CC BY
50
Н.И. Лапин
СОЦИОКУЛЬТУРНАЯ ТРАНСФОРМАЦИЯ РОССИИ: ЛИБЕРАЛИЗАЦИЯ VERSUS ТРАДИЦИОНАЛИЗАЦИЯ*
В статье содержатся некоторые результаты исследований, проводимых автором и его коллегами по Центру изучения социокультурных изменений (ЦИСИ) при Институте философии РАН с 1989 г. Опираясь на классическое наследие (К. Маркс, Э. Дюркгейм, М. Вебер, П. Сорокин, Т. Парсонс), автор предложил операционализируемые принципы социокультурного подхода и применил их в трех всероссийских полевых обследованиях (1990, 1994, 1998 гг.), выполненных по единой базовой методике. Это позволило выявить динамику трансформационных процессов, происходящих в России в конце XX в. Результаты первых двух исследований получили отражение в ряде публикаций автора и его коллег [1; 2; 3]. Анализ и обобщение результатов всех трех исследований продолжаются.
Развернутая характеристика социокультурного подхода и его принципов дана в другой работе [4]. Здесь кратко воспроизведем основные используемые понятия. Социокультурный подход означает понимание общества как единства культуры и социальности, образуемых деятельностью человека. Под культурой понимается совокупность способов и результатов деятельности человека (материальных и духовных — идеи, ценности, нормы, образцы и др.), а под социальностью — совокупность отношений каждого человека или иного социального субъекта с другими субъектами (экономических, социальных, идеологических, политических отношений, формируемых в процессах деятельности).
Социокультурный подход можно конкретизировать в виде нескольких принципов, помогающих четче осмыслить интересующие нас проблемы. Это принцип человека активного (homo activus), осуществляющего социальные действия и взаимодействия; принцип взаимопроникновения культуры и социальности при фундаментальной их несводимости и невыводимости одной из другой; принцип антропосоциетального соответствия, или совместимости личностно-пове-денческих характеристик человека и социетальных характеристик этого общества; принцип социокультурного баланса, или равновесия между культурными и социальными компонентами как условие устойчивости общества; принцип симметрии и взаимообратимости социетальных процессов.
* Статья подготовлена в рамках проекта «Ценности, интересы, групповые солидарности и социальное управление» (№ А-89) Федеральной целевой программы «Государственная поддержка интеграции высшего образования и фундаментальной науки на 1997 — 2000 годы».
Лапин Николай Иванович — член-корреспондент Российской АН, главный научный сотрудник Института философии РАН, руководитель Центра изучения социокультурных изменений.
Адрес: 117334, Москва, Ленинский пр., 36, кв. 124.
Тел.: 137-86-06 (дом.), 203-06-34 (раб.).
Опираясь на эти принципы, можно заключить, что общество есть большая самодостаточная социокультурная система, возникающая и изменяющаяся в результате взаимодействий homo activus; ее функции и структуры обеспечивают балансируемое удовлетворение противоречивых потребностей, ценностей и интересов субъектов деятельности, входящих в эту систему, а их подвижный баланс осуществляется через совокупность социетальных процессов. Тип общества характеризуется типом антропосоциетального соответствия:
— в «традиционалистском обществе» характеристики человека должны соответствовать сложившимся социетальным структурам, которые ограничивают или закрывают пространство для нарушающих традиции инициатив индивида (принцип закрытости);
— в «либеральном или современном обществе» приоритет отдается свободам и ответственности людей, которые стремятся так изменить сложившиеся структуры, чтобы они соответствовали растущим потребностям и способностям индивидов и их коллективов, открывали пространство для целерациональ-ных инноваций (принцип открытости). Целостность этой системы обеспечивается совокупностью взаимодополнительных функций, социетально-функцио-нальных структур и процессов.
Социокультурная трансформация есть преобразование типа антропосоциетального соответствия или конкретно-исторической его формы. Это комплексный процесс, который охватывает все основные структуры общества, не сводится к реформам «сверху», а зависит от действий массовых социальных групп, что обусловливает незаданность его исхода. Он совершается многими поколениями и длится десятилетиями.
Это достаточно локальный процесс, протекающий в масштабах одной страны или, возможно, группы культурно близких стран и обществ. Он начинается с резкого нарушения существовавшего социокультурного баланса — социе-тального кризиса. Ответом на кризис могут быть спонтанные действия массовых групп или же целенаправленные реформы сверху. Происходит дифференциация существующих и возникновение новых структур, обеспечивающих новое антропосоциетальное соответствие; одновременно растут новые компоненты, вызывающие напряжения в обществе по новым основаниям. Завершается трансформация установлением нового социокультурного баланса. После этого наступает этап институционализации и воспроизводства нового типа общества — этот этап выходит за рамки трансформации в собственном смысле слова.
Соответственно типам антропосоциетального соответствия и самого общества, можно выделить два основных типа социокультурных трансформаций:
1) традиционализация — возникновение и институционализация традиций и других элементов культуры и социальной структуры, которые обеспечивают приоритет предписанных норм и правил поведения субъектов (традиционных действий) по сравнению с возможностями инновационных их действий;
2) либерализация (модернизация) — расширение свободы выбора и ответственности субъектов; увеличение возможностей для инновационных целера-циональных действий путем дифференциации структуры общества, возникновения и включения в нее новых интегрирующих элементов — в соответствии с усложнением личности, возвышением ее потребностей и способностей. Понятие «либерализация» используется здесь по отношению к обществу в целом, а
не только к его политической организации. Оно включает ценность свободы и сопряжено с веберовской рационализацией исторического процесса.
Ранняя либерализация и рецидивы традиционализации в России
Примем как исторический факт, что общее направление изменений стран Западной Европы от средних веков до наших дней можно охарактеризовать как социокультурную трансформацию от феодального традиционализма к буржуазному либерализму.
Т. Парсонс выделил три стадии этой либерализации: раннюю (до XIX в.), зрелую (XIX в.) и позднюю (XX в.), поныне продолжающуюся [5]. Можно предложить иную хронологию: ранняя либерализация завершается в XIX в. лишь в Англии, а в большинстве западных стран она захватывает тот или иной период XX в.; соответственно, в XX в. началась и продолжается зрелая либерализация. Переход к зрелой либерализации характеризуется переносом центра внимания со структур общества как внешних условий развития человека на самого homo activus, на его роль в изменении существующих структур и возникновении новых, на возможности преодоления отчуждения человека. В каждой стране этот процесс протекает по-своему, нередко включает драматические рецидивы традиционализма (например, в Германии). Но общий вектор трансформации очевиден.
В России феодальный традиционализм оказался весьма устойчивым. Ни радикальная модернизация Петра I, ни просвещенческая либерализация Екатерины II не поколебали его абсолютистско-крепостнических основ. Население оставалось множеством подданных, а не граждан. Ценой такой устойчивости стало двухвековое торможение развития промышленности и торговли, всего народного хозяйства страны. Поражение России в Крымской войне (1853 — 1856) сделало дальнейшее отставание нетерпимым. Обнаружился не очередной верхушечный кризис, а глубинный тупик традиционализма.
Оказавшись в тупике, царствующая династия была вынуждена и решилась приступить к комплексной трансформации государства, а по сути, всего российского общества. Этот процесс начался с середины XIX в. и продолжается до наших дней. Различаются три его фазы.
а) Реформы конца 50-х — начала 60-х годов XIX в., проведенные Александром II, положили начало ранней либерализации как комплексной трансформации России. Это выразилось прежде всего в отмене крепостного права (поэтапном освобождении помещичьих крестьян) и многоаспектной дифференциации социальных институтов: введение нового судоустройства, городского управления, возникновение новых отраслей промышленности и торговли, развитие банковской системы, создание народных училищ и мн. др.
Но этого казалось мало разночинной интеллигенции, унаследовавшей от просвещенных дворян либеральные идеи в их абстрактно-радикальной форме. Если дворяне-декабристы не решились застрелить Николая I, то народовольцы застрелили Александра-Освободителя. За этим роковым выстрелом последовал рецидив традиционализации: Александр III и Николай II похоронили конституционные почины, усилили полицейский характер государства, свернули местное самоуправление, университетскую автономию. Стеснение свобод сказа-
лось на развитии промышленности и торговли, расширило коррумпированность властей. Итогом стало поражение России в войне с Японией, а затем и с Германией — обнаружился новый тупик российской традиционализации.
б) Три массовые революции начала XX в. и гражданская война 1918 — 1922 гг. взбудоражили и изменили социальные устои России: ликвидация частной собственности означала уничтожение основ гражданского общества, максимальную этатизацию советского общества, подчинение всего производства государству, государственных структур — влиянию КПСС. В итоге — тотальное отчуждение человека: от участия в управлении, от результатов своего труда, от правдивой информации, от личной безопасности. Произошел возврат от начавшейся либерализации антропосоциетального соответствия к крайней, давно не наблюдавшейся его традиционализации.
С помощью этой традиционализации, обеспечивавшей максимальную мобилизацию человеческих и иных ресурсов, осуществлялась военно-техническая модернизация сталинской эпохи: индустриализация и милитаризация, урбанизация, подъем массового образования и науки. Это обеспечило победу СССР в Великой Отечественной войне против фашизма, обретение значительных территорий, утраченных после поражения России в первой мировой войне, а также удержание новых союзников в сфере своего влияния в течение 40 лет. Но этого оказалось недостаточно, чтобы выстоять в «холодной войне» двух типов общества и выдержать гонку вооружений против США и НАТО: традиционализм вновь загнал страну в тупик.
в) Системный, социокультурный кризис советского общества (с середины 80-х годов XX в.) стал следствием традиционалистского тупика, в котором оказалось это общество перед вызовом западных обществ, наглядно демонстрирующих преимущества социокультурной либерализации, но не в меньшей степени и перед возросшей потребностью массовых слоев образованных россиян самим обустраивать свою жизнь. Первым ответом на эту потребность была перестройка, модернизационные реформы сверху: быстрое информационное открытие общества, демократизация его политических институтов. Немедленно последовала социокультурная катастрофа: распад СССР как оплота административно-командного традиционализма.
В самостоятельной России интенсифицировались модернизационные процессы, инициируемые сверху и снизу: рационализация и либерализация ценностных ориентации населения; разделение властей, становление независимых политических партий; плюрализация форм собственности, включая легитимизацию частной собственности, создание рынков труда и капитала, системы частных банков и т.п. Наблюдаются быстрое изменение структуры занятости, высокая социальная мобильность населения, его адаптация к условиям «дикого рынка»; появление «средней массы», новых типов социально-экономических организаций. Сквозь метаморфозы отчуждения проступает рост относительной свободы человека. Эти и другие процессы расширяют социокультурное пространство для инициативы и ответственности россиян, что позволяет сделать заключение о возобновлении движения России по пути ранней модернизации.
Но очень высокой оказалась социальная цена реформ: поляризация доходов (большая их часть оказалась у немногих, меньшая — у большинства), раз-
мывание среднего класса, угрозы и попытки нанести ущерб территориальной целостности страны (вдобавок к тому, что около 20 миллионов соотечественников оказались в ближнем зарубежье). Традиционалистски ориентированные силы предпринимают попытки контрреформ. Эмпирически современный этап предстает как множество разнонаправленных нововведений, предпринимаемых различными социальными субъектами сверху и снизу.
В этом хаосе плохо различается общий вектор изменений. Похоже, его формирование во многом зависит от характера власти и отношения граждан к своей свободе.
Самовластие и вседозволенность versus свобода
На Западе в ходе ранней либерализации, после нескольких волн демократических революций, ушла в прошлое фигура подданного, а на авансцену политической истории выступил гражданин, отстоявший свои права и свободы, включая право легитимно изменять структуры государственной власти. Последняя же усвоила свою обязанность обеспечивать реализацию этих прав и свобод граждан.
В советской же России после трех революций утвердилось тотальное подданство — тотальное, потому что оно не сдерживалось ни сословными привилегиями, ни буржуазной собственностью. В нынешней, постсоветской России, несмотря на вполне демократические формулировки Конституции РФ, властные и другие высокоактивные слои населения смешивают свободу со вседозволенностью, используют новые условия для криминализации политической и экономической жизни, архаизации многих норм поведения.
Данные трех всероссийских обследований, упомянутых выше, свидетельствуют об устойчивости тенденции либерализации структуры ценностей россиян в 90-е годы XX в., несмотря на частичную ее делиберализацию во второй половине этого десятилетия, отражавшую их разочарования в реформах. Бытующие суждения о вакууме или архаизации ценностей не подтверждаются эмпирическими данными. В конце XX в. более половины россиян высоко ценят свободу и считают, что достойны отношения к себе именно как к свободным гражданам своей страны.
Что конкретнее можно сказать об этих наших согражданах? Чтобы четче выявить их характеристики, будем ориентироваться на тех респондентов, которые так или иначе ответили на наши вопросы, и отсеем тех, кто «не знают» и отказались от ответа. Даже в этом случае из объективных факторов наиболее дифференцирующим оказывается один: образование! Среди специалистов, т.е. людей, имеющих среднее специальное и высшее образование, на 8—12% больше полностью согласных с утверждением «Свобода человека — это то, без чего его жизнь теряет смысл», чем среди не имеющих такого образования (всего среди 1100 опрошенных 58,9% полностью согласны с этим утверждением). Города дают на 10 — 15% приверженцев свободы больше, чем села и рабочие поселки.
Ценность свободы сопряжена в современной России с желанием добиться признания, успеха, с большим предпочтением рыночной экономики, но не с богатством как показателем успеха. Те, кто ценят свободу, значительно чаще
остальных предпочитают такое государство, которое лучше обеспечивает индивиду свободу, чем безопасность (коэффициент связи Q = 0,5). Но в этой связи просматривается, скорее, дистанцирование от государства, чем его поддержка: почти половина респондентов считают, что о безопасности надо заботиться самому, не надеясь на власти.
Ценность свободы в России до сих пор не находится в сколько-нибудь заметной связи с ценностью власти, а если она и обнаруживается, то, скорее, с отрицательным знаком ^ = 0,1). Корень вопроса в том, что в ценностном сознании большинства россиян власть вообще находится на очень низкой позиции. Во всех трех обследованиях (1990, 1994, 1998 гг.) ценность власти стабильно занимает последнюю строчку. А если взять ответы на прямой вопрос о ценности власти как таковой («Человек должен стремиться к тому, чтобы у него в первую очередь была власть, возможность оказывать влияние на других»), то полностью согласны с этим суждением в соответствующие годы были еще меньшие доли респондентов: 7,8, 15,8, 11,3%, т.е. явное меньшинство.
Но это весьма активное меньшинство. Его образуют преимущественно мужчины (их 1,5 раза больше, чем женщин), до 35 лет, чаще выходцы из деревень и рабочих поселков, с незаконченным средним образованием (21,3% против 8,3% с высшим образованием). Их мотивом определенно является стремление добиться признания, успеха ^ = 0,79), при этом главный показатель успеха — богатство ^ = 0,67); они готовы бороться до полной победы над соперниками ^ = 0,62), используя не одобряемые обществом средства. Они склоняются к рыночной экономике, к государству, обеспечивающему свободу, но эти их склонности выражены менее отчетливо, чем у тех, кто прежде всего ценит свободу.
Наряду с властью, еще одна ценность (или антиценность) устойчиво занимает в иерархии базовых ценностей одну из самых низких позиций — вольность, по сути, вседозволенность. По объективному содержанию это противоположные ценности: власть так или иначе легитимирована в законах и нормах, а вольность означает отсутствие ограничений для субъективного произвола, это ненормированная вседозволенность. Наиболее резко она выражена в нашей методике в виде суждения: «Бывают обстоятельства, когда человек сам, по своей воле может посягнуть на жизнь другого человека». Полностью согласны с этим суждением в 1990 г. 24% респондентов, в 1994 г. — 27,9%, в 1998 г. — 31,0%. Налицо рост готовности оправдать вседозволенность, как бы ни смягчать ее «обстоятельствами», — по крайней мере, стало больше обстоятельств для ее проявления.
Объективные характеристики носителей такой готовности во многом напоминают тех, кто ценит власть: преобладают мужчины, чаще очень юные (15 — 19 лет) или второго зрелого возраста (45 — 54 лет), с незаконченным образованием (как средним, так и высшим), проживающие преимущественно в рабочих поселках, малых и средних городах. Они также стремятся к признанию и успеху, включая богатство, еще в большей мере готовы использовать неодобряе-мые средства, хотя у них менее выражены предпочтения рыночной экономики и желание бороться до победы. Из них свыше 70% разделяют и ценность свободы, что свидетельствует о неадекватном ее восприятии российскими вольно-любцами.
Думается, мы имеем дело со специфическим феноменом российской истории, который сохраняется и поныне. В ценностном сознании россиян власть сопоставлена с вольностью; первая выступает как самовластие «верхов», а вторая — как вседозволенность «низов»; обе образуют баланс взаимной дополнительности. Отсюда их тесная взаимосвязь: Q = 0,49.
Более того, они в определенной мере совместимы: часть ценящих власть одновременно ценят и вседозволенность. Много ли таких россиян и кто они? Их доля в общем числе ответивших невелика: всего 6,6%. Но среди ценящих вседозволенность они составляют 19, а среди ценящих власть — 54%. Значит, каждый второй из таких «совместителей» готов использовать власть как возможность легитимировать вседозволенность, т.е. ценят власть как самовластие. Наиболее склонны к совмещению власти и вседозволенности мужчины 25 — 34 лет, со средним специальным образованием, живущие в рабочих поселках, притом относящие себя к среднему слою и выше среднего. Они очень четко представляют свои интересы, максимально ориентированы на богатство как главный показатель успеха (85%) и на использование не одобряемых средств (70%) для достижения своих целей. Они явно предпочитают рыночную экономику, изобилие товаров при высоких ценах, а также государство, обеспечивающее свободу больше, чем личную безопасность.
Ценности власти и вседозволенности совмещаются в сознании многих россиян и со свободой: соответственно, 8 и 25%. Но в целом ценность свободы не обнаруживает значимой связи с властью и вольностью (соответственно, Q = -0,1 и 0,19). Это очень важно, так как позволяет заключить, что в сознании большинства россиян преодолено отношение к самим себе как к чьим-либо подданным.
Следовательно, несмотря на рецидивы и мистификации традиционализма в России продолжается социокультурная трансформация в русле либерализации.
Вместе с тем, распространена антиценность вольности как вседозволенности, к тому же широко совмещаемая с ценностью власти, которая превращается в самовластие. Именно она служит аксиологической почвой, на которой продолжает произрастать традиционное отношение реальной власти к подвластным как к подданным. Гражданская свобода большинства россиян оказывается между самовластием и вседозволенностью. Это не промежуточное, а сжимаемое «сверху» и «снизу» положение гражданской свободы. Оно конфликтно в обоих направлениях и не позволяет надеяться на быстрое его преодоление. Приходится считаться с поколенческой природой и потому «тяжкой медлительностью» социокультурной трансформации [6].
Тем не менее, по мере выхода страны из системного кризиса и установления социокультурного баланса различные ветви власти, прежде всего законодательная и судебная, должны будут все более утверждать легитимный порядок в российском обществе и теснить вседозволенность. Постепенно это приведет к сужению пространства последней в действиях самих властей.
Как Э. Дюркгейм в конце XIX в. предвидел распространение органической солидарности во французском обществе, так и мы можем надеяться на завершение эволюции от традиционного подданства к либеральному гражданству в России в начале XXI в. Это одна из важнейших линий завершения ранней либерализации российского общества и подготовки eго к зрелой либерализации.
Одним из свидетельств движения в этом направлении можно бы считать следование таким стратегическим ориентирам государства российского в начале XXI в.:
— не допускать решений, ухудшающих положение слабых слоев населения, обеспечивать постепенное его улучшение;
устранять препятствия развитию инициативы специалистов — слоев населения с высшим и средним специальным образованием, стимулировать повышение качества и расширение масштабов их подготовки, поскольку именно они являются наиболее эффективным социально-экономическим капиталом страны;
— обеспечивать международные приоритеты России: военно-политические, экономические и др.
В целом же в России конца XX в. имеются условия для завершения ранней либерализации как первой стадии социокультурной трансформации. Российское общество очень трудно, но движется к более открытому антропосоцие-тальному соответствию, характерному для следующей стадии — зрелой либерализации. Темпы движения к этой стадии, как и темпы предыдущих стадий социокультурной трансформации, определяются сменой поколений людей (их генераций) и потому измеряются не годами, а десятилетиями.
Литература
1. Кризисный социум: Наше общество в трех измерениях / Отв. ред. Н.И. Лапин, Л.А. Беляева. М.: ИФ РАН, 1994.
2. Динамика ценностей населения реформируемой России / Отв. ред. Н.И. Лапин, ЛА. Беляева. М.: УРСС, 1996.
3. Беляева Л.А. Социальная модернизация в России в конце XX века. М.: ИФ РАН, 1997.
4. Лапин Н.И. Проблема социокультурной трансформации // Вопросы философии. 2000. № 6.
5. Парсонс Т. Система современных обществ. М., 1997.
6. Гордон Л. Времена и сроки демократических перемен: Тяжкая медлительность исторического движения // Мониторинг общественного мнения: Экономические и социальные перемены. 1999. № 5.
