CC BY
343
УДК 951
Н.Л. Богомазова (Тула, ФГБОУ ВПО «ТГПУ им. Л. Н. Толстого») Тел: (4872) 35-74-37, e-mail: [email protected]
Социокультурные предпосылки возникновения института самурайства
В статье представлен историко-культурологический анализ воинского сословия и понятия «воин» в японской культуре, а также различные точки зрения на исторические и культурные истоки института самурайства.
Ключевые слова: воин, самурай, традиция, культура, религия, философия, мировоззрение.
Самурайская традиция, возникшая и развивавшаяся в среде императорского сословия, которому суждено было почти 800 лет править Японией, и пронизывающая дух японцев до сих пор, является уникальным феноменом, не имеющих культурных аналогов. Именно поэтому самурайская культурная традиция представляет интерес не столько как объект научного исследования, а возможность обрести некий прочный фундамент личностной жизненной философии.
Истоки зарождения самурайской традиции лежат в древней, японской религии - синтоизме. Синто («путь богов») - национальная религия Японии, до 1945 года официальная государственная религия. Синтоизм возник в результате объединения верований, распространенных в отдельных местах Японии, вокруг культа, который сложился в центральной провинции Ямато и связан с божествами - предками императорского дома. Синто не имеет ярко выраженного канона и зафиксированного свода догм, базируется на мифологи и характеризуется почитанием различных явлений природы и духов предков.
Согласно японской мифологии синтоизма, тысячи лет назад божества Идзанами и Идзанаги сотворили с помощью копья первый остров японского архипелага. С тех пор и вплоть до сего дня на этой земле существует военная традиция, так или иначе, тесно связанная с культурой страны, ее литературой, искусством и нравственными устоями.
Жизненный путь и мировоззрение японского воина характеризуют как сила и мощь, так и непоколебимое убеждение в том, что совершенство достижимо лишь при условии равного развития воинского начала и учености. Для того чтобы приблизиться к постижению воинской культуры в целом необходимо понимать, что подразумевали под этими двумя понятиями сами самураи.
В последние десятилетия в зарубежной историографии заметно активизировалась дискуссия по вопросу генезиса самурайства. Первоначально американские специалисты по раннесредневековой военной истории Японии Д. Фаррис [7] и К. Фрайдэй [8] подвергли серьезной критике утвердившийся в литературе экономический подход к
анализу процесса зарождения и формирования самурайства и достаточно убедительно показали, что развитие вотчинного землевладения в эпоху Хэйан (794-1185) само по себе не объясняет появления сословия самураев, в которых они видят, прежде всего, наследственных конных воинов-профессионалов. Фундаментальные труды Д. Фарриса и К. Фрайдэя предложили новую, военно-историческую перспективу видения процесса развития самурайства. Однако, не прошло и нескольких лет после их публикации, как они уже сами стали объектом критики в книге американской исследовательницы японского происхождения Икэгами Эйко [10].
Икэгами, соглашаясь с военными историками в том, что возникновение самурайского сословия не может быть объяснено только в контексте экономической истории, а эволюция военной организации и политика императорского двора имели не меньшее значение для этого процесса, полагает, что ни экономический, ни военный подход к решению проблемы не позволяют показать, каким образом древне японские воины трансформировались в особую социальную группу и приобрели чувство единства как особое сословие воинов. По мнению Икэгами, ключом к ре ению проблемы возникновения самурайства является точная формулировка отличительных особенностей восхождения самураев к власти. В частности, она считает неправомерным утверждение сходства самураев с европейскими рыцарями, поскольку в этом случае упускаются из вида важные социальные различия между ними. Вслед за Морисом Кином [9] Икэгами указывает на неразрывную связь рыцарского сословия с родовой аристократией и на то, что европейская история не знала борьбы между рыцарством и аристократией. Иная ситуация была в Японии, где самурайство оформилось в особую социальную группу, четко отделенную от придворной аристократии, имеющую свою специфическую культуру и экономические интересы, отличные от культуры и экономических интересов аристократии.
Различие между самураями и аристократами особенно ясно проявляется в их различном отношении к смерти и убийству. В то время, как война и убийство являлись неотъемлемой частью жизни самураев, аристократия, одержимая религиозными представлениями об опасности загрязнения кровью и смертью, страшившаяся мести злых духов убиенных, добилась приостановки исполнения смертных приговоров в период с 810 по 1156 гг. Конечно, полностью от войны как средства продолжения политики двор отказаться не мог, и на военные посты по-прежнему назначались представители средне ранговой и низшей аристократии, которые, однако, возвращаясь из военных экспедиций, не могли въехать в столицу, не пройдя ритуального очищения.
Это различие японские историки объясняют разными источниками аристократической и самурайской культур. Хэйанскую придворную
культуру они рассматривают как порождение земледельческого общества с его ценностями, подразумевавшими, в частности, запрет убийства животных и людей, в культуре самурайской видят влияние традиций неземледельческого населения Японии. Так, Такахаси Масааки [5] полагает, что ранние самураи восточных провинций произошли от охотников-воинов, а западных - от моряков-воинов. Оиси На-Омаса [3] же особо подчеркивает региональную специфику региона Адзума, родины конных воинов, где, по его мнению, в древности доминировала «триада коней, железа и шаманизма». Хотя дискуссия по этому вопросу, очевидно, еще весьма далека от своего завершения, в последнее время историки находят все больше доводов в пользу гипотезы не земледельческого происхождения самураев.
Большой интерес в контексте исследования вопроса происхождения самурайства представляют данные о воинских божествах, которые являлись объектами поклонения самураев, содержащиеся в древнейших мифологическо-летописных сводах «Кодзики» (712) [4] и "Нихон секи» (720) [2] К числу этих божеств и обожествленных героев относятся Такэмикадзути-но ками (основной центр культа - святилище Касима-дзингу в преф. Ибараки), Фуцу нуси-но ками (Катори-дзингу в преф. Тиба), Та-кэхая сусаноо-но и Ямато-такэру.
В мифологии японского народа боги Такэмикадзути и Фуцу-нуси играют чрезвычайно важную роль. Они приходят на помощь императорскому роду в самые критические моменты его истории: при со ествии Ниниги-но микото на землю усмиряют непокорных земных богов, помогают Дзимму завоевать Ямато. Таким образом, в мифологии они предстают в качестве воинских божеств.
В «Кодзики» фигурирует только Такэмикадзути-но ками. В этом памятнике сообщаются три его имени: Такэмикадзути-но-о-но ками, Такэфуцу-но ками и Тоёфуцу-но ками, которые Е.Пинус переводит соответственно как Доблестный Устрашающий Бог-Муж (переводчики «Нихон секи» предлагают другой вариант - Доблестный Бог-Властелин Грозы); Бог Доблестного Удара Мечом; Бог Могучего Удара Мечом. Он рождается из крови, приставшей к гарде священного меча, которым бог Идзанаги зарубил бога огня Кагуцути, опалившего при рождении лоно богини Идзанами и умертвившего ее. Такэмикадзути - сын бога Ицу-но охабари-но ками - Бога Священного Расширяющегося Клинка. Сообщение «Нихон секи» о рождении Такэмикадзути-но ками почти идентично, но в нем упоминается, что его предком был бог Микахаяхи-но ками - Бог Устрашающего Быстрого Огня, тоже родившийся из крови бога Кагуцути, приставшей к гарде меча, но ранее Такэмикадзути. В «Нихон секи», наряду с Такэмикадзути, фигурирует и Фуцунуси. «Фуцу» рассматривается комментаторами как подражание свисту меча, рассекающего воздух, «нуси» - «хозяин», «господин». Следовательно, Фуцунуси - это Господин
Быстрого Удара Мечом. В «Нихон секи» о нем впервые упоминается в сюжете о рождении богов из крови Кагуцути: «Кроме того, та кровь, что стекала с лезвия меча, превратилась в бога Ивоцуивамура. Это родитель бога Фуцу нуси-но ками». Там же со ссылкой на другую «книгу» сообщается, что матерью Фуцу нуси была богиня Ивацуцу-но мэ. В другом месте говорится, что Фуцу нуси-но ками - это сын богов Ивацуцу-но о и Ива-цуцу-но мэ.
Когда главная богиня синтоистского пантеона Аматэрасу-но о оми ками пожаловала своему внуку, родоначальнику «императорского» рода Ниниги-но микото, Срединную страну тростниковых равнин, тот вскоре был вынужден вернуться на небо. Свое возвращение он объяснил тем, что Срединная страна «находится в большом беспорядке». Для усмирения «буйствующих земных богов» по приказу Аматэрасу на землю спускались несколько богов, но никто из них не сумел решить поставленную задачу. Тогда богам пришлось обратиться за помощью к Такэ-микадзути-но ками и/или Фуцу нуси но ками.
В описании усмирения земных богов «Кодзики» и «Нихон секи» расходятся. Согласно «Кодзики», усмирять земных богов был послан один Такэмикадзути, причем на него указал совет богов. По основной же версии «Нихон секи», совет богов избрал для этой миссии как раз Фуцу нуси, но тогда выступил бог Такэмикадзути со словами: «Разве один только Фуцу нуси-но ками - могучий муж (масурао)? Разве я не такой же могучий муж»? [2] В результате Такэмикадзути был послан вместе с Фуцунуси.
Спустившись с небес, по «Нихон секи», Фуцунуси вместе с Такэмикадзути (по «Кодзики», один Такэмикадзути) «вытащили из ножен мечи в десять пястей, перевернули и воткнули их в землю, сели на их кончики, скрестив ноги» и стали требовать у главного земного бога Оанамути-но ками передать Срединную страну во власть Ниниги.
Согласно «Нихон секи», этого оказалось достаточно, чтобы Оанамути и его сыновья признали свое поражение. Но, по «Кодзики», богу Такэмикадзути еще пришлось померяться силами с Такэминаката-но ками - Доблестным Богом Минаката, который «явился, подняв на кончиках пальцев скалу, что только тысяча человек притащить бы могли». По «Кодзики», на этом покорение Срединной страны тростниковых равнин было завершено, а по одной из версий «Нихон секи», уже после этого «Фуцунуси-но ками стал обходить страну и усмирять ее. Тех, кто выступал против, он убивал, а тех, кто ему подчинялся, - награждал». В итоге, предок японских императоров смог благополучно явиться в нее.
Таковы сведения, сообщаемые «Кодзики» и «Нихон секи» о богах Такэмикадзути и Фуцу нуси. Теперь попробуем суммировать их качества.
Прежде всего, обращает на себя внимание связь рождения этих богов с огнем и мечом (т.е. железом): Такэмикадзути и Фуцу нуси рождаются из приставшей к мечу крови убитого бога огня Кагуцути; в
именах обоих богов встречается элемент «фу-цу» - «свист меча» (одно из имен Такэмикадзути -Такэфуцу); их«божественными телами» (синтай), хранящимися в святилищах Касима и Катори, являются мечи.
Связь богов Такэмикадзути и Фуцу нуси с огнем и мечом наводит на мысль о том, что мы имеем дело с культом кузнецов-оружейников -древнейшей профессиональной группы. Подтверждения этой догадки представлены в «Нихон секи» и «Кодзики» в сюжетах, посвященных рождению богов из крови бога Кагуцути. В именах родившихся в этот момент богов фигурируют названия инструментов, используемых при ковке. Так, имя бога Такэмикадзути в «Нихон секи» записано иероглифами, в числе которых «мика» - чан с водой, в котором охлаждают мечи при ковке, и «цути» - «молот». Элемент «мика» содержится также в имени бога Микахаяхи-но ками (Бог Устрашающего Быстрого Огня), а элемент «цути/цуцу» - в именах Кагуцути-но ками (Бог - Сверкающий Молот) Ивацуцу-но-о-ноками (Бог-Муж Каменного Молота). Кроме того, имена богов, упомянутых в этом сюжете, напоминают нам об основных этапах процесса ковки.
Итак, в основе культа богов Такэмикадзути и Фуцунуси лежит культ кузнецов - оружейников, связанный с поклонением огню и оружию.
Имеющиеся данные позволяют предполагать, что важнейшей составляющей этого культа являлись шаманские практики, направленные на вхождение в особое психическое состояние единения с неудержимо-разрушительной стихией огня и могуществом меча, наделяющее человека необычайными психофизическими возможностями (Такэмикадзути и Фуцу нуси неуязвимы для оружия - на это указывает демонстрация магической силы, которую они устраивают для земных богов, усевшись на кончиках мечей, они обладают колоссальной силой, наглядным проявлением которой является расправа Такэмикадзути с богом Такэминаката). Специфику этого психического состояния передает слово «масурао», которым в «Нихон секи» бог Такэмикадзути определяет бога Фуцунуси и самого себя.
В «Нихон секи» слово «масурао» записано иероглифами, которые в стандартном прочтении должны прочитываться как дайфу» (или «тайфу») - букв. «большой муж, существует еще два варианта перевода: «могучий муж», «храбрый воин». Однако ни тот, ни другой перевод, как представляется, не раскрывает полностью значение этого слова. Обратившись к словарю древне- японского языка, мы обнаружим, что, раскрывая значение слова «масурао» как«исамасий отоко» - «храбрый муж», «герой», предлагается три варианта его написания: помимо «дайфу» это «дзёбу» - «здоровый»,«крепкий», «дзёфу» -«мужественный человек», «герой», а также собственно «масурао».На последний вариант нам хотелось бы обратить наибольшее внимание.
сли перв е два слова относятся к китайско у сло лексики японского языка, то «масурао» - слово исконно японское. Записано оно тремя весьма «говорящими» иероглифами: «эки/яку/масу» - «польза», «преимущество», «повышать», «усиливать» и др., «ко/арэру» -«буйствовать», «свирепствовать», дан/о/отоко-«муж», «мужчина». Буквально масурао можно перевести либо как «муж, чье буйство (свирепость) приносит пользу», либо как «муж, усиливающий буйство». По-видимому, именно буйство является отличительной чертой масурао -Фуцу нуси и Такэмикадзути. При чем под «буйством» в данном случае, видимо, имеется в виду особое психофизиологическое состояние, бешенство, боевой транс, снимающий естественные ограничители, связанные с инстинктом самосохранения, делающий человека бесстрашным и одновременно приводящий в действие его скрытые резервы, что делает воина неуязвимым для оружия и позволяет ему проявлять необычайную силу.
Подтверждения правомерности этой догадки мы обнаруживаем в следующем: синонимом слова «масурао» является слово «масуратакэо», в котором к трем названным иероглифам добавлен иероглиф «мо/такэ/такэки/такэру» - «храбрый», «бесстрашный», «свирепый», «лютый», «свирепеть», «быть свирепым», «приходить в ярость». Обратившись к «Большому японско-русскому словарю», мы обнаружим также, что производный от этого «такэру» глагол «такзрикуруу» означает «бушевать», «свирепствовать» (букв, «буйствовать в безумии»), и что японское «такэру» может означать также «реветь», «орать», «рычать». То же «такэ» обнаруживается и в имени бога Такэмикадзути. Однако, в нем оно записано иероглифом «бу/му/такэ» - «военный», «боевой», «воинственный». Но мы предполагаем, что имеется в виду все то же бешенство, и переводить слово «такэ» следует как «бешеный», «неистовый». Чтобы убедиться в этом, проанализируем употребление слов «такэ» и «такэру» в именах персонажей «Кодзики» и «Нихон секи». Но прежде, чем перейти к анализу, отметим, что другой компонент в имени Такэмикадзути - «мика» может означать то же, что и «ика» -«устрашающий», «гневный».
Итак, проанализируем употребление формантов такэ и такэру в именах персонажей мифолого-летописных свитков. Прежде всего, обращает на себя внимание такой известный герой японской мифологии как Такэхая-суса-но-о-но микото. Его имя Е. Пинус предлагает переводить как Доблестный Быстрый Ярый Бог-Муж или как Доблестный Быстрый Бог-Муж из Суса, но такой перевод не совсем точно выражает сущность этого божества, котораое есть буйство, бешенство, неистовство. По поводу первого компонента его имени - «такэ» - речь уже шла выше. Мы считаем, что его следует переводить как «бешеный», а не как «доблестный» («доблесть» в данном случае - производное от бешенства
качество). Другие компоненты имени этого бога становятся в тот же ряд. Так, «хая» можно перевести не только как «быстрый», но и как «неистовый». «Суса» может происходить от глагола сусабу - «быстро, энергично действовать», «бурно действовать», «яриться», «свирепствовать», «дичать», «грубеть». Итак, здесь мы видим ту же ярость в сочетании с огромной энергией. Свое имя Такэхая-суса-но-о в полной мере оправдывает поступками.
Сразу же после упоминания о рождении Суса-но-о в «Нихон секи» дается его краткая, но емкая характеристика: "Этот бог был энергично-неистовый и безжалостный. И еще было у него обыкновение - непрестанно рыдать. От этого народ страны во множестве умирал преждевременной смертью, а зеленые леса превращались в засохшие леса. Поэтому его отец и мать рекли ему: «Ты совершенно беспутный, посему нельзя тебе пребывать в Поднебесной. Отправляйся-ка ты в далекую Страну корней» [2].
Позже Идзанаги повелел Суса-но-о ведать равниной моря. Но Суса-но-о разразился плачем. Когда Идзанаги спросил его, почему он плачет, тот отвечал, что хочет «удалиться в Страну Матери..., Нижнюю Страну». Идзанаги разгневался и прогнал его с Небесной равнины в страну мрака.
«Прежде чем удалиться, Суса-но-о пожелал сообщить об этом своей сестре Аматэрасу и поднялся на небо, и тут все горы и реки загрохотали, все земли заколебались. Аматэрасу испугалась, что Суса-но-о пришел, чтобы отнять ее владения, и приготовилась вступить с ним в бой. Но Суса-но-о заверил ее в отсутствии дурных намерений и предложил родить детей. Рождение детей превратилось в состязание между богами. Верх взял Суса-но-о и «в буйстве от своей победы, межи на возделанных полях Священной Богини Аматэрасу снес оросительные каналы, засыпал. А еще -в покоях, где отведывают первую пищу, испражнился и разбросал испражнения».
Однако Аматэрасу стала оправдывать Суса-но-о. Вероятно, это объясняется тем, что за проступками Суса-но-о не было дурного умысла, а лишь свойство его натуры - буйство, которое не поддается контролю. Так, слово «хая» можно перевести не только как «быстрый», но и как «неистовый». Словообразовательный формант «суса» вероятнее всего может происходить от глагола сусабу - «быстро, энергично действовать», «бурно действовать», «яриться», «свирепствовать», «дичать», «грубеть». Итак, здесь мы видим ту же ярость в сочетании с огромной энергией. Свое имя Такэхая-суса-но-о в полной мере оправдывает поступками.
Богов Такэмикадзути и Суса-но-о напоминает своим характером Ямато-такэру, сын императора Кэйко. Его имя переводят как Храбрец из Ямато, Удалец Ямато, Богатырь из Ямато.
В начале 7-го свитка «Нихон секи» дается краткая, но весьма ёмкая его характеристика: «С малых лет он замышлял ратные подвиги и, когда
он стал взрослым, то был громаден; рост его был в 1 дзё (3,03 м), силен он был необычайно и мог поднять трехногий чан» [2].
В «Кодзики» предание о Ямато-такэру начинается с рассказа о том, что Кэйко узнал о двух красавицах и послал за ними своего старшего сына, но тот сам взял их в жены, а отцу передал других девушек. Однако Кэйко об этом прознал и сказал Ямато-такэру «Что-то твой стар ий брат не приходит к трапезам. Тебе надлежит его приструнить и вразумить». После того, как он это сказал, прошло пять дней, а тот все не приходил. Тогда государь изволил спросить Ямато-такэру: «Почему твой старший брат так долго не приходит? Не уж то, ты до сих пор не вразумил его?» «Уже наставил я его», -ответствовал тот. «А как ты его наставлял?» - спросил государь, и в ответ: «Когда он поутру зашел в «речной домик» (отхожее место), я его подстерег, схватил, конечности ему вырвал, завернул в тростниковую плетенку и выбросил», - так тот сказал» [2].
После такой впечатляющей демонстрации силы и ярости Кэйко устрашился «воинственного и необузданного духа» сына и счел за благо отослать его подальше, хотя тот еще был несовершеннолетним. После этого начинается серия походов Яма-то-такэру, в ходе которых он расправляется с себе подобными (братья Кумасо-такэру и Идзумо-такэру), заклинает и усмиряет непокорных богов и, в конце концов, погибает, отравленный враждебным богом, явившемся ему в виде белого кабана.
В предании о Ямато-такэру мы видим тот же ряд событий, что и в мифе о Суса-но-о проявление необузданной ярости и огромной силы, потом изгнание героя и использование его возможностей в войне. Да и мифологически эти два персонажа связаны друг с другом: Ямато-такэру использует тот самый меч, который Суса-но-о добыл из хвоста змея Ямато-но ороти. В этом просматривается определенная преемственность.
Если мы суммируем все отмеченные нами качества Такэмикадзути, Фуцу нуси, Суса-но-о и Ямато-такэру и представим себе единог героя, наделенного всеми ими, то увидим грозного воина с мечом в руках, могучего телосложения и колоссальной силы, легко впадающего с безудержное бешенство, опасное как для врагов, так и для своих, которое делает его нечувствительным к боли и неуязвимым для оружия. Такие воины действительно известны историкам. В разные периоды они появлялись в разных странах. Наиболее известны древнегерманские «воины-звери» берсерки [1].
Берсерки представляли собой группу привилегированных воинов. Их отличительная особенность - свирепая отвага, безудержная сила и, самое главное, священное, божественное неистовство, «бешенство», или «вут» (нем. ■Ш;). Под воздействием вут воин утрачивал свой человеческий облик и превращался в лютого зверя. Речь, конечно, идет не о буквальном, а о ритуальном и психоповеденческом превращении воина в дикого зверя с помощью магико-ритуальных процедур экстатического типа (пляска,
употребление опьяняющих веществ, наркотиков) и внешнего уподобления какому-нибудь зверю (подражание его повадкам, надевание шкуры, использование в качестве украшений клыков и когтей и т.д.). Такие «воины-звери» терроризировали противника. В сражении они становились неутомимыми, бесчувственными и неуязвимыми, к примеру, берсерк мог сражаться и с отрубленной рукой. Берсерки атаковали с криком и воем, бросив оборонительное вооружение. Один вид «воинов-зверей» наводил ужас на врага. Бешенство берсерка считалось божественным даром. Путь к нему пролегал через инициацию, во время которой совершалась ритуальная и духовная подготовка к принятию дара.
Престиж берсерков был высок, поскольку они были призваны защищать своих соплеменников в случае возникновения чрезвычайных обстоятельств. Но, с другой стороны, поведение берсерков было асоциальным. В отличие от других воинов, они не чередовали занятия сельским хозяйством с войной. Война была их единственным промыслом. Ни у кого из них не было ни дома, ни поля. Куда они приходили, там и кормились. Они были расточителями чужого достояния. Кроме того, воин-зверь находился на положении больного и несчастного, подверженного приступам неконтролируемого бешенства, которое могло обрушиваться и на окружающих.
До возникновения задатков социума берсеркам было позволено во имя общего блага вести подобный образ жизни. Но позднее опасных соседей стали изгонять за пределы гражданского общества. Как полагают, отношение к ним изменилось под воздействием двух факторов: с одной стороны укрепление централизованной власти, для которой сохранение автономных воинских групп стало опасным и, с другой, сказалось влияние христианства, учившее видеть в берсерках не только асоциальный элемент, но и людей, одержимых бесовскими силами.
По-видимому, подобные воины существовали и в древней Японии и играли важную роль в жизни местного общества. Однако к моменту появления первых известных нам письменных памятников они, вероятно, уже превратились в маргинальное явление, хотя рудименты берсеркской традиции еще обнаруживаются в довольно большом количестве.
Например, в «Нихон секи» имеются упоминания воинской корпорации Саэки-бэ, которая формировалась из воинов племен хаято и эмиси. В рассказе о происхождении провинциальных Саэкибэ мы снова видим нарушение всех обычаев и буйство, с типично берсеркским звериным окрасом: «Тамошние эмиси, служившие при храме бога, днем и ночью затевали шумные ссоры, входили и выходили, совсем не соблюдая ритуальных правил» [1]. «Эти эмиси не должны приближаться к храму, тогда их собрали при дворе. Поселиться им было назначено у горы Миморо. И времени не прошло, а они стали срубать деревья на горе божества, шумели на всю округу, обижали народ...» Государь, узнав об
этом, дал повеление вельможам: «У этих эмиси... сердца изначально грубы (в тексте для записи слова, которое переведено здесь как «грубы», использован иероглиф «дзю» - «зверь», «животное»), и во внутренней стране с ними уживаться трудно. Поэтому поселите их, в согласии с их желанием, в удаленных от столицы землях» [1] Таким образом эмиси являлись предками нынешних Саэки-бэ в пяти провинциях - Харима, Сану-ки, Исэ, Ига и Два».
Авторы одного из отечественных учебников «История Японии» упоминают о лае Саэки-бэ: «Охранные» функции столичных Саэки-бэ сводились к лаю по-собачьи для отпугивания «злых духов», что практиковалось под Новый год в дворцовых покоях и при выездах царя: лаялыщики бежали впереди, по бокам и сзади паланкина, в котором восседал царь, и при пересечении дорог, въезде в лес и преодолении водных преград «отгоняли» злых духов заливистым лаем». Но нам здесь видится не просто странный обычай, а еще одно проявление все того же воинского бешенства. Об аналогичном обычае у древних германцев пишет М. Элиаде: «В германском братстве Вютенде Неер или в сходных ритуальных организациях лай собак (волков) является частью неописуемого шума, в котором смешаны самые несовместимые звуки. Эти шумы играют важную ритуальную роль: они готовят буйное исступление (экстаз) членов мужского союза» [1].
Следы существования берсеркской традиции у древних японцев проступают даже в одном из названий воинов, которое встречается в нарских и хэйанских источниках: «моса». Это слово записывается иероглифами «мо/такэ/такэки/такэру» - «храбрый», «бесстрашный», «свирепый», «лютый», «свирепеть»,«быть свирепым», «приходить в ярость» и «ся/са/моно» - «человек». Американский исследователь самурайства У. Фаррис, как нам представляется, вполне адекватно переводит «моса» - «свирепый», «неистовый», «бешеный».
Отмирание берсеркской традиции в Японии совершилось по тем же причинам, что и у германцев. Во-первых, существование таких могущественных воинов, почти неподдающихся контролю, представляло очевидную угрозу обществу в целом и укреплявшейся центральной власти, в частности. Поэтому власть, видимо, стремилась удалить столь нежелательных людей из Ямато. Это отчетливо прослеживается в предании о Ямато-такэру, которого собственный отец старался отослать из центра как можно быстрее и как можно дальше. Причем, согласно «Нихон секи», сам Ямато-та-кэру хорошо понимал, чем были продиктованы приказы Кэй-ко. В частности, он говорит Яматохимэ-но микото «Верно, государь желает, чтобы я умер, велит он мне во что бы то ни стало разгромить дурных людей западной стороны. Только я вернулся и явился к нему, а он не дал и времени пройти - воинов со мной не отрядил, но велит немедля усмирить дурных людей на двенадцати дорогах восточной
стороны. Как подумаю об этом, так и ясно мне, что хочет он моей гибели» [2]. Во-вторых, вероятно, сказалось проникновение в Японию буддизма с его проповедью ненасилия и конфуцианства, в котором к моменту его прихода в Страну восходящего солнца уже утвердилось презрительное отношение к военному делу как к сфере проявления животных инстинктов, которые должны быть подавлены культурой. Наложение буддийских и конфуцианских идей на присутствовавшие в синто представления о смерти и убийстве как о делах, способных «загрязнить» человека, привело к формированию специфического мировоззрения хэйанской аристократии, которая крайне пренебрежительно относилась к воинам и их ремеслу.
Однако, по-видимому, берсеркская традиция не была искоренена полностью, а лишь вытеснена на периферию, прежде всего, в Канто, где находились ее главные культовые центры - святилища Касима и Катори.
Культ богов - берсерков Такэмикадзути и Фуцу нуси процветал в Канто и в эпоху Нара, и в более поздние периоды. Известно, что воины из Тохоку и Канто, отправляясь на службу в качестве «пограничных стражей» на далекий остров Кюсю, обязательно заезжали в Касима, чтобы помолиться о даровании военной удачи и сохранении жизни. Появилось даже особое слово для обозначения этого обычая: «Касима-дати» - «отъезд из Касима», Возможно, что во время посещений этого святилища будущие пограничники проходили воинское посвящение и получали от местных свя еннослужителей наставления в приемах боя.
Таким образом, проведя историко-мифологический анализ процесса зарождения воинского сословия, далее мы переходим непосредственно к историко-этимологическому анализу понятия воин (самурай) [6]. В японском языке есть несколько терминов, имеющих значение «воин», но самым близким и емким является слово буси. Иероглиф бу состоит из двух ключей: «останавливать» и «копье». В китайском словаре Шо вень дается такое определение:
«Бу (кит. у) означает «подчинять оружие», отсюда - «останавливать копье» [6].
А в Цзо чжуань, еще одном древнекитайском источнике, говорится:
«Бу (кит. у) означает останавливать копье с помощью бун (кит вень - культура, письменность и «мирное оружие» в целом). Бу запрещает жестокость и подчиняет оружие... Оно умиротворяет страну и приводит народ к гармонии» [6].
Иероглиф си (кит. ши) первоначально обозначал человека, исполняющего какие-нибудь обязанности, обладающего знаниями и умениями в какой-нибудь области. Однако уже в Древнем Китае под этим словом стали подразумевать «высший класс общества».
В Хань шу сказано: «Ши, крестьяне, ремесленники и торговцы составляют 4 рода занятий. Тот, кто получил должность благодаря своей учености, зовется Ши».
Таким образом, буси - это человек, способный поддерживать мир и спокойствие военными и невоенными методами, но чаще все же последними.
Слово Буси пришло в японский язык вместе с внедрением китайского знания в целом и дополнило собственно японские понятия цувамоно и мононофу. Впервые этот термин появляется в «Секу нихонги», «Древней истории Японии», составление которой было закончено в 797 г.
Следует помнить, что «гражданское искусство» всегда стояло рядом с «военным». Несмотря на явное отличие бу и бун, оба качества считались и китайцами, и японцами необходимыми составляющими нравственно совершенного человека.
Еще одним термином, обозначающим воина, в японском языке является слово самурай. В китайском языке соответствующий иероглиф в глагольном употреблении означал «наносить визит знатному человеку» или «сопровождать знатного человека» В этом смысле он соответствует японскому сабурау. В конечном счете, в обеих странах термин обрел следующее значение: «те, кто находится близко к знати и служит ей». Одно из первых употреблений этого слова мы обнаруживаем в первой японской императорской антологии стихов «Кокинвакасю», составленной в начале 10 в.:
Слуга,
Попроси у господина зонтик,
Роса под деревьями Миягино
Крупнее капель дождя. [6]
Начиная с середины эпохи Хейан эти слуги охраняли высшую знать и потому носили оружие. Все чаще и чаще их стали набирать из воинского сословия, и поэтому к концу 12 в. слово сабурай стало означать почти то же самое, что и буси. Со временем слово все теснее связывалось с представителями среднего и высшего звена воинского сословия, а особенно с теми, кто занимал должность в правительстве или клане.
Появление людей, носящих это звание, совпало с укреплением системы сеэн (поместий). Система начала складываться в эпоху Хейан, когда богатые рисопроизводящие поместья превращались в наследные владения богатых аристократических семей и потому становились свободными от налогообложения и вмешательства центральных властей. В то же время управление территориями, платившими казне - а к концу 12 в. они все оде составляли половину обрабатываемых площадей - постепенно переходило в руки наместников, назначаемых губернаторами провинций. Должности наместников также становились наследными, и занимавшие их семьи часто оставались в одной провинции безвыездно и увеличивали собственные земли и богатства. В итоге и сеэн, и государственные провинции фактически обрели независимость от центральной власти.
Именно с этого момента начинается история буси как сословия. Правительство все менее могло поддерживать порядок в провинциях, а поэтому и наместники государственных земель, и собственники частных владений стали создавать собственные армии для защиты своих интересов в разгоравшейся борьбе за территории и титулы. Начало процессу положил сам двор еще в 792 году, введя систему кондей, согласно которой опорой власти на местах должны были стать «физически сильные молодые люди, сыновья начальников уездов». Это ускорило разру ение института правительственных войск. За период с 9 по 12 вв. подобные объединения превратились в организованные по семейному принципу структуры, в которые со временем стали брать в качестве кэннинов (домашних людей) и членов сельских общин. Укрепившись и набравшись сил, они уже были способны лишить какого-нибудь отсутствующего на месте аристократа его владений, которые, казалось, призваны были защищать. Легитимность подобных мер обосновывалась тем, что возглавлявшие дружины военачальники нередко являлись если не потомками древних аристократических кланов (удзи), то потомками самой императорской линии.
Таким образом, японские буси во многом напоминали китайских ши, существовавших за много столетий до первых. Аристократы по происхождению, они были хорошо образованы; будучи же владельцами земель или управляющими поместий, а зачастую и целых провинций, они имели достаточно средств для приобретения доспехов, оружия и лошадей, в которых нуждались воины.
В итоге, гражданские власти утратили контроль не только за провинциями, но и за столицей. В 1156 году между принцами императорской крови разгорелся конфликт, получивший в истории название «смуты годов Хоген». На поддержку были вызваны главы двух крупных военных кланов - Тайра и Минамото. В результате клан Тайра временно одержал верх. Минамото вынуждены были бежать. Главным же итогом столкновения явилось начало эры правления военных: Тайра Киёмори, лидер семьи Тайра, не только взял в руки власть в Киото, но и утвердил свое доминирующее положение при дворе. В 1185 году воспрянувший клан Минамото одолел Тайра, и в власть буси установилась окончательно. Ёритомо, командующий армией Минамото, создал собственное бакуфу (правительство). В той или иной форме бакуфу оставалось основой государственной власти Японии на протяжении последующих семисот лет.
Подводя итог всему вышесказанному, мы приходим к утверждению, что образ воина в японской культуре имеет древние мифологические корни («Кодзики», «Нихон секи»).
Этимология термина «воин»/ «самурай» сложна и неоднозначна. Истоки происхождения данного слова коренятся в китайском языке
(буси). Слово самурай появилось в результате ряда словообразовательных реконструкций и смысловых изменений в результате адаптации понятия «воин» в японском языке.
Литература
1. Горбылев А.М. «Таю»- значит «бешеный». Японские берсеки // Япония. Путь кисти и меча. 2002. № 1. С.14-15.
2. Нихон секи - Анналы Японии. В 2 т. Т. 1. Свитки I-XVI. СПб.: Гиперион, 1997. 496 с.
3. Оиси Наомаса. Тогоку, Тохоку-но дзициру то Нихонкоку. Токио,
1987.
4. Кодзики. Записи о деяниях древности. Т. 1-2. СПб.: Шар, 1994. 22
с.
5.Такахаси Масааки. Буси-но хассэй то сонно сэйнаку // Рэкиси корон. Токио, 1976. № 7.
6 Уилсон У. Идеалы самураев. СПб.: Евразия, 1999. 319 с.
7. Farris, William Wayne. Heavenly Warriors: The Evolution of Japan's Military, 500-1300 / Пер. А. М. Горбылева. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1992.
8. Friday, Karl F. Hired Swords: The Rise of Private Warrior Power in Early Japan. Stanford University Press, 1992.
9. Keen, Maurice. Chivalry. New Haven: Yale University Press, 1984.
10. Ikegami, Eiko. The Taming of the Samurai. Honorific Individualism and the Making of Modern Japan. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1995.
N.L. Bogomazova
SOCIOCULTURAL PRECONDITIONS OF EMERGENCE OF INSTITUTE OF A SAMURAYSTVO
The historical and culturological analysis of military estate and the concept "soldier" of Japanese culture, and also the various points of view is presented in article on historical and cultural sources of institute of a samuraystvo.
Keywords: soldier, Samurai, tradition, culture, religion, philosophy, outlook.
