CC BY
48Давыдова Н.М.
СОЦИАЛЬНЫЙ КАПИТАЛ КАК ФАКТОР ФОРМИРОВАНИЯ И ВОСПРОИЗВОДСТВА СОЦИАЛЬНЫХ НЕРАВЕНСТВ
Исследовательская проблема ресурсов и капиталов серьезно обозначилась на повестке дня не так давно и до сих пор является сложной и спорной как в теоретическом, так и в методологическом смысле. Собственно сама по себе концепция берет свое начало с работ П. Бурдье и ряда других западных социологов, которые несколько десятилетий назад предложили более гибкий, чем классические теории социальной стратификации, взгляд на определение социального класса не только по экономическим и политическим критериям, но шире — по объему и структуре различных видов ресурсов (капиталов)1. Социальный капитал в этой связи начал рассматриваться как особая составляющая ресурсного потенциала, которая способна оказывать активное влияние на процессы социально-экономической дифференциации.
В настоящее время социологи все в большей степени склоняются в сторону понимания социального капитала как исходного принципа социального поведения индивидов в сочетании с социальным контекстом того общества, в котором они живут. Более того — часто высказывается мнение, что в современном обществе социальный капитал имеет существенное значение, поскольку может быть конвертирован или использован в качестве замены экономических ресурсов. Между тем, остается много методологических неясностей и противоречий, в частности в том, как операционализировать само понятие социального капитала. Ведь не уяснив до конца, каким образом социальные ресурсы превращаются в социальный капитал и какова степень его ликвидности, трудно анализировать проблему в целом. На это обращают внимание многие российские социологи, проявляющие в последнее время повышенный интерес к этой исследовательской проблеме как на теоретическом, так и на эмпирическом уровне. Достаточно упомянуть работы Е. Аврамовой, В. Ра-даева, Н. Тихоновой и ряда других исследователей2.
1 Бурдье П. Социальное пространство и генезис классов // Вопросы социологии. 1992. Т. 1. №1. С. 17-33.
2 Авраамова Е.М., Логинов Д.М. Социально-экономическая адаптация: ресурсы и возможности // Общественные науки и современность. 2002. №5. С. 24-34; Радаев В.В. Понятие капитала, формы капиталов и их конвертация // Экономическая социология. 2002. Т. 3. № 4. С. 20-32; Тихонова Н. Е., Давыдова Н.М. Методика расчета ресурсной обеспеченности при анализе социальной стратификации // Социологические исследования. 2006. №2. С. 29-41.
Добавим, что и в среде западных социологов не стихают дебаты по этому поводу, хотя до полной теоретико-методологической ясности пока далеко. Известно, что основными «антагонистами» в понимании проблемы социального капитала являются Р.Д. Путнэм и Д.С. Коулмен, которые в теоретическом плане по разному подходят к самой ее сути3. С одной стороны, социальный капитал рассматривается как ресурс, призванный в рамках социальной сплоченности и гражданской солидарности способствовать дальнейшему демократическому и экономическому развитию общества, с другой — в более широком смысле — как те отношения и социальные сети, которые определяют характер и качество взаимодействия между общественным и частным4. Другими словами в основе концепции Путнема и его сторонников лежит принцип доверия к основным институтам гражданского общества, в то время как ключевым моментом концепции Коулмена является идея социальных сетей.
В целом, речь о социальном капитале можно вести только тогда, когда наличие и объем социальных ресурсов позволяет большинству, его имеющих, осуществлять восходящую социальную мобильность и наращивать уровень собственного благосостояния. К сожалению, оценки степени развития того или иного ресурса, а, соответственно, и его роли в процессе занятия индивидом соответствующего места в социальной структуре, не могут опираться на данные официальной статистики, поскольку они просто отсутствуют. В этой связи единственным важнейшим источником анализа этой проблемы на сегодняшний день являются данные массовых репрезентативных опросов.
В российской социологии пока недостаточно глубоких всесторонних исследований капитала социальных сетей, хотя, безусловно, такие исследования проводились и проводятся. Однако до сих пор эмпирические данные по этой проблематике крайне ограничены (пожалуй, систематически их предоставляет только РМЭЗ). Однако остается не до конца ясным, каким образом обладание социальным капиталом определенного объема и качества отражается на статусных позициях различных групп российского населения и какова роль социального капитала в процессе формирования и воспроизводства социальных неравенств.
Исходя из этого, Институтом социологии РАН в марте 2006 года было предпринято специальное исследование «Социальная политика
3 Coleman, J.S. Social Capital in the Creation of Human Capital // in Partha D. & I. Serageldin (eds.). Social Capital: A Multifaceted Perspective. — Washington, D.C.: The World Bank, 2000; Putnam, R. D. Making Democracy Work: Civic Traditions in Modern Italy. Princeton, NJ: Princeton University Press, 1993.
4 См.: Социальный капитал и социальное расслоение в современной России / Под ред. Джудит Л. Твигг и Кэйт Шектер. М.: Альпина Паблишер, 2003.
и неравенство» (руководители исследования — М.К. Горшков и Н.Е. Тихонова). Исследование носило общероссийский характер и осуществлялось в 11 крупных территориально-экономических районах Российской Федерации плюс города Москва и Санкт-Петербург. Выборка исследования строилась на двухступенчатой основе и имела квотный характер. При формировании выборки соблюдались половые, возрастные, территориально-поселенческие пропорции генеральной совокупности в соответствии с данными Федеральной службы государственной статистики России, что обеспечивало ей необходимую репрезентативность. Объем выборки составил 1750 респондентов в возрасте от 18 лет и старше, которые представляли основные социально-профессиональные группы, включая незанятое население (пенсионеров, студентов, безработных, домохозяек).
Одной из задач проведенного исследования являлось уточнение особенностей функционирования социального капитала в российских условиях. Необходимо было составить более точное представление о его сущности и структуре, разобраться, насколько обладание социальным капиталом и степень его развитости способствует занятию более высокого места на социальной лестнице; как это влияет на субъективную самооценку степени благополучия и уровня жизни в целом, а значит и на восприятие остроты социальных неравенств, и, наконец какова роль социального капитала, находящегося в распоряжении россиян, в процессе ускорения или замедления чрезмерной поляризации различных социальных слоев.
Инструментарий проведенного исследования специально конструировался с целью получения максимально полной информации об объеме и характере социальных связей, контактов, взаимодействий населения и условий функционирования существующих социальных сетей. В данном исследовании под социальным капиталом понималась включенность в систему отношений, способствующая наращиванию совокупного капитала и, как следствие этого, углублению неравенства в обществе5. Тем самым в основу анализа была заложена идея социальных сетей. При этом главной задачей являлось понимание того, как именно социальный капитал, приобретаемый и наращиваемый через сети, воздействует на положение индивидов в системе стратификации общества, и какой из ресурсов сетей более, а какой — менее значим для реального положения населения.
Исходя из расширительной трактовки проблемы, нами была предпринята попытка взглянуть на социальный капитал с двух сторон: 1) как на пребывание в «мэйнстриме», когда население живет с ощуще-
5 Тихонова Н.Е. Социальный капитал как фактор неравенства // Общественные науки и современность. 2004. №4. С. 24-35.
нием включенности в разветвленную систему межличностных и меж-семейных контактов и отношений, то есть обладает развитым социальным ресурсом; и 2) как на систему значимых связей, то есть таких наиболее дефицитных видов социальных сетей, которые могут быть использованы для наиболее эффективного решения сложных жизненных проблем и расширения жизненных шансов.
Начнем с того, что пребывание в мейнстриме для россиян означает нахождение в разветвленной системе надежных родственно-дружеских контактов, жизнь с ощущением удовлетворенности возможностями общения, уверенностью в потенциальной поддержке близких в случае необходимости («когда есть, на кого положиться») и в состоянии психологического комфорта без ощущения одиночества. Не зря семейные разлад и, отсутствие поддержки со стороны родственников и друзей воспринимаются в российском сообществе как факторы, которые на фоне экономических трудностей способны не только ухудшить самочувствие человека, но и привести его на порог реальной бедности (22% и 15% опрошенных соответственно заявили, что они знают о таких житейских ситуациях на примере бедных из своего непосредственного окружения). Поэтому россияне традиционно придают столь большое значение такому компоненту своей жизнедеятельности как включенность в социальные сети, которая существенно облегчает процесс преодоления многих трудностей и проблем повседневной жизни.
По данным проведенного исследования, свыше 80% населения находится в «мейнстриме», то есть живет с ощущением удовлетворенности интенсивностью своих социальных контактов. Только 17% опрошенных констатировали, что в жизни им не удалось приобрести надежных друзей, всего 7% считает свои возможности общения плохими, 6% и 4% соответственно за последнее время столкнулись с такими проблемами как отсутствие общения с родственниками и одиночество.
В этой связи можно предположить, что вклад социального багажа российских семей (связей, взаимодействий, помощи между родственниками, друзьями, соседями, коллегами по работе) должен как-то отражаться на их уровне жизни в целом и на их материальном положении в частности. Ведь помимо собственно денежных средств, население располагает значительным запасом других возможностей для получения материальных благ (это, прежде всего, самообеспечение в рамках работы в домашнем хозяйстве и на приусадебных участках для удовлетворения основных потребностей семьи, а также взаимопомощь, то есть неформальный обмен ресурсами и услугами).
К сожалению, количественные данные, полученные нами на основе представленных респондентами сведений об источниках доходов, не слишком адекватно отражают фактический объем и действительную роль семейно-дружеской поддержки в повседневной жизни лю-
дей. Так, о наличии помощи родственников и друзей в структуре совокупных доходов семьи сообщили всего 4% опрошенных (о доходах, получаемых с приусадебных участков, россияне говорили куда более охотно — их доля составила 27%).
Исследователи постоянно будут сталкиваться с проблемой некоторого несоответствия размера декларируемых денежных доходов на тот или иной период времени и фактическим уровнем материального благосостояния населения. В данном случае проблема заключается в том, что взаимообмены ресурсами и услугами, совершаемые между родственниками, друзьями, коллегами, стали настолько органичным компонентом российской модели выживания, что зачастую просто не замечаются, воспринимаются как нечто само собой разумеющееся, рутинное, естественно вплетенное в ткань повседневной жизни. От этого реальная значимость подобного взаимодействия не перестает оставаться достаточно существенной. Понять действительный (а не декларируемый) масштаб включенности в социальные сети, получить представление о структуре и видах получаемой помощи, характере и условиях ведущихся взаимообменов, разобраться, что в целом стоит за расхожим понятием «получаю помощь со стороны или все решаю через связи» в российском контексте мы и пытались на базе проведенного исследования. Только это дает возможность судить о главном — об объеме социального капитала населения и его влиянии на глубину социальной дифференциации.
В исследовании был предусмотрен специальный блок вопросов, позволяющий составить подробное представление о том, какие виды поддержки, блага или услуги приходилось получать населению со стороны непосредственного окружения. В результате проведенного анализа мы можем судить об активном функционировании сложившихся неформальных сетей взаимопомощи в повседневной жизни россиян. Данные исследования демонстрируют, что на самом деле две трети российских семей получают различные виды помощи со стороны непосредственного окружения, хотя и не всегда упоминают об этом в ответах на прямые вопросы о структуре совокупных доходов. В среднем по России о получении помощи сообщили 67% опрошенных. Если же учесть также и тех респондентов, которые, не пользуясь поддержкой близких, поддерживают их сами, то мы можем констатировать, что до 80% населения России являются участниками родственно-дружеских взаимообменов помощью. Тем самым речь следует вести о массовой включенности россиян в неформальные сети поддержки, что является чертой общепризнанного российского образа жизни и свидетельством пребывания в мейнстриме.
Причем значимость этого компонента жизнедеятельности со временем только возрастает. Так, по данным общероссийского репрезен-
тативного опроса, проведенного РНИСиНП в октябре 2000 года, о получении помощи со стороны сообщила только половина опрошенных6. За эти годы возросли объемы получения всех видов помощи (пожалуй, кроме предоставления натуральных ресурсов — продуктов, вещей и т.п.), что свидетельствует об активизации использования социального капитала российским населением в процессе адаптации к новой экономической реальности. (см. табл.).
Таблица. Помощь, получаемая российскими семьями со стороны непосредственного окружения (родственников, соседей, друзей, знакомых) (в % от
получавших)
Виды получаемой помощи 2000 2006
В решении материальных проблем 15 21
Транспортом 10 18
В ремонте или строительстве дома, квартиры, дачи, машины 7 17
На садово-огородном участке 13 17
По хозяйству (покупка продуктов, уборка, готовка и т.п.) 7 16
Продуктами, вещами и т. п. 16 15
В организации празднеств и ритуальных обрядов 4 13
В быту (пошив одежды, стрижка, мелкий ремонт и т.п.) 3 12
По уходу за ребенком 5 11
По уходу за больными, престарелыми 2 7
В трудоустройстве 6 11
Содействие в доступе к должностным лицам, представителям власти нет данных 8
Оказание профессиональных консультаций и услуг, включая лечение и обучение на дому 2 6
Принятие родственников, включая детей, на отдых 3 6
Не получали помощи 51 33
В исследовании мы старались в максимальной степени учесть разные стороны социальных взаимосвязей на индивидуальном уровне. Как видно их полученных данных, функциональные характеристики социальных сетей весьма разнообразны, а получение различных видов помощи тесно связано с разными видами деятельности их участников. Причем, родственно-дружеская поддержка, получаемая респондентами, имеет разное наполнение — материальное, ресурсное, инструментальное, информационное. Не следует забывать и о психологической функции сетей, состоявшей в сопереживании, участии в судьбе человека (о том, что получают регулярную моральную поддержку и
6 Давыдова Н.М. Способы выживания домохозяйств в ситуации кризиса занятости одного из членов семьи // Государственная социальная политика и стратегии выживания домохозяйств / Под. общ. ред. О.И. Шкаратана. М.: ГУ-ВШЭ, 2003. С. 370-403.
помощь добрым советом со стороны близких сообщил каждый третий получатель помощи).
Нетрудно заметить, что различные виды помощи, характеризующие функции социальных сетей, находятся в определенной иерархии в отношении возможного воздействия на социально-экономическое положение семьи, получающей помощь. К примеру, значимость материальной и инструментально-информационной поддержек выше и ценнее для перспектив изменения трудной жизненной ситуации, чем простое сопереживание или помощь по хозяйству и в быту. А доступ к получению сложной многофункциональной поддержки существенно повышает шансы на улучшение материального положения. Тем самым просматривается определенная иерархическая значимость основных функций социальных сетей, которые в реальной жизни различных социальных слоев могут существовать как в чистом виде, так и расширяться от простых к сложным. При этом более значимый по результату воздействия на уровень жизни вид получаемой помощи как бы «поглощает» другой, давая приращение социального капитала в целом. Ниже мы представляем функциональную иерархию помощи, получаемой россиянами от социальных сетей.
1) Простая помощь — поддержка в быту (ведение хозяйства, уход за членами семьи и т.д.) и морально-психологическое сопереживание (таким типом помощи охвачены 13% ее получателей);
2) Ресурсная поддержка — помощь как натуральными ресурсами (вещами, продуктами, в том числе, и продукцией с приусадебных участков), так и непосредственно деньгами (это еще 26% получателей);
3) Инструментальная поддержка или предоставление услуг, требующих организационной подготовки и/или обладания специфическими материальными и нематериальными ресурсами. Сюда входят помощь в ремонте, строительстве, с транспортом, организацией дорогостоящих празднеств и ритуалов, принятие родственников и друзей на отдых и т.д. (этим социальным ресурсом обладают еще 34% опрошенных, получавших помощь);
4) И, наконец, обладание связями, предполагающее обмен протекциями, рекомендациями, информацией, консультациями, то есть, активное использование социального капитала сетей. Это содействие в трудоустройстве, нахождении приработков, консультирование, обучение, посредничество в доступе к должностным лицам (27% получателей помощи имели возможность задействовать свои связи в ходе решения той или иной проблемы).
Включенность в сети неформальной поддержки присутствует в российских семьях любого уровня благосостояния. Тем не менее, разрыв в доступе к социальным ресурсам сетей все-таки существует, и особенно это заметно, если сравнить возможности получения различ-
ных видов помощи бедными, то есть наиболее обездоленными и нуждающимися в ней слоями населения, и возможностями тех, кто находится наверху социальной лестницы. Так, не получают никакой помощи со стороны родственников и друзей 40% бедных на фоне каждого четвертого представителя высших страт и каждого третьего представителя остального населения. Исследование также фиксирует следующую тенденцию: доступ к получению того или иного вида помощи неодинаков в различных социальных слоях, то есть специфика функционирования социальных сетей сильно дифференцирована в зависимости от уровня достатка респондентов. Рассмотрим, какие конкретно виды помощи получают разные социальные слои российского сообщества, в том случае, если они ее все-таки получают (см. рис. 1).
Рис.1. Виды помощи, получаемой российскими семьями с различным уровнем благосостояния7 ( в %)
Итак, не только объем, но и соотношение разных типов получаемой помощи существенно отличаются в семьях с разным уровнем матери-
7 В рисунке используется укрупненная классификация социальных слоев, основанная на распределении населения по комплексному показателю уровня жизни. Бедными являются представители 1-2 низших страт, малообеспеченными — 3-4 страты; средние слои — 5-8 страты и богатые — 9 и 10 верхние страты
ального благосостояния. Как видно из приведенных данных, помощь, предоставляемая самым бедным семьям в России, заключается, прежде всего, в простой хозяйственной или материальной поддержке, в то время как их включенность в обмен социальным капиталом существенно ниже, чем в более обеспеченных социальных группах. То есть лишний раз подтверждается, что характер социальных взаимодействий и контактов в более благополучных слоях качественно иной, чем в кругу беднейших8. Бедные в большинстве своем лишены возможности использования инструментально-символического компонента функционирования родственно-дружеских сетей, составляющего основу социального капитала, то есть постепенно (или закономерно) исключаются из активного взаимообмена связями, услугами, возможностями.
Чтобы разобраться, в чем причина подобной ситуации, необходимо остановиться на специфике функционирования социальных сетей в российском сообществе. Известно, что сама по себе включенность в сети как образец социальных отношений еще не есть свидетельство обладания социальным капиталом (скорее, это свидетельство пребывания в мейнстриме, то есть привычная составляющая общепризнанного образа жизни). Необходимо, прежде всего, подчеркнуть, что социальные сети — это сложившийся, устоявшийся во времени ресурс, который может присутствовать, а может и отсутствовать у того или иного человека независимо от того, какова степень его нуждаемости в нем. Поэтому активизация ресурса социальной взаимопомощи часто зависит не только от объективной материальной необходимости или конкретной жизненной ситуации, а от самого факта наличия определенных социальных отношений, где оказание помощи — побочный продукт, а не самоцель. То есть для того, чтобы использовать и наращивать социальный капитал необходимо быть частью устоявшихся сетей, а не просто испытывать какие-то трудности.
Кроме того, если обратить внимание на условия предоставления помощи, то данные фиксируют следующую тенденцию: отношения внутри неформальных социальных сетей почти всегда строятся на взаимной основе, и хотя эквивалентность обменов никто не просчитывал, она незримо присутствует в отношениях между российскими семьями. Как уже упоминалось выше, население, участвуя во взаимообменах социальным капиталом, не только получает, но и предоставляет помощь. Чистых получателей и чистых доноров не так уж много (по 15% соответственно), а 70% ведущихся социальных обменов осуществляется именно на взаимной основе (см. рис. 2).
8 См.: Давыдова Н.М. Взаимопомощь в нуждающихся российских домохозяйствах // Общественные науки и современность. 2002. №3. С. 39-48.
Рис. 2. Виды помощи, предоставляемой российскими семьями с различным уровнем благосостояния (в %)
Как видим, у малоимущих слоев населения в структуре помощи, которую они оказывают своим близким, заметно превалирует простая материально-хозяйственная поддержка, по большей части носящая натуральный, а не денежный характер. В этой связи и возникает проблема постепенного выпадения бедных из наиболее значимых социальных практик традиционных взаимообменов, что со временем все больше и больше разрушает накопленный ими социальный потенциал. Их партнеры по межсемейным социальным сетям тоже постепенно переориентируются на оказание им простой ресурсной и хозяйственной поддержки, но не пытаются активизировать беднейших получателей помощи, предоставляя им дополнительные возможности, гарантии, связи. Видимо, в подобном построении повседневных практик микроуровня лежит известная рациональность, основанная на жизненном опыте их участников (в конце концов, с бедных все равно нечего взять, зачем пытаться их как-то активизировать). Тем самым получается, что не только государство, но и ближайшее окружение в какой-то степени махнуло на бедных рукой, что несколько меняет традиционные представления о глубине и перспективах российской бедности и ставит новые задачи перед политиками, собирающимися ее преодолевать.
Процессы углубляющейся материально-имущественной дифференциации в России накладывают свой отпечаток на традиционные практики взаимной поддержки и качество существующих социальных связей как дополнительного ресурса выживания. С одной стороны, выясняется, что стабильное материальное положение способствует сохранению и преумножению социальных сетей (а сети, в свою очередь, помогают поддерживать благосостояние определенного уровня)9. С другой — присутствуют эмпирические подтверждения социальной эксклюзии беднейших: они выпадают из мейнстрима, оказываются не в состоянии поддерживать традиционный для российского сообщества образ жизни, то есть, выступать в качестве активных участников наиболее значимых социальных практик традиционных взаимообменов. У них либо вообще отсутствует социальный капитал, либо он явно недостаточен (см. рис.3).
Рис.3. Насыщенность социальными связями как основа социального капитала в группах с разным уровнем благосостояния (в %)
9 К похожему выводу еще в 1994 году пришли социологи Санкт-Петербурга, которые одними из первых совместно с финскими коллегами провели исследование состояния социальных сетей населения в период реформ. См. Порецкина Е. М., Юркинен-Паккасвир-та Т. Социальные сети и повседневная жизнь жителей Санкт-Петербурга // Мир России. 1995. Том IV. № 2. С. 190-201.
Мы видим, что степень насыщенности социальными связями и обладание социальным капиталом напрямую связаны с социально-экономическим статусом респондентов. Более благополучные социальные группы не только обладают им в большей степени, но и используют его в качестве гаранта неизменности собственного социального статуса.
Надо отметить, что еще одним важнейшим аспектом социального капитала россиян оказывается то, что страна являет собой огромное территориально-экономическое пространство, где не только сильна межрегиональная дифференциация шансов, возможностей и условий жизни, но и крайне значим социокультурный компонент, определяющий устоявшиеся способы взаимодействия и накладывающий опечаток на традиционные социальные практики. Специфика функционирования социальных сетей зависит как от экономических факторов (реальной или потенциальной возможности предоставить значимые ресурсы, что связано с уровнем жизни, поскольку надо их иметь), так и от традиций местных поселенческих сообществ.
По данным нашего исследования в настоящее время сети активнее функционируют не там, где объективно сложнее выживать: то есть, в менее благополучных, бедных регионах России или в регионах с суровыми условиями существования — Север, Сибирь, Дальний Восток, а в точках экономического роста. В более благополучных, развитых столичных регионах включенность жителей в неформальные социальные обмены выше, чем во многих других. Так, вне сетей оказывается каждый десятый житель Москвы или Санкт-Петербурга, в отличие от каждого четвертого в Центральной России, Сибири, зоны прикавказского конфликта. Последний особенно показателен, ведь на юге России взаимопомощь традиционно имела глубокие корни, связанные устойчивыми связями с сельским образом жизни, отличающимся ценностями общинности и коллективизма. Эта традиция сохраняется (например, это хорошо заметно по таким городам как Воронеж, Ростов, где активность сетей и включенность в них людей столь же высока, как в Москве), но проявляет себя все менее наглядно именно там, где возрастает нестабильность, резко снижается уровень жизни подавляющего большинства населения, разрушается привычный порядок вещей.
Складывается впечатление, что трудности и неудачи повседневной жизни таят в себе угрозу обособленности, изолированности от других людей, а это очень тревожная тенденция, идущая вразрез с благими представлениями о том, что россияне непременно справятся с любой ситуацией за счет исторически сложившейся традиции взаимопомощи, особенно развитой в провинции. В региональном разрезе снова, как и в случае с возможностями бедных, в проигрыше оказываются те, кому итак недостает ресурсов. Особо показателен в данном случае пример жителей Дальнего Востока. Переход к рынку, существенно повлиявший
на положение этого отдаленного региона с особыми условиями труда и быта, разрушение старых экономических связей и способов хозяйствования, огромный отток населения, который произошел здесь за последние годы, ведут к смене привычного образа жизни и распаду устоявшихся социальных связей. В результате Дальний Восток в негативном смысле лидирует в плане использования капитала социальных сетей: 43% жителей этого региона ни от кого не получают и никому не предоставляют помощь, включая самое ближайшее окружение.
Кроме того, в более благополучных регионах России функционирование социальных сетей явно смещается в сторону предоставления более сложных и экономически ликвидных видов помощи, а именно связей, гарантий, протекции. Например, в Москве и Санкт-Петербурге этим типом поддержки пользуются 40% тех, кто получает помощь со стороны (напомню, что это практически 90% населения этих городов), что является одним из самых высоких по России показателей (в среднем — 27% опрошенных). При этом в остальной России превалирует немонетарная сторона обменов, прежде всего, обмен услугами, но чем меньше населенный пункт, тем меньше шансов улучшить свое положение за счет капитала социальных сетей не только по причине его нехватки или отсутствия, но и по причине ограниченных возможностей конвертации имеющихся социальных связей в экономические дивиденды.
В заключение подчеркнем еще раз ряд моментов. Большинство сложившихся социальных сетей носит неформальный характер, в чем проявляется явное недоверие значительной доли российских граждан к формальным государственным институтам. Несмотря на огромную значимость капитала социальных сетей в практическом выживании россиян, 20% населения в среднем по России полностью исключены из этого компонента жизнедеятельности. Если вдуматься, то это немалая цифра, поскольку за ней стоит одиночество и изолированность миллионов россиян, не получающих ничего, даже простой психологической поддержки со стороны родственников, друзей, соседей, коллег, знакомых.
В ходе проведенного исследования получены эмпирические подтверждения того факта, что именно доступ к связям и сложной многофункциональной поддержке, как крайне важный компонент потенциала неформальных сетей, в первую очередь, воздействует на преодоление трудных ситуаций и положительную динамику благосостояния. У бедных и нуждающихся (малообеспеченных) он оказывается существенно ниже, чем у всех остальных, хотя они и получают другие виды помощи. А значит, бедные слои населения страдают не только от хронической нехватки доходов, но и от дефицита других жизненно важных ресурсов, и, прежде всего, отсутствия социального капитала, что, в свою очередь консервирует их бедственное положение.
Обладание связями и возможности их использования напрямую связаны с глубиной социальной дифференциацией российского социума. Исследование лишний раз подтвердило, что ресурс социальных сетей играет огромную роль в формировании и воспроизводстве социальных неравенств и является важнейшим стратифицирующим фактором. В основе социального капитала лежит фундамент устоявшихся социальных связей, наличие которых оказывают решающее воздействие на процессы социальной дифференциации. Отмечена общероссийская тенденция постепенного исключения бедных и малообеспеченных из наиболее значимых многофункциональных обменов социальным капиталом и смещение характера функционирования сетей поддержки самых нуждающихся в сторону получения ими более простых типов помощи.
По-видимому, правы те ученые, политики, эксперты, которые призывают сделать основной задачей социальной политики не просто материальную помощь беднейшим, а выравнивание сильно дифференцированных социальных шансов различных групп населения, в том числе, и в межрегиональном пространстве современной России. Бороться следует не просто с бедностью, но и с нарастающими тенденциями социальной эксклюзии, сопровождающими бедность. Думается, что только в этом контексте имеет смысл вести речь о социальной справедливости и легитимности тех или иных проявлений социального неравенства в общественном сознании.
