CC BY
162
СОЦИОКУЛЬТУРНОЕ СОДЕРЖАНИЕ КОМЕДИИ Д.И.
ФОНВИЗИНА «БРИГАДИР»
Л И. Решетова Тула
XVIII век с Петровскими реформами в своем начале и их последствиями во второй половине столетия отчетливо демонстрирует «промежуточное положение русской культуры» (Ю.М. Лотман), когда то « ..что перестает быть в столкновении с тем, что начинает быть» [1]. Динамическое состояние охватило все модальности отечественной культуры, заявило о себе в ее событийном слое и обиходе, в котором происходило переосмысление культурных установок, утвердившихся прежде.
По определению академика A.M. Панченко, непременный признак культурного события есть небывалость; обиход же «...слагается из «прописей», из принятых каждой социальной и культурной формацией аксиом, трактующих о добре и зле, о жизни и смерти, о прекрасном и безобразном, определяющих поведенческие структуры, нравственные и эстетические запреты и рекомендации» [2]. Отсюда - среди культурных событий XVIII века - Рокотов и Державин, комедии Фонвизина и журналы Новикова. Постепенно событие становится принадлежностью обихода, а обиход в свою очередь, наполняет содержанием событие духовной культуры, акцентируя в нем социальный момент. Общее мироощущение эпохи, в равной степени определяющее себя как в культурном событии, так и в обиходе, может быть выявлено лишь при культурно - аналитическом подходе.
Политика Петра I, актуализировавшая смену традиционно -патриархального уклада в России, привела к тому, что принятые аксиомы бытового поведения, повседневной культуры в целом оказались взорванными. Реформами дворянству был навязан западный образ жизни. Во второй половине века, после указа о Вольности дворянской, в его распространении оказалась важной центробежная направленность. Возвратившиеся в родительские имения наследники не собирались отказываться от навыков европейского жизненного стиля и переносили его на периферию Российской империи, в дворянскую усадьбу. Здесь осваивались эстетически оформленные модели поведения, нарушая общенациональный характер быта с его почти крестьянским укладом. Встреча традиционных форм обихода с «новой культурной внешностью» (П.Н. Милюков) способствовала спросу на нее в провинции. Создавалась ситуация, когда «...весь
сложившийся в этой области уклад был отвергнут как неправильный и заменен «правильным» - европейским» [3]. Менялись обыденные представления и характер переживаний, установки сознания, структура и география социального опыта Предметно-вещный мир, целерациональное действие, перемещение в пространстве начали играть в нем значительную роль. Европа, Франция, Париж - эти географические понятия, за которыми виделись конкретные культурные реалии, при всей их отдаленности от российской глубинки становятся ей небезразличны. Новые элементы эмпирическое го мира не могли быть обеспечены имеющимися культурными формами, начался этап их поисков, новых по сути и адекватных современностиа. Культуролог А.Я. Флиер полагает, что в подобные исторические периоды «...среда обитания людей становилась все более «окультуренной», искусственно организованной, заполненной вещами и информацией, порожденными самими людьми, все большую роль в жизни человеческих сообществ начали играть исторические условия их существования...» [4].
Слагаемые обихода, названные A.M. Панченко, приобретали отличное от прежнего содержание в новой повседневности, вырабатывая иные нормы и стандарты предметно-практической деятельности. Утверждалась и новая ценностная вертикаль, переместившаяся из социального пространства в географическое [5]. Из единой сферы социальной жизни выделились частная, приватная и публичная, противопоставленные друг другу; каждая из них детерминировала особые вещные признаки и поведенческие модели. Культурно обусловленные различия внутри дворянского сословия становятся все более заметны. Трансформация бытового поведения дворянина, неожиданные его формы с точки зрения традиционализма, по мнению Ю.М. Лотмана, наделили их знаковым содержанием и сделали эстетически переживаемыми. Сам дворянский мир начал вести «жизнь - игру, ощущая себя все время на сцене» [6]. Культурная инсценировка становилась механизмом для демонстрации нового стиля жизни, когда подчеркнуто дворянское и одновременно театрализованное контрастировало с немаркированным традиционно -патриархальным.
Повседневная реальность, отмеченная неизвестными прежде структурами социокультурного содержания, осваивалась, исследуемая художественной культурой. Событие - текст было обращено к обиходу, формам конфликта разных жизненных стилей; знаковость нового поведения здесь могла быть предметом осмеяния, что не исключало ее тиражирования в действительности.
Европейские образы и формы эмпирического мира заимствовались отсюда; и культивировались в повседневной практике. Событие -произведение: становилось транслятором «новой культурной
внешности», сего участием происходило самоопределение человеческого бытия и сознания. Художественная культура давала возможность увидеть как творился в пределах национальной культуры новый тип жизни.
Комедии Д.И. Фонвизина стоят в ряду тех событий духовной культуры, которые, будучи обоснованны отечественным обиходом, вскрывали промежуточность культуры как ее особое состояние, соединяющее в себе комическое, и драматическое начала. Неоднозначность социокультурной ситуации, сложившейся в России во второй половине XVIII века охарактеризована еще В.О. Ключевским в его работах, дающих исторические объяснения литературным персонажам: «Всю жизнь помышляя о «европейском обычае», о просвещенном обществе он (молодой дворянин - Л.Р.) старался стать своим между чужими и только становился чужим между своими. В Европе видели в нем переодетого по-европейски татарина, а в глазах своих он казался родившимся в России французом. В этом положении культурного межеумка, исторической ненужности было много трагизма...» [7]. Его наблюдения о «Недоросле» по сути определяют проявления «промежуточности» русской культуры: «В «Недоросле» дурные люди старого закала поставлены прямо против новых идей, воплощенных в бледные добродетельные фигуры Стародума, Правдина и других, которые пришли сказать тем людям, что времена изменились, что надобно воспитываться, мыслить и поступать не так как они привыкли это делать...» [8]. Насколько дурны «люди старого закала» хорошо известно и многократно объяснено, в соответствии с просвещенческой парадигмой комедии ставились и прочитывались исключительно как разоблачающие нравы. В такой интерпретации себя зафиксировали ожидания публики, постулируемые идеями Просвещения. Следует отметить, что с ними связана и драматическая форма, которой самой было под силу организовать социальные площадки, приобщающие к новым ценностям. «Старый закал» при этом автоматически воспринимался проявлением дурного. Однако интереснее всмотреться в пьесу не для того, чтобы вынести приговор порокам, а с целью выхода за пределы биографических обстоятельств в объяснении поведений персонажей к их культурным ориентациям. Противостояние «старого закала» новым идеям было проявлением не только неумности, отсутствия просвещенческих добродетелей, сколько следствием такого положения
вещей, когда в пределах целого национальной культуры себя обнаружили две антагонистические тенденции. В комедии «Бригадир» именно это становилось предметом художественной рефлексии. Обиход здесь - материал, в котором отечественная культура дала представление о себе самой, своем драматическом состоянии, связанном с первым последствиями «растекания» европейского образа жизни и его механического усвоения, ставшего причиной нарушения межпоколенной трансляции культурной традиции.
В авторской ремарке, предваряющей первое действие «Бригадира», уже обозначен культурный конфликт эпохи. Его знаками стали вещные и поведенческие признаки разных культурных ориентации персонажей. Советница и Иван, представленные в «дезибелье», участвуют так сказать, в «чайной церемонии»: Иван пьет чай «кобеняся». Советница разливает «жеманяся». Так сразу себя обнаруживала ритуализованная игра в европейскую жизнь, которая удваивала ее образ, а бытовая жизнь приобретала черты театра [9]. Жест выступил носителем культурной информации и позволил выделиться этим персонажам на фоне остальных, которые в ремарке заявлены как приверженцы традиционно-патриархального уклада. Свидетельство тому их непритязательные, занятия, не маркированные жестами. Их «общество» составилось из Советника в казакине, смотрящего в календарь и сидящей поодаль Бригадирши с вязанием чулка. Две группы действующих лиц разведены авторской ремаркой в сценическом пространстве, которое пересекает облаченный в сюртук Бригадир, как бы не соотносящий себя ни с одной из них. Далее выяснится, что эта незакрепленность не случайна и может восприниматься как код его социокультурной позиции. Жест начинает выступать показателем и средством дифференциации в пределах одного сословия, он объединяет и разъединяет людей. Персонажи через жесты заявили о своем культурном статусе. Одновременно жест и поступок «...получают теперь свою семантику и стилистику не изолированно, а в соотнесенности к категории более высокого уровня: сюжету, стилю и жанру поведения» [10]. Внешние свидетельства идентификации персонажей в дальнейшем получали подтверждение в обмене репликами, что создавало социокультурный образ каждого из них.
От знакового жеста персонажей читатель переходит к знаковому поведению как воспроизводимому на сцене, так и допустимому в реконструкции по репликам действующих лиц. В одних случаях оно детерминируется традицией, в другом заимствуется из западной культуры, европейского образа жизни. Целое
пространство реальности оказывается составленным из качественно разных сегментов, наличие которых предопределяет возможность выбора жизненного стиля. За ним неизменно возникает - рядом с сословным и материальным - культурное неравенство, утверждается социальная престижность новых культурных форм, европеизированного стиля жизни, происходит смена и эстетического вкуса.
Советница при случае скажет: «Мы все дворяне, мы все равны». Но отныне это не так. В отличие от служебного, чиновного, культурное неравенство нельзя упразднить словом, приняв решение, не считаться с ним. В реальности для этого необходимо было ликвидировать самое возможность выбора моделей поведения, культурных форм и стиля жизни в целом. Их маркирующее свойство было слишком очевидно. Люди одного сословия отличались не только уровнем материального достатка, но и культурными предпочтениями и тяготениями. Бригадир в одной из первых своих реплик, обращаясь к Советнику, полагая его ровней себе, предлагает обходиться без чинов; по разумению Бригадира, равенство в чинах допускает между ними и дружбу. Любопытны реакции персонажей на это предложение Игнатия Андреевича. Для Бригадирши церемонии исключены по причине предстоящих родственных отношений с семьей Советника. В словах Советницы подразумевается, что деревенская жизнь приватна, и поэтому элементы публичного этикета, учитывающего должности и чины, в ней неуместны. Здесь отчетливо понимание дифференциации пространства, определяющее и дифференциацию поведения. Важно, что подобное разделение единой сферы реальности утверждалось в сознании жителей провинции. Разные культурные ориентации персонажей заявляют о себе и таким образом тоже.
Новый жизненный стиль утверждал дискретность повседневной жизни. Приватное пространство, свободное время, его наличие создают проблему досуга. В светской жизни себя утверждали неизвестные прежде понятия: вежливость нравов, нормы этикета. Замечено, что в эпоху Елизаветы Петровны «...вместе с понятием досуга, «праздного времени» появляются одобренные обществом способы его заполнения, такие, как литература, театр, музицирование» [11]. В досуге происходило углубление культурной идентификации. В контексте становления нового образа жизни - вопрос Ивана, обращенный к Советнице, о том, как она проводит свободное время. Ответ может казаться и нелепым и смешным, но примечательна сама возможность его возникновения, которым констатируется факт появления досуга в структуре повседневности. В провинции для его разнообразия было гораздо меньше условий, он был беднее в репертуаре, менее изыскан в формах. Провинциалка, подобно Советнице, могла заниматься своим туалетом, гадать на картах, мечтая о любовном приключении, и, что можно предположить по реплике героини пьесы, - читать романы. Будучи охотницей до них, она и Ивану рекомендует такого рода чтение. Но с романами ассоциировалось не только приятное провождение времени, в их чтении был заключен и определенный рациональный смысл. Этот жанр литературы способствовал
воспитанию чувств; поведение его героев бралось за образец ми нередко культивировалось в быту дворян, так и здесь сын Бригадира готов вызвать отца на дуэль, подобно герою «прекрасной книги» «Ошибки времени», с которой он познакомился в Париже. В обозначенном русле роман не столь резко контрастирует с «кругом чтения» остальных персонажей: «расходные тетрадки» Бригадирши, «артикул и устав военный, межевая инструкция» Бригадира, «уложения и указы» Советника. Иван с Советницей оказываются объединенными и в своих читательских предпочтениях. Романы во многом способствовали освоению учтивости, светских манер, поведения, что, в конечном счете, могло дать шанс занять более высокое положение в обществе. Теперь оно было связано с ангажированностью дворянина европейскими формами культуры. Чтение, литература стали важным моментом в процессе социализации и становились залогом социальной мобильности.
Интерес Авдотьи Потапьевны к «манжетам», «корнетам», «шляпкам», за что ее пеняет муж, статусно необходим. В новом образе жизни престижное потребление есть знак определенного социального и культурного положения, демонстрируя которое, дворяне утверждали свое приобщение к «новой культурной внешности».
Если понимать под повседневностью действительность, возникающую и формирующуюся лишь в общении при постоянно возобновляемых контактах людей, то в комедии взят момент ее усложнения. Персонажи, демонстрируя разнонаправленные культурные импульсы, условно говоря, одни - горизонтальные, другие - вертикальные, создают в каждом случае свою социальность, базирующуюся на разной аксиологии, на разных смыслах и значениях одних и тех же действий, вещей, социальных предметов. В произведении это ведет не только к смешным ситуациям, в основе которых антагонизм культурных ориентации, но и показывает, что ни старый порядок вещей, ни новый не имеют безупречной монополии в обществе. Один утратил свое безусловное признание, а другой его еще не обрел. Прежняя логика социальных норм сломана. Приверженцы старого и нового нередко демонстрируют непонимание на элементарном вербальном уровне. Между ними затрудненный диалог. Советница не может взять в толк суть спора мужа и Бригадира об участии Господа в земных делах, его власти над людскими судьбами, что объясняется ею как неосведомленность в столь «сурьезной материи». Она не способна удовлетворить желание Акулины Тимофеевны обсудить хозяйственные дела, так как в доме к ним не причастна. Советница, можно сказать, эмансипирована от навязываемых традицией требований и догм, она стремится сама определять себе род домашних занятий. Возможность выбора и его реализация находились за пределами традиционных установок.
Между людьми, препятствуя диалогическим контактам, вставало социокультурное содержание личности. В пьесе оно большей частью связано со службой, служебной деятельностью исчерпываются почти все личностные проявления персонажей. Советник, по словам жены, «как приказная строка», он и вне суда не может говорить, не ссылаясь на приказы. Его социальный опыт этим и исчерпывается. В речи, суждениях, культурных импульсах
Бригадир - военный человек. Как и Советник, он прежде всего бригадир, то есть чин, который в реестре занимал промежуточное положение между генеральскими и офицерскими званиями. Все возможное многообразие личностных проявлений сведено к военной должности. Объясняя свою уверенность в любовном чувстве жены к себе, он говорит, что по иному и быть не может, ведь у него есть хороший чин, достижения по службе. Ему не приходит в голову увидеть в себе что-то за пределами обозначенного. Достаточно нелепо и смешно все это проявляется в приватной сфере, которая таила в себе запрос на собственно личностные достоинства. Он в разговорах остается бригадиром, обнаруживающим свою суть через лексику. Ему, и Советнику, не ведомы политес и галантерейное обхождение. Он хочет развлечь Авдотью Потапьевну рассказами о том, как «положили наповал турок», и думает этим поразить ее воображение более, чем Иван рассказами о Париже. В своих чувствах он объясняется ей так: «Представь себе фортецию, которую хочет взять храбрый генерал. Что он тогда в себе чувствует? Точно то теперь и я». Но воспитывая себя гением романов, знакомая с деликатным обхождением, она находит эту манеру объяснения в любви смешной, так ее видел на сцене и зритель. Здесь и стоит вспомнить об особом положении Бригадира в авторской ремарке. Будучи человеком патриархально -традиционной культуры, он должен делать шаги по освоению новых моделей поведения К этому его принуждает предмет увлечения. Как ни смешной кажется зрителю Советница, но в ней есть запрос на духовную близость, претензии на выбор культурных форм, моделей бытового поведения, эмансипированность от традиционной культурной практики. Такой уровень духовной свободы Бригадиру не ведом. Для того, чтобы «стать рожденным с нею под одною кометою», как она мыслит себя с Иваном, ему, можно предположить, придется приобщиться к «новой культурной внешности». Советница менее всего хочет чувствовать себя «фортецией».
Социальные установки и ожидания Бригадирши - причина непонимания ею намеков Советника. Традиционализм не предполагает того, что не разрешено, поэтому для нее, замужней женщины, совершенно не допустима любовная интрижка. Ее непонимание с сыном по сути драматично. Она не может взять в толк его слова, даже сказанные по-русски: «Пусть Иванушка говорит, как хочет. По мне все равно. Иное говорит он, кажется по-русски, а я, как умереть, ни слова не разумею. Что и говорить, ученье свет, неученье тьма». Она и Советнику признается: «Вот с тобою не теперь уже говорю, а больше половины речей твоих не разумею. Иванушку и твою сожительницу почти головою не разумею».
За вербальным непонимание стояло разрушение традиционных отношений, семейного уклада. Этому способствовало порождение новых культурных форм и моделей, не существовавших ранее, и внедрение их в социальную практику. Священное писание уже не является обязательным основанием домостроительства. Патриархальная культура, постфигуративная по своему типу, прибегает к конфигуративности как механизму осуществления преемственности культуры. В культурной практике утверждается то, что не освящено традицией, а заимствовано со стороны. В
новых поведенческих моделях больше агрессивности, пренебрежения интересами другого, игнорирования родственных связей. Так сын готов драться на дуэли с отцом, если тот заявит себя его соперником в любви. Новый жизненный стиль, который начинает культивировать дворянство, вполне допускает, что в семье жена может претендовать на свободу от семейных уз, муж готов дозволить ей непостоянство, более того, между ними допустимы и «боевые» действия Советница объясняет Ивану, что только традиционные отношения в семьях соседей помешали ей отомстить мужу. Содержание семейных ролей лишалось прежней стабильности и определенности. Бригадирша, оставаясь во власти традиционных социокультурных ожиданий, выглядит смешной в глазах остальных персонажей и зрителя, но она совершенно последовательна в действиях, представляющих ее как человека традиции. Она с полным доверием относится к тем установкам, которые ее сформировали. Она и вообразить не может, что между ее сыном и Авдотьей Потапьевной «амуры», ибо так «не водится». А раз не водится, значит и не может быть, как не может, по ее разумению, иметь место все то, что лежит за пределами ее социального опыта. Поэтому безуспешен Советник в своих ухаживаниях. Она убеждена, что удел родителей - сыскать сыну невесту, а его - без рассуждений жениться на ней. С Акулиной Тимофеевной солидарен и Советник, уверенный: «Да разве дети могут желать того, чего не хотят родители?». И жена должна почитать своего мужа, а не наоборот; противное не соответствует священному писанию. В традиционной модели жизненного мира отсутствует в принципе момент выбора. Спутника жизни находили родители, традиция предопределяла их отношения, содержание занятий и роли в семье. Бригадирша рассказывает, что к выбору своего мужа она не была причастна, о нем до свадьбы и не слышала и «до свадьбы до роду слова не говорила и начала уже мало-помалу кое-как заговаривать с ним недели две спустя после свадьбы». Для ее сына такая ситуация не безусловна. Он увлечен Советницей вопреки всем обстоятельствам, ему представляется, что для соединения людей важнее то, что они «одного ума, одного вкуса, одного нрава». В основе их сближения общность культурных устремлений. Как уже ранее отмечено, Советница предполагает для себя возможность выбора, что непозволительно Бригадирше. У них разное представление и о женском счастье. Одной кажется, что она была бы счастлива с человеком, чувствующим одинаково с нею, другая довольствовалась бы просто отсутствием тех неудобств, что ей принесла кочевая жизнь жены бригадира. Постепенно внутри каждой группы действующих лиц выстраиваются социальные отношения, конституированные разными основаниями.
Социокультурные ожидания нового образа жизни предопределены установками на ценность отдельной личности, и это самое главное в нем. нетрадиционный жизненный стиль, последовательно складывающийся из реплик, жестов, суждений, поступков, оформляется в достаточно последовательную программу поведения через петимера Ивана. С ним связана и целая система образов новой культурной идентификации. Он представляет ту тенденцию в культуре, которая ориентируется на внеслужебную и
внесословную ценность отдельной личности. Он говорит отцу: «Мне до вашего бригадирства дела нет. Я его забываю, а вы забудьте то, что сын ваш знает свет, что он был в Париже». Там увидел, что всякий может быть отличаем своими достоинствами. Из реплик ясно, что и его тоже оценивали по качествам и свойствам личностного порядка. Он желает, чтобы и в семье, в Отечестве к нему относились также. Подобная претензия звучит в его требовании, обращенном к отцу об уважительном обхождении: «Я такой же дворянин, как и вы, monsieur». Он сам намерен сделать выбор невесты, он не желает быть пассивным участником в своей собственной судьбе. Он не чет довольствоваться традиционными заботами родителей, ему надобно, чтобы в нем видели достоинства личности и соответственно определяли свое отношение. Д.И. Фонвизин показывает, как рождается кодекс новых социальных отношений, где в центре достоинство личности, названное в XX веке тонким продуктом культуры. Париж, с его свободой разных возможностей, был виновен в этих искренних, хотя иногда и смешных откровениях Ивана.
Б.А. Успенским отмечено: «Приобщение к просвещению для одних, к петиметрству для других достигается простым перемещением в пространстве, по модели приобщения к святыне во время паломничества»
[12]. Трудно сказать, что Иван приобщился к просвещению; нет глубины и в его овладении «новой культурной внешностью». Но перед нами - первый и необходимый этап утверждения нового жизненного стиля в пределах сложившегося культурного уклада, то, что современным культурологом Л.Г. Иониным названо инсценировкой. Вынужденное соединение разнородных начал культуры, их противостояние отводит приверженцам каждого позиции зрителей относительно друг друга. Театральностью жестов, манерностью отмечен процесс усвоения светских навыков провинцией, которая своим традиционным строем жизни подчеркивает их нелепость. Заграничное пока не воспринимается как некий обязательный для подражания образец. Европейские модели еще лишены безусловного авторитета в глазах провинциалов, поэтому так непонятны им те, кто приобщается к ним, сживается с ними. Резоном для игнорирования западный культурных ценностей служит вера в незыблемость своего, истинного порядка вещей, чужеземному противопоставлено как свое - православное, тот произвол, что Господь допустил во Франции невозможен, по словам Советника, в России, «у нас, правоверных». И написанному в книгах, как он считает, «надлежит верить всем нам, православным», несоблюдение же этого есть знак пошатнувшейся веры. Персонажи, идентифицирующие себя с нормами «культуры-веры» образуют в комедии свою социальную типу. Безусловно в нее входят Советник, о котором уже шла речь, соблюдающий церковную обрядность и подозревающий увеличение числа еретиков; Бригадирша с ее уверенностью, раз человек божился, значит он говорит правду и ему нельзя не верить; Бригадир, влекомый однако новыми формами жизни.
В целом можно говорить о противопоставлении вертикали культуры, которая в основе традиционно-патриархального уклада, вертикальной иерархии заданной православием, - горизонтали, связанной .
«растеканием» новых жизненных форм, привнесенных извне. Советниц и Бригадирша уверенно чувствуют себя здесь и ной иерархии заданной православием, - горизонтали, связанной «растеканием» новых жизненных форм, привнесенных извне. Советниц и Бригадирша уверенно чувствуют себя здесь и представляют эту вертикаль. Однако русской культуре ведомы и горизонтальные импульсы. Усвоение «новой культурной внешности» провинцией, включение русскую культурную практику современного социального опыта, явилось следствием такого процесса и одновременно качественной характеристикой состояния русской жизни, культуры в принципе. В.З. Паперный отмечает, что на протяжении всего XVIII века в России себя обозначали обе эти тенденции, персонажи с новым культурным содержанием пренебрежительно относятся к вертикали, для них предпочтительнее горизонталь как знак не духовного, а пространственного освоения мира. Культурные горизонталь и вертикаль диктуют разные модели поведения, разные жизненные стили и формы. Вертикаль, задаваемая верой, убеждала в определенном отстоявшемся порядке мироустройства, утверждала доверие к сложившимся социокультурным установкам. Горизонталь явилась проявлением собственно культуры. Социальная иерархия впоследствии будет задаваться горизонталью.
Особое положение в комедии занимают Софья и Добролюбов, европейская образованность, приобщенность к просвещению, а не к петиметрству, дистанцируют их от остальных персонажей. Люди подобного типа становятся агентами нового образа жизни, органично усвоив его. Он подается ими как статусно-престижный. Положительная просвещенность Софьи и Добролюбов уполномочивает их выносить вердикт по искренности чувств и переживаний других. Добролюбов говорит: «... их любовь смешна, позорна и делает им бесчестье. Наша же любовь основана на честном намерении и достойна того, чтоб всякий пожелал нашего счастья». Так в самой комедии задается программа восприятия, происходящего на сцене. Можно сказать: произведение-событие становится организатором обихода и
наполняет его слагаемые новым содержанием. Единое культурное пространство оказывается дискретным, поделенным на сегменты, горизонтально и вертикально ориентированный, за счет столкновения разных смыслов сознавался комедийный эффект. Глубинные сдвиги социальных отношений выразили себя в пределах сцены незначительными различиями в жестах, манерах, костюмах. Комедия Д.И. Фонвизина «Бригадир» сейчас дает возможность увидеть, как происходила семиотизация бытового поведения и осуществлялось «... создание стилей в рамках нормы каждодневного быта»
[13].
В этой пьесе второй половины XVIII века культура завоевала право представить открытое противоречие Российской жизни, что означало, продолжая мысль П.Н.Милюкова его же словами, но сказанными по другому поводу, «очистить путь новой идее», позволить «новому социальному факту преодолеть важное препятствие для его вступления в жизнь» [14]. Примечательно: этот
этап модернизации культуры был освоен и получил права гражданства на просторах России через художественное осмысление и осмеяние.
Примечания:
1 Лотман Ю.М. Тезисы к семиотике русской Культуры (Программа изучения русской культуры) // Ю.М. Лотман и тартуско-московская семиотическая школа. М., 1994. С. 408.
2. Панченко А.М. Русская культура и канун Петровских реформ // Из истории русской культуры, том III (XVII - начало XVIII пека). М, 1996. С.
12.
3 Лотман Ю.М. Поэтика бытового поведения в русской культуре XVIII века //Из истории русской культуры, том IV (XVIII -начало XIX века). М., 1996/ С. 539.
4. Флиер А.Я. Культурогенез. М., 1990. С. 14.
5. См. об этом: В.3. Паперный. Культура Два. М, 1996.
6. Лотман Ю.М. Указ. соч. С. 541.
7. Ключевский В.О. Сочинения. В 9 т. Т. IX. Материалы разных лет / Под. ред. В Л. Янина; Послесл. и коммент. РА. Киреевой М., 1990 С. 95.
8. Там же. С. 76.
9. См. об лом указ. соч. Ю.М. Лотмана.
10. Лотман Ю.М. Топика бытового поведения в русской культуре XVIII века // Из истории русской культуры, том IV (XVIII -начало XIX века). М., 1996. С. 559.
11. Коваленко Т.А. Менталитет дворянской культуры XVIII века //Общественные науки и современность. 1997. № 5. С. 111.
12.Успенский Б.А. Роль дуальных моделей в динамике русской культуры (до конца XVIII века) // Б.А. Успенский. Избранные труды» том 1. Семиотика истории. Семиотика культуры. М., 1994. С. 242-243.
13. Лотман Ю.М.Указ. соч. С. 545.
14. Милюков ПН. Очерки по истории русской культуры. В 3 т. Т. 3. М., 1995.
