CC BY
259
УДК 316.012
Э.Б. Кощеев
СОЦИОЛОГИЯ БЕЗ ОБЩЕСТВА И ОБЩЕСТВО БЕЗ СОЦИОЛОГИИ
Рассматриваются проблемы, связанные с объектом и предметом социологии, а также ее научным статусом. На опыте ряда современных социологов делается вывод о том, что социология не изучает общество. Перспективы социологии как науки оказываются сегодня более неопределенными, чем когда-либо. Такое положение требует от социологов оригинальных теорий и глубокой саморефлексии.
Ключевые слова: социология, общество, наука, научная теория, научный стандарт, позитивизм, социальное.
Пожалуй, главным социологическим вопросом по сей день остается вопрос: «Что изучает социология?» С ним напрямую связан еще один «проклятый вопрос» социологии: «Возможна ли социология как наука?» Не ответив на первый вопрос, мы не сможем ответить и на второй. Предположим, что социология изучает общество или, выражаясь иначе, социальную реальность. Это наиболее ожидаемый и потому тривиальный ответ при всей своей бессодержательности. Даже если нам удастся сколько-нибудь четко прочертить границы «общества» и наполнить предметным содержанием «социальное», мы должны будем отстоять научный статус социологии, т.е. сделать объект социологии научным. Для этого нам необходимо будет научиться описывать объект на языке господствующих стандартов научной рациональности.
Такова формальная схема обоснования социологии как науки. В действительности процесс становления социологии имел более сложный и неоднозначный характер. Однако уже на уровне схематизации просматривается, если хотите, «родовая травма» социологии. Речь идет о нерелевантности социологии стандартам естественных наук, которые до сих пор отождествляются с наукой как таковой. Ориентация на эти стандарты, с одной стороны, и сопротивление им - с другой, образуют фундаментальное противоречие в социологии, которое всегда было ее (социологии) внутренней движущей силой. Добавим, что между вопросами «Что изучает социология?» и «Возможна ли социология как наука?» существует гораздо более сложная связь, чем та, о которой мы сказали вначале. Конституирование науки как знания
© Кощеев Э.Б., 2013
Кощеев Эдуард Борисович - ст. преподаватель кафедры социологии и политологии ФГБОУ ВПО «Пермский национальный исследовательский политехнический университет», e-mail: [email protected].
«чего-то» всегда происходит в рамках определенной картины мира, уже включающей в себя также и ту оптику, с помощью которой эта картина конструируется. Весь комплекс сложившихся к началу XIX века стандартов научности с базовыми понятиями науки вообще и отдельных влиятельных теорий, способами познания, измерения, учета и интерпретации данных неминуемо повлиял на поиск и определение того, что должна изучать социология. Неудивительно тогда, что социология возникла как позитивистский проект (О. Конт), как «социальная физика». Но уже очень скоро М. Вебер нашел возможность отмежеваться от позитивистских стандартов и сформулировать иную программу социологического исследования, дать свои ответы на вопросы «Что изучает социология?» и «Как возможна социологическая наука?».
В нашем исследовании поставленные вопросы мы используем в качестве интеллектуальной рамки, которая позволит раскрыть и оправдать провока-тивность заявленной темы и названия статьи.
Социология без общества. Вернемся к вопросу о том, что же изучает социология. Не будет большим преувеличением сказать, что на этот вопрос пытались ответить все крупные социологи. Любопытен сам факт, что ученый, будучи в статусе социолога, всякий раз начинает свое исследование с определения объекта и предмета социологии. Поэтому социология всегда только «становится», но никогда еще не «становилась» «наукой о ...» О чем? Признать, что социологи изучают общество, означает для нас - уйти от вопроса. Или задать следующий вопрос: «Что такое общество?»
Например, известный российский социолог А. Гофман продолжает отстаивать реальность общества, признавая, однако, те трудности, которые связаны с этим понятием в науке: «Да, не следует интерпретировать общество как особого рода субъект со своими собственными желаниями, мыслями и волевыми устремлениями. Да, общество не есть внеиндивидуальная и надындивидуальная реальность. Да, общество представляет собой процесс и результат взаимодействий между индивидами. Да, апелляции к реифициро-ванному, мифическому, сакрализованному обществу, отождествляемому с государством, часто скрывали и скрывают корыстные политические и прочие интересы индивидов и групп, выступают как одно из эффективных орудий социальной демагогии. Да, ссылки на такого рода «общество» - удобное средство перенесения на эту мифическую сущность собственной ответственности и обоснования безответственности индивидов, их собственной несостоятельности, аморальности или преступности» [3, с. 21].
Но, как мы уже сказали, Гофман определенно против изгнания общества из социологических трудов и теорий, потому что, во-первых, такое изгнание бесполезно (невозможно), во-вторых, вредно, так как означает попытку изгнания самой социологии. Иначе говоря, без допущения об обществе как «действенной и активной сущности» нет и социологии. И хотя Гофман при-
знает, что понятие общества имеет скорее методологическое, нежели онтологическое значение, вряд ли мы можем с ним согласиться. Общество как научный образ реальности все меньше удовлетворяет современной социологии, постоянно требуя к себе все больших пояснений, трактовок, интеллектуальных «вывертов». Число описываемых, конструируемых в социологии «обществ» прирастает едва ли ни с каждой крупной работой: «общество позднего модерна», «общество знания», «общество без труда», «потребительское общество», «общество риска», «общество общества» и т.д. Любопытно, как У. Шиманк в статье «Что такое социология?» переопределяет общество: «Социология рассматривает социальность в качестве непрерывной взаимной конституции социального действия и социальных структур» [11, с. 24].
Нужно признать, что значительная часть всех социологов продолжает поиск наиболее точных научных категорий для «схватывания» общества как особого фрагмента реальности. Но есть и те социологи, которые отказываются от «общества» как главной опоры социологии.
Джон Урри в первой главе своей работы «Социология за пределами обществ» показывает, что понятие общества играло центральную роль в социологическом дискурсе, хотя при этом оно могло использоваться совершенно разными, противоречащими друг другу способами [8]. Если понятие общества имеет смысл, то лишь будучи встроенным в анализ системы обществ национальных государств. Однако общество в смысле «общества национального государства» ставится под вопрос современной мобильностью. Это означает, что Маргарет Тэтчер могла быть права, заявляя, что такой вещи, как общество, не существует. Дальше Урри (как и А. Гофман) констатирует, что гипотетический «конец общества» может означать и конец социологии. Для Гофмана «конец социологии» - это последний аргумент, согласно которому достаточно изучать общество, которого возможно уже нет, лишь бы социология «не кончалась». Для Урри «конец социологии» - это «свободное плавание, когда мы покидаем относительно безопасные воды функционально интегрированного, связанного общества или аутопойетической социальной системы в лумановском духе» [8, с. 32].
Таким образом, по мнению Урри, в центре обновленной социологии должны находиться мобильности, а не общества. Отсюда и название книги -«Социология за пределами обществ». Представим себе, что развитие различных глобальных «сетей и потоков» подрывает эндогенные социальные структуры, которые, как предполагалось в социологическом дискурсе, обладают способностью воспроизводить самих себя. Что остается социологии? Разработать новую повестку, включающую в себя изучение сетей, мобильности и горизонтальной текучести.
Для нашего исследования позиция Дж. Урри интересна тем, что он не пытается переопределить общество, вводя это понятие особым образом
в собственную объяснительную модель. Если общество и было реально, то в качестве национального общества. В современном мире существование национальных обществ ставится под сомнение, что заставляет социологов отказаться от самого понятия общества. Меняется социальная реальность и вместе с ней социология, даже если «социальное» приобретает новые качества и теряет старые и потому перестает быть «социальным» в прежнем смысле.
Похожим образом рассуждает Бруно Латур - ученый, без которого невозможно представить современную социологию. «Вам не надоели эти социологи, сконструированные вокруг одного только социального, которые существуют лишь благодаря повторению слов “власть” и “легитимность”, потому что не в состоянии вместить ни мир, ни мир языка, которые их тем не менее конституируют?» [6, с. 162].
Латуру определенно есть что сказать по поводу объекта социологии. Он считает, что такие феномены, как материя, производительность, объективность традиционно не вписывались в рамки социологического исследования, поскольку было хорошо известно, что работа обществоведов ограничивается социально релевантными темами. Например, если велосипедист, наткнувшись на камень, слетел с велосипеда, обществоведам, они сами признаются, нечего сказать по этому поводу. Но стоит вступить на сцену полицейскому, страховому агенту, любовнику или доброму самаритянину, сразу же рождается социологический дискурс, потому что здесь мы получаем ряд общественно значимых событий, а не только каузальную смену явлений [5, с. 343].
Латур не согласен с таким подходом. Он считают социологически интересным и эмпирически возможным анализировать механизм велосипеда, дорожное покрытие, геологию камней, психологию ранений и т.п., не принимая разделение труда между естественными и общественными науками, основанное на дихотомии материи и общества. Таким образом, общественные науки должны выйти за пределы той сферы, которая до настоящего времени считалась сферой «общественного».
Прилагательное «общественный» теперь означает не субстанцию, не сферу реальности (противоположную, например, естественному, или техническому, или экономическому), а способ связывания вместе гетерогенных узлов, способ превращения сущностей одного типа в другой. Немалую услугу оказали общественным наукам исследования технологии, когда обнаружили, как много свойств бывшего общества (устойчивость, экспансия, масштаб, подвижность) существует на самом деле благодаря способности артефактов буквально, а не образно, строить социальный порядок. Артефакты не «отражают» общество так, словно «отраженное» общество пребывало в каком-то ином месте и состояло из какой-то иной материи. Они в значительной мере представляют собой то самое вещество, из которого складывается «социальность».
Получается, что наравне с людьми, регулярными и рутинными взаимодействиями между ними, общество формируется артефактами и материальными предметами. Люди и вещи, сообщаясь между собой, образуют своего рода сети (коллективы), которые в свою очередь образуют социальный порядок (в той же мере, что и природу). Артефакты являются буквальными и полноправными элементами общества, представляющего теперь континуум «людей-нелюдей». И те и другие на языке латуровской эпистемологии - актанты. Антропоморфизм как свойство социальных наук в данном случае не у дел. Социальная связь не работает без объектов. «Не надо спрашивать, какие элементы сети - социальны, а какие - природные или технические» [6, с. 33]. Задача социолога в этом случае - определить, сколько узлов связано, силу и длину связок и природу препятствий.
Подчеркнем, в случае с Бруно Латуром, как и в случае с Джоном Урри, речь идет о смене теоретико-методологических ориентиров в связи с проявлением новых качеств социальной реальности. Прежние академические и дисциплинарные границы и классификации оказываются неадекватны своему объекту. По замечанию Латура, достаточно просто взглянуть на любой из квазиобъектов, заполняющих страницы сегодняшних газет, - от генетически модифицированных организмов до глобального потепления или виртуального бизнеса, - чтобы убедиться: обществоведам и физикам пора забыть о том, что их разделяет, и объединиться в совместном исследовании «вещей», которые, будучи по природе гибридами, уже (много десятилетий) объединяют их на практике. Социолог становится физиком, химиком, биологом, да кем угодно, если этого требует «содержимое» сетей. Из социологии навсегда уходят метафизика и мифология, разоблачительный пафос и навязчивые реифи-кации.
Возможно, еще более радикальную позицию в вопросе о том, что же изучает социология, занимает Никлас Луман.
Во-первых, Луман исходит из того, что всякое познание есть конструкция мира в мире. Оно (познание) должно работать с помощью внутренних различений, которые структурируют собственные операции познания. Оно (познание) никогда не сможет покинуть ту систему, которая с помощью операций «исчисляет мир». Единственный доступный «реальный мир» - это тот мир, который субъект сам конструирует в процессе познания.
Во-вторых, и это следует из предыдущего тезиса, Луман старается уйти от прежних онтологических моделей описания социальной реальности, но не отрицает существование какой-либо действительности. Критикуя теорию субъекта, Луман постоянно указывает на излишек онтологии и гуманизма. Преодолеть этот недостаток можно только с помощью теории описывающих самое себя систем.
В-третьих, Луман прибегает к логике второго порядка, которая имеет дело с понятиями, применяемыми в отношении самих себя. Теперь любая эпистемология неизбежно приобретает черты кругообразности в том смысле, что является теорией о самой себе, т.е. самореферентной, включающей себя в объект собственного теоретизирования. Понятия второго порядка не допускают категорического разделения на субъект и объект, на наблюдателя и наблюдаемое. Наблюдающий организм является одновременно как частью, так и соучастником наблюдаемого им мира.
В-четвертых, Луман вводит в социологию прямо из нейробиологии (У. Матурана, Ф. Варела) понятие «аутопоэтических систем», т.е. таких систем, которые через самопроизводство (продуктом системы является она сама) устанавливают границу между собой и окружающей средой. К разряду «аутопоэтических» Луман относит социальную систему, производящую всегда одну и ту же операцию, а именно - коммуникацию. «Общество - это наиболее обширная социальная система. Но эта система не явлена как таковая. Мы имеем дело с частными системами общества: политикой, правом, хозяйством, наукой, религией. Они не составляют общество “в сумме”, оно также не является целым, которое больше, чем сумма его частей» [9, с. 50].
Только с учетом особой теоретико-методологической позиции Н. Лу-мана, отсылающей нас к исследованиям в области нейробиологии, физики, кибернетики, становится понятным его проект другой социологии. Социологии как пародии общества в обществе. «Если бы это удалось, у нас было бы общество, которое само себя описывает с помощью социологии» [7, с. 151]. Представление об обществе как явных и скрытых социальных структурах также неадекватны требованиям современного общества, как и социология в роли автономного привилегированного наблюдателя. Складывается довольно странная ситуация: общество себя не видит (можно ли тогда сказать, что оно не существует?), пока нет социологии, которая описывает общество изнутри как его неотъемлемая часть. Иначе говоря, общество производит социологов, чтобы иметь возможность самому себя наблюдать.
Здесь нужно отметить, что абстрактность и сложность теоретических построений сделали научное учение Лумана эзотерическим. Приходится признать, что число «посвященных» остается недостаточным для того, чтобы представлять магистральные пути современной социологии.
Общество без социологии. Понятие общества, как бы его ни трактовали и даже отвергали некоторые ученые, продолжает бытовать в социологических исследованиях. Например, одна из наиболее крупных работ последнего времени называется «Макдональдизация общества 5». В этой работе Дж. Рит-цер (автор) раскрывает веберовскую идею рационализации общества на современном материале. 3. Бауман разрабатывает концепцию «индивидуализированного общества». Ю. Хабермас изучает «общество позднего модерна».
Фр. Джеймисон фиксирует особенности культуры и «общества постмодерна». По-прежнему пользуются популярностью теории информационного, постиндустриального, сетевого «обществ». Даже не понятие, но образ общества, кажется, окончательно растворился в научном и массовом сознании, получив статус архетипа.
Предположим, что образ общества действительно глубоко укоренился в культуре, человеческом сознании и практиках. В такой ситуации социологии не стоит опасаться за свою судьбу, поскольку она обладает своего рода монополией на прочтение и интерпретацию священной книги под названием «общество». Однако нерешенной остается проблема научности социологии. Мы повторим вопрос: «Возможна ли социология как наука?»
Р. Коллинз в знаковой статье «Социология: наука или антинаука?» последовательно отстаивает право социологии на то, чтобы считаться наукой. Конечно, социология никогда не станет такой же строгой в научном отношении, как физика. Любопытно, что У. Шиманк, упоминаемый нами ранее, обособляет социологию от физики ссылкой на ее мультипарадигмальный характер. Но (в этом, безусловно, прав Р. Коллинз) мультипарадигмальность в социологии имеет две стороны, два следствия: фракционность и многообразие. Доминация первой стороны может привести к окончательной утрате социологией научного статуса, доминация второй - даст возможность перекрестных сравнений результатов разных исследований и, как следствие, укрепит положение социологии в мире науки. Что мы видим в действительности?
Филипп Коркюф в «Новых социологиях» [4] сетует на множественность парадигм и теоретических источников, соперничество между «школами», гиперспециализацию отдельных разделов науки, редкость научных дебатов и т.д. Возникает вопрос: «Может, мы имеем дело не с одной социологией, а с несколькими?» Нужно отдать должное Коркюфу за то, что он пытается противостоять размежеванию социологии, и обобщить ряд новых социологических теорий и подходов под «вывеской» социального конструктивизма.
Проблема разобщенности, фракционности в социологии дополняется упреками в том, что социологическая модель не предполагает полезной гипотезы социальной реальности. Социологическая модель оказывается особым случаем экономической модели человека. Так считают представители разных версий теории рационального выбора. По мнению К. Бруннера, экономическая модель человека обеспечивает единый подход для социальных наук, которые теперь могут предстать в виде единой дисциплины, включающей в себя разные отрасли, различающиеся (как это имеет место в самой экономической науке) характером рассматриваемых в них проблем, ситуаций и приложений [2, с. 71]. Уже ведется работа по включению социальных норм и правил в фундаментальную модель выбора. А все потому, что у социологии
нет формализованной объяснительной модели, что низводит ее до уровня описаний и повествований, а также означает уход в мистицизм. Вот такой неутешительный диагноз с перспективой поглощения социологии более успешной дисциплиной (подходом): все как в жизни.
Среди всех критиков социологии как науки особое место занимает «группа» Ф. Хатчинсона, Р. Рида и У. Шэррока с работой «Нет такой вещи, как социальная наука: в защиту Питера Уинча» [12]. Их основной тезис можно передать следующим образом: социологию ошибочно относят к наукам, а не к философии. По мнению Хатчинсона, социология объясняет, что люди реально делают, в противоположность тому, что они, как кажется, делают, т.е. социология построена на различении «двух миров» действия [10, с. 77]. Об этом же говорит Луман, когда характеризует социологическую традицию через сочетание вопросов «Что происходит?» и «Что за этим кроется?». И если Луман полагает такую формулировку научной задачи для современной социологии неудовлетворительной, устаревшей, то Хатчинсон признает ее принципиально невозможной. В естественных науках ученые используют материальные артефакты как инструменты (например, телескоп), придуманные и собранные для достижения конкретных практических целей. В социальных науках ученые пользуются концептуальными орудиями для достижения логически заданной цели: увидеть логику человеческих обществ. По результатам естественных наук «мы можем составить карты поверхности и вычислить траекторию полета на Луну и Марс (первоначально увиденные в телескоп); попав туда, мы увидим, что наши карты точны. Мы можем наблюдать активность субатомных частиц (электронов) и затем использовать ее при конструировании микропроцессоров» [10, с. 94].
Далее Хатчинсон задает логичный вопрос: «Существуют ли подобные практические цели, для достижения которых мы можем использовать “результаты”, полученные с помощью концептуальных инструментов наших социальных ученых?» И отвечает: «В случае наших социальных ученых мы, похоже, попадаем в порочный круг». В естественных науках мы можем видеть, как деятельность разрывает этот круг: путешествие на Луну, изучение поверхности с орбиты, непосредственный осмотр поверхности сопоставляются с тем, что видно в телескопы. В случае социальной науки аналогичного способа разорвать круг нет: сколь бы длительным ни было наблюдение и с какой бы точки оно ни осуществлялось, оно не позволит нам подтвердить или опровергнуть утверждение о том, что действие X является альтруистическим актом.
Выводы, сделанные Хатчинсоном, мы можем подтвердить ссылкой на спор о рациональной/иррациональной природе человеческого поведения. Допущение теории рационального выбора о том, что индивид ведет себя рационально, нельзя ни доказать, ни опровергнуть. «В конце концов, кажется, что
человеческая амбивалентность - это лучшее из того, что можно ожидать от нас, грешных» [2, с. 70].
По мнению Д. Андерсона и У. Шеррока, социологи не отличаются особой склонностью к саморефлексии [1, с. 54]. Во-первых, социолог может переопределить действия актора, заменив мир повседневной жизни областью объективных возможностей в качестве среды осуществления его действий. Это, конечно же, имеет серьезные последствия для характеристики действия. Одно из последствий связано с расширением области релевантностей. Какие бы соображения ни казались релевантными «изнутри» системы координат повседневной жизни, какие бы соображения актор ни считал решающими для выбора направления действия, с социологической точки зрения они будут казаться слишком узкими, требующими дополнения за счет соотнесения с объективным контекстом, выявляемым социологией. Неудивительно тогда, что социолог может за несколько шагов перейти от локального, конкретного случая к наиболее широкой системе организации, которую способна различить предпочитаемая нами социологическая теория: выбор галстука-шнурка перестает быть проблемой того, «что надеть сегодня вечером?», и становится проблемой кризиса современного монополистического капитализма [1, с. 58].
Во-вторых, конструируя социологические объяснения, социолог контролирует все реакции, т.е. он может отбирать и упорядочивать обстоятельства, которые будут преподноситься в качестве актуальных и воспринимаемых обстоятельств действия, и тем самым может указывать только те, которые будут делать действия внешне полностью уместными, совершенно разумными [1, с. 64]. В этом пункте на помощь Андерсону и Шерроку приходит Латур.
Чтобы достичь объективности в своем понимании, обществоведы, по мнению Латура, стремились максимально снизить влияние человеческих субъектов на научный результат. Единственное решение проблемы - держать людей в неведении относительно того, что управляет их действиями, как, например, в известном эксперименте Милграма, который исследовал американских студентов на предмет душевной черствости. Когда актор - игрушка тайных сил, только ученый находится «в теме» и может предложить надежное знание, не запятнанное субъективной реакцией испытуемых. Ведь ученый непредвзят, а субъект безразличен к тому, что, по определению, неизвестно. Условия выглядят идеальными: человеческие субъекты никоим образом не влияют на результат, значит, мы создаем науку о людях, такую же строгую, как о природных объектах [5].
К сожалению, несмотря на то, что эти «вездеходы» научной методологии делают обществоведов внешне похожими на настоящих ученых, они оказываются фальшивой и дешевой имитацией, как только мы возвращаемся к нашему определению объективности как способности объекта достойно противостоять тому, что о нем сказано. Если мы потеряем эту способность
объекта влиять на научный результат (чем гордятся сторонники количественных методов), мы потеряем и саму объективность! Если микробы, электроны и пласты скального грунта не нужно лишать способности воздействовать на результат эксперимента, то не потому, что они полностью подчиняются ученым, а потому, что совершенно безразличны к их высказываниям. Это не значит, что они - «просто объекты», наоборот, они ведут себя как им заблагорассудится, без оглядки на интересы ученых: останавливают эксперименты, внезапно исчезают, умирают, отказываются отвечать или разносят лабораторию вдребезги. Объекты природы непокорны по природе. Субъекты, в отличие от них, сдаются так быстро, что превосходно играют роль тупого объекта, стоит «людям в белых халатах» попросить их пожертвовать сопротивлением во имя высоких научных целей (именно это произошло в эксперименте Милграма, который доказал только, что психолог действительно умеет мучить студентов!).
Латур верит в то, что социология может стать подлинно эмпирической наукой. Ф. Хатчинсон, Р. Рид, У. Шэррок и Д. Андерсон со ссылкой на Питера Уинча полагают, что основные вопросы социальной науки являются не эмпирическими, а философскими. Социология не может давать ни объяснения социальным явлениям, ни интерпретировать их. Она в принципе не может предоставлять новую информацию об изучаемом предмете. И потому не является наукой, ее цель сводится к «умелой терапии» и прояснению понятий. Добавить нечего, пора подводить итоги.
Социология не изучает общество. Когда мы говорим «социология без общества» или «общество без социологии», мы ставим под сомнение универсум, в котором происходило становление и развитие социологии как науки. Мы провоцируем защитную реакцию профессионального сообщества, воспроизводящего этот социологический универсум в своем сознании и практике. Мы тем самым (через провокацию) привлекаем внимание профессионалов к тому, что общество, как и социология, «расползается», теряет прежнюю форму и консистенцию. В исследованиях Дж. Урри, Б. Латура, Н. Лумана, Ф. Хатчинсона и других авторов мы видим основание для того, чтобы рассматривать происходящие в обществе и в социологии изменения ни как случайные, отклоняющиеся, но как фундаментальные сдвиги, требующие пересмотра и возможно отказа от базовых социологических допущений. Попробуем сформулировать основные выводы из проделанной нами работы:
1. Нет ничего удивительного в том, что современные социологи изучают не то общество, которое изучали структурные функционалисты в XX веке. Общество меняется и эти изменения могут быть настолько кардинальными, что само понятие общества может оказаться неуместным, неадекватным. Отсюда первый вопрос: «Изменилось ли общество настолько сильно, что мы можем констатировать новое качество социальной реальности, требующее
новых понятий и подходов?» Положительный ответ на этот вопрос означает, что социология не изучает общество, но изучает нечто другое.
Не будем забывать, что меняется не только объект науки, но и сама наука, как набор стандартов рациональности, предполагающих разные отношения с тем же объектом, миром фактов. Социология всегда испытывала на себе влияние эпистемологических дискуссий, результатом которых было формирование новой картины мира и методологии научного исследования. Отказ от холистской модели общества, феноменологический и этнометодоло-гический прорыв в социологии, популяризация исследований в области социологии науки и технологии (STS), очевидно, соотносятся со сменой научных парадигм и стандартов рациональности: от классической рациональности к неклассической и постнеклассической. Это означает, что отказ от прежней понятийной схемы в социологии происходит не только по причине социальных изменений, т.е. изменений объекта социологии, но и по причине изменений научного способа мышления и исследования, т.е. изменений социологии как (периферийной?) части научной подсистемы общества. Кстати Бруно Ла-туру и его ученикам удалось потеснить своими исследованиями социотехни-ческих сетей не только «лириков», но и «физиков».
2. Нет ничего удивительного в том, что социология по-прежнему лишена твердого научного статуса. История социологии - это история «объясняющей» и «понимающей» социологии, история позитивистской науки и феноменологии, история количественных и качественных методов. Представители обоих векторов внесли неоспоримый вклад в социологию. Встать на позиции номотетических наук означает вычеркнуть большой пласт продуктивных социологических исследований. Любопытно, что теории рационального выбора так и не удалось переписать социальные объекты на формальный язык аналитической науки. Выбрать идеографический образец исследования означает отказаться от поиска общих оснований между социологией и другими науками. Это также означает уход в гуманитаристику и литературу. Другой вопрос: «Может ли социология отвечать строгим правилам естественных наук?» Если верить Ф. Хатчинсону и его коллегам, то социология никогда не сможет преодолеть фундаментальное различие между собой и, например, физикой. Из этого следует, что социология не изучает общество, но в лучшем случае философствует над ним.
Таким образом, говоря, что социология не изучает общество, мы производим эффект двойной проблематизации: «социология не изучает общество» и «социология не изучает общество». Вопрос: «Как возможна социология, которая не изучает общество?» Каждый из рассмотренных нами авторов пытался внести ясность в ответе на этот вопрос. Нам остается примкнуть к одному из авангардных течений или разработать собственную версию ответа на вызовы современной социологии и общества.
Список литературы
1. Андерсон Д., Шеррок У. Ирония как методологическая теория: эскиз четырех социологических вариаций // Социологическое обозрение. -2010. - № 1. - С. 53-65.
2. Бруннер К. Представление о человеке и концепция социума: два подхода к пониманию общества // THESIS. - 1993. - Вып. 3. - С. 51-72.
3. Гофман А.Б. Существует ли общество? От психологического редукционизма к эпифеноменализму в интерпретации социальной реальности // Социологические исследования. - 2005. - № 1. - С. 18-25.
4. Коркюф Ф. Новые социологии. - СПб., 2002. - 172 с.
5. Латур Б. Когда вещи дают отпор: возможный вклад «исследований науки» в общественные науки // Социология вещей: сб. статей. - М., 2006. -C. 343-362.
6. Латур Б. Нового времени не было. - СПб., 2006. - 238 с.
7. Луман Н. «Что происходит?» и «Что за этим кроется?». Две социологии и теория общества // Социологическое обозрение. - 2007. - Т. 6, № 3. -С.100-117.
8. Урри Дж. Социология за пределами обществ: виды мобильности для XXI столетия. - М., 2012. - 336 с.
9. Филиппов А. Теория систем: аутопойесис продолжается // Социологическое обозрение. - 2003. - Т. 3, № 1. - С. 50-58.
10. Хатчинсон Ф. Два мира действия: социальная наука, социальная теория и системы социологической рефракции // Социологическое обозрение. - 2012. - Т. 11, № 2. - С. 75-99.
11. Шиманк У. Что такое социология? // Современная немецкая социология: 1990-е годы / под ред. В.В. Козловского, Э. Ланге, X. Харбаха. - СПб.: Социологическое общество им. М.М. Ковалевского, 2002. - С. 13-26.
12. Hutchinson Ph., Read R., Sharrock W. There is no such thing as a social science. - Farnham: Ashgate, 2008. - 148 p.
Получено 12.02.2013
E.B. Koshcheev
SOCIOLOGY WITHOUT SOCIETY AND SOCIETY WITHOUT SOCIOLOGY
Issues associated with the object and the subject of sociology, as well as its scientific status are considered. Experience of some contemporary sociologists witnesses that sociology does not study society. The prospects of sociology as a science are now more uncertain than ever. New conditions require from sociologists to suggest original theories and carry out deep self-reflection.
Keywords: sociology, society, science, scientific theory, scientific standard, positivism, social.
