CC BY
28
ЦЕННОСТНЫЙ ОПЫТ
УДК 130.2 + 316.7 ББК 71 + 60.5
А.Ю. Чукуров
СОЦИОКУЛЬТУРНАЯ ДИНАМИКА МИНОРИТАРНЫХ ГРУПП И ДВИЖЕНИЙ В КОНТЕКСТЕ МАРГИНАЛИЗАЦИИ ОБЩЕСТВА
В ходе данного исследования мы выявляем причины маргинализации культуры и связи данного процесса с усилением противостояния между миноритарными группами и движениями. Вышеуказанные явления анализируются в контексте трансформации личностной аксиосферы. В статье будут представлены культурно-философские истоки и причины возрастания динамики миноритарных культур в контексте общей маргинализации культуры, выявлена их связь с феноменом «радикального шика». Также будет раскрыта специфика конфликта отдельных миноритарных движений и рассмотрена проблема личностной самоидентификации в условиях информационного общества. Мы приходим к выводу, что трансформация культурных реалий естественным образом приводит к и трансформации личности, но мозаичность сознания вместо создания позитивной самоидентификации приводит к маргинализации и личностному кризису. Актуализация архаических практик бодимодификаций и практик изменённого сознания в сочетании с очевидным трайбализмом указывает на переход к новому типу культуры -возможно некоей «новой архаике».
Ключевые слова:
миноритарные культуры, информационное общество, феминизм, трансгендерность, ак-сиосфера, идентичность, маргинализация.
Чукуров А.Ю. Социокультурная динамика миноритарных групп и движений в контексте маргинализации общества // Общество. Среда. Развитие. -2021, № 3 (DOI: 10.53115/19975996_2021_03). - С. 84-92.
© Чукуров Андрей Юрьевич - кандидат культурологии, доцент, Российский государственный педагогический университет им. А.И. Герцена, Санкт-Петербург; e-mail: achukurov@yandex.ru
Дабы задать когнитивный фрейм, позволяющий представить схему репрезентации нижеследующего материала, начнем с некоторых цитат. Прежде всего, своеобразным эпиграфом ко всему исследованию послужит фраза Б. Пакаля, к трудам которого мы будем активно обращаться в дальнейшем: «Ничто не бывает справедливо само по себе, повинуясь одному лишь разуму; все колеблется вместе со временем» [4, с. 93], поскольку основная цель данной работы заключается в выявлении сущностных причин маргинализации культуры и усилении противостояния миноритарных субкультурных групп и движений, прежде всего в аспекте трансформации аксиосферы личности. В связи с тем, основным предметом нашего исследования становятся именно миноритарные группы, то следующий к кому мы обращаемся, это Э. Тоффлер, который писал: «Се-
годня сокрушительные удары супериндустриальной революции буквально раскалывают общество. У нас увеличивается число этих социальных анклавов, групп и мини-культур почти так же, как число моделей автомобиля. Те же самые дестандар-тизирующие силы, которые создают больший индивидуальный выбор продуктов и произведений культуры, дестандартизи-руют и наши социальные структуры» [8, с. 311]. Именно этот «субкультурный взрыв» приводит с нашей точки зрения к тому, что по словам И. Пригожина и И. Стенгерс «наш мир навсегда лишился гарантий стабильных, непреходящих законов. Мы живем в опасном и неопределенном мире» [5, с. 6]. Выявляя новые линии противостояния уже не между миноритарными культурами и культурой некоего абстрактного большинства, а между самими минори-тариями, мы представим анализ причин
ускоряющейся атомизации и маргинализации общества, указывая в том числе на сферу экономики.
В дальнейшем логика рассуждений будет развиваться строго от общего к частному. В первой части проанализируем культурно-философские истоки, причины и социокультурные основания динамики миноритарных культур в контексте общей маргинализации культуры. Во второй части перейдем на более частный уровень анализа конкретного, возможно наиболее показательного, противостояния совершенно определенных групп. В третьей же части перейдем на «микроуровень» и на предельно контентом кейсе рассмотрим проблему личностной самоидентификации в сложившихся социокультурных условиях.
«Культура пограничья» и маргинализация общества
Для начала хотелось бы обратить внимание, на, казалось бы, очевидный факт: значительная часть миноритарных культур имеет в своей основе ту или иную левую идеологию и процесс институциализации многих из них начался в недрах культуры 1960-х годов и бунта «Новых левых». Частично причиной тому послужила давно сложившаяся традиция «радикального шика», т.е. политического радикализма, о чем упоминал П. Бурьде в своей статье, напрямую, возможно, и не относящейся к исследованию природы миноритарных групп - «За рационалистический историзм». В частности, он выделял некоторые вехи в этом процессе. С его точки зрения, отправной точкой можно считать рубеж двадцатых и тридцатых годов ХХ столетия, когда в США появляется Клуб Джона Рида.
Следующий этап - это, по мнению П. Бурдье, уже эпоха постмодернизма: «Следовало бы, конечно, предпринять анализ этого феномена социологическими средствами (я этого делать не буду, хотя это может оказаться весьма красивой работой по социологии знания), в частности, использования концепции постмодернизма, издательств и авторов, относящих себя к этому течению, эффекта, который производит эту самоидентификацию, к примеру, «радикального шика». Так, «студенческий радикализм» - campus radicalism - это очень умеренный радикализм, позволяющий подражать, избегая при этом настоящей опасности и не рискуя. Это «шикарно», -пришло из Парижа, - но в то же время - это подрывает основы, ниспровергающе, по-феминистски и т.п. Я сознательно карикатури-рую» [1]. П. Бурьде вообще весьма иронич-
но характеризует левых интеллектуалов, указывая на несоответствие их лозунгов и идей их же реальному образу жизни.
Примечательно, что П. Бурдье обращается к трудам Б. Паскаля, который в свое время указывал, что закон - это не более, чем произвол. По Б. Паскалю - «правда узурпации». «А видимость естественности, необходимости закону придает то, что я называю «амнезией происхождения». Рожденная из привыкания к обычаю, она скрывает то, что формулируется приведенной выше тавтологией «Закон есть закон, и больше ничего». А как только мы хотим докопаться до корней, как писал Б. Паскаль, рассмотреть смысл существования закона и идем к самому его истоку, возвращаемся к его началу, то обнаруживаем один лишь произвол. У истока закона нет ничего, кроме обычая, т. е. исторического произвола исторического разума» [1].
Иными словами, у феномена «радикального шика» и тезисов леволибераль-ных миноритариев имеется долгая философская история. «Радикальный шик» традиционно поддерживает и питает активность миноритарных культуры, в силу того, что последние выступают в роли подавляемых неким большинством, которые можно никак не вербализировать, ибо оно является абстрактным символом репрессивной Власти.
В начале ХХ века в условиях информационного общества мы сталкиваемся со своеобразным «растворением» этого «большинства», против которого традиционно бунтовали миноритарные культуры. Субкультурный взрыв, о котором писал Э. Тоффлер, фактически уничтожил любую стандартизацию, заменяя «большинство» «социальными анклавами и мини-группами». И произошло это именно тогда, когда с арены социокультурной жизни ушли «фордистские массы», на которых строилась культура модернизма.
Мы еще вернемся к «традиционалистским симулякрам», но сейчас кратко отметим, что какие бы то ни было «традиционные», «правые», «консервативные» идеи сегодня не являются общепринятыми и присутствуют лишь на уровне все тех же «социальных анклавов.
Хотелось бы также обратить внимание на тот факт, что помимо историко-философской базы, у перехода к культурной «эпохе миноритариев» есть и весьма важное экономическое обоснование. Сегодня мы можем говорить о рождении новой пар-тиципативной культуры или, точнее, о выходе партиципативной культуры из сферы
см со
О
организационной культуры на совершенно новый социокультурный уровень.
И снова обратимся к Э. Тоффлеру: «Эта новая цивилизация, поскольку она противостоит старой, будет опрокидывать бюрократию, уменьшать роль национального государства, способствовать росту полуавтономных экономик постимпериалистического мира. Она требует новых, более простых, эффективных и демократичных правительств. Это - цивилизация со своим собственным представлением о мире, со своими собственными способами использования времени, пространства, логики и причинности» [7].
Э. Тоффлер указывал на стирание границ между производителем и потребителем и формирование экономики про-сьюмеризма, т.е. экономики, сочетающей производство и потребление. Вспомним, хотя бы, теорию креативных индустрий, где производство и потребление фактически сливаются. Можно вести речь не только о производстве в узком смысле этого слова, - как о создании продуктов, - а о производстве смыслов, стилей и образов жизни. Однако, если это «производство» уходит на уровень самых разных социальных групп, движений и, даже, индивидов, значит и конкуренция будет уходить на этот же уровень. Т.е. в новой цивилизации в конкурентную борьбу будут вступать не компании, а «социальные анклавы», производящие смыслы. А значит «цивилизация миноритариев» по сути своей гораздо более конфликтна, чем любая другая.
Таким образом мы приходим к выводу о неправильности или даже неправомерности использования термина «субкультура» в современном научном языке: субкультуры формируются по отношению к некоей «официальной» или «формальной» культуре, и против которой «играют» так называемые «контркультуры», призванные самой своей природой разрушать культуру «официальную». Но как мы указали, парадокс заключается в том, что сегодня мы фактически лишены возможности фиксировать эту самую официальную культуру.
Вместе с фордистскими массами с авансцены культурной жизни ушла идея постоянства и какая бы то ни было центрированность. Катастрофичная динамичность и перманентный поиск адекватных ответов на вызовы агрессивной окружающей среды приводят к постоянному веерообразному возникновению все новых «социальных анклавов» и групп, усиливающейся дробности и атомарности. Формируется целый слой людей - так называемый
«прекариат» [6] - с неструктурированным социальным статусом и положением, перманентно находящихся на границе миров. Возможно, мы вправе говорить о самой границе, как способе, образе и месте жизни, иными словами, на наших глазах рождается новый культурный феномен - «культура пограничья». Если ядро культуры размывается, то естественным и неизбежным процессом становится ускоряющаяся маргинализация.
Перевод с латинского слова «margina-lis» - расположенный на границе. Несмотря на закрепившуюся за термином негативную коннотацию, нередко за маргинальным статусом скрывается добровольный выбор. В частности, принципиальная позиция, заключающаяся в нежелании следовать общепринятым правилам игры и соотносить себя с какой-либо социальной группой, осознанный разрыв, например, с традициями семьи. В нормально функционирующем обществе маргинал выполняет очень важные функции в социуме, выступая в роли критика - добровольного или вынужденного. Она может, например, не вписываясь в стремительно меняющиеся условия жизни информационного общества, пытаться вернуть и удержать отмирающие традиции и формы жизнеустройства. Или, наоборот, внедрять новации и продуцировать чуждые на данном этапе обществу идеи, как это всегда делали в России маргиналы-интеллигенты. Иными словами, маргинал может способствовать сохранению чего-то отживающего, «музеефицировать» его, а может работать на трансформацию общества.
Маргинал - это тот, кто влияет на общественное мнение, трансформируя его как в лучшую, так и в худшую сторону. Таким образом, повторим, что сам по себе процесс маргинализации индивида не всегда является чем-то негативным, а нередко вообще оказывается временным, характеризующим поиск собственной идентичности или в какой-то момент утраченной смыс-ложизненной стратегии.
Все вышесказанное не имеет отношения к действительности XXI столетия, поскольку опасность возникает тогда, когда одновременно большие слои населения утрачивают идентичность и становится чрезвычайно мобильными, т.е. обретают маргинальный статус. Это именно тот процесс, который мы наблюдаем сегодня. Чем шире маргинальные слои - тем менее стабильно общество. Исчезает медиатор культурного ядра, социум не выдерживает прессинга маргиналов и рассыпает-
ся на множество тех самых «социальных анклавов». Сегодня, в информационную эпоху, именно это и происходит с основной массой населении. А невольно конкурирующие между собой маргиналы склонны к насилию и агрессии, ведь еще Р. Парк [11] и Э. Стоунквист [12] в результате длительного анализа выделили черты, свойственные маргиналам: неудачливость, беспокойство, отчаяние, отчужденность, бессмысленность существования, эгоизм, агрессия.
И здесь мы приходим к главной мысли: открытые общества отличаются мобильностью, процесс маргинализации в них неизбежен, но носит временный характер. Именно в тезисе «временный характер» теорию Р. Парка можно считать устаревшей, поскольку сегодня, как мы покажем далее, открытость обществ остается, а вот маргинализация оказывается перманентной. Разумеется, в обществах традиционных, закрытых маргинализация стремится к нулю, как и вся социокультурная динамика. Малая мобильность, статичность и неспособность к инновациям просто не дает процессу прийти к своему логическому завершению.
Необходимо подчеркнуть, что все миноритарные движения проявляют стремление к институциализации, но в информационном обществе этот процесс проходит значительно быстрее. Так, например, для движения феминизма в целом потребовалась вся вторая волна, чтобы появились курсы «феминологии» или сформировались центры и организационные структуры. И это не считая первой волны, т.е. всех процессов XIX столетия. Для движения нейроразнообразия также потребовалась едва ли не вся вторая половина ХХ века. При этом для движения трансгендеров оказалось достаточно и десяти лет, чтобы обрести своих лидеров, создать полноценно функционирующую систему. Хотя, следует отметить, что сама борьба за свои права и признание, корнями уходит в начало семидесятых годов ХХ века, и имеет к тому же некоторую художественно историческую предысторию. При этом именно эта миноритарная группа, в отличие от прочих, в наибольшей степени уже на раннем этапе выявила тяготение к манифестам и «основополагающим принципам». Т.е. ускоренный процесс инсти-туциализации требует более очевидных признаков самоидентификации.
Необходимо принять тот факт, что информационная культура в силу своей природы объективно порождает все новые технико-технологические механизмы, облегчающие и упрощающие выход на аванс-
цену активной культурной жизни миноритарных групп. Проведенный анализ показал, что противостояние между различными подсистемами культуры будет нарастать в связи с усилением атомарности и мозаич-ности общества, а основной конфликт сместится с противостояния «мейнстримной культуры» и миноритарных культур к противостоянию между самими миноритарными культурами, и это противостояние будет более жестким и агрессивным.
Борьба за идентичность в контексте конфликта миноритарных культур
Одним из самых ярких и показательных противостояний является, с нашей точки зрения, противостояние по линии, которую условно можно обозначить следующим образом: «феминизм - лесбо-феми-низм - трансгендеры - трансфеминизм».
Мы не будем рассматривать феномен трансгендерности в целом, поскольку уже писали об этом [10]. Кроме того, сам феномен во всех возможных ракурсах был освещен в огромном количестве работ: в квир-теории это труды Ив Кософски Сэджвик, Д. Батлер, Д. Гальперин и пр.; в психологии это целая плеяда авторов от Г. Бенджамин, до Р. Столлера и Д. Мани; в социологии - К. Уэст, Д. Зиммерманн и пр.; помимо этого, есть еще и целый блок сугубо медицинской литературы (в частности, Д.Д. Исаев и А.Ю. Бабенко). Однако обратим внимание на скорость институци-ализации движения в целом, ибо это весьма показательный момент.
Выделим несколько системообразующих для трансгендерного сообщества в целом документов. Сегодня основополагающим документом, призванным урегулировать ситуацию в вопросах ущемления прав данного миноритарного сообщества, являются Джокьякартские принципы, которые были приняты и разработаны группой профильных экспертов в ноябре 2006 года. Текст состоит из 29 статей (Принципов), Введения, Преамбулы, Дополнительных рекомендаций и Состава международной группы экспертов, принимавших участие в разработке (полный их перечень, с. 35-37 в русском переводе) [2]. Первый абзац Введения определяет характер и пафос всего документа и гласит, что: «Все люди рождаются свободными и равными в своем достоинстве и правах. Все права и свободы являются универсальными, взаимозависимыми, неделимыми и взаимосвязанными. Сексуальная ориентация и гендерная идентичность являются неотъемлемыми элементами достоинства и
CM
со
О
личности каждого человека и не должны служить основанием для дискриминации или нарушений». Здесь же даются сноски на термины «сексуальная ориентация» и «гендерная идентичность», причем, весьма примечательные. Так «сексуальная ориентация» согласно документу, это «способность того или иного лица к глубокой эмоциональной, приязненной и сексуальной привязанности к лицам другого пола или того же пола или обоих полов, а также к вступлению с такими лицами в интимные и половые отношения». «Гендерная идентичность» - это «...глубокое осознание тем или иным лицом внутренних и индивидуальных особенностей гендерной принадлежности, которая может как совпадать, так и не совпадать с полом по рождению, включая индивидуальное ощущение своего тела (при наличии свободной воли может сопровождаться изменением внешности или физиологических функций медицинскими, хирургическими или иными средствами) и другие проявления, такие как одежда, речь и особенности поведения». Разумеется, хотелось бы уточнить, что именно является мерилом «глубины» и насколько велика была степень допущения при составлении данных определений. Определения, так или иначе, достаточно полные и всеобъемлющие. В Преамбуле подчеркивается обеспокоенность ущемлением прав по гендерному принципу и в силу сексуальной ориентации, кроме того указывается, что насилие и стигматизация могут дополнительно усугубляться расовой принадлежностью, инвалидностью и пр., т.е. может иметь место двойная, тройная и т.д. стигматизация. Примечательно, что в Принципе 2 «Право на равенство и недискриминацию» в пункте Д специально подчёркивается в качестве указаний «Государству» специально подчеркивается, что «При любом реагировании на дискриминацию по признаку сексуальной ориентации или гендерной идентичности принимают во внимание характер возможной взаимосвязи такой дискриминации с другими видами дискриминации». 29 Принцип - это Ответственность (должностных лиц, чиновник и пр.). Остальные же 28 принципов так или иначе охватывают все стороны жизни - от права на жизнь до права искать убежище и принимать участие в культурной жизни.
Это не единственный документ, касающийся сообщества трансгендеров. Помимо манифестов общей направленности, охватывающих различные аспекты жизни данного сообщества, например, «Права
человека и гендерная идентичность», Доклад комиссара по правам человека совета Европы (2009), есть и узко специфичные, касающиеся уже политической культуры, что интересует нас в контексте субкультурного конфликта даже больше. Речь о движении трансфеминизма и здесь хотелось бы оговориться, что далеко не всех трансгендеров волнует повестка феминизма как таковая. В частности, можно упомянуть нечто среднее между эссе и манифестом «Империя наносить ответный удар: манифест посттранссексуалов» и «Трансфеминистский манифест», с которых, по сути, и началась история институциализа-ции движения в целом.
Рассмотрим суть самого конфликта между феминизмом (прежде всего, «союзом» радикальных и лесбо-феминисток) и транссексуалами (прежде всего, убежденными трансфеминстками), который резко обостряется после выхода в свет ряда трансфобных текстов, таких как, например, «The transsexual empire: the making of the she-male» (1979, Дженис Рэймонд), «Gyn/Ecology: The Metaethics of Radical Feminism» (1978, Мэри Дэйли). Иными словами, сам по себе конфликт насчитывает более, чем тридцать лет истории, но, если тогда он не выходил за рамки субкультурного и интеллектуального дискурса, сегодня о нем узнала широкая общественность благодаря тем спорам, которые развернулись вокруг личности Джоан Роулинг и ее неаккуратных постов: писательница, будучи верной сторонницей феминистского движения, не осознавая этого выступила с трансфобных позиций.
Не вдаваясь в детальный анализ этих работ, выделим и проанализируем центральные тезисы данных текстов.
Прежде всего, будет ли считаться модель поведения MtF, определяющий себя лесбийской феминисткой двойным или, даже, тройным покушением на женщину и женскую идентичность? Вопрос вовсе не праздный, если мы имеем в виду «нестабильную идентичность» с меняющимися границами. При очередной трансформации границ, не может ли случиться пересечение границ Другого? У радикальных и лесбо-феминисток есть полное право опасаться как за собственную целостность, так и за исход идейной борьбы за свои права. Если попытался сгруппировать все претензии и опасения, то при некоторой генерализации у нас получится три основополагающих тезиса, группирующихся вокруг проблемы латентного вторжения или покушения на вторжение:
1. Пересекая границу женской идентичности, мужчина предъявляет права на то, что биологически принадлежит женщине. Причем, с точки зрения историко-культурной динамки, это подчас единственное, что ей принадлежало неотъемлемо. Т.е. мужчина подчиняет себе женскую телесность изнутри, а не только выступает в роли агента-абьюзера.
2. MtF подчиняя себе женскую телесность, визуально и эстетически выступает с патриархальных позиций, подчеркивая новоприобретённую женскую сущность. Т.е. своим примером вновь загоняя женщину в рамки патриархального бытия по принципу «Барби».
3. Если MtF к тому же выступает с позиций лесбийских, то он совершает двойное насилие над женским телом, выступает в роли двойного агента-абьюзера: сначала предпринимая реконструкцию женского тела, а потом используя это псев-до-женское тело для обладания другими женскими телами.
Подстраиваясь под нормы выбранного гендера, транс*мужчины и транс*жен-щины работают на укрепление позиций патриархального общества ровно так же, как и представители ЛГБТ-сообщества, стремящиеся узаконить свои отношения посредством заключения официального брака, вместо того, чтобы бороться за ликвидацию института брака как такового, поскольку он сам является механизмом легитимного абьюза.
По сути, все что исходит от противоположной стороны, т.е. вся аргументация трансфеминистского сообщества, как и транссексуалов в целом, является ответом на то, что в соответствующем комьюнити называется «трансфобными текстами». В частности, таковыми ответами можно считать уже упомянутые манифесты - «Империя наносить ответный удар: манифест пострансексуалов» и «Трансфеминистский манифест». Именно активные выступления радикальных феминисток явились ка-тализатром институциализации в противоположном лагере. Помимо научно-аналитических работ оппонентов, транссексуалов заставили сплотиться и вполне реальные события, такие как: изгнание «оппортунистки» Бэт Элиот с мероприятия под названием West Coast Lesbian Feminist Conference (Элиот добровольно удалилась с конференции после прозвучавшего требования о ее удалении, хотя большая часть участников голосовала против такого решения), изгнание Сильвии Ривер с Нью-Йоркского прайда, и относительно
недавний острый конфликт между организаторами Michigan Womyn's Folk Festival и Camp Trans, растянувшийся почти на двадцать лет и закончившейся победой в 2015 году Транс Лагеря.
Аргументация трансактивист/ов выстраивается как критика трансфобных текстов». Прежде всего, она направлена против текста Дженис Реймонд. Тран-сактивист/ки справедливо указывают, что вся ее аргументация и, в целом, радикал- и лесбофеминисток не оставляет транслюдям позитивного выхода, загоняя в логический тупик. Буквально, если ты желаешь быть женщиной, принимая ее традиционный образ как внешне (платья, аксессуары и пр.), так и модель поведения (вживаясь в роль жены/матери/хранительницы домашнего очага), то ты по меньшей мере оппортунист/ка, а по большей - чудовище, ибо подрываешь всю феминистскую борьбу и поддерживаешь патриархальное устройство. Если же ты принимаешь феминистские нормы поведения и солидаризируешься с лесбофемнистками, то ты агрессор и в любом случае чудовище в женском обличье, завладевающее женскими телами маскулинно-репрессивными методами. Иными словами, риторика Дженис Реймонд и радикал-лесбофемнисток отказывает трансактивист/кам в праве на свободу выбора идентичности.
В представленном социокультурном контексте конфликт между Джоан Роулинг и транссообществом выглядит куда более понятным и оправданным. В то время как незнание нюансов долгой борьбы, в частности, в России приводит к тому, что Джоан Роулинг выступает в роли жертвы некоего абстрактного «транссексуального лобби» и «леволиберальной толерантности».
Анализируя духовную культуру России, можно прогнозировать, что властные структуры в среднесрочной перспективе будут осторожно, но, вместе с тем, все более очевидно поддерживать «классические» феминистские организации и стратегии, со всей очевидностью дрейфующие в сторону радикалфеминизма, поскольку именно они оказываются естественными союзниками для консервативных субкультурных групп: последним гораздо легче принять некоторые идеологические расхождения, чем идеологические в сочетании с физическими. Огромное количество соответствующих пабликов в социальных сетях, активное развитие ювенальной юстиции и программы борьбы с домашним насилием, включая трансформацию законодательства, - хоть и косвенные, но весьма очевид-
см со
О
ные доказательства этого союза. Разного рода консервативные субкультурные образования, объединенные на искусственной платформе «традиционных ценностей» видят угрозу именно в трансгендерах, что является в корне ошибочной позицией, ибо последние гораздо более склонны к мимикрированию под гетеронормативный стандарт и встраивание в систему тех самых «традиционных ценностей».
Трагедия чудовища Виктора Франкенштейна
Субкультуры всегда выполняли крайне важные функции в обществе. Имея неформальный статус, они аккумулировали альтернативный социокультурный опыт, способствуя обогащению культурного ядра. В результате мы имели некую позитивную культурную динамику. Сегодня культурного ядра больше нет, а попытки властных структур и институций его создать более напоминают труд доктора Франкенштейна.
Так, в частности, если рассматривать пространство духовной культуры России, мы без труда обнаруживаем присутствие абсолютно тех же субкультурных движений и «социальных анклавов», что и во всем мире. При этом, попадая на российскую почву, те или иные идеи обретают странные или причудливые формы. Так, например, противостояние миноритарных групп приводит к тому, что правоконсервативные и/или клерикально-традиционалистские «социальные анклавы» на данном культурно-историческом этапе преобладающие во властных институциях, сформировали симулякр «культурного ядра», состоящий из причудливой смеси культурных образов Российской империи, мифологизированных представлений о советских духовных идеалах и достижениях, а также религиозных практик с их зрелищной, а потому столь привлекательной атрибутикой. Данный симулякр базируется не на валидных методологических основаниях, а на идеологически трансформированных и семантически выхолощенных концепциях «консерватизма» и «традиционализма». Парадоксальным образом данный симулякр дополняется прямой и косвенной медийной пропагандой успешности и материального благополучия. Подобный эклектичный «образ себя», транслируемый в культурное пространство России, формирует алогичные поведенческие стратегии и усугубляет мозаичность сознания, что далее мы рассмотрим на конкретном примере.
Мы уже указывали, что проанализированный выше конфликт радикально-
го феминизма и трансфеминизма также представлен в России, как и в других странах, но в несколько меньшем масштабе. Оговоримся, что феномен трансгендерно-сти был легитимизирован юридической правоприменительной практикой - Приказом Министерства здравоохранения Российской Федерации от 23.10.2017 г. № 850н «Об утверждении формы и порядка выдачи медицинской организацией документа об изменении пола». К сожалению, проведенный еще в 2017 году мониторинг «Нарушения прав трансгендерных людей в России», выявил 120 случаев нарушений прав человека. Большая часть - 29 случаев - связана со сферой труда. Если же мы вспомним о законодательном проекте 2020 года о запрете на усыновление детей людьми, прошедшими операцию по смене пола, то поймем, насколько абсурдной (и даже преступной) выглядит ситуация. Таким образом, Российская Федерация представляет собой запутанный лабиринт противоречивых норм и проектов, где жизненная практика находится в явном диссонансе с законодательством.
Юридически признанное, но при этом стигматизированное, изначально абсолютно мирное миноритарное образование принимает протестные формы и инсти-туализируется в условиях жесткой конфронтации и давления. Примечательно, что если в США сообщество трансгенде-ров начинало борьбу в интеллектуальной жизни - конференции, создание манифестов и публикация эссе в качестве ответа на трансфобные тексты, - то в России самопрезентация трансгендеров как миноритарной группы, не имеющей своих платформ и медиа, стигматизированной, а потому лишенной права на открытое высказывание (лишенной не формально-юридически, а самими репрессивными повседневными практиками), сразу обретает протестные формы. Причем протест носит вынужденной скрытый характер, обретая подчас комично-уродливые формы.
Перейдем к рассмотрению конкретного примера. Представляю вашему вниманию пост из социальной сети «ВКонтакте», при этом орфографию автора и визуальное оформление поста, (включая интервалы).
«Я была в женском образе в Никольском соборе на службе, / / продолжение 3 / /
В общем я там так в Никольском соборе и простояла и промолилась всю службу вместе с остальными в женском своём виде - я же для Бога девушка, но молилась я о своём и напрямую Иисусу Христу, Богу Отцу, Святому Духу, Я только иногда от-
ходила на лавочку присаживалась потому что была в высоких коричневых коженных сапогах на высоких каблуках, И, когда все начали рассходиться и я расслабилась, и зашагала по привычке на всю, то сапоги на мне зацокали громко - на все пространство собора, и одна из прихожанок на меня прошипела: „Т и х о"! Мне все понравилось, Я не была уверена что в ранее утро, когда я вышла, Никольский собор будет открыт и я попаду на служение - но все таки я попала и вместе со всеми была там в Никольском соборе на служение в женском виде соответствующем моей душе и молилась там вместе со всеми - я была там В ЖЕНСКОМ ! ! ! Я СДЕЛЛА ЭТО,, ! КРУТО,, ! ) ))
YES,, ! ) ) ) ) ) ) ) ) ) ) ) ) ) ) ) )
Я не сделала фоток потому, что недавно перебралась в Питер, и еще тогда не переустановила связь на более удобную мне тут, а потому не взяла с собой смартфон. Но примерно как на этих моих фото я выгляжу, также примерно я выглядела там в соборе, но я была без очков, И на мне было новое женское длинное джинсовое пальто «Roberto Bellini» синее, на моих ногах были коричневые кожанные высокие сапоги на высоких каблуках, на моём плече была на узком ремне небольшая синяя кожанная сумочка, на мне был атласный красный с белым с рисунком цветов и в черный горошек платок - красивый, и на мне были чёрные атласные дамские перчаточки для улицы, И вот так я вышла из дома с раннего утра, и вот так я была в женском образе на службе в Никольском соборе, и вот так я молилась там вместе со всеми, и так же я вернулась домой, Все мне понравилось» [9].
Проанализируем данный текстовый фрагмент, где каждая фраза - это своего рода шедевр и памятник эпохе.
Первое, что обращает на себя внимание, это орфография автора. В рамках культурологического дискурса мы бы могли ее и проигнорировать, но она оказывается принципиальна важна для понимания социокультурной ситуации в России в целом. Прежде всего, разумеется, перед нами очевидный индикатор уровня современного среднего образования России и его результатов. Т.е. мы должны признать следующее: либо гражданин/ка России фактически более не является носителем русского языка, либо перед нами пример стремительной эволюции языковых норм (подобного рода образцов использования русского языка мы могли бы привести гораздо больше, но нет никакого смысла в
количественном приумножении примеров, которые и без того всем прекрасно известны).
Далее, однако, следует обратить внимание на гораздо более серьезные и культурно значимые фрагменты текста. Автор/ка приехала в большой город из провинции (про переезд есть конкретное упоминание в тексте). При полном отсутствии начальных навыков русского языка, он/а прекрасно осведомлен/а о феномене трансгендер-ности. И представления о данном феномене, и выбранная самоидентификация прекрасно уживаются с религиозностью.
Особое внимание уделено описанию внешнего вида: и синее джинсовое пальто «Roberto Bellini» (можно предположить, что остальные вещи не были брендовыми или эти бренды упоминания не заслуживают), и сапоги на высоких каблуках, и, даже, подробное описание платка. Т.е. ав-тор/ке был предельно важен собственный портрет в церковном интерьере. Причем, в этом портрете особое значение имеют маркеры престижа.
Самое же главное, перед нами перфор-манс. Автор/ка бросает вызов, будучи одновременно субъектом действа и объектом, ибо перед нами прекрасный пример переформатированной телесности - он/а тот/ та, кем хочет быть в глазах других. Взгляд Другого делает ее/его той, кем он/а хочет быть. Без этого взгляда он/а утратить часть самоидентичности. И перформанс этот носит протестный характер, ведь автор/ка бросает вызов, и получает удовольствие от этого вызова, и это вызов вовсе не богу, ибо «я же для Бога девушка», а репрессивному социуму. Не случайно в предыдущем высказывании автор/ка сравнил/а себя с Pussy Riot: «Я недавно, в прошлый четверг переплюнула PUSSY RIOT, и сходила на утренне служение в церковь в православную тоже известную - в Николький собор в женском образе - я счас в Питер перебралась, и там в Никольском соборе я в женском образе на православный манер простояла вместе со всеми остальными верующими помолилась часа два» [9].
Вся ситуация является прекрасной репрезентацией современной российской ак-сиосферы и ситуации в духовной культуре в целом. Сочетание несочетаемого, эклектичность, мозаичность, разрушительные механизмы самозащиты и протестный характер самопрезентации - это основные черты современной российской культуры. Неоправданно репрессивные повседневные практики, стигматизация и эксклюзия инспирированные влиятельными псевдо-
традиционалистскими и клерикальными «социальными анклавами» усиливают конфронтацию и протестный характер многих движений, стремящихся всего лишь к выживанию в агрессивной среде. Вдвойне странно, когда эти репрессивные практики направлены на миноритарную группу, лишенную каких бы то ни было рычагов давления, агентов влияния, юридической защиты, да и просто каких бы то ни было организационных форм, но при этом стремящуюся максимально мимикрировать и соответствовать «социальному стандарту». И все это вместо того, чтобы поднимать образовательный, общекультурный уровень и заниматься просветительской работой.
Выводы
За конфликтами между различными субкультурами и меньшинствами скрываются гораздо более глубокие проблемы. Перед нами не просто вопросы идентичности и/или борьбы за признание, права, уважение и принятие. Перед нами глубинное отторжение монолитного цисген-дерного общества с его патриархальными основами, которое не оправдало себя, подарив человечеству страшные мировые войны, угнетение, неравенство, колониализм и «усредненного, нормального, ней-ротипичного» человека фордистских масс.
Если мы констатировали уход этих фордистских масс с арены социальной жизни вместе с эпохой модернизма, то почему сегодня удивляемся исчезновению и этого «нейротипичного персонажа», яв-
лявшегося базовой величиной той эпохи? Трансформация культурных реалий естественным образом приводит к и трансформации личности. Мы начали с цитат, вербализирующих идею «диктатуры меньшинств», но правомерно ли употребление здесь термина «диктатура», если среди этих меньшинств нет и не может быть единообразных требований и общего видения потребного будущего? С нашей точки зрения, мы вступили в эпоху культурного многоголосья, где каждый стремится быть услышан, а самое главное - имеет все шансы быть услышанным. Актуализация архаических практик бодимодификаций и практик изменённого сознания в сочетании с очевидным трайбализмом указывает на переход к новому типу культуры - возможно некоей «новой архаике».
Эпоха постмодернизма пыталась преодолеть травму модернизма посредством иронии, но есть травмы, которые уходят настолько глубоко, что ирония не может выступать в качестве адекватного механизма снятия конфликта. Миноритарные культуры вправе добиваться полного удовлетворения своих требований. Атомиза-ция культурного пространства будет продолжаться до тех пор, пока из активной социокультурной жизни не будет устранено все, что выступает в роли символического носителя ценностей ушедшей эпохи, причем не постмодернизма (эту эпоху можно рассматривать не более, чем неудачную попытку примирения с прошлым), а именно модернизма.
см со
О
Список литературы:
[1] Бурдье П. За рационалистический историзм / Пер. с фр. Н.А. Шматко // Социо-Логос постмодерниз-ма'97. Альманах Российско-французского центра социологических исследований Института социологии РАН. - М.: Институт экспериментальной социологии, 1996. - С. 9-29.
[2] Джокьякартские принципы. Принципы применения международно-правовых норм о правах человека в отношении сексуальной ориентации и гендерной идентичности / Пер., март, 2007 // Принципы Джокьякартские. - Интернет-ресурс. Режим доступа: http://yogyakartaprinciples.org/principles-ru/
(10.07.2021)
[3] Нарушения прав трансгендерных людей в России: результаты исследования Проект правовой помощи трансгендерным людям. - СПб.:, 2016. - 100 с.
[4] Паскаль Б. Мысли / Пер. с фр., вступ. статья, коммент. Ю.А. Гинзбург. - М.: Изд-во имени Сабашниковых, 1995. - 480 с.
[5] Пригожин И., Стэнгерс И. Порядок из хаоса / Пер. с англ. - М.: Прогресс, 1986. - 432 с.
[6] Стэндинг Г. Преариат: новый опасный класс. - М.: Ад Маргинем Пресс, 2014. - 328 с.
[7] Тоффлер Э. Третья волна / Пер. А. Мирер, И. Москвина-Тарханова, В. Кулагина-Ярцева и пр. - М.: Центр гуманитарных технологий, 2004. - 27.01.2011. - Интернет-ресурс. Режим доступа: https:// gtmarket.ru/library/basis/4821 (04.05.2021)
[8] Тоффлер Э. Шок будущего / Пер с англ. Руднева Е. и пр. - М.: ООО "Издательство ACT", 2002. - 557, [3] с.
[9] Трансфеминизм / Transfeminism // ВК»ВКонтакте» - Интернет-ресурс. Режим доступа: https://vk.com/ transfeminism. (02.06.2021)
[10] Чукуров А.Ю. Трансгендерность как феномен культуры и его репрезентация в художественном тексте // Общество. Среда. Развитие. - 2017, № 3. - С. 53-60.
[11] Park R.E. Human migration and the marginal man // American Journal of Sociology. Vol. 33. - 1928, № 6.
[12] Stonequist E.V. The Marginal man. A Study in personality and culture conflict. - N.Y.: Russel & Russel, 1961. - P. 218.
