CC BY
22
Тип программы Учащиеся Язык обучения Социальные и образовательные цели Языковые цели
Программа смешанного билингвального образования Лингвистическое меньшинство Ни родной, ни государственный, а эмиграционный язык, переход на государственный или на государственный и родной язык происходит поэтапно Эмиграция, уменьшительный контекст Ограниченный билингвизм или трилингвизм
Таблица 9
Формы сильного билингвального образования для детей-билингвов
Тип программы Учащиеся Язык обучения Социальные и образовательные цели Языковые цели
Программа обогащающего билингвиче-ского образования Лингвистическое меньшинство На двух языках, на родном языке с акцентированием обучения на начальном этапе Сохранение языка, плюрализм, обогащающий и дополнительный контекст Билингвизм и двойная грамотность
Дуальное билингви-ческое образование Смешанный класс/лингвистическое большинство и лингвистическое меньшинство Язык большинства и язык меньшинства Сохранение языка, плюрализм, обогащающий и дополнительный контекст Билингвизм и двойная грамотность
На основании представленных таблиц становится ясно, что только две программы являются «сильными» программами билингвального образования, а четыре программы относятся к числу «слабых» программ. На основании заранее проведенного министерством образования и науки опроса выявилось, что, исходя из существующих
обстоятельств, большинство школ предпочитает программы «слабого» билингвического образования, которая, с точки зрения администрирования и осуществления, более проста и наиболее близко стоит к ситуации, существующей сегодня.
СОВЕРШЕННЫЙ ГЕРОЙ Г.ГЕССЕ В ЛИТЕРАТУРНЫХ КОНТЕКСТАХ
Бороденко Наталья Валерьевна
Кандидат филологических наук, преподаватель немецкого языка ГБПОУ «Поволжский государственный колледж»,
г. Самара
АННОТАЦИЯ
В статье исследуется проблема типологической преемствености литературных персонажей посредством их контекстуального сближения. Автор обращается к анализу образа главного героя романа Г.Гессе «Игра в бисер», выявляя его ближайшие литературные контексты - романы Ф.М.Достоевского «Идиот» и У.Эко «Имя розы».
Ключевые слова. Совершенный, идеал, утопия, книга, игра, путь к себе, служение, культура, духовный
ANNOTATION
The article examines the problem of typological predestinate of literary characters through their contextual convergence. The author refers to the analysis of the image of the main character of the novel by Hermann Hesse "the Glass Bead Game", revealing his closest literary contexts - the novels of F.M.Dostoevsky "the Idiot" and Eco's "the Name of the Rose".
Key words: perfect, ideal, utopia, book, game, a way to oneself, service, culture, moral.
Сравнивая идеальных героев русской и европейских литератур, В.А.Кругликов пишет: «Образец идеального персонажа - Homo humanitatis, - взятый в своем высшем выражении, человек совершенный, человек фантастический, социально-утопический, который стремится к тому, чтобы, воспользовавшись богатством, попытаться максимально приблизить к идеалу себя и мир, по-разному проявляется в социокультурных единствах.
В Европе ХХ столетия «положительно прекрасный» человек, продолжая предшественников в главном -в стремлении к служению, все же иной.
Человек культуры, представленный Германом Гессе образом Иозефа Кнехта, в отличие от князя Мыш-кина не странен, в отличие от Дон Кихота не смешон. Его «зазор» в том, что он просто совершенен и притом почти недостижимо совершенен, но не абсурден. Авторская «за-данность» Иозефа Кнехта иная: это преобладание ясности
и гармоничности, разумности, гармонического отношения к миру, его целостности. Его величественность и притягательность - от способности к космически-универсальному охвату объективного мира и гармонического его соединения, слияния с миром субъективного». [1, 82]
Ключевой мотив в приведенном суждении - «недостижимо совершенен». Зададимся вопросом: так ли уж совершенен Кнехт? И в чем его совершенство? И может ли быть совершенен человек, имя которого указывает на его ведущую функцию - слуги? Скорее это какая-то действительно «заданная» условность, экспериментальный человеческий материал, который так и остался незавершенным. Мышкин не отделен от большого мира со всеми его страстями, наоборот, - физически он внутри этого мира, к тому же - на очень неровной, вздыбленной площадке, где все время тревожно, беспокойно, все пронизано разрушительной шумовой интонацией, аурой нервного ожидания
роковой катастрофы. А это психологически переводит больного князя в ощущение закрытого пространства бездны, в глубь перенаправленной реальности, из которой ему, больному, уже не выйти.
А вот оценка самого Гессе: «Мир созданных им (Достоевским. - Н.Б.) фигур едва ли можно понимать, как изображение будущего, как некий идеал; таким его и не считал никто. Нет, мы видим в Мышкине и других подобных ему фигурах не образец для подражания: «Таким ты должен стать!», - но неизбежность: «Через это мы должны будем пройти, это наша судьба!»
Будущее неопределенно, путь же к нему указан здесь недвусмысленно. Направление его - к новому душевному строю. Он ведет через Мышкина, требует «магического» мышления, принятия хаоса. Это возврат к неупорядоченному, возврат к бессознательному, лишенному формы, к животному состоянию и еще далее - к началу начал. Не ради того, чтобы превратиться в животное или стать первозданной материей, но чтобы обрести новые ориентиры, чтобы у корней нашего бытия отыскать забытые инстинкты и возможности нашего развития, чтобы вновь приняться за созидание, оценку, разграничение нашего мира» [2,119].
Сравнительно с князем Мышкиным расположение Кнехта - принципиально иное. В детском возрасте он изъят из обычного, реального мира и помещен в мир необычный, игровой, в который отбирали талантливых детей. Касталия - страна избранных, созданная энтузиастами внутри большой страны по общему решению с целью сохранения всех достижений человечества в сфере культуры и науки. Касталия - фантастический мир, утопически островной, изначально свободный от культурного мусора. Но изначально же ее великая цель находится в тисках такой дистиллированной чистоты, не допускающей никакой засоренности, что исключает всякие условия для творчества.
Кнехт, поначалу с восторгом принявший эту необычную школу, полюбивший Касталию, принявший ее великую миссию, ставший ее верным слугой (соответственно имени), споткнулся именно об это открытие, когда сочинял по заданию учителя свои философские «Жизнеописания».
Гессе придумывает Игру в бисер как мощный инструмент, которым владеют многие касталийцы, но совершенным он становится лишь в руках высшего интеллекта - Кнехта. «Всем опытом, всеми высокими мыслями и произведениями искусства, рожденными человечеством в его творческие эпохи, всем, что последующие периоды ученого созерцания свели к понятиям и сделали интеллектуальным достоянием, всей этой огромной массой духовных ценностей умелец Игры играет как органист на органе, и совершенство этого органа трудно себе представить - его клавиши и педали охватывают весь духовный космос, его регистры почти бесчисленны, теоретически игрой на этом инструменте можно воспроизвести все духовное содержание мира <.. .> в пределах этой твердо установленной системы, или, пользуясь нашей метафорой, в пределах сложной механики этого органа, отдельному умельцу Игры открыт целый мир возможностей и комбинаций.». [3,8889]. Какое мощное изобретение человеческого интеллекта скрыто в этом описании? Вряд ли Гессе сам подозревал, насколько он предугадал «твердо установленную систему», напоминающую «сложную механику.органа», позволяющую открыть «отдельному умельцу Игры. целый мир возможностей и комбинаций». В.А.Кругликов сравнивает Игру в бисер с шахматами или картами [4, 88].
Но в контексте последующего времени здесь обнаруживается компьютер. И ведь догадывается Кнехт о скрытом изъяне культовой Игры, о чем он и докладывает в своем письме к наставнику Цбиндену и, следовательно, признает правоту Плинио Дезиньоре относительно Касталии. «Если Плинио называет наших учителей и наставников кастой жрецов, а нас, учеников, - их покорной, кастрированной паствой, то это, конечно, грубость и преувеличение, но доказательством малоценности всего нашего духовного склада служит наше смиренное бесплодие. Мы, например, анализируем, говорит он, законы и технику всех стилей и эпох музыки, а сами никакой новой музыки не создаем. Мы читаем и комментируем, говорит он, Пин-дара или Гете, но сами стыдимся писать стихи <...>. Страшно бывает, когда он, например, говорит, что мы, ка-сталийцы, ведем жизнь комнатных певчих птиц, не зарабатывая себе на хлеб, не зная жизненных трудностей и борьбы, не имея и не желая иметь ни малейшего понятия о той части человечества, на чьем труде и на чьей нищете основано наше роскошное существование» (С.132). Здесь отчетливо видна еще одна ведущая (и опасная) черта компьютера: сам он не производит никаких мыслей и открытий. И именно этому творческому бесплодию Игра в бисер учит всех касталийцев без учета их индивидуальнстей. А творческое бесплодие ведет к остановке движения, что значит - к консервации и конечной, смертельной изоляции Касталии от остального открытого мира, в котором, несмотря на хаос и социально-материальную разделен-ность общества, все-таки совершается естественный процесс движения, в том числе и научного. В условиях же Касталии осложняются любые отношения ее обитателей, например, дружба Кнехта и Дезиньори омрачена задачей, которую ставит перед Кнехтом его ментор: он должен защитить Касталию от критики и нападок извне.
Одним из основных принципов этого несуществующего ордена Игры и принадлежащих ему членов прокламируется принцип безымянности, принцип лишения имени как «изгнание индивидуального и возможно более полное включение личности в иерархию», выступающий высшим принципом организации духовной жизни» [5, 84]. Здесь закономерно возникает вопрос: как соотносятся принцип безымянности, отказа от самого себя с индивидуальностью, устремленной к совершенствованию? Ответ: Кнехт-дитя еще не в силах что-либо понять в подобном оксюмороне и тем более осознать опасность последующего развития самого себя. А по мере взросления осознать фактор перечеркивания индивида, нивелирования личности может оказаться уже поздно: ведь к описываемому моменту множество выпускников Педагогической провинции, пройдя этот путь, уже отказалось от себя и поспособствовало закреплению Касталийской утопии. Тем труднее оказалось для Кнехта осуществить путь к себе. В этом - главный мотив всего творчества Гессе. Все его ведущие герои проходят этот поистине героический путь.
Сравнительно с князем Мышкиным расположение Кнехта - принципиально иное. В детском возрасте он изъят из обычного, реального мира и помещен в мир необычный, игровой, в который отбирали талантливых детей. Касталия - страна избранных, созданная энтузиастами внутри большой страны по общему решению с целью сохранения всех достижений человечества в сфере культуры и науки. Касталия - фантастический мир, утопически островной, изначально свободный от культурного мусора. Но изначально же ее великая цель находится в
тисках такой дистиллированной чистоты, не допускающей никакой засоренности, что исключает всякие условия для творчества.
Кнехт, поначалу с восторгом принявший эту необычную школу, полюбивший Касталию, принявший ее великую миссию, ставший ее верным слугой (соответственно имени), споткнулся именно об это открытие, когда сочинял по заданию учителя свои философские «Жизнеописания».
Важен еще один контекст романа Гессе и его героя - состояние современной культуры. Если «фельетонная» эпоха, столь сходная с некоторыми современными культурными явлениями и элементами, предшествовала учреждению Касталии, а мальчик Кнехт приходит туда в момент, когда там уже все отлажено, упорядочено и четко функционирует, то - о чем рассказывает вся его история? Вопрос, который Кнехт пытается разрешить - о творческой скованности Игры в бисер (всей Касталии), - вновь направляет нас к парадоксу героя. В нем уже четко обозначилась жажда истины, знания, духовного поиска, творчества. Для достижения такой вселенской цели ему нужно: 1) практически ощутить и усвоить всю культуру, существовавшую до него; 2) оценить ее с позиции своих высоких запросов и 3) отобрать пригодные для поиска собственного пути «продукты распада» фельетонной эпохи, чтобы творчески трансформировать их в собственные идеи.
Этот изнурительный путь героя к себе продолжен в современной литературе, тяготеющей к книжным образам. У.Эко в романе «Имя розы» (1985) конструирует подобный сюжет поиска книги, вокруг которой совершаются интриги, подлости и убийства, а параллельно идет интеллектуальная дискуссия между старым библиотекарем Хорхе и инквизитором Вильгельмом Баскервильским о назначении книги в человеческом мире. Смысл вопроса - тот же, что у Гессе, - хранить ли книгу (знания) в изоляции от «практического употребления» как символ нравственной и интеллектуальной чистоты или допустить к ней читателя, чтобы он мог свободно генерировать ее идеи в новые? Цена этого вопроса в сюжетных перипетиях остается все такой же высокой - жизнь.
Список литературы
1. Кругликов В.А. Образ «человека культуры». - М, Наука. - С.82.
2. Гессе Г. Братья Карамазовы, или Закат Европы //Гессе Г. Письма по кругу. - М.: Прогресс, 1987. -С.119.
3. Гессе Г. Избранное. - М.: Радуга, 1991. - С.80-81. В дальнейшем роман цитируется по данному изданию с указанием страниц в тексте статьи.
4. Кругликов В.А. Человек-слуга Гессе // Кругликов В.А. Образ «человека культуры». - М.: Наука, 1988. - С.88.
5. Кругликов В.А. Указ. Соч. - С.84.
ГЛАГОЛЫ СО ЗНАЧЕНИЕМ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ В ФУНКЦИИ МОДАЛЬНЫХ ВВОДНЫХ СЛОВ (НА МАТЕРИАЛЕ ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ПРОЗАИЧЕСКОЙ РЕЧИ)
Голайденко Лариса Николаевна
Доцент, кандидат филологических наук, Башкирский государственный педагогический университет им. М. Акмуллы,
г. Уфа
АННОТАЦИЯ
Категория представления квалифицируется как структурно-семантическая в современном русском языке. Её когнитивная связь с категорией модальности проявляется в том, что в функции модальных вводных слов могут употребляться глаголы с семантикой воспоминания / воображения. При этом данные глаголы приобретают персуазивное или контактоустанавливающее значение. Персуазивными являются глагольные словоформы помню, помнится; кажется, чудится, грезится, мнится.
ABSTRACT
The category of recollection and imagination is qualified as a structural and semantic in the modern Russian language. Its cognitive connection with the category of modality is seen in the fact that in the functions of the modal introductory words the verbs can be used with the semantics of memory / imagination. At the same time these verbs acquire a persuasive or a contact - setting meaning. Persuasive are verbal word forms remember, seem, fancy, dream, seem.
Ключевые слова: структурно-семантическая категория представления в современном русском языке, глаголы со значением воспоминания / воображения в функции модальных вводных слов, персуазивные глагольные словоформы.
Keywords: structural and semantic category of recollection and imagination in the Modern Russian language, verbs with the meaning of memory / imagination in the function of modal introductory words, persuasive verbal word forms.
Категория представления, традиционно понимаемая в философии и психологии как наглядно-чувственный образ воспоминания или воображения, в рамках структурно-семантического направления в современной русистике [2] рассматривается как структурно-семантическая, то есть обозначающая семантику представления, которая выражается разноуровневыми средствами языковой системы [6].
Данные средства, отражая положение представления между восприятием и понятием и совмещение в нём свойств чувственных и абстрактных форм познания действительности, очень часто обнаруживают синкретизм, мотивированный переходом единиц со значением воспо-
минания / воображения из одного лексико-грамматиче-ского класса в другой, в частности знаменательных слов в служебные. Если такой переход не завершился и носит функциональный характер, морфологические единицы, приобретая в условиях определённого коммуникативного контекста новые грамматические признаки - свойства той или иной несамостоятельной части речи, обязательно сохраняют прежние. В результате возникают гибриды, которые никогда не утрачивают живой семантической связи с соответствующими самостоятельными словами и продолжают, наряду с новой функцией, выражать в речи семантику воспоминания / воображения, актуализируя наглядно-чувственный фон высказывания. Именно значимость семантики представления для носителей русского
