CC BY-NC-ND
348
История и методология социологии
Н.В. Романовский
СОЦИОЛОГИЯ И ИСТОРИЯ: ПЕРСПЕКТИВЫ ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ1
Статья посвящена истории взаимодействия социологии с исторической наукой. Показано развитие исторической социологии за рубежом и в России, процесс историзации социологии и «исторический поворот», анализируется комплекс внутренних и внешних по отношению к социологии факторов ее развития в прошлом и настоящем, а также обозначенные в изученной литературе перспективы. Автор рассматривает определения возникающих в этом контексте терминов и понятий, освещает сопутствующие подвижки в социологической науке.
Ключевые слова: историческая социология, историзация социологии, междисциплинарные взаимодействия, новая терминология, исторический поворот, методологическая стратегия, факторы роста социологии.
У Российского государственного гуманитарного университета давние традиции глубоких исследований в области исторических наук. С учетом этого обстоятельства взаимодействие истории с другими социальными и гуманитарными науками могло бы дать кумулятивный эффект повышения качества подготовки как историков, так и социологов. Но годы преподавания в университете не дают оснований для оптимизма: активных взаимодействий социологии с исторической наукой не отмечалось. Ни организаторы учебного процесса, ни студенты не горят желанием осваивать междисциплинарные аспекты профессиональной подготовки. Да и во всей университетской России положение примерно такое же. Публикаций по этой проблематике немного. Историки погружены в свои проблемы, социологи - в свои. А парадокс ситуации в том, что на всем протяжении параллельного существования обе науки продуктивно и активно взаимодействуют. Обзор этих взаимодействий и их перспективы и образуют предмет данной статьи.
© Романовский Н.В., 2010
Когда О. Конт (1798-1857) продумывал контуры создаваемой науки социологии или социальной физики, социальной физиологии, некоторые аспекты хода его мыслей с современной точки зрения не представляются вполне последовательными. С одной стороны, он не включает историю в свою систему наук. С другой - Конт отзывается о социологии как истории без имен и дат, - оценка истории здесь вполне высокая. Ценность истории для социологии у него предопределена тем, что история хранит комплекс сведений о прошлом человечества, групп, народов и масс; даже история материальной, неживой культуры имеет дело с творениями рук человеческих. Отбрасывая метафизические подходы предшественников-философов, он как бы не обращает внимания на метафизику (своего рода) исторической науки2: прошлое неподвластно человеку, непознаваемо и неисчерпаемо.
Однако несомненно, что взаимоотношения, взаимодействия истории с социологией начались с первых моментов существования социологической науки. В структурных разделах социологического знания, как их формулировал Огюст Конт, в специально разработанной им исследовательской методике историческое знание, исторические данные, знание и понимание генезиса объекта изучения заняли ведущее место. Он исходил из того, что исторический и сравнительно-исторический подходы являются общенаучными. Похоже, он не сомневался в том, что социология имеет возможности черпать из исторических знаний необходимые ей точные, подобные естественно-научным, факты, формулировать на их основе законы человеческого общества.
Со второй половины XIX в. историческая наука стремительно расширяет свои исследовательские горизонты: возникает и растет внимание к проблемам, ранее не находившим места в трудах профессиональных историков, включая социальные проблемы; к началу ХХ в. складывается новое направление исторической мысли -социальная история. Эта дисциплина исследует практически те же проблемы, которыми занимается социология: общественные классы и группы, общественное сознание и поведение, социальную мобильность, факторы динамики общественного развития, ценности и предпочтения людей и т. д. Показательно, что позже, на протяжении ХХ в., историки эффективно осваивали исследовательские методы (контент-анализ, построение моделей и др.), выработанные социологией, а также терминологию, понятийный аппарат социологической науки.
Действительно, в ретроспективе взаимодействие истории, социальной истории и социологии выглядит многообещающим. Предшественники социологии в качестве эмпирического мате-
риала пользовались данными современной им истории, сравнениями из истории других стран, народов и времен, собственным жизненным опытом, который в сущности является и осмыслением и пережитого, и опытом истории. Уже в древности в зародышевой форме обозначились критерии достоверности социальной информации. У античных авторов есть комплекс содержательных суждений о надежности воспроизводимых ими сведений. «Отец истории» Геродот всю жизнь накапливал материал для обобщений, лично наблюдал доступное, выявляя отличия, проводил сравнения во времени, пространстве, по этносам и странам. Сравнение (современная компаративистика) в недифференцированном научном знании древних исполняло одновременно и фактологическую, и философскую (эпистемологическую) функции. Сравнение, кажется, Вольтером истории со складом фактов, откуда мыслитель подбирает необходимые данные, наглядно иллюстрирует это свойство исторической науки. Говоря современным языком, историку необходимы формирование баз данных, накопление, сохранение информации как эмпирической базы научной работы. Собранные данные надо было достоверно представлять, излагать так, чтобы им верили. Отсюда требования, например, к жанру мемуаров (письменно фиксированная память, пережитая история), о чем на пороге Нового времени писал герцог де Сен-Симон: «Такой жанр требует щепетильной точности и достоверности каждого сюжета и каждой черты, умения подавлять в себе ненависть и симпатию, отказа от попыток домысливать то, до чего не удалось докопаться, и приписывать действующим лицам вымышленные взгляды, мотивы и характеры»3. Сен-Симон эти стандарты выдержал, о чем говорит использование 300 лет спустя его многотомных мемуаров Н. Элиасом для написания «Придворного общества».
Другую составляющую взаимодействий обсуждаемых дисциплин иллюстрируют поиски регуляторов, образцов, принципов, «законов» (например, законы войн, без преувеличения, выступали как вопрос жизни и смерти), столь же постоянных, как и законы (часто формулировавшиеся в форме религиозных предписаний, что придавало им известную эффективность) окружающего, физического мира. Изначально авторы религиозных текстов, философы и историки реконструировали прошлое, оценивали настоящее и предсказывали грядущее на основе выражавшихся или подразумевавшихся (имплицитных) социальных ценностей и пред-теорий. К примеру, миф (позднее утопия) - прообраз актуального идеального типа - позволял мыслящему этими категориями ориентироваться в социальном пространстве. В античных философских и исторических трудах давались идеальные типы, образцы-модели:
воин, герой, гражданин, император, слуга, друг, жена и т. п. Многие столетия такую роль модели поведения и воспитания государственных мужей, граждан, читавших эти тексты, воспроизводили, например, «Сравнительные жизнеописания» Плутарха - своего рода опыт формирования галереи идеальных типажей для практики воспитания исторических, государственных деятелей («Что такое хорошо, и что такое плохо?»: не Плутарху ли подражал В.В. Маяковский?).
Одним из оснований, на котором возникала социология, была целеустановка этой науки на выявление «духа» (закона) истории. Аналогии с законами физического мира казались в начале XIX в. особенно убедительными. К этому времени обозначилась неизбежная смерть философской метафизики как внеэмпирической мудрости и предписаний всевышнего творца мира и человека. Новое слово социология, обозначая новую науку, символизировало подход к базам данных, к их наполнению и использованию, аналогичному естественным наукам того времени (хотя в момент появления на свет социологии понятия «естественные науки» еще не было). Социология вначале в облике «социальной физики» (очевидная метафора), претендуя на способность дать истинные ответы на вопросы о сущности и целях бытия человека, приравнивала понимание развития общества к законам физики или математики, например, закон трех стадий О. Конта - в сущности метазакон истории, отразивший и питавший веру (включая самого Конта) в принудительный характер таких законов. Триада Конта в этом смысле и вся его социология были и философией истории - объяснением (и пророчеством) обусловленного «законами» развития человечества от прошлого к настоящему и идеальному будущему. Не удивительно, что к концу XIX в. в научном мире широкое употребление приобрело понятие историческая социология - в двояком смысле: 1) как практика использования социологами исторических данных, 2) как конструирование «социологии истории», то есть ее законов и закономерностей.
На всем протяжении второй половины XIX в., однако, представления о структуре научного знания стремительно менялись. История и социология в рамках комплекса гуманитарных и общественных наук уже к концу того столетия претерпели принципиальные перемены и приняли современные формы. Однако среди обществоведов - в значительной мере по инерции - представление об исторической социологии как дисциплине, по преимуществу занятой поиском законов истории и общества, сохранялось еще около полувека. Далеко не только истмат грешил в этом смысле. Практически на десятилетия оказалась забытой новаторская исто-
рическая социология Макса Вебера, стремившегося интегрировать исторические данные в социологический анализ острых современных вопросов.
В России к социологии и исторической социологии с энтузиазмом отнеслись В.О. Ключевский и его столь разные ученики, как П.Н. Милюков, М.Н. Покровский, Н.А. Рожков. Видный социолог, почетный член АН СССР Н.И. Кареев был убежден в возможности создания теории исторического процесса - свидетельство чему его «Историология» 1915-1916 гг. А.С. Лаппо-Данилевский и Н.И. Кареев активно участвовали в развернувшихся в европейской науке на грани столетий дебатах о методе, сыгравших решающую роль в формировании современных представлений об истории и социологии, гуманитарных и общественных науках. В ряду этих ученых стоит П.А. Сорокин. Оказавшись за океаном, он поддерживал в американской социологии традицию использования исторических данных. Однако потерпела неудачу его «Социальная и культурная динамика»; центральный теоретический тезис этого труда - смена трех форм ценностей - возвращал социологию во времена конструирования законов истории4.
В случае с исторической социологией в России активный интерес, активная разработка поля «историческая социология» были в основном связаны с представлениями XIX в. об этой социологической субдисциплине, - то есть поиск законов и закономерностей общественно-исторических процессов. Естественно, в этом качестве историческая социология не могла конкурировать с историческим материализмом и его наследием. Более того, обращение российских социологов в начале 1990-х к эмпирическим социологическим исследованиям (этап, пройденный в США в 19301950-е годы, а в Западной Европе несколько позднее) и в Российской Федерации привел к приостановке интереса к прошлому. Концентрирование социологии на современности, о котором в начале 1980-х годов писал Норберт Элиас5, и в этом случае очевидно.
В советских условиях попытки наделять социологию (историческую социологию) задачей поиска законов развития человеческого общества сыграли вначале (1920-1930-е годы) роковую, а потом (1960-1980-е) сдерживающую роль в интеграции исторического измерения во все разделы социологических знаний и практик. Тем не менее, в процессе возрождения социологии в СССР делались попытки демонстрировать возможности исторической социологии, перспективность взаимодействия обеих наук6.
В постсоветское время, время увлечений свободой полевых исследований, взаимодействия истории и социологии, развитие исторической социологии даже несколько замедлилось. Наметившиеся
в советское время направления изучения этой дисциплины не нашли продолжения. За одним важным исключением: была защищена докторская диссертация А.И. Черных по проблемам исторической социологии на материалах о советском обществе времен новой экономической политики7. Когда журнал «Социологические исследования» в 1998 г. сделал попытку оживить усилия отечественных социологов в этой области знания (тематическая подборка в № 5 за названный год), первой серьезной неожиданностью8 стало отсутствие сколько-нибудь общепринятого, внятного научного толкования термина историческая социология. Литература на русском языке практически ничего не давала; в энциклопедиях приводились противоречивые определения9. Поиск в оригинальных иностранных источниках не сразу дал сколько-нибудь внятные результаты; обзор примерно за 10 лет журнала «Journal of Historical Sociology» (Оксфорд) выявил веер подходов и эксплицитных пониманий исторической социологии10: сколько-нибудь общепринятое понимание этой дисциплины отсутствовало. Критически важным представлялось найти приемлемое содержание именно данного термина (результаты поиска опубликованы11), поскольку широко употреблявшиеся понятия, попавшие даже в словари и энциклопедии, были столь разнообразны и несхожи, что затрудняли понимание проблемы.
Эти обстоятельства вынудили вести поиск, что называется, ad ovo - c самого начала, то есть анализировать историю исторической социологии более чем за сто лет, не теряя из виду, как сказал бы Э. Гоффман, задний план - развитие самой социологии и т. д. Именно исторический анализ перипетий социологической мысли выявил, что содержание понятия «историческая социология» существенно менялось во времени. Постепенно становилось ясно, что сама панорама современной исторической социологии - это продукт исторического развития социологии в целом, ибо именно этот процесс и породил мешанину терминов, подходов и содержательного наполнения ключевых понятий. Линия раздела проходила между социологией, искавшей законы общества и истории (то есть, условно говоря, социологией XIX в.), и социологией вебе-ровского типа, стремящейся интегрировать в суждения социолога исторические данные. Две мировые войны, обескровившие социологию в Европе, взлет американской эмпирической социологии в 1930-1940-е годы задержали на несколько десятилетий рецепцию и упрочение в среде социологов веберовского подхода к исторической социологии.
Сложные отношения в послевоенные времена исторической социологии и материнской дисциплины - собственно социологии -
отразились в нелепом эпизоде с несколько преждевременной «смертью исторической социологии»12. Происходившие тогда перемены в социологии окончательно подвели в итоге черту под представлениями, будто историческая социология призвана находить законы общества и истории. Парсоновское теоретизирование, с одной стороны; последовавшая волна критики, в частности отсутствия эволюционной составляющей в его «системе современных обществ», с другой стороны; веберовский ренессанс - с третьей, развивались параллельно с усилиями группы социологов, которые постепенно обретали статус звезд исторической социологии -Б. Мур мл., Ч. Тилли, Т. Скокпол, Ф. Абрамс, Э. Томпсон, Д. Смит13 и другие.
Динамичное развитие исторической социологии в 19801990-е годы стало главным доказательством жизненности и силы этой социологической дисциплины. Произошла одна из многих пережитых перемен в современной социологии, получивших название поворотов (англ. - turns). (В 2008 г. еще один поворот обозначен П. Штомпкой14.) «Исторический поворот», как и другие повороты в социальных науках конца ХХ в., оказал сильное влияние не только на социологию. Но если ограничиваться социологией, то исторический поворот по силе воздействия на нее сравним, пожалуй, только с поворотом культурным (начало которого относят к деятельности в Англии Стюарта Холла), - создание культуральной социологии Дж. Александера и его единомышленников. Изучение в рамках cultural социологии различий, традиций, их конкретных проявлений в прошлом и настоящем отражено в формировании ряда ключевых понятий современной социологии - «агентность», «структурация» и др.
На первый взгляд, социология постсоветской России заметно отстает от наиболее продвинутых в данном отношении национальных социологий. Действительно, ничего похожего на исторический поворот (как и многие другие повороты) или «золотой век исторической социологии» современная социология нашей страны не пережила. Но в смысле положения с отечественной исторической социологией следует учесть ряд обстоятельств: а) такое положение типично для многих, даже для большинства стран; б) Россия имеет выраженную традицию использования истории отечественными социологами в социологических исследованиях; в) ряд классических публикаций по исторической социологии знакомы в той или иной форме социологическому сообществу России; г) отечественные труды по методике и методологии социологических исследований ориентируют на выявление временного, биографического, исторического контекстов; наконец, д) современная социология
в России может продемонстрировать отдельные первоклассные историко-социологические исследования. Назову только книгу В.В. Волкова, который показал, что развитие капитализма изначально сопровождалось не только определенной религиозной этикой (М. Вебер) или поддержанной государством наукой (Р. Мертон), но в равной мере и преступностью, организованной и на частном, и на государственном уровнях15. Да, действительно, сегодня российская социология сосредоточивает свои силы на эмпирических исследованиях, накапливает базы данных. Такое положение скорее предшествует развитию и углублению интереса к расширенному освоению пространственного и временного измерений исследуемой социальной реальности.
Обзор данных, полученных в результате изучения роли и места исторической социологии во всей социологической науке, позволил сделать определенный шаг вперед в осмысливании процессов, происходящих в ней в настоящее время. Влияние исторической социологии на социологию показало более четко некоторые существенные грани этих процессов. В этом контексте актуализировалась проблема изучения «историзации» социологии.
Сам факт появления в начале тысячелетия термина истори-зация социологии свидетельствовал о заметном явлении в истории современной социологии. Термин историзация подразумевает включение, интеграцию исторического / темпорального измерения во все составные части социологических знаний и практик. Более углубленное изучение развития историзации показало, что этот феномен оказал заметное и разностороннее влияние на социологию. Рост литературы историко-социологического содержания происходил параллельно или одновременно с интеграцией в социологию еще одного фундаментального компонента всякого социального знания - пространственного. В течение буквально нескольких лет сложилась специальная социологическая терминология, в настоящее время употребляемая практически повсеместно. Когда Н. Элиас придумал термин «фигурация», мало кто ожидал появления терминов, относящихся специально к проблемному полю исторической социологии. Однако в процессе историзации соответствующие термины множились. Появились неологизмы типа «неисторические социологи». Новыми представляются такие понятия как «деволюция», «безвременность», или «безвременная теория» (timeless theory), то есть теория, не имеющая элемента времени. К этому ряду принадлежат также понятия «неоизм», «прошлость», «темпоральность», «становление» (becoming), «циклы», «последовательности» и «эмерджентность». Все больше употребляются в социологии такие прежде редко встречавшиеся
слова, как «продолжительность», «большая протяженность во времени» (long duree), «ритмы», «клиотерапия», «укорененность (embeddedness) традиций, образцов» - последнее чаще всего встречается в контексте суждений о социальных науках не только в социологии. По всей вероятности, дальнейшее развитие социологии приведет к развитию терминологического поля исторической социологии.
Историзация сопровождалась разработкой специальных исследовательских методик, лишь частично позаимствованных из рабочего инструментария историков; большинство методов, которые я имею в виду, являются подлинно социологическими и по происхождению, и по своей сущности. Именно историзация создала импульсы для более широкого использования нарративов, биографий, контент-анализа и изучения случаев (case studies), возвращая этим методам равноправное - рядом с анкетными опросами и интервью - место в рабочем инструментарии социолога. Новые грани простых и древних сравнений - компаративов - стали большим вкладом в общее развитие социологии, придав поискам социологов поистине глобальный охват. Настойчивые усилия (и заслуженные награды) Н. Смелзера в направлении превращения социологических исследований по возможности во все более сравнительные, международные и междисциплинарные16 самым непосредственным образом отражают развитие процессов историзации социологии. В компьютационных исследованиях социологи эффективно используют методики событийно-структурного анализа, сетевые модели, отношенческие модели данных (relational data models) и др., о чем подробно пишет в своих работах А.А. Давыдов17.
В свете роста исторической социологии стало очевидно бессмысленным противопоставлять количественные методы качественным - без их интеграции историческая социология была бы невозможной. Масштабы и интенсивность историзации были самым тесным образом связаны со становлением эры компьютеров и Интернета. Исследователи получили технику и технологии, позволившие им охватывать и обрабатывать ранее немыслимые объемы информации, относящейся к прошлому и настоящему, к различным странам и регионам мира.
Специального внимания заслуживает тот аспект бурного роста изучения социологами прошлого, который в результате сформировал специфическую форму исследовательской методологии (можно также говорить о понятиях исследовательской стратегии или дизайна исследования истории). В данном контексте выделяется многолетний творческий опыт, накопленный Чарльзом Тилли (1929-2008). Речь идет, например, о четырех целевых поисковых
установках, предлагаемых вниманию всех, не только исторических, социологов: Тилли их называет социальным критицизмом, идентификацией паттернов, расширением масштаба (scope extension) и анализом процессов18. Сейчас уверенно можно говорить о том, что историзация целенаправленно применяется как методологическая стратегия. Ей, можно утверждать, близки хорошо известные теории этнометодологии, археология и генеалогия М. Фуко. Социологи, обращающиеся к социологическому анализу прошлого, истории, планируют определенные цели и достигают их в первую очередь на основе анализа данных, относящихся к прошлому. Если попытаться сформулировать соответствующее этим практикам определение, историзация как методологическая стратегия представляет собой направление и содержательную сторону исследования, реализуемого посредством социологического использования соответствующих данных, почерпнутых из прошлого.
Крупные социологические теории также оказались под воздействием данного феномена, о чем свидетельствуют многочисленные дискуссионные публикации в социологических журналах, тематических сборниках. Назову самые важные аспекты воздействия историзации на качественное углубление социологического теоретизирования: 1) в эпистемологии социальной реальности признанной нормой стало требование охвата исследованием времени (и пространства); 2) дебаты по проблемам исторической социологии углубили представления об онтологии ушедших в прошлое социальных фактов, которые исследователь по определению не может наблюдать; 3) общепризнан факт обретения методом сравнения (компаратива) нового качества; 4) много новых аспектов выявлено в объяснении прошлого; 5) историзация в немалой мере содействовала интеграции микро- и макроуровней в социологическом теоретизировании, а также 6) появлению в арсенале социологов ряда конкретных теорий, примером чего служит «социология процессов», разработанная Н. Элиасом.
В теоретической социологии стали нормой историко-социоло-гические исследовательские процедуры: формирование научных представлений об истории исследуемой проблемы, столкновений, взаимодействий классиков социологии по проблематике исследуемого объекта, жизненного пути интервьюируемого лица и т. п. Первостепенное значение приобрело овладение данными истории социологии - классической и современной. Стандартом научного труда социолога-теоретика стало освоение базовых социологических парадигм, наследия опыта предшествующих исследователей, научной литературы и эмпирической информации по изучаемой тематике, демонстрация и интерпретация генезиса предлагае-
мого научного подхода, теории. Выдвижение новых идей, теорий, новаторство социолога предполагают достоверность в анализе применявшихся предшественниками теоретических положений и концепций.
Широкое использование исторических данных позволило социологам поднять уровень научного прогнозирования. Отсутствие эффективных прогнозов развернувшегося в последние годы финансового и экономического кризиса привлекло всеобщее внимание к потенциалу социологии. В частности, сейчас серьезно относятся к предсказанному в 1970-х годах И. Валлерстайном исчерпанию возможностей извлекать капитал из недооплачиваемого труда работников, из безудержной эксплуатации природы и мигрантов из «мировой деревни».
Конечно, процесс историзации социологии двигали вперед живые, конкретные ученые. Большинство крупных современных социологов, включая признанных классиков, активно участвовали в судьбах исторической социологии тем или иным образом. Роберт Мертон написал книгу «На плечах гигантов» о значении для социолога знания истории своей дисциплины. Э. Гидденс и П. Бурдье, как и многие другие, интегрировали в социологическое теоретизирование идеи К. Маркса. Социологическая традиция такой страны, как Германия, основана на идеях историзма. М. Фуко приобрел известность «археологией» и «генеалогией» знаний, общественных тенденций. Р. Коллинз пытается охватить взором всю мировую философию, создавая свою «социологию философии», и т. д.
Выше отмечалось, что сущность исторической социологии становится понятной как часть преобразований в самой социологии. И еще одним из итогов изысканий в области историзации социологического знания стала обозначившаяся возможность лучшего понимания развития самой социологической науки, объяснение динамики развития социологии в целом, ее современных тенденций и общих моделей развития. Историзация оказалась лишь одним из примеров роста социологии. Интеграция исторических, темпоральных измерений социетальных тенденций в ряд разделов социологического знания по необходимости неизбежно сопровождалась активным обогащением социологии. Так возникла возможность анализа детерминантов современного развития мировой и отечественной социологии.
Заинтересовавший автора данной статьи поворот в этом направлении был результатом аналитической и преподавательской практик. Работы по истории социологии практически всех известных отечественных и зарубежных авторов содержат определенные
белые пятна, что может непреднамеренно порождать неверные представления о развитии социологического знания и профессии. Большинство учебников по истории социологии обсуждают лишь ограниченный набор факторов, реально действовавших в социологии. Как правило, в этих учебниках акцентируются социологические теории, способы теоретизирования, формирующие эти теории влияния, биографические данные о классиках социологии. Поэтому первой проблемой, которую представлялось нужным разрешить, была идентификация всей суммы факторов, которые вместе взятые создают «рост» социологии.
Я не касаюсь здесь вопроса о том, какое понятие наиболее адекватно отражает искомый предмет: рост, эволюция (деволю-ция - эволюция со знаком минус) или развитие социологии. Действительно, растет ли наука социология, развивается или просто эволюционирует? Эти три термина - возможно, их больше - подразумевают оттенки смыслов, исключительно важные для живой практики, какой она представляется автору из повседневных дел в среде социологов России и знакомства с разнообразными проявлениями социологических практик во всем мире.
По крайней мере, по этой логике студенты и аспиранты, зная «механизмы» роста социологии, лучше поймут возможные точки приложения собственных усилий, наиболее эффективных с точки зрения знания социологии и с точки зрения своего личного, материального благополучия. Дальнейший анализ механизмов и последствий историзации как реальная история социологии прошлого и настоящего выявил взаимосвязанный комплекс факторов, двигающих вперед современную социологию и социальную науку. Уже в первом приближении история социологии предстает не как стихийный рост (эволюция), а как развитие, приводимое в движение не всегда осознанными мотивами действий агентов в поле социологии. Отдельные ученые, международные организации социологов предпринимают в той или иной степени энергичные и эффективные попытки двигать социологию вперед, ускорять ее движение и т. п. Помимо научного знания как такового, развитие социологии обеспечивают повседневные практики социологов, зависящие от индивидуального понимания происходящего, ресурсов, возможностей и способностей, институциональных влияний, взаимодействий с обществом и всем полем научного знания и т. д. Другое дело, что эти практики реализуются в определенных рамочных условиях, составляющих в каждом конкретном случае предмет научного анализа. Этот вопрос в ограниченном объеме (только для России и только для развития теоретической социологии) рассматривался автором данной статьи19.
Дальнейший анализ развития социологии за время ее существования позволяет выявить и представить некую структуру факторов, которые практически воздействуют (позитивно, негативно или нейтрально) на динамику роста нашей дисциплины, то есть на ее движение вперед (иногда в сторону, редко - назад). Последовали вопросы (и возможность ответов на них): каковы эти факторы, как они соотносятся друг с другом, есть ли возможность измерить силу каждого из них? Ниже предлагаются предварительные ответы.
По содержанию факторы (или влияния) развития социологии можно разделить, как минимум, на две группы. Одна из них складывается из процессов развития собственно социологии, другая -под влиянием сил вне ее. Пока неясно, образуют ли влияния на социологию из других сфер человеческого научного знания особую группу факторов или могут быть отнесены к одной из названных двух. Тем не менее первая группа включает:
1) личные усилия социологов, выраженные в публикациях, теориях, подходах к анализу социальной реальности и т. п. Концентрация литературы по истории социологии на личностях в этом смысле оправданна. Другое дело, на чем концентрировать внимание студентов и аспирантов, изучая творчество классиков социологии;
2) достижения коллективов социологов, социологических школ. Попытки сегодня заявлять о бесчисленных школах там-то и там-то создают «инфляцию». История мировой социологии знает две-три школы, заслуживающие этого определения: Чикагская (до середины 1930-х годов), школа «Анналов» во Франции и школа Франкфуртская в Германии (две последние не чисто социологические);
3) рост популярности социологии. Его создают социологи, их книги, поражающие воображение современников. Одной из первых в их ряду стоит «Самоубийство» Э. Дюркгейма;
4) успехи эмпирической социологии. Данными подобного рода и сейчас интересуются СМИ. Но наиболее эффектны в этом плане прогноз Гэллапом победы Ф. Рузвельта на президентских выборах 1936 г., Хоторнский эксперимент, толчок идее «человеческих отношений» в менеджменте, и др.;
5) новые методы исследований. Упомяну технику выборки, принесшую славу Дж. Гэллапу. В наши дни П. Штомпка свою «третью социологию» связывает с визуальными методами, с фотографированием20;
6) новые социологические теории. В конечном итоге славу и социологии, и конкретным социологам проносили и приносят созда-
ваемые ими теории, выступающие в глазах общества и властей гарантом эффективности науки;
7) соперничество теорий и социологов. Это сфера «повседневности» науки, стимул движения вперед, поиска новых решений и открытий;
8) роль национальных социологических институций - университетов, исследовательских центров, изданий, конференций и конгрессов, профессиональных национальных и международных сообществ - коллегиальные механизмы и «аудиторы» воспроизводства социологов и уровня социологической науки;
9) роль институтов международных; здесь комментарии излишни;
10) достижения других отраслей науки и техники, среди которых физика, которой подражал Конт, компьютер и Интернет, давшие социологам возможность обрабатывать прежде немыслимые объемы информации.
Вторая группа, полагаю, могла бы включать:
1) наличие ресурсной базы. Спенсер не написал бы томов своих книг без полученного наследия, а Чикагская школа не расцвела бы без - не в последнюю очередь - миллионных пожертвований Фонда Рокфеллера;
2) социетальные требования. Потребности конкретного общества в первую очередь привлекают интерес ученых, общественности, СМИ, финансируются, попадают в планы научных работ и т. п.;
3) уровни демократического развития конкретных стран. Иллюстрация - запрет социологии в СССР и маоистском Китае;
4) воздействие форс-мажорных обстоятельств - революции, войны, социальные перевороты, диктатуры и т. п. Две мировые войны, например, повернули вспять успешное развитие социологии в странах Европы, включая Россию (здесь вполне развитую к концу XIX в. социологию спустя полстолетия пришлось возрождать заново), создав базу для рывка вперед социологии в США.
Обозначенные выше две группы факторов, можно полагать, близки к тем, которые в истории социологии констатируются с момента ее появления на свет21. История социологии, таким образом, - действительно база данных, простирающаяся от Конта, Великой французской революции до современного финансового и экономического кризиса в мире. Эта база данных, на мой взгляд, показывает, что в учебниках социологии недостаточно привлекается внимание студентов к факторам, внешним по отношению к социологии и вообще науке. Динамика развития современной социологии, по всей вероятности, - это конкретное проявление интеракций социологии (и как институционального явления, и как суммы
акторов) с процессами в окружающем нас мире. Я имею в виду, прежде всего, феномены, описываемые терминами «глобализация», «кризис», «терроризм», «модерн-постмодерн» и т. п., если упоминать только глобальные тенденции, абстрагируясь от бесчисленных событий в странах и иных тенденций, реально влияющих на социологию конкретных стран.
Перед социологом, естественно, встает вопрос о возможности измерения силы, и названных групп факторов, и каждого отдельного фактора влияния на развитие социологии в прошлом и настоящем. Попытки такого рода проверочных измерений делались мною на протяжении ряда лет с участием студентов 2-го и 4-го курсов РГГУ, изучавших историю зарубежной социологии и историческую социологию. В известном смысле полученные ответы, однако, отражают тройное, по меньшей мере, конструирование представлений студентов по предложенной к измерению проблеме. Во-первых, их знания отражают тот факт, что курс конструировался определенным образом преподавателем, выставляющим студентам сформулированные требования. Во-вторых, ответы студентов строились на остататочных к моменту опроса знаниях по курсу, по поставленным в задании вопросам. В-третьих, определенное влияние на ответы оказали изучавшиеся студентами учебные тексты, литература, в которых, как уже отмечалось, есть определенные перекосы и пробелы.
Первое наблюдение над итогами этих измерений показывает, сколь важны для подобных замеров и вообще обобщений, абстракций такого рода конкретное время и конкретное место. В каждой стране в разное время каждый из названных факторов имел свой конкретный вес и силу, не повторявшиеся и не похожие в ситуациях других стран. Это было реальным камнем преткновения для отвечавших на вопросы анкеты студентов, на которых я тестировал инструмент перед более широким использованием. У студентов обнаружились трудности с соотнесением широко известных данных по всеобщей истории с их воздействием на процессы развития социологии. Студенты фокусируют внимание при изучении истории социологии, что отмечалось выше, на теориях и личностях. Между тем, расширение круга проблем, изучаемых в курсе истории социологии, позволяет преподавателю работать на более высоком творческом уровне.
По сравнению с историей наука социология относительно молода; обозначенные выше проблемы носят скорее характер преодолимых «детских болезней». Но что ждет ее впереди? В изученной литературе по историзации социологии обозначен ряд прогнозов ее развития. Так, «ликвидаторские» сомнения в научности
социологии, попытки приравнивать социологию к художественной литературе, основанные на известных уклонах к релятивизму и дискурсивности ряда современных социологов, едва ли перспективны. Более серьезный характер носят прогнозы движения в гуманитарных и социальных науках к единой социальной науке -идея близкая «исторической социальной науке», о которой писал в свое время М. Вебер. Активны сторонники развития различных «трансдисциплинарных исследований» в сферах культуры, СМИ и др. Звучат призывы к обществоведам расстаться со стандартным делением поля научных дисциплин об обществе и человеке. Против такого подхода выдвигается соображение, что при переделе сфер влияния может, как говорится, победить сильнейший, и это не обязательно будет социология. Утверждения, что верх одержит «королева социальных наук» - социология, заклеймены как «социологический империализм». Не прекращаются попытки создать метатеории, преодолеть мультипарадигмальности. Разнообразие взглядов на будущее социологии вполне можно считать признаком потенциала этой относительно молодой науки.
Таким образом, историческое и социологическое прочтение развития дисциплины социология проясняет и уточняет некоторые ее сущностные проблемы. Обозначаются возможности наращивания исследовательских и аналитических усилий, преподавания социологических дисциплин студентам и аспирантам. Современное социологическое знание органично включило в себя знание о социальной реальности прошлого - от жизненного пути индивидов до глобальных трендов и прогнозов. Владение данными о прошлом существенно обогатило возможности социологов. Взаимодействие социологии с исторической наукой, несомненно, дает кумулятивный эффект.
Примечания
1 Исследование выполнено при поддержке РГНФ, проект № 09-03-00109а.
2 Впрочем, он историю к наукам и не относил.
3 Сен-Симон. Мемуары. Полные и доподлинные воспоминания герцога де Сен-Симона о веке Людовика XIV и Регентстве. Избранные главы. Кн. 1. М.: Прогресс, 1991. С. 47.
4 Подробнее см.: Романовский Н.В. Историческая социология. М.: Канон+, 2009. Гл. 4.
5 Elias N. Über den Rückzug der Soziologen auf die Gegenwart // Kölner Zeitschrift für Soziologie und Sozialpsychologie. 1983. Jg. 35. No. 1. S. 29-40.
6 См., напр.: Громыко М.М. О некоторых задачах исторической социологии // Известия Сибирского отд. АН СССР. Серия обществ. наук. 1967. Вып. 3. № 1;
Лашук Л.П. Введение в историческую социологию. М., 1977. Вып. 1-2; Дроби-жева Л.М. История и социология. М., 1971; Миронов Б.Н. Историк и социология. М., 1981; Ковальченко И.Д. Методы исторического исследования. М., 1987; и др.
7 См. монографию: Черных А.И. Становление России советской. 20-е годы в зеркале социологии. М., 1998.
8 Вторая - узкий круг авторов, готовых выступать с публикациями по проблемам исторической социологии.
9 Речь идет, в частности, о статье: Кудинов В.В. Социология историческая // Энциклопедический социологический словарь. М., 1995. С. 718 (перепечатыва-лась в последующих переизданиях словаря).
10 Романовский Н.В. Визитная карточка исторической социологии // Социологические исследования. 1999. № 9. С. 106.
11 Он же. Социология историческая // Социологическая энциклопедия: В 2 т. М.: Мысль, 2003. Т. 2. C. 527-529.
12 Barnes H.E. Historical sociology // Contemporary Sociology / Ed by J. Roucek. L., 1958. Р. 266.
13 Подробнее о творчестве авторов этого поколения специалистов по исторической социологии см.: Миронов Б.Н. Социология и историческая социология: взгляд историка // Социологические исследования. 2004. № 10. С. 55-63; Черных А.И. История и социология - проблемы взаимодействия // Социологические исследования. 2001. № 10.
14 Sztompka P. The focus on everyday life: a new turn in sociology // European Review. 2008. Vol. 16. No. 1. Р. 23-37.
15 Волков В.В. Силовое предпринимательство. М.: Летний сад, 2002. См. также: Он же. Силовое предпринимательство в современной России // Социологические исследования 1999. № 1; Volkov V.V. Violent Entrepreneurs: The Use of Force in the Making of Russian Capitalism. Ithaca: Cornell University Press, 2002.
16 Смелзер Н. О компаративном анализе, междисциплинарности и интернационализации в социологии // Социологические исследования. 2004. № 11. С. 3-13.
17 Давыдов А.А. Компьютационная теория социальных систем // Социологические исследования. 2005. № 6; Он же. Компьютерные технологии - для социологии (обзор зарубежного опыта) // Социологические исследования. 2005. № 1; и др.
18 Tilly Ch. Historical sociology // International encyclopedia of behavioral and social sciences. Amsterdam: Elsevier, 2000. Перевод опубликован в журнале «Социологические исследования» (2009. № 5).
19 Романовский Н.В. Теоретическая социология в России - рамочные условия // Социологические исследования. 2008. № 1. С. 6-12.
20 Barnes H.E. Op cit. Р. 266.
21 Подвойский Д.Г. О предпосылках и истоках рождения социологической науки // Социологические исследования. 2004. № 11.
