CC BY
125
Н.Н. Витченко
СОЦИОЛОГИЯ НАУЧНОГО ЗНАНИЯ: ОТ ДЕТЕРМИНИЗМА К КОНСТРУКЦИОНИЗМУ
Томский государственный педагогический университет
Социология знания: истоки когнитивной социологии науки
Основная топика и интенции социологии знания были обозначены классиками социологии еще накануне ее дисциплинарной институционализации; например, Э. Дюркгейм выводил некоторые когнитивные аспекты разума из социального. В «Элементарных формах религиозной жизни» он утверждал, что категории время, материя, пространство, понятие действенной силы - главного элемента категории причинности - выражают фундаментальные отношения между социальными фактами и имеют социальное происхождение. Дюркгейм полагал также, что иерархия - классификация, идущая от низшего к высшему, является копией социальной иерархии. Он писал: «Представления, образующие ткань этой жизни, выделяются из отношений, которые устанавливаются между определенным образом соединенными индивидами» [1, с. 233]. Сводя когнитивный аспект разума к социальному, Дюркгейм считал категории и абстрактные идеи производными от социального порядка. Приведенные высказывания Дюр-кгейма соответствуют терминологии, употребляемой в социологии знания, однако объяснение в этих категориях еще не составляет полной системы дисциплины и единственным достоверным признаком его поворота к ней является выбор социального дискурса в качестве базисного для объяснения развития знания. Сказанное относится также к В. Парето, который близко подошел к написанию истории мысли в социологических терминах, что делает его систему важной для понимания предпосылок социологии знания. Не рассматривая его представления и ряд других представлений (например М. Вебера), которые можно было бы отнести к социологии знания (хотя авторы не считали их таковыми), ограничимся концепциями, в которых был сформулирован принцип связи между знанием и его социальными основаниями, являющийся основополагающей эпистемологической и методологической проблемой социологии знания.
Попытку установить отношения между социальными условиями, типом принадлежности к социальной форме и теоретическими концептами предпринял Г. Зиммель. Он доказывал наличие корреляции между знанием (образованием понятий и способами интеллектуального схватывания) и социальными условиями существования, а также параллелизм
форм познания и форм социальной организации, утверждая, что социокультурные изменения фундируют появление определенных концептов и интеллектуальных ориентаций и наоборот. Рассматривая, например, теорию эволюции, он писал: «Прежняя точка зрения полагала между родами органического мира такие резкие границы, видела между ними такое незначительное существенное сходство, что могла верить не в общее происхождение, а только в обособленные творческие акты... Новая точка зрения... разрушает мнимое существенное различие между чисто индивидуальными и родовыми свойствами; таким образом, она рассматривает всеобщее в еще большей всеобщности, а индивидуальное в еще большей индивидуальности, чем это было доступно прежней теории. И таково именно то дополнительное отношение, которое обнаруживается и в реальном общественном развитии» [2, с. 344].
Анализируя дифференциацию и обобщение как главные теоретико-познавательные принципы естественнонаучного познания, являющиеся, на его взгляд, социальными конструктами, Зиммель утверждал, что ученый, стремящийся познать «всеобщие и вечные элементы бытия, должен отчетливо схватывать и ту форму индивидуального, в которой они встречаются, потому что именно только самое точное прозрение отдельного явления дает возможность познать те всеобщие законы и условия, которые в нем скрещиваются» [2, с. 345]. Дальнейшее осмысление в русле основополагающей комбинации всеобщего и индивидуального процесса перехода от антропоморфизма к антропоцентризму носит у Зиммеля явный социологический характер:«...антропоморфизм в миросозерцании исчезает по мере того, как для познания обнаруживается равенство людей со всеми другими существами перед законом природы... Самостоятельное значение и оправдание других явлений и событий в природе пропадает при антропоцентрическом способе рассмотрения и получает свою окраску всецело от того колорита, который лежит на человечестве» [2, с. 345].
Пытаясь обнаружить в категориях не только субьект-объектное, но и субъект-субъектное отношение, Г. Зиммель связывал категориальные формы и формальные свойства разума с общественными отношениями, задающими, на его взгляд, масштаб отношения к внешнему миру. Конкретизация методологических оснований эпистемологии Г. Зиммеля возможна через экспликацию понятий «форма» и «а priori»,
как предпосылок всякого познания, аналогами которых, по мнению французского социолога Р. Будона,
являются такие понятия, как «парадигма», «интеллектуальные рамки», «форма», «тема», «гипотеза», в той мере, в какой они являются характеристикой условий восприятия и познания. Подчеркивая близость Зиммеля к современным эпистемологическим вопросам и вводя демаркационный аспект в схему «со-циальное-когннтивное» у Дюркгейма и Зиммеля, он утверждает, что Зиммелю удалось избежать преувеличений дюркгеймовского социологизма, поскольку для него социальные условия и идеи связаны отношением взаимной причинности - стремясь понять смысл связи между мыслительными процессами и социальными формами, нужно помнить, согласно Зиммелю, что последние являются результатом наших представлений или «продуктом души» [3, с. 115].
Центральной проблемой социологии знания в том виде, в каком она определялась основателями этой дисциплины, являлась проблема возможности знания, независимого от социального влияния. Однако вопросы, касающиеся автономии знания, были практически исключены из контекста методологии, и исследование сосредоточилось на социологической импликации термина «знание». История этой дисциплины является историей различных ее определений, наиболее общим из которых является утверждение, что предметом социологии знания является взаимосвязь различных форм человеческого мышления и социального контекста, в рамках которого оно возникает. Формы и характер взаимосвязи в истории социологии знания определялись по-разному. Например, М. Шелер считал, что общество определяет только круг идей, теорий и других «идеальных факторов», а содержание идей независимо от «реальных факторов» (социально-исторического контекста) и недоступно социологическому анализу. Это означает, что исторические и социальные условия развития мышления как формы познания, могут быть предметом социологического анализа, а содержание знания следует исключать из него. В своей основе идеи Шеле-ра коренятся в философской перспективе, в поиске вечного и истинного знания, а социология знания являлась для него средством добраться до этого вечного, абсолютного и неподвластного социальным факторам мира истины, лежащего вне радиуса действия эмпирических исследований. Таким образом, социология знания (термин был введен Максом Ше-лером в 1920-е гг.) первоначально являлась маргинальной специальностью, возникшей в философском контексте, на которую смотрели как на социологическое истолкование истории идей.
В отличие от творчества М. Шелера, творчество К. Мангейма осуществлялось в рамках социологии, а не философии, поэтом}' его определение социологии знания было более широким по сравнению с ин-тенциально ограниченной моделью М. Шелера и от-
личается от него (при конгениальном подходе) иным систематическим контекстом. Если интерес Шелера к социологии знания, используемой им в качестве метода изучения социально-исторического отбора иде-ационных содержаний, был подчинен цели создания философской антропологии, то мангеймовское определение, помещающее эту дисциплину в более узкий социологический контекст, в терминах его «экзегезы» звучит как а) исследование социальной обусловленности теорий и типов мышления, б) определение критериев для понимания этой обусловленности, в) разработка соответствующего современной ситуации учения о значении внетеоретических условий знания. В последующих исследованиях теорию Мангейма стали называть «радикальной» концепцией социологии знания, в отличие от «умеренной» Шелера, а дальнейшее развитие этой дисциплины представляет собой модификацию этих двух концепций [4, с. 24].
Согласно Мангейму, общество детерминирует не только возникновение, но и содержание человеческих идей, за исключением математики и части естественных наук. В эпистемологию и историческую социологию он включил теорию идеологии на том основании, что человеческое мышление, на его взгляд, не свободно от идеологизирующего влияния социального контекста, что знание всегда является знанием с определенной позиции. В своем анализе понятия идеологии Мангейм выделял два аспекта - частичная и целостная (тотальная) идеология. Частичная идеология соотносится с индивидом и оперирует на психологическом уровне. Целостная же идеология, напротив, соотносима с идеологией исторической эпохи, или мыслительной структурой социальной группы в определенный период, т.е. она покоится на надиндивидуальном уровне и соотносится с представлениями, выражаемыми на этом уровне. Целостная идеология - это картина мира, связанная со специфическим историческим и социальным контекстом, - именно она и представляет интерес для социологии знания, предметом исследования которой является зависимость представлений индивида и группы от социально-исторических условий, что фиксируется в концепции К. Мангейма понятиями частичной/целостной идеологии, имеющими разную степень смысловой наполненности. Переход от теории идеологии к социологии знания мыслился Мангеймом «посредством появления общей формулировки понятия целостной идеологии, благодаря чему отдельные теории идеологии развиваются в социологию познания» [5, с. 137].
Несмотря на значительный вклад К. Мангейма в развитие социологии знания, следует отметить, что его отказ от концептуализации и дальнейшего развития принципа обобщенного взаимодействия, характеризующего смысл связей между мыслительными процессами и социальными формами, сформули-
рованного в социальной теории познания Г. Зимме-лем, означал отказ от дальнейшего развития в рамках социологического дискурса основополагающей
эпистемологической и методологической проблематики. В исследованиях феномена отношений между социокультурным окружением и научным знанием после К. Мангейма традиционно акцентируется причинный тип связи, для которого характерно предшествование во времени первого явления другому и порождение одного другим, хотя разработанный Зим-мелем принцип обобщенного взаимодействия обладает большей эвристической значимостью и «способен учитывать то, что линейная причинность может оставлять в тени» [6, с. 108].
Из концепции К. Мангейма берут свое начало основополагающие темы современной социологии научного знания, такие как проблема реляционизма (признание влияния социального и исторического контекста на мышление и познание) и проблема содержания естественнонаучного и математического/ логического знания, исключенного им из анализа социологии знания, ввиду его независимости от социальных интересов.
Социология научного знания: гносеология и логика парадигмы
Социология знания предшествующего периода исключала естественные науки из социологического рассмотрения, проводя различие между культурным знанием, «созданным» человеком (религиозные верования, моральные или экономические установки мышления), и объективным знанием, также «обнаруженным» людьми. Культура здесь рассматривалась в качестве вспомогательного инструмента для продвижения (либо движения назад) объективного научного знания, поэтому не допускалось, что она сама по себе может участвовать в создании научного знания.
Социология научного знания, опираясь на ранее проявлявшиеся у Э. Дюркгейма, Г. Зиммеля, М. Шелера и К. Мангейма тенденции создания социальной теории знания, предложила другую точку зрения. Она отвергла представление о том, что среди всех систем знания естественнонаучное знание носит описательный характер, источником которого является не социальный, а природный мир. Оспаривая стандартные гносеологические воззрения на науку, согласно которым форма и содержание знания отличны от его возможного использования и социальных предпосылок, свободны от принципов социального производства, социология научного знания подвергает сомнению реалистическую интерпретацию науки. Реализм рассматривает проблему знания во взаимосвязи между научным знанием и реальным миром - именно эту проблему социология научного знания заменяет убеждением, что источник естественнонаучного зна-
ния, как и источники других социальных институтов и систем веры, коренится в социокультурном мире, в разнообразных видах деятельности, посредством которых знание переходит в науку [7, с. 12].
Однако сущность доводов представителей социологии научного знания заключается не в том, чтобы придать внешнему социокультурному окружению науки статус «социального контекста», поскольку такая формулировка предполагает, что контекст - это нечто, располагающееся вне науки. Смысл их подхода заключается в том, чтобы доказать, что источник знания находится в мире практик, и «природные закономерности» должны рассматриваться как реконструированные из ограничений и возможностей социальной практики. Не претендуя на доказательство отсутствия материального мира или причинных взаимодействий с миром через научную деятельность, они настаивают на том, чтобы «природа» и «мир» рассматривались как реально существующие сущности, которые непрерывно переписываются в пределах научной практики. Это очевидно из утверждений соответствующих авторов, которые настаивают на том, что научная реальность «создается» и вытекает из процесса исследования, что научная реальность есть «скорее следствие, чем причина» научных изучений и описаний, а научные факты «неотделимы от хода исследования, которое их производит» (Кпогг Сегта, Ьа1оиг, АУоо^аг, ЫпсЪ и др.).
В гносеологии исследовательской парадигмы когнитивной социологии науки наиболее четко выражен конструктивистский подход, направленный на «деконструкцию» методологий и методик, употребляемых в настоящее время при изучении проблематики науки, расширяющий представление о приемлемых методах изучения, способных дать ее более осведомленные и содержательные описания. «Конструктивистский вызов» когнитивной социологии заключается, по мнению К. Кнорр-Цетины, в том, что традиционный философский анализ науки не в состоянии «систематично обдумать роль социальных факторов и включить их в нормативную картину научной деятельности. В действительности же, едва ли мыслимо, что такой феномен, как современная наука, внутренне связанный с современным обществом, как институциональное и коллективное установление, не имеет собственных социальных черт, которые должны схватываться философией, если она еще собирается быть осведомленной о мире, в котором она живет» [8, с. 556]. Конструктивизм, настаивая на уместности социального понимания науки, ставит вопрос о роли интересов, о гибкости правил и стандартизированное™ критериев, о ситуативной роли власти и так далее в теории знания, призывает к аннулированию универсальных стандартов через локальные соглашения, к замене социальных и других характеристик личностей ситуативными характеристиками.
Принцип конструктивизма, являющийся сегодня центральным для многих областей современной научной мысли, имеет различные значения. Во-первых, это социальный конструктивизм, берущий начало в символическом интеракционизме, ориентированный на выявление действительного социального происхождения исключительно социальных фактов, внешне воспринимаемых в качестве объективных. По ряду причин К. Кнорр-Цетина оценивает этот вид конструктивизма как наиболее слабый по сравнению с другими формами. Например, вследствие очевидности социального происхождения анализируемых событий и структур, в котором немногие сомневаются, а также «потому, что он имеет минимальные аналитические ресурсы», используя концепцию «переговоров» как «центральный аналитический ресурс», суть которого в том, что «если Вы показываете, как некоторый результат социально обсужден участниками, например, оспорен, отвергнут или изменен в результате сопротивления, Вы показываете, как он социально сконструирован» [8, с. 80].
Во-вторых, это эмпирический конструктивизм (называемый иногда, с целью его отличения от первого, конструкционизмом), развиваемый в когнитивной социологии науки, основным программным принципом которого является убежденность в том, что «изучение процесса конструирования реальности сегодня означает изучение эпистемической практики» [9, с. 81]. Отсюда его интерес к «жизни лаборатории» и локально закрепленным, изменчивым стандартам познания. Конструкционизм построен на «локализирующих концепциях, на идее о том, что конструирование является конструированием внутри ограниченных пространств, которые опираются на локальные ресурсы и изменения, обусловленные локальной практикой» [9, с. 82].
Этот вид конструктивизма не был импортирован из других областей, будучи, скорее, повторно изобретенным в исследованиях науки; он основывается на критическом анализе представлений, а не на феноменологии П. Бергера и Т. Лукмана или социальном интеракционизме, хотя некоторые положения социального конструктивизма и получили свое дальнейшее развитие в конструкционизме, ориентированном на изучение научной практики. Являясь альтернативой методологических и рационалистических исследований науки, направленных на понимание сущности науки и ученого в терминах репрезентации и пассивного наблюдения, конструкционистские исследования фокусированы на понятии науки как действия, на социальных процессах в производстве знания и понимании ученого не как пассивного наблюдателя, но как «актора», вмешивающегося в природу. Они привели к изменениям в методологических представлениях об эксперименте и универсальных стандартах познания, сосредоточившись на изучении «жизни лаборатории» не только как месте, в
котором создается знание, но и как инструменте познания. Кроме того, идея о том, что небольшое число универсальных стандартов управляет производством знания, была заменена представлениями о локально закрепленных, изменчивых стандартах познания. Как заметила в этой связи К. Кнорр-Цетина, «конструкционизм в исследованиях науки построен, скорее, не на “социализирующих”, а на “локализирующих” концепциях, на идее о том, что конструирование, являясь конструированием внутри ограниченных пространств, опирается на локальные ресурсы и изменения, обусловленные локальной практикой» [8, с. 82]. А. Пикеринг предпочитает говорить о «науке как практике» [10, с. 1-29], противопоставляемой «классической» схематизации «наука как знание», осмысление которой предполагает сотрудничество социологии, истории, антропологии, этнографии и т.д.
В-третьих, это когнитивный конструктивизм, интересующийся знанием и познанием с точки зрения биологии познания и восприятия, а не социальных общностей. Основанием когнитивного конструктивизма является представление о том, что все живые системы, в том числе и институциональные системы, определяемые в терминах специфической коммуникации, информационно закрыты по отношению к окружающей среде. Отвечая на «вызовы» окружающей среды рекурсивной самоорганизацией и внутренней реконструкцией, эти системы не находятся в непосредственной зависимости от нее и в их наблюдениях и описаниях, согласно X. Матурана и Ф. Валера [11], мир дан не таким, каков он в действительности, поэтому внутренние реконструкции осуществляются в ответ на раздражение и сопротивление внешнего мира, когда мы пытаемся наложить на него наши конструкции. Эта модель мира согласуется с конструкционистскими исследованиями науки, которые никогда не отрицали существование внешнего мира, ограничивая, однако, его роль сопротивлением объектов внешнего мира и утверждая, что описание и интерпретация этих сопротивлений были частью конструктивной работы науки.
Последний вид конструктивизма К. Кнорр-Цетина называет деконструктивизмом, рассматривая его как союз между постструктурализмом, неофрейдизмом (Лакан), новой литературной критикой, достигающей кульминации в критике репрезентации, и постмодернизмом в социальных науках. Авторы, связанные с деквнструктивизмом - Лакан, Деррида и Лиотард, вдохновленные идеями М. Фуко, известны особым отношением к языку и дискурсу, а также представлением о том, что смысл текста невозможно понять однозначно. Для деконструкционизма невозможность однозначных значений становится единственным «значением», буквально восстанавливаемым, т.е. в своей сущности деконструкционизм -антиинтерпретационизм, и в этом смысле он проти-
воположен большинству интерпретативных микроподходов социального конструктивизма. Деконструктивизм провозгласил смерть автора, неотделимого от текста; смерть субъекта, сущность которого объявлена конструкцией, соответствующей представлению обозначающего (Лакан); невозможность истины, поскольку она не более, чем лингвистическая конструкция, и смерть языка как инструмента информации, рассматриваемого лишь с риторической и поэтической точки зрения. Тем не менее большинство декон-струкционистов никогда не приводили эмпирических свидетельств этих смертных приговоров и не предлагали никакого последовательного теоретического или философского анализа загадок, которыми обусловлена их позиция.
Таким образом, проведенный анализ форм и типов конструктивизма способствует осознанию того факта, что логика исследовательской парадигмы социологии научного знания обусловлена не одним лишь социальным конструктивизмом, как принято считать в среде многочисленных критиков программ когнитивной социологии науки. Например, «рефлексивность» - программа С. Вулгара и М. Ашмора, является версией деконструкционизма, а элементы когнитивного конструктивизма могут быть обнаружены в большинстве конструкционистских исследований.
Наиболее известной программой реализации кон-струкционистской концепции является программа этнографического изучения науки, акцентирующая внимание на процедурах конструирования объектов знания, его формы и содержания, предполагающая микросоциологический качественный анализ локальных групп и межличностного общения. Особенностью этнографической методологии является неприятие количественных методов, предпочтение в ней отдается процедурам качественного исследования, в том числе методам включенного наблюдения, герменевтической интерпретации смысла, «полевым» интервью, при использовании которых объяснение представляется весьма сомнительным, политеорети-
ческая интерпретация - правдоподобной, а описание, пожалуй, более надежным.
Конструктивистская программа изучения науки основывается на определенных посылках, важнейшей из которых является понимание научной реальности как артефакта, как конструкта, формирующегося в ходе исследовательской работы. Кнорр-Цетина отмечает, что «конструктивистская интерпретация противостоит концепции научного наблюдения как сугубо описательной процедуры, как отношения между результатами науки и внешней природой. В противоположность этому подходу конструктивистская интерпретация рассматривает продукты науки как результат процесса рефлексивной фабрикации» [9, с. 85]. Конструктивистский подход позволяет, по ее мнению, понять, «как объекты производятся в лаборатории» и как утверждения ученых получают статус «природных фактов».
Таким образом, принцип конструирования реальности, утвердившийся в социологии научного знания, вытесняет детерминистские модели отношений между мыслительными процессами и социальными формами. Отказываясь от натурализма и социоморфизма, подчеркивающих социальное происхождение и социальную природу всех феноменов, от субъект-объектной модели познания и объективистской концепции знания, социологическая аналитика науки нацелена на выявление сопряженности активности субъекта знания, его целеполагания, желаний, стремлений и мотивов с природными процессами, на «очеловечивание» объекта исследования, понимаемого как отношение, конституируемое в сознании. Это является свидетельством ее стремления к преодолению разрыва природного и ментального и формированию нового представления о мире - холистического ми-ровидения, нового образа отношений «человек -мир» и новой модели познавательного отношения, разворачивающегося в открытом когнитивном пространстве, в котором саморазвивающиеся системы не только воспринимаются эволюционирующим субъектом, но и конструируются им.
Литература
1. Дюркгейм Э. Представления индивидуальные и представления коллективные // Социология, Ее предмет, метод, предназначение. М., 1995.
2. Зиммель Г. Социальная дифференциация // Тексты по истории социологии XIX-XX веков. М.,1994.
3. Boudon R. L’art de se persuader. P., 1990.
4. Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания. М., 1995.
5. Mannheim К. Essays on Sociology of Knowledge. N.Y., 1952.
6. Ватье П. Георг Зиммель. Социология знания и когнитивная философия // Социология и социальная антропология. СПб.,1997.
7. Knorr-Cetina К. Epistemic Cultures. How Scientists Make Sense. Cambridge, 1995.
8. Knorr-Cetina K. Strong Constructivism - from a Sociologist’s Point of View: A Personal Addendum to Sismondo’s Paper // Social Studies of Science. 1993. Vol. 23.
9. Knorr-Cetina K, Construction and Fiction. The Prospect of Constructionism in the Study of Science and Beyond // Danish Yearbook of Philosophy. 1993. Vol. 28.
10. Pickering A. From science as knowledge to science as practice // Science as practice and culture. Chicago, 1992.
11. Maturana H., Valera F. Autopoeisis and Cognition: The Realization of the Living, Boston, 1980.
