести выражается с помощью сочетания совести не набрать:
Не откажет, ей совести не набрать.
Значение этого сочетания близко к общерусскому совести не хватит.
Совесть видится носителю диалекта и как некий орган или часть тела человека. Выражение
совесть не поднялась реализуется в значении 'совести не хватило, не смог сделать что-л.' (ср. с лит. фраземами рука не поднялась что-л. сделать, язык не повернулся что-л. сказать):
Тёта Клава утеряла плавки. У меня совесть не поднялась отнести и сказать.
Совесть должна подниматься только на благое дело:
Эта-то беда не теп'ерь заведёна! С учёбы выдешь — нать подарок (взятку), в больницу придешь — нать подарок, и всё мало, всё мало! И берут! Как совесть-то подымается?
Таким образом, буквальное прочтение метафорической глагольной сочетаемости лексемы
совесть выводит нас на широкий спектр ее геш-тальтов — «масок, которые язык надевает на абстрактное понятие» [11: 301]. Совесть осознается носителями диалекта как существо сильнее человека, как внешняя неподвластная сила; как агрессивное существо, живущее внутри человека; как существо, обладающее разумом, равное человеку; как субстанция внутри тела человека или как часть его тела. Совесть — нравственный кодекс, который обязательно должен быть у человека. При этом представления о судебном приговоре и совести как судебном исполнителе для изучаемых говоров не характерны.
Все рассмотренные выше «образы»-геш-тальты 'совести' представлены в таблице.
Таблица. Концептуализация 'совести' в литературном и диалектном языке
'Совесть' в русской национальной ЯКМ
по материалам литературного языка по диалектным данным
по Н. Д. Арутюновой по Е. В. Урысон по М. К. Голованивской по картотеке АО С
свод нравственных правил нравственная норма жить по совести — свод законов иметь, забыть совесть нравственный кодекс поступать по совести
ценная вещь иметь, пропивать совесть
(не)разумное существо Судья приговор совести — судья совесть судит, велит существо вне человека совесть ударяет, убивает, мешает
судебный исполнитель угрызения совести существо внутри человека совесть грызет червь совесть гложет, шевелится существо внутри человека совесть заедает
контрагент Эго (Другой) голос совести человек внутри человека голос совести — разумное существо (человек) здравствуй, моя совесть
телесная составляющая орган чистая совесть орган (-сердце) муки совести — орган, часть тела совесть не поднялась сделать что-л.
— — жидкость капля совести субстанция совесть в глазах есть
Сопоставление данных литературного языка и народных говоров показало, что диалектная картина мира отличается от той, которую формирует литературный язык, лишь частично. Эти различия касаются как набора гештальтов, так и их лексического воплощения в более широких кругах сочетаемости. Объединение данных литературного и диалектного языков позволяет сделать вывод о том, что совесть в сознании русского человека — это свод нравственных правил, с которым сверяется существо, живущее, как правило, внутри человека, наказывающее его за проступки или их предупреждающее. Действия совести «ощущаются» как движение / боль некоего органа или части тела человека, ее можно разглядеть в глазах (ср. лит. бессовестные глаза и диал. совесть в глазах).
Таким образом, включение диалектных данных в анализ культурно значимых концептов позволяет «выявить общую и вариативную часть национальных представлений о мире» и «представить русскую концептосферу в единстве, исключающем деление языка на высшую и низшую сферы» [7: 263].
ПРИМЕЧАНИЕ
* Зд. и далее примеры из картотеки и опубликованных выпусков АОС даются в орфографической записи с показом места ударения.
ЛИТЕРАТУРА
1. Архангельский областной словарь / Под ред. О. Г. Гецовой, Е. А. Нефедовой. Вып. 1-. М., 1980-.
2. Апресян Ю. Д. Избр. тр. Т. 2. Интегральное описание языка и системная лексикография. М., 1995.
3. Арутюнова Н. Д. О стыде и совести // Логический анализ языка: Языки этики. М., 2000.
4. ГолованивскаяМ. К. Ментальность в зеркале языка. М., 2009. URL: https://mybook.ru/author/mariya-golovanivskaya/ mentalnost-v-zerkale-yazyka-nekotorye-bazovye-miro/ (дата обращения: 28.03.2019).
5. Гольдин В. Е. Внутренняя типология русской речи и строение русистики // Русский язык сегодня. М., 2000.
6. Гольдин В. Е. Доминанты традиционной сельской культуры речевого общения // Аванесовский сб. М., 2002.
7. Нефедова Е. А. О региональных вариантах русской национальной картины мира // Язык и метод. Русский язык в лингвистических исследованиях XXI века. Т. 2. Краков, 2015.
8. Словарь русских народных говоров. Вып. 1-. Л.; СПб., 1965-.
9. Урысон Е. В. Голос разума и голос совести // Логический анализ языка: Языки этики. М., 2000.
10. Урысон Е. В. Проблемы исследования языковой картины мира. М., 2003.
11. Чернейко Л. О. Лингво-философский анализ абстрактного имени. М., 1997.
REFERENCES
1. Getsova O. G., Nefedova E. A., ed. (1980-) Arkhangel'skii oblastnoi slovar' [Arkhangelsk Regional Dictionary]. Iss. 1-. Moscow. (in Russian)
2. Apresian Iu. D. (1995) Izbrannye trudy [Selected works], vol. 2. Integral'noe opisanie iazyka i sistemnaia leksikografiia [Integral description of language and systemic lexicography]. Moscow. (in Russian)
3. Arutiunova N. D. (2000) O styde i sovesti [About shame and conscience]. In: Logicheskii analiz iazyka: Iazyki etiki [Logical analysis of language: Languages of ethics]. Moscow. (in Russian)
4. Golovanivskaia M. K. (2009) Mental'nost' v zerkale iazyka [Mentality in the mirror of language]. Moscow. (in Russian) URL: https://mybook.ru/author/mariya-golovanivskaya/mental-nost-v-zerkale-yazyka-nekotorye-bazovye-miro/ (accessed: 28.03.2019). (in Russian)
5. Gol'din V. E. (2000) Vnutrenniaia tipologiia russkoi rechi i stroenie rusistiki [Inner typology of Russian speech and the structure of Russian science]. In: Russkii iazyk segodnia [Russian language today]. Moscow. (in Russian)
6. Gol'din V. E. (2002) Dominanty traditsionnoi sel'skoi kul'tury rechevogo obshcheniia [Dominants of the traditional rural culture of verbal communication]. In: Avanesovskii sbornik [Avanesov collection]. Moscow. (in Russian)
7. Nefedova E. A. (2015) O regional'nykh variantakh russkoy natsional'noy kartiny mira [About regional variants of the Russian national picture of the world]. In: Iazyk i metod. Russkii iazyk v lingvisticheskikh issledovaniyakhXXI veka [Language and method. The Russian language in linguistic studies of the XXI century]. Vol. 2. Krakov. (in Russian)
8. Filin F. P., Sorokoletov F. P., ed. (1965-) Slovar' russkikh narodnykh govorov [Dictionary of Russian folk dialects], iss. 1-. Leningrad; St. Petersburg. (in Russian)
9. Uryson E. V. (2000) Golos razuma i golos sovesti [The voice of reason and the voice of conscience]. In: Logicheskii analiz iazyka: Iazyki etiki [Logical analysis of language: Languages of ethics]. Moscow. (in Russian)
10. Uryson E. V. (2003) Problemy issledovaniia iazykovoi kartiny mira [Problems of study of the language picture of the world]. Moscow. (in Russian)
11. Cherneiko L. O. (1997) Lingvo-filosofskii analiz abstraktnogo imeni [Lingvo-philosophical analysis of an abstract name]. Moscow. (in Russian)
