CC BY
24
УДК 37.013.42+ 37.035+316.614
СОЦИОКУЛЬТУРНЫЕ ДЕТЕРМИНАНТЫ ДЕФОРМАЦИИ КУЛЬТУРНОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ СТУДЕНЧЕСКОЙ МОЛОДЕЖИ РОССИИ: К ПОСТАНОВКЕ ПРОБЛЕМЫ
© 2021 А. Н. Махинин
канд. пед. наук, доцент, заведующий кафедрой общей педагогики е-mail: alex-makhinin @ yandex. ru
Воронежский государственный педагогический университет
Автор размышляет о сложном и противоречивом фоне протекания социокультурных процессов в российском обществе и их влиянии на обретение молодыми людьми позитивной культурной идентичности. При этом очевидно, что отмечаемые многими исследованиями кризисное состояние современных культурных практик и механизмов их трансляции, по мнению автора, могут служить предпосылками деформаций видов идентичности в частности и процесса социализации в целом. Таким образом, исследование деформаций культурной идентичности должно быть направлено на выявление существенных различий конкретных диагностируемых образов с идеальной содержательной моделью, конструирующей общность культурной группы.
Ключевые слова: социализация, антропо-образ, идентичность, деформации идентичности, культурное пространство, студенческая молодежь.
SOCIOCULTURAL DETERMINANTS OF THE DEFORMATION OF CULTURAL IDENTITY OF STUDENT YOUTH IN RUSSIA: TO THE FORMULATION OF THE PROBLEM
© 2021 A. N. Makhinin
Candidate of Pedagogical Sciences, Associate Professor, Department of General and Social Pedagogy e-mail: alex-makhinin @ yandex. ru
Voronezh State Pedagogical University
The author reflects on the complex and contradictory background of the course of sociocultural processes in Russian societies and their impact on young people gaining a positive cultural identity. At the same time, it is obvious that, in the opinion of many studies, the crisis state of modern cultural practices and the mechanisms of their translation, in the author's opinion, can serve as prerequisites for deformations of types of identity in particular and the process of socialization in general. Thus, the study of deformations of cultural identity should be aimed at identifying significant differences between specific diagnosed images with an ideal content model that constructs a common cultural group.
Keywords: socialization, anthropo-image, identity, identity deformation, cultural space, student youth.
Все более определяющим символом современной социокультурной ситуации развития сообществ является, очевидно, такая называемая «текучая современность» (в определении З. Баумана) [Бауман 2008], которая все больше провоцирует и усугубляет
и без того кризисное состояние традиционных институтов социокультурного наследования, следствием этого выступает трансформация моделей образа жизни и поведения субъектов в социальном взаимодействии, порождающая в конечном итоге болезненные симптомы актуальной социокультурной реальности, в том числе обостренное чувство социального сиротства, безродности и беспочвенности существования, кризисы личной и социальной идентичности и т.п.
Необходимость осознания личностью как непротиворечивой целостности в рамках того или иного культурного сообщества в контексте между нарушающими это равновесие активно противостоящими другу и обратно противоположными по смыслу тенденциями глобализации и глокализации (во многом актуализирующей локальные, партикулярные основания идентичности, «этнический ренессанс», который, правда, не привел к желаемому результату, поскольку представлял собой не столько возврат к традиционным культурным ценностям этнокультурных групп, сколько желанием их элит установить границы, отделившись друг от друга) сегодня представляются особенно затруднительными.
Однако современная гуманитаристика часто является заложником известной множественности формулировок и интерпретаций исследуемого феномена, как и в случае с идентичностью и сопряженными с ней процессами. Так, «идентичность можно интерпретировать «как процесс и одновременно как результат самоопределения социального субъекта в направлении понимания своего отличия от других, дистанцирования себя от других» [Римская 2014]. Известно, что уже в античной эпохе древние греки использовали греческий язык как идентифицирующий параметр в контексте описания отличия собственной культурной группы от сообщества варваров, как противопоставления мира свободных людей и рабов [Культура и пространство... 2012]. В целом подобно рода идентификационные практики являются достаточно распространенными, когда в качестве ведущего принципа выступает противопоставление Другому/Другим (в контексте различения «Мы - Они»), но отнюдь не позитивное самособирание. С антропологической точки зрения русская нация начинала формироваться «на основе противопоставления символам иных нации: православие как противопоставление «латинской вере», соборность как противопоставление западному индивидуализму, пресловутый «третий путь» как противопоставление западному и восточному пути развития и т.д.» [Культура и пространство. 2012]. «В известной степени идентичность задает некий автоматизм деятельности вышеуказанных ментальных структур, а также некоторым бессознательно протекающим актам, проявляющимся на уровне общественного сознания» [Романенко 2005].
При этом все больше данных свидетельствуют о том, что за счет нарастания социально-экономического разрыва между социальными группами достижение и тем более поддержание единой для всех членов того или иного сообщества (граждан) позитивной идентичности является проблематичным, вследствие чего наблюдается все большая дефрагментация общего чувства единства среди членов того или иного сообщества. Обращают внимание результаты представительного опроса ВЦИОМ «Левада-Центр» 2018 года 1600 человек (в каждом из исследований) в возрасте от 18 лет и старше в 136 населенных пунктах, 52 субъектах РФ.
Так, «представление жителей России о «нас» как об общности, народе по-прежнему преимущественно обращено в прошлое. Среди событий и явлений, которые вызывают чувство гордости за свою страну у респондентов: «Победа в Великой Отечественной войне» (87%), «освоение космоса» (50%), «великая русская литература» (40%). При анализе ответов о связующих нитях с народом каждый второй участник опроса отметил «наше прошлое, наша история» (53%). Из возможных для выбора компонент национальной идентичности к современности относится только
«возвращение Крыма» (45%), что свидетельствует о важности территории, земли как фактора, определяющего - в позитивном ключе - коллективное «мы» (отсюда и такая жесткая негативная реакция большинства россиян на возможную передачу Курильских островов Японии или даже публичное обсуждение подобной перспективы)» [http://www.levada.ru].
«Чувство стыда, напротив, концентрируется преимущественно вокруг настоящего, в котором основное огорчение практически у двух третей опрошенных вызывают бедность и неустроенность (ранее мы неоднократно отмечали, что низкие доходы представляют основную болевую точку в «рейтинге» самых острых социальных проблем и являются поводом для претензии к институтам власти). На третьем месте - «грубость нравов, хамство, неуважение людей друг к другу (37%)», на четвертом - «отставание от Запада» (24%), запрос на нормализацию отношений с которым в российском обществе растет» [http://www.levada.ru].
При этом давайте вспомним, как в течение ХХ в. трижды происходил радикальный поворот и социально-государственный заказ на ценностно-смысловой ряд и содержание педагогических практик воспитания субъектов в нашей стране. Очевидно, это не могло не привести к размыванию ценностно-смыслового ядра российской культуры и прорастание на отечественной почве культурного плюрализма и нравственного релятивизма, которые блокируют достижение чувства социального единства среди наших сограждан и оформления на этой основе культурной идентичности. Это закономерно приводит к запросу локальных, региональных и даже местных идентификационных практик, артикулированных с учетом ценностно-символического социокультурного пространства региона или локально-территориального субъекта РФ [Крылов 2010; Культура и пространство... 2012; Paasi 2011].
Естественно, что в процессе социального взаимодействия достижение общей идентичности (социальной, культурной, гражданской и пр.) требует как некоторый ряд дискурсивных со-бытий, не требующих в качестве обязательных эмпирических доказательств, но позволяет при этом члену группы распознавать нормативные в данном социокультурном пространстве образы себя и другого как существующие, действительные, действующие. Тогда становится понятно, что от определения переживаемой значимости субъектных отношений зависит становление идентичности личности и социальной общности, т.е. при «снижении или исключении (в крайнем варианте) одного из символических составляющих структуры идентичности («Я», «Он», «Мы», «Они») происходят различные деформации идентичности личности и группы - инфляция, дефляция, дефицит, солюбизм» [Барашева 2013].
Инфляция идентичности наблюдается по причине снижения значимости или вовсе элиминации антропо-образа «Он». В этом случае субъект «переживает неоправданное и неподкрепленное превосходство, расширяя свое личностное начало благодаря экспроприации потребных качеств и свойств, действий группы» [Барашева 2013], списывая возможные личные неудачу на общность.
Дефляция идентичности может проявляться как следствие снижения значимости или элиминации антропо-образа «Они», что может способствовать развитию атрофиии индивидуального, «...человек стремится компенсировать или оправдать свое поведение за счет комфортного и удобного убежища («где хорошо, там и родина»). Проблематичность заключается в иллюзорности, а следовательно -утопичности самой идее исключения группы «Они», учитывая, во-первых, очевидный факт наличия групповых различий в общем плане - культурных, этнических, гендерных, возрастных и пр. и, во-вторых, значимость различий для развития личности и группы - развития в различиях» [Барашева 2013].
Дефицит (недостаточность) идентичности развивается как следствие снижения значимости или элиминации антропо-образа «Мы». Это обычно происходит вследствие минимизации и/или утраты близких социальных контактов с теми, кого субъект воспринимает как своего и за счет которого происходит обретение одного из базовых чувств доверия и включенности в общность себе подобных и разделяющих ценности данного сообщества. В крайних проявлениях дефицита идентичности вполне возможна маргинализация субъекта даже внутри своей социокультурной общности.
Такая форма деформированной идентичности, как солюбилизм, развивается как следствие снижения значимости или элиминации антропо-образа «Я». Солюбизм идентичности может быть вызван страхом субъекта не соответствовать ожиданиями в своей доминирующей общности (группе), боязнью утратить статус внутри своей общности (группы) или быть отвергнутым.
Варианты деформации идентичности личности, по Д.Е. Барашевой [Барашева 2013]
Тип деформации идентичности Редукция ценности Стиль интеракции Смысловые установки и результат идентичности
Инфляция По отношению к другому субъекту «Он» Авторитаризм Эгоцентризм Нарциссизм идентичности
Дефляция По отношению к другим субъектам «Они» Либерализм Неотчуждаемая принадлежность: спутанная идентичность
Дефицит По отношению к сходным субъектам «Мы» Оппозиция (выраженная или скрытая конфронтация) Ассиметричная децентрация: конкурентная идентичность
Солюбилизм По отношению к собственной автономности «Я» Конформизм Отчуждаемая принадлежность: присвоенная/ спроецированная идентичность
Таким образом, основным критерием описанных выше вариантов деформаций идентичности можно считать нарушение и/или девальвацию в структуре так называемого базового набора идентичности (в определении М.В. Шакуровой) [Шакурова 2007], влекущее за собой искажение личностного и социального стиля интеракции.
Смеем утверждать, что в любом из описанных вариантов деформации идентичности самым опасным для человека представляется риск потери ее определенности. Следствием этого состояния может стать утрата субъектом способностей к устойчивой дифференциации и рассогласование границ собственного «Я». При этом часто может происходить редукция ценностно-смыслового поля для личности, когда ценности и смыслы, которые усваиваются из вне так и остаются чужими, не продуцирующими поведение индивида в соответствии с внутренними убеждениями и принятыми в данном сообществе моделями поведения.
Полагаем, что проявление того или иного варианта деформаций идентичности вполне может привести следующему обстоятельству. В силу утраты или девальвации у человека возможностей устойчивого самоотождествления и рассогласования внутреннего представления о себе (в любом из описанных вариантов деформации идентичности) индивид в качестве защитной реакции часто оказывается вынужден существовать в режиме агрессии, исполнять свои эго-желания за счет энергии других людей. Характерными чертами такой личности часто становятся расширение поля
эгоцентристских желаний и претензии на беспредельное право к личной свободе, что извращает естественное состояние личностного саморазвития и обретения позитивной идентичности. При этом такие искажения еще больше усугубляют и без того деформированную идентичности, ибо в этом случае личность оказывается в затруднительном положении, поскольку утрачивает способность к адекватному оцениванию образа «Я» в перспективе других. При этом также часто возникают нереалистичные проекты собственного будущего и разрушения ценностно-смыслового поля личности, во многом и по причине утраты значимых других.
Безусловно, деформация идентичности далеко не всегда может перерасти в стойкий кризис идентичности. Но именно здесь возникает вопрос: какие методы и способы преодоления - конструктивные или деструктивные - окажутся предпочтительными в данный момент времени перед человеком, который столкнулся с проблемами и рисками собственного самоописания, кризиса жизненного самопроектирования и девальвации ценностных оснований собственной биографии? В поиске ответа мы должны согласиться, что в случае отрицания уникальности и ценности другого человека во многом происходит утрата собственной неповторимости и уникальности, причем часто самым незаметным способом. В этом случае обретение личностью позитивной и непротиворечивой идентичности затрудняют внутренняя изоляция и обособленность, порождаемые нежеланием, а в критичных случаях и неумением преодолеть эгоистические границы собственного «Я». Возможно, именно по этой причине деформированная и/или кризисная идентичность часто провоцируют развитие и обращение в качестве ценностно-смысловой основы для жизнедеятельности человека архаичные и примитивные ценностные позиции.
В контексте происходящих трансформаций особую озабоченность в социально приемлемых рамках достижения позитивной идентичности вызывает студенческая молодежь, столь характерный и блестящий социально-антропологический портрет которой мы находим в исследования И.Е. Булатникова [Булатников 2011; 2012а]. При всей сложности проблемы актуальной для современной теории и практики социального воспитания представляется задача поиска социально приемлемых агентов и востребованных нормативных каналов социализации, а также совокупности референтов (значимых для субъектов Других), которые окажутся успешными в деле трансляции молодым поколениям приемлемого социального опыта вместе с культурными практиками и форма его освоения и репрезентации.
Экспертные данные позволяют утверждать, что для более чем 40% студенческой молодежи отмечается постоянный рост зависимости от негативных поведенческих установок (транслируемых, главным образом, СМИ) и как следствие - повышение общего уровня инфантилизма, тревожности и раздражительности, общей эмоциональной неустойчивости [Филоненко 2009]. Это во многом есть основной механизм для запуска в личностном и социальном планах деперсонализированных установок и элиминации значимых антропо-образов в сознании современных студентов. Мы убеждены, что это стало следствием дефицита учета в современной России воспитательного потенциала в системе образования, неспособности во многом научить обучающихся совершать выбор по глубинным содержаниям, ибо многие предлагаемые им образцы поведения, ценности, антропо-образы не являются для них референтными. Это со всей очевидностью подтверждают данные исследований ценностных ориентаций российского студенчества [Репринцев 2013; 2015; 2017; 2020; 2020а; 2020б].
Результаты представительного опроса студентов в 109 вузах России в 2017 г. доказывают высказанное выше эмпирическое предположение о том, что устойчиво диагностируется у валидной доли российского студенчества «пролонгированная стадия
так называемой агрессивной инфантильности среди молодежи под лозунгом «Нам все должны»: в молодежной среде не привито желание скромно и добросовестно работать и жить на благо своей семьи и Отечества» [Портрет российского студенчества.]. Вот цена социального воспитания в ориентации на социальную успешность и креативного лидера... А кто не достиг этих знаковых позиций все больше пополняют маргинальные сообщества внутри своей доминантной социокультурной общности. При этом в современных исследованиях уже почти утвердилась точка зрения, согласно которой «...сама по себе маргинальность, как и субкультурность, не только не несет негативных импульсов, не является показателем девиантности человека или социальной группы, но и способствует созданию «субкультурными маргиналами» творческих инноваций, которые и возникают, как правило, на «стыках» культур» ^а11еШет 1994].
Приведем мнение одного из признанных мировых экспертов в области изучения проблем сознания, профессора МГУ Д.И. Дубровского: «При этом наибольший маргинализирующий риск подстерегает, прежде всего, молодежь, сам статус которой обрекает ее на перманентную транзитивность в процессе социализации и обретения
идентичности.... В случае, если молодой человек не в силах преодолеть внешние
нормативные и внутренние сублимационные и рефлексивные трудности, деструктивное воздействие маргинализации может спровоцировать негативную идентичность и способствует расщеплению функций самосознания» [Дубровский 2009]. Как справедливо указывает Д.И. Дубровский, «здесь и возникает веер возможностей личностного развития: от блуждающего, децентрированного «Я» до сверхцентрированного, маньякального Эго. Нарушается динамическое единство процессов центрации и децентрации «Я», что приводит к феномену децентрированного «Я» (блуждающего в себе и вне себя в джунглях неподлинных потребностей и коммуникаций). При этом «Я» все же сохраняет свое, пусть и ослабленное, единство за счет упрочения связей рядоположенных ценностных интенций и ситуативного возвышения ранга каких-то низших ценностей. Это отличает его от патологически децентрированного «Я». Противостоящее ему суперцентрированное «Я», напротив, может быть интерпретирована через жесткую иерархическую организацию» [Дубровский 2009].
Какие же риски есть для системы социального воспитания в рамках нормализации процессов достижения и поддержания позитивной культурной идентичности в среде студенческой молодежи с максимальной минимизацией описанных выше вариантов деформации идентичности? Таких основных рисков, полагаем, сегодня можно назвать три.
1. Риски, связанные с недостаточной информированностью субъектов (в том числе педагогов) в вопросах воспитания и развития личности молодого человека.
2. Практика воспитания и социализации убедительно свидетельствует, что даже если индивид обладает знанием совокупности принятых и разделяемых в данном сообществе ценностных императивов и поведенческих стандартов, это вовсе не гарантирует его социально одобряемое и приемлемое поведение личности. Для этого необходимым является наличие опыта личностного осмысления и переживания указанной совокупности норм и ценностей и выработки непротиворечивого к ним отношения. Это возможно при условии существования реального взаимодействия в окружающем студента пространстве в учебной и внеучебной деятельности.
3. Студенты должны обладать опытом разработки, реализации и участия в деятельностных формах учебно-воспитательного процесса, прежде всего, за счет интеграции всего многообразия видов и форм учебной деятельности в вузе и вариативности воспитательных практик социального участия в жизни социума в период обучения в вузе (см. рис. 1).
Логика педагогической работы в контексте формирования культурной идентичности в образовательной организации
Поскольку именно в студенческом возрасте происходит завершение активной фазы получения образования, когда молодой человек при помощи правильно организованного социального взаимодействия должен овладеть правильным и непротиворечивом базисом отношений к окружающей его современной социокультурной реальности, быть активным ее участником и иметь устойчивую положительную мотивацию к ее продуктивному преобразованию [Булатников 2011; 2012; 2012а]. Это возможно при условии сформированной позитивного отношения к миру, Другому, собственной культуре, что создает возможности быть свободными от подстерегающих деформаций идентичности и вовремя выделять в течение жизни социокультурные детерминанты, провоцирующие деформации идентичности студенческой молодежи, и адекватным образом реагировать и отвечать на их деструктивное воздействие.
Библиографический список
Барашева Д.Е. Реляция гетерогенности и гомогамности как условие идентичности личности: структурно-функциональная модель // The Peculiarity of Man. 2013. № 18. С. 3756.
Бауман З. Текучая современность / З. Бауман. СПб.: Питер, 2008. 240 с.
Булатников И.Е. «Кризис культуры» и его отражение в состоянии общественной морали: диалектика вечного и временного в социально-нравственном воспитании молодежи // Евразийский форум. 2012. №4. С. 78-92.
Булатников И.Е. Деструкция общественной морали как проблема современного социального воспитания молодежи // Ярославский педагогический вестник. 2012а. Т. II. №5. C. 24-30.
Булатников И.Е. Социально-нравственное воспитание студенчества в контексте формирования представлений молодежи о социальной свободе и ответственности личности // Психолого-педагогический поиск. 2011. № 1 (17). С. 79-90.
Дубровский Д.И. Проблема «другого сознания» / Проблема сознания в философии и науке. М.: «Канон+» РООИ «Реабилитация», 2009. 472 с.
Крылов М.П. Региональная идентичность в Европейской России. М.: Новый хронограф, 2010. 240 с.
Культура и пространство: историко-культурные бренды и образы территорий, регионов и мест / под ред. В.К. Мальковой и В.А. Тишкова. Ростов н/Д: ИЭА РАН-ЮНЦ РАН, 2012. 312 с.
Портрет российского студенчества: по результатам социологического опроса [Электронный ресурс]. URL: https://ioe.hse.ru/announcements/206224321.html (дата обращения: 06.04.2019).
Репринцев А.В. Антропологическое измерение социальных реформ: от кризиса идентичности - к деструкции культуры этноса // Психолого-педагогический поиск. 2013. №1 (25). С.26-39.
Репринцев А.В. Культурно-образовательная среда в становлении личности русского человека // Педагогика. 2015. № 1. С. 88-96.
Репринцев А.В. Общинно-коллективистский этос традиционного русского мира как альтернатива неолиберальной идеологии социального воспитания // Психология и педагогика социального воспитания / ред. А.Г. Кирпичник, А.Г. Самохвалова. Кострома: КГУ, 2020. С. 33-40.
Репринцев А.В. Ценностно-смысловые ориентиры профессионально-личностного развития будущего специалиста в условиях социокультурных трансформаций // Профессионально-личностное развитие будущих специалистов в среде научно-образовательного кластера. Казань, 2020а. С. 26-34.
Репринцев А.В. Человек и культура в условиях становления постиндустриального мира: диалектика нравственного и эстетического в современной социальной практике // Проблемы развития личности в условиях глобализации: психолого-педагогические аспекты. II Междунар. науч.-практ. конф. Ереван, 2020б. С. 628-648.
Репринцев А.В., Сухоруков И.С. Формирование этнокультурной идентичности подростков и юношества как проблема современной психологии и социальной педагогики // Научные ведомости БелГУ. Сер.: Гуманитарные науки. 2017. Т.33. №7 (256). С. 142-149.
Римская О.Н. Кризис личностной идентичности в постсовременной культуре // Наука. Искусство. Культура. 2014. Вып. 3. С. 25-33.
Романенко И.Б. Экзистенциализм и персонализм: Определение образовательных идеалов XXI века // Известия РГПУ. Общественные и гуманитарные науки (философия). 2005. №5(10). С. 59-65.
Сергеева К.В. Культурная идентичность как фактор социализации современной российской молодежи: дис. ... канд. социол. наук: 22.00.06. М.: МГГУ, 2012. 159 с.
Соколова Е. Т. Утрата Я: клиника или новая культурная норма? // Эпистемология & философия науки. 2014. Т. XLI. № 3. С. 191-209.
Филоненко В.И. Современное российское студенчество в транзитивном обществе: противоречия и парадоксы социализации: автореф. дис. ... док. соц. наук: 22.00.06. Тюмень: ЮФУ, 2009. 48 с.
Шакурова М.В. Социокультурное пространство как условие становления социокультурной идентичности личности [Электронный ресурс]. URL: http://www.e-culture.ru/Articles/2007/Shakurova.pdf (дата обращения: 08.05.2019).
Hobsbawm E. The Invention of Tradition / E. Hobsbawm, T. Ranger. Cambridge: Cambridge University Press, 2000. 320 p.
Paasi A., Zimmerbauer K. Theory and practice of the region: a contextual analysis of the transformation of Finnish regions // Treballs de la Societat Catalana de Geografia. 2011. № 71-72. P. 167-198.
Wallerstein I. Culture as the Ideological Battleground of the Modern World-System // Featherstone М. (е&) Global Culture: Nationalism, Globalization and Modernity. L.: SAGE, 1994. Р. 42-51.
Национальная идентичность и гордость // Левада-цантр [Сайт]. URL: http://www.levada.ru/2019/01/17/natsionalnaya-identichnost-i-gordost/ (дата обращения: 12.08.2021).
