CC BY
38
•Ш L>.
Q/iVj^Oü
В.Г.Ледяев
СОЦИОЛОГИЯ ВЛАСТИ РОБЕРТА ПРЕСТУСА
1 Подробнее об истории изучения власти в подобных сообществах см. Ледяев 2005.
2 Presthus 1964. На преодоление элитистско-плю-ралистической дихотомии претендовало также вышедшее в том же году исследование Р.Эггера, Д.Голдриха и Б.Свенсона (Agger, Goldrich, Swanson 1964).
В середине прошлого века в американской социологии власти развернулись бурные дискуссии о том, какие группы доминируют в городских и территориальных сообществах. «Элитисты» (Р. и Х.Линд, Ф.Хантер, Ч.Р.Миллс, А.Видич, Дж.Бенсмэн, Д.Шульце), уделявшие основное внимание социально-экономическим ресурсам и скрытым (не публичным) формам власти, обнаруживали господство небольших и относительно стабильных групп, состоящих из довольно тесно связанных между собой людей. «Плюралисты» (У.Сэйр, Х.Кауфман, Р.Даль, Н.Полсби, Э.Бэнфилд), делавшие акцент на собственно политических ресурсах и процедурах, выделяли достаточно широкий спектр субъектов (акторов) городской политики, влияющих на принятие политических решений, доказывая, что власть рассредоточена между различными политическими силами, ни одна из которых не обладает решающим контролем над политическим процессом.
С позиций сегодняшнего дня в этих дискуссиях интересны прежде всего споры по поводу исследовательских стратегий. В эмпирических штудиях того периода зависимость результатов от используемой методологии была очевидной, что стимулировало поиск наиболее адекватных аналитических инструментов. Собственно говоря, вся история изучения власти в городских и территориальных сообществах1 представляет собой череду непрекращающихся попыток усовершенствовать методологию исследования. Накопленный мировой наукой опыт чрезвычайно важен для отечественной политической науки и социологии, по-прежнему занятых поиском оптимальных стратегий изучения власти городского и регионального уровня. Растущий корпус эмпирических исследований (В.Авдонин, Р.Галлямов, О.Гаман-Голутвина, В.Гельман, А.Дука, Н.Лапина, А.Понеделков, Д.Сельцер, А.Старостин, А.Чирико-ва и др.) остро ставит вопрос об осмыслении этого опыта и адаптации его к российским политическим реалиям.
Настоящая статья посвящена анализу одной из первых попыток преодолеть характерное для начала 1960-х годов противостояние элити-стской («социологической») и плюралистической («политологической») школ в изучении власти, предпринятой американским социологом Робертом Престусом2.
* * *
Исходная гипотеза Престуса состояла в том, что элитизм и плюрализм не являются альтернативными интерпретациями политической
122
"ПОЛППН" № 4 (51) 2008
3 Классическими образцами исследований, выполненных на основе альтернативных теоретико-методологических принципов, могут служить работы Ф.Хантера (Hunter 1953) и Р.Даля (Dahl 1961). Об этих исследованиях см. Ледяев 2002а, 2002б.
4 Здесь и далее ссылки на исследование Престуса приводятся по изданию: Presthus 1964.
5 См., напр. Walton 1966; Clark 1968;
Lineberry, Sharkansky 1978.
реальности (как полагали и стремились доказать с помощью эмпирических данных приверженцы соответствующих школ3), а представляют собой две стороны единого элитистско-плюралистического континуума, в рамки которого укладывается вся совокупность эмпирических данных о распределении власти в различных социальных общностях. В зависимости от комбинации обстоятельств (размер сообщества, сложность его социальной структуры и экономической системы, степень промышленного развития, институциональные особенности управления, характер связей с государственными и негосударственными акторами более высокого уровня, персональные качества лидеров, роль партийного фактора в городской политике, активность профсоюзов, организованность рабочего класса и др.) структура власти в городе может существенно варьировать и оказываться ближе либо к плюралистической модели, либо к элитистской (с. 25, 28—29)4. Этот подход был впоследствии принят основной массой исследователей городской политики, и с середины 1960-х годов многие из них сосредоточили внимание на изучении факторов, обусловливающих специфику власти в городских и территориальных сообществах5.
В соответствии с избранным подходом Престус предлагает не ограничиваться изучением отдельных сообществ (что было свойственно более ранним исследованиям), а ориентироваться на компаративный анализ, позволяющий зафиксировать многообразие и вариативность властных отношений. При этом методы идентификации субъектов власти должны носить комплексный характер и включать в себя различные методики выявления наиболее влиятельных акторов городской политики и их взаимодействий в политическом пространстве. Данные установки Престус попытался реализовать в исследовании, проведенном в 1960—1962 гг. в двух небольших городках штата Нью-Йорк — Ривервью (8 тыс. жителей) и Эджвуде (6 тыс. жителей), которое определило его вклад в теорию и практику изучения власти в городских и территориальных сообществах.
В начале 1960-х годов в исследованиях власти в подобных сообществах явно доминировали две темы: поиск оптимальной методологии исследования (прежде всего выявления субъектов власти) и оценка соответствия сложившейся практики принятия решений демократическим (плюралистическим) ценностям и идеалам. Признавая важность этих тем (с. 3), Престус вместе с тем претендует на новации как содержательного, так и методологического плана. В содержательном плане главную задачу своего исследования он видит в выяснении степени плюралистичности политического процесса в изучаемых городских сообществах. По его мнению, именно небольшие городские сообщества лучше всего подходят для тестирования степени демократичности политики, так как благодаря отсутствию «барьеров величины, сложности и организации» в них складываются наиболее благоприятные условия для реализации ценностей плюрализма и массового участия (с. 8—9).
Престус придерживается традиционного («старого») понимания плюрализма, принципиально отличающегося от «ревизионистского», в рамках которого для признания сообщества плюралистическим достаточно наличия конкуренции или специализации элит, участвующих в принятии политических решений. По его убеждению, общественные системы могут считаться плюралистическими лишь в том случае, когда власть и влияние на важнейшие решения распределены между частными организациями (с. 11). Уточняя понятие плюрализма, Престус выделяет пять базовых характеристик плюралистической политии: (1) в политической сфере представлены конкурирующие центры власти и влияния; (2) у индивидов и групп имеется доступ к системе принятия решений; (3) индивиды активно выражают свою волю через различные организации; (4) выборы являются реальным инструментом массового участия в политических решениях; (5) существует консенсус в отношении демократических ценностей (с. 22—24). Отсутствие данных характеристик, по Престусу, означает и отсутствие плюрализма («элитизм»).
Рассматривая степень плюралистичности структуры власти в континууме «плюрализм — элитизм» (высокий уровень политического участия и соревнование между элитами — господство одной группы в принятии решений, отсутствие оппозиции и возможности реализации гражданами своих политических ресурсов), Престус высказывает ряд гипотез относительно факторов, влияющих на распределение власти в городском сообществе. Одним из таких факторов он считает размер сообщества: в маленьких городках может оказаться слишком мало людей, потенциально способных выступать в роли лидеров и поддерживать реальную политическую конкуренцию, что, в частности, ведет к меньшей специализации самого лидерства; в них более «органичная» социальная структура и сравнительно слабая институционализация общественной жизни, а потому социальный контроль во многом достигается с помощью традиционных норм и обычаев. В связи с этим в относительно крупных сообществах вероятность формирования плюралистической системы власти выше, чем в небольших (с. 45—46). Другой значимый фактор — уровень экономического развития: города с высокими доходами и развитыми финансовыми институтами привлекают образованных, квалифицированных и амбициозных людей, из которых, как правило, и рекрутируются лидеры, в то время как города с ограниченными профессиональными перспективами не могут удержать у себя даже детей местной элиты (и наиболее способных детей «рядовых граждан»). Данный фактор, по мнению Престуса, играет даже большую роль, чем фактор «размера», поскольку при наличии развитой экономики обычный для маленьких городских сообществ «дефицит лидерства» может компенсироваться за счет квалифицированных профессионалов из промышленной сферы, которые вступают в соревнование со «старыми» элитами, тем самым стимулируя формирование плюралистической системы (с. 46).
Второй («методологической») задачей, которую ставит перед собой Престус, является тестирование основных методов, используемых
6 Подробнее о методах исследования власти и их недостатках см. Ледяев 2004.
7 См. Shulze, Blumberg 1957.
в эмпирических исследованиях. Изначально Престус отдавал предпочтение «решенческому» методу определения носителей реальной власти в обществе, в соответствии с которым к субъектам власти причисляются люди, влияющие на процесс принятия политических решений, считая его более надежным, чем метод «репутационный», когда субъекты власти определяются на основании субъективных мнений респондентов (экспертов). К недостаткам «репутационного» метода он, как и многие другие, относил заданность представления о наличии господствующей группы, склонность причислять к властвующим тех, кто «должен быть властвующим» в силу своего положения в сообществе (независимо от того, реализует ли данный человек свои возможности или нет), и неспособность выявить всех лиц, существенно влияющих на принятие решений, поскольку некоторые из них могут и не иметь соответствующей репутации. В то же время Престус отдавал себе отчет в том, что с помощью «решенческого» метода можно зафиксировать далеко не все проявления власти и, кроме того, его использование чревато приписыванием власти тем, чье участие в принятии решений носит сугубо формальный или вспомогательный характер (с. 59—60)6. В связи с этим он, как уже говорилось, предположил, что оптимальной стратегией будет комбинация методов, позволяющая не только использовать их как взаимодополняющие, но и тестировать их валидность и сравнительные возможности (с. 62). На желательность применения комбинации методов указывали и другие авторы7, однако именно Престус предпринял первую попытку реализовать эту идею на практике.
В соответствии с поставленными задачами Престус выстраивает общий дизайн исследования, в котором выделяется несколько ключевых элементов. В центре исследования — 10 политических решений (проблем), по пять в каждом городе. На основе их анализа Престус определяет «индекс власти» и ее субъектов — тех, кто активно участвовал в процессе принятия решений на той или иной его стадии (с. 74, 92). Выбор проблем осуществлялся по следующим критериям: (1) финансовые ресурсы, задействованные для решения проблемы; (2) величина сферы, охватываемой решением, и количество людей, на которых оно повлияло; (3) «репрезентативность» конфигураций решений, включающих как «публичные» («правительственные»), так и «частные» проекты (с. 52, 74). Для Эджвуда были выбраны решения, касавшиеся направлений промышленного развития, строительства новой школы, городского центра и здания нового госпиталя, а также путей предотвращения наводнений. Применительно к Ривервью были взяты практически те же проблемы, за исключением вопроса о строительстве городского центра, вместо которого изучалось решение по проекту жилищного строительства.
Престус обстоятельно проанализировал процесс принятия каждого из 10 решений. Его интересовало, сколько людей оказывало реальное влияние на решение проблемы, из каких групп они рекрутировались, какие ресурсы использовали, на каких стадиях принятия решений
проявляли свою активность, какую роль в принятии решений играли обычные граждане, политические и общественные организации и какой была специфика участия в «публичных» и «частных» решениях. Ответы на эти и другие вопросы раскрывали конфигурацию основных акторов городской политики, их возможности и место во властной иерархии.
Участники процесса принятия решений определялись посредством ряда интервью. К их числу были отнесены две категории лиц: (1) те, кто был упомянут в качестве «активного участника» или «оппонента» в решении какой-то проблемы другими активными участниками и сам признал себя таковым, и (2) те, чье имя назвали не менее трех уже выявленных «участников» (вне зависимости от собственного мнения данного деятеля).
Предварительный список участников был подготовлен в ходе анализа газетного материала и обсуждения кандидатур с наиболее известными в городе политическими фигурами — мэром и директором палаты коммерции. Всем включенным в него лицам предложили назвать решения, в принятии которых они играли активную роль. Чтобы определить степень и длительность участия номинантов, каждому из них были заданы вопросы: как и когда Вы стали осознавать эту проблему? каким именно образом Вы участвовали в ее обсуждении и решении? Критерии участия включали в себя: (1) активное членство в комитете, который был избран для решения проблемы; (2) контакты с другими лицами в целях принятия или противодействия принятию решения; (3) выступления по поводу данного решения перед заинтересованными группами; (4) создание фондов поддержки или противодействия принятию решения. Респондентов также просили рассказать о том, как развивался указанный процесс и оценить его результаты. Интервью (продолжительностью от полутора до трех часов) с включенными в список по номинации «активный участник» и лидерами общественно-политических организаций проводили сам Престус и его коллега Ван Бланкен-шип. После разъяснения целей исследования респондентам выдали по пять карточек, в которых перечислялись пять решений. Респондент должен был указать, в каких решениях он участвовал, и назвать других активных участников, а также двух-трех лиц, оказавших наибольшее влияние на результат, объяснив, почему он отводит им главную роль в принятии соответствующих решений. Всех причисленных к этим категориям, в свою очередь, проинтервьюировали, чтобы точнее определить их вклад в принятие решения. Таким образом, полученные данные неоднократно «пересекались», что помогло установить степень участия и влияния каждого в принятии анализируемых решений. Вскоре обнаружилось, что существует консенсус относительно состава лиц, активно участвовавших в политических решениях. Поэтому по мере интервьюирования новые имена перестали появляться. Не были они обнаружены и при изучении прессы и других материалов и документов (с. 55—57).
При оценке степени влияния на принятие решений учитывалась не только частота упоминаний номинантов, но и их реальный статус (деятельность), а также «фаза» участия. Престусом были выделены две обязательные фазы (стадии) принятия решения: (1) инициирование и (2) реализация. Наиболее значимой с точки зрения обладания властью является фаза инициирования. Именно на ней осуществляется воля властвующих, после чего к участию в принятии решений подключаются второстепенные игроки — «агенты» («leg-men»).
Специальное внимание Престус уделил совпадениям имен наиболее активных участников в решении разных проблем. Какова доля лидеров, активно участвующих в принятии только одного, нескольких и большинства решений? Насколько гомогенен пул лидеров? Ответы на эти вопросы раскрывают уровень плюралистичности городской политики: чем больше процент людей, активно участвующих во многих ключевых решениях, тем ниже уровень плюрализма.
Параллельно анализу процесса принятия решений и выявлению его акторов Престус попытался идентифицировать «наиболее влиятельных» в исследуемых городах людей с помощью «репутационного» метода. Формулировка самого «репутационного вопроса» у Престуса практически не отличалась от классической хантеровской: «Представьте, что имеется важный для сообщества проект, который должна принять группа лидеров, с чьим решением согласились бы практически все жители. Каких именно людей Вы бы включили в эту группу (не важно, знаете Вы их лично или нет)?». Все отнесенные к категории «влиятельных» интервьюировались до тех пор, пока не перестали называться новые имена. В конечный список были внесены те, кто набрал не менее 20% номинаций (с. 57—58).
Результаты «репутационного» исследования интересовали Престуса не только сами по себе, но и с точки зрения их совпадения/несовпадения с результатами, полученными с помощью «решенческого» метода. Сопоставление «репутационного» и «решенческого» списков, анализ существующих между ними различий и причин их появления имели большое значение как для объяснения содержательных аспектов распределения власти в рассматриваемых городах, так и для тестирования валидности методов и их корреляции.
Немалое место в исследовании Престуса занимает изучение степени и характера политического участия граждан как одного из индикаторов плюралистичности городской системы власти: «Если плюралистическая теория верна, то существенная часть граждан должна состоять в добровольных (политических) организациях, а сами организации должны играть важную роль в процессе принятия решений» (с. 242). Престус описывает различные формы и аспекты участия (голосование по проблеме, членство в комитетах, посещение мероприятий, связанных с принятием того или иного решения, и т.д.), фокусируя внимание на трех его показателях: (1) степень индивидуального участия в ключевых решениях, (2) членство в политических и гражданских
организациях и (3) участие групп и объединений в процессе принятия политических решений городского уровня (с. 242, 244).
Наконец, Престус довольно подробно анализирует общий контекст, в котором протекает политическая жизнь обоих городов, приводит и анализирует данные об их социально-экономическом развитии, составе населения, традициях, ответах на внутренние и внешние вызовы.
8 См. Ледяев 2001: 122—123.
9 Aiken, Mott 1970: 200; Hawley, тг 1974: 37; Огит 1978: 134.
Итоги исследования и его основные результаты Престус рассматривает в трех ракурсах: методологическом, содержательном и нормативном. В методологическом аспекте главный вывод Престуса состоит в том, что сравнительная полезность «репутационного» и «решенческо-го» методов вполне сопоставима. Исследование подтвердило, что у каждого метода есть собственные достоинства и недостатки. «Репутаци-онный» метод способен выявить тех, кто действует «за сценой» и не всегда оказывается в списке принимающих решения, но при этом он имеет склонность выделять обладателей высокого статуса, обеспечивающего значительный потенциал власти, который не всегда используется. В свою очередь, «решенческий» метод не улавливает некоторых тонких манифестаций власти, когда индивиды с большими ресурсами играют скрытые роли в механизме принятия решений или действуют через своих агентов (которые при использовании «решенческого» метода попадают в число «властвующих») (с. 421).
Преимущество «решенческого» метода Престус видит в том, что он сфокусирован на поведении акторов и позволяет лучше дифференцировать осуществление власти и ее потенциал. С позиций сегодняшнего дня данный тезис представляется весьма спорным, особенно с учетом того, что большинство современных исследователей рассматривают власть именно как потенциал, способность8. Аргумент Престуса вполне традиционен для начала 1960-х годов: «Поведение является важным, поскольку допускает эмпирические наблюдения и измерения» (с. 110). В то же время Престус признает, что применение «решенческого» метода сопряжено с массой трудностей и исследователю часто приходится полагаться на воспоминания респондентов и использовать технологии, достаточно близкие к «репутационным». При этом выбор решений может заключать в себе тенденцию к структурированию определенной конфигурации власти (с. 423).
По этим причинам, а также в силу экономичности «репутацион-ного» метода, который можно легко инкорпорировать в исследование, Престус счел возможным констатировать, что его гипотеза о целесообразности использования комбинации методов подтвердилась. И действительно, как показали последующие исследования, с помощью сочетания методов можно избежать некоторых искусственных отклонений от реальности и добиться более адекватного объяснения структуры политической власти9.
* * *
10По мнению Пре-стуса, причина данного расхождения в том, что участие рассматриваемого субъекта в принятии решений было в основном вспомогательным.
11 Эта закономерность была зафиксирована и в исследовании Ф.Хантера.
Результаты, полученные разными методами, совпали на 43%. Особенно четко корреляция методов проявилась в Ривервью, где примерно две трети активных участников процесса принятия решений заняли высокие места и на «репутационной» шкале. В Эджвуде таковых было около половины, но при этом почти у 30% наиболее активных участников принятия решений оказались очень низкие «репутационные» показатели. Разницу между городами Престус объясняет тем, что в Ривервью заметно выше концентрация власти, она более «зрима» (visible) и отсутствует сколько-нибудь выраженный разрыв между властью «осуществляемой» (overt power) и «предполагаемой» (reputed power). В Эджвуде власть более рассредоточена, и многие «репутационные» лидеры не играют активной роли в процессе принятия политических решений (с. 425-426).
Характеризуя расхождения между результатами, полученными «репутационным» и «решенческим» методами, Престус, в частности, упоминает о том, что участник четырех решений в Эджвуде, занимающий самое высокое место на «решенческой» шкале, вообще не попал в «репутационный» список10, а человек, открывающий этот список, не участвовал в принятии ни одного их пяти решений. Такого рода существенные расхождения между результатами трактуются Престусом как самый убедительный аргумент в пользу применения комбинации методов (с. 111-113).
Другая закономерность, выявленная Престусом в ходе исследования, заключалась в том, что «репутационный» метод склонен фокусировать внимание на экономических лидерах. Именно они обладают наивысшими «репутационными» рейтингами, в то время как политические лидеры (это особенно заметно в Эджвуде) представлены на «репутационной» шкале гораздо слабее11. Данная ситуация отражает специфику лидерства, по крайней мере — в США: многие важные и богатые люди предпочитают оставаться «за сценой», поручая действовать своим подчиненным (с. 124). О них могут ничего не знать рядовые граждане, однако «продвинутые» хорошо осведомлены об их реальной роли в городской политике (с. 115).
* * *
Содержательные результаты исследования включают в себя прежде всего оценку степени плюралистичности структуры власти в рассматриваемых городах. Исследование показало, что в обоих городах существенную роль в инициировании и продвижении важнейших политических решений играют только 80 граждан (примерно 0,005% населения). Эти данные Престус счел вполне закономерными, тем более что в других исследованиях того времени были получены сходные результаты (с. 405).
Ключевой показатель уровня элитизма/плюрализма в структуре власти городского сообщества («индекс элитизма») — степень участия лидеров в принятии различных политических решений: «Когда
несколько человек осуществляют власть в двух и более вопросах... уровень элитизма выше, чем в ситуациях, когда совпадений нет или мало» (с. 93). «Индексы элитизма» в Эджвуде и Ривервью заметно различались: если в первом случае в двух и более решениях активно участвовали 39% лидеров, то во втором — 32% (с. 94, 141). И тот, и другой результат были квалифицированы Престусом как «существенный» (significant) показатель элитизма, свидетельствующий о том, что власть достаточно сильно сконцентрирована в руках сравнительно небольшой группы лиц (с. 142).
На мой взгляд, Престус здесь не совсем последователен. Сами по себе 32 и 39% не столь уж «существенны», и приводимый им в подтверждение своего тезиса аргумент, сводящийся к тому, что «если бы в Нью-Йорке 40% мужчин были гомосексуалистами, то большинство посчитало бы эту величину существенной» (с. 94), звучит неубедительно. Более того, в заключительной главе своего труда он утверждает, что принятие решений в Эджвуде является «плюралистическим», поскольку наличествуют реальное соревнование между группами и широкое политическое участие, добавляя, правда, что данную ситуацию предпочтительнее называть «олигополией», а не «плюрализмом» (с. 408).
Несмотря на меньшую величину «пересекающегося лидерства», Престус оценил ситуацию в Ривервью как «менее плюралистическую» по сравнению с Эджвудом. Согласно его заключению, при учете всей совокупности показателей (в частности, уровня индивидуального участия) Эджвуд оказывается посередине плюралистического континуума (50%), тогда как Ривервью — ближе к элитистскому «полюсу» (25%). Проанализировав ситуацию в двух городах, Престус пришел к выводу, что для Ривервью характерна тенденция к монополизации основных решений двумя политическими и тремя экономическими лидерами, тогда как в Эджвуде заметна конкуренция между политической и экономической элитами (с. 426).
Важный показатель плюралистичности городской политической системы — уровень политического участия и степень влияния граждан на принятие решений — и в одном, и в другом городе оказался невысоким, при этом по всем параметрам участия Эджвуд существенно превосходил Ривервью. Около трети граждан в обоих городах (36% в Эджвуде и 33% в Ривервью) являлись членами трех или более организаций; в принятии решений по отдельным вопросам (голосование на референдумах, участие в публичных митингах или в какой-то деятельности, связанной с решением, обсуждение проблемы, финансовая поддержка и т.п.) участвовало от 3 до 48% граждан в Эджвуде и от 1 до 33% в Ривервью (разброс данных обусловлен прежде всего тем, что по таким вопросам, как строительство новой школы и здания нового госпиталя, проводились референдумы, которые и давали значительный процент участвующих). Средний рейтинг индивидуального участия в Эджвуде — 26%, в Ривервью — 10% (с. 259, 261—263). Наиболее «плюралистичными»
(с точки зрения индивидуального участия) стали решения по строительству школ (в Эджвуде и Ривервью) и госпиталя (в Эджвуде). В остальных случаях уровень индивидуального участия был крайне низким.
Что касается участия организаций, то оно, как правило, носило узкоспециализированный характер: 90% организаций демонстрировали активность при решении только одной из пяти проблем. Вместе с тем в принятии по крайней мере одного решения участвовало около половины организаций в Эджвуде и четверти — в Ривервью (с. 266—267). Как и ожидалось, самые высокие показатели участия организаций были зафиксированы применительно к вопросу о строительстве госпиталей: во-первых, большинство респондентов сочли его самым значимым из десяти; во-вторых, сказалась «неполитическая гуманитарная природа» проблемы, способствовавшая совместной деятельности нескольких групп. Участие организаций в решении других проблем было очень незначительным, причем половина проблем вызвала интерес лишь одной из организаций (с. 267). Фактически это означало, что, хотя организации могут быть довольно активными в решении «своих» вопросов, проблемы города их мало волнуют.
В целом участие организаций в обоих городах было оценено Пре-стусом как «ограниченное» и «сравнительно пассивное» (с. 267, 271). В то же время и рейтинг участия, и рейтинг интенсивности участия организаций в Эджвуде были намного выше, чем в Ривервью (52 и 28% соответственно) (с. 267—268).
Престус выделял два уровня интенсивности участия организации в принятии решения — «X» и <^». Участие уровня «Х» по сути дела сводится к артикуляции позиции по тому или иному вопросу, тогда как уровень предполагает, что организация тратит время и финансовые ресурсы на поддержку решения или противодействие его принятию. В Эджвуде практически все организации демонстрировали активность уровня тогда как в Ривервью таковых было только около трети (с. 269—270). Это позволило Престусу с уверенностью заключить, что общественные организации Эджвуда значительно активнее организаций Ривервью (с. 270).
Главную причину низкой активности организаций Престус видел в «узкой специализации», подразумевающей отказ от любых видов деятельности, выходящих за рамки конкретных целевых установок, зафиксированных в уставе. Уставы ряда организаций фактически запрещали определенные виды деятельности (с. 271). Кроме того, некоторые проблемы воспринимались общественными организациями как «внешние»: основные ресурсы для их решения были сосредоточены за пределами города и во многом зависели от федерального правительства или правительства штата. Не случайно наибольший интерес организаций вызвали те проблемы, которые могли быть решены силами городского сообщества. Наконец, низкая активность организаций была связана с отсутствием у их лидеров достаточных организаторских способностей и знаний (с. 272).
12 Dahl 1961: 163—164.
13 Rogers 1962: 272; Orum 1978: 174.
14 Как считает Престус, подобного рода ресурсы надежнее электоральных, и потому власть бизнес-элиты прочнее и стабильнее власти политических лидеров.
Подводя итоги рассмотрения участия граждан в принятии решений, Престус вынужден констатировать, что «непосредственное влияние большинства граждан на общественную жизнь в городе очень невелико. Возможно, они оказывают определенное косвенное влияние на отдельные решения через выборы и т.п., но никто до сих пор четко не показал, как этот механизм работает» (с. 408—409). Судя по всему, Престус здесь имеет в виду прежде всего Р.Даля, который всячески подчеркивал значимость косвенного влияния граждан, утверждая, что оно играет важную роль в поддержании демократических основ современной политической системы12. Однако, как справедливо отмечали некоторые аналитики, его вывод о существенном косвенном влиянии граждан Нью-Хэйвена на принятие политических решений базировался не столько на эмпирических данных, сколько на совокупности логических рассуждений13.
Таким образом, полученные Престусом результаты скорее порождают сомнения в соответствии политических систем американских городов (особенно Ривервью) стандартам плюралистической демократии, чем подтверждают его.
«Тревожной» с точки зрения перспектив плюралистической демократии является и обнаружившаяся в ходе исследования обратная зависимость между участием и плюрализмом. По своим базовым характеристикам Ривервью с его гетерогенной социально-экономической структурой и активной политической конкуренцией довольно близко подошел к традиционной плюралистической модели. Однако по критериям активности и широты участия в важнейших политических решениях он заметно уступает Эджвуду, который более интегрирован и социально, и политически.
Определение степени плюралистичности городских политических систем в исследовании Престуса тесно взаимосвязано с выявлением и описанием лиц и организаций, оказывающих наибольшее влияние на принятие решений в городе. Как и его предшественников, Престуса интересует ответ на вопрос: кто обладает властью (правит) в анализируемых городах и на чем эта власть основана?
В отличие от Хантера, утверждавшего, что реальная власть на городском уровне принадлежит бизнес-элите, и Даля, говорившего о доминировании политиков, Престус обнаружил в обоих рассматриваемых городах «смешанную» конфигурацию субъектов власти. Согласно его заключению, «вариативность» структуры власти обусловлена наличием «двух отделенных друг от друга систем принятия решений» — «политической» и «экономической», а значит, и двух основных групп лидеров. Первая из них, формирующаяся вокруг мэров городов и их администрации, опирается на электоральную поддержку и связь с государственными и правительственными структурами более высокого уровня. Власть лидеров второй группы вытекает из занимаемых ими высоких формальных позиций в промышленности, финансовых институтах, бизнесе и соответствующего классового статуса14. Такое «разделение
15 Stone 1989: 6— 7. Подробнее о теориях городских политических режимов см. Ледяев 2006.
труда», подчеркивает Престус, было вполне предсказуемым: элиты используют те ресурсы, которые у них имеются (с. 405—407).
Интересно отметить, что идея о двух системах принятия решений в дальнейшем получила развитие в теориях городских политических режимов. По мнению их создателей, истоки данной ситуации кроются в «двух базовых институциональных принципах американской политической экономии: контроле народа над системой государственного управления и принципе частного предпринимательства». Первый является основным, однако государственное управление всегда ограничено необходимостью обеспечить инвестиционный процесс в экономической сфере, в которой доминирует частное предпринимательство15.
Наряду с экономическими и политическими лидерами, Престус выделяет и третью группу людей, участвующих в принятии решений, — так называемых «специалистов». Они обладают высоким престижем и хорошим образованием, активно участвуют в делах города и вносят вклад в его «плюралистический» имидж, включаясь в конкуренцию элит. Однако мало кто считает их «влиятельными», они практически никогда не участвуют более чем в одном решении и часто выступают в роли «подручных». Поэтому Престус отводит им маргинальное место в структуре власти (с. 130—131, 137, 159, 406—407).
Исследование показало, что в Ривервью преобладала «политическая» система принятия решений, а в Эджвуде — «экономическая». Доминирование экономических лидеров в Эджвуде было выявлено Престусом главным образом благодаря «репутационному» методу, тогда как «решенческий» метод фиксировал примерное равенство сил. В решениях по пяти проблемам в Эджвуде участвовали 36 человек, из них 14 (восемь политиков, пять экономических лидеров и один специалист) — в двух и более решениях. У восьми политиков в совокупности оказалось 22 участия, у пяти экономических лидеров — 12. Если суммировать показатели участия всех политических и экономических лидеров Эджвуда, то получится, что на 9 политиков приходилось 23 участия, а на 14 экономических лидеров — 21. Другими словами, по этому показателю две группы обладают практически одинаковой властью, даже с перевесом в пользу политиков. В то же время на «репутационной» шкале 11 из 14 но-минантов принадлежали к бизнес-элите и только трое — к элите политической, причем девять экономических лидеров, получивших наибольшее количество номинаций, не были включены в список лиц, активно участвовавших в принятии решений в городе. Суммировав данные, полученные в результате использованиях двух методов, Пре-стус заключает, что «экономические лидеры в Эджвуде обладают большей властью, чем политики» (с. 98). Обоснованность этого заключения подтверждают ответы на вопрос: «Кто является наиболее влиятельным участником принятия решений?», задававшийся лицам, номинированным по «решенческой» шкале. И здесь экономические лидеры получили больше номинаций — 47 против 31 (с. 99).
16 Интересно, что аналогичная закономерность была зафиксирована рядом отечественных исследователей, изучавших ситуацию в субъектах РФ в условиях широкой региональной автономии: в отсталых регионах доминировали административно-политические элиты, тогда как в более экономически развитых и богатых власть «приватизировали» бизнес-элиты (Перегудов, Лапина, Семененко 1999: 195—204).
В Ривервью в принятии пяти решений участвовали 35 человек: 10 политиков (18 участий), 19 экономических лидеров (29 участий) и 6 специалистов (8 участий). «Репутационная» шкала также выявила преимущество экономических лидеров: только трое из 14 номинантов были политиками, а 10 — экономическими лидерами. Однако, по мнению Престуса, взятые сами по себе эти цифры скорее камуфлируют, нежели раскрывают «действительный локус власти в Ривервью» (с. 161—162). Проанализировав процесс принятия решений с точки зрения «центральности и интенсивности ролей», Престус обнаружил, что реальная власть в городе сосредоточена в руках двух политических лидеров, которые фактически инициировали все решения. Среди экономических лидеров только один участвовал в четырех решениях, причем интенсивность его участия была значительно ниже, чем у политиков (с. 162—164). Доминирование в Ривервью политических лидеров бросается в глаза и при сопоставлении имен в «репутационном» и «ре-шенческом» списках: 64% участников принятия решений оказались номинированы в качестве наиболее влиятельных людей в городе, то есть власть в Ривервью была более открытой (зримой) (с. 174).
Главную причину различий в конфигурации власти в Эджвуде и Ривервью Престус видит в том, что Эджвуд гораздо более развит в экономическом отношении и его внутренних ресурсов (которыми распоряжаются именно экономические лидеры, поддерживаемые своими корпорациями) вполне хватает для решения городских проблем. Что касается Ривервью, то его политические лидеры сохраняют свой властный потенциал во многом благодаря ресурсам и поддержке политических структур более высокого уровня. На основании этого Престус делает вывод, что в городских сообществах с незначительными внутренними ресурсами, скорее всего, будут доминировать политики, а в тех, где таких ресурсов достаточно, вероятнее доминирование бизнес-элиты (с. 410—411)16.
Степень влияния экономических и политических лидеров на городскую политику отчетливо коррелирует и с характером проблемы, по которой принималось решение. Исследование Престуса показало, что при принятии решений «частного» типа (строительство нового госпиталя, программа промышленного развития), требующих привлечения значительных негосударственных ресурсов, доминировали экономические лидеры. В обоих городах решения по этим вопросам практически единодушно признавались самыми важными; они вызвали наибольший интерес среди лидеров, и уровень участия в них был выше, чем в решении других проблем (102, 107, 143—144). И наоборот, «публичные» решения, предполагающие использование общественных фондов, нуждающиеся в легитимации в форме референдумов и сопряженные с переговорами с политиками более высокого уровня и выполнением предписанных центральной властью условий, как правило, контролировались политическими лидерами (с. 108, 406). Причины слабого интереса городской элиты Эджвуда и Ривервью к «публичным» проблемам
17 См. Dowding 1996: 44— 70; Ледяев 2003: 18—20.
Престус объясняет тем, что решения по таким вопросам обычно «идут сверху вниз» и связаны с переговорами с представителями более высокого уровня власти, находящимися вне сферы влияния большинства акторов городской политики (с. 145), справедливо замечая, что доминирование политиков в «публичных» решениях может быть обусловлено не только их властными возможностями, но и отсутствием достаточной мотивации у других акторов. Здесь он, по сути, касается важной теоретико-концептуальной проблемы в объяснении власти, на которую обращали внимание многие более поздние исследователи: насколько правомерно говорить о власти (доминировании), если решение проблемы не вызывает серьезного сопротивления со стороны (потенциальных) оппонентов?17
Различным оказалось и соотношение влияния двух групп. Если в Эджвуде при некотором доминировании экономических лидеров власть все же была относительно равномерно распределена между ними и политиками, то в Ривервью преобладание политиков носило отчетливо выраженный характер (с. 139).
В Эджвуде имела место довольно сильная конкуренция между политической и экономической элитами: городская экономическая элита демонстрировала значительный интерес к делам сообщества, а политические лидеры не только доминировали в «публичных вопросах» (строительство здания муниципалитета и проект по предотвращению наводнений), но и принимали достаточно активное участие в «частных» решениях (с. 100, 104—105). Поддержанию конкуренции способствовал и «идеологический раскол» между политиками, принадлежавшими к Демократической партии, и экономическими лидерами — республиканцами: обе группы стремились продемонстрировать свое превосходство над конкурентами в решении городских проблем (с. 105). Вместе с тем лидеры Эджвуда были весьма тесно связаны между собой в организационном и социальном плане; по оценке Престуса, городская элита там была «хорошо интегрированной и гомогенной». В частности, Престус обнаружил высокий уровень «пересекающегося» членства экономических и политических лидеров в наиболее важных городских организациях (Торговая палата, Кантри Клаб, Объединенный фонд и др.). Данное обстоятельство позитивно сказывалось на эффективности власти, ибо лидеры не только разделяли общие ценности, но и имели возможность осуществлять формальную и неформальную коммуникацию для решения городских проблем. Консенсус между наиболее влиятельными лидерами позволял им успешно поддерживать свои варианты решения этих проблем и обеспечивать ресурсами программы городского развития (с. 197). Результаты исследования позволили Престусу высказать предположение, что в «частных» решениях уровень плюрализма выше, чем в «публичных», поскольку в них участвует большее число лидеров разного типа, представляющих большее количество организаций и, соответственно, потенциально более широкий спектр интересов (с. 107—108).
В Ривервью наблюдалась иная ситуация: городские лидеры были там менее интегрированными, чем в Эджвуде, а взаимодействия между ними — менее интенсивными (с. 197—200). Фактором, ослабляющим межэлитную конкуренцию, стала разобщенность бизнес-элиты, существенно снизившая ее влияние на городские дела (с. 149). Негативно отразилась на положении в Ривервью и большая политическая ангажированность лидеров, затруднявшая поиск компромисса. Все это не могло не повлиять на «психологический климат» (psychological tone) в городе. Если в Эджвуде сложился в целом позитивный имидж городской элиты, подкреплявшийся реальными успехами в развитии города, и экономические и политические лидеры, поддерживая здоровую конкуренцию между собой, участвовали в совместной деятельности, то в Ривервью конкуренция носила не столь продуктивный характер, порождая «тенденцию к пораженчеству и разочарованию» среди многих представителей городской элиты, особенно среди экономических лидеров, часть которых в результате просто отошла от городских дел. У такого «психологического климата» были и объективные основания: в отличие от Эд-жвуда, Ривервью не мог похвастаться изобилием экономических и личностных ресурсов (с. 146—147, 172, 211, 426).
* * *
В заключительной части книги Престус высказывает некоторые соображения нормативного порядка, касающиеся перспектив сохранения и развития плюрализма в общественной жизни американских городов. Исследование показало, что характер власти, стиль лидерства и эффективность управления зависят от структурных и деятельностных характеристик городских сообществ. Существенные классовые, экономические и идеологические различия между группами при отсутствии значительных внутренних ресурсов, консенсуса среди лидеров и активного участия населения в городской жизни (ситуация в Ривервью) формируют тенденцию к элитизму и централизованному персонифицированному лидерству. И наоборот, социальная поддержка, общие ценности при наличии ресурсов и частной инициативы позволяют минимизировать открытые проявления власти и обеспечить оптимальную конкуренцию среди лидеров (с. 426—428).
Сопоставляя полученные результаты с традиционными постулатами плюралистической теории, Престус не обнаружил достаточного уровня участия граждан и общественно-политических организаций в принятии политических решений (с. 429). Одновременно выяснилось, что для небольших городских сообществ характерно значительное (порядка 30%) совпадение субъектов принятия решений в различных сферах городской жизни, свидетельствующее о высокой степени «элитиз-ма» городской политики (с. 429—430).
Данные по Эджвуду в целом подтвердили выводы более ранних исследований, зафиксировавших тенденцию к элитизму в тех властных
структурах, где обычно доминируют экономические элиты. Однако в Ривервью, где командовали политические лидеры, концентрация власти также оказалась очень высокой. Учитывая, что активную роль в принятии решений, судя по всем исследованиям, играет очень небольшая группа людей, результаты этих исследований можно считать весьма близкими. Расхождения в выводах, к которым приходят разные исследователи, констатирует Престус, связаны не столько с полученными данными как таковыми, сколько с их интерпретацией. «Там, где социологи находят монополию власти и называют ее элитизмом, политологи обнаруживают олигополию, но определяют ее более благородным термином „плюрализм"» (с. 430—431). Исследование также показало, что вопреки широко распространенному представлению о связи экономической стабильности с демократией, эти два параметра не всегда совпадают. эффективные политические решения в Эджвуде принимались под контролем сильных экономических лидеров без активного участия граждан, подразумеваемого теорией плюралистической демократии (с. 431—432).
Наконец, признавая справедливой критику ранних исследований за «локализм», Престус подчеркивает возрастающую роль в городской политике более высоких уровней власти и крупной индустрии, все заметнее ограничивающих городскую автономию. Обращая внимание на слабый интерес городских акторов к «внешним» решениям, определяющую роль в которых играет власть регионального и федерального уровней, он высказывает предположение, что сужение городского политического пространства негативно скажется на развитии плюрализма. Ведь демократия традиционно ассоциируется с небольшими сообществами, а именно на этом уровне упадок плюрализма может оказаться наиболее заметным (с. 432).
Эти и другие идеи не утратили значения и в настоящее время, хотя многие аспекты изучения структуры власти в городах претерпели суще-
18 Ледяев 2005. ственные изменения18. В любом случае изучение традиционной проблематики и методов, использовавшихся в «ранних» эмпирических исследованиях власти, представляется отнюдь не бесполезным для отечественных авторов. Несмотря на то что политический и культурный контексты нашей страны принципиально отличаются от американских, многие методологические, содержательные и нормативные аспекты зарубежного опыта вполне соответствуют современным российским реалиям. В лице Хантера, Даля, Престуса с их глубокими, скрупулезными исследованиями отечественная социология власти, делающая лишь первые шаги, безусловно, имеет заслуживающий внимания образец.
Библиография Ледяев В.Г. 2001. Власть: Концептуальный анализ. — М.
Ледяев В.Г. 2002а. Кто правит? Дискуссия вокруг концепции власти Роберта Даля // Социологический журнал. № 3.
Ледяев В.Г. 20026. Социология власти: исследование Флойда Хантера // Социологический журнал. № 1.
Ледяев В.Г. 2003. Социология власти: концептуальные проблемы // Дука А.В. (ред.) Власть и элиты в современной России. СПб.
Ледяев В.Г. 2004. Классические методики определения субъектов политической власти: западный опыт // Политическая наука в современной России: время поиска и контуры эволюции. Ежегодник. — М.
Ледяев В.Г. 2005. Модели эмпирического исследования власти: западный опыт // Дука А.В. (ред.) Власть и элиты в российской трансформации. — СПб.
Ледяев В.Г. 2006. Социология власти: теория городских политических режимов // Социологический журнал. № 3—4.
Перегудов С.П., Лапина Н.Ю., Семененко И.С. 1999. Группы интересов и российское государство. — М.
Agger R.E., Goldrich D., Swanson B.E. 1964. The Rulers and the Ruled. — N.Y.
Aiken M., Mott P.E. 1970. Introduction // Aiken M., Mott P.E. (eds.) The Structure of Community Power. — N.Y.
Clark T.N. 1968. Community Structure, Power and Decision-Making. — Scraton.
Dahl R. 1961. Who Governs? Democracy and Power in American City. New Haven.
Dowding K. 1996. Power. — Buckingham.
Hawley W.D., Wirt F.M. 1974. Methodological Problems in Specifying Patterns of Community Power // Hawley W.D., Wirt F.M. (eds.) The Search for Community Power. — Englewood Cliffs (NJ).
Hunter F. 1953. Community Power Structure. — Chapel Hill.
Lineberry R., Sharkansky I. 1978. Urban Politics and Public Policy. —
N.Y.
Orum A. 1978. Introduction to Political Sociology. The Social Anatomy of the Body Politics. — Englewood Cliffs (NJ).
Presthus R.V. 1964. Men at the Top. A Study in Community Power. —
N.Y.
Rogers D. 1962. Who Governs: Democracy and Power in an American City. By Robert A. Dahl. New Haven, 1961 // American Journal of Sociology. Vol. 68. № 2.
Shulze R.O., Blumberg L.U. 1957. The Determination of Local Power Elites // American Journal of Sociology. Vol. 63. № 3.
Stone C.N. 1989. Regime Politics: Governing Atlanta, 1946—1988. Lawrence.
Walton J. 1966. Substance and Artifact: The Current Status of Research on Community Power Structure // American Journal of Sociology. Vol. 71. № 4.
