CC BY
71
ИСТОРИЯ
Вестн. Ом. ун-та. 2009. № 3. С. 110-115.
УДК 930
А.Н. Бикташева
Казанский государственный университет
«СОЦИАЛЬНЫЙ КАПИТАЛ» КАЗАНСКИХ ГУБЕРНАТОРОВ (ПЕРВАЯ ПОЛОВИНА XIX В.)
Исследуются механизмы назначений и социальный облик казанских губернаторов первой половины XIX в.
Ключевые слова: кадровая политика, «социальный капитал», губернаторы, формулярные списки.
Кадровая политика верховной власти Российской империи в последние годы вызывает активный интерес исследователей институциональной истории. Во многом это объясняется современной властной инициативой по совершенствованию вертикали исполнительной власти, возрождением института губернаторства. Изучение механизмов назначения и увольнения губернаторов [1] подвело меня к пониманию, что постепенно, не сразу, назначения губернаторов стали производиться с учетом экономического потенциала «вверяемой губернии», специфики социального и этнокультурного состава населения региона, с учетом имущественного положения и личных качеств кандидата в губернаторы.
Общеизвестно, что в начале XIX в. с основанием в России министерской системы подбор кандидатов на губернаторские вакансии переместился в министерство внутренних дел. Этот сложившийся порядок получения должности начальника губернии оставался неизменным во все время существования института губернаторства. Губернаторы в Бельгии, префекты во Франции и в Италии тоже «ближайшим образом были подчинены министру внутренних дел» [2]. Отныне всё делопроизводство о назначении, перемещении, награждении и увольнении губернаторов было переведено в департамент полиции исполнительной, затем в департамент общих дел. Процедура назначения начальников губернии выглядела следующим образом: претенденты в губернаторы отбирались министром внутренних дел, он лично делал сообщение о них императору после чего издавался именной указ о назначении кандидата, который затем выносился на утверждение в Сенат. Фактически же комплектование корпуса губернаторов отныне сосредотачивалось в руках министра внутренних дел [3].
В советской исторической литературе бытовало мнение, что подбор кандидатов на губернаторские посты определялся знатностью, протекцией и другими соображениями, далекими от уровня подготовки и деловых качеств [4]. Впервые эти утверждения были поставлены под сомнение американским исследователем Р. Роббинсом [5]. Мне также пришлось убедиться в том, что и в начале века министр внутренних дел прилагал к
© А.Н. Бикташева, 2009
поиску «достойнейших» кандидатур немало усилий. Каждый кандидат в губернаторы должен был соответствовать целому набору требований. Однако их инкорпорирован-ность в высшую политическую элиту сама по себе не исключала ревизий Сената, проверок Комитета министров, донесений тайной полиции или жалоб местного дворянства. С момента получения должности все губернаторы оказывались в едином правовом поле, поэтому в реалиях повседневной службы многое зависело от их профессионализма, деловых и личностных качеств. Унифицированные представления о службе губернаторов можно реконструировать на основе формулярных списков. Вместе с тем они дают возможность их контекстуализиро-вать.
Избрав Казанскую губернию в качестве модели изучения критериев отбора губернаторов, мне удалось выявить 14 формулярных списков из 17 начальников губернии. У остальных сведения биографического характера пришлось восстанавливать по другим источникам. Сложнее всего, оказалось обнаружить формуляры гражданских губернаторов первой чет-верти XIX в. В местном архиве они не сохранились по причине пожара. В Санкт-Петербурге (Российском государственном историческом архиве) учёт военных чинов был поставлен лучше по сравнению со статскими чинами. Послужные списки начальников губерний первых лет существования Министерства внутренних дел встречаются крайне редко. Не упрощали поиск даже специально составленные в архивах Москвы (РГВИА) и Петербурга (РГИА) коллекции формуляров. Приходилось в их поиске продираться сквозь толщу бумаг текущего министерского делопроизводства.
Матрица формулярного списка складывалась постепенно. При Николае I в ней стали обязательными статьи следующего содержания: фамилия имя и отчество, возраст, вероисповедание, сословное происхождение, образование, имущественное положение, наличие недвижимой собственности, награды, хроника службы. Имелась графа - «значился ли под судом», предоставлялись сведения о семье. Анализом и интерпретацией этих данных занимался целый ряд советских и зарубежных исследователей. Американский исследователь В. М. Пинтнер осуществил сравни-
тельный анализ сословных и профессиональных характеристик провинциальной и центральной российской администрации начала XIX в. [6]. П.А. Зайончковский составил на их основе статистический «срез» состава российских губернаторов на 1853 г. [7]. В трудах его последователей стала прослеживаться динамика изменений губернаторского корпуса Российской империи [8]. Параметры выявленной статистики позволили поместить исследуемую группу казанских правителей в контекст развития российской бюрократии XIX в.
Вместе с тем иные возможности изучения формуляров предоставляет взгляд на социальные группы сквозь персональную биографию. В современной немецкой исторической науке данный подход концептуализирован в понятиях «социальная структура жизненного пути» или «биография как институт» [9]. Согласно ему, социальное происхождение, образование, профессиональная подготовка, а также начало трудовой деятельности, являют собой факторы, определяющие индивидуальные и групповые жизненные стратегии, а они в свою очередь напрямую связаны с общественными структурами и институтами власти. Применение данного подхода к формулярным спискам казанских губернаторов позволяет выявить накопленный ими «социальный капитал», т. е. материальные, социальные, образовательные ресурсы, а также наличие или отсутствие в предшествующей карьере опыта администрирования.
Ресурсный подход Пьера Бурдье предполагает наличие и оценку объема данных ресурсов [10]. На мой взгляд, значимость такого «капитала» для российского чиновника становилась решающей в момент их карьерного продвижения. В случае с губернатором в период его нового назначения и интеграции в новой среде. К показателям губернаторского «капитала» можно отнести: родовые и семейные связи, столичные знакомства, недвижимость, образование, военный и управленческий опыт, награды и репутацию.
Начнем с возрастного показателя. Чины генерал-майора, генерал-лейтенанта, действительного статского советника и тайного советника (IV - III класс по табели о рангах), по достижению которых происходило назначение в губернаторы, обретались по вы-
слуге лет, т. е. в зрелые годы. Поэтому, как правило, будущие губернаторы были людьми предшествующего царствования. В своем большинстве к моменту назначения - это были отставные генералы. Из 17 казанских правителей 14 имели за плечами военную службу. Шестеро были военными губернаторами, оставшиеся восемь гражданских губернаторов имели военные чины от штабс-капитана до генерал-майора. И только трое продвигались по статской службе (А. И. Му-ханов, П.А. Нилов и И.Г. Жеванов).
Стоит заметить, что большинство казанских гражданских губернаторов имели чин генерал-майора или действительного статского советника (IV класс), а сменившие их николаевские военные губернаторы были в чинах генерал-лейтенанта. Все они были причислены к Свите Его императорского Величества, что также способствовало их «узнаваемости» и придавало им дополнительный статусный вес.
За весь исследуемый период, вступивших в должность губернатора в возрасте 36-40 лет значится лишь два человека (А.А. Аплечеев и Ф.П. Гурьев). Оба они получили этот пост при Александре I. Самым молодым правителем Казанской губернии оказался П.П. Пущин (при назначении ему было всего 29 лет); в возрасте от 45 до 50 лет управляли 4 человека - А.Я. Жмакин, О.Ф. Розен, И. А. Боратынский, Е.П. Толстой; 50 до 55 лет - 5 человек - Н.И. Кацарев, Б.А. Мансуров, С.С. Стрекалов, С.П. Шипов, П.Ф. Козля-нинов. Оставшиеся двое вступили в должность от 56 до 60 лет - И.А. Толстой и И.Г. Жеванов. Таким образом, оптимальным возрастным интервалом казанских назначенцев оказался период от 45 до 55 лет. По четвертям века также можно выделить средние показатели: средний возраст казанских губернаторов первой четверти XIX в. составил 44 года, во второй четверти - 51 год.
Эти локальные показатели уверенно вписываются в общероссийскую статистику. Так, к 1825 г. подавляющее большинство правящей элиты еще не достигло и 50 лет, а средний возраст гражданских губернаторов составил 46,3 года [11]. Объяснением «омолаживания» высшей бюрократии является Отечественная война 1812 г., позволившая ускорить военную карьеру, а затем перейти высшему офицерству на статскую службу. К середине XIX в. состав российской бюро-
кратии заметно постарел. По подсчетам П.А. Зайончковского, к 1853 г. среди сенаторов уже преобладали лица старше 60 лет -их было 62,8 % (в 1825 г. - 37,9 %). Среди гражданских и военных губернаторов явно превалируют 50-летние - их 54 % [12].
О подготовленности к административной деятельности губернаторов можно судить на основании данных об образовании, управленческом опыте. Применительно к образованию речь не идёт о специальной систематической подготовке. Как правило, данная графа в послужном списке заполнялась формально - «читать писать умеет. Арифметику и геометрию знает и по французски говорить умеет». Это то, что включал необходимый образовательный минимум для бюрократии того времени. Университетского аттестата никто из казанских губернаторов не имел. А ведь по подсчетам О.В. Моряковой во второй четверти века 21,6 % российских губернаторов являлись выпускниками университетов [13]. Среди казанских начальников губернии превалировали выпускники кадетского и пажеского корпусов. Таковых было 10 человек из 17. Судить об образовании семи остальных губернаторов по имеющимся в моём распоряжении источникам трудно. Можно предположить, что оно могло быть домашним.
Что касается наличия административного опыта, то здесь выявляется достаточно устойчивая тенденция. Так, в первой четверти века только у П.А. Нилова за плечами была практика управления Тамбовской губернией. При этом почти у всех казанских гражданских губернаторов имелся в биографии «казанский след». Он был связан либо со службой отца и юношескими годами, либо с наличием здесь родственников. Сам факт учёта при назначениях этого информационного ресурса не оставляет сомнений. Более того, знание места и обстоятельств будущей службы было преимуществом кандидата. Уже при Николае I критерии отбора губернаторов меняются. В Казань назначались только искушенные административной практикой военные губернаторы: С.С. Стрекалов ранее губернаторствовал в Тифлисе, С.П. Шипов в Варшаве, И.А. Боратынский в Ярославле.
В сословном отношении все казанские начальники губернии были потомственными дворянами: один имел титул графа, двое были баронами. Но земельные владения, ис-
числяемые в то время в крепостных душах, у всех были разные. Размеры недвижимости или их отсутствие удалось выявить только для 11 исследуемых персон: П.П. Пущин имел 80 душ в Тверской губернии1; Б.А. Мансуров - 17 душ дворовых2; Ф.П. Гурьев (и.о. губернатора) - 1 206 душ в Тульской и Ярославской губерниях; И.А. Толстой - 1 296 душ в Тульской и Орловской губерниях; А.Я. Жмакин (и.о. губернатора) - 815 душ в Казанской, Оренбургской и Саратовской губерниях; С. С. Стрекалов владел 3 000 душ в Полтавской губернии, а также за первой женой имел 450 душ в Тульской губернии
[14]; за С. П. Шиповым значились 500 душ в Ярославской губернии вместе с наследниками родного брата и 1 000 душ за женой в Тульской губернии; И.А. Боратынский имел 400 душ в Тамбовской и Смоленской губер-ниях3; Е.П. Толстой совместно с женой владел 1 262 крестьянами в Смоленской и Саратовской губерниях (кроме того, у него был дом в Москве) [15]. Установлено, что у Г.И. Жеванова и П.Ф. Козлянинова поместий вообще не было.
В силу того, что послужные списки в первой четверти века чиновники заполняли сами, сведения о поместьях чаще вообще не прописывались, умалчивались, поэтому данные документы не отражали реального имущественного состояния. К примеру, в биографическом исследовании Н.Н. Гусева раскрывается действительное финансовое состояние дел графа Ильи Андреевича Толстого. По подсчетам его управляющего за ним и его женой в 1812 г. числилось 1 296 крепостных душ, к тому же имелся каменный дом в Москве. В имениях семейный доход приумножали три винокуренных завода и ткацкая промышленная фабрика [16]. Казалось бы, на лицо материальное благополучие, но оно оказалось иллюзорным. Сумма долгов И.А. Толстого превышала его доходы. А после войны 1812 г. его семейство вообще находилось на грани разорения. Губернаторство положение дел не поправило. К 1819 г. долги вместе с процентами выросли до полумиллиона рублей, поэтому в 1829 г. было продано имение Никольское, в 1851 г. главное имение Поляны [17].
В практике казанских назначений это был не единственный случай имущественной несостоятельности губернатора. Сменивший Толстого тамбовский губер-
натор П.А. Нилов тоже числился в должниках Заемного банка на сумму в 400 тысяч рублей. Кроме заложенного имения у него был дом в Петербурге и винокуренный завод. Такого рода данные о финансовых проблемах государственного служащего в служебных формулярах не отражались. Они всплывали в материалах сенаторских ревизий, фигурировали в делопроизводственной документации по делам об увольнениях. Их учёт позволяет сделать вывод, что в Александровскую эпоху при отборе кандидатов решающим фактором оказывались личные качества человека, а не специфика губернии. Этот вывод основывается на знании исторического контекста. Дело в том, что в Казанской губернии дореформенного периода насчитывалось примерно двадцать крупных землевладельцев, которые владели от 500 до 1 000 душ. Основную же массу местного дворянства составляли средние и мелкие душе- и землевладельцы: 245 помещикам принадлежало от 100 до 500 душ, 219 - от 50 до 100 крепостных [18]. В качестве сравнения обратимся к размерам душевладения губернского предводителя дворянства Г.Н. Киселёва - одного из инициаторов отставки целого ряда казанских губернаторов Александровской поры. По разным губерниям за ним числилось 1 521 человек [19]. То есть его состояние значительно превышало владения современных ему губернаторов. По-видимому, размеры недвижимости, а также финансовое состояние начальников помещичьих губерний, поначалу не слишком заботили правительство Александра I. Но когда эти проблемы стали проговариваться в конфликтных ситуациях, когда они стали предметом обсуждения и порицания со стороны местного дворянства, тогда правительство вынуждено было учесть эти уроки. И поэтому, не сложно заметить, что имущественный статус николаевских ставленников по величине душевладений не уступал самым состоятельным казанским помещикам.
В пользу разумности назначений материально обеспеченных губернаторов в Казань свидетельствует и продолжительность их службы. Так, из 9 губернаторов первой четверти века 7 управляли губернией от 1 до 3 лет (А. А. Аплечеев по причине смерти). И.А. Толстой прослужил 4,5 года и только Б.А. Мансуров губернатор-
ствовал 10 лет вплоть до своей смерти. Так сложилось, что во второй четверти века все гражданские губернаторы ушли со своего поста либо по причине смерти, либо из-за слабого здоровья. Военные же губернаторы правили стабильно от 5 до 10 лет. С.С. Стрекалов и И.А. Боратынский по 10 лет (с вычетом у последнего срока отпуска), С.П. Шипов и П.Ф. Козля-нинов по 5 лет каждый.
По подсчетам О. В. Моряковой в целом по России при Николае I из 87 губернаторов только 11 человек (12,6 %) выполняли свои обязанности от 5 до 10 лет. Большинство - 58,6 % оставались на этом посту менее двух лет [20]. Автор приходит к выводу, что частая сменяемость губерна-
торов была составной частью правительственной политики, а длительность пребывания в должности была характерна лишь для столичных и окраинных губерний. Из этого следует, что казанское «губернаторское долголетие» явление не типичное. Достигнутая стабилизация административной жизни объясняется стратегией интеграции военных губернаторов в состав губернской элиты, а общность траекторий их судеб подтверждает эффективность отбора кандидатов для управления конкретной губернией. Более тщательная реконструкция механизма губернаторских назначений требует анализа практической деятельности губернатора, в том числе обстоятельств их увольнения.
Список казанских губернаторов первой половины XIX в.
Губернатор В должности (по данным А. Пупарева)*
Пущин Павел Петрович, военный губернатор, генерал-майор 1798-1801
Муханов Александр Ильич, гражданский губернатор, действительный статский советник 1799-1801
Аплечеев Александр Андреевич, гражданский губернатор, действительный статский советник 1801-1802
Кацарев Николай Иванович, гражданский губернатор, тайный советник 1802-1803
Мансуров Борис Александрович, гражданский губернатор, действительный статский советник 1803-1814
Гурьев Федор Петрович, вице-губернатор управлял губернией с сентября 1814 по август 1815
Толстой Илья Андреевич, гражданский губернатор, статский советник, граф 1815-1820
Нилов Петр Андреевич, гражданский губернатор, действительный статский советник 1820-1823
Жмакин Александр Яковлевич, вице-губернатор, статский советник управлял губернией с 1823 по 1826
Розен фон Отто Федорович, гражданский губернатор, статский советник 1826-1828
Тургенев Александр Иванович, действительный статский советник, назначен губернатором, но в должность не вступил, губернией управлял вице-губернатор Филиппов 1828-1829
Жеванов Иван Григорьевич, гражданский губернатор, действительный статский советник 1829-1830
Пирх Альберт Карлович, гражданский губернатор, генерал-майор, барон ноябрь 1830 - май 1831
Стрекалов Степан Степанович, военный губернатор с управлением гражданской частью, генерал-лейтенант 1831-1841
Шипов Сергей Павлович, военный губернатор с управлением гражданской частью, генерал-лейтенант, затем - генерал от инфантерии 1841-1846
Боратынский Ираклий Абрамович, военный губернатор с управлением гражданской частью, генерал-лейтенант 1846-1857
Толстой Евграф Петрович, военный губернатор, генерал-майор, граф управлял губернией с 9 июля по 19 декабря 1850
Козлянинов Петр Федорович, военный губернатор с управлением гражданской частью, генерал-лейтенант 1858-1863
*Пупарев А. Казанские губернаторы // Казанские губернские ведомости. 1856. № 45-48.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 При этом не упоминалось, что его отцу при Павле
в наследуемое владение передавалось 1300 душ в Минской губернии. См.: РГАДА. Ф. 286, Оп. 2. Д. 128. Л. 32.
2 В некрологе Мансурова (Казанские известия.
1811. № 10) среди его наград были названы и имущественные поощрения - «...в бозе почивающая Великая Монархиня, наградила подвиги его поместьями в Польских губерниях.», хотя об этих землях в его формуляре не упоминалось. Оставалась свободной и графа об имущественных приобретениях за второй женой - княгине Баратаевой.
3 По духовному завещанию он передал имение в
Смоленской губернии жене (детей у них не было). См.: РГАДА. Ф. 1609. Оп. 1. Д. 147. Л. 1-2.
ЛИТЕРАТУРА
[1] См.: Бикташева А.Н. Механизм назначения губернаторов в России в первой половине XIX века // Отечественная история. 2006. № 6. С. 31-41; Ее же. Надзор над губернаторами в России в первой половине XIX в. // Вопросы истории. 2007. № 9. С. 97-105.
[2] Шишкин Р.А. Обзор иностранного законодательства о местном управлении // Материалы высочайше учрежденной комиссии для составления проектов местного управления. СПб., 1883. Т. 8. С. 13.
[3] РГИА. Ф. 1286. Оп. 1. Д. 256; Д. 117; Д. 13.
[4] Зайончковский П.А. Правительственный аппа-
рат самодержавной России в XIX в. М., 1978. С. 210; Ерошкин Н.П. Бюрократизм в СССР сквозь призму истории // Государственные учреждения и общественные организации СССР. М., 1989. С. 38; Оржеховский И.В. Из истории внутренней политики самодержавия в 60-70-х годах XIX века. Горький, 1974. С. 77.
[5] Robbins R. G., jr. Choosing the Russian Gover-
nors; The Professionalisation of the Gubernatorial Gorps // The Slavonic and East European Review. 1980. Vol. 58. No 4. P. 542-543; The Tsar's Viceroys Russian Provincial Governors in the Last Years of the Empire. lihaca and London, 1987.
[6] Pintner W.M. The Social Characteristics of the Early Nineteenth - Century Russian Bureaucracy // Slavis Revien. 1970. Vol. 29. № 3. P. 429-443.
[7] Зайончковский П.А. Правительственный аппа-
рат самодержавной России в XIX в. М., 1978. С. 149-153.
[8] См.: Киселев И.Н, Мироненко С.В. О чем рас-
сказали формулярные списки // Число и мысль. М., 1986. Вып. 9. С. 6-31; Шумилов М. М. Местное управление и центральная власть в России в 50-х - начале 80-х гг. XIX в. М., 1991. С. 86-92; Морякова О.В. Система местного управления России при Николае I. М., 1998. С. 41-45; Матханова Н.П. Высшая администрация Восточной Сибири в середине XIX в.: Проблемы социальной стратификации. Новосибирск, 2002. С. 71-73. Приложение.
[9] См. подр.: Блоссфельд Х.-П, Хьюнинк И. Ис-
следование жизненных путей в социальных науках: темы, концепции, методы и проблемы / пер. с нем. К. Тимофеевой // Журнал социологии и социальной антропологии. 2006. Т. 9. № 1. С. 15-44.
[10] См.: Bourdieu P. The forms of capital // J.G. Richardson (ed.) Handbook of Theory and Research for the Sociology of Education. Greenwood Press, 1986. P. 241-258.
[11] Киселев И.Н., Мироненко С.В. О чем рассказали формулярные списки // Число и мысль. М., 1986. Вып. 9. С. 19, 23.
[12] Зайончковский П.А. Правительственный аппарат самодержавной России в XIX в. М., 1978. С. 152.
[13] Там же. С. 43.
[14] ОПИ ГИМ. Ф. 300. Ед. хр. 1. Л. 37 об-38. Духовное завещание Ф.С. Стрекалова за 1797 год (отца С.С. Стрекалова). Оно подтверждает указанные в формулярном списке сведенья.
[15] Эхо веков. 2004. № 1. С. 69.
[16] Гусев Н.Н. Лев Николаевич Толстой. Материалы к биографии с 1828 по 1855 год. М., 1954. Приложение IX. С. 621-623.
[17] Там же. Приложение XI. С. 623-624.
[18] Фролова С.А. Казанская ветвь дворянского рода Молоствовых: дис. . канд. ист. наук. Казань, 1998. С. 209.
[19] РГИА. Ф. 1349. Оп. 4. Д. 95. Л. 42 об. - 43.
[20] Морякова О.В. Система местного управления России при Николае I. М., 1998. С. 45.
